Человеческая оболочка: от/с/чет

Алексей Котаев, 2022

Рожденные посреди бескрайнего космоса люди. Корабли, что тысячу лет назад отправились на поиски нового дома. Отголоски великих умов, что остались далеко позади. Эта история о том, как человек откидывает свою собственную индивидуальность, во имя великой цели. Людей там нет, лишь оболочки, призванные в бескрайнюю пустоту космоса, чтобы нести свою службу. В соответствии с протоколами экспедиции. Содержит нецензурную брань.

Глава 1

Черный свет

МакКрей… Такое имя я унаследовал от предков. И не только имя. Я рожден в железной коробке, летящей через бескрайние просторы космоса. В ней же и умру. Мой отец, дед, прадед — все они были рождены на этом корабле. Тут же и встретили свой последний час. Перед лицом крутятся картинки с далекой, невиданной планеты, на которой я никогда не был. Красивое голубое небо. Ах, небо… Увидеть бы его в живую хоть раз. А не эту черноту.

Стоит только оторваться от панели на стене, что показывает мне далекий, невиданный мир, как я упираюсь в окно каюты. Толстое стекло ограждает меня от необъятного пространства капитанского мостика. А перед мостиком — космос. Чернота. Лишь мелкие светящиеся точки дико кружатся в танце прямо перед единственным иллюминатором корабля. Этот свет, странный, безжизненный, проникает в каждую щель нашего корабля, светит черным, не дает расслабиться. Даже через полуразбитое космической пылью стекло и паутину трещин не дает покоя эта бескрайняя чернота.

— ИСП, включи теплый дневной свет, — обратился я к бортовому компьютеру, что имеет привычку лезть в дела каждого члена экипажа, но только не здесь.

ИСП опять мне не ответила, лишь зажгла яркие лампы над головой, раскрасив пространство в светло-желтые тона. Каюта капитана и так была теплой и уютной, но этот мертвый свет, что пробивается через окно, он портит все.

Как же я ненавижу этот космос. Все это бесконечное путешествие…

Я тут самый молодой член экипажа. Винсент МакКрей. С гордостью произношу свою фамилию сам себе. Потому что по ней обращаются только к моему отцу. Великие МакКреи — великие капитаны «звездной колониальной экспедиции». Или «межзвездной»? Впрочем, какая мне разница… я-то среди звезд, так что будет «звездной».

Мы в пути уже одну тысячу восемьдесят пять лет, и я и представить не могу, насколько это много. Мне всего шестнадцать, я хочу не этого. Не этой бескрайней черноты. Вновь поймав взглядом картинки на экране, я понимаю, что хочу туда! К голубому небу, солнцу, что не выжигает глаза как сварка, мечтаю оказаться не в запертой коробке. Это не то место, в котором я должен быть.

— Винсент! — раздался голос отца сразу после шипения затвора двери в каюте.

— Что, пап?

Ну вот, он опять неодобрительно на меня смотрит. Я знаю, в чем дело.

— Простите, капитан МакКрей. Чем могу быть полезен?

— Закончил?

— Так точно! Глава про интегралы пройдена, все задания из приложения решены!

— Хорошо… Собирайся, тебе пора на дежурство.

— Пап, — я вновь нарываюсь на неодобрительное выражение лица. Отец любит субординацию, и даже сейчас он хочет ей следовать. — Зачем мне все это?

— Затем, что ты задаешь такие глупые вопросы.

— Я не понял.

— И вот поэтому тоже. Сколько тебе там? Шестнадцать?

— Семнадцать.

— А мне пятьдесят два. Пройдет еще семь лет, и ты займешь мое место. Потом еще десять, и у тебя появиться свой сын…

— Да, ты это уже говорил!

— А ты, видимо, плохо слушал! Ты станешь капитаном! Тебя готовят быть капитаном. Но каким капитаном ты станешь — зависит от того, что ты из себя представляешь. Чем больше знаний, тем шире кругозор. Тем больше пространство для маневра.

— Какого маневра, пап?

— Стекло видишь? — Отец ткнул пальцем на окно, что вело на мостик. — Расскажи все, что про него знаешь.

— Стекло, с добавлением свинца, высокая закалка.

