Следуя своему выбору

Алексей Лухминский, 2021

Семейная жизнь сначала треснула, а потом и вовсе развалилась. Предприятие, где так давно и успешно работал, перестало платить зарплату и находится на грани банкротства. Только сделанный правильный выбор даёт возможность всё поправить в своей жизни.

Часть 2

Наука выживать

Выбрав выходные для подготовки оставшихся вещей к транспортировке на новое место, в субботу приезжаю по своему прежнему адресу. От помощи в сборах, предложенной родителями, отказался, посчитав, что им находиться там будет тяжело. Открываю дверь комплектом ключей, переданным мне накануне в присутствии Сан Саныча. Бывшая жена, услышав, как хлопнула входная дверь, выходит в прихожую. Решив, что пора вспомнить, кто тут настоящий хозяин, с порога заявляю:

— Я сейчас буду собирать вещи. Уложу их в той комнате, в которой прежде спал. Постараюсь увезти, как только будет возможность их разместить в новой квартире.

На лице бывшей благоверной вижу брезгливую улыбочку.

— Я тебе помогла, — усмехаясь, заявляет она. — Твоё барахло туда уже вынесла.

Понимая, что это очередная провокация, открываю дверь и вижу небрежно сброшенные в кучу прямо на полу какие-то мои старые вещи.

— Ну это ещё не всё, — спокойно бросаю с ответной усмешкой. — Я заберу всю библиотеку, которую собирал на свои деньги.

Честно говоря, упоминать про то, кто, сколько и куда вложил, мне совсем не хочется, но сейчас я вижу, что без этого не обойтись, ведь это единственный язык, который теперь понимает Люся. Она в ответ пожимает плечами и скрывается в бывшей гостиной.

За час увязал в узлы и то, что может пригодиться, и то, что просто мне дорого. Когда вхожу в комнату, где стоит мебельная стенка с книжным шкафом, слышу ехидное замечание:

— Разве тебя твои папочка и мамочка в детстве стучаться не приучили?

— А я у себя дома, — бросаю через плечо и, отодвинув в сторону приготовленные для транспортировки на рынок какие-то тюки с импортными шмотками, начинаю выгружать с полок книги.

Библиотека сложена в стопки и связана ещё за час и тоже перенесена в комнату, в которой я раньше ночевал. В заключение брожу по квартире и забираю то, что когда-то нам оставляли родители, переезжая к себе. Это — память, и её я собираюсь сохранять. Наполнилась целая сумка, которую я привёз с собой. В общем, получилось солидно… А ведь есть ещё и мебель! Пока я не очень понимаю, как буду всё перевозить, но Сан Саныч, сказав про будущую помощь, вселил в меня надежду, что и в этом случае мне не дадут пропасть.

Когда я вернулся, мама, конечно, спросила о результатах сборов и поинтересовалась кое-какими вещами — удалось ли их забрать. Дал ей полный отчёт, и она успокоилась.

В общем, теперь остаётся ждать обещанного транспорта и рабочей силы. А ведь это благодаря моим занятиям в спортзале у меня появились знакомые, которые могут оказать мне такую необходимую сейчас помощь в переезде. Вот что значит расширенный круг знакомств из-за посещения спортзала, которое, в свою очередь, является следствием моего желания изменить себя. Короче, от сделанных мной шагов одна сплошная польза, а значит, я на правильном пути.

Я уже как-то думал, что в результате занимающей меня полностью конструкторской деятельности оказался в своеобразной скорлупе. В прошедшие годы, когда я не занимался Катей и её жизнью, я занимался творчеством. У меня был один путь: дом — работа — дом. Ну разве что ещё в магазины за продуктами заходил. Я, кроме работы, ни с кем и нигде не встречался, не ходил в гости, не обсуждал последние новости… У меня до минимума сократился круг общения! И, главное, для меня такой образ жизни стал нормой. А когда у тебя вокруг нет друзей, товарищей, просто знакомых, то и не к кому обратиться за помощью. Ну а сам я кому-нибудь в последнее время помогал? Увы… Конечно, можно сказать, что просто ко мне не обращались, но к кому обращаются за помощью? Естественно, к таким людям, которые не демонстрируют всем свою занятость пополам с сухостью. А ведь за последний период из-за своей вечной озабоченности какими-то делами я стал именно таким. В любом случае, за помощью скорее обратятся к нормальному открытому и коммуникабельному человеку, каковым я, к сожалению, сейчас не являюсь. Так чего же я хочу?

* * *

Когда ты полностью занят всякими разными делами, время бежит так, что не успеваешь отслеживать меняющиеся на календаре даты. Две последних недели были для меня очень насыщенными. С владельцем выбранной однокомнатной квартиры все документы я оформил быстро. И его, и меня просто пригласили в агентство, где мы всё и подписали. Наступило время ожидания, когда он освободит свои квадратные метры. Уже через день Сан Саныч на тренировке спросил, готов ли я съездить и посмотреть образец винтовой лестницы. Я сказал, что всегда готов, и на следующий день, отпросившись у своего начальника, поехал с Бригадиром в коттедж к его знакомому. Более полутора часов осматривал объект, ползая с рулеткой, делал зарисовки того, что есть, и сразу одновременно того, что бы мне хотелось видеть. На обратном пути сказал, что сконструировать такую лестницу мне вполне по зубам, но я должен сначала посмотреть здание, куда её будут ставить, и там тоже снять там все размеры. Через пару дней состоялась новая поездка.

Михаилу я рассказал обо всём уже после второго визита. Показал свои эскизы. Он, со своей стороны, доложил, что подготовил документы для оформления нашего предприятия и готов подать их в администрацию города, но, поскольку учредителей двое, нужны и мои подписи. Все бумаги я подписал тут же. А ещё мой соучредитель похвастался, что вечерами уже ходит на бухгалтерские курсы. В результате решили, что теперь можно с полным основанием начинать серьёзную работу. Похихикали, что я и здесь буду ведущим конструктором, а он у меня в подмастерьях.

Уже в среду на второй неделе состоялся мой переезд в новую квартиру. Опять же спасибо Сан Санычу. Даже машину подогнал! Пришлось у Миши занять ещё немного, чтобы на этот раз рассчитаться со всеми моими благодетелями. Теперь вот обустраиваюсь в новом жилище. Хорошо, что мне пришло в голову оставить бывшую супружескую кровать Люсе, а себе под её вопли в стиле «грабят несчастную женщину!» забрать диван-кровать, стоявший в гостиной. В общем, получается вполне удобно и даже уютно. Нашёл место и для чертёжной доски, чтобы вечерами заниматься тем, что, возможно, принесёт мне реальные деньги.

На работе продолжается тихий исход сотрудников, да и с остающимися стало трудно разговаривать. В ответ на какие-либо производственные требования всё чаще звучат слова: «Вы сначала мне деньги заплатите!» Приходится как-то убеждать, что-то обещать, пораньше отпускать… Порой сам доделываю за своих подчинённых их не полностью выполненную работу. Правда, создавшаяся из-за отсутствия зарплаты в нашем КБ обстановка непослушания и разгильдяйства разлагающе подействовала и на руководство, которое практически отпустило вожжи. Это видно во всём — и в плохой уборке, а точнее, в её отсутствии, и в прекращении замен перегоревших ламп в коридорах и наших комнатах, ну и, конечно, в несоблюдении режима прихода на работу и ухода с неё. Однако самое главное то, что с нас почти перестали спрашивать результат. Сейчас, по сути, всё держится на сознательности небольшого количества людей, которые пока не изжили в себе советское воспитание. Не знаю, долго ли мы так протянем… Короче, такая ситуация во многом способствует моей побочной работе, которая у меня идёт полным ходом. Некоторые детали будущей конструкции я даже черчу без предварительных эскизов сразу набело.

В пятницу, ровно через две недели после нашего набега в мою старую квартиру, на тренировке в спортзале ко мне подходит Сан Саныч.

— В общем, твоя бывшая показала себя во всей красе.

— А что случилось? — и пытаюсь догадаться: — Небось, она за две недели так и не собралась переехать?

— В самую точку! Она даже не подняла задницы, чтобы съездить и посмотреть свою квартиру, — звучит спокойная констатация. — Оправдывается тем, что всё время занята своей работой.

