Пробуждение

Алексей Курятников, 2014

Историко-мистический роман, словно ледокол, вскрывающий твердь вечных льдов, ломает сложившиеся в обществе привычные взгляды на основные аспекты жизни: любовь и дружбу, древнюю историю Руси и современную политику, религию и божественное провидение.Невероятные и кажущиеся обычными события причудливо переплетаются в ярком и динамичном сюжете, захватывающем и не отпускающем внимание читателя с первой до последней главы.

Глава 7. Прыжок

Максим вошел в трансовое состояние, непрерывно читая магические заклинания. Время остановилось, и он понятия не имел, сколько часов прошло с начала ритуала. В конце концов, он потерял связь с объективной реальностью, перейдя границу транса и сна.

Открыв глаза, Максим понял, что находится внутри шатра из серовато-белой ткани, похожей на лен, сквозь которую пробивались лучи яркого летнего солнца.

— Очнулся, отрок?

В Максима вперился внимательный взгляд седовласого старца. Подойдя к Максиму, он опустил руки в стоящую рядом кадку с водой и омыл руками лицо Максима.

— Разумеешь, где находишься? — спросил старец строго, хотя глаза его излучали тепло.

— Надеюсь, не в психушке, — очумело глядя по сторонам, ответил Смыслов.

Старик обернулся на стоящих в глубине шатра мужчин средних лет, одетых в длинные льняные рубахи, и они тут же подошли к Максиму с обеих сторон. Максим напрягся, но все же явной угрозы в их действиях он не почувствовал.

— Ты кто? — спросил старец, немного склонив голову набок с видом дедули, озорно задающему загадки малышам.

— Максим Смыслов. А в чем, собственно, дело? Где я? — занервничал Максим, уже догадываясь, но все еще не веря в то, что произошло.

— Отрок, скажи мне, какой нынче год, Максим… Смыслов?

— Две тысячи шестой.

— Это от какого же летоисчисления?

— От Рождества Христова, ясен пень!

— Дайте-ка отроку водицы целебной, — обратился старец к крепким мужичкам, стоящим рядом как пни и не вмешивающимся в текущий разговор.

Старец жестом пригласил Максима за дубовый стол в центре шатра. Максим встал с высоко приподнятого над полом ложа, изготовленного из досок и прикрытого рогожей. Прошел к столу. Старец усадил Максима за край стола, сам сев с торца, и развернулся к Максиму так, что их лица находились близко друг от друга. Тесемочка подвязывала длинные седые волосы старца. На шее висел амулет из клыка крупного зверя неизвестной породы. Длинная рубаха с косым воротом, подвязанная кушаком, свисала до колен. Максим хотел задать вопрос, но медлил, боясь сказать глупость, и ждал, что старик сам перейдет от вопросов к ответам.

Сев за стол, Максим только сейчас заметил, что одет не в джинсы и майку, а в косоворотку и сапоги, а на шее висит оберег-свастика.

— Испей водицы чарку полную. Поди, где сон, а где явь не разумеешь?

— Догадываюсь, — сказал Максим и отхлебнул из чарки, емкостью литра в полтора, водицы, ароматно пахнущей медом и травами.

— Желаешь на свет белый взглянуть?

— Любопытно было бы.

Старик быстро встал и прошел к выходу из шатра, жестом приглашая за собой Максима.

— Прыткий какой, — подумал Максим о старике, чей степенный возраст резко диссонировал с его динамизмом и резвостью.

Старец откинул ткань, выполняющую роль завесы над входом. В глаза брызнул свет летнего дневного солнца.

«Хорошо, что старик дал прийти в себя, водички живой дал попить, а то бы я подумал, что все еще сплю», — подумал Максим, завороженно осматривая открывшуюся картину.