— Нахрена в нем свинец?

— Защита от гамма-излучения, очевидно…

Старик высунулся на мостик, окинув его взглядом. Это его стекло не давало мне покоя. Мы только что разговаривали о жизни, а тут стекло.

— Льюис! — крикнул отец в кучу персонала, что суетилась у приборов перед вращающимся за окном космосом.

— Да, капитан? — ответили снизу.

— Расскажи все, что знаешь об этом стекле!

— Оно прозрачное, сэр. Твердое… Закаленное.

— А главное?

— Не знаю, сэр. Может, нужно, чтобы следить за нами и нашей работой?

— Да нахрена вы мне сдались все… — бухтел мой старик, возвращаясь в комнату.

Я не выдержал:

— Ну так и что?

— А ты сам-то не понял?

— Ну, он назвал больше всего.

— А главного не назвал. Почему?

— Кругозор?

— Именно. Все, хватит фамильярничать! Приступай к работе.

— Подожди, так это все было так просто? Ну вот то, что я это знаю, а Льюис — нет. В этом весь смысл обучения?

— Да.

— В таких мелочах?

— Да.

— Так это же просто!

— Если ломать парадигму для тебя просто, то я очень рад.

Отец опять говорит непонятными для меня словами. Он вообще не жалеет своего сына. Хотя я немного слукавил. Я больше клон, чем сын. Люди в условиях космической радиации и искусственной гравитации утратили возможность нормально размножаться. Меня вырастили из набора ДНК, из которого выращивали всех МакКреев. С одной стороны — удобно, знаешь, чего ждать в будущем. С другой — тоска, я смотрю на отца как на отражение себя в старости. А это удручает.

Я родился в пластиковом мешке, взращенный механизмом, что должен был быть задействован только на подлете к планете системы Проксима Центавра. Как, в принципе, и все здесь. Мы все еще образуем пары, как это было принято нашими далекими предками, воспитываем детей, не меняя численность населения. Мирно, спокойно и тесно. Нас тут сорок два человека, половина из которых — старики, как мой батя. Другая половина — молодняк типа меня. Ну и еще двое — это старики-долгожители, редкость, но бывает.

Пройдет семнадцать лет, и появится новое поколение, а старое на первых порах будет помогать его растить. Там командовать уже буду я, а батя будет сидеть с внуком. Как мой дед сидел со мной.

Вообще, изучая историю далекой Земли, я понял, почему корабли не везут тысячи человек так далеко. Бунты. Люди очень любят бунтовать, и, видимо, мое изучение истории помогло мне осознать это.

Четыре целых и две десятых световых года. А мы тащимся уже тысячу лет. В цифрах это что-то невероятное. Я не могу представить себе ни скорость света, ни, уж тем более, скорость, с которой мы летим.

— ИСП, какова точная скорость флота на данный момент? — обратился я к системе, шагнув в длинный светлый коридор, что шел через весь корабль: от капитанского мостика до самого хвоста.

— Один миллион сто пятьдесят тысяч метров в секунду, в соответствии с системой СИ, — раздался раздражающий голос компьютера.

ИСП — помощница. Она отвечает на многие вопросы, особенно если их правильно формулировать. Система знает все и обо всем, умудряясь рыться в архивах своих серверов, что занимают целый отсек корабля. Электронный женский голос сопровождает тебя повсюду, иногда проецируя запрошенные голограммы-изображения прямо в воздухе. Вот только вместо поддержки я испытываю чувство, будто за мной постоянно следят.

Машина контролирует каждый мой шаг, открывает мне двери, дает советы, напоминает о том, что я забыл. И даже сейчас, когда я и без того знаю дорогу до реакторного отсека, она указывает мне путь лампами-светлячками на полу. Раздражает.

Я никогда в жизни не видел ничего, кроме этого космического корабля, названного надеждой человечества. Все мое человечество здесь. Сорок человек, половина из которых еще очень молоды, чтобы иметь право принимать хоть какие-то решения.

Хочется чего-то нового, а не вот этих голубых, замытых стен. Сейчас разгар рабочего дня, и все остальные заняты делом. Вальяжно перемещаются по отсекам, перекладывают оборудование, проводят диагностику. Я же иду на практику, ведь будущий капитан должен знать все, что будет в его владениях.