— Ну и что теперь?

Не скажу, что меня это беспокоит, но почему-то чувствую некоторое неудобство.

— Да ничего! Мы, как и предупреждали, начали там ремонт, а чтобы её поторопить, снесли двери в ванную и в сортир, — усмехается Бригадир. — Визгу, конечно, был целый ушат, поэтому пришлось на неё гаркнуть. Надеюсь, образумится, а то действительно придётся применять силу, а это будет, как ты тогда правильно сказал, незаконно, хоть и праведно. Ладно, сейчас давай продолжим тренировку, а на эту философскую тему, думаю, у нас ещё будет возможность подискутировать, когда всё счастливо закончится.

— Можно даже в том же кафе, — с улыбкой предлагаю я.

— Конечно, можно, — снова усмехается Сан Саныч. — Теперь о другом. Скажи, как движется работа? А то мой заказчик тоже беспокоится — будет ли завершена лестница к окончанию стройки.

— Кое-что на бумаге я уже проработал, теперь мы думаем, где делать уже начерченные детали.

— Были бы грамотные чертежи, а на каком производстве заниматься железом, я подумаю.

* * *

На работе в кабинете начальника отдела мы теперь помимо дел сугубо производственных обсуждаем, где можно будет заказать будущую лестницу подетально, чтобы потом на месте всё это собрать. С прицелом на такой вариант при конструировании я специально ушёл от сварных соединений, и это должно облегчить процесс сборки. Что-то мне подсказывает, что заниматься этим придётся тоже нам с Михаилом. Но хоть по роду своей деятельности мы с ним постоянно связаны с различными производствами, начиная от цехов в самом КБ и до заводов, где изготавливаются изделия нашей разработки, пока идей, куда обратиться, у нас нет. В конце концов решили попробовать обратиться к нашим цеховым умельцам. Правда, пока не знаем, чем им будем платить. Это ещё одна проблема, которую как-то надо будет решать. Если бы нам хоть немного проавансировали нашу работу!

С утра захожу в механический цех попытать счастья. Конечно, то, с чем я сюда сейчас пришёл, сильно отличается от тех просьб, с которыми многие из нас обращались к здешним токарям и слесарям, и по размерам, и по профилю работы.

Пожилой начальник участка Семён Николаевич долго рассматривает чертежи.

— Ну что тебе сказать? — наконец поднимает он на меня глаза. — Ничего невозможного нет, только где материал будем брать? Это ведь не какая-нибудь маленькая поделка.

Вопрос сопровождается внимательным взглядом. В общем, всё ясно! Этот серьёзный момент как-то выпал из нашего рассмотрения при обсуждении в кабинете начальника отдела.

— Но ведь есть же у нас сейчас свободное железо… — неуверенно выговариваю я. — Производство теперь сократилось.

Семён Николаевич по-прежнему смотрит на меня, и я пытаюсь понять, что читается в его взгляде. Взаимно молчим.

— Сократилось, — с усмешкой соглашается начальник участка. — Только когда я буду брать всё нужное со склада, как я это буду объяснять? Скажу — для халтуры Рябинина?

Понимаю, что необходимо принять решение. Ясно, что придётся воровать, но ведь если посмотреть на возникшую ситуацию беспристрастно, то сейчас, требуя от всех нас работать практически бесплатно, администрация КБ тоже ворует наш труд!

— Ладно, я подумаю, как можно организовать железо, — всё-таки решает Семён Николаевич и, видимо, поняв, что я в таких вопросах абсолютно неопытный человек, наказывает: — А ты подумай, как и когда будешь платить.

— Понял, — соглашаюсь, давя в себе облегчённый вздох. — Только мне нужно знать, сколько вся эта работа будет стоить.

— Ну это я посчитаю, — обещает он.

Из цеха сразу иду в кабинет к Михаилу и рассказываю про свои переговоры.

— Посмотрим, чего он там насчитает, — бурчит он, когда мой рассказ заканчивается. — Давай, как в цеху определятся, поторгуйся с ними, и тогда уже будем решать, где брать деньги, иначе нам не сделать эту чёртову лестницу.

Слушаю Мишу и думаю, что он, конечно, всё разложил неплохо, но сама перспектива разговоров про деньги у меня всегда вызывала отрыжку. Наверно, я действительно очень советский человек, поскольку привычка, когда за меня решают, въелась в мой характер. Собственно, это не удивительно, ведь при советской власти страна представляла собой подобие большого пионерского лагеря, где глобальные условия жизни каждого члена общества были расписаны буквально по шагам. На самостоятельные решения человеку оставались лишь частности. Нарушение распорядка в большом «пионерском лагере» каралось наказаниями в широком спектре — от всеобщего непонимания и отчуждения до неких воздействий сугубо принудительного характера. Причём не имеются в виду какие-либо нарушения законодательства. Речь идёт о поступках, с одной стороны, закон не нарушающих, но с другой — идущих вразрез с существующими тогда идеологическими постулатами. Воспитанный родителями по-советски, я спокойно принял правила игры того времени и вписался в те реалии, по сути, законсервировав в себе любые порывы к свободе мышления. Сейчас же, в новых условиях, когда прежние ограничения рухнули, наступившая свобода меня не опьянила, как тех, кто с удовольствием пустился во все тяжкие, о чём во время наших первых посиделок в кафе говорил Сан Саныч, но заставила почувствовать себя беззащитным перед лицом всеобщей вакханалии. Может, стоит вспомнить принцип: «с волками жить — по волчьи выть»? Если так, то надо в любой ситуации искать возможность выжимать всё из создавшегося положения вещей. Это значит уметь использовать доступные средства для достижения своих целей, не обращая внимания на пока ещё существующие условности. Вопрос только, к чему это приведёт? Помня ещё одну беседу с Бригадиром за столиком в кафе, могу предположить, что таким образом я воспитаю в себе тягу к неким запретным прежде действиям с целью получения таких же запретных плодов. Но ведь так называемые запретные действия могут быть такими, которые без нарушения законодательства обеспечат получение чего-то вполне законного. Например, как это было с нашим вторжением в мою бывшую квартиру, принадлежащую мне на законных основаниях. Кстати, моя бывшая жена наконец её освободила, о чём мне сразу же сообщил Сан Саныч. Слава богу, что эта эпопея закончилась.

* * *

Я очень сильно скучаю по Кате. Пару раз в субботу подходил к школе и ждал, когда она выйдет, но так и не встретил. Боюсь, её перевели в другую, которая ближе к дому Люсиных родителей.

Не знаю, какой я отец, но мне всегда казалось, что дочка в моей жизни занимает главное место. Я постоянно старался помогать ей в решении её детских проблем, иногда придумывал какие-то совместные занятия или темы для прогулок в городе. Она всегда с радостью принимала моё общество и, наверно, даже к нему привыкла. Когда мы засиживались вечером допоздна за каким-нибудь занятием и жена прикрикивала на нас, чтобы отправить её спать, Катя уходила к себе с явным неудовольствием. Думаю, что с бабушкой и дедушкой, насколько я их узнал за годы совместной жизни с Люсей, ей сейчас просто скучно, ведь мои теперь уже бывшие тёща и тесть дома никогда не демонстрировали интереса ни к чему, кроме телевизора.

Сегодня суббота, и я приехал к дому своих бывших родственников. Походил по району вокруг, всё осмотрел и нашёл единственную школу. И вот стою у школьной ограды, жду, когда закончатся уроки, чтобы, может быть, встретить Катю. Много детей выходят из школьных дверей и идут мимо меня. От постоянного поиска среди них дочки даже глаза устали. Вон она! Ну конечно, это она!

— Катюша! — окликаю я.

Она оборачивается, и лицо её на глазах светлеет.

— Папка! — и бежит ко мне, расталкивая других детей.

— Ну здравствуй, моя дорогая! — и целую её.

— Папка… Как давно я тебя не видела! — грустно произносит Катя и обнимает меня.

От такого проявления любви я весь в счастье. Просто млею…

— Ну как ты? — интересуюсь осторожно.

— Ничего… — вздыхает она и вдруг звучит вопрос: — Папа, а почему вы с мамой развелись?

Такой поворот меня обескураживает. Что я могу ей ответить? Сможет ли ребёнок понять причину, приведшую к тому, что папа и мама вдруг в одночасье стали друг другу чужими?