Избы ровными рядами образовывали небольшие улицы, мощенные где камнем, где доской, и устремлялись к центру, где стояли терема повыше и в центре многоярусный высокий терем венчал собой незатейливый архитектурный ансамбль городка. Центр, с которого и наблюдал открывшуюся панораму Максим, располагался выше периферии городка, заканчивающегося городской стеной. Рядом располагалось еще несколько шатров, в которых суетились женщины. Мужчины сколачивали столы, а женщины занимались стряпней. Посередине площади, размером в тройку хоккейных коробок, зажаривался на углях бычок. Несмотря на то, что строения городка возведены были из дерева, все же инфраструктурно это был город. По правую руку от Максима располагалось капище, перед ним — огромный терем, где, скорее всего, была княжеская ставка. Слева — кузня. Оглядевшись, вокруг он увидел воеводство, мельницу, столярку. На улочках городка было людно. Максим заметил, что одна молодая женщина, увидев его, тронула за плечо другую и показала на Максима пальцем. Женщины засмеялись и тактично продолжили заниматься своим делом. На площадь въехали конные воины и головной в красивом плаще, чей скакун отличался особой статью и сбруей. Увидев их, он развернул коня.

— Это Князь. Говорить буду я, а ты помалкивай, да не забудь поклон отдать, — кратко проинструктировал его старец.

— Здравствуй, Княже, — отвесил поклон старец, грозно зыркнув на Максима, и тот повторил поклон за стариком.

— И тебе доброго здоровьица, Дедята. Есть вести какие? — многозначительно переведя взгляд на Максима, спросил Князь.

— Нет. Рано еще.

— Доброго дня, — Князь развернул коня, направляясь к терему, и вся кавалькада всадников последовала за ним.

— Треба, сынок, мне кое-что тебе молвить, — сказал старик, как только Князь с сопровождавшей его дружиной удалился на почтительное расстояние.

— Давно пора, а то я чувствую себя как лабораторная крыса!

— Крыса? — старик непонимающе посмотрел на Максима.

— Не думай об этом, — махнул Максим рукой, первый раз столкнувшись с трудностью понимания людей из разного времени.

— Кличь меня, сыне, Дедятой и ступай за мной.

Дедята привел Максима в избу, где их встретила миловидная молодая женщина.

— Глебушка! — радостно простерла она руки к Максиму. Будучи беременной на большом сроке, она неуклюже перегородила половину входа в избу. Максим непонимающе покосился на Дедяту, но все же, готовый к любым неожиданностям, ответил женщине объятиями.

— Буде, буде, Ладушка. Не в себе он, — урезонил женщину Дедята. — Присядь-ка лучше да помолчи, хочу молодцу показать кое-что.

Женщина села на лавку и умолкла. Дедята приблизил голову к животу Лады и прошептал:

— Венд. Ты меня слышишь, Венд? Венд, это я, Дедята, в гости к тебе пришел.

Через мгновение живот зашевелился, и плод пришел в неистовое движение.

— Любишь ты, дед, потеху затевать, а мне ведь больно, — через зубы, сморщившись, произнесла Лада и схватилась за живот.

— Видал?! — торжественно произнес Дедята.

— Ну и что? — не понял Максим.

— А то, что Венд — мой дед и твой прапрадед. От осинки, сын мой, не родятся рябинки.

Максим непонимающе долго смотрел в торжествующие глаза Дедяты.

— Пойдем-ка, добрый молодец, в капище. Там нам никто мешать не будет. До вечера беседу держать будем, а в ночь праздник Кокуй¹ отмечать будем.

— Какой сейчас год? — взволнованно спросил Максим, когда они вышли на улицу.

— Речь уж больно смешная у тебя и непонятная. Нынче 6488-й от сотворения мира². Да не спеши ты. Дойдем до капища и поговорим.

Дорогой Максим прикидывал, в каком году он находился по современному летоисчислению.

«Мир был сотворен по старославянскому календарю за 5508 лет до Рождества Христова. Получается, конец десятого века. Интересно, Русь уже крещена Владимиром или нет?» — просчитывал несложную арифметику Максим.

— Гляжу, не знаешь ты нашего счета лет, а свой счет ведешь по византийскому календарю. А у них нынче год 980-й.

— Значит, Русь еще не крещена?

— Видно, быть беде, раз речи таковы ведешь. Я тебя для того и прикликал, дабы ответы получить на вопросы, что мучают меня и весь род наш. Истинно говоря, не я прикликал, а с моего наущения внук мой Глеб, в чьей плоти ты сейчас находишься. В воду и зеркало не смотрись — расстроишься.

— Прикликал? — дико вытаращил глаза Максим.

