Мой Ванька

Алексей Лухминский, 2017

Оказывается, что в жизни ни наличие серьезного достатка, ни наличие высокого мастерства в профессии не может дать человеку подлинного счастья, если ко всему этому не добавляется теплота взаимоотношений с окружающими людьми, ощущение рядом с собой надёжного плеча и понимающих глаз. Как же порой нам всем не хватает именно теплоты, надёжности и понимания! Поэтому автору захотелось написать добрую книгу о хороших и поначалу не очень счастливых людях, которым все же удалось не только встретиться, но и по-настоящему найти друг друга. В общем, давайте вместе помечтаем о такой жизни, в которой всё сходится и все счастливы. Издание второе, переработанное

Часть 2

Раз ступенька, два ступенька

Вот моя квартира, вот мой дом родной… Захлопываю за собой входную дверь, будто хочу ею отгородиться от всего того, что уже случилось. Бросаю вещи прямо на пол и включаю Ванькину музыку, точнее, реквием Верди. Падаю спиной на тахту и плачу на протяжении всего звучания. Размазываю слёзы и чувствую элементарное сиротство.

Однако — всё! Я же сильный человек! Надо собраться! Я должен начать новую жизнь! Душевный непокой я должен преодолеть занятостью. Я буду работать так же, как в Булуне! Я пойду в больницу Медицинской академии к Воронову и буду учиться дальше!

«А в личном?» — скрипит голосок из глубины сознания.

— Что-нибудь придумаю! Я всё выброшу из головы!

«И Ваньку?» — скрипит тот же голос.

Не знаю, что ответить… Я опять потерял человека. Теперь уже — совсем родного мне человека. Анализируя свою предыдущую жизнь, понимаю, что во взаимоотношениях с Ванькой было что-то очень существенное, как я думал, для нас обоих. Оказалось, не для обоих. Честно признаюсь, сам не знаю, как с этим справлюсь.

В кабинете завотделением неврологии, немолодой мужчина, протягивает мне руку.

— Юрий Степанович Воронов! А вы — Александр Николаевич Елизов. Верно?

— Да, это я…

— Кирилл Сергеевич мне о вас звонил. И написал очень подробно, даже в превосходных степенях. Вам повезло. У него добиться похвалы — задача трудная.

— Я не добивался специально. Само как-то получилось… Когда с Ваней работал.

— Про Ваню он отдельно написал. Там был архисложный случай. Но ему показалось, что вы — именно тот человек, который справится. Надо сказать, у Кирилла Сергеевича глаз — алмаз. Практически он не ошибается никогда. Жаль, что сидит в этом Булуне. Давно бы здесь профессором стал! Короче, Саша, давайте, я буду вас звать так, когда мы тет-а-тет, пойдёмте, вы мне покажете, на что способны.

Входим в палату.

— Будьте добры, встаньте, — просит Юрий Степанович одного из больных. Тот медленно встаёт. — Александр Николаевич, осмотрите его и скажите, что вы нашли.

Смущаясь, подхожу и, не касаясь, провожу руками вдоль тела стоящего пациента.

В области шеи, а потом между лопатками пальцы начинает крючить. Очень сильно крючит. Дальше вроде ничего. Провожу ещё… Всё повторяется. Но теперь пальцы на шее будто что-то колет. Поворачиваю его к себе лицом. В области желудка вижу тёмное пятно. Желудок… Вожу рукой… Те же ощущения… Может, и здесь язва? Похоже, что так…

— Ну что? — несколько нетерпеливо спрашивает Юрий Степанович.

— Видимо, остеохондроз шейного и грудного отделов позвоночника. Шейные позвонки скорее всего с так называемыми шипами. Всё зажато! Думаю, что боли сильные.

— Да уж, — хмыкает пациент. — Ночей не сплю! Голову по полчаса устраиваю!

— И видимо, язва желудка. Или двенадцатиперстной кишки… Скорее, желудка!

Последнее вызывает у Юрия Степановича откровенное удивление. Конечно! Ведь отделение неврологическое! Не больница в Булуне, где лечат в одном месте всё и сразу.

— Ты лучше скажи, как эту язву вывести! Специалисты… — ворчит больной. — Что она есть, я уже сам два года знаю.

— Подумать надо, — неуверенно говорю я, хотя удачный опыт вроде есть.

Вернувшись в кабинет заведующего отделением сажусь на диван и жду вердикта. Воронов садится напротив и долго молча меня рассматривает.

— Да, — наконец улыбается он, — Кирилл опять прав. С вами, Саша, и рентгена не надо. Определили вы всё правильно. Правда, про язву я действительно не знал, не наш профиль. Вы сказали, что подумаете, как его лечить. Вот и подумайте! Завтра обсудим, коллега, — и протягивает мне руку. — Значит, жду. В шесть. Устроит?

— Я приду, — говорю уверенно, ведь уже понял — моя жизнь круто меняется!

…С утра думаю, как буду работать с моим первым здесь пациентом. Вроде какой-то опыт уже есть, но слова Кирилла Сергеевича о вечном сомнении в правильности выбранного метода не дают мне покоя.

— Шеф! Ты сегодня опять не в своей тарелке! — ворчит Димка, заметив, что я долго пялюсь на рычаг подвески и ничего с ним не делаю. — Отойди, сам разберусь! Философствовать о смысле жизни брательника лучше над движком в соседнем боксе. Вали!

Послушно иду в соседний бокс. Парням я рассказал про разрыв с Ванькой. То, что можно было. Они меня, похоже, поняли. Не знаю, может, зря стал своим личным трясти? Но мне так не хватает человека рядом! А к Даше будто что-то не пускает…

В шесть вечера вхожу в кабинет завотделением. Воронов меня ждёт.

— Здравствуйте, Саша! Ну как? Придумали?

— Так, кое-что… Думаю, что надо несколькими сеансами массажа позвонки разогреть, а потом осторожно начать их разрабатывать, то есть двигать. Это чтобы если не убрать совсем, то по крайней мере уменьшить защемлённости. Их ведь у него много. Вообще-то мне в Булуне уже приходилось такое делать. И с язвой у меня там тоже был опыт.

— Вот и прекрасно! — профессор похлопывает меня по плечу. — А про вашу работу по вправлению позвонков Кирилл мне расписал в красках. Уверен — сможете.

— А рентген больного можно посмотреть? — Смотрю долго. Многое мне знакомо. Убеждаюсь, что не ошибся. — Ну вроде ясно…

— Тогда вот вам ваш халат. Идите и работайте! Свой стол в ординаторской у вас тоже будет. Но попозже, когда войдёте в штат.

Илья Анатольевич впускает меня в квартиру.

— Здравствуйте! Вот, приехал…

— Здравствуй, путешественник! Идём в кабинет… — там он, как обычно, располагается в своём кресле, а я сажусь на диван. — Ну рассказывай! Уверен, что тебе есть чем похвастать, — Мастер по-доброму усмехается.

Не знаю, чем хвастаться, но понемногу рассказываю про свою работу в больнице в Булуне, потом — как стал работать в больнице Медицинской академии.

— То есть ты собрался идти в медицину, — задумчиво говорит Илья Анатольевич. — Что ж… Одобряю! Может быть, это и есть то, что у тебя будет получаться лучше, чем у других. Только постарайся получить ещё и медицинское образование.

— Я в общем-то уже созрел для этого.

— Большому кораблю — большое плаванье. Желаю тебе успехов, Саша. И всё-таки нам с тобой очень бы стоило ещё позаниматься. Ты должен всё время отдавать себе отчёт в том, что стоишь только в самом начале познания огромной науки, если хочешь, о запредельном. Я бы даже сказал, что это вообще целая философия. То, чему я тебя успел научить за наши встречи, это ещё азы, да и то не все. Конечно, ты очень многое пробуешь сам, возможно, даже развивая знания в этой области, но многих фундаментальных вещей ещё не знаешь. Согласись, открывать то, что уже кем-то открыто, — напрасная трата времени. Учти это, пожалуйста. И помни: есть некий старик Кох, который может тебе пригодиться. Короче, надо учиться дальше!

— Я буду учиться! По выходным… Можно?

— Конечно же, можно! Я сам очень хочу, чтобы ты продолжил.

Летаю от своего автосервиса в больницу. Короче, всё как в Булуне. Мой пациент терпеливо сносит мою работу. Иногда кряхтит. Уже прошла неделя, а он мне похвастался, что стал спать хорошо, потому что болей почти нет. Чёрт его знает! Может, от моей работы, может, от физиотерапии…

Сегодня пятнадцатое августа, Ванькин день рождения. Сегодня ему двадцать один… Дома перед ужином ставлю на стол бутылку водки. Достаю одну из наших рюмок и пью за его здоровье. Мне почему-то кажется, что только так я могу его поздравить. Пусть у него будет всё хорошо! Он, конечно, повзрослеет и многое поймёт сам. Зачем я буду судить молодого пацана! А вот я… Пойму ли я? Хотя тоже — хорош! Вернулся, а так и не позвонил Даше. Стыдно приходить к ней после такого долгого перерыва.

В комнате мебель я переставил. Ванькин аудиоцентр убрал в стенной шкаф и купил свой. Кое-какие его записи переписал, чтобы тоже иметь свои. Надо давить воспоминания. С постоянным одиночеством уже свыкся. Стимулирует к работе! А когда отвлекаюсь от неё, родимой, внутри тошно. Может, в церковь сходить? Говорят, полегчает…

В церкви полумрак, лики святых угодников кажутся строгими, а глаза пронзительными. Будто все они стремятся заглянуть мне в самую душу. Не зная, к какой иконе надо идти со свечкой, которую я купил при входе, останавливаюсь почти в центре. Пространство храма божьего странно воздействует на меня. Я буквально физически ощущаю, как что-то во мне устремляется ввысь. Может, моё сознание?

— Господи! Прости мне мои грехи! Будь милостив, прости… Научи меня, грешного, как жить дальше. Помоги мне в делах моих праведных. Помоги научиться освобождать людей от страданий, — шевелю губами, повторяя свои просьбы. Делаю несколько шагов вперёд и останавливаюсь у иконы Божьей матери с младенцем. Зажигаю свечу, ставлю… Поднимаю глаза к её лику и вздрагиваю. Вместо лика Божьей матери я вижу лицо… Даши. Холодок пробегает по спине. Неловко крещусь и поспешно ухожу. Что это было?

…Приехал на кладбище. Стою у могил Ванькиной бабушки и нашего с ним отца. Я сюда приехал, чтобы в первую очередь положить цветы от Ваньки. Сам отца не помню, мне было полтора года, когда он ушёл, но мать не говорила о нём плохо. Да и не уйди он от нас, не было бы Ваньки на свете… Пусть земля им всем будет пухом!

Едва вечером приезжаю в больницу, завотделением приглашает меня в кабинет.

— Скажите, Саша, вы собираетесь получать медицинское образование?

— Я думал об этом. Хотел бы. Только на вечернем мне учиться будет невозможно так как я работаю вечерами здесь. А днём зарабатываю на жизнь в своём автосервисе… — и рассказываю, как он у меня появился, как там работаю и заканчиваю словами: — Так что если у вас будут проблемы с машиной, готов сделать всё бесплатно.

— Ну ладно… К этому мы, возможно, ещё вернёмся, — Воронов задумчиво смотрит на меня. — Проблемы действительно есть, но пока поговорим про вас. Судя по вашим способностям, вы умеете учиться, а главное, учитесь легко.

— Военмех я закончил за четыре года вместо шести. Многое сдавал экстерном.

— Это замечательно! Именно такой вариант я и хотел вам предложить. Согласны?

— Конечно! А какая специализация? Можно для начала врач общей практики…

— Ого! Только для начала!

— А там посмотрим. Может, потом ещё на что-то решусь, — улыбаюсь я.

— Вот и отлично! Только сначала я хочу вас познакомить с нашим ректором. Вернее, это он хочет с вами познакомиться.

В ректорском кабинете тоже седой, тоже сухощавый, но в отличие от Кирилла Сергеевича с большой залысиной человек крепко жмёт мне руку. Воронов стоит рядом.

— Вот, Сергей Петрович, как я тебе говорил, Саша уже успешно практикует! — он по сути представляет меня. — Не зря его Кирилл рекомендовал!

— Кстати, Юра, он мне о нём тоже написал. Правда, официально рекомендуя, через канцелярию, — ректор посмеивается и, уже обращаясь ко мне, шутливо замечает: — Так что, молодой человек, вся ваша подноготная нам известна от нашего агента в Булуне!

— Спасибо Кириллу Сергеевичу. Он мне как отец стал…

— Замечательный человек! — тихо произносит Сергей Петрович. — Ну а вами, Александр Николаевич, мы просто обязаны заняться! И заняться всерьёз!

— Я готов! Хоть с сегодняшнего дня!

Возможно, это звучит пылко, и поэтому оба пожилых врача по-доброму смеются.

— Саша… Можно, я вас тоже так буду называть? — между тем продолжает ректор. — Что вы скажете об этом?

Он подаёт мне программу обучения студентов по курсу «Врач общей практики». Пробегаю её глазами. Ох-х… Спасибо Кириллу Сергеевичу! Почти треть из указанных предметов я уже изучал самостоятельно или в Булуне под его руководством!

— Знаете… Кирилл Сергеевич, когда рекомендовал мне литературу, наверное, исходил из этой программы, — бормочу я и, взяв карандаш, начинаю отмечать предметы. — Вот это, это, это… И это! Короче, вот эти помеченные предметы я уже изучал самостоятельно или с ним. Наверное, через месяц смогу уже что-то из них сдать.

— Да… — видимо, слегка опешив, произносит Сергей Петрович. — Продолжаю удивляться. Ай да Кирилл! Ну что ж! Пишите заявление с просьбой принять у вас вступительные экзамены на заочный факультет нашей академии. Думаю, школьный курс биологии и всё прочее вы за две недели повторите и сдать сможете. Ну и принесите ваш инженерный диплом, обязательно с вкладышем. Наверное, кое-что из ваших прежних стараний мы сумеем вам перезачесть. А после зачисления сразу пишите на моё имя заявление о сдаче экстерном. Юра, — теперь он обращается уже к Воронову, — ты помогай, если что.

— Конечно! Саша, может, вам эти две недели не ходить в больницу?

— Нет! У меня есть пациенты, они мне верят, — отвечаю я поспешно и замечаю, что при этом оба врача переглядываются. — Я не имею права обмануть их надежды.

— Да, Юра… — ректор вздыхает. — Вот мы с тобой всю дорогу лоботрясов всяких учим, учим… Всё пытаемся их врачами сделать, ответственность им привить… Саша, вы ко мне заходите, не стесняйтесь! Вот мой мобильный. Мне было бы очень интересно с вами ещё поговорить на темы ваших позвоночных успехов.

* * *

Едва выдался свободный вечер, сразу стало как-то мерзопакостно на душе.

Вспоминаю Лену и Павла, которые почти перед отлётом в Булун, такие весёлые и счастливые, приезжали к нам на работу. Димка теперь часто общается со своим командиром. А весёлые и счастливые они потому, что вместе даже когда порознь. Не напрашиваться же в гости, чтобы снова выплакивать Лене свою беду? Недостойно!

А Даша? Она сказала, что она у меня есть. Но не буду же я ей всё рассказывать, как когда-то Лене в электричке! Да и стоит ли выговариваться кому бы то ни было? Жизнь меня учит сдержанности, умению преодолевать всё самому. И спасибо ей за это!

Нет! Всё-таки я должен позвонить Даше. Набираю номер телефона.

— Привет…

— Ой, здравствуй, Саша! Очень рада тебя слышать! Ты давно приехал?

— Даш… Врать тебе не могу… Почти три месяца назад… — и жду приговора.

— Ох, Сашка… — она вздыхает. — Как тебе не стыдно! А ведь я беспокоилась.

— Прости. Мне было очень плохо. Мы с Ванькой сильно поссорились. Короче, он остался там…

— Ты сильно переживаешь? — это звучит так сочувственно!

— Сейчас уже меньше… Я остался один. В том своём состоянии я не мог приползти к тебе за… пониманием.

— Ты забыл, что я у тебя есть и с удовольствием встречусь с тобой в любом твоем состоянии. И судя по тому, что ты позвонил…

— Да. Я хотел бы встретиться.

— Понимаешь, — и возникает некоторая заминка, — в моей жизни произошли… очень большие перемены…

— Ты вышла замуж? — перебиваю я.

Очевидно, это звучит с сильным беспокойством потому, что Даша улыбается. Я это чувствую!

— Нет, Саша, замуж я не вышла и, чтобы сразу решить твои сомнения, нового мужчину не завела. Но теперь я тоже очень нужна одному человеку и поэтому у меня совсем нет времени. Ты это должен понять.

— Мне это понятно, но не понятно, что это за человек. Что-нибудь с отцом?

— Папа — как всегда… Пьёт так же, к сожалению. Он сейчас на работе в вечер.

Опять повисает пауза. Понимаю, что она чего-то недоговаривает. Становится тревожно, и я решаюсь.

— Даш… Можно, я к тебе сейчас приеду?

— Я не знаю…

— Короче, я выезжаю, — перебиваю уже во второй раз.

Действительно, я созрел до мысли, что хочу её увидеть. Мой расчёт прост — она, если я приеду, не сможет меня не пустить, тем более отца нет дома.

— Ну ладно… — будто выдавливает… М-да…

Даша живёт довольно далеко от меня. Хорошо, что сейчас уже половина десятого вечера и ежедневные питерские пробки пошли на убыль. Так что больше еду, чем стою. Пытаюсь разобраться в своей голове и ловлю себя на том, что в висках стучит: «Новая жизнь, новая жизнь…» Можно подумать, что по железной дороге еду, так хорошо это легло бы на стук колёс поезда! Все сопли должны остаться в прошлом! Ванька, который теперь уже не мой, — это перевёрнутая страница моей жизни. С переворотом этой страницы в забытьё должно уйти и всё хорошее, и всё плохое, что было с ним связано.

«А ведь хорошего-то было куда больше», — снова просыпается скрипучий голос из глубины сознания.

— Больше, меньше… Теперь это уже неважно! Всё прошло!

«А что для тебя важно?» Вот ведь… Не унимается!

— Для меня важно настоящее и будущее! — старательно затыкаю треклятый голос.

«Но ведь без прошлого и того, что воспитано там, нет будущего. А Ванька, сам того не зная, много хорошего в тебе воспитал».

— Вот и постараюсь быть не хуже…

Дверь на мой звонок распахивается сразу, будто Даша ждала около неё. Стою и не знаю, что сказать, как сейчас себя вести. И опять вспоминаю Ваньку! Так же я стоял перед ним тогда, у его дома, в самом начале…

— Вот… Я приехал… — Господи! Это и тогда звучало так же!

— Сашка! Милый! — Даша берёт меня за плечи, сама прижимается ко мне и тихонечко, шёпотом: — А я тебя ждала…

Тоже прижимаю её к себе, но это какое-то отчаяние с моей стороны. Я же за неё цепляюсь так же, как раньше Ванька за меня!

— Ладно, пошли на кухню, я кофе сделаю, — решает наконец она и идёт первой.

Под её суету с кофеваркой начинаю рассказывать про Булун, про Ваньку, про эти три месяца со дня возвращения.

— Значит, ты снова учишься, — со странным выражением говорит Даша, наливая мне кофе. В её фразе есть и грусть, и уважение.

— Да, я учусь. И знаешь, мне это очень интересно!

Хочу ещё что-то сказать, но рядом в комнате вдруг начинает плакать… ребёнок!

— Ну вот… Разбудили, — бормочет хозяйка, вскакивает и бежит туда.

Невольно тоже встаю и иду за ней. Вид Даши, укачивающей на руках маленький свёрток, обливает меня холодным душем. Не это ли я видел тогда в церкви? Предсказание? Да, это было предсказание мне о том, какой я её увижу.

Она осторожно кладёт ребёнка в кроватку, берёт меня за руку и тянет из комнаты.

— Вот… Пришлось тебя познакомить с Сергеем Александровичем. Вернее, это он захотел, чтобы ты с ним познакомился.

— Не понял… — ошарашенно бормочу я.

— Это твой сын, Сашенька. Сергей Александрович. Помнишь, я тебя сюда зазвала? А потом говорила, что занята и отказывалась от свиданий…

Машинально киваю.

— Я очень хотела ребёнка только от тебя, и рада, что родился именно мальчик.

— Дашка, — выдыхаю я, вскакиваю, становлюсь перед ней на колени и прижимаю к себе. — Дашка… Прости меня…

— Не за что, Саша. Мне не за что тебя прощать. Я всё сделала своими собственными руками и очень благодарна тебе за всё.

При этом очень ласково приглаживает мои волосы и целует.

— Я хочу, чтобы мы были вместе, — шёпотом признаюсь я.

После обретения сына, моего Серёжки, я словно по-новому взглянул на мир. Неужели для меня действительно открывается новая жизнь?

— Дорогой мой Сашенька, — прерывает поток моих мыслей Даша, — это, к сожалению, невозможно. Папа после рождения Серёжи видеть его отца не хочет. Он — человек, воспитанный в старых правилах, и считает, что у нас всё не по-людски. Папу, как ты понимаешь, я не брошу. Кроме того, я, как и ты, сильный человек, привыкший всё решать самостоятельно и за себя, и за других. В этом отдаю себе полный отчёт. Представляешь, какая у нас будет вулканическая жизнь и чем она закончится? Ты же не позволишь мне что-то решать за тебя! А у меня это в крови. Так что давай оставим всё, как оно есть.

— Дашка… Но ведь у Серёжи должен быть отец! — пытаюсь я возражать.

Теперь мы сидим у противоположных сторон кухонного столика, как высокие договаривающиеся стороны. Я держу её руки в своих.

— А у него и будет отец. Ты же будешь нас навещать?

— Конечно, буду! Только навещать — это одно, а жить рядом с отцом — другое.

— Повторяю, давай оставим всё как есть… Сашка. Ты должен понять, что это для блага Серёжи, меня и тебя… Да-да! И для твоего блага! Поверь, всё должно остаться вот так… По крайней мере, пока.

Ощущаю, что Дашина уверенность поколеблена, и это вселяет надежду.

— Понимаешь, Сашенька, — продолжает она, — я прекрасно осознаю, что ты совершенно незаурядный человек. Я не льщу тебе. Твои успехи в медицине, а я знаю только их, совершенно очевидно об этом говорят. Ты сейчас начал учиться снова. Это трудно. Очень трудно! Я ведь вынуждена была приостановить свою учебу на вечернем после рождения Серёжи. А тебе знания по медицине и диплом необходимы для твоего будущего. А я в него очень верю, — и улыбается такой милой, ласковой улыбкой. — Саша… Выучись! У тебя же днём работа, вечером больница, ночью учёба… А где же нам с Серёжей найти хоть какое-то свободное время у нашего папы?

Возразить мне нечего.

— Ну ты хоть деньги брать будешь? — с надеждой спрашиваю я.

— Если будешь давать, то я буду брать. Честно говоря, мы сейчас живём только на одну папину маленькую зарплату да на пособие, которое тоже очень маленькое.

— Слушай, а кем он работает?

— Он хороший инженер-радиотехник, но сейчас работает простым сторожем.

— Понятно… Короче!

Вытаскиваю из куртки кошелёк и вытряхиваю его содержиме на кухонный стол. В кошельке оказалось около пяти тысяч.

— Так. Тысячу я оставляю себе на бензин и еду, а остальное забирай.

— Спасибо, Саша. Я хоть за квартиру смогу заплатить и за свет, — очень просто признаётся Даша.

— Но это же не последние! Через несколько дней я тебе ещё привезу!

— Саша, ты любишь слова «не парься»? Так вот — не парься! Я уверена в твоей порядочности и знаю, что ты нас не бросишь. И попусту тебя напрягать не хочу.

— Дашка, — начинаю её ласково тискать, — я даже ничего обещать не буду. Ты сама всё сказала.

— Ох, Сашенька, как бы я хотела, чтоб ты остался. Но папа должен скоро прийти…

— Ладно, я тогда поехал.

— Ты прости меня, — Даша утыкается мне носом в грудь. — Я говорила с тобой очень сурово, но поверь, я тебя люблю. Мне никого другого не надо…

У порога долго целуемся.