— Понимаешь, Катюша, мы с мамой очень сильно поссорились… — начинаю я каким-то фальшивым тоном, но дочь меня прерывает:

— Пап, ты обиделся, что мама тебя назвала неудачником?

Значит, она запомнила!.. Но как интересно поставлен вопрос… Судя по тому, как он прозвучал, ребёнку сказали, что папа сам ушёл из семьи, и теперь Катя, возможно, винит себя, что передала не красящий меня разговор мамы с подругой, считая, что стала причиной ссоры родителей.

— Что тебе здесь надо, Павел? — прерывает мои мысли жёсткий окрик знакомого голоса.

Оборачиваюсь и вижу свою бывшую тёщу.

— Здравствуйте, Галина Владимировна, — здороваюсь почтительно, но натыкаюсь на гневный и презрительный взгляд.

— Я спрашиваю, зачем ты сюда пришёл?

— Хотел вот с Катей поговорить… — неуверенно выговариваю я, ещё надеясь на хоть какой-то разговор.

— Нечего тебе с ней разговаривать! — рубит бывшая родственница. — Не нужен ей такой отец! Она заслуживает лучшего, чем то, что ты можешь ей дать. Мало того, что семью развалил, так ещё и жену с дочкой практически ограбил, жильё у них отнял.

— Но у Люси же теперь есть двухкомнатная квартира.

— Ага, двухкомнатный клоповник подсунул и доволен! — она явно сознательно себя распаляет. Неужели всё это говорится специально для Кати? Если так, то всё сходится. Похоже, всё-таки мама с бабушкой объединились, чтобы создать у дочки отрицательный образ отца?

— Вообще-то наша квартира принадлежала ещё моим родителям, — сухо вношу я ясность, — а мне тоже надо где-то жить. Вот я её и разделил.

— Пойдём, Катенька, — тянет внучку за руку Галина Владимировна, при этом та съеживается и опускает голову. — Нечего тебе с ним разговаривать! А ты, — она поворачивается ко мне, — если ещё здесь покажешься, скажу Люсеньке, и она найдёт на тебя управу. У неё есть кому пожаловаться.

Под властной рукой, опустившейся на её плечо, Катя будто сжимается. Они уходят, а я продолжаю стоять у школьной ограды. Вот, кажется, и кончилось моё отцовство. Эти две бабы отняли у меня самое дорогое.

В понедельник на работе поделился с Михаилом своим неудачным свиданием с дочкой. Не хотелось мне с ним обсуждать свою драму по телефону. Посидели, покурили, вместе повздыхали…

— Что я тебе могу сказать, Павлуха, — друг с жалостью смотрит на меня. — К сожалению, в нынешней жизни востребованы успешные родственники, — он делает очередную затяжку. — Но ты не опускай рук! Уверен, наша с тобой успешность ещё впереди.

* * *

Семён Николаевич позвонил мне из цеха по местному телефону и сказал, что готов к разговору. Когда я прихожу, он молча кладёт передо мной лист бумаги с калькуляцией. Бегаю глазами по строчкам… Удивляет включённая туда последней строка «дополнительные расходы» без уточнения на что будут эти расходы. А сумма, прописанная там, составляет почти треть от общей.

— Что-то многовато насчитали… — ворчу я, закончив исследование. — А что за дополнительные расходы? На что?

— Я тебе, Павел, могу объяснить. Это за поиски материала. Или ты считаешь, что мы для тебя воровать будем за бесплатно?

Вот он и произнёс правильное слово, подходящее для оценки наших будущих действий. И тут меня прорывает:

— А почему только для меня? Сейчас на предприятии зарплату всем не платят, а значит, как-то зарабатывать надо тоже всем. Я принёс работу, а когда мне заплатят требуемый аванс, ещё принесу реальные деньги. По-моему, вам такой заказ должен быть выгоден. Так что, как вы говорите, воровать будете и для себя тоже. Разве нет?

— Ишь, как всё повернул… — усмехается начальник участка и явно ищет что возразить, но пока не находит.

Беру карандаш и жирно вычёркиваю последнюю строчку. После сказанного испытываю облегчение — возможно, впервые в жизни в такой скользкой ситуации сам отважился назвать вещи своими именами, а это как бы развязывает руки и даёт дальнейшую свободу в словах и даже действиях. И вообще раз всё основное сказано, то пусть сами решают — нужен ли им сейчас такой заработок!

— Значит, так… — поднимаю глаза на Семёна Николаевича. — Если вам деньги не нужны, то своё предложение я могу сделать и в другом месте. Интерес к нему есть. Правда, не на нашем предприятии.

Последнее — откровенный блеф, но он срабатывает.

— Ладно… — вздыхает начальник участка, так и не найдя, что возразить. — Считай, что договорились. Когда будет аванс? Что мне мужикам говорить?

— Постараюсь уложиться за неделю, — наобум брякаю я, ещё не зная, где буду брать деньги.

— Ну хорошо, мы тогда подождём, — следует согласие, которое я понимаю как желание подождать с началом работы, пока не принесу хотя бы часть согласованной суммы.

Что ж, меня такой вариант в общем устраивает.

Обсуждаем требование цеха с Михаилом. Он кряхтит, качает головой и пока ничего не говорит. Напряжённо жду, ведь в нашем тандеме он главный по финансам.

— Понимаешь, все мои резервы ты своим переездом уже подъел, — с оттенком вины произносит наконец мой соратник. — Вообще, думаю, пора тебе поговорить про аванс с заказчиком. Теперь это стало актуальным.

На тренировке подхожу к Бригадиру.

— Сан Саныч, а можно ли будет получить авансирование на изготовление лестницы? Я уже отдал в цех чертежи, но слесаря не будут работать без предоплаты, да и с материалами решать надо будет им самим, а это, с их точки зрения, тоже денег стоит, — я стараюсь не посвящать его в тонкости своего разговора с начальником участка, но сумму, испрошенную в цеху за всю работу, называю.

Он усмехается и внимательно смотрит на меня.

— Что, продолжаешь вплотную знакомиться с мерзостями нынешней жизни?

— Можно сказать и так… — я вздыхаю, но тем не менее начинаю его тихонько поджимать: — Да ты и сам мне как-то говорил, что сейчас всё делается только по принципу «деньги вперёд».

— Говорил… — он тоже вздыхает, показательно чешет в затылке, а потом иронично улыбается: — Вижу, что уроки пошли тебе впрок. Уже на ходу подмётки рвёшь. Ладно, я подумаю, как соорудить тебе аванс. Мы с моими парнями ведь тоже работаем с авансированием, поскольку материалы на что-то покупать надо, но уже полученные нами деньги не были рассчитаны на постройку такой лестницы. Придётся разговаривать с хозяином, может, он раскошелится.

— А если нет? У меня, к сожалению, срока только одна неделя.

— Не дави, Пашка. Психологию работяг я знаю лучше многих и тем более тебя. Пока деньги не принесёшь, они за работу не примутся. Согласен?

— Они мне сами об этом сказали, — уточняю я.

— Ну вот видишь! Поэтому я всё понимаю, а значит, буду спешить. У нас тоже есть срок сдачи всего дома.

Похоже, Бригадир взялся всерьёз. После того как он обеспечит аванс, наша задача — всё сделать на высшем уровне, чтобы никого не подвести. В свою очередь, это значит, что придётся мне постоянно сидеть в цеху и контролировать весь процесс.

* * *

Еле добрался до дома. Меня только что ограбили. Дело в том, что я от метро возвращаюсь не по улицам, а, чтобы сократить расстояние, дворами. А тут подошли впятером какие-то малолетки… Справиться с ними мне не удалось, ведь акселерация в полный рост. Началось с вопроса, есть ли у меня закурить, а когда я протянул пачку, услышал презрительное: «Я такие не курю» и сразу получил удар в лицо. Потом меня повалили, немного побили ногами и выпотрошили карманы. Забрали кошелёк, остальное бросили тут же на снег. Еле до дома добрался… Лежу на диване и отмачиваю бодягой лицо, чтобы завтра можно было появиться на работе. Хорошо ещё, что я никогда не ношу с собой всех денег, а только ту сумму, которая может понадобиться на день, а то бы потерял всё взятое у родителей в долг на пропитание и транспорт. Им ведь тоже сейчас совсем не сладко. Их большая по советским временам пенсия теперь, после обвала рубля, ничего не стоит, да и выдаётся не всегда. А накопленные средства на счёте ещё в прежней сберкассе в новых условиях почти обнулились.

