Небесный летающий Китай (сборник)

Алексей Константинович Смирнов, 2014

В сборник вошли рассказы разных лет – фантастические, сюрреалистические, юмористические и прочие. Часть из них была опубликована в антологиях и журналах «Компьютерра», «Литературные кубики», «CASE», «Полдень, XXI век», «Реальность фантастики», «Литературное обозрение».

Дети Капитала-Гранта

Полине

1

Видеодвойка, установленная в кабинете главврача, считалась признаком заслуженной зажиточности.

Это был подарок от бухгалтерии ко Дню Медработника.

Такой видеодвойки не было ни у кого, потому что не положено. Хотя если взять ту же бухгалтерию, то бухгалтерия могла позволить себе даже плазменную панель. Существует неписаный кодекс, о котором молчат и который соблюдается во всех тонкостях, коим тонкостям каждый учится на своей шкуре. Профессор может ходить на обход с камертоном — проверять, хорошо ли понятна вибрация левой ляжке, зато простой ординатор — нет. На столе у начмеда лежит иллюстрированная Дюрером Библия с закладками, а у заведующих ее не найдешь. Правда, ею можно обзавестись из желания соответствовать, но только простенькой, без картинок. Дверь, за которой сидит Главная Сестра, украшена художественной табличкой с фамилией, именем и коротеньким отчеством, тогда как Старшие Сестры не могут иметь таких красивых табличек, их имена распечатаны на струйном принтере. И так далее.

На любого, кто посмел бы поставить в свой кабинет видеодвойку, посмотрели бы косо. Насчет наглеца единодушно решили бы, что он либо копает под руководство, либо просто дурак.

Соответственно повышался статус единственной уборщицы, удостоенной доступа в кабинет и права вытереть двойку тряпочкой. Уборщица пребывала в солидных годах, заработала особые полномочия, имела собственный ключ и порыкивала на окружающих.

Надо признать, что Георгий Жорыч Чебуров — так звали главврача — использовал аппаратуру к общему благу и удовольствию. Он записывал все, что казалось ему важным, а потом прокручивал на совещаниях. В основном это были скандальные репортажи о вопиющих просчетах отечественной медицины.

«Киносеанс», — деловито басил Георгий Жорыч, и совещание оживлялось. Всем было приятно посмотреть, как обосрались коллеги; совещание возмущалось, внутренне радуясь, что пистоны вставляют кому-то далекому. Чебуров то и дело отводил глаза от экрана, поджимал губы и строго смотрел на собравшихся. Этими взглядами он подчеркивал профилактический смысл передачи. «Вы такие же идиоты, — читалось во взгляде. — Не приведи вам господь учинить то же самое. Но я-то знаю, что вам просто повезло».

И нынешний день не стал исключением: пятиминутка началась с кино.

Чебуров хищно улыбнулся, снял с полки очередную кассету и со значением потряс ею перед подобравшейся и подтянувшейся аудиторией.

— Сейчас вам будет сюрприз, — пообещал он.

Собрание тревожно переглянулось. Все шло к тому, что обосрался кто-то из присутствующих — мало того, еще и угодил в кадр. Один лишь старенький начмед Кошкин, страдавший паркинсонизмом, мелко тряс головой и выглядел безразличным. Его и так могли уволить в любую секунду, держали из жалости — хотя какая там жалость; его держали козлом отпущения. На него можно было свалить что угодно, и все стекало с него, аки вода с гуся. Он был начмедом по общим вопросам и возвышался над всеми; должность его выдумали специально, чтобы не выгонять.

Но сюрприз и впрямь оказался сюрпризом: на экране возник Губернатор.

Он гнал здоровенную каменюгу, а пара подручных усердно, щетками, растирали перед ним дорожку.

Рядом орудовал глава городского законодательного собрания.

— Если кто не знает, это называется керлинг, — пояснил главврач.

2

Губернатор гонял каменюгу довольно долго. Доктора напряженно следили за его действиями. Они совершенно не понимали смысла этого спортивного состязания — вернее, его значения для себя лично. Гонимый Губернатором булыжник возбуждал в них легкое чувство медицинского сострадания.

С почтением насмотревшись на Губернатора, Георгий Жорыч выключил телевизор.

— Вам отлично известно, насколько популярен во власти разнообразный спорт, — заговорил он теперь уже вкрадчиво.

Кошкин тряс головой, заранее соглашаясь со всем, что будет сказано.

Главная сестра Елизавета Фоминична тоже кивнула, но единократно и отрывисто. Ежов, начмед по терапии, поправил галстук. Мохнатый Гуссейнов, начмед по хирургии, утвердительно кашлянул и повел плечами. Фельдман, заместитель по АХЧ, привычно пригорюнился. Он почуял недоброе.

— Теннис, дзюдо, горные лыжи, — продолжил главврач. — Это стиль. Это, если угодно, выражение лояльности, потому что если глава любит теннис, то все вокруг тоже начинают любить теннис.

Он выдержал паузу.

— А теперь главное, — изрек он мягко. — Нам светят гранты. Капиталы. Состоится тендер.

Фельдман встрепенулся, с него моментально слетела всякая скорбь.

— Вот Генрих Исхакович реагирует правильно, — похвалил его Георгий Жорыч. — Он держит нос по ветру, он оживился. Как по-вашему, кто будет решать вопрос о выделении гранта?

— Губернатор, — догадался Гуссейнов.

Кошкин тряс головой.

— Правильно, — главврач похвалил и Гуссейнова. — Губернатор. В нашем городе две больницы. Дадут либо им, либо нам.

— А пополам поделить? — предположила Елизавета Фоминична.

Все посмотрели на нее, как на дуру, каковой она, собственно говоря, и была.

— Нам нужно все, — сказал Ежов.