Я — студент-заочник Медицинской академии! Все вступительные экзамены прошли на «отлично»! Сам себе удивляюсь. Сразу же написал под диктовку Юрия Степановича заявление о сдаче предметов экстерном. И уже три сдал! Даша радуется вместе со мной. Требует, чтобы после каждого экзамена я ей докладывал. Димке с Лёшкой я похвастал, что стал папой. Поздравляли. Даже на работе безобразие устроили, да так, что свою машину я потом загнал в бокс, а сам до дома добирался на маршрутке.

Из Булуна пришли вести. Звонил Андрей. Ванька живет со Светой. Работать пристроился в больницу к Кириллу Сергеевичу, санитаром. Только, как сказал Андрей, в глазах огня нет. Говорит, понурый он какой-то. Думаю ли о нём? Врать-то кому? Конечно, думаю. Может, не так часто и подолгу, как раньше, но не могу я его выбросить из головы, да и не хочу! Он всегда говорил о том, что он мужчина. А мужчина не только принимает решения, но и умеет нести за них ответственность. А что до его свободы — это слишком трудное состояние. Его нужно не только выстрадать, но ещё и выдержать. Но всё равно — это мой младший братишка, о котором я должен заботиться и думать.

Пришло письмо от Кирилла Сергеевича в ответ на мой ему доклад о своих делах.

«Дорогой Саша! Был очень рад получить от тебя письмо вообще, а такое — в особенности. Бесконечно рад твоим успехам. Поздравляю тебя с поступлением в мой родной институт, теперь академию. Держись за Юру и Сергея. Они порядочные, душевные люди и хорошие врачи». И так далее… А потом про Ваньку:

«Ваню я взял к себе в больницу санитаром. Увы, эта женщина скоро его загрызёт совсем. Он мне поплакался про их отношения. Она ведь гораздо старше его!

Работает он хорошо. Старается учиться, но хватка, к сожалению, пока не твоя. Может, ему надо больше внимания. Вспоминает тебя. Говорит, что очень обидел, и кается».

Чувствовал я, что ему будет плохо со Светой! Эх, Ванька… Глупенький ты мой…

…Перед поездкой к своему семейству выбираю в магазине для Серёжки коляску. Делаю это с таким удовольствием! Даша сама мне её не заказывала, но я знаю, что коляски у него пока ещё нет. Вот, кажется, эта… Должна быть удобной и маме, и сыну. Пару погремушек ещё туда кинем… Для развлекухи! Ну, поехали к кассе!

— Вот! Серёжкин личный транспорт! — и затаскиваю коляску в квартиру.

На Дашином лице радостное удивление.

— Ой, Саша! Ты сам догадался! А я всё боялась просить. Теперь хоть на улицу выходить сможем. А то всё на балконе да на балконе… Спасибо тебе!

Обнимает меня и целует. А мне так приятно, что я оказался полезным!

— Ты знаешь… — хитренько произносит она, — а из тебя со временем может получиться неплохой папашка. Но ты не расслабляйся! Это только — со временем!

* * *

— Слушай, шеф! — Димка сбивчиво говорит в трубку. — Можно, я завтра на работу не приду? У меня с мелким что-то совсем плохо. В садике, понимаешь, простудили… Температура зашкаливает. Аж тридцать девять и шесть! И дышит тяжело…

— Жаропонижающее давали? — спрашиваю я, понимая, что говорю, как доктор.

— Не можем никак его заставить. И укол сделать сами не можем. Звонили в «Неотложку», а те сказали, что все на выезде и завтра придёт участковый врач.

Понимаю, что от меня сейчас зависит многое, может быть, даже и жизнь пятилетнего Вовки.

— Я сейчас приеду. Только по дороге заскочу в аптеку. А ты свою там подготовь. Куда ехать? Я ведь у тебя ещё не был на новой квартире.

Димка только полгода как разменял свою коммуналку. Он мне ближе, чем Лёха, и знает про мои медицинские устремления.

…Поднимаюсь по лестнице на четвёртый этаж. Звоню.

— Привет. Извини, что тебя всполошили, — бурчит хозяин, открывая мне дверь.

— Твоя в курсе? — вместо приветствия спрашиваю я.

— Да, я её уболтал.

Скинув кроссовки, иду мыть руки. В сумке у меня уже есть всё необходимое — и жаропонижающее, и шприцы. Даже фонендоскоп, а проще трубку, я взял с собой. Спасибо Кириллу Сергеевичу, что подарил в Булуне свой.

Димкина жена Катя сидит рядом с сыном.

— Здорово, — осторожно здороваюсь я с ней, зная, что она меня за что-то недолюбливает. — Разреши-ка мне тут присесть…

Молча уступает своё место.

— Ну привет, Вовка-морковка, — и улыбаюсь пацану.

— Привет… — он вдруг открывает глаза и тоже мне улыбается.

— А ведь даже глаз не открывал, — тихо произносит мать за моей спиной.

— Ты, Вовка, лежи спокойно, а я тебя немножко посмотрю. Хорошо?

— Хорошо… А это не больно?

— Нет, конечно! Я только руками немного повожу над тобой…

Специально не хочу сначала слушать его, чтобы голова не сбивала ощущений рук. По мере своей практики я стал понимать, что сначала руки, а потом уже всё остальное от традиционной медицины. Пальцы крючит как раз над лёгкими, и дышит мальчик уж очень тяжело. Вижу тёмное пятно именно в этом месте. Точнее, где-то справа… И на горле…

— Теперь давай-ка я послушаю, что там у тебя внутри, — и достаю трубку.

Долго слушаю. Действительно, справа хрипы и дыхание очень тяжёлое.

— Давай горлышко посмотрим?

— Давай… А ты не будешь мне ложку совать?

— Не буду.

— Честно?

— Честно-честно! Если хорошо рот откроешь, — и обращаясь к Димке, прошу: — Фонарь какой-нибудь дай.

Приносит…

— Открой рот…

Вовка старательно открывает рот и я свечу туда фонариком…

— Ну всё. Закрывай. И кто тут у нас сосульки ел?

— Я не ел… Только одну. Пососал немножко…

— Вот у тебя горло и заболело. Верно?

— Ага… — сокрушённо соглашается он.

— Пойдёмте на кухню, — зову я родителей. Послушно идут. — Ну что… Воспаление лёгких справа плюс ангина. Вот вам и температура. И поэтому он не хочет глотать таблетки. Больно.

— А что делать? — Катя смотрит мне в глаза.

— Сейчас я сделаю ему жаропонижающее, а потом будет видно… — и начинаю готовить укол.

В комнате сажусь на край кровати.

— Так, Вовка, придётся тебе сделать укол. Ты не бойся, это будет не больно.

— Неправда. Укол — всегда больно… — мальчишка вздыхает.

— Спорим, что будет не больно?

— А на что? — по-деловому интересуется он.

— Ну если будет больно, я тебе подарю маленький бинокль. Который приближает.

— Не обманешь?

— Дядя Саша никогда не обманывает, — отец приходит мне на помощь.

— Ладно… Согласен…

— А ты, если не будет больно, пообещаешь, что больше сосулек сосать и есть снег не будешь. Хорошо?

— Согласен… — Вовка опять вздыхает и сам ложится на живот.

Смазываю спиртом и резко колю. Мальчик лежит совсем тихо, будто сосредоточившись на ощущениях. Выдергиваю иглу и опять протираю спиртом.

— А укол? — удивлённо спрашивает он.

— Что теперь ты обещал сделать? — смеюсь и показываю ему пустой шприц.

— Не буду есть снег и сосать сосульки, — и улыбается.

— А бинокль я тебе всё же подарю, — решаю я. — За смелость! Папа его привезёт.

Мне хочется сделать ему приятное и тем самым добавить хорошего настроения.

— Катя, заверни его в одеяло. Я поношу его на руках.

На её лице удивление, но она подчиняется беспрекословно.

Эта идея родилась у меня только что. Я понял, что мне помогают! Если буду носить мальчика на руках, то втяну его в своё здоровое поле и с болезнью мы будем бороться вместе. Беру Вовку на руки и, покачивая, начинаю ходить по комнате.

— Дядь Саша… Ты меня, как маленького, носишь, — шепчет он, обнимая за шею.

— Не как маленького, а как больного. Давай вместе говорить: болезнь, уйди… уйди… уйди…

Хожу, держа мальчика, и мы вместе шепчем. Родители стоят тут же и пялятся на меня. Делаю им головой знак — пошли вон!

Уходят… Вовка уже спит у меня на руках, а я всё ношу его и молюсь об исцелении. Прошло больше часа, и хоть я мужик сильный, но даже у меня руки уже отваливаются.

— Саша, — шёпотом зовет меня Димка, — давай я его поношу.

— Не мешай. Я его не просто ношу. Я лечу его своим полем. Иди отсюда.

Я не могу сейчас прекратить это действо, поскольку понимаю, что должен почувствовать, когда могу положить мальчика на кровать. А я пока этого не чувствую, хотя дышать он стал лучше. Касаюсь губами его лба. Да и температура спала. Даже вспотел…

— Родители… — тихо зову я.

Приходят оба.

— Катя, переодень… И измерь температуру. Димк… Сделай мне кофе!

— Давно уже собирался, — улыбается он. — Пошли.

Жадно глотаю горячий кофе.

— Сашка… Если всё обойдётся — я твой должник!

— Иди ты! Я хоть и не давал клятву Гиппократа, но больного оставить не могу. Вот сейчас попью и снова поношу его.

— Может, спать? Ты вообще оставайся! Куда ты в три часа ночи поедешь?

— Ладно. Ты, пожалуй, прав. Хорошо… Я к Вовке. Возвращаюсь в комнату. Беру снова мальчика на руки. Опять ношу его, меряя комнату из конца в конец. И вот что-то будто меня отпускает. Вовка сладко спит на руках и дышит спокойно. Сколько времени там? Полчетвёртого… Осторожно укладываю его на кровать. Беру трубку, слушаю…

— Ну что? — нетерпеливо спрашивает Катя сзади меня.

— Неплохо… Сама не видишь?

— Боюсь поверить, — устало признаётся она.

В первый раз вижу, чтобы она в моём присутствии улыбнулась.

— Саша, иди… Я тебе постелил, — зовет Димка. — Давай ложись!

Утро. Подхожу и, стараясь не разбудить Вовку, начинаю его слушать.

— Ну? — шёпотом спрашивает Димка из-за моей спины.

— Всё гораздо лучше. Слышишь? Он почти нормально дышит. Прямо спящему, делаю Вовке ещё один укол жаропонижающего.

Вечером очередной раз завёз Даше деньги.

— Сашка, так ты ещё и педиатр? — она весело удивляется, выслушав мой рассказ. — Надо будет взять на заметку! Ты так его и носил три часа?

— Конечно. Я же парень здоровый.

— То есть ты хочешь сказать, что Серёжу тебе доверять можно?

Не пойму, она иронизирует или говорит серьёзно.

— Ну не знаю… Если на руки, то мне даже страшно. Такие нежные косточки, и я со своими лапами…

У Даши такая улыбка! Садится мне на колени и прижимает мою голову к груди.

— Горе ты мое… И счастье… Одновременно!

Обнимаю её, но думаю о другом.

— Слушай… Мне действительно надо по педиатрии что-нибудь почитать. У них же, кажется, процессы немного по-другому протекают. Мало ли что!

— Господи! Он и тут про свою медицину! Ну когда ты станешь нормальным?

— Сказать? Никогда… Тебя это устраивает?

* * *

Девять вечера. Метёт… Ранняя зима в этом году. И снег, и мороз… И сосульки… А ещё ведь только середина ноября. Еду домой из больницы. Двигаюсь медленно, осторожничаю на своей летней резине. Давно пора было машине сменить обувь, но так со своей занятостью и не собрался. Прохожие, сгорбившись, поспешают кто куда…

Странную фигуру проехал. Очень похожа на Ванькину. Только куртка не похожа. Да и паренёк мне показался совсем неустойчивым. Непохоже на Ваньку. Тот много не употребляет. Да и откуда ему быть в Питере? Он ведь сейчас в Булуне. Горшки в больнице выносит. Программист хренов…

Что-то в последнее время совсем пусто и тоскливо в квартире. Домой возвращаться не хочется. Да, собственно, я сюда прихожу только ночевать. Работы выше крыши. Днём в боксах, вечером в больнице… Учусь либо на работе, в свободное время, либо езжу в читальный зал академии. Там достаточно уютно. Время проходит как-то незаметно, и это проще. С Дашей вижусь раз в неделю. А дома я остаюсь совсем один.

Понимаю Кирилла Сергеевича, который махнул из Питера, чтобы не окунаться каждый день в воспоминания. А моя квартира пропитана воспоминаниями о Ваньке! Не случайно я сделал попытку сойтись с Дашей на одной жилплощади. Хотел убить прошлое! Но она мне очень деликатно в этом отказала. Что ж! Это её право, и этот отказ, конечно, не повлияет на моё к ней отношение.

Как только у меня начинаются воспоминания, сразу приходят мысли всякие, и тогда я задаю себе вопрос: хочу ли я возврата нашей общей с Ванькой жизни? Хочу! И после Дашиного отказа я с особой остротой осознал, что он мне нужен! Единственный родной человек на этой земле. Мой братишка… Но не могу же я препятствовать ему в попытке стать нормальным мужиком. Пусть он обретёт новую жизнь! А я, как сильный человек, уж как-нибудь разберусь. Тем более теперь у меня есть Серёжка.

Почему-то вздрагиваю от неожиданности, услышав звонок телефона.

— Сашка! Привет! — голос Андрея из Булуна в трубке слышен прекрасно.

— Здорово, Андрюха! Как дела?

— Отлично, доктор мой дорогой! — судя по всему, он уже слегка принял.

— Значит, ходишь нормально?

— Как раньше! Ну, до этого случая. Но слушай… Я про твоего братана. Он тут месяц из запоя не вылазил, после того как его Светка выгнала. Она же, сука, его практически голым на улицу выставила из-за своего нового мужика. Ну Ваня стал жить у Кирилла в больнице. Ты же знаешь, он там санитаром… Потом запил по-чёрному. Кирилл тебе не сообщал, потому что сам в отпуск подался в Крым. Он же лет пять в отпуске не был, еле выгнали! Так вот… Ваня пил, пил, а три дня назад пропал! Нету его тут! Правда, говорят, его видели на аэродроме, когда Ил-76 прилетал, ну который вас тогда привозил. Ты бы поискал… Кирилл вернулся и тоже волнуется!

— Ох, Андрюха… Ну и новости! С ума можно сойти! Спасибо тебе! Буду искать! Прямо сейчас же попробую найти тех летунов, ну а дальше — как карта ляжет. Бывай!

— Счастливо тебе! Сообщи нам, если найдёшь. Волнуемся из-за него, засранца!

Половина двенадцатого ночи. Не дожидаясь разговора с экипажем, съездил на квартиру к Ваньке. Там дверь закрыта, окна тёмные. Ладно! Спать пора ложиться. Если усну, конечно. Завтра поеду искать летунов. Иду на кухню покурить. Что же с Ванькой? Душа не на месте. В последнее время, когда курю, всё смотрю с высоты своего одиннадцатого этажа на наш двор. Вот и сейчас… Снег метёт… Уже который день! На детской площадке, на скамейке, полулежит какой-то мужик. В свете фонаря, да ещё и снег белый, я вижу его хорошо. Да он, кажется, ещё и пьёт! Точно! Прямо из горла. Упал на скамейку. Бутылка валяется… Рука висит. Значит, заснул… А градусов-то сколько? Ох, ничего себе! Минус пятнадцать! Он же замёрзнет! Помрёт ведь, бедолага. Если я хоть немного врач, то должен вмешаться и не допустить этого! Надеваю куртку, ботинки…

Снег хрустит под ногами. Вот и скамейка. Ужас… Ванька! Лежит в нелепой позе на скамейке, в какой-то старой, совсем лёгкой куртке. Без шапки… Рядом пустая бутылка из-под водки. А не в этой ли куртке я видел тогда паренька с нетвёрдой походкой? Трясу его… Жив ли? Да он без сознания! Снегом тру ему лицо, бью по щекам…

Замычал… Слава богу, очнулся! Хватаю его в охапку. Ох, ну и вонища! Да он, похоже, ещё и обложился! Ладно! Дома разберусь. Чёртов лифт! Еле ползёт… Затаскиваю Ваньку в квартиру и сразу же в ванную. Пока набирается вода, снимаю с него одежду. Да… Обложился по полной программе. Ну это постираем потом. Опускаю тело в ванну.

— М-м… Не н-надо больше… Не хочу-у… — мычит, не открывая глаз.

— А мне плевать, хочешь ты или не хочешь, — машинально говорю я, и он приоткрывает глаза…

— Сашка… — выдыхает, узнав меня, и сразу его голова падает на плечо.

Остальное происходит молча. Обмываю душем, вытираю и несу на кровать. Укладываю и накрываю. Ёшкин кот! У него неслабая температура! Нахожу в аптечке градусник. Сую ему под мышку. Вожу руками… Ох, как крючит! Как раз в районе лёгких! Очень похоже на то, как тогда с маленьким Вовкой. Ого! Тридцать девять и пять! Беда… Да и дышит он судорожно. Хватаю медицинскую трубку. Спасибо Кириллу Сергеевичу, второй раз она меня выручает! Слушаю дыхание. Сплошной хрип! Неужели воспаление? Где-то у меня было жаропонижающее…

Пытаюсь скормить Ваньке лошадиную дозу. Сердце у него здоровое, выдержит! Главное сейчас — сбить температуру. Он ещё и сопротивляется!

— Ну-ка быстро рот открыл!

— Не н-надо…

— Сейчас как уделаю, так сразу узнаешь — надо или не надо. Рот открыл!

Ссыпаю в рот Ваньке три растолчённые таблетки аспирина.

Жадно глотает воду, вцепившись в стакан. Хорошо… Будет чем потеть.

— Всё! Спать! Если что — зови. Я на кухне или в ванной.

Закрывает глаза, и у него текут слёзы…

— Я сказал — спать, а не рыдать! Идиот…

В ванной начинаю разбираться с Ванькиными шмотками. Что это в кармане куртки? Паспорт… Запечатанный конверт… Ещё какая-то бумажка… Ключи… Одни… Вторые… Наверное, ещё и от его квартиры. Замываю трусы и штаны. Теперь всё в стиралку!

Прихожу на кухню, предварительно заглянув к Ваньке в комнату и убедившись, что он спит, закуриваю и разворачиваю бумажку.

Гм… «Того, кто меня найдёт, прошу доставить письмо по адресу…» Дальше вижу свой адрес. Ясно. Что ж, письмо нашло адресата. Что значит — «меня найдёт»? Неужели он опять… Вскрываю конверт.

«Дорогой мой, единственный Сашенька!

Я не прошу меня простить. Вряд ли это возможно, после того что произошло. Только прошу не вспоминать про меня плохо.

Я совсем запутался в своей жизни и в результате остался совсем один. Знаю, что очень виноват перед тобой, что поступил, как последняя сволочь и скотина. Поверь, я всё осознал и сейчас свершаю над собой свой собственный суд. Я всё рассчитал! Всё бабушкино снотворное, а поверх бутылка водки. Это сработает.

И всё-таки прости меня за всё! Я ещё раз повторю, что ты был для меня единственным близким, родным мне человеком, а я этого не смог, не сумел оценить.

Прощай! Прошу, похорони меня рядом с бабушкой и родителями.

Был и есть — твой Ванюха».

Вскакиваю. Его же надо спасать! Срочно! Желудок надо промыть!

Дежурная в «Скорой», слава богу, озадачилась, услышав про снотворное и водку.

— Только врач будет без бригады. Бригада с другим врачом. Придётся помочь.

— Да, конечно, помогу! — рявкаю я в трубку.

Бегу на кухню, хватаю кастрюлю, наливаю воду прямо из-под крана, добавляю горячей, чтобы была тёплой. Беру чашку и несу всё в комнату.

— Ваня, Ванька! Подъём! — трясу его изо всех сил.

— М-м… — замычал…

Усаживаю на кровати и подношу чашку с водой к губам.

— Пей! Пей, я сказал!

Сжимает губы, засранец! Зажимаю ему нос. Ага! Открыл-таки рот! Заставляю его пить. Так… Одна чашка… Теперь вторая…

Звонок в дверь. Бегу открывать. «Скорая помощь» приехала…

— Я уже две чашки ему споил, — докладываю сразу.

— Мало! — говорит пожилая женщина-врач и, отодвигая меня, идёт к Ваньке.

Совместными усилиями заливаем в него, наверно, литра два. Потом наклоняем над тазом, врач что-то суёт ему в глотку. Блюёт… Кажется, успели…

— Повторяем! — следует команда.

Всё снова… Ох-х… Ещё раз… Ещё…

— Теперь кишечник промываем! — и врачиха снова открывает свой саквояж…

Тащу Ваньку в туалет после клизмы. Сидит, качается… Придерживаю его.

— Кажется, всё… — устало говорит врач. — Кстати, у него температура.

— Тридцать девять и пять. У него воспаление лёгких.

— Да, воспаление… — соглашается она, прослушав Ваньку. — Везём в больницу?

— Может, сейчас не надо, после…

— Пожалуй, вы правы… А вы что, врач?

— Немножко… Работаю в больнице академии, в неврологии. У вас жаропонижающее для инъекции есть?

— Есть, — она достаёт ампулу и шприц.

Заправляю шприц, слегка поворачиваю Ваньку и делаю укол.

— Да вы — профессионал! — улыбается врачиха. — К нам пойти не хотите?

— У меня там больные. Они меня ждут и поэтому не поймут.

— Ваша правда. Вот вам до утра… — и даёт мне ещё две ампулы и два шприца.

— Доктор, что вы посоветуете для него из антибиотиков после всех этих процедур? — решаюсь спросить я.

Она пишет рецепт.

— От души желаю вам успеха! Дайте мне номер вашего телефона, я позже позвоню, как у вас дела. Меня зовут Анастасия Ивановна, а вас?

— Саша. Просто Саша. Спасибо вам! — улыбнуться явно не получается. Устал и переволновался. — Записывайте…

— До свидания, Саша! Может, вы ещё не всё знаете, но подход у вас совершенно профессиональный, — она крепко пожимает мне руку. Закрываю за ней дверь.

— Сашка… — вдруг подаёт голос Ванька.

— Чего тебе? Спи давай!

— Зачем ты всё это сделал? — у него снова слёзы. — Ты же прочитал моё письмо!

— Тебя, идиота, не спросил! Ты был такой, что спрашивать было некого. Спи!

Стелю себе на кресле. Чёрт! Надо позвонить Андрею. Люди там беспокоятся. Встаю, иду к телефону и докладываю, что Ванька у меня. Об остальном молчу.

Захожу в комнату. Спит… Прислушиваюсь к его дыханию. Очень тяжёлое. Ладно. Надо ложиться спать. На работу завтра не пойду. Парни справятся. Ваньку же оставлять одного ни в коем случае нельзя. Да и в аптеку с утра бежать надо. Ох-х… Устал я сегодня… Кресло придвигаю поближе к тахте, чтобы слушать и не проспать чего-нибудь.

* * *

Утро. Вваливаюсь в квартиру после аптеки и магазина. Надо больному сварить куриный бульон, чтобы попил, поэтому для простоты взял окорочка…

Заглядываю в комнату. Ванька полусидит на кровати. Глаза бешеные! Как-то странно блестят. Весь раскраснелся… Одеяло сброшено.

— Сашка, а где мои лыжи? — беспокойно спрашивает он.

— Какие лыжи? — пока не понимаю я.

— Ну те… Те! Мы же их потеряли!

Понятно… У него бред, и бред-то нехороший. Видно, что сильный жар. А вообще-то бред когда-нибудь бывает хорошим? Что-то я уже совсем…

— Вань… Не потеряли мы их. Я их в стенной шкаф убрал. Ложись… Ложись…

Осторожно его укладываю и снова накрываю.

— Бабушке скажи, что я не приду на обед… — бормочет он, но укладывается.