Лежу и думаю, что все мы сейчас переживаем очень жестокое время. Тысячу раз прав Сан Саныч, говоря, что люди Бога забыли и ничего не боятся. А дети смотрят на поведение взрослых и поступают даже хуже, ведь каких-никаких тормозов у них пока нет. Да и можно ли назвать детьми парней шестнадцати-семнадцати лет? Что из них будет через два-три года? Хотя, когда в стране разгул откровенного бандитизма, можно заранее сказать, чем они кончат. Я искренне уверен, и в этом согласен с Мишей, что нынешнее положение вещей не навсегда. Должны наступить другие времена. По-другому не бывает! Только когда такие времена настанут? Все ли до них доживут? Ведь в сводках происшествий, которые показывают по телевизору, сплошные убийства. Поэтому можно сказать, что мне ещё повезло — только морду побили да какую-то мелочь забрали, а ведь могло случить гораздо худшее.

После работы всё же решил приехать на тренировку в спортзал.

— Где это тебя так? — удивлённо интересуется Витёк.

Рассказываю про своё приключение.

— Вот суки! — высказывается он. Я уже заметил, что это слово в разных формах у него любимое.

— То есть жизнь продолжает тебя учить ускоренными темпами, — усмехается Сан Саныч, подошедший чуть позже, но мой рассказ слышавший.

— Похоже на то, — я пытаюсь усмехнуться, но слегка опухшее лицо не позволяет мне это сделать.

— Выводы-то сделал? — следует вопрос Бригадира.

— Сделал… Теперь буду ходить, не заходя во дворы, — вздох у меня получается тоже не очень, ведь ногами мне всё-таки досталось немало.

— Я имел в виду другие выводы, — он смотрит строго. — Ладно, потом объясню. Пока позанимаемся.

Конечно, с побитым телом тягать железо мне сегодня реально больно, но я стараюсь не давать себе послабления.

— Что, тяжко? — с сочувствием смотрит на меня Витёк.

— Тяжко… — признаюсь, вздыхая.

— Так брось на сегодня! Чего же через силу корячиться?

— Не хочу себя расслаблять. Буду терпеть.

Ловлю беспокойный взгляд Сан Саныча. Вообще я чувствую, что он как бы взял надо мной шефство. Меня это не напрягает, а где-то даже льстит, поскольку этот человек у меня давно вызывает большое уважение.

Подходит…

— Ты рёбра после вчерашнего проверял? Если они тебя ногами молотили, то могли и перелом устроить.

— Так это вечером случилось, я после сразу пошёл домой… — объясняю ему обстановку.

— Значит, сегодня надо обязательно провериться, — с обычным спокойствием заявляет Бригадир и командует: — Вот что, давай-ка на сегодня завязывай с тренировкой и прямо отсюда — в травмпункт. Сделают тебе рентген и всё скажут. Понял?

— Это дело! — поддерживает его Витёк и бросает на меня взгляд: — Смотри, доиграешься!

— Может, само пройдёт? — смущаясь от такой заботы, бормочу я.

— Всё! Закончил тренировку и переодевайся! — следует распоряжение старшего товарища. — Кстати, я тоже на сегодня заканчиваю.

Переодеваемся одновременно с Сан Санычем.

— А чего это ты сегодня так быстро свернулся? — сам не понимая зачем, интересуюсь я.

— С тобой съезжу, — усмехается он, — А то, как я заметил, ты нуждаешься в персональной опеке. Вдруг не доедешь?

— Доеду…

— Вот вместе и поедем.

Как и предсказывал мой сопровождающий, рентген показал трещины двух рёбер.

— Не зря съездили, — замечает он, когда мы выходим из травмпункта.

— Не зря… — осторожно вздыхаю я — это мне тоже больно. — Спасибо, что заставил.

— Значит, теперь как минимум три недели в спортзале тебе делать нечего, — следует наставление. — Это я по своему опыту знаю. Теперь о другом. Об авансе с хозяином я договорился. Причём на сумму чуть больше, чем назвал ты. Разницу возьмёшь себе. Я считаю, что ты её честно заработал. Понял меня?

От такого подарка аж дух перехватывает. Это ведь я могу сразу с долгами рассчитаться! И ещё у меня сразу возникает вопрос: если можно вот так получить аванс наличными, то, значит, и полный расчёт будет выдан так же? Зачем тогда мой друг и соратник нашу фирму открывает? Ладно, об этом мы с ним поговорим потом.

— И ещё я тебе вот что скажу, — между тем продолжает Бригадир. — Деньги я тебе отдам в руки только в проходной твоего предприятия, — и увидев моё непонимание, с усмешкой поясняет: — Это чтобы у тебя снова их не отняли. Ясно тебе?

— Ясно… — киваю я, понимая то, чего он про меня в данный момент не сказал.

* * *

Искушения в нашей жизни сопутствуют нам везде и всегда. И вот сейчас Сан Саныч, сам того не ведая, выступил для меня искусителем. Получив некую сумму сверх обещанного рабочим цеха, я ведь могу одним махом решить многие свои проблемы. Да и заначку на будущее надо сделать, ведь никому не известно, сколько ещё продлится безденежье в нашем КБ, а по поводу открываемого на пару с Михаилом предприятия — тут вообще всё вилами по воде писано. В общем, полный тот самый, как его называют в народе. А тут как снег на голову валится некая сумма, которая даётся лично мне со словами «ты её заработал». И ведь точно — заработал! Кто сконструировал лестницу? Значит, надо брать и, урча от удовольствия, прятать её в карман. Только как я потом своему другу буду смотреть в глаза? Ясно, что такой мой поступок, как говорят, не «протечёт» и он никогда о нём не узнает, но ведь я-то буду всё знать и с этим жить дальше! Ведь, по сути, Миша — мой единственный друг! Это человек, чьё плечо рядом со своим я чувствую каждый день. Вот и получается, что сегодня жизнь через Сан Саныча меня испытывает теперь уже на моральные качества, а это вложенное в меня родителями с раннего детства «не укради». Значит, предавая своего друга, я одновременно ещё и предам своих стариков, труд которых пойдёт насмарку.

Пакет, переданный мне в проходной Сан Санычем, я сразу несу в кабинет к начальнику. Как мне было строго наказано, надо пересчитать его содержимое. Закрывшись изнутри, начинаем в четыре руки считать полученные купюры.

— А это что? — глядя на меня, удивлённо спрашивает мой начальник, увидев лишнее.

— Это часть оплаты за конструирование, — объясняю я. — Заказчик меня предупредил.

— Так это твои деньги? — не понимает он.

— Это наши с тобой деньги, — эти слова я говорю с некой поспешностью, чтобы отрезать себе путь к отступлению. — Мы с тобой их разделим пополам, а потом из своей части я отдам мои долги.

— Ну ты даёшь, Павлуха… — слышу я недоумение в голосе. — Это ведь ты заработал, вечерами творя эту лестницу. Я-то здесь при чём?

— А ты днями готовил документы для открытия нашего предприятия и его открывал. Разве не так?

— Так, конечно, но ведь это всё на будущее, а то, что сейчас начнут делать в цеху, — день сегодняшний!

Сейчас мне даже стыдно своих нечистых помыслов. В лице своего друга я имею рядом очень порядочного человека, и поэтому как хорошо, что я нашёл в себе силы преодолеть соблазн!

— Короче, Мишка, прекращай ломаться, как девочка. Повторяю: прямо сейчас делим то, что заплачено сверху, пополам, я тебе отдаю долги и сразу иду в цех, чтобы передать аванс.

Наконец он, сопя, начинает раскладывать лишние купюры на две части.

— Доволен?

— Теперь — да.

В цеху передаю пакет с деньгами Семёну Николаевичу. Снова закрывшись — теперь уже в другом кабинете, — пересчитываем.

— Всё правильно, — констатирует начальник участка, потом отсчитывает некоторую сумму и протягивает мне. — На! Это тебе наш откат. Ты нас уважил, значит, и мы тебя тоже должны уважить.

