Любовь моя – Россия! Стихи и песни

Алексей Камратов

Книга несет воспитательную и эстетическую функции, может помочь в выборе репертуара для художественных коллективов. Песни смогут быть частью семейного праздника. К стихам Алексея Камратова всегда хочется возвращаться. Они притягивают своей непосредственностью, той глубиной, которая будит в душе дремавший пласт… Книга стихов Алексея Камратова – прекрасный подарок многим поколениям.

Глава 1 Любовь моя — Россия!

Любовь моя — Россия!

Люблю её, а как мне жить иначе? —

Россия-мама — Родина моя.

Я по чужой Америке не плачу,

что в дальний путь звала, деньгой маня.

Люблю её за ситцевые дали,

за стон берёз зимою на ветру.

Но за любовь не раздают медали,

их дарят тем, кто власти по нутру.

Я — человек российского уклада.

Какая разница — татарин иль мордвин?

Мне по утрам Россия солнцем рада—

Я у неё — единственный, один

И не жалею, не скриплю зубами,

когда меня обходят стороной—

кто париться умеет в русской бане,

тот жив, здоров и дружит со страной

А вот моя сестренка — с Украины,

недавно перепутав двери в «рай»,

обманутая хитрым господином,

продать решила свой родимый край.

Не торопитесь, братские народы,

предать мечты своих святых Творцов:

«Какой бы вы там не были породы,

проклятье Родины настигнет подлецов».

С добрым утром, люди!

С новым утром, люди!

С добрым днём, страна!

Давайте не забудем,

что жизнь у нас одна.

Давайте жить в согласьи

и с трепетом в душе

дарить земное счастье

всем «мон» и всем «ма шер»*

Прим.* «мон» и «ма шер» (франц. яз.) — мой и моя дорогая

Берёзы России

Березняк, как тельняшка,

полосат и проветрен.

Если Родине тяжко,

не предаст, будь уверен.

Полыхали когда-то

здесь смертельные грозы,

погибали солдаты,

но стояли берёзы,

прикрывая собою

от осколков незрячих

ту, что звали Судьбою,

и никак не иначе.

Поднимали винтовки

погибавших в атаке,

шли в горящие топки

и бросались под танки,

становились крестами,

возрождались из пепла.

Словно Бога устами,

Русь берёзами крепла.

Двадцатый век

Если падать — только в пропасть!

А взлетать — не ниже звёзд!

Обезличенная кротость,

что телега — без колёс.

Век двадцатый — век дерзаний

в макромир влюбил Парнас.

Даже липы, что — в Рязани,

в песнях просятся на Марс.

Июль 1966 г.

Славянской дружбе нет конца

Я о России погрущу —

не сняты чары колдовские,

и в сердце злобу запущу

на тех, кто продал город Киев.

Красивый город на Днепре

стал битой картой изуверов

в безумно подленькой игре

людей не православной веры.

Беда забросила меня

на острова чужой планеты,

где словоблудие кляня,

мир стал разменною монетой

чужой игры крикливых бонз,

предавших Русь и Украину —

зря хочет заграничный Босс

союз наш превратить в руины.

Славянской дружбе нет конца,

ей надоел порядок «бывших».

Из-под тернового венца

пришлёт спасение Всевышний.

Святая Киевская Русь

жила и будет жить в стремленьи

нести народам светлый груз

любви и дружбы поколений.

03.09.2014г.

К Пасхе

(монолог-предупреждение)

Я преступил мирскую грань

и душу выставил на паперть —

кричу: «Сестру мою не рань!

Кто Украину в клетку запер?!

В День воскрешения Христа

мы с ней отправились в дорогу

и с православием креста

в обнимку шли, угодно Богу.

Врагам такого не понять.

Россия — это Украина!

У нас одна на свете мать—

всегда свята и неделима.

Не шлите, нехристи, громил

к славянам в родственные души!

Но кто с петлёй придёт в наш мир,

тот будет в ней же и задушен!»

20.04.2014г.

Двадцать второго июня

Двадцать второго июня,

ровно в четыре часа…

Жил он в мечтаниях юных,

и совесть была чиста.

С девушкой долго прощался

и называл женой.

Жаль, не успел до счастья

сделать свой шаг земной.

Был он… А где то лето —

год сорок первый, Ока?

Мальчик, в гранит одетый,

Памятью стал на века.

22.06.2013г.

Женщинам Ленинграда

В горе женщины горды

И воинственны, как гунны.