— Скажу обязательно! Ложись…

Плохи дела! Дыхание у него по-прежнему хриплое и тяжёлое. Грудь аж ходуном ходит. Надо срочно вводить антибиотик и жаропонижающее.

Сделав уколы, щупаю Ванькин лоб, потом пульс, сую ему градусник под мышку, а сам иду на кухню. В голове почему-то стоит цифра сорок. Наваждение какое-то…

Так… Бульон поставил… Можно покурить. Затягиваюсь… Чёрт! Надо посмотреть Ванькину температуру. Ох, ничего себе! Сорок и одна десятая. Обалденная температура… И я, кажется, её увидел! Похоже, пора начинать применять свои способности. Но как? Так же, как и в случае с язвой? А может, как с Димкиным сыном? А-а, чем чёрт не шутит!

Всё-таки нужно проконсультироваться с Кириллом Сергеевичем. А почему не с Юрием Степановичем? Нет. Он невропатолог.

А Кирилл Сергеевич может всё. Беру телефон. Сейчас по булунскому времени его дома нет. Набираю кабинет главврача.

— Понятно… — глухо произносит он, выслушав мой отчёт обо всём происшедшем, исключая, конечно, попытку суицида. — В целом, правильно. Не думал ты, что можешь и себя использовать?

— Думал. Только сначала решил с вами проконсультироваться.

— Спасибо. Считаю, что любое воспаление тебе должно покориться. Только здесь, видимо, надо воздействовать не точечно, как с язвой, а как-то по-другому. Но это уже твоя епархия, и я не могу тебе подсказать. Придётся думать самому, как с его позвонком.

— Понял. Вот сижу на кухне, варю ему бульон и думаю.

— Ну и хорошо. Потом мне всё расскажешь.

Кладу трубку и подхожу к Ваньке. Уснул… Всё-таки лучше использовать тот же метод, что и с Димкиным сыном, то есть втянуть в своё здоровое поле. Где-то я читал, что деревенские знахари иногда так поступали, прижимали больного к себе.

Трясу его за плечо.

— Просыпайся… Надо поесть. Я бульон сварил.

Усаживаю в подушки. Да… Так и не вспотел. Плохо… И по-прежнему дышит очень тяжело. А чего я хотел? Чтоб так, от одного укола, и сразу? Приношу чашку с бульоном. Поглядывая на меня, хлебает. Взгляд совсем потухший.

— Опять из-за меня корячишься? — и криво усмехается. — Незачем всё это…

Мне вдруг становится ясно, что Ванька совсем не борется с болезнью! Сейчас он мне не союзник, а скорее противник. И первое, что мне надо сделать, это преодолеть его нежелание жить. Надо убрать стресс! Успокоить его.

— Ты давай лучше пей. Увы, это не водка, но зато, наверно, съедобно.

— Пожалуй… — и хлебает дальше.

— Ещё принести?

— Если не влом…

Приношу. Пьёт… Опорожнил вторую чашку.

— Ох… Хватит… Спасибо…

Укладываю его снова. Кладу руку на лоб. Тридцать девять… Лучше, но надо проверить. Делаю очередные уколы и ставлю градусник. Да… Тридцать девять и одна.

— Мне немножко холодно стало… — слышу я виноватое бормотанье.

— Я тебя сейчас согрею, — и начинаю раздеваться. — Двигайся!

— Ты чего? Спать будешь?

— С тобой поспишь, пожалуй. Давай двигайся! Собой греть тебя буду.

Ложусь к Ваньке под одеяло и прижимаю к себе. Ох-х… Как мне этого не хватало — вот так его прижимать…

— Можно, я тебя обниму? — шепчет он мне, как всегда, в ухо.

— Нужно!

Обнимает и сам тоже старается прижаться.

— Тепло?

— Угу… Саш… Прости меня, если сможешь… Я сам себя осудил за своё скотство.

— Иди в задницу! Во-первых, я не могу тебя не простить, ведь ты — мой единственный родной человек на свете, и я тебя очень люблю, — так же шёпотом говорю я. — И во-вторых, осудил-то ты не себя, а нас обоих. Мы же братья!

— И всё-таки… — начинает шмыгать носом. — После всего, что было, у меня язык не поворачивается сказать, как я тебя люблю…

— Ладно… Потом скажешь, если захочешь. А пока заткнись и спи.

— Хорошо бы… А мысли куда деть?

— Тебе сказать или сам догадаешься? В то место, которым ты думаешь!

— Сашка… Я люблю тебя, брата моего дорогого… Не могу понять, как я смог так поступить. Как это получилось?! Мне так стыдно… Наваждение было какое-то…

— Ты заткнёшься или нет? — не выдерживаю я. — Ты мне мешаешь тебя лечить! Именно лечить моим здоровым полем!

Ванька глубоко вздыхает и закашливается. Приподнимаю его, чтобы прокашлялся. Хорошо хоть кашлять стал. Может, ещё и пропотеет. Укладываю его.

— Ну спи…

Большой больной ребёнок…

Мозги включаю на всю катушку. Опять молюсь. «Болезнь, уйди… Воспаление, прекратись…» Представляю, что моё сильное поле поглощает Ваньку и разрушает воспаление, которое я вижу как большое тёмное пятно на представляемом Ванькином силуэте. Как я убиваю это пятно! А оно не убивается… Правда, дыхание стало получше. Всего полчаса прошло, надо ещё. Только что-то я устал сильно. И глаза слипаются…

Просыпаюсь от телефонного звонка. Чёрт возьми! Я уснул! Идиот безмозглый! Это вместо целенаправленного воздействия! Ванька спит. Дышит, кажется, получше.

Встаю и топаю на кухню к телефону.

— Саша, здравствуйте! Это Анастасия Ивановна. Как у вас дела?

— Здравствуйте. Докладываю. Температуру немного сбил. Сейчас тридцать девять.

— Да, это лучше, но особенно жаропонижающим не увлекайтесь. Лучше два-три раза в сутки. И антибиотик — по схеме.

— Спасибо! Я его бульоном покормил.

— Вот это хорошо, что бульоном. Ему сейчас лучше жидкое давать. Ладно, воюйте! Я ещё позвоню позже.

Возвращаюсь и ложусь к Ваньке.

Снова. «Болезнь, уйди… Воспаление, прекратись…» и так далее. Уже три часа мы с ним так лежим. Рукой проверяю температуру. Тридцать восемь и пять… Неплохо. Осторожно встаю, теплее укутываю Ваньку, одеваюсь и иду на кухню. Быстро набираю номер Даши. Сегодня я должен был приехать к ней и привезти матпомощь.

— Слушай… У меня опять всё не слава богу. Ванька вернулся из Булуна с сильнейшим воспалением лёгких. Температура, бредит… Я не могу его оставить одного. Сегодня даже на работу не ходил. Я постараюсь приехать к вам послезавтра. Хорошо?

— Саша, ты же знаешь, я тебя рада видеть в любое время и независимо от того, с чем ты ко мне приезжаешь. Ты хоть это-то понимаешь? Приезжай, когда сможешь. Не волнуйся, мы проживём. Тебя мне только жалко. Мы все на тебе висим, а ты из сил выбиваешься.

— Прекрати! Тоже мне, Ванька номер два! Тоже всё переживает. Выдюжу!

В комнате слышу шевеление.

— Саш… — тихонько зовёт Ванька.

Подхожу к нему. Взгляд вроде нормальный. Румянец есть небольшой, но дышит гораздо легче. Что так повлияло — антибиотик или моя работа, я не знаю.

— Саш, сядь рядом… А ты… Мы с тобой… Ты… сможешь быть, как раньше?

Хороший вопрос. Я и сам себе на него ответить не могу! Надо выкручиваться.

— У тебя что, снова бред? Идиот… Я тебя люблю, очень люблю! Две руки охватывают мою шею, а щека прижимается к моей.

Тоже его обнимаю…

— Ладно! Сейчас кормить тебя буду, — бурчу я и встаю.

— Кормить? — радостно переспрашивает он. — Знаешь, я действительно идиот, — говорит задумчиво, даже очень серьёзно, только глаза хитро поблёскивают. — Зачем нужно было зря тратить столько снотворного, водку… Просто дать тебе неделю-другую готовить — и цель достигнута! Вот и могилка моя… Ты бульон-то солил? Повар!

Сразу успокаиваюсь — раз подкалывает, значит, дела не так уж плохи. Но всё-таки что стало причиной достаточно быстрого улучшения?

Однако бульон действительно бессолый…

* * *

Воронов, которому я позвонил, чтобы отпроситься на вечер, мне выговаривает:

— Вы, Саша, меня удивили. Я считаю неправильным, если буду узнавать о ваших проблемах через Булун. Почему вы сразу мне не позвонили? Я ведь тоже врач как-никак!

— Юрий Степанович, простите… Я не думал, что вы сможете найти время…

— Он, видите ли, не думал! — кипятится завотделением. — Давайте ваш адрес. Я должен сам осмотреть вашего больного брата. Вы его слушали?

— Конечно. Хрипы, тяжёлое дыхание. Теперь кашель начался…

— Короче, давайте адрес! Я глубоко уважаю и люблю Кирилла, но считаю его неисправимым романтиком. Да и по телефону не лечат. Слушаю вас. Давайте адрес!

…Профессор долго слушает Ваньку. Простукивает… Вот этого я пока не умею.

— Что ж… Действительно, сильное воспаление. Что там с температурой?

— Тридцать восемь, — рапортую я, предварительно положив руку на Ванькин лоб.

— Саша, давайте без ваших штучек! Всё слишком серьёзно. Ставьте градусник! Так… Антибиотик правильный… Жаропонижающее когда последний раз кололи?

— В два. С того времени температура держится на одном уровне.

— Ну это мы сейчас посмотрим… Давайте градусник. Гм… Тридцать восемь и одна, — Юрий Степанович как-то странно смотрит на меня. — Ну, знаете… Так и с ума недолго… — и наконец-то улыбается. — Ну а что делали ещё?

— Своим полем лечил… Лёг и прижал его к себе. Так знахари раньше делали!

— Знахарь вы эдакий! — усмехается Воронов. — Но, похоже, именно это и улучшило ситуацию. Тремя уколами антибиотика вряд ли можно было добиться такого прогресса. Чёрт возьми! А ведь Кирилл опять оказался прав! Но если что — сразу звоните мне. Свой мобильный я вам оставил. Кстати, у вас когда мобильный появится?

— Да не заработал я пока…

— Ладно, заработаете! Ну, счастливо, братья… Да! Сергею Петровичу я всё обязательно расскажу. Он следит за вашими успехами. Семь предметов за три месяца на «отлично», включая вступительные экзамены, его порадовали.

Закрываю за ним дверь и возвращаюсь в комнату.

— Саш… А кто такой Сергей Петрович? — спрашивает Ванька.

— Ректор Медицинской академии, где я сейчас учусь. Кстати, надо будет позвонить и перенести экзамен.

— Зачем? Из-за меня не успеваешь подготовиться?

— Я готов, но тебя оставить не могу.

— Глупости. Не бойся, не помру. А кто такой Юрий Степанович?

— Профессор. Завотделением в больнице, где я работаю вечерами.

— Вот… Солидного человека побеспокоил, — братишка виновато сопит.

— Не парься. Он сам захотел прийти.

После ужина и уколов собираюсь спать. Ванька двигается на тахте, и я ложусь…

— Саш… Поговори со мной немного. Если не сильно устал, конечно…

Понимаю, что братишка сам даёт мне возможность снять его стресс. Значит, многое будет зависеть от меня, от того, что я сейчас скажу. Но мне именно сейчас так не хочется вести душеспасительные беседы! Устал я!

— Вань, ты думаешь, что в данный момент это актуально?

— Думаю, да… Саш… Понимаю, что ты после всего… не сможешь общаться со мной, как раньше, но… и я не могу, когда… ты установил отношения «врач — пациент»!

— А какие же отношения могут быть с тобой сейчас, когда ты очень серьёзно болен? Врач, а я в данный момент — врач, не должен сюсюкать с больным.

— Саш… Но сейчас от тебя исходит не ласка, как тогда, а… сухая прохлада.

Ого! Чует кошка! А с другой стороны… Ну и пусть, что он виноват! Но это же моё! Этому самому «моему» сейчас плохо, и поэтому ему так нужна моя ласка. А я чего? Обиделся, видите ли… Не стыдно?

— Вань, ну это издержки твоего состояния, — я пытаюсь выкрутиться.

— Нет, Саша… Это издержки другого… — и отворачивается.

— Так… Ну всё… Я с тобой! И буду с тобой, — обнимаю Ваньку, прижимаю к себе. — Спи! А я лечить тебя буду. Тебе тепло?

— С тобой — да. Без тебя холодно… — вторит он мне двусмыслицей.

Уверен, что его попытка суицида была во многом спровоцирована алкоголем, а сейчас он окончательно протрезвел. Даже голова, кажется, стала работать нормально.

Похоже, успокоившийся Ванька заснул. Ну слава богу! Надеюсь, теперь с болезнью мы будем бороться вместе. Вон как сладко посапывает! Даже хрипов особых в дыхании я сейчас не слышу. Чёрт! Не прослушал его перед сном. Ладно! Чего тут руками всплёскивать — раньше думать надо было. Обнимаю и начинаю свои заклинания «Болезнь, уйди… Воспаление, прекратись…» Кажется, на Ванькином фантоме, который я создаю своим воображением, тёмное пятно существенно уменьшилось.

Среди ночи просыпаюсь. Мысли, которые так и шастают в моей бедной голове, не дают спать. Осторожно встаю, подтыкаю под братишку одеяло и иду на кухню курить.

Ванька энергетически слаб. Не сейчас, а вообще. Эти его суицидальные порывы… Они говорят в первую очередь о его нестабильной психике, подверженной влияниям воздействий извне. А не связана ли эта нестабильность с низкой энергетикой?

Действительно — человек, имеющий сильную энергетику, способен ею делиться, даже бессознательно, без какого-либо ущерба для себя. И это бессознательное «спонсирование» даёт человеку ощущение уверенности, самодостаточности. Он уверен, что может преодолеть возникающие проблемы, а значит — спокойно смотрит в будущее. Энергетически слабый человек, попадая в более сильное энергетическое поле, ощущает его воздействие, и когда это воздействие агрессивно, ему становится тревожно, а значит — неуютно. Если же сильное поле, наоборот, располагает к своим воздействиям, такой человек сам тянется к источнику силы, бессознательно стараясь что-то для себя «ухватить».

Сразу же встаёт вопрос — что первично, а что вторично? Что является определяющим — энергетика или физическое и психическое здоровье? Можно ли, «накачав» энергией человека, изменить его реакции, а следовательно, поведение? Можно ли вообще увеличить энергетику человека? Если можно, то до какого уровня? Сколько энергии, приобретённой со стороны, человек может удержать? Или он, как сосуд, вбирает в себя энергию, пока не заполнится его ёмкость? И вообще, что такое человеческая энергетика? От чего она зависит? Может, эта ёмкость у каждого своя, данная от природы?

В общем, одни вопросы… Сможет ли на них мне дать ответ Илья Анатольевич? Это ведь, наверное, ещё неизвестные мне части той самой теории. Хотя я рассуждал сейчас скорее как инженер, а не как философ или лекарь.

И всё-таки Ванька со своей слабой энергетикой… Интересно, можно ли это поправить? Надо будет с ним поэкспериментировать. То есть измерить его поле в разных его физических и психических состояниях. Уф-ф… Устал думать. Надо ложиться.

Возвращаюсь в комнату и залезаю к Ваньке под одеяло.

— Сашка… Ты где был? — на мгновение проснувшись, сонно бормочет он.

— Курил на кухне, — касаюсь губами его лба. Тридцать семь и восемь. Сносно…

— Сашка мой… — и прижимается.

Это хорошо. Будем лечить дальше. Обнимаю его. «Болезнь, уйди, уйди…»

* * *

Утром после всех процедур звоню Юрию Степановичу и докладываю обстановку.

— Понял, Саша. То, что температура упала ниже тридцати восьми, — это хороший сигнал. Вы мерили рукой или градусником?

— Градусником, — и улыбаюсь. — Всё не верите моим методам?

— Стараюсь верить, но старая школа не даёт, — по-моему, он тоже улыбается. — Кстати, о методах. Ваш Синяев сегодня спал нормально. Я специально попросил дежурную сестру проверить.

Синяев — мой пациент, со спиной и шеей которого я сейчас работаю. И мне очень приятно слышать о нём хорошие новости.

— Сегодня вечером приеду и проведу ещё сеанс.

— Ну, Саша… Тут я вам не начальник, — тихо говорит завотделением. — Но если действительно Ванино здоровье позволит, то ещё сеанс был бы кстати.

Когда я начал работать, на отделении меня встретили не скажу, что плохо, но и не скажу, что хорошо. Не всем понравились мои методы лечения. Многие называют их химерами, хотя и не могут отрицать результатов. По сути, в моей жизни после армии это первый большой коллектив, в котором мне приходится находиться. Поэтому я, видимо, оказался не готов ко всяким не очень приятным проявлениям жизни любого коллектива. Имею в виду всякие сплетни и слухи.

Приехал в больницу специально, чтобы провести сеанс с Синяевым. Охранник на входе в хлам простужен. Глаза красные, нос распух… Показываю ему пропуск. Кивает.

— Ну-ка сядьте! — приказываю я, и он послушно садится. Делаю разные движения, которые мне подсказывает интуиция, вернее — кто-то сверху. Грею полем. Ну вот… Вроде всю энергетическую дрянь убрал.

— Теперь полегчает, — говорю удовлетворённо и, видя его недоверчивый взгляд, добавляю: — Не сомневайтесь! Полегчает!

— Спасибо, — хрипит он.

Захожу в ординаторскую.

— А… Храбрый прогульщик прибыл! — приветствует меня дежурный невролог, пышный мужчина лет сорока, Борис Васильевич. — Ну привет! — внимательно смотрит на меня и делает заключение: — Лицо вроде не помятое, глаза не красные, перегара нет. Что, так плохо погулял?

— Не понял…

— Нет, я понимаю — дело молодое! — он хихикает и хлопает меня по плечу. — Ладно, мы тут всё понимаем. У каждого по молодости загулы были.

— Да я был не в загуле…

— Ладно-ладно… Здесь все свои. Все всё понимают, — и масляно улыбается.

Всё ясно. Кто-то пустил сплетню, и публика её восприняла на «ура». Очевидно, следствие большой любви коллег.

— Ну ладно, я к Синяеву, — бросаю я, не желая оправдываться. Надеваю халат и выхожу из ординаторской.

— Молодец! — звучит мне вслед. — Грехи надо замаливать!

— Здравствуйте, Саша! — приветствует меня пожилая медсестра, тоже Вера, как и в Булуне, но Тимофеевна. — У вас что-нибудь случилось?

Она смотрит на меня с явным сочувствием, поэтому, понимая, что Воронов, конечно, никому не докладывал про визит к нам с Ванькой, решаю ей объяснить.

— Вера Тимофеевна, у моего младшего брата очень сильное воспаление лёгких. Даже Юрий Степанович приезжал. Вот два дня я… был при нём.

— Вот сволочи! — это говорится явно от души. — А Алсан про вас такого наплёл!

Всё понятно. Она с потрохами сдала мне одного из врачей, Альберта Александровича, которого все зовут сокращённо Алсан. Это большой вальяжный мужик с алыми, будто жирными, толстыми губами. У нас с ним сразу возникла взаимная антипатия. Терпеть не могу обсуждений всяких сальностей! А он, как я понял, бабник-теоретик.

— Уже знаю, — устало говорю я. — Да бог с ним! И Бог ему судья.

После сеанса с Синяевым сижу прямо на посту у Веры Тимофеевны и, обжигаясь, хлебаю растворимый кофе. Очень приятно, что она сама пригласила и приготовила.

— Вы не расстраивайтесь, Саша, — тихонько воркует медсестра, одновременно делая пометки о процедурах в историях болезни. — Люди всякие бывают. Хороших, конечно, больше… А сплетню пустить — дело нехитрое и неумное. Ум человека определяется вовсе не полученным им образованием. В наше время образование получить несложно. Ум человека в его душе. Поверьте мне, немолодой женщине. Всякого повидала.

Вот так! Взяла и подписала приговор Алсану. И правильно.

Из больницы заезжаю к Даше.

— Привет, как вы тут с Серёжкой?

— Да у нас всё нормально. А вот ты совсем осунулся, скоро прозрачным станешь.

— Так тем лучше! Буду к вам приходить незаметно, и твой отец меня не увидит.

Василий Семёнович сегодня в вечер, и у меня есть возможность пообщаться с ребёнком. Держу его на руках и переживаю такие мгновения! Он чего-то гукает, трогает пальчиком выдающуюся часть моего лица, короче, нос. Балдею…

— Ладно, нам спать пора. Не разгуливай его.

Передаю Серёжку в Дашины руки, и тут его личико сморщивается… Заплакал…

— Видишь — признал батьку! — смеюсь я, а Даша делает знаки, мол — сваливай! — Ну ладно… Я пошёл, — говорю уже шёпотом и двигаюсь к двери.

Обернувшись, ловлю Дашин взгляд. А в нём такая нежность!

Ванька меня встречает полусидя, глядя в экран телевизора.

— Привет! Извини, задержался…

— Привет! Ты не волнуйся, я слегка похулиганил… Короче, сам поел, — виновато признаётся он. — Там бульон оставался.

— Ты что, вставал с постели?

— Ну, Саш… Прости. Есть захотелось.

— Надавать бы тебе… — беззлобно ругаюсь я, понимая, что если бы не заезжал к Даше и Серёжке, то успел бы. А вообще-то, если есть захотел, это хороший признак. Короче, я опять сам виноват. — Ладно, дай свой лоб.

Наклоняюсь и касаюсь Ванькиного лба губами, чтобы проверить температуру. Так… Похоже, тридцать семь и пять. Тут же две руки обнимают меня за шею и щека прижимается к моей. Эта ласка растапливает, и я позволяю ему немного себя удержать.

— Во-первых, держи градусник. Во-вторых — не подлизывайся. Уколы я всё равно тебе сделаю.

— Не прокатило… — братишка деланно вздыхает и отпускает руки.

Готовлю шприцы, поглядывая на часы. Пора вынимать градусник. Угу… Убеждаюсь, что губами измерил правильно.

— Сколько? — нетерпеливо интересуется Ванька.

— Тридцать семь и пять. Поворачивайся тем местом, где у тебя мозги! — и делаю укол. — Другим полушарием!

Фыркает и поворачивается другим боком. Делаю второй.

— Саш… А ты послезавтра на экзамен пойдёшь? — следует осторожный вопрос.

— Чтобы ты опять болтался по квартире?

— Ну я не буду. Иди на экзамен, если готов, конечно.

— Ладно. Посмотрю на твоё самочувствие. Кашель как? Давай я тебя послушаю.

— Кашля почти нет, — и в этот момент закашливается.

Поднимаю его в сидячее положение и достаю трубку. Можно со спины послушать.

Хрипы ещё есть, да и дыхание трудное… Увы, за два дня серьёзное воспаление лёгких не вылечить. Слишком уверились в собственных силах, Александр Николаевич!

Экзамен я сдал. Тоже на «отлично». Ванька чувствует себя гораздо лучше. И дыхание вроде наладилось. Правда, по квартире ходить я ему пока не разрешаю. Слаб ещё. Я даже на работе стал появляться. Но в больнице пока через день, с разрешения Юрия Степановича. Отношения у нас с Ванькой всё же какие-то странные. Не получается у меня вести себя с ним так же, как до нашего отъезда в Булун. А с другой стороны, чем я недоволен? Он правильно тогда сказал — это теперь уже не тот влюблённый в меня мальчик. Этого мальчика, слава богу, больше нет. Есть мужчина! И с этим я не только обязан считаться, но и должен этому радоваться. А самое главное, я должен теперь выстраивать с ним новые, по-настоящему братские отношения.

* * *

Не могу спать! Завидую Ваньке. Сопит себе… Осторожно встаю и, иду курить.