Видимо, я не до конца поборол в себе соблазны, поскольку спокойно забираю протянутые купюры и прячу в карман, про себя делая вывод, что, похоже, в нынешней жизни такая процедура является нормальной.

Из цеха иду прямо к себе на рабочее место. Прислушиваюсь к своей совести, а та молчит! Наверно, она права, не подавая сигналов бедствия. Я ведь действительно вложил больше своих трудов в наш общий заработок, нежели Миша, поэтому очередное неожиданное получение чего-то сверх теперь представляется мне вполне честным. Однако сейчас главное — неусыпно контролировать качество и сроки, чтобы потом не было разборок с Сан Санычем. Кто знает, может быть, если мы удачно соорудим эту лестницу, последуют и другие такие заказы?

* * *

После работы еду в спортзал. Выполняя рекомендации врача после своей травмы, я там не был полторы недели. Сегодня тоже не буду заниматься, просто хочу повидаться с Сан Санычем. Хочу за столиком в кафе поблагодарить его за то, что он делает для меня в последнее время. Этот человек притягивает меня будто магнитом. Ведь если внимательно посмотреть, то у меня всего двое таких — Миша и он, Сан Саныч. Хотя они и разные, но чем-то неуловимо похожи. Наверно, своей надёжностью. Пожалуй, именно своей надёжностью эти два человека меня и притягивают. Хотя, если хорошо подумать, такая надёжность требуется человеку, не уверенному в себе, то есть слабому. Слабым людям всегда нужно чувствовать возможность на кого-то опереться. Неужели я такой? Очень бы не хотелось оказаться слабым. Не физически, а… духовно! Вообще таким вопросом относительно своей персоны я никогда не задавался. Может, всё дело в успешности? Но Миша тогда сказал, что наша успешность впереди… Так, значит, её надо своими действиями старательно приближать! Да и что такое успешность? Способность позволять себе исполнение любых своих желаний? Нет, это слишком примитивно. Наличие у себя чего-то такого, что вызывает зависть окружающих? Нет, это абсолютно ничтожные стремления. Может быть, это обретение внутреннего покоя? Ведь внутренний покой — это когда ты живёшь в ладу со своей совестью. Если так, то в каком случае этот лад наступает? Если от самодостаточности, то самодостаточность проистекает от уверенности в себе. Похоже, круг замыкается…

— Чего пришёл? — когда я появляюсь в раздевалке, недовольно интересуется Бригадир, заканчивающий переодевание в цивильную одежду из спортивной. — Мало того что тебе пока нельзя тягать железо, так ещё и занятия уже закончились.

— Хотел тебя пригласить поужинать и пообщаться.

— Ещё несколько таких ужинов — и моя жена начнёт меня подозревать в супружеских изменах, — хмыкает он. — Ну ладно, пошли!

В знакомом кафе устраиваемся за уже знакомым столиком.

— Платить буду я, — и протягиваю ему меню, — поскольку сегодня проставляюсь в благодарность за твою заботу о моём положении.

— Ты, Пашка, действительно, не от мира сего, — хмыкает Сан Саныч. — Вижу, что нынешние правила ведения дел порядочными людьми тебе совершенно неизвестны. То, что я сделал, — вполне обычная практика. Да и жить-то тебе на что-то надо, если вам в вашем КБ платить перестали. Ведь так и не платят?

— Не платят… — грустно соглашаюсь я. — Даже если бы мне платили только оклад, я мог бы хоть как-то прожить. Поэтому и приходится искать другие заработки.

Сделав паузу для первой рюмки и начала трапезы, начинаю потихоньку рассказывать, что мы с другом Мишей решили сделать и уже делаем, в надежде, что тема с проектированием и установкой винтовых лестниц может оказаться перспективной. Также говорю, что поделился с ним половиной полученной вместе с авансом суммы и что после изготовления деталей собирать всё на месте мы будем вдвоём.

— М-да… Не ошибся я в тебе, — задумчиво произносит мой собеседник. — Честность — это хорошее качество, только его тоже надо демонстрировать умеренно.

Тут я сразу вспоминаю свои муки при принятии этого решения, а потом и утаённый от Миши откат, полученный в цеху. Наверно, Бригадир в чём-то прав. Правда, мне непонятно, где должна проходить граница этой умеренности.

— А насчёт вашей идеи, — между тем продолжает Сан Саныч, — скажу, что вы всё делаете правильно. Рад, что техническая интеллигенция умнеет прямо на глазах. Если ваша первая конструкция будет удачной, то вы в будущем вполне можете делать что-то в таком же духе и для других заказчиков. Может, потом и работа в загибающемся КБ будет тебе уже не нужна.

— Оборонку не брошу, — упёрто заявляю я. — Хочу делать серьёзные вещи, а не разные поделки.

— Возможно, ты и прав, — с прежней задумчивостью замечает он. — По-хорошему, заниматься надо тем, что тебе нравится. Я вот в каждый дом, который мы строим, и в каждую квартиру, которую мы ремонтируем, стараюсь душу вложить. Всегда думаю, что там будут жить живые люди. Возможно, поэтому у нас от заказчиков отбоя нет. Вот и раскручиваемся понемногу в своих малых предприятиях.

— А постоянно падающий рубль?

— Так мы авансы сразу же на валютные счёта переводим, в зелень. А доллар — он и в Африке доллар! Конечно, это к сожалению. Обидно мне за наш рубль, да и за государство в целом. Понимаешь, привык я жить в великой стране и ничего с этим не могу поделать!

— Я тоже к этому привык.

— Я как-то тебе говорил о своей уверенности в том, что всё ещё вернётся. Только это возвращение величия нужно делать собственным трудом. И это будет труд таких людей, как ты. Ты — идеалист, но для дела это полезно, ведь компромиссы хороши только в дипломатии.

Опять слушаю и удивляюсь его мудрым рассуждениям, речи, её оборотам… Интересно, как он со своими работягами разговаривает? Не уверен, что так же, но, судя по тому, что работа идёт успешно, они его понимают.

— Мне понравились ваши с твоим другом планы, — налив ещё по рюмке, снова начинает говорить Бригадир. — Если ваша лестница удастся, то готов вас привлекать и в будущем, когда возникнет такая необходимость. И, кстати, совет: держите деньги в зелени. Лучше лишний раз в обменник сбегать, чем в один прекрасный момент, когда всё обесценится, остаться ни с чем. Сам же видишь, какая сейчас жизнь.

— Вижу… — вздыхаю я, при этом думая, что перемены в условиях существования людей привели к изменению их взглядов, воспитанных у нашего поколения советской властью. — Мой друг Михаил тоже сильно переживает о наступлении времени, когда все наши прежние идеалы в одночасье стали ненужными.

— При последних коммунистах особых идеалов у нас уже не было! — с оттенком досады одёргивает меня мой собеседник. — Просто в то время, как я уже тебе говорил, во всём чувствовалась стабильность, к которой мы привыкли. Мы знали, что государство нам обеспечивает бесплатную медицину и образование, какую-никакую работу, жильё… А сейчас власти нам только много обещают, но ничего гарантировать не в состоянии. Считается, что каждый человек, даже старый и немощный, должен думать о себе сам. Это принципиальное отличие того, что есть, от того, что было. С одной стороны, конечно, такая позиция воспитывает в людях самостоятельность, но с другой — все мы оказались в положении брошенных на глубину, не умея плавать. Они там, на верху, считают: если захочешь — плавать научишься и выплывешь, а не научишься — никто о тебе жалеть не станет.

Слушаю его рассуждения и вспоминаю свои мысли на эту тему. О многих вещах мы одинаково думаем!

— А насчёт прежних идеалов могу тебе высказать своё мнение. Эти прекрасные идеалы были созданы коммунистами-романтиками, которые приучили страну в них верить, но потом пришедшие к власти коммунисты-прагматики своими действиями заставили людей разувериться в нарисованных ранее прекрасных замках. Многие уже десять-пятнадцать лет назад, потеряв эту веру, стали искать возможность жить хоть и в рамках существующего в стране порядка, но немного по-другому. Я был одним из таких, за что и поплатился сроком, так что из социализма шагнул в капитализм уже подготовленный, а вот ты с твоим другом только сейчас начинаете осваивать новую для вас жизнь. Скажешь, я не прав?

