Правдивые и доподлинные записки о Мандельшпроте, найденные в фисгармонии бывого Пуськинского Дома настройщиком роялей Василиском Бурляевым. Charitas omnia kredit

Алексей Козлов

Сатирическое сочинение о неизвестном гении, прозябающем на дне общества и погибающем в конце концов, дабы воссиять в 90-е годы благодаря величественному фонду Сороса.

6 апреля 1932 г.

Это событие, а именно — появление гения на свет, не сопровождалось, к моему глубочайшему сожалению, никакими запоминающимися атмосферическими явлениями. Кракатау молчал. Избиений младенцев не было замечено вовсе. Не было отмечено ни комет с растрепанными гривами, ни извержения давно почивших вулканов, не было на небесах даже барашкообразных великовозрастных тучек. Природа в этот день была равнодушна и сосредоточена, как женщина, на себе самой и своих сомнительных достоинствах. Рождение гениальных персон всегда, впрочем, сопровождалось чем-нибудь выдающимся, и в этом чарующем дне тоже была своя маленькая, но запоминающаяся изюминка. В тот чрезвычайно важный момент, когда новорожденный испустил истошный вопль, заявился, шаркая тапочками, сосед Самойлович и долго умолял главу семейства ссудить ему три рубля на приобретение пищи, в каковой он почувствовал острую нужду. Постоянная потребность в пище изводила душу Самойловича и была причиной легкого отчуждения окружающих. Но радость отцовства была столь велика, что отец младенца, правда, слегка скорчившись, с ехидным замечанием вручил деньги соискателю. После чего тот удалился, не попрощавшись. Платежеспособность Ивана Адольфовича Самойловича всегда была под вопросом, впрочем, с известным основанием.

Когда этот приснопамятный младенец Мандельшпрот уродился-таки, положили его на ломберный стол пузцом кверьху, порезвился дабы. Ползал он, ползал, елозил-елозил, позы разные младенческие принимал, наблюдал почем зря за процессом быстротекущей жизни, глазки-бусинкиа потом решил опысать весь стол, как первое жизненное впечатление. Вот тогда его бедные родители решили: «Быть Мандельшпроту писателем или, на самый худой конец, поэтом. Как пить дать, быть. А иначе, зачем мы его уродили, козла такого? Охмахо! Прошло времечко и Мандельшпрот доктору Вермо морду кукишем расколупал, потому что тот был во многом не согласен с ним, а потому и не прав. Но это история совсем грядущих времён. Радуйся ты, ворона, радуйся ты, сорока, и ты, воробей — превеликий чудотворец! Одихмантий! Бе!

Спи!

Сын мой — маленькое бремя,

Будь всегда здоров.

Доживешь ты, будет время,

До ночных горшков.

Ты возьмешь высоты эти,

Станешь бородат

И войдешь в вечернем свете

В свой прекрасный сад.

Знаю то, чего ты хочешь

И о чем поешь.

Ты пройдешь и не измочишь

Маленьких галош.

Золотая земляника,

Верная стеблю.

Спи и не кричи так дико.

Баюшки-баю!

Где-то в Англии.

Я не в Англии рожден,

Имя мне дано не Джон,

И фамилия давно —

Не Ячменное Зерно.

Правят здесь одни пройдохи,

Говорят, что жизнь легка.

Редко падают нам крохи,

Крохи с барского стола.

Я не в Англии рожден,

Имя мне дано не Джон,

И фамилия давно —

Не Ячменное Зерно.

Кремль

День начался сильно, отважно.

Он темен и страшен как суд.

И сопли надменно и страшно

По башне Кутафье ползут.

Кто это вампир или папа

В окне показался на миг?

На нем треугольная шляпа

И серый походный гульфик.

Чей шнобель сияет так ало?

Три пальца, два уха, живот.

Зовет он своих генералов,

Своих мандаринов зовет.

Глаза от бессонницы впалы,

Заботой согбен супермен.

Выходят за ним генералы,

Бабулис, Чурленис и Член.

День начался сильно, отважно,

Он темен и страшен как суд.

И сопли надменно и страшно

По Васе Блажному ползут.