— Конечно, — кивнул Георгий Жорыч. — Вот Генрих Исхакович не даст соврать. Кровлю ремонтировать надо? Надо. Матрасов прикупить. Сделать ремонт у вас, Илья Васильевич, в четвертой палате, — он кивнул на Ежова.

— И в девятой, — признался Ежов. — Ее нужно располовинить и сделать два люкса.

— Видите? — Чебуров поднял палец. — Мы должны получить весь грант целиком.

— И нам придется проявить для этого лояльность, — Фельдман все схватывал на лету.

— Именно. Теперь вам понятен смысл зрелища, которое я вам только что устроил?

Смысл зрелища теперь оставался непонятным лишь главной сестре.

— Наше спасение в керлинге, — Георгий Жорыч подвел черту. — Мы должны в авральном режиме создать собственную команду, устроить показательное соревнование и победить. И довести это до сведения Губернатора.

— А с кем же мы будем соревноваться? — угрюмо спросил Гуссейнов. — Друг с другом? Это можно.

— Наши конкуренты не дураки, — с горечью молвил главврач. — Они уже точат булыжники.

3

О керлинге в больнице не знал никто и ничего.

Техническое обеспечение спорта вкупе с теорией были поручены Фельдману, и тот немедленно взялся за дело. Через два часа он уже докладывал Чебурову:

— Две команды. Гоняют круглые камни по двадцать кило, с ручками.

— Двадцать кило? — Главврач пришел в ужас. — С ручками? Да где же взять с ручками…

Фельдман тонко улыбнулся:

— Георгий Жорыч. У нас же есть целое отделение трудотерапии. Им все равно делать нечего — выточат вам ручки…

— А камни? Может быть… можно где-нибудь купить? — осторожно спросил Чебуров. — В спорттоварах.

Лицо Фельдмана утратило подобострастие и закаменело настолько, что и само пригодилось бы для игры в керлинг.

— Георгий Жорыч. Вам отлично известна наша финансовая ситуация. На какие шиши? Да этих булыжников вокруг… — Он сделал неопределенный жест рукой, и главврач невольно оглянулся. — Любого формата. Наследие ледникового периода. Иди и собирай…

— Кто же будет собирать? — глупо спросил начальник.

— Устроим субботник, — пожал плечами Генрих Исхакович. — Заодно территорию уберем.

— Ну, добро. Давай дальше. Что там с ними делают, с камнями этими?

— Их гонят по ледовой дорожке. Надо попасть в центр дома…

— Какого, к черту, дома?

— Это такие круги в конце дорожки. Вот туда и нужно попасть. В команде — четыре участника: скип, третий, второй и ведущий. Они меняются и бросают. Метают. Скип за главного, он все решает.

— Бляха-муха. Что тут решать? Каменюгу загнать в кружок…

— Вот это он и решает. Стоит в дому и показывает метелкой, куда загонять. Потому что очки начисляют только за камни, которые окажутся ближе к центру дома, чем камни конкурентов. Еще он указывает, как гнать, как подметать, как вышибить чужой булыжник — это тоже можно.

— Ладно. Это я могу взять на себя, — уверенно заявил Георгий Жорыч. — С этим я справлюсь. Только этим и занимаюсь по жизни… только и указываю, как гнать, как подметать… А вот зачем они подметают?

Фельдман удивился:

— Чтобы лед был чистый, зачем же еще?

— Ах, ну да, ну да… Надо бы привлечь инфекциониста. Это его хлеб — за чистотой следить.

— Тут есть загвоздочка, Георгий Жорыч…

— Что такое? — нахмурился Чебуров.

— Лед. Где мы возьмем ледовую дорожку? На дворе лето.

Главврач потер переносицу, соображая. Вопрос был принципиально неразрешимый, а потому относился сугубо к его компетенции.

Фельдман восхищенно следил за сокровенной работой его мысли.

— Настелим линолеум, — сказал Чебуров.

Генрих Исхакович мгновенно поскучнел.

— Георгий Жорыч, — затянул он плачущим голосом. — Вы же знаете ситуацию с линолеумом. У нас второй этаж…

— Слушайте, Фельдман, — голос главврача сделался ледяным, и слышно было, как по этой естественной, спонтанно образовавшейся ледовой дорожке гонят здоровенный не булыжник даже, а валун. — За кого вы меня держите? Мне что — ничего не известно про ваши манипуляции со стройматериалами? Мы настелим линолеум, и стелить будете лично вы…

4

Команда собиралась вяло.

Дело поручили старенькому Кошкину, и он в своем паркинсонизме семенил по этажам, держа в трясущихся руках бумажку.

Георгий Жорыч приказал ему четко: не упрашивать, а вменять в обязанность. Но Кошкин плохо умел вменять в обязанность. Когда-то умел хорошо, потому и вырос в начмеда, однако с годами разучился. И ему, конечно, называли такие поводы к самоотводам, против которых не попрешь.

Тяжелые хронические заболевания. Маленькие дети. Отпуск. Признавались даже во вредных привычках, о которых и так все знали, но закрывали глаза. Эти привычки, конечно, оказывались совершенно несовместимыми со спортом и обещали неминуемое поражение.

Кошкин тыкал скрюченным пальцем в бумажку и порывался что-то сказать, но ему не давали.

Он шел дальше.

Ему было трудно ходить. Вернее, не столько ходить, сколько останавливаться. Особенность паркинсонизма заключается в том, что человеку нелегко начать движение, но если уж он засеменил, его не остановишь. Сердобольные люди придерживали Кошкина за плечо, когда видели, что он достиг конечной точки маршрута.

— Четыре человека! — кричал на него Чебуров. — Четыре! Четырех человек не можете найти! Даже трех. Потому что я — скип.

