Пробуждение

Алексей Курятников, 2014

Историко-мистический роман, словно ледокол, вскрывающий твердь вечных льдов, ломает сложившиеся в обществе привычные взгляды на основные аспекты жизни: любовь и дружбу, древнюю историю Руси и современную политику, религию и божественное провидение.Невероятные и кажущиеся обычными события причудливо переплетаются в ярком и динамичном сюжете, захватывающем и не отпускающем внимание читателя с первой до последней главы.

Глава 4. Тайное

Максим стоял на перроне Казанского железнодорожного вокзала, нервно покуривал и ожидал отправления поезда в Казань. Что я скажу Елене Михайловне? Даше? Впрочем, этот вопрос уже стоял перед ним однажды, и он решил его, воспользовавшись хитростью. Вообще, у Максима Смыслова была замечательная черта: он считал, что нерешаемых задач не бывает. Бывает недостаток времени, знаний и упорства, но почти любую задачу можно осилить, подключив эти три составляющих.

«Война план покажет», — подумал Макс, смачно запустив окурок в урну метров с трех.

— Трехочковый, — выдал уже вслух завершающий перл Максим и взошел на подножку вагона.

Дорога до Казани прошла без приключений, и вот Максим уже сидел на скамеечке в знакомом дворике, наслаждаясь июньским теплым вечером. Полная луна, в помощь тусклому фонарю, освещала двор. Воздух наполнялся ароматом акаций и липы, и Максиму жуть как не хотелось сделать еще шаг — позвонить в квартиру Елены Михайловны. Он вспомнил колкие глаза хозяйки, выражающие холодность и недоверие.

Тут к подъезду подошел парень лет восемнадцати, щеголевато прикинутый по последней моде, потоптался у подъезда, внимательно что-то ища на асфальте, и запустил мелкий камушек в светящееся окно второго этажа. Из окна появилась Даша, только уже выросшая, и произнесла незнакомым Максиму грудным голосом:

— Окно разобьешь! Сейчас выйду!

— Ага! — подумал Макс, — ситуация может решиться сама.

Из подъезда вышла высокая, оформившаяся девушка, и лишь по знакомым чертам лица в ней можно было узнать ту маленькую пичугу, свиристевшую на кухне этой квартиры еще шесть лет назад.

— Лешка, балбес, ты когда-нибудь стекло мне разобьешь! — укоризной воспылала юная красавица. — Вот мать тебе всыпет!

Щеголеватый Лешка, молча обняв, закутал Дашу в свой модный адидасовский костюм.

«Детский сад, — подумал Макс. — Что за манера общения?».

— Даша? — уже вслух произнес он. — А мама Ваша дома?

У Даши вопросительно вверх поползли брови, а Лешка насуплено развернул чело в сторону потенциального противника.

— Вы меня, видимо, не помните, Даша. Я шесть лет назад разбил Вам мячом стекло, а потом вставил, и Вы меня угощали конфетами и вареньем.

— И что приперся? — процедил Лешка. — Варенье, что ли, закончилось?

Взгляд Лешки выражал древнюю озлобленность неандертальца.

— Молодой человек, Вы не кипятитесь. Мне, собственно, Елена Михайловна нужна.

— Максим, кажется? — в радушной улыбке расплылась Даша. — Вы изменились, возмужали — я бы вас не узнала.

— Я бы вас тоже, — искренне заметил Максим.

Даша замялась и после некоторой паузы произнесла:

— Я даже не знаю, Максим. Мама почему-то сильно нервничала после вашего визита. Хотя это было давно, но в памяти сохранилось хорошо.

— Именно поэтому я здесь, — открыл карты Макс. — Нам есть, о чем поговорить с вашей мамой.

— Пройдемте, — неестественно замедленно протянула руку Даша, что выдавало ее замешательство и некоторую заинтригованность сказанным.

— Леша, давай завтра увидимся, — скорее, приказным, чем извиняющимся тоном сказала Даша, и ее друг сердечный молча и несколько обиженно удалился в темноту ночи.

— Максим. Если ты помнишь? — представила гостя прямо с порога Даша.

Елена Михайловна несколько натянуто и чуточку очумело улыбнулась и нервно поправила яркий платок на плечах. За эти годы Елена Михайловна, на взгляд Максима, ничуть не изменилась, и уж ее-то он бы узнал спокойно, в отличие от Даши.

— Проходите, — коротко отчеканила Елена Михайловна, ведя гостя на кухню.

На кухне было все так же уютно и неизменно, в смысле обстановки. Время было не властно над этой квартирой, сохраняющей предписанный дедом стиль.

— Чем могу служить, молодой человек? — произнесла хозяйка, нервно подергивая концы платка.

«Странно. Почему она нервничает? — медленно подходя к окну подумал Максим. — Может, ей что-то известно, но она старается не выдавать себя?».

Максим обозревал из окна знакомый двор. Было ощущение, что он приехал в отчий дом, что с этим домом его связывают года или десятки лет. А он здесь был второй раз.

