Ромас. Морские рассказы

Алексей Макаров

В пятой книге А. Макарова из серии «Жизнь судового механика» рассказывается о трудностях этой профессии и переживаниях, которые коснулись как самого автора, так и его друзей.Не каждый человек может решиться посвятить свою жизнь морю. Если он это сделает, то только по примеру своих родителей или при желании хлебнуть романтики.Романтиков море сразу обламывает, и они незаметно растворяются в береговой жизни, а те, кто действительно создан для моря, продолжают тащить эту нелегкую лямку до конца…

Мой первый рейс

Часть 1

(жизнь судового механика)

Глава первая

На табло появилась надпись о пристегивании ремней, запрете курения в салоне самолёта и прозвучало объявление, что самолет пошёл на снижение.

Несмотря на увещевания стюардесс, пассажиры оживились. Чувствовалось, что они устали от четырехдневного ожидания вылета в аэропорту Владивостока и хотят побыстрее отправиться по домам.

Как только самолет коснулся колесами взлетной полосы пассажиры повскакивали со своих мест и лихорадочно начали вынимать с полок вещи и одеваться.

Рулежка самолета ещё не прекратилась, а в проходах уже столпились люди, готовые на выход.

Я был очень удивлен такому поведению людей. Чего торопиться? Всё равно уже прилетели. Конечно, было понятно желание людей быстрее добраться до дома, но багаж-то всё равно раньше не выдадут, пока его не привезут в аэровокзал.

Самолет четверо суток ждал во Владивостоке вылета в Петропавловск Камчатский из-за циклона, бушевавшего над Камчаткой.

Понятно, что все устали и хотят домой, но, чтобы вот так не сдерживать эмоции, было удивительно мне молодому двадцати двухлетнему четвертому механику, едущему на работу в Камчатское морское пароходство.

Мой тесть сказал мне во Владивостоке, что у него в Питере есть троюродная сестра — Мария Филипповна, и что живет она на улице Первомайской. Где эта Первомайская, тесть не знал. Но, только посоветовал, пожав плечами, как бы извиняясь:

— Выйдешь из самолета, спроси. Там всё и узнаешь.

Он работал таксистом и его друзья по его просьбе каждый день во время этой вынужденной задержки, возили меня в аэропорт.

Он мог себя не ограничивать в расходах по оплате этих поездок. Сам он на смене зарабатывал левых больше двадцати пяти рублей, а этих смен выходило у него в месяц то ли семь, то ли восемь, плюс зарплата и премии за перевыполнение плана.

Тесть не бедствовал. Был он участником Отечественной войны, прошедший штрафбат. Хотя о войне и о том, что он там испытал, восемнадцатилетним пацаном, он редко рассказывал, но в степени легкого алкогольного опьянения, он рассказывал такие ужасные истории, которые с трудом укладывались в голове из-за их правдивости, реалистичности и жестокости.

Его слово, как фронтовика, для меня было, как кремень, поэтому я особо не переживал, что потеряюсь или заблужусь.

Название улицы — знал, номер дома — знал. Значит, доберусь. А если я чего-то хочу, я всегда добьюсь этого обязательно.

Поэтому я сидел спокойно в своём кресле, дожидаясь, когда народ освободит проход и можно будет спокойно, без толкотни, выйти из самолета.

Подали трап и стюардесса громко предупредила выходящих пассажиров, чтобы все раскрыли паспорта на странице с пропиской и предъявили их встречающим милиционерам.

У меня с собой было только направление на работу. Петропавловской прописки в паспорте не было. Когда я выходил из самолета, то милиционер, подозрительно посмотрев на меня, спросил:

— Прописки нет?

— У меня только направление на работу есть, — как бы извиняясь, предъявил я паспорт милиционеру.

— Молодой специалист, что ли? Ну, давай, давай. Проходи, — и миролюбиво добавил: — Специалисты здесь всегда нужны.

Выйдя на трап, я непроизвольно зажмурился от ярких лучей солнца.

Яркость их была утроена лежащими вокруг взлётного поля сугробами снега. Они ослепляли своей белизной. Непроизвольно пришлось даже прикрыть рукой глаза, глядя на эту сверкающую красоту земли и голубизну неба.

Морозный воздух придал силы и энергии.

Сойдя с трапа, я пристроился к веренице пассажиров, шедших к зданию аэровокзала, а оглянувшись, остолбенел от красоты, открывшейся передо мной картины.

На фоне голубого неба за взлётным полем, вдали, виднелись два вулкана. Один из них был ровной конической формы, а у другого вершина была немного скошена, и из неё валил «небольшой» дымок.

Как-то стало не по себе. А вдруг — рванет. Но спокойствие прибывших пассажиров успокаивало и, отвернувшись от красоты вулканов, я поспешил в здание аэровокзала.

Здесь уже ажиотажа, как в самолёте, не было и, получив багаж, я вышел на площадь перед зданием аэровокзалом.

Куда ехать, чего ехать — не знаю. Тем более, на улице было очень холодно. Особенно в моём балоньевом пальто на «рыбьем» меху.

Пришлось вернуться в здание аэровокзала и найти справочное бюро, где бы я смог узнать, как добраться до улицы Первомайской.

Дождавшись своей очереди к окошку информации, я пригнулся, заглянул в лицо царственной тетеньке и заискивающим голосом обратился к ней:

— Скажите, пожалуйста, а как бы мне добраться до улицы Первомайской в городе?

Тётенька окинула меня безразличным взглядом и тут же, скороговоркой выпалила в мои наивные очи:

— Садитесь на номер автобуса, — она посмотрела в какой-то свой список, — вот такой-то и езжайте до Сероглазки. Там пересядете на другой автобус и потом доберетесь до КП. На КП Вы пересядете на другой автобус, и на нём Вы уже доберетесь до своей улицы Первомайской.

Все это было произнесено скороговоркой, да так, что я практически ничего не запомнил. У меня в голове была полнейшая каша от объяснений тётеньки из справочного бюро, а переспросить её я постеснялся.

Что такое Сероглазка? Что такое КП? Где автобусные остановки? Где надо выходить? Всё это перемешалось в голове, и я в нерешительности отошёл от справочного бюро.

В полной прострации выйдя на площадь вокзала, я в недоумении огляделся.

Где я? Что делать? Куда идти? Людей вокруг почти не было. Все прилетевшие пассажиры давно уже разъехались.

Но, правда, минут через десять-пятнадцать подошёл автобус, который ехал в город.

Со своим чемоданищем я взгромоздился в него, устроил чемодан в проходе, хотя некоторые пассажиры пихали и толкали его ногами, таким образов выказывая недовольство, что он тут стоит и мешает им пройти.

Не обращая внимания на их недовольные действия, я устроился на заднем сидении автобуса. Внутри автобуса было тепло и, несмотря на морозец на площади, я почти сразу же согрелся.

Вскоре автобус тронулся, и я смотрел по сторонам на пейзажи зимней Камчатки.

Всё было интересно. Снег вдоль дороги стоял огромными сугробами, высотой метра по два-три.

Наверное, недавно прошли грейдеры, которые его сгребали с дорог.

Потом, когда я пожил некоторое время в Петропавловске, я видел эти грейдеры.

Хотя в понимании материкового жителя, это были вовсе не грейдеры, а турбоагрегаты, которые чистили дороги даже во время самого сильного снегопада. Они шнеком забирали в накопитель снег и струей выкидывали его на обочину.

Поэтому вдоль обочины стояли такие громадные трехметровые сугробы. Дороги были чистые, а все обочины завалены снегом.

Автобус не спеша доехал до Елизова, немного постоял на автовокзале и двинулся дальше.

От Елизова он ехал по извилистой дороге вплоть до самого города.

Начало города можно было определить по пятиэтажным домам, выглядывающих из-за сугробов.

На одном из них я прочитал, что это улица Тушканова.

Так, значит, мне скоро надо будет выходить.

Подойдя к водителю автобуса, я спросил у него:

— Скажите, пожалуйста, а как мне добраться Сероглазки?

Водитель, не отрываясь от дороги, буднично ответил:

— Вот сейчас я поеду по Тушканова до Сероглазки, там ты выйдешь и найдешь то, что тебе надо.

Я так и сделал. Когда с Тушканова автобус завернул на Сероглазку, и проехал некоторое время, водитель махнул мне рукой — вот здесь мне выходить.

Выйдя из автобуса, я огляделся. На остановке снега не было, она была утоптана и очищена. А вокруг была только девственная белизна. Ни дома, ни деревца.

Куда идти? Чего идти? Я понятия не имел. Но, зная, что где-то там, в стороне, куда махнул мне рукой водитель, были какие-то дома, то я пошел туда.

Сначала снег достигал мне щиколоток, потом я брел в нём чуть ли не по колено, волоча за собой свой громадный чемодан. Ох, и тяжеленный же он оказался. И не мудрено! Одна треть его была забита технической литературой по специальности.

Постепенно я стал вязнуть в снегу. Несколько раз провалился чуть ли не по пояс. Чемодан спасал меня от того чтобы я проваливался ещё глубже, оставаясь плотом на снежной целине, на который я мог опереться, чтобы выкарабкаться.

Дальше идти было невозможно, потому что вниз шёл отвесный косогор, и передо мной раскинулась только широкая гладь Авачинской губы, на которой кое-где плавал лед.