Кошкин страдальчески моргал. Он не понимал, что такое скип, и думал, что шефу присвоили какую-то новую должность с неограниченными полномочиями. Он оставлял за шефом право именоваться как угодно, хоть Робеспьером. Скип, так скип. В психиатрии, например, кем только себя не называют.

— Дайте сюда! — Главврач вырвал у него из руки пустую и уже порядком измятую бумажку. — Я сам назначу. Идите работайте…

Кошкин пошел работать.

Чебуров нацепил на нос очки и уставился в пустой листок. Потом взял ручку и проставил цифры: от единицы до четверки. Напротив единицы написал себя: фамилию, имя, отчество, должность и стаж полностью. Стоит только начать! Дальше всегда бывает легче. Вообще не задумываясь ничуть, он быстро вписал Гуссейнова, Ежова и Фельдмана. Это вышло у него машинально. И все уладилось.

Сверху он косо начертал: «В приказ» и отнес секретарше.

После этого он вспомнил об инфекционисте, но было поздно: тот ушел на больничный. Дружок из поликлиники нашел у инфекциониста глистов и чесотку — болезни, которые тот подцепил, аки Базаров, во время плановой инспекции этажей. И комар не мог здесь подточить носа.

5

Новоиспеченные мастера керлинга отнеслись к приказу по-разному.

Гуссейнов сказал, что он так и знал, и махнул рукой.

Ежов нервно грыз ногти.

— Послушайте, — твердил он каждому встречному. — Ведь это какое-то безумие. Надо же все-таки учитывать статус. Придут люди, которые хорошо меня знают. Меня вообще весь город знает. И я начну принародно заниматься этим идиотизмом?

Вскоре он окончательно спятил и предложил набрать команду из пациентов.

— А что? — Ежов вскидывал брови. — Лечебная физкультура.

— Меня в городе никто не знает, да? — ядовито ответил ему Георгий Жорыч. — У меня нет статуса, да?

— Вы скип, — жалобно просипел Ежов.

— А кому же быть скипом? Не вам ли?

Ежов заткнулся.

Фельдман молчал и ходил мрачнее тучи. Он горько пожалел о своем высоком положении и остро завидовал инфекционисту.

— Глисты, чесотка, — бормотал он себе под нос. — И что, по линолеуму не побегать?

Линолеум тоже сильно его огорчал. Он имел на линолеум свои виды.

Что до главврача, тот уже подыскивал место для соревнований. Физкультурный зал его не устраивал: слишком маленький, там не разгонишься. Не годился и тесный вестибюль.

«Хорошо бы на свежем воздухе, — мутно прикидывал Чебуров. — А если дождь?»

Он решил, что дождь — это пустяки. Соревнования под дождем лишь обострят впечатление о лояльности. Георгий Жорыч вызвал Фельдмана.

— Думаю я так, Генрих Исхакович. Выкосим траву и настелим дорожки прямо на улице.

Фельдман уныло смотрел в пол. Он сам выкапывал себе могилу, придумывая как лучше, но отступать было некуда. Пока.

Он уже достаточно знал о керлинге, чтобы возразить:

— Не получится, Георгий Жорыч. Дорожка должна быть идеально ровной. А во дворе у нас какая ровность? Ну, выкосим мы траву, но кочки-то останутся. Выбоины, колдобины.

Главврач нахмурился. Нанять каток, залить асфальтом? Нет, это больнице не по карману. Во всяком случае, до получения капитала-гранта, с грантом можно будет и стадион освоить…

— Вынесем стулья из конференц-зала, — пробубнил Фельдман.

Георгия Жорыча передернуло. Конференц-зал был вторым по святости местом после его кабинета с видеодвойкой. Замахнуться на него пусть даже в благородных целях представлялось кощунством.

Но места там было и в самом деле много. Конференц-зал мог даже поразить воображение своими размерами. И Чебуров нехотя согласился с Фельдманом, признал его правоту. Лучшей площадки ему не найти.

Зам по АХЧ немного ожил:

— Там паркет, — напомнил он с надеждой. — Может быть, обойдемся без линолеума?

Главврач снисходительно улыбнулся:

— Как же без линолеума? Дорожки. Нужны дорожки.

— Прочертим мелом… Навесим флажки…

— Не занимайтесь профанацией, — оборвал его Чебуров. — Это спорт.

6

Когда зал освободили от мебели, все были просто потрясены тем, насколько больше он сделался. По деревянным просторам гуляло эхо. Содрали растяжку с приветствием участникам областной конференции окулистов. Обливаясь потом, выкатили рояль. Сняли портреты Сеченова и Гиппократа, открутили микрофон — потом, подумав, вернули на место. Микрофон мог понадобиться для спортивного комментария. Вернули и Гиппократа, благо вспомнили о телевидении. Возможен репортаж, и ни у кого не должно быть сомнений насчет профиля соревнующихся.

Стулья-кресла свалили в зал поменьше, где занимались лечебной физкультурой, и заперли его на замок. Главный физкультурник негодовал, но достаточно сдержанно.

— Нам понадобятся фанаты, — сказал Фельдман.

Ему ответил Гуссейнов, который неожиданно увлекся идеей — он рассудил, что раз уж такое дело, то нужно, как говорится, расслабиться и получить удовольствие:

— Вот этих мы точно наберем из больных. На травме лежит сплошное хулиганье, молодняк. Бухают с утра до вечера, так пусть хоть с пользой. Мы нашьем им рогатых шапок…

— «Мы» — это кто?

— Те же больные. В порядке трудотерапии.

— Там уже точат камни, — усомнился Георгий Жорыч.

— Бабульки, что ли, точат? Мы бабулек возьмем. Дадите бабулек, Илья Васильевич? — обратился тот к Ежову. — Они у вас на терапии скучают. Маются дурью. Лежат неизвестно с чем.