— Прикликал, прикликал, сыне. Я тебя неспроста к Ладе водил. Внучка то моя, а Глебу сестрой доводится. Когда дух умершего предка готов прибыть из мира Нави в мир Яви³, он старается возродиться в роду своем, если достоин он рода своего. И вот, когда баба, в потомках его состоящая, становилась тяжелой, дух предка подселялся в плод. А чтобы узнать нам, потомкам, кто из рода нашего к нам возвращается из мира Нави, мы по очереди перечисляем громко имена предков наших, в роду состоящих. Кликушничаем то бишь. На какое имя плод откликнется, того предка и ждем в нашем мире, мире Яви. Так вот и ты, не совсем по своей воле сюда попал. Говорю я так, потому как приходилось мне в твоей шкуре бывать. Шагнул я тогда на тысячи годин в прошлое по зову предков и ходил там дней несколько, глазами хлопал глупыми, как ты сейчас. Удивлялся, всматривался, привыкал… Молод был… — сентиментально и проникновенно грустно сказал Дедята, и глаза его увлажнились.

— То есть все это время я был управляем?

— У тебя дар, унаследованный тобой от предков. Ты — жрец, а в одном из прошлых воплощений — Глеб, внук мой. Кого попало ведь не прикликаешь.

— А зачем тебе это нужно?

— Нужда не у меня, а у народа нашего. Далеко вперед заглянуть невозможно. Будущее как туман. Близехонько еще видно, а чем дальше, тем туман гуще.

— Я вернусь назад? — не своим голосом спросил Максим.

— Вернешься. И будешь думать, что сон видывал. Однако это явь. Бояться тебе нечего. Ты у своих, под защитой рода своего.

— Узнав будущее, ты сможешь изменить его?

Дедята отвел глаза в сторону и замолчал. После продолжительной паузы, наполненной тяжкими думами жреца, Дедята произнес:

— Пока ты здесь, я буду звать тебя Глеб. Тебя все знают, как Глеба и кликать будут Глебом. Будущее изменить тяжело. Чем большее воздействие ты оказываешь на события, дабы изменить их, тем паче они сопротивляются тебе. Богиня Макошь⁴ не дает. Все по судьбе происходит. Кому доля, кому недоля. А будешь стоять на своем — и жизни лишиться можешь.

— А в чем тогда собака зарыта?

Жрец нахмурил брови.

— Ну и язык у тебя! Тьфу!

Жрец встал и, сложа руки за спину, стал расхаживать по капищу. В задумчивости он прошел не один круг от кумира какого-то неведомого Максиму бога до стены, расписанной, как панорама Бородинского сражения, которую он видел в музее. Только в этот раз на стене был изображен Перун⁵, низвергающийся с небес на всякую нечисть.

— Если я тебе дам лук, и ты убьешь им белку, то ни в бытии нашем, ни в будущем, ни для тебя лично ничего не произойдет. И Макошь допустит это.

— То есть, чем мельче фигура или масштаб события, тем больше вероятность, что это произойдет?

Дедята опять нахмурился.

— Мыслишь верно. И в большой сваре мелочью может быть твой род, — Дедята в задумчивости описал еще круг, а затем продолжил:

— По большому счету, мы все делаем по велению совести и по закону рода. Поэтому выбор у нас не богат. Но мы можем напутствовать потомков, подсказать, направить… И еще… Ты — наше будущее…

— Я самый обычный человек.

— Все самые обычные люди творят историю. Просто под силу это смелым, тем, кто почувствовал в себе кровь богов.

— Что, во мне есть кровь богов? — ухмыльнулся Максим.

— Да. Мы арийцы. Русичи. И боги наши суть предки наши. И славя род наш, мы славим богов наших. И от жизни человека зависит, куда он будет двигаться по Золотому пути развития⁶: к богам или букашкам. Потому как каждый человек может стать Богом, пройдя вверх по Золотому Пути, или по нему же скатиться вниз и стать подобным насекомому.

— А что ты смог сделать тысячи лет назад?

— Узришь ли ты «где собака зарыта»? — передразнивая Максима, продолжил вещать Дедята. — Знания твои о звездах не ведомы мне, а если есть они, то поймешь, о чем речь моя. Наша Мирград-Земля⁷ вращается вокруг Ярилы-Солнца, а Ярило движется по Сварожьему кругу⁸, и каждые 1620 годин заходит в новый чертог.