Внизу был какой-то небольшой полуостров и какие-то небольшие домики.

— Нет, наверное, я туда не пойду, — невольно подумалось мне, но какая-то мысль подсказывала, что я выбрал неправильное направление и что я заблудился.

Выбравшись из снега, я вышел на ровную дорогу и вернулся на остановку автобуса. Перешел на другую сторону дороги, дождался очередного автобуса и забрался в него.

По-другому это никак нельзя было назвать.

Я был, как снеговик. Только что шапка была не в снегу. Ноги промокли, брюки были мокрые, шерстяные перчатки представляли собой жалкое зрелище половой мокрой тряпки.

В автобусе людей было немного. Они все с удивлением разглядывали меня.

Тут я уже сразу подошёл к водителю и спросил у него:

— Мне нужно добраться до КП.

Водитель доброжелательно с сочувствием посмотрел на меня:

— Где же это тебя угораздило так изваляться?

— По-моему я заблудился, — попытался я объяснить водителю, выстукивая дробь дрожащими зубами. — На КП мне надо.

— А… На КП! — понял меня водитель. — Я как раз туда и еду. Давай, садись, погрейся, оттай. Доедем мы до твоей КП.

Что такое КП, я понятия не имел. Но все-таки пересилив свою застенчивость, спросил у соседа, который сидел рядом со мной:

— Что же это за такое КП?

Сосед понимающе посмотрел на меня:

— Первый раз в Питере?

— Да, — я утвердительно кивнул головой. — Только что с самолета.

— Понятно, — протянул сосед. — Площадь это так называется. Да ты сразу увидишь её. Там танк на постаменте стоит, на этой КП.

Мне всё равно было неясно значение аббревиатуры КП.

— Понятно… Танк. Нет, ну что это вообще такое — КП?

Сосед еще раз усмехнулся:

— КП — это Комсомольская площадь. Но все её называют КП и как-то к этому уже привыкли.

— Теперь всё понятно, — понял я объяснения соседа. — Комсомольская, так Комсомольская.

Автобус не спеша ехал по улицам города. На одном из домов я прочитал: Владивостокская улица. Вскоре и водитель прокричал:

— Кто там собрался выходить на КП? Следующая остановка КП. Выходим на КП!

Я вышел на КП со своим чемоданищем. Куда ехать? Опять ничего не знаю.

Пытаясь прояснить обстановку, обратился к какой-то женщине, которая стояла на остановке.

— Вы бы не подсказали мне, как добраться до улицы Первомайской, — вежливо поинтересовался я у неё. — Мне сказали, что сначала нужно до КП доехать, а там уже пересесть на другой автобус. Но я не знаю, на какой…

Женщина непонимающе посмотрела не меня:

— Первомайская…? Да не знаю я такой улицы, — раздраженно ответила она и отвернулась.

Но, видимо что-то вспомнив, она махнула рукой на противоположную сторону улицы:

— Где-то, наверное, в той стороне.

Рядом стоящий мужчина, услышав название Первомайская улица, вмешался в разговор:

— А, это, наверное, вон туда, в сторону Восточного шоссе. Ты перейди на другую сторону улицы, и сядь на автобус, — он назвал номер, — и поедешь дальше. Там водитель тебе подскажет, где твоя Первомайская улица.

Теперь мне было известно уже и направление, и номер автобуса. Дело шло на лад. Я забыл о промокших ногах и брюках. Настроение улучшилось.

Вскоре подошёл и долгожданный автобуса, в который я влез без труда.

Во всех автобусах, на которых я ехал, было очень тепло. Так что я особо и не промёрз, несмотря на то, что сильно промок.

Уже смеркалось, потому что уже была середина ноября, и день был очень короткий. Было около пяти часов вечера, а мне до сих пор было непонятно — куда же мне надо всё-таки ехать.

Автобус ехал по очищенным улицам и, проехав все жилые дома, выехал в какое-то заснеженное широкое поле. Проехав его и повернув направо, он оказался у высоких стен какой-то крепости с колючей проволокой.

— Так это же, наверное, тюрьма, — пронзила меня мысль.

Скорее всего, так оно и было.

После тюрьмы автобус ещё немного попетлял между домов и вновь выехал в поле.

Я уже не на шутку обеспокоился. Не хватало мне ещё одного путешествия по снегам Сероглазки. Там то, хоть светло было, а тут темень — только редкие фонари на столбах освещали наезженную дорогу.

Не выдержал обуревавших меня сомнений, я подошёл к водителю автобуса:

— Вы мне не подскажете, когда мне надо будет выходить на Первомайской улице?

Водитель был занят преодолением неровностей на дороге, но доброжелательно ответил:

— Да, да, да, да. Вот сейчас немного проедем, и будет тебе твоя Первомайская улица.

Я даже обрадовался, что моё путешествие заканчивается:

— Хорошо, спасибо, — только и вырвалось у меня.

Автобус подошёл к плохо освещенной остановке, на которой выглядывал только засыпанный снегом покошенный навес.

— Вот твоя остановка, — водитель указал мне на него и переспросил: — А какой дом тебе там нужен?

— Да мне дом два нужен, — я пытался вглядеться в темноту.

Водитель усмехнулся:

— А тут их всего два. Вон тот, который большой, по-моему, и есть второй дом.

Он показал назад от остановки на крышу дома, которая едва виднелся из-за сугробов, наваленных вдоль дороги.

Я поблагодарил водителя, вышел из автобуса и, волоча чемоданище побрел по узкой тропинке, проложенной кем-то вдоль сугробов к указанному дому.

Точно, это был дом номер два — двухэтажный, желтый, с мощными стенами. Он утопал со всех сторон в снегу, только к двум подъездам были проложены узенькие тропинки.

По одной из них я вошёл в подъезд, с трудом приоткрыв тяжелую дверь и, найдя номер нужной квартиры, которая оказалась на первом этаже, надавил на кнопку звонка. Звонок, конечно же, не работал и пришлось стучать.

Как только я постучал, то через несколько секунд дверь открылась, и на пороге появилась упитанная женщина пожилого возраста, примерно лет далеко за пятьдесят, как и описывал мне её мой тесть.

Я представился:

— Я Алексей Макаров. А вы Мария Филипповна?

Она, всплеснув руками и чуть ли не заголосила:

— Да, да, я Филипповна. Ждём мы тебя, ждём, а тебя всё нет и нет. Куда ты мог подеваться? Уже сердце всё изболелось. Тут уже три часа всё на столе стоит. Остыло, поди уже всё. Давай, быстро проходи, раздевайся и будем садиться за стол. Все тебя уже заждались. Где же тебя носило? Самолет-то вон, когда уже прилетел…, — суетилась она вокруг меня, помогая перетащить чемодан и раздеться.

Увидев мои занесенные снегом ноги, она достала веник:

— На тебе веник и снег с себя стряхни, — указав на коридор.

Выйдя на улицу, я смёл с себя снег и вернулся в квартиру.

Филипповна оказалась упитанной женщиной, одетой в торжественное платье и кутающейся в душегрейку из чёрно-бурой лисы.

На лице у неё было столько добродушия, а в голосе теплоты, что я сразу же забыл о перенесенных тяготах сегодняшнего дня.

Филипповна, увидев мои промокшие ноги, сразу же засуетилась и куда-то скрылась. Через минуту она вышла в коридор с ворохом одежды.

— Вот тебе брюки, носки, свитер и тапки. Иди в эту комнату, — она указала на дверь рядом, — там ты будешь жить, — добавив при этом, — и переодевайся там. Мокрые вещи развесь по батареям.

Я прошёл в указанную комнату, занёс туда чемодан и начал переодеваться. Моя одежда, и в самом деле, была вся мокрая, так что одежда, выданная мне Филипповной, как раз и пригодились.

Переодевшись, я вышел в коридор.

Квартира оказалась из трех комнат, коммунальная. Справа в коридоре были две комнаты. Из одной из них выглянула женская голова и приветливо поздоровалась:

— Здрасьте, — молодая, полная женщина вышла оттуда и протянула мне для приветствия руку. — Я Лена.

За ней вышел невысокий, начинающий полнеть мужичок примерно её роста.

— А я Пётр, — он крепко пожал мне ладонь.

— А Филипповна где? — я стоял посередине коридора, не зная, что мне делать дальше.

— Так у себя же, — сделала удивленный вид Лена. — Тебя же ждет.

Она указала на комнату, из которой я вышел:

— А там у нас никто не живет, потому что майор, который там жил, куда-то уехал в командировку и сейчас она закрыта. Вот Филипповна тебе там и постелила. Ты теперь там будешь жить.

Пока меня всё устраивало, и я согласился с Леной:

— Хорошо.

Слева в коридоре была кухня и какой-то чуланчик. Я подумал, что там находиться туалет, но как потом оказалось, это я очень сильно ошибался, потому что там был небольшой чуланчик с ведром, куда можно было пописать ночью.

Туалет для всех остальных нужд был на улице. Так что надо было по всякой нужде бежать именно туда. А он был спрятан между сугробов и продувался со всех сторон, чтобы вонь от испражнений не тревожила посетителя и не мешала ему думать о смысле жизни советской действительности.

Последней комнатой справа по коридору была комната Филипповны — большая, с высокими потолками.