Их накрашенные рты —

В кровь искусанные губы.

Под глазами — синева,

Не косметики наклады,

То студёная Нева

Прорвала кольцо блокады.

И не модный крик седин

Затерялся в тёмной пряди,

То единственный, один

Не вернулся жизни ради.

Кто он? Милый или брат?

В сердце нет шкалы различий.

Горе общее в сто крат

Тяжелее бедствий личных.

И поэтому они

В зимнем возрасте не хлипки.

Нам, не видевшим войны,

Дарят майские улыбки.

1969г.

1941 — ый год

Заметелил листопад

на полкрая, на полсвета,

льётся песня невпопад

про шальное «бабье лето»,

с тополиных стройных тел

листья кровью запечённой —

хмурый дождик на расстрел

вывел во поле девчонок.

Я страдаю. Мне их жаль.

Руки — ветви взмахом нервным.

Мне октябрь сердце сжал

страшным годом — сорок первым.

Год рожденья. Смерти сбор.

Я родился, шли утраты.

Для меня и до сих пор

в тополях живут солдаты,

что погибли не допев,

сок любви из уст не вылив…

Мне сегодня не до дев,

я себя на смотр вывел.

Не спускаясь вглубь примет,

открываю в душу двери:

«Тополя, вы мне — пример:

жить светло и в смерть не верить!»

г. Томск 1974 г.

Обращение ветеранов ВОВ к романтикам России

Вы — там, где горы снега,

где горизонта нет,

где звёзды спорят с небом

о красоте планет,

где бьётся солнца молот

отшельником вдали,

где встал полярный город

на краешке Земли.

Вы — там, где ветер душит,

где жжёт глаза песок,

где жизнь к живым бездушна:

цена — воды глоток,

где зноя мерзкий хохот

колотится в виски,

где в гости принял хлопок

ржаные колоски.

Вы — там, где в мае грозы,

где васильки цветут,

где в шелесте берёзок

романтики растут

и в роли добрых сватов

торопятся на Марс…

Мы верим вам, ребята!

Россия любит вас.

С военной киноленты

мы зорко смотрим в мир —

Любите и лелейте,

что защитили мы!

Невест и жён просите:

«Даруйте детям свет!»

Другой для вас России

на белом свете нет.

Сон ветеранов ВОВ и других войн

(зарисовка о войне)

Сбежав от пуль, набросив тень на пушки,

к земле прижалось солнце тяжело,

а на болоте квакали лягушки,

знать, время квакать тоже подошло.

Смакуя сон, усталые солдаты,

свободные от вражеских атак,

в тот час сменили воинские латы

на свой домашний, простенький халат.

А на «нейтралке», где-то рядом с трупом —

юнцом с распотрошенным животом,

лягушки надрывались смачным хрупом

о чём-то наболевшем и родном.

Он, тот юнец, тропой военной топал,

теперь прописан в дом из нежилых…

О, кто мог знать, что завтра по окопам

пройдёт то солнце в поисках живых.

Спасибо вам, уставшие солдаты,

за тот покой, в котором мы живём,

и делим всё людское на квадраты

в болоте с перестроечным жульём.

А лучше б так:

— по Чести, по Заслугам, не взаём!

1969 — 2015 гг.

Игрок

Посвящаю отцу, Камратову Г. Ф.

Желто-матовый скальп биллиардного шара

в изумрудную зелень сукна

врезал вспых игрового пожара.

Я устал. Я стою у окна.

Дождик яро стучится снаружи

в синьку стёкол: и впрок, и не впрок —

бьёт ва-банк: или в дом, или в лужи.

В этой жизни он — тоже игрок.

Помню. Ночь, как холстина гнилая,

разрывалась осколками мин.

Мы лежали, со смертью играя,

плавал запах, похожий на тмин.

Горб высотки выплёскивал пули,

как слепец, протянув пальцы рук.

Силой в цирке ломы раньше гнули.

словом мог их прямить политрук…

Он шепнул мне чуть слышно: «Невеста… —

Губы вытер сухим языком —

страх не должен насиживать место.

Там — невеста, Россия — мой дом…»

Зло ругаясь, я полз по-пластунски.

Болью жалило в сердце жнивьё:

— Ты ведь — русский солдат. Ты ведь — русский!

Встань! Здесь всё — для тебя. Всё — твоё!

Я рванулся в свинец раскалённый.

Небо чёрным крылом повело

и запело мне песню про клёны,

что ушли погрустить за село.