— Наладим бабулек, — мрачно сказал Ежов. Он, в отличие от Гуссейнова, продолжал находиться в подавленном настроении.

Что до Чебурова, то состояние его духа неуклонно улучшалось.

— Нас бросала молодость на кронштадтский лед, — промурлыкал он и ласково посмотрел на старенького Кошкина, который крутился рядом и не знал, к чему себя применить.

Но вспомнил о конкурентах и омрачился.

Конкуренты точили камни, когда у Чебурова еще конь не валялся. Предводителем конкурентов был закадычный дружок Чебурова, и Георгий Жорыч знал его как облупленного. Вместе выпили не одно ведро, и Чебуров не без оснований считал коллегу человеком незаурядным. Теперь они оказались по разные стороны баррикады. И коллега, изощренный затейник, вполне мог устроить сюрприз, то есть подложить свинью.

«У них конференц-зал маленький», — с удовольствием подумал главврач.

Но в этом и минус. Чем труднее задача, тем остроумнее бывает решение.

Георгий Жорыч уже связывался с врагами и вызывал на поединок, бросал перчатку и обещал прислать секундантов. Но вызов не приняли.

— Какой в этом смысл? — коллега басил весьма откровенно. — Если мы будем состязаться друг с другом, то получится совместное мероприятие. Кто же получит грант?

— Победитель, — растерянно пролепетал Георгий Жорыч.

— Брось, дружище. В этой войне победителей не будет. Ты рехнулся? Какие из нас с тобой спортсмены?

— А как же быть? — Чебуров сдавал позицию за позицией.

— Да очень просто. Каждый соревнуется внутри своего коллектива. Нам ведь главное продемонстрировать приверженность и преемственность. Вот кто лучше продемонстрирует, тому и грант.

Крыть было нечем.

Георгий Жорыч решил заслать казачка.

7

Шпионаж вменили в обязанность Елизавете Фоминичне.

Она подходила к этому делу как нельзя лучше. Собственно говоря, в родной больнице она только этим и занималась.

Мата Хари вернулась с вытаращенными глазами.

— Они готовят крышу, — доложила она срывающимся голосом.

— Какую крышу? — не понял Георгий Жорыч. — У нас с ними одна крыша.

— Нет, не ту — настоящую крышу. В смысле крышу дома.

Главврач стал зеленым.

— У них будут фейерверки, — добила его Елизавета Фоминична.

Георгий Жорыч без сил опустился в кресло.

Крыша — идеальная площадка. Там просторно и ровно. Крыша плоская, как у всякой уважающей себя типовой больницы. С крыши можно упасть, и в этом риске заключается такая лояльность, что ему можно попрощаться с грантом. Величественный конференц-зал вдруг предстал убогим и даже оскорбительным для Губернатора. Гиппократ тупо таращился с портрета незрячими зенками — сочинял свою куцую клятву, не подозревая, какие задачи может поставить перед медиками реальная жизнь.

Главная сестра была очень довольна.

Она принесла неприятную, но важную новость. Она вообще отличалась апокалипсическим мышлением и любила выискивать и выдумывать разные беды, которые вот-вот приключатся. Настоящая беда была намного слаще — она не затрагивала ее напрямую. Елизавете Фоминичне не было дела до гранта; она довольствовалась меньшим, поддерживая тесную дружбу с бухгалтерией.

Чебуров схватился за голову. Взор его опустошился и стал подобен гиппократовскому.

Пришел Фельдман.

— С фанатами и бабушками полный ажур, — доложил он. — Молодежь так уже начала гулять. А на второй травме заработал тотализатор.

— Что там заработало? — Главная сестра не поняла. Она никогда не слышала ни о таком приборе, ни о том, что он ломался.

— Ставки делают и принимают.

— И кто лидирует? — осведомился Чебуров, оглаживая зама мутным взглядом.

— К сожалению, не мы.

— Откуда они все знают? — простонал главврач. — Я не в курсе, а они знают все…

— Так город маленький, — объяснила Елизавета Фоминична. — Они все передружились. Носятся по улицам в своих колясках…

— Мне, что ли, в коляску пересесть? Для лучшей информированности?

Все деликатно промолчали, но кое-кто подумал, что это неплохая мысль.

После долгого молчания Георгий Жорыч обрел прежнюю решимость. И обратился к Фельдману:

— Заносите стулья обратно.

— Я не вполне понимаю, Георгий Жорыч…

— Что тут непонятного? — зловеще ответил тот. — Заносите стулья обратно в конференц-зал.

Фельдман побледнел.

8

Больничная крыша была так себе.

Она давно просила ремонта. Получался замкнутый круг: для ремонта был нужен грант, а для гранта — ремонт. Этот круг следовало разорвать, и Чебуров пришел к единственно возможному решению: первая надобность важнее второй.

Гуссейнов, заразившийся энтузиазмом, сбавил обороты. Он даже сказал:

— Георгий Жорыч, прогуляйтесь по моему отделению. Там много таких, которые озоровали на крышах. А теперь они лежат, и ниже подбородка у них ничего не пашет. Руки только немножко. Вспоминаете? Согнутые в локтях, с контрактурами. Плечами двигают и руками согнутыми беспомощно бьют, как ластами. Как тюлени. Видели тюленя?

— Я видел тюленя, — сумрачно отозвался Чебуров. — И сделал выводы. Занимайтесь своим делом и не срывайте мероприятие.

Он был рассеян и думал о другом. Он отослал своих присных и набрал номер давнишнего знакомого из важных пациентов, генерала авиации.

— Трофимыч, приветствую, — сказал он в трубку. — Послушай, мне позарез нужен вертолет.

Генерал не удивился.

— На рыбалку собрался? На охоту?