На двух стенах висели ковры, на третьей красовался какой-то гобелен. Пол был выстлан большущим толстым ковром, а посередине комнаты стоял накрытый стол.

В левом углу комнаты располагалась огромная широкая кровать, на спинках которой красовались блестящие, никелированные набалдашники, а у противоположной стены стоял большой старинный диван, покрытый гобеленом.

Точно такой же диван был и у нас дома, когда мы были ещё мальчишками, и мама на нём читала нам сказки.

Столько лет прошло, а диван как был, так и остался! Даже казалось, что это был тот же самый диван, перекочевавший из моего детства сюда, в комнату Филипповны.

Посреди комнаты красовался стол, на котором чего только не было.

Невозможно было остановить взгляд на чём-нибудь, что там стояло, потому что там была и рыба, и картошка, икра, красная рыба, какие-то салаты… И всё это было аккуратно накрыто красивыми полотенцами. Наверное, они были ручной работы и на Украине они бы назывались рушниками.

Видно, что хозяева, всё-таки не выдержав, что гостя долго нет, сели за стол и по паре стопочек всё-таки пропустили.

Мне тут же освободили место за столом и поставили передо мной огромную тарелку.

Не успев даже вымыть руки, я уже оказался за столом со стопкой в руках.

Филипповна наполнила мою тарелку картошкой с мясом.

Тут же стояли нарезанный сервелат, красная рыба, красная икра, какие-то консервированные овощи, соленые помидоры, огурцы. Всё это было разложено на столе, а что не помещалось, стояло на широком подоконнике.

Филипповна широким жестом показала мне, Лене и Петру, чтобы мы сели за стол, и мы чинно расселись. На одном краю Филипповна, на другом Лена с Петей и, спиной к окну, сел я.

Филипповна кивнула головой Петру:

— Петя. Ну, что, давай достань вон ту, холодненькую, которая там, за окошком стоит.

От такого предложения Пётр был не вправе отказаться и, приоткрыв окно, достал бутылку, которая стояла между рамами. Она и в самом деле оказалась холодненькой.

Пётр тут же разлил её содержимое по внушительным стопкам и, без всяких сантиментов, мы выпили.

Филипповна постоянно беспокоилась обо мне. Она накладывала в мою тарелку, то картошки, то маринованной рыбы, то сервелат, то красную икру со словами:

— Кушай, кушай, кушай, ты же устал, тебе надо отдохнуть. И не дай Бог, заболеть. Ты же весь промок в наших снегах.

А потом пошёл разговор и о жизни.

Выпили и вторую бутылочку, которую Петя достал из-за окна. За этими разговорами съели большую часть того, что было накрыто. Потом с подоконника достали оставшуюся закуску и принялись за третью бутылочку.

Когда и этого не хватило, то Петруха сбегал к себе в комнату, принёс оттуда ещё одну, такую же холодненькую бутылочку.

Закончилось всё тем, что как я пробирался в свою комнату, где мне была застелена кровать, я уже не помнил. События оставшегося вечера остались в памяти только кадрами, как в немом кино.

Глава вторая

Утром я проснулся от того, что Филипповна теребила меня за плечо:

— Тебе что, на работу надо будет сегодня идти? Что-то ты вчера, как я помню, мне об этом говорил.

— Наверное, надо, я же сюда на работу приехал, — еле ворочая языком, пытался я сопротивляться Филипповне.

Но Филипповна не отставала:

— Давай. Тогда вставай и иди, умывайся.

Умываться пришлось в кладовке.

Для меня, городского жителя, привыкшего к коммунальным удобствам, тут было всё неожиданно.

На переборке висел алюминиевый умывальник с соском. В него надо было из ведра налить воды, и поднять сосок, чтобы из того потекла вода. А чтобы она не забрызгала башмаки, то ноги надо было расставлять очень широко. А мне с бодуна, это было очень проблематично.

Только я приспособился к предметам туалета, как зашла Филипповна и дала мне полотенце. Хорошо, что зубная щетка и мыло были у меня свои.

Я умылся, одел свитер, куртку и сбегал в туалет.

На улице было не холодно. Примерно минус четыре, пять градусов. Вокруг блестел снежок, отблескивая желтыми искрами от фонарей, установленными вокруг дома на высоких столбах. Хоть дом и стоял на отшибе, но освещение вокруг него было сделано сносное. В темноте дорогой в туалет не ошибешься, особенно если приспичит.

Бодренький, после такой пробежки на улицу я вернулся в дом. Даже жить стало веселей, несмотря на вчерашние возлияния.

Во время моего отсутствия, Филипповна приготовила завтрак и ждала меня за роскошным столом.

На завтрак, опять же, была та же самая картошка с мясом, где было, наверное, больше мяса, чем картошки, кусок аппетитного, разогретого белого хлеба. Как потом оказалось, что этот хлеб был из консервных банок.

Несколько кусков такого хлеба она положила передо мной с кружкой крепкого чая.

Чай был почти чёрного цвета и сладкий до приторности. От него все прилипало во рту.

Филипповна села напротив меня и приговаривала:

— Ешь, ешь. У тебя сегодня будет очень трудный день.

Потом она потрепала меня своей мягкой рукой по голове, поднялась и поцеловала в маковку.

— Не думала, что у Бори есть такой замечательный зять, — она немного прижалась ко мне и отошла в сторону.

Я, краем глаза видел, как она смахнула слезинку из глаз.

Конечно, пришлось всё, что было положено на столе, съесть.

Когда Филипповна увидела, что я почти всё одолел, то вновь потрепала меня по затылку:

— Ну, всё. Иди, одевайся. Я тебе покажу дорогу к автобусу, — она вздохнула, показывая тем, что и ей надо идти одеваться.

— Мне же тоже надо на работу ехать. Я в центре работаю в скорняжной мастерской. А потом я тебе покажу, как тебе надо дальше ехать до твоего пароходства.

Мы вместе с ней вышли из дома, прошли к автобусу, сели на тот же самый автобус, который привез меня сюда, и поехали до КП.

Автобус был почти пуст и потихоньку ехал, немного покачиваясь на ухабах.

На КП автобус на некоторое время остановился. Я посмотрел на танк. Как его сюда занесло?

Справа, на косогоре, высилось квадратное серое здание. На нем я прочел — ресторан «Вулкан».

— Ничего себе, какое название. Как раз подходит под стать городу, — промелькнула мысль.

Потом автобус поехал дальше в город.

Город пропал на какое-то время. Но справа, вскоре, показались дома, а слева было замёрзшее озеро.

Автобус пошёл по косе, отделяющее озеро от бухты, и выехал к центральной площади.

Филипповне надо было выходить.

Перед выходом она посоветовала мне:

— А тебе надо будет проехать ещё четыре остановки. Там будет Дом офицеров. У Дома офицеров сойдешь, и после этого поверни направо. Вот там и находится твоё пароходство.

Она вышла, а я поехал дальше.

Выйдя около Дома офицеров, справа я увидел два здания и, спустившись к ним, принялся изучать таблички на фронтонах.

В то здание, где было написано, что здесь располагается отдел кадров, я вошёл и поднялся на второй этаж.

Дверей было много. И я, сомневаясь, в какую мне из них зайти, спросил у пробегающего мимо парня:

— Куда обращаться? К кому идти? Я только что приехал.

Парень, не глядя на меня, махнул рукой:

— Иди туда, к инспектору кадров, — он показал на последнюю дверь, — там есть один, который занимается новенькими. Он тебе всё и расскажет.

***

Вспомнилось, что в Дальневосточном пароходстве была Мария Александровна, которая занималась всеми новенькими. Она их оформляла и всё подробно рассказывала. Доброжелательная женщина, очень красивая. С ней было приятно общаться.

А так как мне пришлось несколько раз ходить на практику, то она меня всегда так инструктировала, что мне не нужно было больше никуда обращаться, а только действовать согласно её инструкциям.

***

Когда я вошёл в указанную комнату, то увидел перед собой небольшого лысоватого парня чуть постарше себя. Он сидел за отдельным столом и смотрел в какие-то бумаги, не обращая на окружающую среду никакого внимания.

Подойдя к нему, я поздоровался и положил перед ним на стол дипломы и направление на работу:

— Вот, — как можно скромнее добавил я. — Прибыл к вам на работу.

Инспектор взял документы и принялся их досконально изучать. Потом в недоумении поднял на меня глаза:

— А почему ты опоздал на работу на целых два месяца?

Я был готов к такому вопрос:

— Потому что женился.

— Бумага есть, что женился? — недовольно спросил инспектор.

— Есть, — я указал инспектору на паспорт. — Вон, в паспорте штамп стоит, а свидетельство о браке я не взял с собой.

— Так…, — задумчиво протянул инспектор.

Он открыл паспорт, полистал его и нашел нужную страничку со штампом. Изучил его и вновь поднял на меня глаза:

— Так…, продолжал мямлить он. — Понятно. Хорошо, что у тебя всё записано и прописано. Прощаю тебя по этому случаю. А то бы полетел обратно во Владик за свой счет. Пусть бы там с тобой в училище и разбирались. Но, тут причина уважительная, — он вновь, понимающе посмотрел на меня, — и поэтому тебе надо ускориться с твоим устройством на работу, — он немного помолчал, собираясь с мыслями, и решительно посмотрел на меня. — Тогда действовать будешь так.