Ванька действительно — большой ребёнок. Но всё же у меня не получается относиться к нему по-прежнему. Кто в этом виноват? Он? Я? Не знаю. И меня это мучает. А что значит «по-прежнему»? Может, как раз этого сейчас и не надо? Убежден, его «ориентация» не была естественной. Это было искусственно привнесено в его жизнь обстоятельствами внешнего мира. Например, одиночеством. Невостребованностью, что ли… А сейчас он мучительно и для себя, и для меня выздоравливает от своей «голубизны».

Да, я хочу возврата нашей прежней дружной жизни, наполненной добротой и заботой. И в новых условиях я тем более должен дать ему ласку старшего брата, любящего родного человека. Что же случилось со мной в этот момент? Обида, сидящая где-то далеко внутри? Да, я с заботой и старанием его выхаживаю и поставлю на ноги, конечно! Но меня всё время грызёт воспоминание о бешеных и ненавидящих глазах там, в Булуне. Получается, страхуясь от возможного повторения такого потрясения, я отодвинул братишку от себя подальше? И в этом я… виноват! Он прав… «Врач — пациент». Сухая прохлада… Ведь я этим причиняю ему боль.

Раздаются шлёпающие шаги…

— Ты чего не спишь? — входит Ванька, закутанный в одеяло. — Три часа ночи!

— А ты чего встал? Я же тебе запретил вставать!

— За тобой пришёл! Пошли спать!

— Завтра я всё равно на работу не пойду, только в больницу вечером. Отосплюсь, — бурчу недовольно. — И вообще, иди спать. Дай мне подумать, разобраться… во всём.

— Давай вместе… разбираться. Я же знаю, о чём ты думаешь! Готов выслушать всё, что бы ты мне ни сказал. Я это заслужил… Но, Саш… Я не хочу, чтобы из-за меня ты ещё и не спал. Уже четвёртую ночь здесь сидишь! Сам куришь и меня соблазняешь, — он вымученно улыбается, садится на табурет с другой стороны стола, распахивает свои глазищи, и… я опять тону. А взгляд такой грустный!

Молчу, потому что не готов к такому разговору, несмотря на то что действительно несколько ночей думаю обо всём, что с нами произошло.

— Что ты на меня уставился? — не выдерживаю я наконец. — И вообще, тебе лежать надо, а не по квартире болтаться. Пошли! Говорить можно и лёжа.

— А я думал, ты мне покурить разрешишь.

— Хрен тебе! Давай в кровать! Я сейчас иду.

Лежим рядом. Ванькина голова, как всегда, на моём плече.

— Вот так — другое дело, — улыбается он.

— В Булуне ты же как-то обходился? — не подумав, бросаю я. Повисает пауза. Понимаю, что брякнул не то, и прижимаю его к себе.

— Ванюха, прости меня…

— Ладно… Проехали… — отвечает глухо. — Не стоило бы этого трогать.

— Ты всё ещё её любишь?

— Нет… После всего… Мне очень стыдно, Сашка. Я очень люблю тебя, моего дорогого брата… — он сначала молчит, будто о чём-то думая, потом издаёт мучительный вздох. — Можно, я тебе всё расскажу?

— Нужно!

— Так вот… Ты же знаешь, кто я такой… Я не знал женщины. А Света говорила, что со мной поняла, что такое любовь и что наконец у неё проснулось настоящее чувство. Она говорила, что хочет быть со мной и что, когда я полез за ней в ту трещину, это было добрым знаком для нас обоих. Много чего говорила…

— И про меня говорила… — подсказываю, желая проверить возникшую мысль.

— Да… И про тебя. Знаешь… Сначала она про тебя ничего не говорила. Но после того, как у нас всё произошло… Ну ты понимаешь… Это на второй день случилось. Она спросила меня, хорошо ли мне было с ней. Ты же понимаешь… Я — человек совсем неискушённый, не то что ты… Мне действительно было с ней очень хорошо. Прости, но в те минуты я вообще о тебе забыл. Купался в новых для себя ощущениях! Я ей признался, что это мой первый раз. Она меня пожалела, сказав, что такой сильный человек, как брат, наверняка меня подавляет, что я нахожусь под твоим влиянием… Говорила, что мне надо совершать самостоятельные поступки, не оглядываясь на тебя. Сашка! Она так ласкала! У меня остатки мозгов отключились. Потом предложила жить вместе. Сказала, что давно мечтала быть с таким мужчиной, как я… Она называла меня мужчиной!

Отмечаю, что моя мысль уже нашла своё подтверждение.

— Понимаешь… Как ты говоришь, я повесил сопли, — продолжает Ванька. — Она заставила меня смотреть на всё, и в том числе на тебя, своими глазами. Возможно, я был ослеплён своей… Хочется сказать — любовью, ведь только потом я понял: это была просто влюблённость неискушённого мальчика. Отдавая должное за моё выздоровление, она тем не менее выставила тебя таким монстром! А я, скотина, фактически в это поверил.

— Да… Твои глаза тогда были такими ненавидящими! Не могу их забыть.

— Саш… Ну не надо… Лучше избей меня до полусмерти! Я помню каждое слово, которое тогда тебе сказал. Прости, но в тот момент мне хотелось сделать тебе побольнее.

— Тебе это удалось, — я хмыкаю и не удерживаюсь от подкола: — Другой бы на моём месте давно бы уже нашёл верёвку и крюк. Будь я послабее, это бы и сделал.

Очевидно, словесная оплеуха оказалась слишком крепка. Ванька замолкает, и его голова на моём плече начинает вздрагивать.

Понимаю, что переборщил. Крепче его обнимаю, поворачиваюсь и целую в лоб.

— Ну Ванюха… Ну прости меня…

— Да ладно… — он откровенно всхлипывает. — Я сам не знаю, что тогда со мной происходило. Это был не я. Вернее, именно я стал монстром. Я же тебя предал!

— Ну а как вы расстались? — задаю я нечестный вопрос, поскольку кое-что знаю.

— Всё банально. Где-то через два месяца нашей совместной жизни мы начали ссориться. Первый раз это произошло из-за Кольки. Это её сын. Такой классный парень! Ему три года. Мы с ним сразу поладили. Он так любил со мной играть! С работы приду, а я в больнице у Кирилла Сергеевича санитаром работал, за день набегаюсь, ноги гудят, а Колька мне уже свои игрушки тащит. Повожусь с ним — и всё как рукой снимет. Так вот, первый раз из-за него поругались. Света его ударила, а я пожалел, прижал к себе, и её это взбесило. Потом ещё, ещё… Она всё настаивала, чтобы мы с ней ко мне в Питер переехали. А я, будто кто-то меня хранил, отказывался. И из-за этого были ссоры… А потом появился Витя… и она мне велела, чтобы я забирал свои шмотки и катился…

— Понятно…

— Ты, Сашка, умный… Объясни мне тогда, как могло так получиться?

— Объясню. Только сперва пойду на кухню покурю.

— Я с тобой! — это опять звучит по-детски, как тогда, давно, когда он объявился.

— Во! Видел? — и скручиваю ему под нос фигу.

— Саш… Я даже согласен на два лишних укола, — Ванька грустно смеётся. И мне приятно, что он смеётся. Эти перепады настроения… Пацан! Совсем пацан!

— Ладно, чёрт с тобой! Только завернись в одеяло.

На кухне закуриваю. Ванька, шевеля ноздрями, старается вдохнуть дым от моей сигареты. Пусть. Главное, чтобы сам не курил, по крайней мере, пока не поправится.

— Саш… Ну объясни…

— Что ж тут объяснять… Заколдовала она тебя! Она — обычная ведьма.

— Сашка, ты смеёшься надо мной!

— Ванюха, я говорю совершенно серьёзно. У нее очень сильное биополе, гораздо сильнее твоего. И она тебя подавила. А когда поняла, что использовать тебя в качестве средства передвижения в Питер у неё не получилось, ты стал ей неинтересен.

— Наверное, ты прав. По крайней мере, в отношении средства передвижения.

— Понимаешь… Есть категория людей, которые всегда в поиске. В поиске слабых для их дальнейшего использования. Я это понял буквально с первой встречи с ней. Такие люди, и она тоже из их числа, сразу чувствуют того, кто сильнее, и объявляют этому человеку негласную войну. И она мне её объявила. Полем боя стал ты…

— Так что получается, что она победила? Ну раз всё так…

— Получается, что да. Хотя если ей не удалось тебя использовать для переезда в Питер, то не совсем. Наверняка было так: сначала она подавила твою волю лаской, потом начался процесс внушения, поощрения и так далее. Её могло бы извинить то, что большинство таких людей делают эти вещи неосознанно, это их стиль жизни. Они, как правило, эгоцентрики, то есть искренне считают, что остальные должны жить только для них. Но в твоём случае она изначально знала, что ей от тебя надо, и шла прямо к своей цели.

— Обалдеть, — бормочет Ванька. — Ты её видел всего пару раз, а рассказал о ней так, будто знаешь всю свою жизнь. Ты настолько точно её охарактеризовал!

— Ванюха, это всё из курса психологии, который я прочёл месяц назад.

— Сашка… Родной мой… Ты такую ношу с меня снял! — в его голосе звучит горечь. — Вернее, одну снял, а другую положил. Ты меня пытаешься оправдать… Зачем?

— А ты не сильно радуйся. Я про тебя ещё не всё сказал, ну и про себя тоже. Ты в этой ситуации, будучи тепличным растением, человеком, которого я сам избаловал в своей теплице, глядя на прелести не познанной тобой женщины, распустил сопли и, ни о чём не думая, пошёл у неё на поводу. Как осёл за морковкой. Так ведь?

— Так… — Ванька съёживается внутри одеяла. — Именно так!

— А я, увлёкшись медициной, то есть тем, что мне интересно, напрочь тебя забросил. Тоже хорош… Не нашёл времени вытащить тебя из ямы, куда Света тебя утянула. А когда спохватился, то было поздно. Ты уже был в её полной власти. Так что и моя вина в этом тоже есть, и она достаточно велика. Поэтому мы квиты! Ладно, пошли в кровать.

— Что бы я без тебя делал в этой жизни… — бормочет он укладываясь.

— Больше бы думал, — отрезаю я.

— Саш… Скажи… Я тебя тогдашнего… ну прежнего… совсем потерял?

Такая постановка вопроса ставит меня в тупик.

— Знаешь… Сейчас настала моя очередь рассказывать, а уж потом ты сам, вернее, мы вместе решим, прежний я или не прежний. Хорошо?

— Хорошо… — очень напряжённо выговаривает Ванька.

— Я начну с главного. У тебя есть племянник. Зовут его Серёжа. Ему полгода.

— У тебя появился сын!

Не могу не посмотреть на его реакцию. У него счастливое лицо!

— Сашка! Это же здорово! Знаешь, после того как я повозился с маленьким Колькой, я понял: дети — это прекрасно!

— Ты это серьёзно говоришь? — я реально опешил от того, что вижу и слышу.

— Абсолютно! Ты удивишься, но я так этому рад! Меня всегда грызло, что, занимаясь только мной, ты не имеешь семьи и детей, — смущённо говорит он и добавляет: — Я же понимаю, что моя реакция тогда, в спортзале, на твою подругу у тебя отложилась…

Однако… Он сказал то, о чём я думал.

— Мы с Дашей познакомились, когда ты был в Булуне первый раз. Я ничего тебе не говорил, потому что не знал, как ты на всё это отреагируешь, действительно памятуя мою историю с Ниной. Прости меня… Она родила, когда мы были в Булуне второй раз.

— Она тебя любит?

— Да. Но жить со мной пока не хочет. Говорит, мы с ней оба сильные люди, и дальше — про возможность вулканической жизни таких людей на одной площади.

— А ты её? — совсем напряжённо спрашивает Ванька.

— Люблю. Только понимаешь… Ты мне снился, даже когда тебя не было рядом. И сейчас снишься! А её во сне я видел, может, раз-другой… Я тебе ответил?

Он сосредоточенно молчит, и я не знаю, как это толковать. И вдруг…

— Саш… Ты не жалеешь, что когда-то со мной связался? Только честно!

— Ты действительно идиот, Ванюха. Идиот с куриными мозгами, — сгребаю его в охапку. — Братишка… У нас с тобой всё на генетическом уровне. Пуповина какая-то…

— Сашка, я тебя очень люблю, — бормочет он. — Ты мне покажешь племянника?

— Обязательно. Пусть он познакомится со своим дядькой.

— Саш… А мы сейчас вместе? Это так?

— Это так. Мы вместе, и мы с тобой — семья.

— Тогда прошу тебя: забудь про мои глаза там, в Булуне! Ты — мое всё! Больше у меня никого нет, да и вряд ли будет.

— И ты моё всё… Это правда. А будет или не будет… Жизнь долгая. А сейчас давай-ка, «мое всё», на горшок и спать! А я перекурю — и тоже.

* * *

Сам себе хвастаюсь: почитав литературу, правильно определил необходимые витамины, которые должны сопутствовать антибиотикам. Анастасия Ивановна, которой я звонил, согласилась с моим выбором. Сейчас делаю Ваньке очередную порцию уколов.

— Ты меня уже всего исколол, — ворчит он, подставляя нужные места. — Как я потом сидеть-то буду?

— Я же тебе грелку даю, чтоб там всё рассасывалось. Так что терпи. Ещё пара дней, и, наверное, всё закончится. Отвезу тебя…

— На кладбище? — перебивая меня, радостно спрашивает братишка.

Ну вот… Как только стало легче, он не упускает возможности меня подколоть.

— Идиот! На рентген я собрался тебя везти. В свою академию.

Я действительно попросил Юрия Степановича договориться с пульмонологией насчёт рентгена и общего осмотра Ваньки специалистом.

— А, я понял! — и сияет. — Таким путём ты хочешь проверить, есть ли у меня мозги. Давай. Просветили, а там — пусто! Во класс! И с меня взятки гладки!

— Иди ты!

— Извини… Не могу… Я в бессрочном отпуске и вообще сменил профессию, — блаженно улыбается, понимая, что сегодня все его шутки проходят на «раз».

Махнув рукой, иду подогревать ужин. Появляется Ванька, завёрнутый в одеяло.

— Саш, ну давай я чего-нибудь поделаю. Что ты всё сам да сам…

— Самое лучшее, что ты можешь сделать, — это лечь обратно в кровать.

— Я нормально себя чувствую. Ты же сказал, что хрипов не слышишь.

— Это я сказал. А надо, чтобы тебя ещё посмотрел пульмонолог.

— Пульмо… кто?

— Пульмонолог. Это, если можно так сказать, лёгочник.

Да… Видно, братишку сегодня так просто не унять. Стоит с заумно-хитрым видом.

— Понял. Значит, лор — это ушник, окулист — это глазник, пульмонолог — это лёгочник, гинеколог… Саш… А как гинеколог по-русски будет? — звучит невинно.

— Ты сам уйдёшь, или тебе дать пинка в твою исколотую жопу?

— Ухожу, ухожу… — пятясь к двери, он хихикает.

— Правильно делаешь, что пятишься, — мне уже самому стало весело. — А то смотри… Шприцы у меня здесь, на кухне.

— Всех жоп не переколешь! — гордо восклицает Ванька и скрывается в комнате.

Какое-то время всё спокойно.

— Саш… — раздаётся из комнаты. — Тебе кто твою бухгалтерию сейчас делает?

— Угадай с трёх раз, — отзываюсь я.

— Тут и угадывать не надо. Давай-ка, неси всё мне. Займусь.

Это просто отдушина! Если братишка этим займётся, то у меня освободится время.

— Спасибо тебе, Ванюха! — кричу из кухни. — Ты даже не представляешь, насколько ты меня выручишь. Мне ведь надо ещё очень много учить и сдавать.

— Представляю, — со вздохом отвечает он. — Потому и предложил.

После нашего ночного разговора Ванька повеселел. Я это вижу и очень рад тому, что он потихоньку становится прежним.

Мы в пульмонологии больницы академии.

— Когда, говорите, у него началось воспаление? — спрашивает заведующий этим отделением, тоже профессор, просматривая заключение рентгенолога.

— Недели две назад.

— Странно… — бормочет завотделением, снова прослушивая Ваньку. — У него всё чисто… Ну-ка, подышите интенсивно.

Он дышит полной грудью.

— М-да… Постойте… — профессор внимательно смотрит на меня. — Это что, вы тот самый… Александр Елизов? Ну мне говорили… И Сергей Петрович говорил как-то…

Вид у него такой озадаченный, что мне становится весело.

— Не знаю… Наверно, тот самый, — не могу подавить улыбку.

— Ну вы ещё у нас в академии на экстернате. Да?

— Да. Сдаю потихоньку.

Завотделением наконец улыбается и протягивает руку.

— Меня зовут Николай Васильевич. Поздравляю, коллега. Ваш больной — не больной. Я, конечно, наслышан, но все эти методы… И всё-таки поздравляю!

На всём пути обратно к машине Ванька странно молчит и всё поглядывает на меня.

— Что ты смотришь? Скажи что-нибудь! — не выдерживаю я.

— Уважуха… — произносит он. — В какой-то степени я даже завидую.

— А ты почаще болей, так я на тебе ещё лучше натренируюсь.

— Нет, Сашка… Я завидую, потому что мне тоже очень хочется заниматься тем, что мне интересно. Не зря же я учился! Только где работу найти?

— Так ищи! Теперь ты здоров и можешь этим заняться. Только завтра мы с тобой одеваться поедем. Ты же у меня опять раздетый, а тебе нельзя мёрзнуть.

— Понял… — и заявляет ехидно: — Настанет и мой час. Ты посмотри, как сам-то ходишь. Чуть ли не бомж. Устроюсь, заработаю и тоже буду тебя таскать за шмотками.

— А я не возражаю.

— Слушай, а давай сегодня отпразднуем?

— Ну тогда едем в супермаркет!

…Сидим с Ванькой на кухне и празднуем.

— Ну, за твоё возвращение, хоть и запоздало… — и поднимаю «нашу» рюмку.

— Угу… — он неуверенно кивает. — Только я сам ещё не понял, вернулся ли, а если вернулся, то куда и кем? Знаешь, когда я болел, а ты, бедняга, пытался один поспеть по всем делам, оставляя меня одного, мне оставалось только лежать и думать. Думать о нас с тобой… Понимаешь, мы оба за это небольшое время стали совсем другими! Мы изменились, Сашка. И наверное, к сожалению, возврата к прежнему состоянию быть не может! Тогда, давно… ты окружил меня такой заботой, таким теплом, что действительно стал мне всеми утраченными родственниками в одном лице. Чисто подсознательно я воспринимал тебя как любящую няньку, что ли… Ты меня тогда просто упаковал в ласку и тепло. Я каждый момент чувствовал тебя рядом, даже если ты был где-то. Но я же всё это сам и сломал там, в Булуне… — это говорится очень взвешенно и с нотками горечи.

— Ты хотел бы вернуться к тому состоянию?

— Не знаю… — Ванька поднимает на меня глаза. — То состояние требовало от меня меньшего. Сейчас же всё по-взрослому. Но это и справедливо! Так и должно быть! И вместе с тем, Сашка, мне порой хочется прижаться к тебе и так стоять, стоять… Я так жажду твоего тепла!

Надо же! Прозвучало именно слово «жажду»…

— Оно от тебя никуда не делось и не денется, хотя и я тоже изменился. Теперь есть Даша, есть мой сын… Может, тебя именно это смущает?

Задавая этот вопрос, ощущаю в себе некоторый напряг.

— Как ты мог такое подумать? — звучит укоризненно. — Я готов всем пожертвовать ради твоего душевного комфорта и покоя. Ты это заслужил. Я в этом убеждён!

Чокаемся и пьём. Какое-то время сидим молча. Ясно, что все эти вопросы Ваньку грызут давно и он не может найти на них ответы. А я тоже их не знаю.

— Саш, — нарушает он это молчание, — я снова спрошу тебя о том же. Скажи мне честно, ты сможешь быть со мной прежним?

— Тебе это действительно необходимо? — отвечаю я вопросом на вопрос.

Задумывается, и молчание длится долго. Понимаю, что это наверняка последние брызги его прошлой жизни. Убеждён в необратимости происшедших в нём изменений!

— Я тебя очень люблю, Ванюха, как самого близкого мне человека, — не дождавшись ответа, прекращаю паузу. — Это совсем не потому, что ты мой брат, а потому, что это — ты! Ты же сам сказал, что мы с тобой изменились. Давай принимать это как данность. И твоя выходка в Булуне здесь совсем ни при чём. Свету можно даже поблагодарить. Она повернула тебя на правильные рельсы, открыв по сути новый мир. Согласен?

Он молча задумчиво кивает.

— Ты действительно вернулся. Вернулся, потому что ты тоже… «моё всё». Ты должен знать, что я люблю тебя и никогда не позволю ничему плохому с тобой случиться. Это я тебе говорю как старший в тандеме.

— Понял, — опять кивает и продолжает: — Но и ты должен знать, что и я очень тебя люблю и никогда не позволю ничему плохому с тобой случиться. Говорю тебе это как младший в тандеме. Я за тебя отвечаю не меньше, чем ты за меня. Так и знай! — делает паузу и с улыбкой меняет тему: — Короче, когда ты мне племянника покажешь?

— Как с Дашей договорюсь…

— Если честно, то я этого жду с нетерпением, — и опять меняет тему, подводя своеобразную черту: — Ты обратил внимание, что мясо я сделал совсем по-другому?

— Не знаю… Мне очень нравится.

— На тебя только продукты переводить. По-моему, даже если тебя кормить каждый день одним и тем же, ты этого не заметишь, — звучит ехидное замечание.

Теперь, когда братишка пришёл в норму, я наконец могу спокойно заняться другими делами. Пришлось снова составлять на работе рваный график, поскольку начались практические занятия по травматологии. Этому по книжкам не научишься и экстерном не сдашь. Интересная штука! Например, те же кости, которыми я раньше занимался на интуитивном уровне. Теперь я учусь их совмещать после перелома и ставить гипс. Ещё много другого — и тоже интересного. Причём интересного настолько, что я упросил преподавателя задержаться со мной и закидал его разными вопросами. По-моему, это его даже порадовало. Всё-таки заниматься тет-а-тет куда приятнее и полезнее, нежели в толпе.

А насчёт Ваньки… Сейчас главное — помочь ему встать на ноги. Если он почувствует себя сколько-нибудь значимым в этой жизни, то сразу должна измениться его самооценка, а значит, возможно, и энергетика. Забавно… Это даже походит на эксперимент.

Захожу в квартиру. На кухне вовсю шкворчит, ведь Ванька там воцарился снова.

— Ну, чего у тебя? — интересуюсь из прихожей.

— Да опять непруха! — ворчит он. — Обошёл три фирмы, и везде вежливый отказ.

— Слушай, Ванюха, а может, тебе начать готовиться в университет? Голова у тебя варит, надо высшее получать!

— Сашка… Дорогой ты мой… — подходит и заглядывает мне в глаза. — Я больше от тебя жертв не приму. Стыдно мне! Понимаешь?

— Ну какие там жертвы… — даже не знаю, что ему ответить.

— А такие! Ты что, будешь вкалывать на пяти работах и тянуть взрослого обалдуя? Не забыл случаем, что у тебя теперь есть Даша и Серёжа?

— На всех хватит, не волнуйся, — бурчу я.

— Нет, Сашка… Я буду учиться вечером, а днём буду работать! Я найду работу!

* * *

— Саша, — завотделением останавливает меня в коридоре. — Сергей Петрович хочет с вами встретиться и поговорить о ваших успехах.

— Да какие там успехи! — машу я рукой.

— Вы неправы. Если поставить опыт на двух пациентах, где одного оставить контрольным, то есть лечить его традиционно, а другого будете лечить вы, сроки и качество исцеления будут в вашу пользу. Я исподволь сравнивал.

— Юрий Степанович! Теперь я отвечаю вам как представитель точных наук, то есть как инженер. Опыт, о котором вы говорите, в любом случае будет, если хотите, нестрогим. Разные организмы, разное течение болезни. Для большей строгости вам пришлось бы взять двух клонов.

— Знаете, Саша, вы рассуждаете, как учёный, — он говорит задумчиво, — Может, поэтому мне с вами и интересно. Но всё-таки найдите время и позвоните ректору.