— Нет. У нас тут будут своего рода соревнования… мне понадобится видеозапись, вид сверху. Чтобы отослать серьезным людям. С меня литр спирта. А вообще — какой там литр, сколько попросишь.

— Тебе он надолго нужен?

— Да на пару часов. Дату я тебе назову.

— Это можно, — пророкотал Трофимыч.

— А распылить с него что-нибудь можно? Типа триколора? Как «Витязи» делают?

— Можно и распылить.

— Я твой должник, — искренне объявил Георгий Жорыч и дал отбой.

Пускай конкуренты устраивают салют — он тоже устроит салют. Дурное дело нехитрое. А вот видеосъемки с воздуха у них не будет. Вроде мелочь, но жизнь состоит из мелочей, и в Губернаторской администрации обязательно оценят ракурс. Лояльность возводится в степень.

Главврач отправился на крышу, чтобы лично проследить за ходом работ.

Там уже вовсю стелили дорожку из линолеума. Справа и слева торчали трубы, как верстовые столбы. Пациенты-умельцы ладили микрофон и вообще освещение. Обращаться к больничным электрикам было бессмысленно, они не умели заменить перегоревшую лампочку. А вот среди больных всегда можно найти несколько скучающих мастеров, которым нечем заняться помимо домино. Им даже сулить ничего не нужно, у них чешутся руки. Ежов и Гуссейнов надергали таких без большого труда, и работа закипела.

Георгий Жорыч бодрился, но всякий раз, когда оказывался на крыше, ловил себя на том, что ему уже не очень хочется быть скипом.

Дорожка струилась по центру, и до краев было далеко, но все равно делалось неуютно.

Чебуров прогулялся по этой дорожке, мрачно воззрился на завершавший ее круг. С кем же, между прочим, соревноваться? У него только одна команда. И еще одну ему не набрать — все сотрудники давно сообразили, куда дует ветер, и могли противопоставить спорту несокрушимые аргументы.

Он вернулся в кабинет и вызвал к себе заведующего лечебной физкультурой. Безумная идея Ежова уже не казалась ему безумной.

9

Физкультурником был наглый молодой человек, охочий до малолеток и выпивки.

Главврач испытывал к нему неприязнь и называл его не иначе, как именно так: «молодой человек».

— Молодой человек, — сказал он сухо, внимательно изучая собственные руки. — У вас есть пациенты, которым полезно побегать?

Физкультурник шмыгнул носом и почесал прыщавую щеку.

— Ну, найдутся. Штук пять-шесть.

Он не боялся Чебурова и при каждом разносе грозил уходом в санаторий, где физкультурника ждут не дождутся. И это срабатывало, потому что замены молодому человеку не было.

— А они могут погонять каменюгу? — с напускным безразличием осведомился Георгий Жорыч.

Он не уточнял — вся больница давно уже знала, о какой каменюге речь.

— Да они-то погоняют, — небрежно ответил физкультурник. — Только толку от этого? Они увечные все. Хромают после старых переломов. С ними соревноваться — что ребенка бить.

— Ну, мы тоже не олимпийцы, — заметил Чебуров. — Молодой человек, я убедительно прошу вас провести с ними беседу и собрать в команду.

Тот шмыгнул носом вновь, погромче.

— А если навернутся? — в его голосе звучала издевка.

Георгий Жорыч помолчал, закипая от ярости. Сопляк имел нахальство озвучивать его личные страхи.

— Это под мою ответственность, — напомнил он сквозь зубы. — Ваше дело — сторона.

— Еще бы не сторона.

— Вас еще ждут в санатории? — не сдержался Георгий Жорыч.

— Конечно. Только вчера звонили.

Главврач беспомощно побарабанил пальцами по столу.

— Тренировки начинаются завтра, — он счел за лучшее сменить тему. — Я убедительно прошу вас проявить сознательность и уговорить больных.

Физкультурник рассмеялся:

— Да чего их уговаривать? Они все ребята молодые, отчаянные. Ноги переломали не на ровном месте… У одного так вообще пулевое ранение.

— Вот и назначьте его главным.

— Это скипом, что ли?

Больница пропиталась не только идеей, но и терминологией.

Чебуров немного подумал. Скип в его представлении должен был быть все же один. Он автоматически уравнивал скипа с начальством, и ему было неприятно становиться на одну доску с подстреленным отморозком. Этому противилось все его существо, приученное к единоначалию.

— Вы, молодой человек, не говорите ему, что он скип.

— А то он вчера родился.

— Не говорите, — упрямо повторил главврач.

— Да пожалуйста, — пожал плечами физкультурник.

10

Георгий Жорыч хмуро вертел в руках рогатую шапку, сшитую верными бабульками.

— Цвет подходящий, — признал он. — Зенитовский двуколор, патриотично. Только почему рога не стоят?

Действительно, рога не стояли. Они свисали, как уши у насмерть перепуганного зайца.

— Бабушки недопоняли, — ответил Фельдман. — Я им скажу, они ватой набьют.

Главврач, продолжая рассматривать шапку, придумал новое осложнение.

— Что же — обе команды будут в одинаковых шапках? Как же нас отличат? Как за нас будут болеть?

— Давайте отдадим эти шапки соперникам, — предложил зам. — Для них они привычные. В них они будут как рыба в воде. А для нас пошьют другие. Белые с красными крестиками. И с полумесяцами.

— Это хорошая мысль, — одобрил Георгий Жорыч.

Фельдман воодушевился:

— Да их и шить не нужно! Берем колпаки и только рога пришиваем. Ну и крестики.

— Да, — согласился тот. — Это будет вполне символично и отразит суть.

— Но есть другая проблема, — Фельдман испортил обедню.

Брови Чебурова сдвинулись.

— Что еще такое?

— Зрители. Болельщики.