Дальше шёл перечень того, что я должен был сделать в ближайшее время.

— Я сейчас я тебе дам направление в военкомат, куда ты съездишь и поставишь там печать, что ты у них был и встал на учет. Потом вернёшься назад и покажешь его мне. Я тебе дам другое направление и с ним ты пойдёшь в соседнее здание к механикам-наставникам. Тебя там проинструктируют, а потом после этого придёшь снова ко мне. Понял?

— Понял, — хотя в голове с трудом укладывалось, а что же я понял, такой там стоял кавардак.

Инспектор выписал мне направление и вручил его мне:

— Теперь можно идти? — вновь поинтересовался я.

— Да иди, иди, — инспектор махнул мне в направлении двери. — Только ни с чем не затягивай. Одна нога здесь — другая там, — добавил он для ускорения процесса.

Такого «радушного» приёма я, конечно, не ожидал, но, следуя инструкциям инспектора, я вышел к Дому Офицеров и сел в автобус.

Оказалось, что в Петропавловске всего лишь одна длинная улица, по который возвращался автобус на километры, где располагались основные жилые массивы. Блудить (не в смысле отношения к женщинам), было негде.

Поэтому тем же самым путём я вернулся по дороге вдоль озера к пожарной части, рядом с которой должен был быть военкомат.

Где этот военкомат находился — я вообще не знал. Но инспектор мне ещё посоветовал обратиться к прохожим, если я заплутаю.

Но тут я неожиданно нос к носу столкнулся со Стасом. Для меня это было полной неожиданностью. Как Стас оказался здесь? Я даже представить себе не мог.

***

Стаса я знал только в лицо. Их рота электромехаников располагалась над нашей ротой механиков, на пятом этаже.

Поэтому мы часто встречались с ним, когда ходили на завтраки, обеды, ужины и построения. Да мало ли сколько раз можно было встретиться, если по лестнице в общежитии будешь бегать вверх и вниз, поэтому мы знали друг друга только в лицо.

***

От неожиданной встречи я настолько удивился, что кроме слова «Привет», ничего и не смог вымолвить.

Рядом с ним стояла медсестра из медсанчасти нашего училища. Это ещё больше меня удивило.

Я только знал, что её звали Люда. Она всегда тихо и скромно сидела за стойкой регистратуры. Многие курсантики пытались с ней познакомиться, но всегда получался один и тот же результат…

Её огромные глаза всегда были направлены на карточки больных, а если она их поднимала на очередного «больного» обожателя, то обжигала его таким огнем, что после подобного взгляда с ней больше никогда не хотелось иметь никаких дел.

Стас был выше Людмилы на голову, высокий, статный, красивый парень. Они вдвоем очень хорошо смотрелись.

— А вы тут как оказались? — недоумению моему не было предела.

— Да вот так и оказались! — рассмеялся Стас. — Взяли, поженились, и приехали сюда.

— Как? Вот так взяли и поженились? — я ещё никак не мог прийти в себя после неожиданной встречи.

— Конечно! — всё смеялся Стас. — Я, как только получил диплом…, — а они получали дипломы раньше нас на месяц, — пошел в медсанчасть. Показываю его Людмиле и говорю ей: «Я, дипломированный электромеханик, еду по распределению на Камчатку, предлагаю Вам стать моей женой и ехать со мной. Вы согласны?»

Людмила стояла рядом и смеялась:

— Вообще-то от такого предложения и напора, я была в шоке. Но потом как-то непроизвольно сказала: «Согласна». Мы тут же поехали, подали заявление, и через месяц сыграли свадьбу.

Такую историю я не ожидал услышать. Я был поражён решительности Стаса и уступчивости Людмилы.

— А сейчас вы где? Что делаете? — от удивления я так и не мог найти более приемлемого вопроса.

— Да мы тоже только недавно приехали сюда. Нам дали в бараке комнатку как молодой семейной паре и вот сейчас мы там и живем, — всё это Стас говорил, обнимая и тиская меня.

Но тут они уже принялись за свои расспросы:

— А ты-то чего сюда пришёл?

— Я только вчера приехал, и инспектор послал меня в военкомат. Только я не знаю, где он находится.

— Да он в этом вот доме, — показал Стас на соседний дом. — За угол пройди, поднимись на второй этаж по лестнице, там его и найдешь. А нам в пароходство надо вернуться по своим делам. Но мы ещё увидимся! Пока! — помахали они мне, садясь в подошедший автобус.

Я поднялся на второй этаж, где и нашел военкомат.

Там, естественно, при моём появлении никаких восторгов не было.

Была обычная военная обстановка.

Пришлось доложиться:

— Лейтенант запаса Макаров прибыл в ваше распоряжение.

Несмотря на мой бодрый доклад, на дежурного он никакого эффекта не произвёл. Он оторвал взгляд от какого-то журнала и устало посмотрел на меня:

— Пройди в тот кабинет, — показал он мне рукой, куда мне надо пройти.

Войдя в указанный кабинет, я увидел там бравого капитана, который посмотрел на меня с недовольной миной на лице, шлепнул на направление печать, взял какой-то бланк, заполнил его и приказал:

— Отдай это дежурному.

Бланк я отдал дежурному бланк, вышел на улицу, сел в автобус и поехал обратно в пароходство.

В пароходстве инспектор выписал мне приемный лист и выпроводил со словами:

— Иди к механикам-наставникам.

Прихожу к наставникам.

Наставник, лет под пятьдесят мужичок, невысокий, увидев меня, протянул руку за направлением и указал на стул возле своего стола:

— Так, я тут тебе всё подпишу, но вот военно-морская подготовка тебе ничего не подпишет, ты должен у них пройти аттестацию. Иди сначала к англичанам, потом на технику безопасности и в лабораторию. Когда пройдешь всё, то возвращайся ко мне. Я тут с тобой проведу душещипательную беседу, — и он хитро взглянул на меня. — Только ты к ней хорошо подготовься, а то у меня будут тут всякие разные вопросы…, — многообещающе закончил он.

И тут я понял, что приёмный лист я не подпишу и через неделю. Придется мне кантоваться у Филипповны ещё как минимум, с десяток дней.

Первоначально я пошёл к англичанам, так как у меня был ещё хоть какой-то запас английских слов.

Кабинет английского языка был на этом же этаже, что и отдел кадров.

Постучавшись в дверь кабинета, я осторожно открыл её.

За столом сидела средних лет женщина, которая, оторвавшись от какой-то книги, внимательно посмотрела на меня.

Увидев листок с аттестацией в моих руках, она предложила сесть и спросила по-английски:

— Ну, и что вы знаете?

— Наверное, уже немного, — постарался ответить я своему первому экзаменатору по-английски.

На этом запас моих слов был исчерпан, и я уже по-русски продолжил:

— Но если его подучить, то я его вспомню, — честно сознавался я.

— На что сдали экзамен в училище? — женщина с прежним любопытством смотрела на меня.

— Да на «четверку» сдал я его, — это было моей ошибкой сознаться в своих успехах в Училище.

— А… Вы, наверное, сдавали экзамен Гамзиной? — женщина вопросительно взглянула на меня.

— Да! Точно! Она была в экзаменаторской комиссии, — вспомнил я.

— Так, — мою нерешительность он приняла, как согласие и протянула руку. — Давайте Вашу бумагу, я её подпишу. Но смотрите, — она, подписала обходной лист и отдала его мне, — Чтобы Вы, Бобровский учили, потому что Вам, за первый год работы в пароходстве, придется сдать шесть уроков. И не забывайте то, что как только вы зайдете в Питер, Вы должны приходить ко мне и сдавать все эти уроки. Иначе Вас не выпустят в рейс, — тут она уже торжественно глянула в мои понурые очи.

Конечно, я с ней полностью был согласен, что и показывал мой внешний вид, потому что я, как китайский болванчик только и кивал головой со словами:

— Понял, понял, — естественно по-английски.

Хотя абсолютно ничего не понял, когда я буду ходить, куда я буду ходить и зачем я буду ходить. Мне это было непонятно. Главное задачей для меня в этот момент было, чтобы эта интеллигентная женщина, подписала мне мой аттестационный лист поэтому я готов был согласиться со всем на свете, что бы она ни сказала.

Видя мою полную покорность и согласие, она подписала обходной лист, и я вежливо покинул столь уютный, светлый кабинет.

Теперь надо было пройти технику безопасности.

***

В Дальневосточном пароходстве, чтобы пройти технику безопасности, надо было быть очень даже знающим человеком. Потому что товарищ Русаленко, который был начальником отдела техники безопасности пароходства, изобрел такие методы сдачи аттестации и инструктажей, что оттуда, после их сдачи выходили только профессоры или доктора наук. Только каких — неизвестно.

***

Я приготовился к очередному экзамену, который я сдал Русаленко на «пять», что было невероятным в нашем училище. Обычно все его еле-еле сдавали на «три».

Но тут оказалось всё очень даже прозаично и просто.

Мне задали всего несколько вопросов:

— Ты знаешь, как в картер лазить?

— Знаю.

— Что такое двенадцать Вольт знаешь?

— Знаю.

— Сварочные работы знаешь, как проводить?

— Знаю.

— А токарные?

— Знаю.

— Ну, если всё знаешь. Иди и проходи аттестацию дальше.