А что я, собственно, сделал в этой больнице? Если честно признаться, то у Кирилла Сергеевича мне было интереснее, потому что там были разные случаи и обстановка была доброжелательная. Здесь я тоже работаю увлечённо, и кажется, мои пациенты относятся ко мне очень тепло, но не могу понять, чего тут не хватает. За почти пять месяцев работы я всерьёз попользовал только шестерых. Остальные были как-то не так… Правда, результаты, наверное, неплохие. Даже тот самый охранник, которому я лечил простуду, долго жал мне руку и говорил, что практически сразу поправился. Но всё равно…

В кабинете Сергей Петрович предлагает сесть за отдельный стол.

— Это чтобы мы не разговаривали как начальник с подчинённым, — поясняет он. — Должен вам сказать, Саша, что я распорядился докладывать мне о ваших делах. Поэтому наслышан. Всё на «отлично» — это прекрасно! Мне даже рассказали, как вы мучили вопросами вашего преподавателя по травматологии.

— Извините… Мне было очень интересно.

— Так это же и хорошо! Повторяю: если хотя бы половине наших студентов было интересно так, как вам, у нас были бы лучшие в мире врачи. Короче — так держать! Кстати, на Николая Васильевича вы тоже произвели впечатление.

— В пульмонологии?

— Да. Не хотите поменять специализацию? — ректор, шутя, хитро прищуривается.

— Знаете, если я пациенту для лечения буду предлагать спать с собой в обнимку, то думаю, меня неправильно поймут.

Сначала смеёмся вместе, а потом Сергей Петрович становится серьёзным.

— А вот с этого места прошу поподробнее.

Рассказываю, как лечил Ваньку своим полем, лёжа с ним рядом. Рассказываю про маленького Вовку. Про свои умозаключения на эту тему.

— Слушайте, опять вы меня удивляете. А Ваня — это тот, о ком писал Кирилл?

— Да, это он, мой сводный брат по отцу.

— Ну и как он сейчас себя чувствует?

— По здоровью — нормально. Снова гантели стал таскать, а вот с его настроением — проблема. На работу устроиться не может. Он программист. Колледж закончил. Хочет поступать в университет на вечерний. Думаю, из него толк выйдет. Серьёзный парень.

— Серьёзный, говорите… А на работу устроиться не может. Ну и времена нынче! — ректор вздыхает и неожиданно бросает: — А давайте его к нам, в академию? — и видя мой непонимающий взгляд, объясняет: — Мы начали создавать у себя корпоративную сеть, и ваш Ваня может пригодиться. Устроит это его? Зарплаты ведь у нас не ах…

— Конечно, устроит! Ему бы хоть зацепиться!

Меня охватывает радостный энтузиазм, оттого что есть возможность пристроить Ваньку. И не просто пристроить, а дать ему возможность поучаствовать в деле с самого начала. Более чем уверен, что потом у него всё получится. Может, я опять в будущее заглядываю? Ведь моя уверенность, как мне кажется, проистекает не от головы…

Влетаю в квартиру.

— Вань! Ванюха! У тебя есть работа!

— С чего это вдруг ты так решил? — недоверчиво спрашивает он из кухни.

— На! — я протягиваю ему листок бумаги, где написано, куда и к кому Ваньке надо завтра подойти в академии. — Сам ректор написал! У них там корпоративная сеть создаётся. Так что ты сможешь с самого начала…

Коротко рассказываю Ваньке про встречу с Сергеем Петровичем.

— Сашка… Спасибо! Всё! Завтра с утра бегу туда! — поднимает на меня глаза и так ехидненько заявляет: — Теперь по очереди на кухне дежурить будем… А?

— Тебе же хуже, если я снова займусь готовкой! — отвечаю ему в тон.

— А вот об этом я не подумал… Я же гурман! — смеётся братишка.

Вместе с Дашей и Серёжкой гуляем. Я качу коляску, а Даша держит меня под руку.

— Ой, Сашка… Хорошо-то как! — и прижимается к моему плечу.

— И мне очень хорошо.

— Ваня-то как? Устроился?

Мне приятно, что она проявляет интерес к Ваньке. Я о нём ей много рассказывал. Даже про его неудачный роман в Булуне.

— Да. Уже целых четыре дня работает. Аж светится весь! Вечерами там сидит. Ему сейчас всё в охотку. Истосковался.

— Я очень рада и за него, и за тебя. Ещё одну проблему тебе удалось разрулить.

— Дай бог, не последнюю. Без проблем жизнь пресна и тосклива.

— Я тоже так думаю, но большого количества проблем тебе не желаю. Вообще займись наконец собой! Отощал, осунулся… Если ты мне своего брата представишь, я ему накажу, чтобы за тобой следил, — со своей замечательной улыбкой говорит Даша.

— А ведь Ванька всё просит ему племянника показать. Разрешишь?

— Я не против. Как-нибудь приезжайте вместе. Заодно и познакомишь меня.

…Сегодня суббота, мой день дежурства по кухне. Ваньки не видно и не слышно. Вернее, слышно только, как клавиши компьютера щёлкают. Заглядываю в комнату и вижу затылок и слегка ссутулившуюся фигуру. Балдею от вида работающего братишки. Он резко переменился. Энергия бьёт ключом. Таскает работу домой и сидит вечерами. Парень ловит кайф от востребованности. Моя бухгалтерия аккуратно лежит стопочкой на том же столе, где он работает. Подхожу и забираю документы, чтобы заняться самому.

— Так! А ну-ка положил на место! — тихо приказывает Ванька, не отрываясь от клавиатуры.

— Ванюха, у тебя же нет времени, — оправдываюсь я.

— А вот это уже я сам разберусь! Понял? Я сказал, что буду тебе в этом помогать — значит, буду. Давай, давай… Клади назад! — он сам берёт бумаги из моих рук и кладёт на место. — Кстати, обедать когда будем?

Я понимаю, что попал. Это действительно мой брат. Те же гены. Он тоже умеет командовать, когда это нужно. С этим надо считаться. А вообще-то это здорово!

За обедом рассказываю Ваньке про гуляние с Серёжкой и про приглашение Даши.

— Ну как? Съездим?

— Отлично! Только без подарков не поеду. Надо обязательно что-нибудь купить.

Даша гуляет с Серёжкой подальше от своих окон, чтобы отец не увидел нашей встречи. Он до сих пор меня видеть не хочет. Не знаю, как выстраивать с ним отношения.

Подходим. Она медленно катит коляску.

— Привет! — я слегка обнимаю её и целую.

— Здравствуйте… — осторожно здоровается Ванька.

— Ой, здравствуйте! — Даша улыбается и, увидев в его руках цветы, которые выбирал он сам, всплёскивает руками. — Спасибо!

— Тут вот Серёже ещё… — смущённо бормочет братишка, показывая свёрток.

— Ну и подари племяннику! Сам! — предлагает она.

Вынув из полиэтиленового мешка, он протягивает Серёжке ярко-красную погремушку, которую долго и придирчиво выбирал, всё мне объясняя про китайские вредные игрушки, которые дети суют в рот. Требовал сертификат… Дальше происходит невероятное. Серёжка, отдав должное погремушке, улыбается и тянет к нему обе ручонки!

— Он что? — оторопело оборачивается Ванька к Даше.

— Просит, чтобы ты взял его на руки. Я такого ещё не видела. Он улыбается!

Она, видимо, тоже озадачена Серёжкиным поведением. У меня на руках сын сидит спокойно, но сам не просится. А чтоб он улыбался, я вообще вижу в первый раз.

— Давай, если ребёнок просит! — подсказываю я.

Братишка осторожно вынимает малыша из коляски и берёт на руки. Серёжка тут же начинает трогать за воротник Ванькину куртку, мочку его уха, тычет пальчиком в нос.

— Бы!.. Бы!.. — повторяет он при этом.

— Что бы это могло значить? — спрашиваю я Дашу.

— Думаю, что Ваня ему понравился больше, чем мы с тобой, — с улыбкой объясняет она. — А если человек ребёнку сразу понравился, то это ему лучшая характеристика.

Ванька, наверное, этого и не слышит, потому что вовсю занимается племянником. Даёт ему подержать свой палец, целует в нос… Короче, они довольны друг другом.

Едем обратно, домой. Ванька сосредоточенно молчит, сидя на правом сиденье.

— Ты чего погрустнел? — интересуюсь я.

— Классный у вас сын. Так бы всю жизнь и таскал его на руках. Я даже Светиного Кольку вспомнил. Так мне приятно с детишками возиться!

— Так сделай своего.

— Сашка… Ты же всё знаешь! Когда ещё у меня кто-нибудь… случится… — он грустно вздыхает. — Ну как я определю, что не ошибся? Я уже понял: вероятно, есть женщины, которые не созданы для семьи. Света, например. А Даша… Она совсем другая!

— Откуда ты знаешь? Ты же её видел только час, да и то всё время с Серёжкой занимался. Кстати, ты точно ему очень понравился.

— Насчёт Даши я сразу всё понял. А Серёжка… Я уже его люблю. Ты меня иногда бери с собой, если можно…

— А чего ж нельзя! Можем и вместе ездить.

— Знаешь, как мне хочется иметь сына или дочку… Чувствовать ручонку, которая держит твой палец. Держать за эту ручку, когда дитё топает рядом. Знать, что, когда ты придёшь с работы, на тебя влезут и будут играть с тобой в лошадки…

Теперь молчу я, ведь мне это тоже недоступно. Даша не хочет, чтобы мы жили вместе. Да и Ванька как же? Да, разбередил братишка своими мечтаниями…

Сегодня наступит Новый год.

К Даше и Серёжке мы с Ванькой уже съездили и поздравили. Я был в роли пассажира. Ох и натерпелся! Старался не показывать своих впечатлений от его езды, чтобы он не закомплексовал. Подарили подарки, шампанское. Дома позвонили Кириллу Сергеевичу в Булун и тоже поздравили. Сейчас трудимся на кухне. Командует, конечно, братишка.

— Ты можешь резать мельче? Это же салат, а не суп! Ох, Сашка… Сколько тебя учить? Если бы ты так постигал свою медицину, то я бы тебя к больным на пушечный выстрел не подпустил! Ты — кухонный коновал! Понял?

— Согласен быть коновалом, но только на кухне. Так что терпи! Перед курантами поднимаем рюмки с водкой.

— Ну, Ванюха… Ещё один год прошёл. И снова… трудный.

— Да уж, — со вздохом соглашается он. — Саш, давай не будем вспоминать то плохое, что было в этом году. Хорошо?

— Вообще-то я и не вспоминаю.

Хрустальные рюмки приятно звенят…

— А вот когда шампанское из стекла будем пить, то звук будет, как у морских камушков под водой, — задумчиво улыбается Ванька. — Родители меня возили в детстве. Пока живы были… Жаль, в этом году я так и не приезжал на кладбище.

— Я там был. От тебя цветы положил.

— Сашка… — он выдыхает, замолкает и только смотрит на меня своими глазищами. Грудь у него ходит ходуном — вот-вот разрыдается. Подхожу к нему и обнимаю…

Под куранты открываю шампанское.

— Ну, Ванюха, с Новым годом!

— С Новым годом, Сашка! Пусть в этом году Бог убережёт нас от потрясений!

— Точно. Не хотелось бы… повторений, — ворчливо соглашаюсь я, хотя и понимаю, что жизнь штука такая, что никогда не знаешь, где она тебя с размаха припечатает к какой-нибудь стенке.

* * *

Странный у меня пациент. Вроде лечу ему позвоночник, но вижу тёмное пятно в районе лёгких. Оно совсем не такое, как я привык видеть при всякого рода воспалениях, и именно это пятно втягивает мои пальцы, мои руки… Чуть не всего меня самого. Ещё даже и холод оттуда… Дышит он плохо, и цвет его лица какой-то землистый. Так устаю после него! Сил никаких нет. Пытаюсь восстановиться, как это делаю обычно, и не получается! Что-то тут не то. Даже страшновато. И интуитивных подсказок я никаких не ощущаю, кроме неосознанного страха.

Еле еду. О-ох… Будто что-то навалилось. Скорее бы наш двор. Надо парковаться. Не могу… Иначе, чувствую, до дома не доберусь. Ага… Сигнализация… Что же лифт так ползёт… Такая тяжесть… И холод… Как ватный весь… Ноги подгибаются. Скорее бы… наш одиннадцатый этаж… О-ох… Нажимаю кнопку звонка. Ключи достать сил нет.

— Сашка! — Ваньку вижу как в тумане.

— Ваню… ха… О-ох-х… Плохо…

Пол летит на меня… Видно, братишка меня всё-таки поймал…

— Сашка… Что с тобой? Скажи хоть слово!

Сказал бы, если б мог. Только язык будто примёрз. Он тянет меня в комнату. Проваливаюсь… Темнота… Душно!

…Открываю глаза. Сквозь пелену вижу Ваньку. Холодно…

— Сашка… Ну скажи что-нибудь…

— Холодно…

— Ты же не дышал почти совсем! Белый весь… Что с тобой? Ну скажи же!

— Плохо… мне… Очень…

Опять наваливается такая тяжесть! И себя я не чувствую.

— Плохо… Помираю я, похоже… Ухожу…

Свой шёпот слышу будто со стороны. Такой безразличный…

— А вот хрен тебе! — неожиданно зло выкрикивает братишка. — Не отпущу! Ты меня спросил?! Не отпущу! Понял? — наваливает на меня всё, что можно. Приоткрыв глаза, я вижу, что он стоит в растерянности. — Я сам буду тебя греть!

Лезет под все покрывающие шмотки ко мне. Так, прижал… Он тёплый… Опять куда-то проваливаюсь. Темно… Ничего не вижу. Что же со мной? Как мне тяжко! И холодно… Надо соображать. О-ох… Думай, голова, думай… Похоже, заигрался я с энергетикой. Это не совпадение… с этим больным… Так там же рак! Точно! Мои руки так втягивало… И невозможно было накачать… Пытаюсь открыть глаза. Всё плывёт…

— Сашка… Что я могу сделать? — братишка заглядывает мне в глаза и вдруг решительно: — Я буду звонить Юрию Степановичу! Где его телефон?

— В книжке… — и опять проваливаюсь.

…Рука на лбу. Какие веки тяжёлые…

— Саша… Что с вами? Что чувствуете? — кажется, это Воронов. Запах какого-то лекарства. Видимо, уколы…

— Холодно… Темно…

— Ваня, наполняйте все пластиковые бутылки, какие есть, горячей водой и обкладывайте его. Быстро! Пульса почти нет. Надо ещё адреналин колоть!

Теплее стало…

— Юрий Степанович… Коха надо сюда… — бормочу я. — Илью… Анатольевича… Коха… Телефон в книжке…

Опять проваливаюсь…

— Саша, ты меня слышишь? — звучит знакомый скрипучий старческий голос.

— Да… — и опять проваливаюсь. Пытаюсь открыть глаза. Не могу…

— Вот до чего себя довёл… — доносится до меня. — А силища-то какая у него! И всё поле в дырах. Не уберёгся… Хорошо, я того отключил. Ведь так и вытягивал…

Что-то странное со мной творится. Будто летаю… Теплее стало…

— Знаете, Юрий Степанович, он, не умея почти ничего, до многого дошёл сам. Но силища какая! Без подготовки всё… Вот и образовался ток к больному. Хвост целый!

Значит, при онкологии они тянут из лекаря… по этому хвосту… Надо учесть. Может, и другие болезни?

— Ваня, давайте ему много пить. У него будет жажда. Вон губы какие сухие.

Пытаюсь открыть глаза, ведь мне уже стало легче. Туман… Силуэты…

— Смотрите, Илья Анатольевич! Глаза открыл! А ведь вы сказали, что поставили запрет! И порозовел слегка. А то, как труп, был зелёный, — слышу голос Воронова.

— Я же говорю — силища. Саша! Ты нас видишь?

— Почти… — шепчу я, пытаясь рассмотреть силуэты.

Юрий Степанович и Илья Анатольевич… Руками водит…

— Здравствуйте… — шепчу я. — Спасибо…

— Одним «спасибом» не отделаешься, — ворчит Кох, продолжая водить руками. — Уже сутки над тобой колдую. Да и все мы тут… Вон, Ваня всего четыре часа спал за это время. Всё твое роскошное поле в дырках! Выучиться надо было сначала, юноша, а потом уже… Да ладно… Вот когда встанешь, придётся снова ко мне на уроки ездить. Чтобы по крайней мере знал, как защищаться, чтоб на себя не брать.

— Ну-ка, Саша, давайте я вас послушаю и пульс посмотрю, — Воронов садится на край тахты и начинает тыкать в меня фонендоскопом, потом щупает пульс. Почему-то у меня в голове возникают две цифры — девять и пять…

— Девяносто пять… — шепчу я.

— Да… Девяносто пять, — несколько оторопело говорит Юрий Степанович. — А откуда… Ах да! Опять вы со своим…

— Я же говорю — силища! — с каким-то смаком произносит Кох. — Даже в таком состоянии…

— Ну сердце вроде пошло нормально. Правда, частит…

— Это от слабости, — комментирует Илья Анатольевич и обращается ко мне: — Саша, не надо мне сопротивляться. Посмотри мне в глаза, и потом ты будешь спать крепко и хорошо, — он оборачивается к Ваньке. — Ваня, вы ложитесь или садитесь рядом, спать вам сегодня, наверное, опять не придётся. Надо наблюдать и слушать. Проснётся — дадите попить. Есть пока не давать! Я сейчас поеду домой, отдохну, но завтра, а вернее, уже сегодня, если будет нужно, приеду опять. Юрий Степанович, вы меня отвезёте?

— Конечно, Илья Анатольевич!

— Саша, смотри сюда!

Смотрю на Коха и вижу тёмное пятно в левом подреберье.

— У вас что-то с поджелудочной? — тем же шёпотом спрашиваю я.

— Саша! Я пришёл сюда не на диагностику! — взрывается он. — И смотреть я просил мне в глаза, а не на меня! Про панкреатит я и сам знаю. И то, что ты это даже сейчас видишь, конечно, прекрасно, но у тебя не будет никакого будущего, если ты сам не будешь лечиться, в том числе и от своих глупостей! Ясно?

— Ясно… — я вздыхаю, пытаясь улыбнуться.

— Смотри мне в глаза. Ты лежишь на песчаном пляже… Светит яркое солнце, и ты чувствуешь, как его энергия вливается в тебя… Наполняет тебя…

Смотрю в глаза Коху. Веки тяжелеют…

— Ваня, от вас зависит всё! То, что он сейчас такой, не должно успокаивать. Всё может вернуться. Делайте всё, как я сказал. Традиционная медицина тут не поможет. В случае чего — мой телефон знаете…

Проваливаюсь, но совсем не так, как перед этим. Так хочется спать……Просыпаюсь. Ванька сидит рядом. Два глаза внимательно смотрят на меня.

— Проснулся, — выдыхает братишка и вскакивает. — Давай попей… — приподнимает мою голову одной рукой, а другой подносит стакан с соком. — Твой любимый…

Пить действительно хочется. Пью жадно.

— Сколько я спал?

— Всего пять часов. Сейчас почти десять утра.

— Почему ты не на работе?

— А ты не понял? Глупеешь прямо на глазах, — едко заявляет Ванька.

Мои губы сами растягиваются в улыбке.

— Наклонись, — прошу я, понимая, что наконец-то говорю почти нормально. — Ниже… Ещё ниже… — обнимаю…

— Сашка… Я так за тебя испугался, — жалобно говорит братишка, ложится рядом и тоже обнимает. — Боялся, что ты умрёшь. Ты был зелёный! И губы синие…

— Куда же я от тебя денусь… Кто же, если не я, скажет тебе, что ты идиот?

— Никто… — и… он целует меня в лоб. — Давай спи!

— Ты тоже.

— Фигушки тебе! Я следить за тобой буду, как Илья Анатольевич велел.

— Спи! Ничего со мной больше не случится.

— Заткнись и спи!

— Затыкаюсь… — я улыбаюсь. Мои прежние слова, сказанные во время Ванькиной болезни, ко мне же и вернулись.

Просыпаюсь. Вроде голова стала на место. И вижу отчётливее.

— Сашка… Хочешь пить? — Ванька наклоняется надо мной.

— Хочу встать.

— Фиг тебе! Зачем?

— А ты потом кровать сушить будешь? — ехидно отвечаю я вопросом и командую: — Давай помоги…

— Ну ладно… А вообще могу надеть тебе подгузник. Один ещё от меня остался.

— Иди ты… вместе с подгузником, — беззлобно ругаюсь я и пытаюсь встать сам.

— С подгузником — это извращение, — догадывается Ванька о смысле недоговорённой фразы. — Обопрись на меня…

Идём от сортира обратно. На кровать почти падаю. Слабость страшная. Смотрю на братишку. Синие круги под глазами. Сколько же он не спит? Сутки? Двое? Больше!

— Тебе надо поспать, Ванюха…

— Ничего. Я засну, а ты мне тут коньки отбросишь… — ворчит он.

— Теперь уже не отброшу.

— Нет уж! Илья Анатольевич велел — значит, нельзя! — сказал, как отрезал.

Понятно. Добром не удастся. Придётся идти на хитрость. Вдруг получится? Как это Кох со мной проделал? В глаза смотреть… Но надо осторожно, чтоб не догадался.

— Ладно, — говорю я примирительно. — Давай рядом ляжем. Хоть полежишь.

Послушно ложится рядом. Поворачиваюсь и внимательно смотрю ему в глаза.

— Родной мой, — шепчу я, стараясь не отпустить взгляда. — Спи, мой хороший… Всё теперь будет хорошо. Спи спокойно. Спи, ну пожалуйста…

Ванькины глаза медленно закрываются. Получилось! Пусть отдохнёт.

А теперь можно заняться собой. Как это Кох там говорил… Песчаный пляж… Яркое солнце… Его энергия вливается в меня… Больше… Больше… Ох… Спать хочется…

Жёстко послал Ваньку на работу, хоть и понимаю, что у него неприятностей не будет. Через Юрия Степановича он передал начальнику про причину своего отсутствия.

Слабость обалденная! Тело ватное, и когда надо встать, делаю это с трудом. Вот — лежу, накачиваю себя энергией и думаю. Братишка поехал на работу на моей машине. После того как он сам привёз сюда Илью Анатольевича, у него появилась уверенность в себе. Лишь бы не было самоуверенности. Да и вообще, не зря же парень права получал!

Понимаю Ваньку, который во время болезни лежал и думал. Это так здорово, когда никуда не нужно торопиться. Мысли текут спокойно…

Ванька… Как он испугался, бедняга, когда мне поплохело. Испугался, что я его покину и… перейду в лучший из миров. А ведь когда мы оплакиваем ушедших от нас дорогих людей, мы на самом деле оплакиваем не их, а самих себя. Нам жалко себя. Мы не думаем о том, что этим людям в том, другом мире будет наверняка лучше, чем в нашем неспокойном здешнем. Тогда, в первый момент, мы теряемся и не знаем, как нам без них жить. То есть фактически оплакиваем своё внезапно наступившее сиротство. Это потому, что любой из нас по сути своей — эгоист, в большей или меньшей степени. Так и Ванька… А как я могу его бросить? Как я могу бросить дорогого мне человека, за жизнь и судьбу которого я принял на себя ответственность, когда он действительно осиротел.

Братишка мой… За эти годы я прикипел к нему, можно сказать. Нам достаточно просто обнять друг друга, чтобы понимать, что мы вместе. А как он поощряет мои отношения с Дашей! Слава богу! Он стал другим, нормальным. Это же прекрасно!

Щёлкает замок входной двери. Появляется Ванька.

— Что-то ты рано, — подаю я голос с тахты.

— Меня отпустили. Пришлось, правда, взять кое-какую работу домой. Ну как ты?

— Слабость… Если честно, только до сортира и обратно. На большее сил нет.

— Я тебе покажу — большее! — он шутливо грозит мне кулаком. — Теперь ты у меня в руках. Теперь я командую! Сейчас вот тебя кормить буду. Небось проголодался?

Забавно так! Ванька освоился с ролью сиделки и, видимо, страшно этим гордится.

— Спасибо тебе, Ванюха. Мне так приятна твоя забота.

— То ли ещё будет! — он польщённо улыбается.

Пацан… Это я любя.