— Это стекло и раньше ребятишки разбивали, — гипнотически медленно произнес Максим. — В начале шестидесятых рыжий долговязый пацан так врезал, что мячик, пробив стекло, влетел прямо на газовую плиту, — Макс отвернулся от окна и внимательно посмотрел в глаза Елене Михайловне. Она стояла молча, только, как показалось Максу, дышать стала чуть глубже и прерывистей.

— А в буфете один замочек не менянный, потому что один из трех стащили на рынке из сумки у вашего деда.

Елена Михайловна стояла в оцепенении и, казалось, была готова к нечто такому, что произнес Максим, но, простояв еще немного, рухнула без чувств.

— Максим, неприятности всегда происходят в нашем доме одновременно с вашим появлением. У меня уже появляется логическая связь Максим — неприятности, — подавая флакон с нашатырем, как прежде, щебетала Даша, только уже грудным, сформировавшимся женским голосом.

Воздух наполнился резким запахом нашатыря. Елена Михайловна медленно открыла глаза и несколько минут молча, не моргая, смотрела в беленый потолок. Бледное лицо выражало спокойствие и сосредоточенность.

— Не велите казнить, велите миловать, — протараторил Максим. — Я не ожидал такой реакции… Я не хотел…

— Успокойтесь, Максим, — простонала Елена Михайловна. — Произошло то, что должно было произойти. Правда, я в это никогда не верила и считала деда несколько чудаковатым. Хотя он был мудрым человеком, и все в семье всегда держалось на нем. Дед был, как бы сказать?.. — видно было, что Елена Михайловна еще не пришла в себя и ей тяжело подбирать слова. — Не от мира сего… Он был человеком набожным, но никогда не ходил в церковь, потому что был старовером. То есть подвижником веры, бытовавшей на Руси до крещения, христианизации. Он всегда говорил, что старая вера вела наших предков многие тысячелетия и крепок был дух людей, и государство могущественно, и, чтобы выжечь старую веру из сердец людских, понадобилось семьсот лет насилия и карательных экспедиций. Он читал древние книги, написанные древнеславянским языком. Когда я, будучи совсем маленькой девочкой, взяла карандаш, намереваясь нарисовать в книге цветочек, дед пришел в неописуемую ярость. Я его никогда таким не видела. Он сказал, что все современные книги несут людям одну ложь. И всем миром правит только ложь. А в этих книгах свет для людей и заветы предков, но эти знания сейчас не примут. Еще не время. Но надо сохранить эти святые знания, потому что они бесценны. И за эти книги враги человечества не пожалеют ни наши жизни, ни тысячи жизней других людей. Но больше он никогда не касался этой темы. Лишь перед смертью, чувствуя свою скорую кончину, он всячески напутствовал меня. Он сказал, что книги необходимо надежно спрятать и никому никогда о них не говорить, и, что показалось мне совершенно диким, дед постоянно со страшными от волнения глазами повторял, что когда-то в нашем доме появится молодой человек и будет вести себя как свой, узнавать вещи и обстановку. Дед просил не гнать его, потому что это будет он сам. Велел довериться ему и открыть все свои книги и тайны. Я приняла это за предсмертную агонию, бред умирающего человека. Хотя знала, что дед обладал огромной силой предвидения. Людей он видел насквозь, словно рентгеновский аппарат. Говорил, с кем можно иметь дело, а кого сторониться, какие политические события будут происходить и какая ожидается погода в текущем году. Еще — что вызывало у меня благоговение и трепет перед ним — он каким-то непостижимым образом мог влиять на события. Никогда не афишируя свои неординарные способности, он просто спрашивал, какие проблемы случались в семье, и говорил, что ситуация исправится к такому-то числу. И все работало как часы. О его способностях знали многие и обращались к нему за помощью, только принимал он людей крайне редко, лишь только в тяжелых случаях. Один раз во дворе ребята сказали, что мой дед — колдун. Я страшно обиделась, прибежала домой вся в слезах и рассказала деду. Он улыбнулся, ласково гладя меня по голове. Нет, говорит, внучка, я не колдун. Я русский волхв. Но им об этом знать не надо. Не поймут, а только больше дразнить будут.

Елена Михайловна приподнялась немного на подушках и попросила у Даши воды. Максим стоял совершенно потрясенный услышанным, хотя и ожидал открыть для себя какие-то тайны, но такое… Получалось, что перед ним находились его внучка и правнучка. Хоть самому за нашатырем беги.

— Елена Михайловна, Вы понимаете?.. — дрожащим от волнения голосом произнес Максим. — Получается, что Вы моя внучка?!

— Максим, для меня это звучит как бред и совершенно не укладывается в голове. Я, конечно, читала о реинкарнации, но, когда это случается непосредственно на твоем практическом опыте, волосы дыбом встают.

Присутствующие люди глядели друг на друга совершенно другими глазами. В них были и радость, и смятение, и волнующее соприкосновение с тайной вечной жизни, открывшейся им сейчас.

— Давайте пить чай! — оборвала зависшую паузу Даша.