А маманя усталые руки

приложила к моей голове

и заплакала… — женские муки

у России стоят во главе.

Вдруг очнулся и слышу дыханье:

«Ты, братишка, ещё поживёшь.

Дай, тебя обниму на прощанье.

Эх, как жалко, что скошена рожь!»

Тень метнулась в огонь амбразуры

и умолк надоедливый стук…

Солнце встало над рощицей хмурой,

но не встал молодой политрук.

Сигарета дымила и память,

словно дым, выедала глаза.

Хлябь небесная льётся и манит

выйти в ночь, где бушует гроза.

Знай, стихия, на грозы я вышел

с малых лет и творю людям впрок.

— Слышишь, дождик? Конечно, ты слышишь — В жизни каждый мужчина — игрок.

23. 02. 1966 г.

О троих… россиянах

Белых берёз накат,

нежные: ряд — на ряд.

Трое солдат и смерть.

Думать о смерти не сметь!

Пой, если ты певец…

Трое их было, русских сердец.

Ох, как тяжёл был бой!

Солнце не жгло. Жгла боль

По-над пшеницей — мрак.

В поле — не жницы: враг.

Стой! Каждый шаг здесь свят!

их было, наших ребят.

Тесен блиндаж и мал.

Бить пулемёт устал

Злость по крови — мандраж.

Мал для троих блиндаж.

Воздух тяжёл и сух.

Солнце в тени — пастух.

В поле хлеба тучны

Пули всегда точны.

Хмыкал в усы сержант:

— им не впервой бежать

Третьей атаки вал

Землю под траки вмял

Тесен блиндаж и сыр

Бил пулемёт — стыл.

Русский, киргиз и хант

Бились вдали от хат.

Бились за крепость Брест

Русь! Ты — одна окрест.

Радуга памяти

Радуг цветные колёса

смяли густой буерак.

Мы, возвращаясь с покоса,

пели про храбрый «Варяг».

И рокотал по-над нивой

моря пшеничного гул.

Вдруг за берёзовой гривой

женский платочек мелькнул.

Кто-то сказал ненароком:

«Ишь, заблудилась краса.

В роще гулять — не морока,

очи не выест роса»

Но за волнистой стеною,

спрятавшей связку дорог,

смех оборвался струною,

замер, забылся, продрог.

Там, у замшелого камня,

в мягком грибном холодке

землю ласкала руками

женщина в чёрном платке.

Свет, как с иконного лика

с ней воедино был слит.

— Тихо! — сказала нам — Тихо!

Сын мой вот туточки спит.

Так ли сознание глушат

взрывы и раны от пуль?

Строчки на камне: Павлуша.

Год сорок первый. Июль.

Год сорок первый. Начало

славных побед и утрат.

Женщину память качала

над колыбелью солдат.

Радуг цветные колёса

крыши зажгли на селе.

Полные сока колосья

кланялись в пояс Земле.

1971 г.

Не моя

Вечер падал задумчиво

На тайгу и на нас.

Строчкам Блока и Тютчева

Втакт похрустывал наст.

Солнца палевый краешек

Плыл по руслу стихий.

Ты сказала мне: «Знаешь ли

Не люблю я стихи».

А в глазах червоточина:

— Отрекаюсь! Отстань!

Мне цыганка пророчила,

Звёзд с тобой не достать.

Я стоял, запорошенный

Угасающим днём.

Пахло мартом непрошеным

И крутым январём.

Ветер хлёсткой уздечкою

Солнца пыл остудил.

Ты ушла. Бессердечная,

Кем, за что я судим?!

Я зажгусь. Стану временем.

Я — твой первый маяк!

Ах, какая ты вредная!

Не моя. Не моя.

Русский язык и История

Великий Пётр, взломав окно Европы,

открыл Россию чуждым языкам.

Не знал, что загоняя мир в окопы,

внесёт раздор по будущим векам.

Век девятнадцатый — всех учат

на французском…

И Франция отправилась в поход —

поймать кураж побед на поле русском,

а получилось всё наоборот.

Двадцатый век — Русь учат на немецком —

и Геббельса не тянут за язык —

«Москва взята!» В Берлин вернулись греться,

язык Германии одев на русский штык.

И вновь беда — все языки смешались:

иврит, японский, хинди. Боже мой!

Когда же коммунисты наигрались,

«любовь в кустах» закончилась войной.

А впереди маячил двадцать первый.

Прошли «Афган», английский подоспел —

насильно потрепав арабам нервы,

он прочно на российский рынок сел.