Инспектор поставил на мою бумагу подпись и печать, а я пошёл на военно-морскую подготовку, по пути зайдя в химическую лабораторию.

Там тётенька в белом халате, посмотрев в мой аттестационный лист, спросила:

— Вы идете работать четвёртым механиком?

— Наверное, четвёртым, — предположил я, потому что до сих пор ещё никто не сказал мне, на какую должность меня берут работать в пароходство.

Это я сам себя назначил на эту должность.

А что? Высшее образование есть, рабочий диплом есть. Желание работать есть. Только вот опыта работы четвёртым механиком — нет. Но во время моих практик я полностью ознакомился с работой четвёртого механика и был уверен, что с ней я справлюсь.

— Тогда запомните, что Вы ежедневно должны будете делать анализы воды вспомогательного котла, — нудно наставляла меня тётенька в белом халате. — А чтобы знать, как их делать, вы должны знать, какие препараты есть в СКЛАВе. Вот Вам инструкция и сидите, и изучайте СКЛАВ (Судовую Котельную Лабораторию Анализов Воды), — но, увидев моё непонимание аббревиатуры, перевела мне значение слова СКЛАВ. — Так что сидите и изучайте.

Я послушно сел и принялся за прочтение инструкции. Вскоре я её одолел и вновь обратился к тетеньке в белом халате:

— Да всё мне понятно. Во время практик четвёртые механики показывали мне, как всё это делается

— Замечательно, — отреагировала на мои слова тётенька. — Теперь вот Вам журнал, который вы должны будете заполнять. Смотрите, как он заполняется, — и она стала подробно объяснять мне элементарные вещи.

На её объяснения я только и твердил:

— Да, да, да, всё понятно.

Тогда лаборант, или кто там была эта аккуратная женщина, попросила меня написать пару химических формул и решить одну химическую задачу.

А так как у меня в училище была по химии «пятерка», то я быстро выполнил её задание и тётенька в белом халате, проверив их, осталась довольна и благостно изрекла:

— Теперь с Вами всё ясно. Давайте свой лист. Редко, кто у нас показывает такие знания, — похвалила она меня. — Но, не забывайте приносить нам котельную воду на анализ при каждом заходе судна в порт. Понятно?

— Понятно, — скромно подтвердил я своё понимание.

Тётенька подписала мне обходной лист, и я покинул лабораторию.

Теперь, мне надо было на ВМП. Для этого надо было пройти через весь порт, или опять сесть на автобус и ехать на Морвокзал, где и располагалась эта самая ВМП. Делать такого кругаля мне не хотелось, и я решил пройти на Морвокзал через порт.

Удостоверения у меня ещё не было. А очень даже упитанная тётенька на проходной не хотела пропускать меня без него. И только когда я предъявил ей направление на работу, паспорт, аттестационный лист, она соблаговолила пропустить меня через турникет проходной.

До Морвокзала, через весь порт, пришлось идти пешком. Для моих молодых ног это было не так трудно сделать.

Добрался я до этой ВМП, с надеждой, что сейчас мне там точно также, не глядя, поставят все подписи.

Но оказалось, что бывшие зубры военно-морского флота, капитаны первого-второго ранга в отставке, просто так свой хлеб не ели.

И тут я сел глубоко в лужу, наверное, по самые уши, потому что наставники выяснили, что я ни черта не смыслю, ни в военно-морской подготовке судов, ни в чём-либо ещё.

Они выяснили, что я не знаю, что такое вентиляция, что я не знаю, что такое ПКЗ (пункт коллективной защиты), что такое ядерный взрыв и как бороться с его последствиями. Они выдали мне кучу книг и со словами:

— Иди, сиди и читай, — отправив в одну из аудиторий, обвешанной плакатами о всяких термоядерных страстях.

Выдано мне было пять книг и ещё столько же инструкций. С прискорбием я понял, что за один день прочитать это будет невозможно, но с умным видом устроился за одним из столов и принялся познавать всё то, что нехорошие американцы могли бы применить против несчастных мирных судов.

Как всё это напоминало училище, где мы точно так же сидели и долбили эту ВМП.

Сидел я и читал эти все премудрости до полпятого.

В полпятого наставники скомандовали:

— Сдать полученные документы, и все могут быть свободны.

Сдав книжки, я, как бы невзначай, поинтересовался у одного из наставников:

— А дальше что?

— А дальше то, что не дочитал, будешь приходить сюда каждый божий день, и будешь отчитываться, что ты выучил. Когда мы поймём, что ты готов, то после этого подпишем тебе твой обходной лист, и тогда — иди и работай.

Непроизвольно подумалось:

— Вот это я попал…

И, на самом деле, пришлось мне сидеть на этой ВМП десять дней, чтобы всё выучить и убедить наставников в своей компетенции по борьбе с оружием массового поражения.

Я с самого начала спросил у наставников:

— А сведения, которые мы тут получаем, секретные? Можно их конспектировать?

— Конечно, можно. Даже нужно их конспектировать для лучшего изучения дома.

У меня была тетрадь в девяносто шесть листов, куда я и принялся записывать все методы и способы борьбы за живучесть судна и как выжить при применении оружия массового поражения.

За дни подготовки я исписал больше половину тетради. Она мне потом помогала много раз проходить многочисленные аттестации в течение всей моей морской жизни.

Вернулся я домой после первого дня обучения уже в темноте. Филипповна была обеспокоена, где же это я потерялся, и не застрял ли опять в каком-либо автобусе.

Она накрыла мне на кухне и накормила.

Пока я кушал, из своей комнаты вышкребся Петруха. Оказывается, он сегодня на работу не ходил. Жена позвонила и сказала, что он заболел. Вид у Петрухи был, на самом деле, очень даже больной. Оказывается, на него вчерашнее возлияние очень плохо подействовало. После бутылочек, что мы с ним вчера уговорили, сил у Петрухи не было ни на что. Он даже шевелиться не мог.

Имел он бледный и несчастный вид. На полусогнутых ногах, как тень, он проник в кухню и уселся на табуретку, напротив меня.

— Ты как? — едва прошептал он.

— Нормально, — ответил я ему набитым ртом. — Аттестацию проходил.

— А я вот не могу. Помираю, — едва хрипел Петруха.

— Да ты пять капель на зубок прими, и полегчает, — посоветовал я ему, продолжая уминать ужин.

Петруха, как-то просветленно посмотрел на меня.

— А у меня есть немного…, — всё также почти шептал он.

— Так, вынимай. Наливай. Лечись, — подал я ему один из известных всем советов.

Петруха вытащил из глубины шкафа полбутылки со словами:

— Давай, пригубим, а то ещё помру я тут.

Я достал стаканы, и мы с ним опустошили тару.

Я доел всё, что мне положила Филипповна, а Петруха чего-то опять скис и потихоньку пошкрябался к себе в комнату.

Я же прошёл к Филипповне:

— Спасибо Марья Филипповна за ужин. Тарелки я помыл. Я в комнате. Мне надо ещё почитать кое-что для аттестации

Филипповна кивнула головой. Она была занята пошивом какой-то шапки:

— Да, да, да, — пробормотала она, не отрываясь от работы. — Ты иди к себе в комнатку. Ложись там, читай. Свет там и тепло есть. Что хочешь, то и делай. Туалет ты знаешь где. Всё, иди. Утром я тебя разбужу.

Глава третья

Так и начиналось моя жизнь у Филипповны.

Утром мы с Филипповной выходили на улицу, садились в автобус и ехали. Она до Центральной площади, а я до Морвокзала.

Там я поднимался на второй этаж и сидел целый день с перерывом на обед, читая науки по защите судна от оружия массового поражения.

После десяти дней я всё-таки с трудом, но сдал наставникам всё то, что подчерпнул из этих самых умных в мире книг о военно-морской подготовке. Наставники вытащили из меня клещами всё, что могли, и даже то, что я не знал, и с Богом отпустили в отдел кадров.

Увидев меня с подписанным обходным листом, инспектор даже удивился:

— А чего это ты так рано вернулся. Механики там обычно по месяцу сидят.

Мне была приятно такое удивление инспектора. Это означало похвалу.

— Ну, вот так получилось, — я скромно пожал плечами.

— Хорошо, — соблаговолил инспектор, — иди к механикам-наставникам и побеседуй там с ними.

Идти мне туда надо было обязательно. Но, ох, как мне этого не хотелось. Хотя, вечерами я зубрил Устав Морского флота, правила эксплуатации дизелей, котлов, вспомогательных механизмов и различные приказы по пароходству, которые мне выдали в библиотеке.

Знаний, подчерпнутых из этих книг, было очень много, и из них в голове образовалась такая каша… Поэтому я немного побаивался идти к наставникам, опасаясь захлебнуться в ней.

Но, делать было нечего, и я пошёл в соседний корпус.

Осторожно постучав в дверь, я приоткрыл её и просочился в кабинет наставников.

Тот же самый полноватый мужичок, увидев меня, доброжелательно поманил пальцем:

— Чего стесняешься? Проходи. Отныне это будет тебе, — он окинул кабинет глазами, — отчий дом.

От своего каламбура он усмехнулся и показал мне на стул перед своим столом.

Но, мне было не до шуток. От напряжения меня даже слегка знобило.

Я даже перед самыми серьезными соревнованиями так не мандражировал, как перед этим наставником.