Все весело балагурили за столом. Максим рассказывал о своих снах, о том, как он нашел их дом, впервые найдя полное понимание, и от этого на душе у него стало спокойно и радостно. Елена Михайловна, с какой-то особой тревогой и обожанием глядя на Максима, рассказывала всякие подробности из своего детства и молодости, когда дед был еще жив.

— Стоп, — глаза Максима вдруг застыли, — я забыл про фотографию на стене в спальне. Дед про нее ничего не говорил?

— Говорил, — таинственно произнесла Елена Михайловна, — говорил, что-то тайное, что в ней скрыто откроется посвященному, то есть тебе. Ты можешь расшифровать надпись?

— Да! — торжественно произнес Максим. — Верхняя надпись на старославянском гласит: «Пробужденному к новой жизни доступно будет». Внизу идут рунические символы старорусской языческой веры, буквально значащие «тайный ключ». А вот к чему ключ, я понятия не имею.

— Может быть, ты в книгах дедовых что-то найдешь? — неожиданно перейдя на «ты», спросила Даша.

— Может быть, может быть… — задумчиво произнес Максим, задумчиво почесывая макушку. — А где снято это фото?

— Это под Омском. Дед долгие годы был там священнослужителем, пока НКВД не закрыло капище — приход староверов, — пояснила Елена Михайловна.

— Если символы нанесены на фото, так, может, это подсказка, как найти замочек? — осенило Максима.

— Думаю, лучше, чем ты, в этом никто не разберется, — предположила Елена Михайловна, тяжело садясь в старинное громоздкое кресло. Напряжение сегодняшнего дня явно исчерпало ее силы, и Максим больше решил не донимать Елену Михайловну расспросами и попросил лишь показать книги.

— Это невозможно сейчас, Максим, — сказала Елена Михайловна, позевывая. — Давайте отложим это до завтра. Утро вечера мудренее.

И Максиму ничего не оставалось делать, как согласиться.

Наутро, подав чай, Елена Михайловна положила на комод перфоратор, напускно и насмешливо произнеся:

— Перфоратор — это тайный ключ к книгам.

Максим вопрошающе посмотрел на Елену Михайловну.

— Дело в том, Максим, что книги в стене за фотографией. Нужно вытащить один ряд кирпичей. Пылищи-то будет! — расстроенно сказала Елена Михайловна.

Работа оказалась не так проста, как казалось вначале. Кладка оказалась добротной, не то что сейчас. Но в итоге книги были извлечены. Книг было две. Они были завернуты во множество слоев различного материала. В итоге имели приличный вид, хотя сразу чувствовались ветхость и старина. И, конечно, вес. Одна из них весила навскидку килограмм пятнадцать и была весьма приличных размеров. Ее большой вес был обусловлен тем, что страницы книги представляли из себя выбеленные телячьи шкуры. Другая же состояла из толстых журналов, заполненных рукописным текстом, как оказалось, почерком деда, Федора Акимовича. Целый день был убит на восстановление порядка, и только поздним вечером все собрались за чаем, чтобы обсудить дальнейшие действия. Крайнее возбуждение охватило Максима и передавалось Елене Михайловне и Даше. Максим ощущал соприкосновение с великой тайной, и вся его сущность была наполнена пониманием новой жизни, полной смысла; и прошлая жизнь, пустая и суетная, никогда уже к нему не вернется. Максим то, заливаясь от смеха, травил свежие анекдоты, то внезапно умолкал, уставившись в одну точку. Елена Михайловна настаивала, чтобы Максим остался у них, пока изучает книги. Даша, вторя своей маме, сложив в молении руки на груди, уговаривала остаться Максима, но он понимал, что на изучение материалов уйдет не неделя-другая, а гораздо больше времени, и не желал стеснять домочадцев.

— Хорошо, в таком случае я попрошу своего знакомого, который многим мне обязан, отвезти тебя на машине в Москву. И не спорь, — Елена Михайловна властно подняла руку навстречу привставшему было Максиму. — Если дед боялся держать их даже дома и прятал в глухой стене, то перевозить их в поезде тем более опасно. И пообещай мне сообщить о себе по приезде и, вообще, не забывать нас.

Елена Михайловна отвернула голову куда-то вверх и вправо, глядя в точку под гардиной. Как бы она ни старалась сдержать слезы, они потекли только еще стремительней. За окном раздался звук тормозов. Елена Михайловна, узнав скрип тормозов старой «Волги», который было трудно перепутать с наводнившими город иномарками, удовлетворенно произнесла: «Миша приехал». Максим скептически посмотрел на транспортное средство, еще пятнадцать лет назад считавшееся прерогативой особо важных персон, и аккуратно задал Елене Михайловне актуальный вопрос:

— А ему доводилось ездить на дальние расстояния на этой машине?

— Не волнуйся, Максим: у Михаила машина в хорошем состоянии.

Максим обнял ее, и Даша, не сдержавши слез, бросилась к ним. Утром Максим сел в потрепанную «Волгу» и поздно вечером он был уже у себя дома.