— Прав, конечно… — и я вздыхаю. — И правильно ты сказал, что мы умнеем.

— Вот и умнейте! Привыкайте к новым правилам игры. А игра нынче идёт на выживание.

* * *

Все детали будущей лестницы изготовлены. Меня очень беспокоило, как мы будем вывозить их с территории нашего режимного предприятия, ведь во время тотальной неоплаты труда в нашем КБ охрана продолжает свирепствовать, рассматривая всех и каждого чуть ли не через лупу. Однако люди из цеха преодолели эту проблему за вполне разумные деньги. Как не вспомнить слова Сан Саныча о том, что во властных структурах достаточно помахать долларовыми купюрами, чтобы решить свой вопрос. Конечно, охрана не является властью, но, видно, ей об этом просто забыли сказать. В конце концов всё железо было привезено в уже почти завершённый коттедж, где мы с Мишей в течение нескольких вечеров и выходных всё собрали. Результат нас впечатлил. Даже я, человек, спроектировавший эту винтовую лестницу, не ожидал, что она получится такой симпатичной. На прочность своё изделие тоже проверили и убедились в его надёжности. Сан Саныч походил по самой лестнице, вокруг неё, поцокал языком, усмехнулся и сказал, что, пожалуй, пригласит ещё пару своих заказчиков сюда на экскурсию. На мой вопрос, значит ли это, что мы должны вскоре ждать новых заказов, ответил утвердительно. Мы с моим соисполнителем тогда переглянулись и решили, не забегая вперёд, обсудить дальнейшие действия чуть позже, когда получим следующую заявку. Расчёт за все труды превысил мои скромные ожидания. Деньги были распределены между всеми исполнителями, то есть мной, Михаилом и цехом. Начало показалось нам неплохим.

В следующее воскресенье меня позвали посмотреть ещё один почти построенный загородный дом в одном из дачных посёлков. Увидев результат нашего совместного труда, владелец строения пожелал вписать в него то же самое.

Когда мы подъезжаем к участку на старых «Жигулях» Бригадира, мне сразу бросается в глаза потрясающая безвкусица будущей постройки и мелькает мысль, что вряд ли это строили Сан Саныч и его люди. Налицо попытка придать будущему зданию вид какого-то средневекового замка с двумя башенками, с которыми архитектурно совершенно не вяжется всё остальное. Видно, Бригадир правильно оценивает бросаемые мной взгляды.

— Всё понимаю, — усмехается он, сосредоточенно объезжая лужи на дороге. — Самому тошно на это смотреть, но хозяин, как известно, — барин. Проект был сделан им самим, и нам пришлось ему следовать.

— Кто-то из новых русских?

— Ну да. Мальчишка без образования лет тридцати, в своё время сильно поднявшийся на поставках в ларьки тушёнки, а теперь занимающийся такими же поставками рыбы. Мне он неприятен, но зарабатывать надо, невзирая на человеческие антипатии.

Въезжаем во двор. Около постройки рядом со стоящим тут же «Мерседесом» прохаживается сильно оплывший молодой человек с солидным животиком, уже наваливающимся на джинсы. Его непонятный, но фирменный пиджак по своему цвету со штанами также не монтируется, как и башенки с коттеджем.

— Привет, — здоровается он с нами, не протягивая руки. Потом, глядя на Сан Саныча, небрежно кивает на меня: — Этот?

— Да. Это Павел, конструктор лестницы, которую вы видели, — тон сказанного вежливый, уважительный, но с холодком.

Оценивающе смерив меня взглядом, хозяин коттеджа снова кивает, теперь уже на дверь:

— Пошли!

Его подчёркнутое пренебрежение сильно раздражает, но правильно было сказано ещё в машине, что зарабатывать надо вне зависимости от отношения к заказчику. Я уже понял, что винтовые лестницы надо вписывать в обе башенки, и сейчас меня беспокоит только одно — можно ли будет при этом обойтись одним проектом. Не хотелось бы делать одну и ту же работу дважды.

Моя догадка подтвердилась, и вот я ползаю по башенкам с рулеткой, снимая размеры. Кажется, мне повезло. Сантиметры и даже миллиметры в обеих совпадают в точности.

— Ну что, сделаешь? — снова не обращаясь ко мне по имени, спрашивает хозяин.

— Сделаю, — пожимаю я плечами, прикинув, что ранее сделанные чертежи можно будет немного подкорректировать, изменив в них размеры. — Только мне надо будет сюда ещё пару раз приехать, если потребуется что-то уточнить.

— Это ты с ним договаривайся, — теперь раздражающий меня юнец кивает на Сан Саныча. — Некогда мне тут с вами возиться.

— Ты, Паша, когда надумаешь, скажи, и мы съездим, — спокойно соглашается Бригадир.

— Ну всё! — решает хозяин коттеджа и собирается садиться в машину.

Про авансирование на работу не сказано ни слова! И тут от накопившегося раздражения меня прорывает. Прекрасно помню, какие условия мне поставили в цеху насчёт аванса и как потом я размер этого аванса скорректировал, пригрозив обратиться за производством в другое место. Решаю действовать здесь так же.

— Ну что ж, когда будет выплачен аванс, я начну работать, — с максимальным спокойствием сообщаю я и поворачиваюсь к Сан Санычу. — Думаю, можно тоже ехать.

— Ты что, совсем борзый? — подходит ко мне возможный заказчик. Его какие-то блёклые глаза просто сверлят меня. — Я сначала посмотрю, что ты там наворотишь, а уж потом буду решать, нужно ли мне это.

— Значит, заранее будем считать, что не нужно и мы не договорились, — и первым иду к «Жигулям».

Ясно, что при таком подходе можно и без оплаты остаться, но своей смелости даже я сам удивился.

— Погоди! — он неожиданно даёт задний ход. — Сколько ты хочешь?

— Надо всё посчитать, — сухо объявляю я, открывая дверцу.

— Хорошо. Посчитаешь и через него передашь, — звучит как приказ, и снова следует кивок в сторону Сан Саныча без упоминания его имени.

— Я тебе уже говорил, что ты на ходу подмётки рвёшь, — усмехается Бригадир, когда мы уже выезжаем из посёлка. — Не ожидал я от тебя такой прыти. Он, как оказалось, тоже — вот ты его и сломал.

— Очень неприятный мальчик, — констатирую я.

— Что ж делать, если для жизни надо зарабатывать, где только можно. Хозяева в солидном возрасте, имеющие советское воспитание, как правило, более адекватные люди, а вот такие пацанчики — это вообще бывает страшно, — старательно растолковывает мне попутчик. — Они едва немного заработали, так сразу же теряют чувство реальности и думают, что схватили Бога за бороду. С ними вообще надо поосторожнее.

— Ну, как получилось, так получилось. Считаю, что неплохо. А я сегодня же прикину, сколько будут стоить работа и изготовление, и на ближайшей тренировке тебе передам расчёт.

* * *

Сейчас можно с уверенностью констатировать, что наша жизнь начала меняться к лучшему. Наше с Мишей предприятие, которому дано название «Меткон» — «Металлические конструкции», — могло бы начать работать вполне успешно, но новая договорённость на конструирование винтовых лестниц идёт снова мимо него, то есть без перечисления безналичных денег. Авансировать и рассчитываться заказчик будет наличкой. Мы с моим другом долго спорили, кто из нас в этой фирме будет исполнять обязанности директора. Я всячески отпихивался от предложения Михаила возглавить новое дело, но в конце концов уступил давлению. Сам он, окончив бухгалтерские курсы, взял на себя функции бухгалтера. Возможно, всё сделано правильно, ведь так получилось, что осмотр будущего объекта установки нашего изделия делаю я и я же договариваюсь о финансовых условиях и сроках. Правда, меня, не привыкшего административно руководить, спасает только то, что штат в новой фирме всего два человека — мы с Мишей. То есть исполнителей тоже всего два. Я разрабатываю конструкцию в целом, он уже понемногу помогает вычерчивать те детали, на которые у меня не остаётся времени. Собирать лестницы тоже планируем вдвоём.