Ведь ему надо было сейчас подтвердить все мои знания, которые я получил за пять лет в училище. Что он меня спросит? Как он меня будет спрашивать? И что я ему отвечу?

Эти мысли только и раздирали мою голову. Ведь если я сейчас пройду аттестацию, то я пойду работать четвертым механиком, а если нет — то только мотористом на целый год. То есть до следующей аттестации. О таких случаях, я знал и поэтому от переживаний меня слегка потряхивало.

А наставник, не замечая моего состояния, принялся «допрашивать», то есть аттестовать меня.

Он вынул список вопросов на нескольких листах и по пунктам, переходя с одного пункта на другой, начал «беседу».

Это мало, конечно, походило на задушевную беседу. Скорее всего, это была викторина по принципу: я тебе вопрос, а ты мне ответ.

Я принял эту игру. Волнение как-то само собой улеглось, я сосредоточился на задаваемых вопросах и из каши в моей голове в сторону наставника полетели чёткие ответы.

Как потом оказалось, вопросов было ровно сто. На девяносто пять я ответил правильно, на два с сомнениями, а вот на три — вообще не знал ответа.

Но наставник меня ободрил:

— Не каждый механик знает на них правильный ответ, тем более такой, как ты. Без практики.

Допрос длился около двух часов. Пот с меня катился градом. Я исписал множество листов бумаги, где рисовал различные схемы, графики и таблицы.

Как всё это хранилось в моей голове? Я так и не мог себе объяснить, но наставник был доволен ответами, которые получил от меня.

— Давненько я не беседовал с таким механиком, — довольно приговаривал он, потирая руки. — Давай сюда свой обходной. Я подпишу его с удовольствием.

Он расписался в нём и, поставив печать, вручил его мне со словами:

— Желаю успехов тебе в твоей работе. А главное — успешного возвращения домой.

Он пожал мне руку и я, с облегчением, направился в сторону отдела кадров.

Несмотря на все сегодняшние испытания, я чувствовал себя легко и свободно. Как будто, после длительного перехода, скинул с плеч тяжеленный рюкзак.

***

Такое со мной уже было, когда нас пятнадцатилетних мальчишек геофизики отправляли за продуктами из таежного лагеря в посёлок за продуктами. Посёлок находился за двадцать километров от лагеря. Переход от посёлка до лагеря надо было совершить за один световой день. Весу в нас было килограммов по сорок пять, а в рюкзаках мы несли по двадцать килограмм. Поэтому, придя назад в лагерь, и скидывая рюкзак с плеч, ощущалась невероятное облегчение и свобода.

***

Увидев меня, инспектор отдела кадров действительно удивился:

— Что? Уже всё? Сдал?

— Да сдал, — как будто ничего особенного не произошло, ответил я инспектору.

— А книжка где? — не унимался инспектор.

— Вот и книжка, — протянул я корочку инспектору.

Тот внимательно её изучил и покачал головой:

— Ну, ты у нас и рекордсмен… Никто ещё так быстро аттестацию не проходил. Обычно, молодые специалисты сидят тут месяцами, — но вернув книжку, по-деловому продолжил:

— Сейчас я дам тебе направление. Пойдешь на «Читу». Ты же с автоматикой знаком?

— Знаком. На одной из практик пришлось работать на таком судне.

— Ну, вот и хорошо. «Чита» это новое автоматизированное судно. Туда мы просто кого не посылаем, — он со значением посмотрел на меня, подняв указательный палец руки вверх.

— Хорошо, — я был не против такого приговора.

Но только спросил у инспектора:

— А когда надо будет туда идти?

Инспектор посмотрел в какие-то свои списки, поднял на меня глаза и неопределенно сказал:

— Приходи завтра утром. Тогда я конкретно определюсь, когда судно подойдет в порт, и уже тогда выпишу тебе направление и все необходимые документы.

Не особо-то и расстраиваясь, что инспектор сегодня меня никуда не направил, я вышел на улицу.

Смотрю, опять знакомое лицо — это Валерка Тиманов.

Ничего себе! Это же мы с ним в Мурманске учились два курса, а теперь он здесь.

Валерка учился в первой группе, а я в третьей. Но как он тут оказался?

От неожиданности он меня не узнал, прошёл пару шагов мимо меня, но вспомнив, обернулся и остановился:

— Подожди, ты же Макаров, — нерешительно проговорил он.

— Да! Именно он! — я обрадовался столь неожиданной встрече.

Мы, крепко пожали друг другу руки, обнялись и, отстранились друг от друга, стараясь разглядеть, кто кого и где встретил, вновь обнялись.

Тут я заметил, что рядом с Валеркой стоит миловидная женщина.

Женщина такого же возраста, как и все мы. Очень симпатичная, в кокетливой меховой шапочке.

Валерка представил её мне:

— Это моя жена. Вот только недавно поженились и по направлению приехали сюда, — он обнял её за талию и влюбленно посмотрел ей в глаза.

Мой мозг немного покоробила чёрная мысль:

— И у Стаса, после женитьбы, жена последовала за ним. И у Валерки. Они ничего не побоялись. А вот моя… Испугалась трудностей и осталась во Владике.

Но, тут же отбросив секундную чернуху, я обратился к Валерке:

— Ты тоже в пароходство направлен?

— Нет. Ты что? Мы идем, сейчас через проходную на второй причал, а там скоро на Северо-Курильск должен отойти пассажирский пароход. Вот на него мы сейчас и идём. Я получил направление в рыбный порт, и буду работать там, — он, как всегда, блеснул своей белозубой улыбкой. — Пока не знаю кем, но работать буду там.

Как хорошо, что в свое время папа за меня подумал и способствовал моему переводу из МВИМУ в ДВВИМУ.

Поэтому мне не надо будет ехать в Северо-Курильск, и не надо будет таскать за хвост селедку. Только сейчас я начал понимать, что хорошо, что папа меня в своё время отговорил закончить обучение в МВИМУ и перевестись в Дальневосточное Высшее Инженерное Морское Училище, которое я успешно и закончил. Это, конечно, ему стоило каких-то моральных затрат. Но только сегодня я почувствовал их плоды.

Поговорив с Валеркой минут пять, мы простились, и я вернулся обратно к Филипповне.

Я, наивно, посвятил её во все свои новости.

Но, наверное, Филипповна была довольна, что я её покидаю, потому что, как я стал замечать последнее время, она уже устала от моего присутствия.

Ей приходилось готовить каждый день еду и это отвлекало её от основного занятия, которым она занималась вечерами.

К ней постоянно приходили очень состоятельные клиентки, которые приносили ей шкурки песцов, соболей, лис и она из них делала шапки, воротники и прочее, то, что нужно было для красоты женщин.

Она сидела вечерами, и всё время что-то шила. И поэтому у неё холодильник ломился от икры, красной рыбы, балыка, различных колбас и копченого мяса. Кладовка в её комнате была забита всякими бутылками с различными спиртными напитками, винами и шампанским.

Филипповна без меня жила очень даже неплохо, но она от меня устала, потому что я ей мешал работать.

В один из вечеров она меня как-то попыталась научить скорняжному ремеслу. Она хотела, чтобы я оказывал ей помощь, но у меня ничего не получилось, я чуть ли не испортил ей одну из шкурок и она, поняв, что с меня не будет никакого толка, с радостью восприняла моё назначение.

По этому поводу она приготовила несметное количество блюд для поглощения и достала из заветной кладовки несколько бутылок коньяка и шампанского.

Опять позвала Лену с Петрушей, и мы допоздна сидели, отмечая моё назначение на судно. Хотя для меня было ничего не ясно, с этим назначением, но они уже прощались со мной.

Глава четвёртая

Утром, как обычно, Филипповна меня разбудила, накормила завтраком и, перекрестив на прощание, пожелала:

— Бог тебе в помощь.

Прихватив свой собранный чемодан, я вновь двинулся к знакомому автобусу в сторону отдела кадров.

Взобравшись на второй этаж отдела кадров со своим неподъемным чемоданищем, и оставив его в холле, я зашёл к инспектору отдела кадров.

Первоначально, он с удивлением глянул на меня, но потом, как будто что-то вспомнив, выдавил из себя:

— Да, да, да… Я сейчас выписываю тебе направление на «Читу». Она, как раз, уже сейчас в порту.

Через пару минут направление было у меня на руках и я, вновь подхватив чемоданище, двинулся к проходной порта.

К тому времени мне уже выдали удостоверение с фотографией, и я показывал его с важным видом на проходной каждый раз, когда мне приходилось входить в порт.

Вот и сейчас, я прошел через проходную и двинулся к тому причалу, где стояла «Чита».

Подойдя к причалу, где она стояла, я был поражен, насколько черты и вид этого современного судна отличался от рядом стоявших с ней пароходов.

Она выглядела, как картинка. Чистые серые борта, белоснежная надстройка, изумительно белый алюминиевый трап. Всё подчеркивало в ней изящность и грациозность.

Сейчас с борта велась выгрузка пустых контейнеров береговыми кранами, и грузовые стрелы были задраны к мачтам.

Поднявшись на главную палубу по новому, ещё не потрепанному временем, трапу, я спросил у вахтенного матроса, как пройти к старшему механику и тот провёл меня к нему.