— И в чем проблема? — не понял главврач. — Хулиганы-фанаты с травмы, да средний и младший медперсонал. Наши сестрички переорут любую шпану.

— Дело не в этом, — вздохнул Фельдман. — Их нужно будет где-то разместить. По всему выходит, что по периметру крыши. Улавливаете?

— Вот черт, — пробормотал Георгий Жорыч.

Он живо представил себе, как средний и младший медперсонал превращается в падающие звезды. Насчет персонала он еще отбрыкается, это люди формально вменяемые, но если упадет рогатый больной хулиган… И все это будет заснято с вертолета…

— Вы уже вернули стулья в конференц-зал?

— Конечно, Георгий Жорыч. Даже лучше стало, чем было.

— Очень хорошо. Выносите их обратно и ставьте на крышу. Типа трибуны. Сидючи небось не грохнутся…

Грамотный администратор не полагается на небось и авось. Чебуров достал мобилу и позвонил начальнику местной пожарной охраны. Это был еще один закадычный приятель из бывших больных.

— Антоныч, — затрубил Георгий Жорыч, — мне нужны твои люди. С меня литр спирта.

— А что у тебя горит? — деловито спросил Антоныч.

— У меня горит важное дело. Мне нужны люди с брезентами.

— С какими еще брезентами? — не понял Антоныч.

— Да что же ты не понимаешь, — расстроился Чебуров. — Брезенты! На которые у тебя погорельцы валятся! Сигают на которые!

Антоныч помолчал.

— Жорыч, — осторожно спросил он, — с тобой все в порядке?

— Не все! Но я тебе потом объясню… Ты мне одно скажи — сделаешь? Оцепление вокруг больницы, и по периметру — натянутые брезенты…

Антоныч помолчал еще немного.

— Литр, говоришь?

— Что там литр! Сколько попросишь, столько и нацежу.

— Ну, будут тебе брезенты. Если пожара не случится.

— Я твой должник, — Георгий Жорыч с облегчением отключился. И повернулся к Фельдману: — Съели, Генрих Исхакович? Хватит вам каркать уже. У вас, кстати, есть спортивный костюм? Завтра начинаем тренироваться.

11

Первая тренировка показала, что керлинг в России еще не пустил глубокие корни.

— Мячик погонять — это я еще понимаю, — бормотал Ежов, начищая шваброй линолеум, по которому Фельдман, осваиваясь в роли ведущего, осторожно толкал увесистый снаряд.

В правила игры пришлось внести новые изменения. Никто из участников не был в состоянии придать каменюге достаточное ускорение, чтобы она уплыла далеко. К тому же проклятый булыжник ни в какую не хотел скользить по линолеуму. Поэтому Чебуров принял решение: ведущий бежит по дорожке и подталкивает снаряд, а то и вообще не выпускает из рук, не утруждаясь камнеметанием; так даже лучше в смысле подвижности и общего спортивного оздоровления. Физкультурность от этого только выигрывала, тем более, что этим грешил и сам Губернатор.

«Может быть, даже привьется новый спорт — русский керлинг, — мечтал Чебуров. — А что?»

Гуссейнов сосредоточенно растирал дорожку хирургическими махами.

Георгий Жорыч маялся в центре круга-дома и оттуда покрикивал на всех троих, призывая к энтузиазму и резвости. Фельдман поминутно хватался за сердце и показывал, что ему не хватает воздуха и колет в боку. Он двигался еле-еле; опытный терапевт Ежов пристально следил за ним, пытаясь уличить в симуляции, но зам по АХЧ был весьма натурален. Камень и вправду был слишком тяжел для мужчины его лет и комплекции.

Тем печальнее было видеть, насколько успешна команда соперников.

Юные лбы, казалось, нисколько не потеряли от своих застарелых переломов. Они шли уверенно, успешно выбивали врачебные биты, а юноша с огнестрелом выглядел в роли скипа куда увереннее, чем Чебуров.

Георгий Жорыч устроил Фельдману разнос.

— Вы! — орал он, и зык его летел с крыши в согласии с розой ветров. — Вы!… Почему саботируете? Илья Васильевич! Осмотрите его! Снимите кардиограмму… Что вы ваньку валяете, Генрих Исхакович?

Фельдман держался за живот и хватал ртом воздух.

— Пойдемте, Генрих Исхакович, — Ежов тянул его за рукав.

Осмотр ни к чему доброму не привел: кардиограмма была приличная, но жалобы перевесили, и Фельдман лег под капельницу. Георгий Жорыч плюнул и полез на чердак.

— А вы продолжайте! — крикнул он через плечо пациентам.

За сохранностью последних следила бригада сестер, выстроившихся по обе стороны дорожки; за неимением брезентов приходилось довольствоваться такой страховкой. Антоныч наотрез отказался обеспечивать безопасность на тренировках и обещал прислать людей лишь на само мероприятие. Его не убедили даже пять литров, даже шесть.

…Когда Фельдман вышел, Чебуров, карауливший его при дверях, немедленно поволок его обратно.

— Подлечились — и славно, — пыхтел он, толкая зама вверх по лестнице.

Правая рука Фельдмана уже привычно тянулась к левой груди, почти женской.

— Я настаиваю на замене, — заявил он из последних сил. — Не берите грех на душу, Георгий Жорыч.

— Кем? — возопил тот. — Кем я вас заменю?…

Затравленный зам озирался. Зрители отворачивались и прятали глаза, кто-то вспомнил о срочных делах и поспешил вниз.

Взгляд Фельдмана остановился на старом Кошкине.

12

Начмед-старичок так и не разобрался в происходящем.

Он видел, что нечто грядет, но не мог охватить явление во всех его аспектах. Он забрался на крышу, потому что должность обязывала его быть в курсе. На крыше Кошкин серьезно смотрел на игру и невпопад аплодировал.