Братишка сидит и работает. Работает он очень увлечённо. Молодец! Лёжа на тахте, наблюдаю. Глаза слипаются… В сон тянет — значит, так и нужно. Буду спать.

Просыпаюсь. Ванька по-прежнему сидит за столом. Сколько я спал? Два часа. Чёрт возьми! Я же должен был поехать к Даше. Съездил… А деньги-то ей нужны!

— Вань, слушай… Мог бы ты съездить к моим? Деньги нужно отвезти. Ты вообще как сегодня до работы доехал?

— Нормально. Только один раз забыл на четвёртую перейти. Так и ехал весь квартал на третьей. У светофора спохватился.

— Ничего, придёт со временем. Так съезди, пожалуйста…

Ванька уехал к Даше. Хоть это сделаем.

Звонит телефон. Хорошо, он его около меня оставил!

— Ну как ты, Саша? — звучит в трубке голос Ильи Анатольевича.

— Слабость сильная. Ходить почти не могу.

— Ничего, через пару дней ты должен восстановиться. Следующий раз будешь знать, как к онкологическим соваться.

— Неужели это совсем бессмысленно? — задаю я интересующий меня вопрос.

— Практически. Мы при встрече с тобой об этом поговорим. Вот поднимешься — чтоб снова раз в неделю приходил ко мне. Понял?

— Понял, — и благодарно вздыхаю.

Опять звонок! Дорвались они там, что ли? Наверное, Воронов.

— Здравствуйте, Саша. Как самочувствие?

Точно — он!

— Здравствуйте, Юрий Степанович. Хреновато. Только до туалета добираюсь.

— Ну а сердце, пульс?

— Пульс семьдесят, сердце ровное, — докладываю я, прислушиваясь к собственным процессам.

— Ясно… А вашего пациента я выписал. Там действительно онкология четвертой степени. Вы, да и никто другой по нашей специальности ему помочь не сможет. У него все лёгкие поражены. Вот так! Делайте выводы.

— Юрий Степанович, там у Ваньки неприятностей из-за этих трёх дней не будет?

— Я специально связался с его начальником. Между прочим, без вас догадался, — добавляет он язвительно. — Могу вас поздравить — о вашем брате все говорят только очень хорошо. Сказали, что парень с мозгами и усердием. Это, наверное, у вас фамильное.

Опять звонок! «Даша звонит…» — проносится в голове. Беру трубку.

— Сашенька, здравствуй, — слышу я действительно голос Даши и понимаю, что дважды предсказал себе абонента. — Доигрался ты всё-таки со своей энергетикой! Ваня мне рассказал, как тебя откачивали.

— Ничего… Вон, великие врачи себе чуму и оспу прививали.

— Он ещё шутит! — возмущается она. — Ты за нас с Серёжей отвечаешь. Ты про это помни, пожалуйста, когда следующий раз экспериментировать захочешь.

— Ты всё-таки меня извини. Я постараюсь приехать через неделю. Думаю, что тогда уже поправлюсь.

— Ладно, поправляйся! Ещё хотела сказать: у тебя отличный брат. Ваня очень внимательный и добрый парень. И ещё очень заботливый.

— Это у нас семейное.

Ванька приезжает сияющий.

— Ой, Сашка! Серёга такой классный мальчишка! Опять меня за нос трогал. Сказать что-то всё хочет! Я ему говорю, скажи — дядя, а он — то бы, то гы…

Так приятно, что ему нравится мой сын. Надо его женить. Вот отец золотой будет!

…Хожу по квартире. Слабость ещё чувствуется, конечно. Хорошая у меня была встряска! Надо делать выводы. Моя энергетика, конечно, восстанавливается, но как-то слишком медленно. Правда, сегодня только четвёртый день после моего приключения. А у Ваньки-то, как стал работать, и настроение поднялось, и энергия ощутимо выросла. Я ведь, не привлекая внимания, измерил его поле. Значит ли это, что от душевного состояния зависит и энергетика? Вот когда у человека хорошее настроение, то он говорит: «Летаю, как на крыльях». Мне, естественно, тоже знакомо это состояние. И ведь всё тогда удаётся! Получается, что если человек стимулирует у себя хорошее настроение, то он стимулирует свою энергетику. А хорошее настроение нам создают приятные для нас события… Значит, надо их самим себе создавать! И вообще надо во всём искать позитив! В любом плохом есть что-то хорошее. Надо только найти это хорошее и на нём сконцентрироваться. То есть — «Улыбайтесь, господа!» Но ведь тогда все станут обычными янки. Эти как раз скалятся всегда, но я что-то не слышал про такие их супервозможности.

Уф-ф… Устал я от этой смеси психологии с философией. Спать хочется… Надо приводить себя в порядок, пока не началась сессия. Хорош я буду в таком состоянии!

* * *

Моя сессия завершилась. Поскольку экзамены я сдаю в семестре, то в сессионное время выполнял практические задания. Например — резал трупы в анатомичке. Любопытное занятие. Уверен, ни одна, даже очень хорошо иллюстрированная книга по анатомии не сможет сравниться с анатомическим театром. Правда, запашок… Ещё всякие химические опыты, которые теоретически не сделаешь. Все труды мне зачли, как первые два курса.

Возвращаясь домой, неизменно вижу Ванькин затылок. Смотрю и радуюсь его увлечённости. Ещё и какую-то халтуру нашёл для поддержки штанов. В общем — молодец!

— Саша, из-за эпидемии гриппа в ночь с пятницы на субботу некому дежурить по отделению. Вы бы не могли помочь? — просит Воронов и добавляет: — Вы ведь после сессии теперь уже официально студент третьего курса. Почти врач.

— Могу, конечно! — я соглашаюсь, хотя и не представляю, как справлюсь.

…Собираюсь на ночное дежурство.

— Ванюха, сегодня ты будешь ночевать один. Я дежурю в больнице, — сообщаю Ванькиной спине.

— Да? Ладно… — и дальше молотит по клавиатуре компьютера.

Вот так… Настолько увлечён, что наверняка даже не заметил, как я ушёл.

Я первый раз так поздно вечером на отделении. Днём бываю в палатах, делаю то, что нужно, а тут мне кажется, что надо пройти и посмотреть на всех больных.

— Саша, вы не волнуйтесь, работы, думаю, будет не очень много. Ночами в основном всё бывает спокойно. У нас всё-таки неврология! В основном плановые прибывают, ну ещё инсультники… И то всё днём, — успокаивает меня Вера Тимофеевна, которая сегодня дежурит со мной. Она вообще относится ко мне как мать.

Провожу самодеятельный обход. Стараюсь говорить с каждым и всем желаю спокойной ночи. В одиннадцатой палате старушка просит что-нибудь от головной боли.

— А давайте мы попробуем обойтись без таблеток, — и кладу ей руку на лоб…

Почему я это сделал, сам не очень понимаю. Пальцы крючит… Видно, давление прыгнуло. Руки сами движутся. Чувствую, что оно понижается… Во-от… Ещё немного…

— Ну как? Легче стало?

— Да, доктор… Спасибо!

— Спокойной всем ночи! Пусть вам снится только хорошее, — и выхожу.

Кажется, сделал сам не знаю что… Но об этом мне как-то говорил Илья Анатольевич. Неужели получился неожиданный сеанс коллективного гипноза?

Сижу в ординаторской и смотрю истории болезни наших пациентов. Юрий Степанович уже выделил мне здесь стол. Беру в руки историю Селезнёва. Остеохондроз шейных позвонков. Есть рентген. Да… Защемление… Надо будет попробовать.

— Саш… Извини, я приехал…

Поднимаю глаза… Ванька!

— Я подумал, что тебе надо будет что-то поесть. Там охранник хороший попался. Объяснил, что я твой брат, а ты его, оказывается, лечил… Вот, привёз бутерброды.

Чувствую огромную нежность к братишке и стыд. А я-то подумал, что он даже не заметил, как я ушёл.

— Ванюха… Спасибо! — обнимаю его за шею.

— Кто ещё о тебе позаботится, — бормочет он, как всегда, мне в плечо.

— Да уж… Давай-ка, ложись здесь на диване. Серьёзно! Я ещё посижу, почитаю.

— Хочешь, я подежурю, а ты поспишь? Что-то надо будет — я разбужу.

— Нет уж. Дежурство есть дежурство. Ложись. А я пройду, посмотрю… Халат надень на всякий случай.

…Уже половина третьего.

— Саша, почему вы не спите? — удивляется Вера Тимофеевна.

— Хочу посмотреть, как больные спят.

— Я уже забыла, когда у нас такое было, — удивляется она и тепло мне улыбается.

Тихонько захожу в каждую палату. Вроде всё хорошо… Похоже, я их всех действительно загипнотизировал. Наверное, это не здорово, но пусть люди сладко поспят. Выхожу из палаты. Навстречу быстро идут Ванька в белом халате и ещё тётка какая-то.

— Александр Николаевич! Я из приёмного, — с места в карьер начинает она. — Там привезли мужчину… У него нога… А я кардиолог. Мне сказали, что вы можете…

— Так есть же дежурный травматолог?

— Да пьяный он! Не добудиться! — возмущённо шепчет она.

— Ладно, давайте посмотрю… — бормочу, ещё не зная, смогу ли помочь. — Вера Тимофеевна, я в приёмный, там надо посмотреть пациента.

— Хорошо. А я пока чаю согрею.

Сбегаю по лестнице на первый этаж. Ванька следом. На каталке мужик лет пятидесяти, с седым ёжиком на голове. Вид респектабельный. Нога…. Только бы не перелом!

— Ну где же врачи? — громко возмущается он.

— Вот, я привела доктора, — тётка-кардиолог показывает на меня.

— Снимок дайте, — сразу прошу я.

— Этот юнец — доктор! Ещё не хватало! Я не кролик подопытный! Студент, небось? — продолжает громко возмущаться пострадавший.

Кардиолог явно смущена и чувствует себя неудобно в этой ситуации, а я разглядываю снимок прямо на лампе в смотровой. Слава богу! Только вывих! Можно вправить.

— Хватит орать! — жёстко говорю неожиданному пациенту. — У вас вывих, который я вам сейчас вправлю. Будет немного больно. Ванюха, подержи ногу. Здесь и здесь…

— Понял… — и берётся правильно.

— Ребята, вы чего? Пусть завтра специалист…

Пальцы как-то сами нашли нужные места, и осталось только слегка дёрнуть.

— Уй!…твою мать… О-ох…

— Тихо! Ванюха, отпусти, — и ощупываю сустав. Кажется, всё на месте. Мужик на меня таращится и молчит. — Вези его на рентген. Надо проверить. А вы сопроводите.

Тётка-кардиолог кивает. Увозят. Вот и я пригодился на дежурстве…

— Александр Николаевич! Вот, посмотрите… — кардиолог протягивает мне снимок. — Кажется, всё в порядке…

Смотрю. Да, действительно всё встало на место.

— Вот и всё! — обращаюсь я к пациенту. — Теперь гипс и в палату!

— Как в палату? Мне надо домой! — неожиданно начинает волноваться он. — У меня там ребёнок один!

— Сколько лет ребёнку?

— Сыну шестнадцать.

— Ничего, он уже взрослый. А вам надо будет полежать, пока сустав не восстановится, — отрезаю я.

— Да не могу я тут… — и осекается. — Сын у меня… не ходит. А матери его уже два года как нет. Мы с ним… одни…

Повисает тишина. Что же делать?

— Так… Вас как зовут?

— Сергей Александрович. Простите меня, Александр Николаевич… Я был неправ… — неожиданно смущённо говорит он.

— Ничего, мы привыкли, — отвечает кардиолог и вопросительно смотрит на меня.

Понимаю, что решение надо принимать мне.

— Значит, так, Сергей Александрович! Я сейчас проведу терапию, какую могу. А утром, когда моё дежурство закончится, мы отвезём вас домой.

— Ладно… Что уж делать…

Сижу и упорно работаю с суставом. Конечно, до конца я его восстановить не смогу, но чтобы без гипса, а лишь с давящей повязкой — можно попробовать.

— Вань, сходи к Вере Тимофеевне, скажи, что я работаю в приёмном. И будь там. Если что-то экстренное — прибегай за мной.

— Угу! — Ванька кивает и испаряется.

— Хороший у вас ассистент, — одобрительно бурчит пациент.

— Это не ассистент, это мой брат. Поесть мне на дежурство принёс, — объясняю я.

Работаю с суставом, и даже спать не хочется. Сергей Александрович иногда постанывает. Вот, вроде получилось, но надо проверить. Сам качу каталку в рентгенкабинет.

— Саша! Ты нас сегодня затрахал! — смеётся рентгенолог Раиса Васильевна. — Теперь иди вон! А то твоё мужское достоинство пострадает и детей у тебя не будет!

— Ухожу, ухожу… — подыгрываю я ей. Так хочется сказать: «А у меня уже есть!»

Новое фото сделано. Каталку с пациентом вытолкал в коридор. Ждём снимка.

— Сашенька! Ты просто кудесник! — выскакивает рентгенолог. — Сустав почти как новенький! Вам повезло. Благодарите! — это она моему пациенту.

— Ну вот… — посмотрев снимок, киваю. — Спасибо, Раиса Васильевна!

Едем обратно в смотровую.

— Сергей Александрович, спать вам придётся тут. Если я подниму вас на отделение, то завтра вам не выбраться, — объясняю я.

— Подчиняюсь, — с готовностью соглашается он. — Готов спать на каталке.

— Вот и хорошо! — и решаю попробовать, как с Ванькой. — Смотрите мне в глаза. Вы будете спать до девяти утра. Спите спокойно… Раз… Два… Три…

И зачем-то щёлкаю пальцами, давая отбивку. Глаза закрываются. Ну и хорошо…

В ординаторской Ванька посапывает, сидя за моим столом, уткнувшись в руки. Беру его на руки и отношу на диван.

— Сашка… Ложись сам… — бормочет он, но тут же засыпает. Бутерброды так и не съели.

…Утро. Подъезжаем к воротам коттеджа. Сергей Александрович на заднем сиденье.

— Парни, открывайте! Это я! — командует он, открыв окно.

Въезжаем. Охранники подхватывают его на руки и несут в дом.

— Александр Николаевич и Ваня, давайте за мной! — зовёт хозяин.

Идём. В гостиной его сажают на роскошный кожаный диван.

— Садитесь, садитесь! Сейчас завтракать будем! — весело приглашает он и кричит: — Виктория! Готовь нам завтрак!

В дверях появляется дородная тётка и окидывает нас взглядом, видимо, считая количество персон.

— Сколько я вам должен? — задаёт вопрос мой пациент и вынимает кошелёк.

— Нисколько. Просто будьте здоровы.

— Нет, так нельзя! Вы меня выручили в тяжелой ситуации! Я так не умею.

— Пустое! Расскажите, если хотите, что с вашим сыном.

— Невесёлая история. Он хоккеем занимался. Упал на чужую клюшку спиной. Вот теперь лежит… Ноги отнялись. Кого я только к нему не приглашал!

— Сашка! Это же… — встревает Ванька.

— Я могу осмотреть вашего сына. Определённый опыт есть…

Сергей Александрович смотрит на меня несколько обалдело.

— Понимаете, — братишка улыбается, — два года назад я тоже не ходил. Ноги отнялись, когда меня спиной ударило. Вот, Саша меня… отремонтировал…

— Александр Николаевич… Вы что, можете?

— Не знаю. Надо посмотреть. Снимки есть?

— Конечно! Виктория! — тётка вплывает снова. — Найди, пожалуйста, снимки Юры. Ну рентгены!

— Так сначала завтрак или рентгены? — недовольно спрашивает она.

— Рентгены, — отвечаю я, и видимо, это звучит так, что она сразу идёт искать.

Рассматриваю снимки. Память у меня хорошая. Ну точь-в-точь, как у Ваньки! Такое же смещение и, конечно, такое же защемление.

— Ну, что скажете? — в голосе отца звучит нетерпение.

— Попробую. Можно его осмотреть?

— Виктория! Где костыли?

— Ну сколько можно! Так вы завтрака вообще не дождётесь, — ворчит она, но костыли приносит.

Вдвоём с Ванькой ставим пациента на костыли и, страхуя, медленно идём по дому.

— Вот и мой Юра! — представляет нам Сергей Александрович парнишку в инвалидной коляске.

— Привет! — я протягиваю ему руку.

— Здравствуйте! — улыбка у него совсем детская.

— Давай-ка я тебя осмотрю. Согласен?

— Зачем? Всё равно… Достали уже…

— Значит, так. Если ты хочешь ходить, то я тебя должен осмотреть, — строго говорю я. — Вань, давай его положим на кровать.

Осторожно берём парня и укладываем на кровать на живот. Братишка так же осторожно снимает с Юры штаны и задирает футболку. Ноги, конечно, уже синеватые…

Отец грузно садится на стул. Он только молча смотрит.

— Что-нибудь чувствуешь? — спрашиваю я, трогая икры.

— Не-а! — почти весело отвечает Юра.

— А тут? — поднимаюсь я руками выше.

— Не-а!

Наконец мои руки доходят до провалившегося позвонка. О-ох, как пальцы крючит! Так и втягивает! Ясно, что после бессонной ночи тут делать нечего, но завтра…

— Вань, штаны, футболку на место и давай его снова посадим, — теперь мы сидим все вчетвером. — Значит, так… Во-первых, ты должен верить, что будешь ходить. Ясно?

— Ясно… — чуть слышно отвечает Юра. — А когда я смогу… ходить?

— Ты будешь ходить! Но когда — зависит от того, как мы вместе будем работать. Теперь во-вторых! Мои указания выполнять в точности! И без самодеятельности!

— Юра, посмотри на меня! — и братишка спокойно делает «пистолетик» на одной ноге. — Два года назад я, как ты сейчас, лежал и не чувствовал ног. Понял? — Парень заворожённо смотрит и кивает. — Это сделал он, Александр Николаевич! — Ванька показывает на меня. — Так что ходить будешь!

— Вы завтракать сегодня будете наконец? — в дверях возникает Виктория.

— Пойдёмте! — Сергей Александрович с трудом встаёт. — Юра, ты завтракал?

— Да, папа! Ты потом ко мне придёшь?

— Конечно, сынок!

В гостиной садимся за стол.

— Александр Николаевич… — начинает отец Юры.

— Давайте просто Саша и на «ты», — прерываю я его. — Работа предстоит долгая, поэтому не надо церемоний. Вот завтра, в воскресенье, постараемся вправить позвонок…

— Ну хорошо. И всё-таки сколько я тебе буду должен?

— Сергей Александрович, я не хочу говорить о деньгах, — это у меня звучит резковато. — В своей жизни, я убеждён, надо помогать там, где это нужно. Здесь — нужно!

— Саша, ты какое-то ископаемое! — сердито произносит он. — У нас сейчас, к сожалению, всё продается и всё покупается.

— Значит, не всё. Я от души хочу, чтобы Юра пошёл. Это — правда! И ещё. Важен не процесс, а результат! Можно, я поем?

— Конечно! Ребята, может, вы отдохнуть хотите? Так я это сейчас организую!

— Нет, спасибо, мы с Ваней поедим и поедем домой. Мне вечером ещё в больницу надо заехать, — я вру, но мне неудобно пользоваться гостеприимством хозяина.

Да… Сразу видно, что его огорчает наш отказ. Кажется, он неплохой мужик.

Едем домой. Засыпаю! Ванька явно всё понимает и пытается меня разговорить.

— Приятно, когда тебя везёт обыкновенный гений! — елейно произносит он.

— Будешь издеваться — обыкновенный гений поедет порожняком! — фыркаю я.

— Нет, Сашка, ты действительно гений, кудесник или ещё что-нибудь в таком же духе. Я перед тобой преклоняюсь. Честно!

— Ладно, прекрати меня восхвалять.

Паркуюсь во дворе с одной мечтой — скорее бы в койку! Входим в квартиру.

— Всё, Ванюха! Я ложусь и отрубаюсь!

— Я сейчас тебе постелю! — с готовностью вызывается он.

— Да ладно! Я сам.

— Знаешь, господин доктор, — братишка ехидно ухмыляется, — я хоть и не медик, но уверен, что идиотизм наверняка распространяется воздушно-капельным путем. Ты идиот, Сашка! Это же так приятно — постелить постель брату, которого очень любишь и хочешь о нём заботиться, — это звучит уже грустно, и мне становится стыдно.

— Ну, Вань… Ну прости идиота! Я не сообразил. Прости…

— Ладно. Не парься. Давай ложись, — он подталкивает меня к только что расстеленной постели. — Ты спи, а я своей халтурой пока займусь.

— Лёг бы тоже, — бормочу я, устраиваясь под одеялом.

— Нет уж! Надо работать! Должен же я догонять великих!

— Не было бы лениво, я бы сейчас встал и дал тебе по шее…

— Щаз! Да здравствует лень-матушка! — и хихикает, уже роясь в своих бумагах.

…Открываю глаза. Уже вечер. Ванька сидит за столом перед компьютером в нашем халате. Горит настольная лампа. Его кудлатая шевелюра так романтично выглядит! Любуюсь! Мой Ванька… Мой любимый братишка! Это тот человек, который одним своим присутствием даёт мне тепло и уют.

* * *

Воскресенье. Что-то с устатку мы слишком разоспались! Вчера долго сидели. Ванька над своими делами, а я над медицинской литературой.

— Ванюха, подъём! — командую ему. — Уже два часа! Надо ехать к Юре.

— Всё, всё, всё… Сейчас встаю… — бормочет, натягивая одеяло.

— Подъём! — и я его сдёргиваю.

— Изверг ты… — открывая глаза, Ванька улыбается. — Ты диктатор и деспот.

— За что ж такие похвалы?

— Потому что сам не спишь и другим не даёшь. Я знаю! Ты из тех, кому плохо, когда другим хорошо!

— Сейчас тебе будет хуже! Я за водой пошёл! — обещаю грозно.

— Напугал ежа голым задом! Сам же в луже спать будешь! — он ржёт. — Ну ладно… Так и быть! Уступая многочисленным пожеланиям…

…После выяснения у ворот, кто мы и что мы, и доклада охраны хозяину, подъезжаю к крыльцу. Сергей Александрович сам выходит на костылях встречать!

— Здравствуйте! Ну как нога? — сразу интересуюсь я.

— Здравствуй, Саша, здравствуй, Ваня. Вот, хожу чуть-чуть… Пойдёмте в дом.

— Значит, так… Сначала я посмотрю вашу ногу, а потом мы пойдём к Юре.

Работаю с ногой хозяина прямо в его гостиной. Пациент только слегка морщится.

— Ничего. Немного поболит, но зато раньше ходить будете, — объясняю я между делом. — Наступаете слегка?

— Ну как ты велел — немного на пятку…

— Теперь можно на полную стопу, но слегка! Вот, учись… Может, когда-нибудь пригодится… — бормочу я, обращаясь к Ваньке, заметив, что он внимательно наблюдает. — Всё, Сергей Александрович. Достаточно.

— Саша, а мне можно будет присутствовать, когда ты Юрой будешь заниматься?

— Конечно! Секретов нет. Ванюха, а ты будешь помогать. Где снимок? — и снова долго смотрю снимок. Да… Ванька был тогда гораздо тоньше, чем Юра сейчас, поэтому, чтобы заставить позвонок выйти, придётся приложить немало усилий. — Ну пойдёмте…

Входим в Юрину комнату. Рукопожатия… и светлая улыбка. Ясно, что для парня любое общение — праздник.

— Значит, Юра, — начинаю я, садясь рядом, — сегодня мы попробуем поставить твой позвонок на место. Ты, наверное, знаешь, что он во время падения провалился и защемил нерв. Поэтому у тебя нет чувствительности в ногах и они не двигаются.

— Понимаю, — он внимательно смотрит на меня.

— Я положу тебя животом себе на колено и буду работать. Мы все должны молить Бога, чтобы тебе стало больно. Именно больно! Понимаешь, когда позвонок становится на место и отпускает нерв — наступает боль. Это признак того, что всё получилось. Твоя задача — сконцентрироваться на своих ощущениях, чтобы ты мог отвечать мне на вопросы, если я их буду задавать.

— Хорошо, я постараюсь.

— Не постараюсь, а сделаю! Должно быть только так. Всё! Начинаем!