Великий Пётр не вычислил последствий

Трёхвековой войны. За кем бежим?

Второй язык, который учим с детства —

наш друг и враг… Не верь словам чужим.

Пускай весь мир могучий русский учит

и знают те, кто властвуют в Кремле:

российский слог — правдивый, ёмкозвучный

был, есть и будет Главным на Земле.

13.01.2015г.

Русский тракт

(зарисовка по пути)

Жизнь бьёт ключом

и всё — по голове.

Но я тут — ни при чём —

в карманах нет «лавэ».

А в «телеке» кино —

богатая страна:

кто — в Канны, кто — в гумно —

не жизнь, а стремена —

попал ногой не в такт

и выбьет из седла.

Таков он, «русский тракт»:

то — в ров, то — в удила.

26.08.2013г.

Новая планета

(романтика, которую пользуют

русские нувориши)

Из — под траков веером

сыпят звезды-снеги.

Мы довольны Севером,

что в пределах Меги.

Трелью, в небо брошенной,

даль располыхалась.

На гостей непрошенных

сыпет снежный хаос.

Речка Мега — в зареве,

ветер фиолетов.

Кажется, что заново

родилась планета.

И, качая пиками

буровые вышки

на тропу великую,

как туземцы вышли.

Войны им не ведомы,

но их путь овеян

яркими победами,

славой Прометея.

Рядом с Мегой — речкою

найден самородок —

люди вскрыли вечную

тайну Самотлора.

Сыпь, пурга лиловая,

с внеземных колодцев!

Есть планета новая!

Мы — первопроходцы!

Но куда там Нобелю

в новом русском ралли..?

Да планету новую

у людей украли!

Нижневартовск — Москва1972—2010гг.

Весна на болоте

Взлетают облака под облака,

берёзовая дымка пригорбилась.

Болотная страда не так плоха,

когда сдаётся разуму на милость.

Разбуженная рёвом тягачей,

вдыхая зыбкой грудью запах дыма,

из зимних выбирается ночей

Тайга, как на свидание с любимым.

Навстречу ей — весёлый и хмельной,

похрустывая ломким талым настом,

прёт экскаватор — труженик стальной,

ковшом весну и солнце заграбастав.

А кто же тот смутьян и чародей,

кто горизонт ломает взлётом вышек?

Он — самый-самый добрый из людей,

он рисовать портрет России вышел.

Материнский взгляд

Опять весна звенит капелью —

стучит под окнами морзянкой

и красит пегой акварелью

сугробов рваные портянки.

и от тоски прилипла к телу

душа — желанная девица…

Но за «бугор» не улетела

её любовь — моя жар-птица.

А потому что в доме, рядом

живёт она (куда ей деться?) —

икона с материнским взглядом,

что Родиной зовётся с детства.

10.05.2014г.

Малков переулок

За витриной матовой

повар — курощуп.

В переулке Малковом*

комнату ищу.

А толпа колышется:

«Здесь жильё сдают?»

С мизерных до высших цен —

прописка и уют.

— Здравствуй, старушенция!

Сдашь ли уголок?

Я — не граф из Швеции,

мне тепла бы впрок.

Что? Пятнадцать новеньких?

Не хватил бы тик.

Я не принят Нобелем

в кооператив.

Не рисую денежек

с цифрами и без.

Ты на что надеешься?

Я — студент. Не Крез.

Трёшку сбавь, скаредина,

нет на те креста.

Буду служкой преданным

даже в дни поста.

Вишь, какой я — тощенький,

одинок, как перст.

Не боись за доченьку,

мне — не до невест —

сопромат и физика,

по утрам — рассол…

Профессура — изверги

высосали всё.

Тут ли до хорошего,

не до толстых баб.

Звать меня Митрошею.

Ты уж трёшку сбавь.

Порядили, сладили,

значит, поживём.

Оба не в накладе мы —

каждому своё.

Дел хороших мало ли,

я всегда им рад.

Переулком Малковым

вышел в Ленинград.

Прим.*Малков переулок — тусовочное место съёма жилья

г. Ленинград Октябрь 1960 г.

Тенерифе Январь

(Зарисовка.)

За окном океан барракудит,

бьёт волной по душевной шкале.

Острова — материнские груди

приласкали меня на Земле.

Тенерифе — подобие рая

вдалеке от житейских забот,

человеческим чувством играя

вскрыл вулкан — сгусток «адских» пород:

Красоту и Любовь, и Причастье,

по-испански Фламенко и Страсть….