— Что такое чертог? — перебил Максим, поражаясь, что задолго до Галилея и Коперника старик в косоворотке объясняет ему строение Вселенной.

— Скопление звезд.

— Созвездие, значит.

— И, входя в новый чертог, наша Мирград-Земля, как волнами, омывается новым духом. Жизнь начинает меняться как стремнина. Приходят новые пророки и боги, руша старую веру. Княжества великие с лица земли пропадают да появляются новые. Сечи кровавые народы истребляют. Ветра, стужи, зной да неурожай губят колосья да живность лесную. Ты пришел из времени, когда все это будет происходить. И моя лепта — укрепить и сохранить веру предков для потомков.

— Не поздновато ли спохватились?

Дедята тревожно поглядел в глаза Максима. Редко Максим видел во взгляде столько боли.

— На землях Руси сейчас нет ни одного капища, — потухшим голосом сказал Максим.

— А что у вас… а что у нас тогда есть? — дрожа всем телом, проскрипел Жрец.

— Христос.

— Значит, византийцы победили нас?

— Нет. В книгах нашего времени толкуется, — стараясь говорить понятным для старца языком, продолжил Максим, — что князь Владимир примет христианство как веру, близкую для русского народа, и крестит Русь… Через восемь лет получается.

Глаза Дедяты налились кровью, а лицо стало бледно-пепельным. Он глядел на Максима, а может, куда-то за его плечо, застывшим взглядом, и нервно сжимал кулаки.

«Как бы инсульт не свалил старика», — подумал Максим и бросился усаживать старика на лавку.

— О каком Владимире речь ведешь свою крамольную, не Святославиче ли?

— О нем, — тревожно глядя на старика, ответил Максим, а про себя подумал: «Валидольчику бы ему сейчас, да где его взять?».

— Отец его, Святослав, великий князь был. Византию, хазар, булгар — всех под ноготь взял. Враги Руси боялись его, а люд честной уважал, потому как за род свой живота не жалел, а над народом своим не властвовал, а правил. Великий человек был, да ошибся и он. Усыновил Святослав сына ключницы своей, Малуши, еврейки по крови. Не наша в нем кровь, не русская, а хазарская.

— Дед. Можно я буду тебя так называть?

— Можно. Я ведь пращур твой. Только в народе зови меня Дедята.

— Так вот, дед, послушай меня: если ты будешь так скакать при каждом повороте истории, ты до вечера не доживешь! А я тебе не медсанчасть. Реанимировать не смогу!

— Что сие значит?

— Не знахарь я. Помочь не смогу, — пояснил Максим.

— И что же Русь, так и приняла Христа? — переведя дыхание и притворно успокоившись, спросил Дедята.

— Я книжник, — имея в виду свое университетское образование, на понятном Жрецу языке начал излагать свои мысли Максим, — и времена эти знаю хорошо. Всего тебе говорить не буду. Боюсь за тебя. Не готов ты пока. Скажу только главное. Не сердцем Владимир веру выбирал. Двигала им корысть укрепления власти, поэтому и женится он на византийской княжне Анне, заключив союз с Византией, пообещав крестить Русь и упрочив тем самым свою власть. А судя по тому, как он жестоко расправлялся с народом, не желавшим принять христианство, можно сказать, что это палач, потому как ни один завоеватель, ни до него, ни после, не истреблял так безжалостно население. В живых останется только один из двух. Остальные будут казнены, города сожжены. А потом Русь ослабнет и обезлюдеет в результате междоусобицы между сыновьями Владимира и великой раздробленности Руси, набегов кочевников и дальнейшего раскола в вере. Останется от народа русского только один из четырех от нынешнего населения.

— Шулепа! Принеси медовухи! — гаркнул Дедята кому-то в привратник храма, и из глаз его уже катились слезы, сдержать которые он уже и не пытался.

— Не пожалел я деда, — раскаялся Максим.

Но на столе уже стояло «лекарство» в виде двух кружек ароматной медовухи, мягких хлебов и свежей дичи.

— Скажи только, сыне, устоит ли Русь? — опрокинув четверть кружки, спросил Дедята.

— Устоит, — отведав ароматный напиток, ответил Максим.

Медовуха оказалась крепким, но приятным напитком.

«Такой можно много выпить с вполне предсказуемыми последствиями», — подумал Максим.