— Сергей Николаевич, — матрос несколько раз стукнул костяшками пальцев об открытую дверь и заглянул вовнутрь каюты, — к вам тут новый четвёртый механик пожаловал. Говорит, что направление получил на наше судно.

Из-за стола поднялся высокий, поджарый мужчина. На его правильном, продолговатом лице не было выражено ни единой эмоции. Он правой рукой пригладил ежик с небольшой проседью волос и грозно посмотрел на меня:

— Четвёртый, что ли?

— Да, четвёртый механик, — не ожидав увидеть такого сурового старшего механика, пролепетал я. — Вот моё направление.

Я приблизился к столу и передал бумажку, только что выписанную мне инспектором отдела кадров, суровому стармеху.

Тот небрежно взял у меня направление, и неспеша просмотрел его. Движения его были плавные, в каждом из них сквозила многозначительность и важность.

Я перед ним стоял, как крепостной крестьянин перед барином. У меня чуть ли не созрела привычка крестьян, снять шапку и заломить её перед хозяином.

А он и излучал из себя столько барственности и важности, которые я и впредь не видел ни у кого больше.

В отличие от тех людей, которые мне до сих пор встречались, он излучал из себя столько важности, столько значимости, что мне поначалу даже стало страшно, что это старший механик, а не мой барин.

Он был одет в выглаженные серые брюки, с идеальными стрелочками и в белоснежную рубашку. Взяв моё направление и прочитав его, он представился глубоким сочным басом:

— Сергей Николаевич.

Когда я пожал ему руку, то я не почувствовал на ней ни мозолей, ничего, что бы было характерно для руки механика. Она была гладкая, но мощная. Хотя моя рука тоже была не лопатка, но я почувствовал в его руке значительную силу, которую не просто так было свалить.

После рукопожатия стармех посмотрел на меня:

— Так. Ладно. Иди вон туда, по коридору, — он показал мне жестом, куда мне надо идти, — положи свои вещи в каюте четвёртого механика, а затем подходи ко мне. Пойдем к капитану. Будем решать, что с тобой делать.

Когда я вернулся в каюту деда, он вновь грозно посмотрел на меня:

— Так… Ты автоматику в училище изучал?

— Изучал, — робко и неуверенно ответил я ему. Кто его знает, что этому суровому дядьке ещё придет на ум.

— Двигатель, MAN KZ 57/80, знаешь, что это такое? — так же сурово спросил, а вернее, вопросил он.

Это уже было полегче:

— Знаю, на пассажирских судах проходил практику на нём. Там их два стояло. Приходилось и в моточистках участвовать.

— Хорошо, — в голосе деда уже послышались одобрительные нотки. Но тут его голос стал по-прежнему суровый. — А динамки NVD в курсе, как работают?

— Конечно в курсе, на «Орджоникидзе» даже приходилось моточистку делать одной из них.

— Так. Ясно, — было не понятно, что же ещё хочет узнать у меня дед, но я стоял перед ним навытяжку, как перед своим командиром роты Сысоевым Геннадием Гавриловичем, который приготовился дать мне несколько нарядов вне очереди за мою очередную провинность.

Я был готов ответить на все его вопросы.

— А котлы. Как ты к ним относишься? — продолжал грозный допрос дед.

Пришлось тут же переключиться на другую тему и так же бодро отвечать:

— Четвёртые механики меня, в своё время, экзаменовали и инструктировали по эксплуатации котлов.

— Ладно, — в голосе деда почувствовалось какое-то небольшое смягчение, — Значит… подготовлен. Это хорошо, — он прошёлся по каюте, повернулся ко мне и изрек. — Тогда пошли к капитану.

Я отодвинулся из проёма двери, пропустил туда деда, и он важно стал подниматься по трапу.

Поднявшись на капитанскую палубу, дед важно вошёл в каюту капитана, стукнув костяшками пальцев, для приличия, об открытую дверь.

Вальяжно войдя внутрь, он без разрешения сел в кресло напротив стола:

— Анатолий Михайлович, вот это к нам новый четвёртый механик пожаловал. Будем брать его? — после этих слов дед внимательно посмотрел на капитана.

Капитан посмотрел на меня, и перевёл взгляд на стармеха:

— Ну, а что делать? Если направление есть и отдел кадров согласен, то придется брать. У нашего-то, жена беременная вот-вот рожать начнёт. И, тем более, ему надо на третьего сдавать. Он уже тут всем мозги пропудрил, что он задержался в четвёртых механиках, — капитан ещё раз оглядел меня с головы до ног и решил: — Пусть принимает дела. Посмотрим, что ты за четвёртый механик такой, — это уже касалось лично меня и пристально посмотрев мне в глаза.

Дед поразмыслил, усваивая приказание капитана, и поднялся с кресла:

— Хорошо. Я это обеспечу.

Он также неспеша вышел из каюты, а я проследовал за ним.

Войдя к себе в каюту, дед на пороге развернулся, не дав мне пройти за ним, и важно изрек:

— Иди, принимай дела.

Под воздействием такого сурового приказа, я развернулся и бросился в каюту, где оставил свои вещи.

Когда я туда ворвался, то там уже сидел здоровенный мужик. Ему было лет тридцать. Он был выше меня ростом, здоровенный и пузатый. Увидев его, сидящим на диване, я протянул ему руку:

— Алексей.

— Николай. Ты что? Мне на замену пришёл? — в его голосе было столько надежды…

— Да. А, как будто ты этого не хочешь? — усмехнулся я.

Сегодня меня все эти человеческие волнения уже переполнили, и я с трудом сдерживал себя, чтобы не разораться или не бить переборки кулаками. Нужна была какая-то разрядка.

Но Коля был не пробиваем, как мамонт в мезозойскую эру. Он только слегка улыбнулся и позвал меня за собой:

— Пошли, буду тебе всё показывать.

— Хоть переодеться-то можно? — застопорил я его.

— Да переодевайся, кто тебя держит. Это время только на меня работает, — спокойно проговорил Николай и уселся на диване.

Роба у меня была. Я тут же переоделся, и мы с Коляном спустились в машинное отделение.

Машинное отделение блистало чистотой, там только что пылинка нигде не лежала.

Всё блестело и сияло. Плиты были зелененькие, леера сверху черные, а в низу белые. Насосы и динамки были выкрашены салатной краской и блестели. На главном двигатель ни пылиночки, ни подтека. Вокруг царила идеальная чистота, сродни, как в операционной. Мне даже стало стыдно за свою поношенную и застиранную робу.

Мы прошли в ЦПУ, где горели многочисленные лампочки. Сейчас часть из них была красного цвета, обозначающая, что данные механизмы остановлены.

На мнемосхемах было всё четко обозначено. Всё было зеленое, красивое. Пульты серые. Красота — да и только!

Я был поражён, что такое может быть в машинном отделении.

Такое машинное отделение я однажды видел только, когда во Владивосток пришло ленинградское судно. Нас туда привели на экскурсию в машинное отделение, но только потом мы три дня выгружали сахар из его трюмов.

Я с удовольствием думал:

— Вот это же надо! Это мне придется здесь работать. В таком чистом и прекрасном машинном отделении.

Мне было очень приятно, что судьба так благосклонно отнеслась ко мне.

Только чуть позже все эти феерические впечатления быстро исчезли, потому что я своим горбом понял и своими руками ощутил, как достигается подобная красота.

А сейчас, мне надо было слушать Коляна, который важно ходил по машинному отделению и знакомил меня с механизмами моего будущего заведования.

Поэтому я пытался впитывать и запомнить каждое его слово. Ведь через несколько часов он уйдет и больше некому будет мне об этом рассказать.

Тот, чувствуя свою значительность, очень важный, как большой господин, ходил, подводя меня к механизмам, тыкал в них пальцем, нажимал какие-то кнопки и объяснял мне через губу, как со всем этим хозяйством обращаться.

Оказывается, у меня был полностью автоматизированный котел в заведовании, испаритель, и куча насосов. И мне нужно было всё это знать, и уметь как-то со всем этим обращаться.

Но мозг мой был, как губка, и всё впитывал, поэтому это как-то сразу уложилось в моей голове.

Выйдя из машины и, не переодеваясь, мы сходили на обед в столовую команды, а после обеда опять продолжили знакомство с машинным отделением.

Надо отдать должное четвертому механику. Хоть он и важничал, и показывал своё превосходство надо мной, неоперившемся салагой, но машинное отделение он знал досконально.

К пяти часам все дела по передаче дел были завершены, и мы пошли к старшему механику.

Дед грозно глянул на нас из-под полуопущенных век и только спросил меня:

— Ну, что? Как ты там, всё освоил?

— Да. Освоил кое-что. Но всё это закрепится только практикой, — попытался я объяснить деду своё состояние.

— Хорошо…, — многозначительно выдавил из себя дед, — а сейчас иди ко второму механику, пусть он тебе всё выделит, что нужно. Завтра утром будет отход.

Ну, отход, так отход. Хорошо.

Хотя самостоятельно я никогда ещё не отходил, но, тут дед добавил:

— Я тебе дам опытного моториста, который будет за тобой приглядывать.

Потом, не глядя на Коляна, кинул ему:

— А позови-ка ты мне сюда Максимова.

Несмотря на свой рост и вес, четвёртого механика словно сдуло, как пушинку из каюты, и он через пару минут вернулся, запыхавшийся, вместе с долгожданным Максимовым.