Сегодня идет десятый день, как я посещаю реакторный отсек, обучаясь принципам работы и обслуживания данного агрегата. Мой наставник — обычный член экипажа, званий которым уже не дают. Все люди на корабле, а если быть точным — на колонисте, подчиняются капитану, но между собой давным-давно не держат субординацию. Так проще. Вот только меня это не касается, я буду вынужден быть капитаном. Судьба такая.

Я родился в космосе в определенный момент времени, не раньше и не позже, чтобы быть капитаном корабля, который при мне так никуда и не долетит. Обидно. Хотел бы я увидеть это голубое небо, кучи людей, снующих по бескрайним полям, пусть даже и заснеженным. Это, кстати, была отдельная тема недавней лекции от моего отца.

Уже давно известно, что планета, к которой мы летим, хоть и близка по индексу к материнской — Земле, но имеет одно очень важное отличие. Она холодная. И вот, вроде бы, ничего страшного, но зеленую траву мы так и не увидим. Хоть связи с Землей уже давно не было, но мы точно знаем, что бомбардировка терраформирователями прошла успешно. Они вылетели на тысячу лет раньше нас, да и долетели быстрее. Целый рой ракет оттолкнули лазерами от материнской планеты и отправили в бесконечно долгое путешествие в один конец. Ну, вообще, по сравнению с нашим путешествием, ракеты долетели быстро. Если свет преодолевает это расстояние за четыре года, то терраформирователи долетели за двести. Не все, какие-то были уничтожены по пути, но большая часть столкнулась с планетой.

А дальше как по маслу. С терраформирователями уже давно у людей порядок. Ракеты упали, выбросив в атмосферу реагенты и газы, ставшие катализатором зарождения атмосферы. Прошли годы, люди начали готовить Колонисты, наши корабли. В это время, при все еще низкой плотности атмосферы, на конечной планете начали зарождаться растения, привезенные с Земли первым потоком. Терраформирователи выбрасывали тонны семян в воздух, в надежде, что деревья сами начнут поддерживать необходимый уровень кислорода. И деревья выросли.

Потом бомбардировкой доставили и животных. Нехитрое дело засунуть пару банок ДНК в ракету и пнуть ее в далекий космос. Хитро поступила сама природа. Зверь с рождения более приспособлен, нежели человек, а значит, нужно лишь подарить ему жизнь. В ход пошли искусственные матери, или конвейеры для детенышей. Называйте как хотите. И пару сотен лет планета была неотличима от материнской. Росли животные, деревья, плотность атмосферы. Свет Проксимы Центавры врезался в эту атмосферу, рассеиваясь и преломляясь, не дотягиваясь до планеты. И начался, как там его называли… ледниковый период. Только этот период не закончится, если брать в расчет период обращения второй планеты вокруг центра ее системы.

— Винс, ты завис, что ли?

— А? — точно, я же переодеваюсь в радскафандр.

— Шлем, говорю, надевай! Быстрее начнем — быстрее закончим! — раздраженно говорил Юджин, одногодка моего отца.

Вечно раздраженный. Ладно хоть не из-за меня. Многие люди просто не любят работать, а вот мне очень даже интересно торчать около сердца моего будущего корабля. Или корабля моего будущего. Опять путаница какая-то. Юджин не любит работать, и если бы я, как и он, целыми днями торчал на одной и той же работе, я бы тоже ее не любил.

— ИСП, открывай гермозатвор! — произнес мой наставник.

Дверь начала шуметь гидравлическими цилиндрами, что прижимали ее к толстой свинцовой стене. Свинец за столь долгое время почернел и начал осыпаться, но дозиметр все еще показывал норму. Работает, значит. Сколько бы лет ни прошло, тут меняются только люди.

— Сегодня что делать будем? — поинтересовался я, надеясь, что хоть в этот раз меня не заставят подметать реакторное помещение от пыли. Слишком уж это неинтересно.

— Фильтровать электролит.