Ванька снимает с Юры штаны и футболку. Разуваюсь и ставлю ногу на кровать.

Очень осторожно укладываем тело животом мне на бедро. Ух ты-ы… Лунка даже невооруженным глазом видна в таком положении! Начинаю работать. Метод у меня был продуман, ещё когда я лечил Ваньку. После разогрева специальным массажем вокруг нужно сделать резкое движение вверх с нажатием двух соседних позвонков, чтобы нужный вышел. Долго грею, щупаю, даже прислушиваюсь. Причём прислушиваюсь сам не знаю к чему, может, даже к себе. И ловлю себя на том, что, как и в тот раз, молюсь. Пациент только посапывает, лёжа фактически головой вниз.

— Ванюха, руки сюда и сюда!

— Есть! — как-то по-военному отвечает он и кладёт руки.

— Будешь сильно нажимать. На счёт три…

Пальцы опять будто сами выбирают нужные точки…

— Раз… Два… Три!

— Аух-х! — вскрикивает Юра и счастливо бормочет: — Мне было больно…

— Вот и отлично! Ванюха, кладём его на спину. Только очень осторожно!

Как хрустальную вазу, кладём парня на спину на кровать. Сразу накатывает такая усталость! Так хочется спать… Даже ноги подкашиваются. Делаю несколько шагов назад и опираюсь о стенку. По ней спиной сползаю в положение на корточках. Уф…

— Так, Юра, неделю, а может быть, и больше ты обязан лежать только на спине.

— Понятно…

— Вань… Возьми что-нибудь острое и проведи по ногам. По одной от паха до стопы, от ягодицы тоже до стопы, а потом по самой ступне. То же с другой ногой. А ты, Юра, должен сказать, что ты чувствуешь. Понял?

— Ага, понял.

— Юр, что у тебя острое есть? — спрашивает Ванька.

— Сейчас иголку принесу, — слышу я голос Виктории. Значит, тоже смотрела! Как в театре… Глаза слипаются. Сил нет. Но я должен узнать результат. — Вот! Принесла!

— Только не коли, а просто проведи, — повторяю я на всякий случай.

— Щекотно! — заявляет Юра. — Немножко щекотно! Ой! Я чувствую! Папа, я чувствую! И здесь щекотно! Обалдеть!

— Теперь другую ногу! — приказываю, понимая, что сейчас отрублюсь.

— Ой! И здесь щекотно! Папа, и вторая тоже!

Всё! Проваливаюсь… Что-то покачивает меня… Меня несут!

— Отвалите, я сам… — пытаюсь сказать я. — Ну не мешок же я с картошкой!

— Саша… Ляжешь, поспишь, отдохнёшь… — это голос Сергей Александровича.

— Сашка, ты не сопротивляйся. Лучше поспи, — это Ванька… Братишка с охранником тащат меня к дивану. Укладывают…

Опять проваливаюсь.

Открываю глаза. Полумрак. Торшер в углу светит. Никого… Встаю и иду к Юре. Нахожу его комнату. Лежит на спине и что-то читает. Сажусь на край ложа.

— Ну как?

— Классно! Даже попросил ноги накрыть одеялом. Замерзать стали! — он улыбается. — А вы как?

— Ничего… Устал, но это пройдёт. Я ещё хочу тебе сказать… Только на спине! Понимаешь — пока хрящики, которые между позвонками, не окрепли в правильном положении, нужно очень беречься. Здесь всё зависит только от тебя. Я буду приходить каждый день и делать тебе разные массажи. И ног, и спины…

— А Ваня с вами будет приходить? — вдруг спрашивает Юра.

— Будет, конечно! Может быть, он и один будет приходить делать тебе процедуры. Я ведь ещё и в больнице работаю, и там всякое может быть!

— Понимаю… Спасибо вам, Александр Николаевич! — он с жаром хватает мою руку. — Теперь я верю, что буду ходить!

— Вот и прекрасно. Скажи теперь, как до гостиной добраться?

— Направо по коридору. Александр Николаевич… А ведь я вам сначала не верил. Простите… Тут многих папа привозил…

Подхожу к гостиной. Там явно что-то едят и даже пьют. Слышу, что Ванька уже захмелел. Это я по его голосу определяю.

— Сергей Александрович, я на Сашку готов молиться. Это такой человечище!

Ничего себе признания! Даже замедляю шаги.

— Да… Саша — волшебник! Я стольких приглашал, деньги платил, а он… Это действительно чудо! Я чувствую себя таким должником…

Всё! Хватит!

— Давайте закончим славословия, — прерываю я их достаточно резко. — Можно, я поем немного?

— Ой! Сашка пришёл! — братишка расплывается в полупьяной улыбке.

— Сашенька, конечно! Садись! И вот… Есть хороший коньяк!

— Спасибо, Сергей Александрович, но я за рулём. Мне ещё этого пьяницу, — улыбаясь, показываю на Ваньку, — домой везти надо.

— Сашенька! Вас с Ваней отвезут!

— Но мне машина завтра нужна.

— Кто-нибудь сядет за руль твоей машины и вас отвезёт. Я скомандую! Виктория!

Появляется Виктория.

— Ну как вы? Отдохнули? — спрашивает она, теперь ласково мне улыбаясь.

— Да, спасибо.

— Виктория, позови сюда Михаила.

— Сейчас! — и сразу скрывается. Надо сказать, после удачной процедуры с Юрой она сразу изменилась. Несмотря на габариты — летает!

Входит один из охранников. Он молод, но постарше меня.

— Миша, мы тут слегка отдохнём. Потом надо будет отвезти гостей на их машине. Вернёшься на такси. Я оплачу.

— Будет сделано, Сергей Александрович! — чётко отвечает охранник.

Смотрю Михаилу в лицо и понимаю, что мне что-то мешает. Точно! Вокруг переносицы я вижу, именно вижу тёмное пятно! Что же у нас там? Гайморова полость… В Булуне в больнице я работал с пациентом с гайморитом! Там всё обошлось за два сеанса.

— Что, гайморит?

— Откуда вы… знаете?

— Я не знаю, я вижу! Сергей Александрович, можно, я тут…

— Да, да! Конечно!

— Садись! — командую охраннику.

Он, недоумённо посмотрев на меня, садится на стул. Подношу ладонь к его лицу и… будто тысяча мелких гвоздей впиваются в неё! Начинаю словно выдёргивать эти гвозди пучками и отбрасывать. В общем, всё, как с любым воспалением.

— Встань! — Основные действия я закончил, теперь надо поправить его поле. Конечно, нужной яйцеобразной формы нет… Сейчас будет… — Ну всё. Готово!

— Такая лёгкость! — удивляется Михаил. — Будто и на вахте не был! Спасибо!

— Вот, Миша, ты получил процедуру прямо на работе! — смеётся хозяин. — Ладно, иди. Саша, теперь-то ты можешь себе позволить выпить с пациентом?

— Теперь могу! Наливайте!

— Ваня! Да он, оказывается, живой человек! — Сергей Александрович наливает мне полную рюмку. — Давай, догоняй нас с Ваней! И закусывай, закусывай!

Коньяк действительно хороший. И ужин прекрасный.

— Саша, я снова возвращаюсь всё к той же теме. Ты сам себе цены не знаешь! Ты говорил, что важен не процесс, а результат. Результат есть, хоть и промежуточный — у Юры начали чувствовать ноги. Даже замёрзли!

— Я знаю. Говорил уже с ним. Только вы правильно сказали, что результат пока — промежуточный!

— Саша, пойми меня правильно! Я видел, какой ты был после Юры. Так обессилел, что тебя несли! Я должен тебе заплатить за твой очень нелёгкий труд!

Понимаю, что отец Юры — человек совестливый, но не могу я!

— Сергей Александрович, давайте вернёмся к этому разговору, когда Юра хотя бы встанет. Ладно? — пытаюсь я оттянуть неудобный для меня момент.

— Хорошо, ловлю тебя на слове! А в том, что Юра теперь встанет, после того что сам видел, я уже не сомневаюсь!

Подкатываем к нашей парадной. Ванька заснул на заднем диване.

— Михаил, спасибо! — я протягиваю руку. — Завтра я приеду и сеанс повторим.

— Это вам спасибо!

— Тогда — тебе, а не вам. Ванюха, приехали! Просыпайся, алкоголик хренов!

— Уже раскричался… — заспанный братишка улыбается и вылезает из машины.

Входим в квартиру.

— Сашка! — Ванька смотрит на меня восхищёнными глазами. — Ты действительно волшебник. Ты такое делаешь!..

— Иди в задницу… Ничего особенного. Мне почему-то всегда хочется помочь. Наверное, не зря всё же Кирилл Сергеевич уговорил меня пойти в медицинский.

— Да ты же доктор от Бога!

— Слушай… Я сказал, куда тебе надо идти? — интересуюсь я устало.

— По вашему приказанию, вашество, готов идти куда угодно! — он пытается изобразить изящный поклон. — А пока я пошёл стелить вам постель.

Как приятно наконец-то лечь! Блаженно вытягиваюсь… Море… Песок… Солнышко светит… и поливает, поливает меня энергией…

* * *

Ванька под моим руководством делает Юре массаж. Я один раз показал, теперь смотрю на процесс. Сергей Александрович сидит тут же на стуле. Ходит он уже прилично, но пока ещё с костылями.

— Ванюха, ты давай, не жалей ног. Чем сильнее будешь воздействовать, тем быстрее побежит кровь, а значит, тем быстрее пойдёт процесс восстановления. Понял?

— Понял… — пыхтит братишка, утирая пот со лба приготовленным полотенцем.

— Юра, тебе как? Не очень больно?

— Нет… Не сильно. Даже приятно после того, как они ничего не чувствовали.

Ноги Юры уже приобрели розовый цвет. Это хорошо.

— Так, Ванюха, отдохни. Уступи место старшему.

— Уф… Действительно устал. И как ты можешь так вот…

— Практика! — я сажусь на его место. — Так, Юра… Будем разрабатывать суставы. Ты два года ногами не двигал, суставы обленились, значит, их надо тоже разработать.

— Ты мне этого не делал, — удивлённо вскидывается Ванька.

— Во-первых, ты не лежал два года, а во-вторых, я додумался до этого только в Булуне. Смотри вот лучше!

Беру в руки Юрину ногу и осторожно начинаю сгибать в суставах. Сначала в колене… Потом в голеностопе… Ещё… Ещё…

— Ванюха, учти: здесь максимальная нежность и внимание. Юра, если будет больно — говори сразу. Здесь боли быть не должно.

— Понял! — хором говорят оба.

— Вот, Сергей Александрович, какие у меня прилежные ученики! — смеюсь я.

Сегодня я к Юре ездил один, потому что Ванька сдаёт свою халтуру. Сейчас вернулся и вожусь на кухне. Хлопает входная дверь.

— Сдал халтуру? — подаю голос, не отходя от плиты.

— Угу! Ты-то как себя чувствуешь? Не устал после Юры?

— Раз ужин готовлю — значит, хорошо. Давай мой руки и иди есть.

— Когда я отучу тебя называть бесполезный перевод продуктов приготовлением еды? — язвит он и идёт в комнату. Там шуршит какая-то бумага. — Саш! Иди сюда!

Вхожу. Братишка стоит в отличной кожаной куртке на меху. Помню, я как-то раз в магазине увидел такую и подумал, что это замечательная вещь. Молодец, что купил! Следующей зимой не будет мёрзнуть.

— Ну как? — и ждёт моей оценки.

— Отлично! Ты молодец! Классная вещь! Только… Похоже, она тебе великовата, но ничего — наденешь под неё свитер. Или плечи раскачаешь.

— Вот и прекрасно, — заявляет он, вылезая из куртки. — Ну-ка надень!

Надеваю. Так уютно!

— Вот и носи! Это я тебе купил. А то ходишь чёрт знает в чём! — с забавной гордостью говорит Ванька, застёгивая на мне молнию. — Специально взял на размер больше!

— Вань… Ты что… — у меня нет слов. Стою как истукан.

— Сашка, не будь эгоистом! Когда ты мне дарил, я видел, как ты светился, — и улыбается. — Теперь я тоже хочу! Понял?

— Понял… Но… Ну Вань… Ну зачем… Я же и сам могу, — мямлю, будучи не в силах сказать что-то ещё. — Спасибо… Я… Ну спасибо…

Притягиваю его к себе и снова чувствую, как непокорные волосы щекочут щёку.

— Сашка, я так рад, что она тебе понравилась! Пусть тебе будет тепло, — он поднимает на меня глаза. — И вообще, кто же, кроме меня, о тебе позаботится?!

Всё… Кажется, даже глаза помокрели, хотя братишка хитренько улыбается. Так и стою, прижимая его к себе.

— Ладно… Кто-то обещал накормить труженика, — бурчит он в меня. — Отпусти. И рюмки достань. Обмывать будем!

Сидим, обмываем и ужинаем.

— Саш… А тебе правда куртка понравилась?

— Очень! Я действительно о такой мечтал.

— Знаешь, я так рад! — Ванька действительно светится. — И правда, дарить гораздо приятнее, чем получать подарки. Как хорошо, что я это понял.

Приехали к Даше. Надо передать ей подгузники для Серёжки и деньги. Сегодня её отец дома и поэтому, чтобы не раздражать папочку, пошёл Ванька. Сижу в машине и жду уже почти полчаса. Ну сколько можно там торчать!

Ванька выскакивает из парадной и прыгает в машину.

— Ох, Сашка, до чего Серёжка классный пацан! Так мы с ним поиграли! Ты извини, что долго ждать пришлось. Ну не мог же я повернуться и уйти, не потютюшкав его. Золото, а не мальчишка!

У меня просыпается чувство лёгкой досады, оттого что я не могу вот так же спокойно подняться в квартиру и поиграть со своим собственным сыном. Конечно, это хорошо видно на моём лице, потому что братишка, вздохнув, начинает успокаивать.

— Саш… Не расстраивайся! Я тебя очень хорошо понимаю. Уж если я по Коле скучаю, то чего говорить о тебе. Как-нибудь образуется это… Поверь…

— Мне остаётся только верить, — как-то горько это у меня прозвучало.

После обхода завотделением приглашает меня в кабинет. Интересно, что скажет?..

— Садитесь, Саша! Давайте с вами немного поговорим о ваших делах.

Сажусь и пытаюсь понять, о каких это моих делах он хочет со мной говорить.

— Вы как-то так распределили своё время, что иногда с утра даже на обходах бываете. А раз вы больше здесь, то меньше там?

Согласно киваю, понимая, что он имеет в виду мою основную работу.

— Живёте-то с Ваней на что?

Молчу, не зная, как ответить.

— Я задал вопрос — на что вы живёте? — сурово спрашивает Юрий Степанович.

— Ну Ваня стал зарабатывать… Мой автосервис кое-какой доход приносит…

Он неодобрительно качает головой.

— Вы у нас на полставки врача-практиканта… И уже студент третьего курса, да и за третий курс уже успели кое-что сдать… — опять киваю. — Так! Пишите заявление о переводе на полную ставку. Это всё, что я пока могу для вас сделать. К сожалению, качество лечения на нашу зарплату не влияет. А вообще, господин Робин Гуд, с вашим талантом можно и зарабатывать на нём. Я не призываю вас обирать пациентов, назначая таксу, но ваши сеансы выходят за рамки оплачиваемых государством или страховкой услуг.

— Ну, во-первых, я ещё не до конца убеждён, что результат является следствием моего вмешательства в процесс, а не следствием физиотерапии. Во-вторых, если я стану принимать вознаграждения, то мои коллеги по отделению совсем меня съедят. Они и так смотрят косо. А в-третьих, требовать со страждущих деньги — грех.

— Вы во всём правы, конечно, — задумчиво протягивает профессор. — Только с волками жить — по-волчьи выть…

— И самому становиться волком, — практически перебивая его, подвожу я итог.

— В старину по тому, как выглядел врач, люди оценивали его квалификацию. Потому что, если врач одет хорошо, ездит в хорошем экипаже — значит, он богат, а это значит, что у него много пациентов, а это, в свою очередь, значит, что он хороший врач.

Понимаю, что против такой логики возразить трудно, и молчу.

— Я хоть немного поколебал вас в вашей убеждённости?

— Да… Но только немного. И на пациентов больницы это не распространяется. А других у меня пока нет.

— Надеюсь, они у вас появятся. От души вам этого желаю. Дома, как всегда, вижу Ванькин затылок и слышу щёлканье клавиш компьютера.

— Вань… Оторвись немного, пожалуйста.

— Что, Саш? — он с неохотой оставляет свои занятия и оборачивается ко мне.

— Сегодня Степаныч говорил со мной о нашем материальном положении.

— О чём? — его брови ползут вверх.

— Ну о том, что я теряю в заработке, из-за того что стал больше времени проводить в больнице.

— А-а… Ну так он прав. Но ведь теперь я тоже зарабатываю! Так что проживём!

— А что ты сам про всё это думаешь?

— Сам? — Ванька разворачивается ко мне вместе со стулом. — Знаешь, Сашка, ты — бессребреник. Может, именно поэтому тот, кто на самом-самом верху, относится к тебе благосклонно. Ты вот смотри, сколько теперь развелось разных так называемых целителей, всяких колдунов и прочих. Интересно бы узнать их статистику, если они, конечно, действительно лечат. Думаю, совсем не блестяще у них. А у тебя — сам вспомни! В Булуне сколько о тебе разговоров было. И всё с благодарностью! Ты там, если говорить о медицине, только Кириллу Сергеевичу по популярности уступаешь. Это ли не показатель?

Он говорит очень рассудительно, и с ним трудно не согласиться. А может, жизнь меня искушает устами Сергея Александровича и Юрия Степановича?

— Понимаешь, Ванюха, Степаныч сказал, что хороший внешний вид — это показатель успешности врача, а значит, показатель его квалификации.

— Ну тут он прав. Ты на себя посмотри. Ты когда наконец сменишь свои старые джинсы и прочее барахло? Меня одел, а сам? Поскольку ты в свои финансы меня не пускаешь, я сделал вывод, что ты всё истратил на меня, а сам остался ни с чем.

Я понимаю, что Ванька сталкивает меня с неудобной темы на более простую.

— Нет, Вань… Разговор про возможности заработка на моих способностях.

— Ох, Сашка… Ну ты как клещами из меня вытягиваешь. Сказать честно?

— Конечно, честно! — я внутренне сжимаюсь: мне так бы не хотелось, чтобы он поддержал моих оппонентов.

— Согласен, что грех тянуть с больных. Но больные бывают разные. Есть очень состоятельные, как Сергей Александрович, а есть неимущие. В первом случае, я думаю, можно и взять. Причём столько, во сколько они сами оценят твои услуги, а во втором брать — преступление. Согласен? — и добавляет с невинной улыбкой: — А теперь обругай меня и скажи, что я — идиот.

— Ты — умница, Ванюха! — встаю, подхожу к нему и ласково треплю его лохмы.

— Вот тебе и пример. Я тоже кое-что заработал, — смеётся он.

* * *

Юра уже довольно сильно толкает мою руку во время «велосипеда». Ванька и Сергей Александрович наблюдают за нашей работой.

— Ну как? — осторожно интересуется отец.

— Дня через два-три попробуем встать.

— Но это ни о чём не говорит, — с видом знатока встревает братишка. — Я только на четвёртый раз встал.

— Да хоть на десятый! Лишь бы встал, — каким-то непередаваемым тоном говорит Сергей Александрович.

— Встанет! Мы с Юрой в этом уверены. Верно? — обращаюсь я к пациенту.

— Обязательно! — раскрасневшийся от занятий Юра довольно блестит глазами. — Мечтаю хоть по дому и на костылях, но походить. А то такая скукотища!

— А что, тебе совсем нечем заняться? — спрашивает Ванька.

— Книги перечитал. Игры на компьютере надоели…

— Ты что, не учишься? — удивляется братишка.

— Какой из него ученик… — вставляет слово отец.

— А это напрасно! — и, уловив в своём тоне жёсткость, смягчаю примером: — Ваня, пока лежал, а потом по квартире путешествовал, последний курс колледжа закончил.

— Пап… Я ведь тоже бы мог! — вскидывается Юра.

— Сынок, я подумаю… Посоветуюсь… — и это говорится уже с нотками вины.

Во время ужина, а нас всегда кормят, хозяин, обычно разговорчивый, больше молчит. Я уже понял причину и пытаюсь ввести разговор в конструктивное русло.

— Сергей Александрович, а если в Юриной школе взять задания, чтобы он мог заниматься? Ведь парень годы теряет!

— Эх, Саша, — он вздыхает, — Юрка-то даже когда в свою гимназию ходил, то особым рвением не отличался. Ему бы всё его хоккей! А сейчас, когда он столько пропустил… Я не смогу ему помочь. Ведь сам тоже с науками не дружил, едва школу вытянул, да и бизнес мой сейчас время жрёт, как крокодил. Всё ведь надо!

Действительно, вечерами, когда или я, или Ванька приезжаем работать с Юриными ногами, хозяина, как правило, нет дома, и возвращается он иногда очень поздно.

— Ребята, мне вас, наверное, сам Господь Бог послал…. Если я договорюсь, может, ты, Ваня, поможешь Юрке? — В тоне отца столько просьбы! — Если Сашу он побаивается, а это, Саша, именно так, то тебя он воспринимает как своего товарища.

— Я это заметил, — солидно соглашается Ванька. — И мне это очень приятно. Я готов! Давайте! Уверен, что у нас получится.

— Знаешь, Ванюха, думаю, что это посложнее, чем поставить человека на ноги. Надо, чтобы он сам захотел!

Третья попытка Юры встать на ноги.

Он долго настраивает себя, сильно толкается руками…

— Ну… Ну… Давай… Давай…

Ловит руками воздух, но я его подхватываю. Главное — удержать вертикально.

— Распрямляй ноги, как в «велосипеде», — подсказываю, не давая ему завалиться.

Юра старается. Немного помогаю и… он почти стоит, удерживаемый мной.

— Отлично! Молодец! Теперь давай тихонько сядем, — и помогаю.

— Сынок! Ты молодец! — на глазах отца слёзы. Его можно понять. Он подскакивает, обнимает сына, целует его. — Сашенька! Спасибо тебе! Дорогой ты мой человечище! Вот он, результат! — теперь он тискает меня…. — Ванечка! И ты молодец! Спасибо!

— Сергей Александрович! Мы пока ещё только подходим к середине пути, — пытаюсь я остудить его порывы. — Вы завтра утром сможете это с Юрой повторить? А вечером двинемся дальше.

— Папа, давай завтра утром!

— Конечно, сынок! Ещё завтра я в твою гимназию съезжу. Ваня согласился с тобой позаниматься.

— Правда? — Юра расцветает.

— Учти, я строгий учитель! — Ванька, шутя, супит брови.

— Я буду, буду стараться! — прекрасно поняв шутку, будущий подопечный сверкает белыми зубами…

Скосив взгляд, замечаю в дверном проёме Викторию. И она тут! Переживает…

Сегодня Дашиного отца нет дома, и я имею возможность повозиться с Серёжкой.

— И не надоела тебе такая жизнь? — с улыбкой спрашивает она. — Ваня здесь бывает чаще, чем ты.

— Ой, Дашка… Так всё это трудно, — и вздыхаю, укладывая сына в кроватку. — Не жизнь, а сплошная карусель какая-то…

— Я смотрю, ты и Ваню в эту карусель запустил. Поберёг бы брата.

— Знаешь, я думаю, что Ванька такой жизнью доволен. Главное — , он чувствует себя нужным, а поэтому — значимым. Видела бы ты, как он с Юрой занимается!

— Насчёт Юры я, честно говоря, не пойму. Ведь его отец — очень состоятельный человек, как ты говоришь. Мог бы для сына нанять репетиторов.

Меня даже передёргивает от её слов.

— Понимаешь, — подхожу к ней, беру за плечи и заглядываю в глаза, — нанятый репетитор почтенных лет — это одно, а Ванька, в котором Юра души не чает, — совсем другое. А значит, и результаты будут совсем другие.

— Не знаю. У меня другое мнение. Воспитывать вас надо… — она опять вздыхает.

— А вот если бы мы жили вместе… — начинаю я.