Моторист Максимов оказался небольшим лысоватым мужичком, скорее всего татарином, ростом метр пятьдесят с кепкой, в возрасте, наверное, лет тридцати пяти.

Дед, глядя Максимову в глаза, приказным тоном поведал тому:

— Так… Максимов. Будет с тобой на вахте стоять новый четвёртый механик, — а не наоборот, что Максимов будет стоять на вахте с новым четвёртым механиком. — Смотри, чтобы всё было нормально, и чтобы вы смотрели за всеми механизмами в оба, — на этом голос его повысился. — На отходе я вас проконтролирую. Но, чтобы в рейсе ты за ним глаз да глаз… Понял? — и он ещё раз убийственным взглядом посмотрел на несчастного Максимова.

От полученного приказа, Максимова, как будто прибили гвоздем к палубе, на что он смог только пролепетать:

— Понял, понял.

Он был так, наверное, ошарашен тем, что его вызвали к самому старшему механику, так что, по-моему, он даже потерял дар речи. Максимов был только в силах кивать головой.

Видя полное согласие безмолвного моториста, дед царственным жестом отпустил его:

— Ладно. Иди уж, — после чего Максимов моментально испарился.

Теперь дед удосужился перевести взгляд на Николашу.

— Так, четвёртый, давай-ка мне все свои бумаги сюда. Подпишу я их.

Он просмотрел акт приёма-передачи и поднял глаза на Коляна:

— А новый четвёртый что, ещё не подписал их?

Коляша от такого замечания потерял дар речи, но я спокойно подошел к столу деда, отодвинул Коляшу локтем, взял ручку и поставил внизу акта свою подпись.

Дед внимательно за всем этим пронаблюдал и тоже подписал акт.

Завершив столь важный процесс, дед посмотрел на меня и торжественно изрек:

— Все! Теперь ты тут хозяин, и я с тебя буду всё требовать по полной программе, а сейчас иди, продолжай изучение машинного отделения.

Я и пошёл сначала ко второму механику. Им оказался худенький, лысый мужичок с меня ростом по фамилии Бородкин.

Он повёл меня в машинное отделение. Зашли в ЦПУ. Бородкин вальяжно развалился в кресле перед пультом управления главным двигателем и закурил. Закинув ноги на пульт, он многозначительно молчал, подчеркивая свою значимость перед таким салагой, как я.

Как потом оказалось, что такого кощунства, как закинуть ноги на пульт, он перед дедом себе не позволял, а только на полусогнутых бегал перед ним.

Сейчас же Бородкин, важно покуривая, с небольшим пренебрежением вещал мне:

— Ты тут вообще-то осторожнее, смотри, любую кнопочку нажмешь, может такое случится, что потом в море встанем. Поначалу пусть Максимов всё за тебя делает, он у меня вахту стоял, я его уже вымуштровал, понятно?

— Да, понял я, понял, — мне было неприятно общение с эти зазнавшимся сморчком.

— Ну, ладно, тогда давай, пройдемся, — второй поднялся с кресла и направился к выходу из ЦПУ.

Мы прошлись по машинному отделению, и он показал мне ещё кое-что из своего заведования. Ознакомил с главными насосами и способами, как с ними можно оперировать в нескольких режимах, а только потом, вернувшись в ЦПУ, распорядился:

— А теперь у тебя есть время самому ознакомиться со схемами трубопроводов. Возьми бумажку и рисуй сам себе схемы.

— Какие схемы рисовать? Они что, на переборках не висят? — удивился я.

— Висят-то они, висят. Но надо конкретно для себя обозначить, чтобы ты сам знал, где каждый клапан находится в машинном отделении. Чтобы в любой момент, когда даже мы обесточимся и будет темнота, ты бы смог туда добраться, без всяких фонарей, на ощупь.

Чтобы отвязаться от Бородкина я деланно с ним соглашался:

— Да, понял я. Понял. Всё понял.

А как же был прав Бородкин, когда советовал мне самому, на пузе проползти всё машинное отделение, чтобы каждой клеточкой тела прочувствовать его. Как же он был прав!

Но я, самонадеятельный, вновь испеченный четвёртый механик, поленился это сделать, подумав:

— Да ну его в баню, устал я, пойду ка я лучше в каюту и посплю.

Так я и пошел в свою новую каюту, оставив без внимания наставления Бородкина.

Каюта мне очень понравилась.

Большой прямоугольный иллюминатор хорошо её освещал. Сейчас, зимой, он был плотно задраен на барашки. Общий кондиционер не работал. Каюта обогревалась только электрическими грелками. Они были установлены у бортовой переборки и излучали достаточно тепла. Температуру в каюте можно было регулировать термостатом на панели этих грелок. Все переборки были обшиты светло-коричневым пластиком, а с подволока лился ненавязчивый свет люминесцентной лампы.

К бортовой переборке, под иллюминатором, был прикручен стол, справа от которого находился шкаф, а перпендикулярно к переборке стоял небольшой диванчик, на который запросто могли поместиться три человека. А вот уже к диванчику, параллельно переборке была пристроена кровать.

На неё просто так не ляжешь, потому что она стояла на постаменте, в котором было два пустых выдвижных ящика. В неё надо было карабкаться.

Сейчас ящики под кроватью были пустые и только в одном из них я увидел какой-то коричневый ящичек. Я попытался открыть его, но крышка не поддалась и я задвинул его в глубь рундука. Не моё — не трогай. Не знаешь — не лезь. Принцип, который я усвоил из предыдущей моей морской жизни. Лучше спроси.

Я посчитал это судовым имуществом и поэтому больше не пытался открывать этот ящичек. Оставив это на потом.

Только намного позже я понял, что же было в этом ящичке, а сейчас я не придал этому значения и отодвинул его в дальний угол, заложив свой одеждой, чтобы он во время качки не «поехал».

***

При одной из жестоких качек, через несколько месяцев, при прохождении Четвёртого Курильского пролива, когда «Чита» попала чуть ли не в центр циклона, этот ящик стал «ездить» по дну рундука.

Приходилось упираться ногами и руками во время сна в переборку и в основание кровати, чтобы хоть как-то уснуть, а тут ещё шел раздражающий скрежет из этого проклятого рундука под кроватью. Вещей, которыми я расклинил этот небольшой коричневый ящичек, видимо, не хватило, чтобы зафиксировать его в неподвижном состоянии.

Что оставалось делать? Сохраняя равновесие, я выкарабкался из кровати и включил свет в каюте.

Так мне не хотелось этого делать! Ведь через несколько часов надо было вставать и идти на вахту…

Но я заставил себя это сделать. Ведь надо же было как-то заснуть.

Встав и, соблюдая равновесие, я открыл ящик рундука.

При очередном крене изловчившись, я достал из него этот чёртов ящичек от которого, раздавался шум, скрежет и шуршание, не дающее мне уснуть.

С трудом удерживаясь на ногах, я приподнял его крышку.

Хотя, когда я впервые увидел этот ящичек, то крышку я так и не смог открыть, да мне это тогда и не надо было. Я же тогда только устраивался в каюте.

А тут… Крышка легко открылась, и я обездвижил от ужаса.

И, как будто, весь мир замер. В ящике находилась бутылка с ртутью.

Я сразу понял, что это ртуть! Она со смертельным блеском плавно переливалась в тщательно укупоренной бутылке, лежавшей в специальных мягких креплениях.

— Что делать? — я даже не успел этого подумать, как ноги меня сами понесли на палубу.

Несмотря на то, что эта бутылка провела у меня под кроватью столько времен, и болталась по дну рундука, как хотела, с ней ничего не случилось. Она была целая.

Но сейчас я держал её в руках, как полную чашу с водой, опасаясь расплескать хоть каплю, несмотря на качку в десять секунд с борта на борт, иногда доходящую до пятнадцати градусов.

Отдраив правой рукой кремальеру броняшки, выводящей на палубу и, широко расставив ноги, я вышел на гладкую, зеленую, недавно покрашенную боцманом палубу и, чтобы не соскользнуть по ней за борт, ухватился за леер на надстройке.

Дверь выходила в сторону кормы и волны не доставали до третьей палубы, где находилась моя каюта. Они свободно гуляли только по главной грузовой палубе.

Страшно завывал ветер, и меня сразу же обдало фонтаном злых и колючих брызг.

Вокруг была чёрная ночь. Только буруны волн, белеющие у борта, которые судно с трудом одолевало, немного освещали мне дорогу к бортовым леерам.

При очередном крене меня вынесло к ним, где я и выпусти из рук столь ненавистный мне ящик за борт.

При следующем крене меня унесло к двери надстройки, в которую и закинуло инерцией. Оказавшись в надстройке, я уже плотно задраил за собой дверь и вернулся в каюту.

От такого приключения меня здорово колотило. Ведь я был на грани…

Но, обмывшись пресной водой из умывальника и обтеревшись сухим махровым полотенцем, я расклинился уже на диване, пытаясь заснуть, до того времени, пока меня прекрасным голосом не поднимет буфетчица на завтрак.

***

А сейчас я переоделся, разложил вещи в шкаф и ящики под кроватью.

В каюте был только умывальник, душ и туалет были в коридоре, поэтому я прошёл в душевую, помылся, вернулся в каюту и завалился без зазрения совести спать.

Ноябрь 2017

Владивосток