Я сегодня успешен и счастлив,

над природой почувствовав власть.

Мне с балкона, чьи крылья напротив,

Шлёт привет друг-художник Илья.

Не пророк. Он в полотна, как дротик,

кисть вонзает, легенды творя.

Русский мастер, художник от Бога,

он для мира не стар и не нов.

Тенерифе — земная берлога

для людей, как Илья Глазунов.

Много звёзд мировых отсияло

здесь, где месяц тормашками вниз.

Кто-то яро, а кто-то устало

правду шил из монашеских риз,

целовался с чужим капиталом,

рвал судьбы драгоценную нить…

В поле русском — заснеженном, талом

шла зима теплоту хоронить.

Январь 2013 г. Тенерифе — Москва

Другу

Если в сердце бой

и во взгляде — Да!

Я пойду с тобой

даже в «никуда» —

в неземную даль,

где не жгут мосты…

Только, слово дай:

«Я — навеки Ты».

Февральские зарисовки

В феврале весной запахло —

вьюги выпали в запой.

На работе (как без пахот?) —

кризис, тягостный застой.

Надоело куролесить

по московским кабакам.

Убегаю в чьи-то веси,

попадаю там в капкан.

Но влюбляться и жениться

не могу. Ну, хоть убей.

Правда, хочется с девицей

поболтать про журавлей,

что с испугу улетели

в зарубежные края,

где, тихонько «голубея»,

гонорарчики кроят.

Там веселые «пингвины»

первой гангстерской волны

кормят с рук чужих дельфинов

и в своих делах вольны:

увлеченные заботой

первой леди и тусой,

заграничные заборы

мажут пакостью пустой

про Багамы и Канары…

Что им русская зима!

Их не мучают кошмары.

Русь кошмарится сама.

Февралем она глубОко,

а, быть может, глубокО,

в снег зарылась одиноко

под шампань «Вдова Клико».

С ресторанною цыганкой

тоже душу отведу.

Ночь и я. Метро «Таганка».

И февраль — весь на виду.

Природа

(размышлизмы)

Природа, по сути, мила и нежна

и ласкова, словно мама,

даёт иногда нам такого рожна,

что не покажется мало.

Природа не любит забегов людских

на вездеходах по тундре,

но не замедлит пустить ростки

под дождь в обезвоженном грунте.

Природу похабят, ломают и жгут,

но та, возрождаясь из пепла,

сплетает контрасты в целительный жгут

и вяжет им Жизнь, чтобы крепла.

2014г.

Я пришёл из тайги

Я пришёл из тайги-

с бородой, неуклюжий…

Я хотел быть таким —

грубоватым и нужным.

И, достав талисман, —

ключ с двойною бородкой,

С сердцем крикнул: «Сезам!»,

но открыл двери робко.

Сделав в детство шаги,

испугался услышать:

— Ты опять нашалил.

Ах, несносный мальчишка!

Но вокруг — тишина.

Тишине не поверил.

Жизнь давно решена.

Здесь я вышел за двери,

в мир дремучий и злой,

яркий, светлый и новый…

В моде был Виктор Цой

и не в моде был Нобель.

Заблудилась страна

в словоблудном разврате.

Я от злости стонал —

наш Союз невозвратен.

Тонкостенный барак

пропечатанный гнусом

плакал ночью, а так:

пили днём жизни уксус

и глотали смолу

молча гибнущих кедров…

Вахту сдал и — к столу:

пили влёт и без нервов:

день за днём — за кубы,

за партийную касту…

Сердце я загубил,

но душой кувыркался —

в перестройку взахлёб

начал пить. Думал — «клёво».

То, что стало — я «грёб»,

заодно — Горбачёва.

Лес загнил на корню,

обнищала зарплата,

в зубы смотрим коню,

а он — конь-то — горбатый!..

Далеко нас завёз,

продал всех на помойке

за немецкий овёс

и за доллар в ковбойке,

окровавил Чечнёй,

расстрелял в «Белом доме»…

Я порою ночной

вижу Русь в страшной коме:

смерть, кошмар, воровство,

беспредел, рэкетиры,

душ крикливых родство

в коммунальной квартире.

Развалился Союз.

Стали жить побогаче?..

Я другого боюсь —

кто ещё «нагорбачит»?

Я пришёл из тайги,

мне их Запад — «до фени».

Кто отдаст мне долги,

где тот умненький гений?

Кто Россию в намёт

по истории пустит?