Юджин подошел к огромному черному ящику, висящему посреди комнаты, вызвав панель ИСП и получив доступ на кратковременное отключение питания. Много стеклянных трубок обвивали сердце корабля, прогоняя прозрачную, чуть серую жидкость. В трубках был электролит, а в ящике тысячи стержней урана, тория и прочих актиноидов. Сердце работает на полураспаде, бомбардировке частицами мембраны, отделяющей охлаждающую жидкость от электролита. Электролит получает энергию от удара частицей по мембране и конвертирует ее в электричество. Все невероятно просто, но крайне надежно. Излишки тепла выводятся на радиаторы и отдаются ИК-излучением в открытый космос. Ящик стоит на раскаленной докрасна пластине, что выводит излучение, служа еще и обогревателем всего корабля.

На моем веку не выпадет даже заправка реактора новыми стержнями, а замена мембраны и вовсе дотерпит до самого прибытия. И вот опять, обидно. Так хочется посмотреть, что внутри, а я вижу лишь несомкнутые створки большого черного ящика, что гасят реактивность, прерывая работу реактора.

— Готов? — с трудом повернулся ко мне Юджин, стоя в своем громоздком скафандре, весившим, без малого, пятьдесят килограмм.

Я кивнул, с трудом перемещая ноги.

— Винс, я не слышу!

— Готов! — каждый раз так, вечно приходится уточнять.

— Работа опасная, я должен знать, что ты готов. Впредь отвечай!

— Я понял тебя, Юджин.

Скафандры глушили почти весь звук, поэтому во всех своих предыдущих походах в реакторный отсек я не увидел смысла говорить, да и Юджин не настаивал. Видимо, в этот раз будет нечто серьезное.

— ИСП! — крикнул через костюм мой наставник. — Глуши реактор!

— Принято, инициирую кратковременную остановку реактора. Начат обратный отсчет, по истечении которого закончится резервный источник энергии. Прошу вас, будьте бдительны и осторожны.

Юджин раздраженно махнул в воздух, словно прогоняя назойливый компьютер из пространства вокруг себя. Тяжелый гермозатвор за нашей спиной плотно прижался к стене, полностью отрезая нас от остального корабля. Если что и случится, то пострадаем лишь мы.

— Че стоишь? Бери из ящика фильтрующий элемент! — наставник ткнул пальцем на огромный шкаф, стоящий справа от реактора.

Я подошел и открыл дверцу. Кучи белых, похожих на камень цилиндров с пластиковой ручкой на верхушке. Их тут сотни, если не тысячи. Весь шкаф завален ими, даже спустя тысячу лет пути. Я взял один тяжелый увесистый фильтр и поволок его к Юджину, пыхтя в стекло шлема. Шлем предательски запотевал изнутри, лишая меня возможности разглядеть все тонкости работы.

— Смотришь внимательно? — спросил наставник.

Проклятый шлем не давал нормального обзора, как бы я ни крутился в нем. И я соврал:

— Да!

— Электролит через мембрану получает в себя замедленные до необходимой скорости взаимодействия протоны и нейтроны. Кинетический удар возбуждает электролитические свойства, — бубнил через плотный скафандр Юджин, откручивая четыре здоровенные гайки на ящике, принимал стеклянные трубки. — Как думаешь, куда девается весь мусор? Ну тот, что остается после реакции.

— Фильтр?

— Да, вот смотри!

Через запотевшее стекло шлема я увидел внутренности ящика. Тут тебе и компрессор, и спаянное стекло, и фильтрующий узел.

— Винс, после остановки реактора нужна одна минута, чтобы реактивность в электролите погасла. Видишь, пузырьки появились? Плотность упала, значит, можем работать.

Я стоял за спиной наставника, рассматривая все его действия. Он отсек двумя рычажковыми затворами кипящую жидкость от фильтрующего гнезда, и компрессор начал молотить как бешеный, не в силах протолкнуть электролит. Две гайки, что прижимают крышку фильтра, открутились за секунды. Юджин орудовал гайковертом, поэтому время замены он сокращал до минимума. Крышка отскочила, отдав давление, что оставалось в ней, после перекрытия общего потока. Наставник достал фильтр и поставил рядом с собой, на почерневшее от времени пятно на стальном полу. Остатки жидкости стекли с цилиндра и полностью покрыли отметину на полу, не вырываясь за ее границы.

Конец ознакомительного фрагмента.