Георгий Жорыч поманил его пальцем; Кошкин пригнул голову, потоптался и засеменил.

Фельдман даже задохнулся от величия своей идеи, которую только сейчас оценил в полной мере.

— Смотрите, Георгий Жорыч, — затараторил он возбужденно. — Смотрите на него. Как он идет! Его же не остановишь. Вам просто не найти лучшего ведущего.

Главврач созерцал паркинсонизм в действии, черты лица Чебурова постепенно разглаживались. Наконец, он просиял:

— Да! Вы совершенно правы, Генрих Исхакович! Это какой-то локомотив, а не человек.

Движимый недугом, Кошкин едва не промахнулся мимо Георгия Жорыча, так что пришлось придержать его за опущенное плечо.

Чебуров приобнял его и шепнул в седое волосатое ухо:

— Переодевайтесь.

— А? — изумился Кошкин.

— Переодевайтесь, вам сказано. В кои веки раз займетесь делом. Генрих Исхакович, вы раздевайтесь. И дайте ему свое барахло.

Кошкина завели за маленькую будку, переодели. Костюм упитанного Фельдмана был ему великоват, но Чебуров остался доволен увиденным. Кошкину объяснили, что ему не придется делать ничего особенного — только быстренько двигаться и гнать перед собой каменную глыбу.

И Кошкин задвигался.

Со стартом вышла заминка, так что Фельдман легонько его толкнул, но затем Паркинсон засучил рукава. Старик снова засеменил, на сей раз во благо коллектива. И пошел виртуозно.

— Рулежный старик! — орали рогатые хулиганы.

Кошкин никогда не отказывался от порученного и не нырял в кусты. Он семенил с целенаправленностью утомленной стрелы. Камень шел гладко, недуг отменно управлялся с гравитацией. С лицом сосредоточенным и бесстрастным Кошкин вел снаряд к дому, не отклоняясь ни на миллиметр. Щетки мелькали перед ним; казалось, что Ежов и Гуссейнов из восхищения желают начистить ему обувь, да только никак не умеют дотянуться, мешает булыжник. Чебуров поджидал начмеда в дому, хищно вытягивая шею. Когда Кошкин влетел в круг вслед за глыбой, не будучи в силах притормозить, главврач придержал его за плечо. Вот он, тяжкий труд скипа, вот ответственность. Без Чебурова Кошкин наверняка бы доковылял до края крыши и сверзился к чертовой матери.

Георгий Жорыч разволновался от восторга.

— Константин Николаевич назначается постоянным ведущим, — объявил он. — Мы немножко изменим правила и не будем чередоваться.

Лица Гуссейнова и Ежова просветлели. Чистить дорожку перед главным начмедом им было не привыкать; в каком-то смысле они занимались этим изо дня в день.

Сам Кошкин слегка запыхался. Бита скользила хреново, зато к истребованной манере передвижения он давным-давно привык. Главврач собственноручно натянул ему на череп рогатый колпак с крестом, и начмед стал похож на тевтонского рыцаря. Это отметили все.

— Был бы у нас настоящий лед, мы бы устроили ледовое побоище, — пошутил Ежов.

— Ролевые игры, — кивнул Фельдман. — Губернатор, часом, не увлекается?

— Если только в «Госпожу», — ядовито ответил Гуссейнов.

Чебуров нахмурился, и хирург замолчал.

13

Все складывалось великолепно. Георгий Жорыч позвонил конкуренту. Вторично. На сей раз он чувствовал себя на коне, и разговаривал издевательски.

— Как настроение? — осведомился он ласково и вдумчиво. — Кто у тебя побеждает, какой счет?

Коллега безошибочно уловил настроение врага и забеспокоился. Его недавний оптимизм пошел на убыль.

— Слушай, — ответил он не по теме. — Если твоя змея еще раз к нам заползет… Как ты ее терпишь? Эта холера всюду суется и сплетничает.

— Я ей не сторож, — радостно объяснил Чебуров. — Чего это ты на нее взъелся? Ты же ее в свое время…

— Мало ли кого я в свое время, — огрызнулся враг.

— Стульев хватает? — продолжал издеваться главврач. — Ожидается аншлаг?

Говоря так, он вспоминал о брезентах и вертолете, и ему было хорошо.

— Ожидается, — стоически отвечал коллега. — Ты слышал прогноз погоды? Выходные будут чудесные. Ясно и солнечно, ветер южный.

— Ах, даже так… Ну, тебе крупно повезло.

Теперь Чебуров был полностью удовлетворен. Конкурент проболтался. Если он дожидается выходных, то Георгий Жорыч не станет ждать.

Он весело пожелал коллеге успеха, перебросил листок настольного календаря и обвел число красным фломастером. Потом связался с генералом Трофимычем и пожарным Антонычем; объяснил, что вертолет и брезенты ему желательны завтра.

Покончив с техническим обеспечением, призвал команду.

Фельдман, хотя больше не состоял в ней, явился тоже, ибо испытывал смутное чувство вины.

Георгий Жорыч не держал на него зла, премного довольный Кошкиным.

— Генрих Исхакович, — сказал он приветливо. — На ваши плечи ложится музыкальное сопровождение. — Он пощелкал пальцами. — Что-нибудь такое… чтобы впечатлить, но не эпатировать.

— Это легко, — оживился Фельдман. — «We are the champions», конечно.

— По-русски можно? — поморщился Чебуров.

— «Мы — чемпионы». Эту штуку везде поют, она годится для любого мероприятия.

— Ее гомосек поет, — вмешался Гуссейнов. — От СПИДа помер.

— Исключено, — немедленно отреагировал главврач.

— Почему? — искренне удивился Фельдман. — Ведь Губернатор…

— Губернатор здоров. Зачем дразнить?