— Слава Сварогу, не дал умереть старику раньше времени, — Жрец опрокинул еще четверть, отодвинув от себя еду к Максиму. — Не скоро, видно, ко мне желание поесть вернется.

— Тысячу лет не ел, точнее тысячу двадцать пять, — сострил Максим, жадно отламывая кусок зайчатины. — Экологически чистый продукт. Никакого ГМО, — шутя, продолжил он, ведь ничего для него нового в изложенных событиях не произошло. И если душевное состояние Дедяты можно было назвать подавленным, то Максиму кровь ударила в голову, открылся аппетит, и на свое путешествие в прошлое Максим уже смотрел с некоторым энтузиазмом.

— Знаком я с верой Христовой. Приходилось мне со Святославом Игоревичем в поход на Византию ходить. Беседу я вел с плененными воинами да со жрецами византийскими. Попами их в народе кличут. Ничего плохого в учении Христа нет. Все правильно говорил посланник Богов, — глаза Дедяты встретились с глазами Максима, — только… ничего нового в его учении нет. О любви сказано и в источниках Родной Веры. Проповедовал Иисус давно известные истины, от которых отошли иудейские жрецы. Да и учение его затем оболгали. Нет у византийцев знаний ни о мире Нави, ни о мире Прави, ни законов рода не знают, ни законов природы, ни чертогов вселенских, ни истории древней дохристианской. Не верят они в переселение душ и называют нас, русичей, многобожниками, думая, что Христос один во Вселенной управляется… Ты в чертогах каких бывал?

Максим перестал жевать и тупо посмотрел в глаза Дедяте, физиогномично выражая желание повторить вопрос.

— В созвездиях каких бывал, Глеб… Максим? Или в будущем это невозможно? — торжественно и гордо произнес Жрец, чувствуя, что попал в цель.

— А что, сейчас это возможно?

— Я «прыгал» в то время, когда это было возможно!

Максим замер, не веря своим ушам.

— Скажи, отрок, люди обрели любовь к ближнему, приняв в сердце веру Христову?

Максим никогда не задавал себе этот вопрос. Крестовые походы. Тотальное истребление индейцев в Южной Америке конкистадорами. Истребление индейцев американцами, когда вырезались нещадно женщины и дети, и в живых остался только один абориген из ста. Костры инквизиции и христианизация Руси огнем и мечом, унесшие жизни десятков, а может, сотен миллионов людей. Наполеон, Первая мировая, Вторая мировая. Ватикан, давно использующий веру в Христа как ширму, за которой скрывается настоящая любовь к деньгам и власти и сопутствующие ей грязные деньги от наркотрафика, работорговли, проституции, прокачиваемые через независимый и могущественный банк Ватикана. Где гомосексуализм и педофилия являются тайной лишь для паствы, но абсолютной нормой для слуг господних.

— Пожалуй, нет.

— То-то же, — разочарованно вздохнул Жрец. — Сегодня праздник большой. Ночь бога Купалы. Ляг поспи, а то тяжко тебе ночь дастся.

___________________

¹ Кокуй — день летнего солнцестояния, праздновавшийся русами, а также древними славянскими народами как день почитания Ярилы — бога Солнца.

² Сотворение мира в Звездном храме — мир, заключенный между ариями, предками русов и всей белой расы, и сынами Дракона, аримами (древними китайцами). Иконописное изображение Георгия-Победоносца, повергающего Дракона, изображает именно это событие, которое произошло в 5508 году до нашей эры.

³ Мир Яви — мир проявленный, физический. Мир Нави — мир не проявленный, мир духов, мир, в который уходят умершие предки.

⁴ Макошь — богиня судьбы.

⁵ Перун — бог-громовержец.

⁶ Золотой путь развития — лестница восхождения души. По верованиям древних славян, душа, перевоплощаясь вновь и вновь в новом теле, обретает бесценный опыт и, совершенствуясь, восходит вверх по пути развития, воплощаясь затем на новой ступени — в другом, более совершенном мире.

⁷ Мирград-Земля — наша планета Земля. По представлениям ариев, один из миров космического мироздания, в котором мы не одиноки.

⁸ Сварожий круг — сутки Сварога — 25920 лет. В 2012 году Земля вошла в чертог Волка (Белого Пса), что обозначило окончание ночи в сутках Сварога и наступление утра на Земле.