В одну из суббот Миша и его Нина повезли меня прилично одеться. Полученные за первую нашу лестницу деньги сделали такой шаг возможным. Во избежание всяких неприятных неожиданностей вещевой рынок для покупок выбрали специально не тот, где работает моя бывшая жена. За два часа хождения по разным контейнерам с импортным тряпьём и утомительных примерок в антисанитарных условиях мне был подобран достойный наряд в количестве целых двух комплектов. Благодаря Нине всё это выглядит вполне соответствующе времени и даже с претензией на респектабельность. Потом поехали ко мне домой и там покупки обмыли. Теперь на работу я прихожу в виде, который мне кажется элегантным до неприличия.

Правда, франтить скоро будет не перед кем — из нашего КБ люди потихоньку разбегаются. Очень грустно наблюдать знакомый конструкторский зал почти пустым, ведь вместо сорока двух человек теперь здесь работают только двенадцать, из которых лишь трое являются такими же, как и мы с Мишей, энтузиастами, не желающими бросать дело своей жизни и, чтобы его как-то двигать дальше, вынужденными вечерами подрабатывать, кто где может. Администрация предприятия не в состоянии нам сказать, когда наш труд по госзаказу будет снова оплачиваться. Пассивная часть оставшегося контингента приходит на работу неизвестно для чего и всё время просто просиживает, болтая и охая по поводу нынешней жизни или занимаясь неизвестно чем и только других расхолаживая.

Вообще, несмотря на успехи в подработке для возможности хоть как-то жить, поводов для глобального оптимизма мало. Вчера мы похоронили нашего Василия Петровича, который, как и собирался, покинул своё предприятие вперёд ногами. Нет, он не умер на рабочем месте, а банально стал жертвой малолетних наркоманов, напавших на него в его же парадной. Почти всё так же, как и тогда со мной. Очень жалко этого замечательного мужика. С ним было комфортно работать, он от многих отличался надёжностью практически во всём.

Сидим с начальником в кабинете и обсуждаем ситуацию, сложившуюся в отделе.

— К сожалению, Павлуха, тебе придётся взять на себя ещё и наследство Петровича, — со вздохом сообщает Миша.

— Это я уже понял, — киваю я и вздыхаю. — Только что мы будем делать с нашей внеклассной работой?

— Сейчас бы Ромкины мозги очень пригодились, — бормочет мой друг, — но чего нет, того нет.

Мысль ко мне приходит совсем неожиданно.

— А если попробовать пристегнуть кого-нибудь из отдела к нашим лестницам? Естественно, не бесплатно. Тут возможны варианты… Можно нагрузить этих людей нашей дополнительной работой, и тогда я смогу полностью сосредоточиться на производственных заказах — своём и Петровича. Либо я занимаюсь лестницами и по-прежнему решаю глобальные проблемы обеих наших конструкций по госзаказам, а всю мелкую работу выполняют привлечённые нами люди.

— Второй вариант мне нравится больше, — замечает начальник.

— Наверно, ты прав. Он позволит мне контролировать оба процесса.

— Хорошо, а кого мы привлечём? Почти все толковые разбежались, остались те, на кого трудно положиться, или возрастные… Правда, среди тех, кто работал под Петровичем, тоже ещё остались толковые и… тоже возрастные, — вздыхает Михаил.

О людях, работавших под началом покойного Василия Петровича, я знаю мало, но трое моих сотрудниц, которые, как мне кажется, ещё сохранили тягу к работе и даже некоторый энтузиазм, — женщины возрастом за пятьдесят.

— Может сто́ит поговорить с кем-нибудь? — начальник вопросительно смотрит на меня. — Только давай вместе, ведь тебе с ними дальше дело делать! Согласятся — хорошо, а нет — это уже будет их трудностями.

— Тогда давай говорить прямо сегодня и одновременно со всеми.

— Со всеми — это с кем? Вообще со всем оставшимся коллективом? — он уточняет с некоторым напряжением.

— Ну да…

— Думаю, это плохая идея. Мы сами должны выбрать себе партнёров для будущих работ, а уж потом можно будет что-то объяснять всем остальным.

Действительно, Михаил администратор гораздо лучше меня. Он во всём прав! Сначала надо сделать свой выбор нам, а уже потом ставить остальных перед фактом.

— Согласен!

* * *

Предварительно выбрав себе для дальнейшей работы пятерых нынешних сотрудниц со старой закалкой и заручившись на это их согласием, решили созвать общее собрание отдела, чтобы всё объяснить честно, без недомолвок. Народ собрался с явным напряжением, ведь после всех дурных новостей от администрации КБ ничего хорошего от начальника отдела никто уже не ждёт. Есть напряжение и у нас с Михаилом, поскольку мы примерно догадываемся, что будет после нашей информации.

— Товарищи, — встав, начальник отдела обводит взглядом всех собравшихся, — мы собрали вас, чтобы объявить о некоторых изменениях в нашей с вами жизни. Вы сами знаете, что зарплату нам сейчас не платят и в ближайшем будущем выплаты тоже не предвидятся. У предприятия огромные долги, а наши заказчики постоянно говорят об отсутствии у них денег для оплаты ими заказанного всем организациям, работающим по их заданиям, и платят они лишь тем, кто для них сегодня важнее. К слову, долги предприятия — это наша с вами зарплата, ну и оплата коммунальных услуг, то есть свет, вода, тепло, не говоря уже про оплату услуг смежников. Могу вам также сказать, что если бы заказчики с нами рассчитались, то этой суммы вполне могло бы хватить на оплату почти всего, что КБ задолжало.

Люди слушают сосредоточенно, кажется, даже никто не дышит.

— Уверен, что в ближайшее время ждать денег не сто́ит, но они могут появиться, если наше КБ сможет доказать заказчикам свою нужность для размещения у нас их работ в будущем. Считаю, что заставить заказчика развернуться к нам лицом мы можем только одним способом — выполнением поставленных им задач в срок. Поэтому сейчас каждый из нас должен сделать для себя выбор: хочет ли он спасти предприятие или ему всё равно, что с ним будет, лишь бы урвать своё, а там — хоть трава не расти.

Михаил делает паузу и снова обводит взглядом сидящих перед ним людей. Я, вглядываясь в их лица, тоже пытаюсь определить, какой отклик у них находят слова начальника отдела.

— Однако вынужден констатировать, что при таком положении нашего КБ, оставшиеся здесь сотрудники как бы разделились на две неравные части, — продолжает он. — Одна, малочисленная, продолжает старательно выполнять госзаказ, считая это своим долгом перед предприятием и страной, где все мы живём. Другая — большинство — заняла позицию: «Вы мне сначала заплатите, а потом уж и работу требуйте». Ведь так?

Среди Мишиных слушателей проходит негромкий ропот и слышен тихий возглас: «А как вы ещё хотели?»

— Повторяю, всем нам пора для себя сделать однозначный выбор, — говорит Михаил, предварительно бросив взгляд в тот угол, откуда донеслись эти слова, — будем ли мы стараться спасти наше КБ или пассивно ждать, когда какой-то дядя решит все наши проблемы. При этом под спасением КБ я понимаю обязательное завершение конструирования наших изделий, чтобы было что предъявить заказчикам.

Завершив своё выступление, начальник садится.

— А почему вы, Михаил Александрович, считаете, что мы тут все сразу должны броситься решать проблемы, которые создали не мы? — встаёт одна из наших сотрудниц, никогда не отличавшаяся служебным рвением, но зато весьма активная на разных собраниях. — Пусть их решают те, кто их создал! Верно я говорю, девочки? — раздаётся одобрительный гул. — Лично я, — продолжает выступающая, — работать бесплатно отказываюсь. Увольняться я тоже не собираюсь. Вот буду приходить на своё рабочее место и либо книжки читать, либо носки вязать. А потом ещё и в суд на эту контору подам, чтобы выплатили то, что обязаны. Вот так вам!

Последнее явно относится к нам с Михаилом, поскольку мы сидим перед всеми.

— Другие тоже так думают? — задаёт провокационный вопрос начальник отдела.

Раздаются возгласы, поддерживающие только что выступившую сотрудницу. Машинально сканирую аудиторию. Те, с кем мы накануне разговаривали, явно не с ней, поскольку молчат. Это радует.