— Ну, тогда я поищу что-нибудь шотландское, — согласился зам. — Если керлинг пришел из Шотландии, то вполне оправдано…

Георгий Жорыч вновь воспротивился:

— Не надо нам ихних волынок! Неужели нет ничего отечественного?

— Разве что гимн…

— Под гимн мы наградим Кошкина кубком… Кстати, на ваши плечи ложится и кубок. Сходите и купите что-нибудь. Какую-нибудь вазу.

— Под товарный чек, — предупредил Фельдман. — А музыка… давайте тогда эту, футбольную. Ее всегда перед матчами исполняют.

— Оле-оле, что ли?

— Да нет же. «Оле» будут кричать наши фанаты. «Россия, вперед».

— Лучше — «больница, вперед», — вдруг проскрипел Кошкин.

Чебуров удивленно вскинул брови:

— Константин Батькович! У вас, ей-богу, наблюдается вторая молодость. Второе дыхание, бабье лето.

Ежов запел футбольную музыку, и Чебуров узнал.

— А, это… ну, пожалуй. Вы поняли, Генрих Исхакович? Обеспечьте.

Фельдман состроил скорбную мину:

— Где же я ее возьму, Георгий Жорыч? Я таких записей не держу.

— Чего же тогда предлагаете, с советами лезете?

Главврач выругался и взялся за телефон. Он набрал номер старинного знакомого из пациентов, председателя местного футбольного клуба.

— Алло, Капитоныч? У меня к тебе просьба, с меня литр спирта…

14

Снизу казалось, что крыша парит себе в ясном небе. Роскошная, великолепная, многолюдная, она виделась независимой от убогого типового здания, на котором держалась.

Пожарная команда оцепила больницу. Пожарные скучали и завидовали зрителям; они тоже хотели посмотреть матч. Но вместо этого им приходилось стоять смирно и удерживать в натянутом состоянии брезенты, предмет вожделения Георгия Жорыча.

Высоко над крышей стрекотал вертолет.

Оператор — старинный знакомый Георгия Жорыча из числа пациентов — сидел в проеме наподобие американского ястреба, собравшегося клевать Вьетнам, и целился в крышу видеокамерой.

Георгий Жорыч, спортивный до глубины души, переминался в центре круга. Рогатые трибуны гудели. Глумливый физкультурник возвышался над Кошкиным, готовый по сигналу придать ему ускорение. Размах происходящего произвел впечатление даже на молодого человека, и он против обыкновения помалкивал. Команда соперников, предчувствуя поражение, ненатурально веселилась и нервировала Чебурова притворными намерениями прыгнуть вниз. Хромой ведущий поминутно срывался с места, бежал на край, где изображал ныряльщика, собравшегося искупаться в незнакомом омуте. Пожарные — маленькие в силу оптического обмана — угрожающе матерились и подбирались, готовые встретить пустоголового инвалида хлебом и солью.

Главврач потянул к себе микрофон и обратился с приветствием. Он пошел на экспромт. Приветствие переросло во вступительное слово, так что Чебуров запутался в импровизации.

— О спорт, ты — мир… — сказал он в итоге. — Весь мир, то есть — спорт. Вроде нашего. Нашего мира. И нашего спорта. Погнали!

И дал отмашку.

Физкультурник толкнул, Кошкин побежал, вертолет нависал заинтересованным насекомым. Фельдман, белый, как снег, подбежал к Чебурову с фланга:

— Георгий Жорыч! Вы смотрели сегодня телевизор?

— Уйдите отсюда, Генрих Исхакович! Какой, к чертовой матери, сегодня телевизор?

— Георгий Жорыч, Губернатора взорвали.

Главврач выпустил микрофон. Ноги у него сделались ватными. В огорченном животе, солидарном с Губернатором, лопнула вакуумная бомба.

Фельдман, не дожидаясь вопросов, докладывал:

— Он тоже играл, и ему заложили полкило тротила в каменюгу. Ее загнали в круг, и она бабахнула. А Губернатор там стоял скипом. Все кишки с мозгами повылетели. Говорят, что это все наша крыша.

В Георгия Жорыча врезался Кошкин, но тот этого не заметил. Он смотрел на гладкий булыжник, обнаруживая в себе рентгенологические способности и пытаясь угадать внутри смертоносный заряд.

— Говорят, что это все крыша, — снова и снова твердил зам. — Милиция говорит. — Слюна летела во все стороны, тоже солидарная с Губернаторовыми внутренностями. Она подражала кишкам и мозгам, выказывая лояльность.

— При чем тут крыша? — спросил Чебуров бесцветным голосом.

— Не эта, не настоящая. А наша крыша… наша и вражеская. Они вроде тоже хотели грант.

— Мы бы его попилили… — главврач уподобился наивной Елизавете Фоминичне. Так бывает. В минуты стресса человек нередко склоняется к сугубо животным реакциям.

— Оно конечно, да они хотят весь…

Георгий Жорыч вышел из круга и пошел прочь.

Фельдман устремился за ним:

— Георгий Жорыч! А как же…

Грандиозные преобразования — ремонт в четвертой и девятой палатах — расползались у него на глазах, как воздушные замки. Кошкин одиноко подрагивал в центре круга, дожидаясь, когда его подтолкнут. Он медленно превращался в живую легенду.

— Фонтан, — бросил Чебуров, не оборачиваясь. — Мы же собирались построить в вестибюле фонтан? Вот из камней его и выложим.

— Это пожалуйста, — закивал Фельдман. — Но…

Не слушая его больше, Чебуров скрылся за дверью, где был чердак.

Вертолет все висел, чуть покачиваясь, и воздух дрожал от винтов, преображаясь в очевидную паркинсоническую рябь. Показались первые тучи. Небеса надвигались, не в силах затормозить.

(c) май — июнь 2008