— Только не это! — вдруг достаточно резко перебивает Даша. — Я бы с ума сошла с тобой и твоими делами. Ваню хоть не порти. Пусть парень живёт нормальной жизнью.

Может, от усталости просыпается непонятное раздражение, и меня начинает нести.

— А что для тебя нормальная жизнь? Карманный муж, который ходит с записочкой в магазин и дома всегда на подхвате? Муж, за которого всё и всегда можно решить, а ему скомандовать, когда в душ, когда на дачу, когда можно и на футбол? Так?

Это звучит достаточно резко, и её глаза начинают опасно блестеть.

— Вот поэтому мы с тобой и не будем жить вместе!

— Да я бы от такой жизни повесился через неделю. Мужик должен делать дело, а не держаться за юбку! Ну всё. Извини, мне пора. Дела ждут! — я это говорю специально. Неожиданно нагрела меня сегодня моя Даша. Впервые за всё время нашего знакомства.

— Ну и иди!

За мной захлопывается дверь.

…Вваливаюсь в квартиру.

— Саш… Что-нибудь случилось? — осторожно спрашивает Ванька, видя, в каком состоянии я вернулся.

— Поссорились, — коротко отвечаю я.

— Да ты что? С Дашей? — у него изумлённый вид.

— Понимаешь… Я не могу и не хочу быть карманным мужиком, зависимым от взглядов своей жены. Я слишком самостоятельный и умный для этого. Понимаю, что сказал нескромно, но это так.

— Саш, а ты никогда не думал, что по-житейски умный мужчина всё может устроить так, что жена будет довольна, искренне считая, будто муж действует в струе её взглядов, а сам он будет делать то, что считает нужным?

Во завернул! И снова это же раздражение…

— Ты сам-то понял, что сказал? Философ доморощенный! А чуть что, так…

— А что — чуть что? Ты уж договаривай! — топорщится Ванька.

— Сам знаешь.

— Конечно же, не знаю. Я же идиот! У нас только ты самый умный!

Похоже, и братишка обиделся. Что-то я сегодня разошёлся. Подхожу, беру его за плечи, прижимаю к себе.

— Прости, Ванюха! Я виноват… Не сердись, пожалуйста.

— Саш… Ты первый раз за всё время меня… попрекнул… — это говорится тихо, куда-то в меня. — Ты сам-то это понял? Я этого боялся больше всего на свете.

— Ванюха, прости… Сам не знаю, что сегодня со мной. Хочешь, на колени встану?

— Нет, Сашка… Не надо… — мы так и стоим, обнявшись и прижавшись друг к другу. — Ладно… Я пойду… работать.

Отпускаю его, понимая, что инцидент отнюдь не исчерпан. Иду на кухню и закуриваю. Так погано! Ванька шебуршится в комнате.

— Саш! Я спать ложусь. Ты ложишься?

Лезу к нему под одеяло.

— Наконец-то… — он ворчливо приветствует меня.

Какое-то время лежим молча.

— Ты спишь? — подаёт голос братишка.

— Нет…

— Поговорим?

— Да, конечно! — с радостью соглашаюсь я.

— Саш, вот ты просил тебя простить… Помнишь, что ты мне сказал, когда я тебя просил меня простить? Считай, что я тебе сказал то же самое. Родной мой… — он привстает на локте, заглядывая мне в глаза. — Не делай мне больно, пожалуйста.

— И всё-таки прости меня, — сгребаю его в охапку и опять прижимаю к себе.

— Давно уже простил. Вижу, что ты сегодня сам не свой. Саш… Понимаешь… Мальчик взрослеет, наблюдает жизнь, сам в ней участвует, книги хорошие читает… Может, что-нибудь из того, что я говорю, если не шучу, конечно, тебе пригодится? Подумай, кто тебе ещё так скажет, как я?

— Ой, Ванюха… Конечно же, никто!

— Вот… Я же никогда не хочу тебя обидеть. Сегодня совершенно искренне хотел повернуть твою ситуацию другой стороной. Мне очень неприятно, что ты поссорился с Дашей. Мне кажется, она прекрасный человек и совсем не заслуживает плохих слов.

— Да я ничего такого ей не сказал. Мне не понравились её слова, что Юру могли бы учить нанятые репетиторы, а не ты. Она сказала, что я тебя порчу. Ну а я сказал, что не собираюсь держаться за её юбку, а буду поступать так, как считаю нужным сам.

— Всего-то… — грустно иронизирует Ванька.

И я чувствую, что моих слов он не одобряет.

— Насчет Юры — это, конечно, неправильно. Никаких репетиторов! Я же вижу, как он со мной общается! У парня нет друзей. Мне он чем-то меня в прошлом напоминает. Отец всё время занят, да и возраст не даёт ему возможности до конца понять сына.

Я затаиваю дыхание. Это же и мои мысли о мальчишке, которого мне очень жалко.

— В этом я с тобой согласен, — продолжает братишка. — Но говорить Даше, что ты не собираешься держаться за её юбку, — это перебор явный.

— Ты не слышал всего. До этого я опять предложил ей жить вместе. Она сказала, что только не это.

— Понятно. Если следовать твоей теории, что во всём надо искать позитив, то позитивом для меня является то, что мы с тобой будем пока вместе, — грустно подытоживает Ванька. — А как же Серёжка?

— У знатоков нет ответа, — вздыхаю я.

— Ладно. Давай спать. Утро вечера мудренее… Спи, Сашка! Пусть тебе приснится хороший сон. И отпусти меня из своих тисков. А впрочем, не надо. Мне так уютнее.

Своей рассудительностью Ванька меня опять удивил. Действительно, мальчик повзрослел, а я и не заметил.

Во время очередного занятия с Ильёй Анатольевичем обсуждаем мои мысли об уровне энергетики у каждого человека.

— Видишь ли, Саша… Ты поставил очень сложные, я бы сказал — философские вопросы. Думаю, немногие давали себе труд об этом задуматься. Ты говоришь, что когда Ваня стал востребован, то у него всё, в том числе и поле, изменилось. Смотри — силой сознания мы можем себя наполнять энергией. Неважно, что это за энергия — солнца или космоса. По-разному называют, но суть одна. Здесь главное — что силой сознания! Когда Ваня почувствовал себя нужным, его сознание изменилось. Он обрёл себя так, как находят потерянную вещь. Стал думать не только о своей жизни, но и об окружающих, то есть о тебе, о том мальчике… Он уже даёт тебе умные советы! Это говорит о том, что у него появилась сильная, стабильная энергетика. Вот тебе возможный ответ на твой вопрос.

— Выходит, если я замкнусь в себе, уйду в пессимизм, то потеряю энергетику?

— Нет! Ты — это случай особый. Тебе это не грозит. Поверь мне. Да и не с твоим складом характера замыкаться в себе. Ты мне порой напоминаешь всадника, который нахлёстывает себя вместо лошади. Хотя, может, в этом тоже что-то есть…

* * *

Юра осторожно шагает с костылями. Сегодня мы впервые вышли за пределы его комнаты. Я иду рядом с ним, готовый поддержать, если вдруг начнёт падать.

— Александр Николаевич! Я… хожу! — на его лице такое счастье! И сразу: — Пойдёмте до папы дойдём!

— Хорошо… Только осторожно. Если устанешь, сразу садимся на первый же стул.

— Замётано! — повторяет он моё, а теперь уже и Ванькино любимое словечко.

Появление сына на костылях в гостиной повергает отца в шок.

— Юрка! Сынок! — он обнимает его, поворачивается ко мне и как смотрит!

Осторожно посадив Юру в кресло, Сергей Александрович подходит ко мне.

— Сашенька! Дорогой ты мой! Как я тебе благодарен! — тоже обнимает и шепчет на ухо. — Ну теперь ты уже не отвертишься. Любой труд должен быть оплачен!

— Но это же ещё опять промежуточный результат, — пытаюсь я сопротивляться.

— Не-ет уж. Сегодня ты так от меня не отвяжешься!

— Я пойду к себе, а вы разбирайтесь, — вмешивается Юра, пытаясь встать. Подхожу и помогаю. Он делает несколько шагов и заявляет: — Я знаю, о чём говорит папа. Вы отказываетесь от денег, а сколько со мной мучаетесь! И вы, и Ваня. Это неправильно!

— Юра, ты ко мне как относишься?

— Очень хорошо. И папа тоже!

— Вот видишь! И я к вам всем отношусь очень хорошо. Вы мне уже как родные стали, а всё насчёт денег… Даже нехорошо как-то, — заканчиваю с укоризной в голосе.

— А подарок от нас с Юрой ты сможешь принять? — с улыбкой спрашивает Сергей Александрович.

— Ну подарок, наверное, смогу, — отвечаю я неуверенно.

— Вот я тебя и поймал! Ну что? Вручаем? — он оборачивается к сыну.

— Конечно, пап. Он сам в руки пошёл! — тот хитро улыбается.

Понимаю, что где-то совершил оплошность, но ещё не понял какую.

— Саша, мы с Юрой посоветовались и решили сделать тебе подарок. Честно говоря, Ваня нам тут немного подыграл. — На! Владей! И езди!

Мне вручаются паспорт и техталон. Смотрю: «Ауди»! Трёхлетка. С моей старушкой, конечно, не сравнить. Вид у меня, наверное, совершенно обалдевший.

— Саша, — Сергей Александрович обнимает меня за плечо, — эта машина была моей. Я её хотел продать, но мы с Юрой подумали и решили подарить тебе. Ты же сам сказал, что подарок примешь. Мы это предполагали. А Ваня помог с твоими документами, чтобы я смог всё оформить, — при этом он так невинно улыбается!

— То есть Ванька с вами в сговоре?

— Да, мы его посвятили. Но он очень боится твоего гнева.

— Ладно, пусть не боится, — я вздыхаю. — Спасибо огромное! И тебе, Юра…

— Вот сейчас обмоем! — радуется хозяин и сразу успокаивает: — Ничего, тебя потом отвезут. Михаила ты знаешь. Виктория! У нас сегодня праздник!

Вплывает Виктория и, увидев Юру посреди комнаты на костылях, быстро подходит ко мне. Да… Жаркие у неё объятия и поцелуи… В обе щеки, троекратно!

— Александр Николаевич, вы меня проводите обратно в мою комнату? — приходит пациент мне на выручку.

Возвращаюсь. В гостиной уже всё накрыто на две персоны.

— Ну садись, садись, Саша! — Сергей Александрович весь светится. Я понимаю его. После двух лет лежания сын не только встал, но даже потихоньку стал ходить. Спокойно располагаюсь, поскольку за стол в этом доме уже давно сажусь без смущения. Вообще здесь очень простая и семейная атмосфера. Когда я поделился своим наблюдением с Юрой, он сказал, что, когда была жива мама, всё было ещё лучше и веселее. Приятно, что обитатели стараются по возможности этот дух поддерживать.

— Понимаешь, Саша, — хозяин дома внимательно рассматривает рюмку с коньяком, — твоя совесть должна быть чиста.

— Не уверен… Ведь есть ещё и чисто человеческие отношения!

— Согласен. Только скажи мне, сколько, по-твоему, стоит та надежда, которая здесь поселилась с того момента, как Юра стал чувствовать ноги? Сколько стоит то счастье, которое ты нам подарил? Сколько стоит сегодняшний выход Юры в гостиную? Это впервые за два года! Ты знаешь, сколько я средств выбросил на тех специалистов, которые тут чмокали губами и говорили умные вещи, да только Юра от всего этого не встал? А я ведь им платил хорошие деньги! Скажу тебе больше. Мы с Юрой — а у нас был совет, что с тобой делать, — считаем, что обязаны тебе гораздо больше! Ты же сам понимаешь, что есть вещи, которые нельзя купить.

Слушаю его и почему-то думаю о другом.

— Сергей Александрович, вы, наверное, в бизнесе — белая ворона?

— Почему? — и удивлённо смотрит на меня.

— Наверное, я привык к аморальным бизнесменам.

— Я, Саша, тебя во многом понимаю. Я тоже, как и ты, хочу спать спокойно, без мук совести. Рад, что никого не убил, никого не пустил по миру. Вообще жить по-людски — это мое кредо. Думаю, с тобой мы счастливо нашли друг друга.

В этот момент я понимаю, что находят подтверждение все мои за ним наблюдения. Предельно ясно, что это одинокий человек, лишённый семейного тепла, имеющий в своей жизни только работу и сына, пока инвалида. Охранник Михаил мне говорил, что никаких гулянок и саун с девочками у него не бывает, хотя, будучи вдовцом, он мог бы себе это позволить. Что же у нас здесь за жизнь такая, что так много одиноких людей! В Булуне всё по-другому. Там люди ближе сходятся и живут как-то кучнее…

— Привет, Ванюха! — кричу я, вваливаясь я в квартиру.

— Ой, какой ты красивый! — ржёт он, глядя на мой слегка трезвый вид.

— Твоими молитвами! Слил меня вместе с документами? — и хватаю его за ухо.

— А я и не раскаиваюсь! — произносит братишка, потупившись, слегка обалдев, а потом поднимает на меня взгляд: — Ты должен получить за свой талант и труд! Понял?

— Иди сюда, чудо моё лохматое! — притягиваю его. — Обложили со всех сторон!

— Сашка… Ну мне так хотелось, чтобы ты ездил на достойной машине! И когда Сергей Александрович предложил, я сразу согласился помочь ему напарить тебя с твоей принципиальностью! Вот так… Прощения поэтому не прошу, — это всё Ванька проговаривает, как всегда, уткнувшись мне в плечо.

— Ладно… Проехали… — ворчу, отпуская его, и докладываю: — Юра сам на костылях дошёл до гостиной. За это мы и пили.

— Класс! Обалдеть. В общем, поэтому ты и нажрался.

— Ага… Родной ты мой… Ну ладно, что там у Даши? Как она?

Мне очень хочется знать, говорила ли она Ваньке что-нибудь про нашу размолвку.

— Ничего, — слишком нейтрально отвечает он.

— Она про меня что-нибудь говорила? — конкретизирую я вопрос.

— Нет. Ни слова. Даже когда я спросил, что у вас произошло, она подчёркнуто не заметила этого вопроса.

— Вот как… Ну и ладно! Деньги возить будешь ты.

— Ты что, больше… — начинает Ванька. — Слушай, ты завтра протрезвеешь, и всё будет по-другому.

— Не думаю. Давай я спать лягу.

Внутри разливается чувство потери. Но виниться не пойду!

Сидим с Ванькой на кухне и ужинаем. Сегодня я сдал очередной экзамен.

— Молодец ты, Сашка, — задумчиво и даже с завистью говорит Ванька.

— Давай лучше о тебе поговорим, — прерываю я его. — Давно хочу тебя спросить: ты летом собираешься в университет поступать?

— Саш… Это же готовиться надо. А где время взять? Я ведь постоянно занят! Работа, занятия с Юрой, Даша с Серёжкой… Ты ведь туда не ездишь уже почти месяц!

— И не поеду. По крайней мере, пока. А у меня? Больница, автосервис, экзамены, занятия и работа с Юрой. У меня побольше набирается!

— Так большому ж кораблю… — звучит с ехидцей. — Но насчёт Даши ты неправ!

— Давай оставим эту тему. А ты всё-таки начинай готовиться. Я тоже ещё не всё забыл, поэтому смогу помочь с точными науками.

— Ой, я смеюсь… — бросает он своё любимое выражение. — А я чем с Юрой занимаюсь?

— Саша, вам надо будет ещё поизучать хирургию, — задумчиво говорит Юрий Степанович. — Это будет очень полезно во всех отношениях. Вообще-то это не только моё мнение. Сергей Петрович тоже так считает. Он даже уже преподавателя вам нашёл.

— Хирургию? Так рано? — недоумеваю я.

— Вы что, крови боитесь?

— Да нет… Трупы резал в анатомичке.

— Тем более. Давайте-ка со следующей недели и начинайте.

Мне всегда казалось, что биоэнергетикой можно лечить почти всё. Вот только слово «почти» тут мешает. А ведь действительно! Гнойный аппендицит биоэнергетикой не удалишь, да и прочие гадости тоже. Придётся постигать и эту науку.

…Мы с Ванькой у Сергея Александровича. Только что ходили с Юрой вокруг дома. Теперь он попал в Ванькины руки, и они занимаются. Мы же с хозяином беседуем в его кабинете. Дверь открыта, и поэтому слышен громкий спор. Извинившись, иду посмотреть.

— Чего раскричались?

— Александр Николаевич! Вот смотрите! — Юра показывает мне два решения уравнения. — Если делать так, то мы теряем часть корней.

Смотрю. Потом быстро решаю сам, ведь многое ещё помню.

— Похоже, Юра прав, господин учитель. Смотри… — показываю Ваньке. — Видишь? А так, как ты предлагаешь, действительно два корня теряются.

— Сдаюсь перед превосходящими силами противника! — Ванька поднимает руки. — Вот начну готовиться к поступлению — будете меня вместе консультировать!

— Согласен! — Юра улыбается и грозит пальцем: — Учти, я — строгий учитель!

— Слушай, Сашка, есть вообще что-то такое, чего бы ты не знал? — братишка задаёт вопрос в свойственной ему хитренькой манере.

— Есть. Хирургия. Вот Степаныч хочет, чтобы я её начал изучать тоже.

— Юра, прощай! Больше мы не увидимся, — он нарочито всхлипывает. — Этот человек всё время тренируется на мне. Ты представляешь, что будет, когда он начнёт изучать хирургию? Зарежет! И только для того, чтобы узнать, что у меня внутри.

— По крайней мере, для того чтобы узнать, чего у тебя внутри нет, резать вовсе не надо, — язвительно парирую я.

— Вот я и говорю, что он — ужасный человек!

Юра весело смеётся. Приятно, что у парня с юмором всё в порядке.

* * *

Ночной звонок телефона от неожиданности подбрасывает меня на кровати.

— Что случилось? — Ванька тоже открывает глаза.

— Спи, разберусь, — и смотрю на часы. Четыре утра…

Иду к телефону, а сам понимаю, что звонит Андрей из Булуна. По времени ясно, что это другой часовой пояс, кто ещё может в такое время звонить?

— Привет, Сашка! Это Андрей из Булуна.

— Здорово, я уже понял. Ну как там у вас?

— Я чего звоню… Плохо у нас. Сергеич с инфарктом слёг.

— Ни… чего себе… — вырывается у меня.

— Плохи дела. Инфаркт серьёзный, как говорят. Лежит в своей больнице.

Понимаю, что спрашивать про симптомы — дело бесполезное.

— А что случилось? Понервничал?

— Да… Он пошёл к нашему упырю… Ну начальник этого… не исполкома, а… как его… вспомнил, глава администрации! Пошёл насчёт ремонта водопровода в больнице. Поговорили… Там у него и случилось.

Это как надо было разговаривать, чтобы прямо в кабинете инфаркт. Дела…

— Понятно… — и резко решаю: — Так, Андрюха, я прилечу с первым же бортом.

— Честно говоря, я за этим и звоню. Нужен ты Сергеичу. Совсем грустный он.

— Я приеду! Только ты ему пока не говори. А кот-то его как же?

— Мы с моей его кормим. Скучает Антошка. Тоже грустный. Ладно! Когда будешь вылетать, позвони.

Возвращаюсь в комнату.

— Что там с Кириллом Сергеевичем? — совсем не сонно спрашивает Ванька.

— Лежит в своей больнице с инфарктом.

— Ты собираешься туда лететь, — и следует осторожный вопрос, — а мы тут как?

Понимаю, что он в основном интересуется, как обеспечивать Дашу с Серёжкой.

— Ну как… Сделаю на тебя генеральную доверенность. Димка будет рулить в боксах, а с деньгами ты как-нибудь сам разберёшься. Бухгалтерия ведь всё равно вся на тебе. Даше будешь отвозить. Ты ведь и сейчас отвозишь. Насчёт учёбы договорюсь со Степанычем. Они с Кириллом Сергеевичем друзья, поймёт. И с Юрой ты продолжишь. Так что будешь полностью исполнять мои обязанности!

— Понятно. Саш… Ты действительно поезжай. Я тут справлюсь. Не волнуйся, всё будет хорошо. Главное — Кирилла Сергеевича поднять.

С утра захожу в кабинет завотделением.

— Юрий Степанович! Кирилл Сергеевич с инфарктом слёг. Мне ночью позвонили.

— Допрыгался! Дон Кихот…

«А ведь действительно — Дон Кихот!» — проносится у меня в голове.

— В общем, я должен туда лететь. Я ему нужен, — говорю твёрдо.

— Вы правы, Саша, — Воронов вздыхает. — Жаль, что я не могу так же, как вы… Напишите все необходимые бумажки. Мы с Сергеем Петровичем остальное решим.

Отлично, что со знакомыми летунами связался. Берут меня, но через два дня.

Вечером приезжаю к Сергею Александровичу. Хозяин встречает меня в гостиной.

— Сергей Александрович, у меня не очень хорошая новость и личная просьба.

— Что у тебя случилось? — вижу, как он напрягается.

— Мне позвонили из Булуна. Мой учитель, а он мне ещё и как отец, слёг с инфарктом. У него, кроме меня, никого нет. Я должен лететь туда и поднять его на ноги.

Повисает пауза. Я вижу, что его расстроил. Даже не знаю, как это трактовать.

— Я понимаю тебя, Саша, — после молчания грустно произносит Сергей Александрович. — Езжай. Мы тут справимся. И будем тебя ждать. Очень будем ждать!

Теперь всё становится ясным. Он за эти месяцы уже привык к нам с Ванькой и к общению с нами. Перестал чувствовать себя одиноким, а тут…

— Ваня, как обычно, будет приезжать к Юре и с ним заниматься…

— Это ладно. А что за личная просьба?

— Заранее прошу меня простить… Присмотрите за Ванькой, пожалуйста. Тревожусь я за него. Думаю, всё-таки у него пока ещё сквозняк в голове…

— Можно было не просить. Давно уже не чужие. И вообще, мне кажется, ты излишне строг к своему брату. Он хороший парень. Но я присмотрю. Езжай спокойно.

Раннее утро. Ванька привёз меня на самолёт. Свою старую «Ауди» я отдал ему. Получив постоянную практику, он стал ездить куда лучше! Перебираю в голове дела. Всё ли я сделал. Вроде всё… Ох, ёшкин кот… Илье Анатольевичу не позвонил!

— Ванюха. Я забыл позвонить Коху. Позвони ему. А может, даже съезди…

— Лучше съезжу. Адрес я знаю. Ну, пока! — и обнимает.

На аэродроме в Булуне меня встречает Андрей. После дружеских тисканий друг друга идём к его машине.

— А ты совсем нормально ходишь! — оцениваю я.

— Твоя же работа! — улыбается он. — Мы с моей тебя постоянно вспоминаем.

— Ладно… Как Кирилл Сергеевич?

— Не очень. Без работы затосковал, а ему, хоть он и в своей больнице лежит, даже… как их… истории болезней смотреть не дают. Я когда приходил, он жаловался.

Прямо со своей сумкой вхожу в больницу. Андрей меня сопровождает. Первый, кто мне попадается, — молодой врач Пётр Иванович. Он приехал с Большой земли около двух лет назад и сразу попал в учение и воспитание к Кириллу Сергеевичу, который пытается сделать из него настоящего врача. Вообще парень он неплохой, но даже я у него полёта мысли и желания лечить не чувствую, хотя специализация у него нужная — кардиолог.

— Сашка! Приехал! Привет!

— Здорово! — я пожимаю ему руку. — Ну как Кирилл Сергеевич?

— Инфаркт не обширный, но достаточно серьёзный. А ты что, к нему приехал?

— Угу… Будем его выхаживать, — дипломатично приглашаю я Петьку к процессу.

— Куда мы денемся! Выходим! — оптимистично и легкомысленно соглашается он.

Главврач лежит в обычной общей палате с другими больными, а их ещё трое. Поражают его бледность и осунувшееся лицо.

— Саша? — тихо произносит он. — Ты что здесь?

— К вам приехал. Помогать выздоравливать буду.

Глаза старого доктора подозрительно влажнеют. В палате наступает тишина.

— Давно приехал?

Конец ознакомительного фрагмента.