— Ну что ж, тогда хочу сделать некоторое объявление, — начальник делает паузу и, снова встав, продолжает: — В связи со сложившимся в отделе положением и понимая необходимость выполнения госзаказа мы с Павлом Сергеевичем, — он кивает в мою сторону, — приняли решение создать группу сотрудников, которая справится с такой задачей. Эти люди будут поддерживаться материально, то есть получать за свою работу деньги. Где мы их будем брать — это наши с Павлом Сергеевичем проблемы, которые, надеюсь, будут решены. Список тех, кто будет так работать, я сейчас зачитаю.

Пять заранее подготовленных фамилий зачитываются просто в гробовой тишине.

— А остальные? — вопрос звучит неожиданно хрипло, и поэтому непонятно, кто его задал, но, кажется, это был Григорий Алексеевич Назаров, являющийся не только конструктором в нашем отделе, но и по совместительству заместителем председателя профкома предприятия. Судя по его отношению к работе, этот мужик, похоже, раз и навсегда решил, что ему платят деньги за его общественные дела.

— Остальные? — переспрашивает Михаил. — Остальным мне предложить нечего, кроме полной свободы от всех обязанностей. Можете приходить на работу или вообще не приходить сюда, но заданий вам никаких даваться не будет. Если хотите, берите отпуск за свой счёт или вообще увольняйтесь, поскольку в обозримом будущем никакой зарплаты не предвидится.

Последнее было сказано с излишней резкостью, поэтому начался ожидаемый скандал. В возгласах наших сотрудников о нас с Мишей прозвучало много нового, но это пришлось выслушать.

— Послушайте, вы, оба! — в конце концов, взрываясь, обращается к нам как к руководству отдела Григорий Алексеевич. — Запомните, здесь не может быть частной лавочки, которую вы хотите организовать. Все мы находимся на государственном предприятии и не позволим вам творить беззаконие! Я напишу жалобу в администрацию и в профком! Попляшете у меня!

Глядя в лицо выступающего и видя, как он чуть не брызгает слюнями, стараюсь не засмеяться. Уж очень забавно выглядит его откровенное бешенство. Даже не знаю, следует ли нам отвечать на этот спич.

— Вы и не только вы можете писать куда угодно и сколько угодно. На уже принятые решения это влияния не окажет, — сухо реагирует начальник и подводит итог: — Короче, всё, что мы хотели вам сказать, уже сказано. Собрание окончено.

* * *

За неделю, которая прошла с момента собрания, наши дела сильно двинулись вперёд. Получив от нас небольшой аванс, пятеро наших сотрудниц весьма активно взялись за работу. А через два дня после собрания мы с Мишей были вызваны к руководству. Мы сразу же поняли, что Назаров, этот самый профсоюзный деятель, на нас нажаловался. Заранее обсудили, кто и что будет говорить, и пришли к выводу, что открывать источник финансирования мы не станем и сами поставим перед директором вопрос: хочет ли он, чтобы разрабатываемые по государственным договорам изделия были завершены. Действительно, в главном кабинете предприятия перед нами была положена написанная от руки жалоба на произвол администрации подразделения, которая «превращает государственную структуру в частную лавочку». От нас потребовали объяснений. Отвечали мы так, как и договаривались перед походом, а когда задали свой жёсткий вопрос, нужно ли выполнять условия госзаказа даже в условиях отсутствия финансирования, директор откровенно заюлил и сказал, что это надо делать, не нарушая закона. Пришлось задать второй вопрос — в чём усматривается нарушение. Ответа не последовало, а вместо него он стал говорить, что не хочет портить отношения с профкомом. Тогда я спросил, что ему важнее — выполнение госпрограммы или отношения с каким-то профкомом. Заодно напомнил, что являюсь ведущим конструктором, то есть ответственным за исполнение, по крайней мере одного из двух изделий, конструируемых в отделе, и не хочу марать перед заказчиком, где меня хорошо знают, своё доброе имя. Возможно, последние мои слова по причине своей резкости стали решающими. Ответом был взмах руки, символизирующий, что мы можем идти. Вообще у меня сложилось странное впечатление о прошедшем разговоре. Похоже, директор не очень заинтересован в нашей работе.

Рано мы с Мишей выдохнули, вернувшись с победой от директора. Утром в пятницу ко мне быстрым шагом, блестя очками, подходит Анна Викторовна, одна из тех пятерых сотрудниц, кто теперь работает в особых условиях.

— Вот полюбуйтесь, Пал Сергеич, — и на мой стол ложатся несколько чертежей деталей изделий по госзаказу, разрисованных поверх цветными фломастерами. Ими же сделаны абсолютно похабные матерные надписи печатными буквами. — Это вообще как называется?

Немолодая женщина пышет праведным гневом, а мне и ответить ей нечего.

— Ну что я могу сказать? — наконец выдавливаю я. — Это реакция на нашу работу тех, кто не с нами, — и показываю ей на стул: — Да вы садитесь!

— Но с этим же надо что-то делать! — выпаливает она, но садится. — Я готова понять их обиду, но уничтожать чужую работу…

— Анна Викторовна, вы пока успокойтесь, — прошу я её. — Прямо сейчас тихонько передайте остальным нашим, что сегодня в конце рабочего дня мы всё готовое перенесём в кабинет к Михаилу Александровичу. А за выходные мы с ним постараемся что-нибудь придумать.

— С готовым мне понятно, а с тем, что не до конца готово? — не успокаивается она.

— Я прямо сейчас пойду к начальнику, мы подумаем и наверняка что-то решим. Будет выход из положения!

Михаил слушает новость со странным спокойствием. Я даже удивился.

— Что ж, всё идёт так, как я и предполагал, — усмехаясь, заявляет он.

— Это хорошо, что предполагал, а делать-то что?

— Переезжать будем! Я в администрации договорился о выделении нам комнатухи за последним, самым дальним залом. Там сейчас составлены старые столы, поэтому надо их просто вытащить в коридор, и площади на шесть-семь рабочих мест хватит. Сам же ты можешь переехать в мой кабинет. Пространства на двоих у меня достаточно.

Ай да Миша! Вот они, его административные способности!

Оставшись после работы и дождавшись, пока все «не наши» уйдут домой, мы с энтузиазмом начинаем переезд. Со столами мужская часть сформировавшегося мини-коллектива, состоящая всего из двух человек, справилась быстро, а потом женщины всё почистили и помыли. Дальше началось перемещение из залов кульманов и столов наших сотрудниц в подготовленную комнату, ну и моих стола и кульмана в кабинет начальника. Закончили уже после девяти вечера. Теперь, кажется, можно вздохнуть спокойно.

Утром в понедельник наблюдаем переполох в оставшейся части отдела, но пятеро женщин имеют возможность спокойно работать. Мы же с Михаилом теперь всё обсуждаем, не вставая со своих мест, да и иметь совсем рядом городской телефон при моих переговорах с производственными и «левыми» заказчиками гораздо удобнее. Но главное, при таком расположении — безо всяких переходов туда-сюда — оперативные вопросы решаются быстрее.

Во вторник с самого утра в теперь уже общий кабинет быстро входит Анна Викторовна и, поздоровавшись, сообщает, что они не могут попасть в свою комнату. Опять незадача! Иду смотреть. Да… Тот, кто забивал в замочную скважину английского замка спички, постарался на славу. Значит, наши оппоненты рук не опустили. В работе бы такое рвение раньше демонстрировали! Интересно, чьих же это рук дело?

Почти час, матерясь про себя и не только про себя, Миша выковыривал подсобными средствами эти проклятые спички! Когда я предложил помощь, то услышал, что моё время дорого для творчества. Наконец он обеспечил проход в комнату и отбыл за новым замком, который забить будет уже гораздо труднее.

Вечером решаем не спешить с уходом домой и постараться поймать того, кто объявил нам войну. В кабинете дверная створка открывается тихо и внутрь, поэтому, если регулярно её приоткрывать и проверять, можно увидеть вредительство в торце коридора. Вот сейчас сидим и занимаемся каждый своим делом, но постоянно прислушиваемся к шагам и, делая щёлку, туда заглядываем. Со стороны это, наверно, смотрится забавно, ведь два взрослых дядьки занимаются не пойми чем. Только если мы решили поймать преступника, то это надо делать.

Конец ознакомительного фрагмента.