Русский — это не мёд.

09.02.2017г.

.

Барыкину Василию Григорьевичу

В память моему учителю литературы

«Сколько лет перепорошено,

Сколько вытаяло зим!» —

В тихой улочке заброшенной

Плакал старый клавесин.

Мне, случайному прохожему,

Отболевшему сполна,

В ноги бросила валёжину

Музыкальная волна.

Пробежала палисадником

Звуков трепетная дробь.

Я стоял вихрастым всадником,

Слыша детское: «Не робь!».

Ближе, ближе: домик, ставенки,

Их резные кружева.

Клавесин — учитель старенький

За меня переживал.

Тяжесть лет кладу под окнами,

Исповедую вину.

А сирень кистями мокрыми

Мне прикрыла седину

Вдруг — обрыв… И ставня хлопнула,

Тротуар укутав в мглу.

Тут я понял, место лобное

Здесь — в сиреневом углу.

Дела таёжные, дела мужские

По тайге полсезона прошастали.

Перекур на два дня — Новый год!

Даже Дымкина морда ушастая

далека от собачьих невзгод —

любопытствует шумно и радостно,

поднимая всеобщий настрой.

Дед Мороз, ну, конечно, под «градусом»,

разливает кедровый настой.

База дышит ухой и пельменями,

надоела «резина» консерв,

а приправой к ухе из Тюмении

«Звёзды» падшие дарят концерт.

Под Луной и балки, и вагончики

(по реестру их семь единиц)

прилепились на северном кончике

края нефти, болот и лисиц.

Двадцать сейсмиков, зри — соплеменников,

отдаются домашним делам,

растрепав кучу «тёщиных» веников

по мужским задубевшим телам.

Ночь надвинулась пасмурным паводком,

загустела на Лысой горе.

А механик с каким то там патрубком

всё возился… и свет не горел.

Ерунда, к темноте мы привычные

не суём в службу соцбыта нос.

Под гитару расскажем про личное

и по теме обсудим вопрос:

почему не торчим в Подмосковии

и свой Сочи не строим в уме?

Потому что у тётки Прасковьи

семь по лавкам и двое — в тюрьме.

Их кормить и воспитывать надобно —

раззудись у Сибири плечо.

Эй, правители, севшие надолго,

не спешите в Сибирь — горячо.

Питер сыт, «скобарей»* поубавилось,

на Москву им «с прибором не класть»

знает Запад, Россия «обабилась»,

но Сибирь у неё не украсть.

Не таёжная тема, не сельская… —

дать народу от Счастья ключи.

Так гуляйте же люди «рассейския»!

Вон, и свет вам «электрик» включил.

Прим. Скобари* — простой народ, лохи, псковские мужики по-питерски.

03.12.2014г.

Далёкий подъезд

Кто в знакомый подъезд не входил,

возвращаясь из трудных дорог,

и кому полировка перил

глаз не трогала милостью строк —

арифметикой детских сердец:

Лёша, Нелли, в серёдочке плюс?

Как мне дорог далёкий подъезд!

Я его одного не боюсь.

1966г.

Молодёжь, что будет с Родиной светлой?!

Бывало, мы носили брюки клёш

и удивлялись мужику во фраке.

Сегодня без «ста грамм» не разберёшь:

кто — «голубой»*, а кто рождён в бараке.

Прибитая рекламой молодёжь,

порой пристрастна к наркоте и водке,

страну не любит и не ставит грош,

но деньги вытащит из глотки

С трибуны заливает «соловей»:

Власть в «жесть» ему — шахтёру из Кургана.

А ты его по «Инету» пробей,

увидишь сам — с Рублёвки обезьяна.

Купили паренька за тридцать «грин»*,

в зачётку даром «удочку» черкнули.

Теперь поёт сей русский господин,

что он готов за Русь пойти под пули.

Мы помним вот таких же пареньков —

по пьяни встали грудью перед танком.

Герой страны сейчас «Всегда готов!»

встать в строй за власть имущих или панков.

Куда ты потянулась, молодёжь?

Неужто цель одна — «под веер пальцы»?

За деньги — разум, а за совесть — ложь

не купишь, не продашь… Придут китайцы.

Так где ты, светлой Родины мечта —

создать свой рай в пределах всей Планеты?

А может просто нету ни черта

тех мужиков, способных сделать это?

Примеч.* — «грин» (жаргон) — «зелёные», доллары «голубой» — от выражения «голубая кровь» синоним — аристократ

2012 г.