Мифы Великой Отечественной (сборник)

Алексей Исаев, 2010

В первые дни войны Сталин находился в полной прострации. В 1941 году немцы «гнали Красную Армию до самой Москвы», так как почти никто в СССР «не хотел воевать за тоталитарный режим». Ленинградская блокада была на руку Сталину желавшему «заморить оппозиционный Ленинград голодом». Гитлеровские военачальники по всем статьям превосходили бездарных советских полководцев, только и умевших «заваливать врага трупами». И вообще, «сдались бы немцам – пили бы сейчас «Баварское»!». Об этом уже который год твердит «демократическая» печать, эту ложь вбивают в голову нашим детям. И если мы сегодня не поставим заслон этим клеветническим мифам, если не отстоим свое прошлое и священную память о Великой Отечественной войне, то потеряем последнее, что нас объединяет в единый народ и дает шанс вырваться из исторического тупика. Потому что те, кто не способен защитить свое прошлое, не заслуживают ни достойного настоящего, ни великого будущего!

Павел Сутулин. Был ли Сталин союзником Гитлера?

В исторических и преимущественно околоисторических публикациях и дискуссиях последнего времени довольно распространено мнение, что СССР с 23 августа 1939 г. был союзником Германии, что проявилось прежде всего в совместном с Германией захвате Польши. Нижеследующий текст имеет целью продемонстрировать читателям, что рассмотрение подробностей польской кампании не дает оснований для подобных выводов.

Прежде всего необходимо отметить, что вопреки расхожему заблуждению СССР не связывал себя никакими официальными обязательствами по вступлению в войну с Польшей. Ни в секретном дополнительном протоколе к Договору о ненападении между Германией и СССР, ни тем более в самом договоре, разумеется, ничего подобного прописано не было. Тем не менее уже 3 сентября 1939 г. Риббентроп отправил послу Германии в СССР Ф.В. Шуленбургу указание поинтересоваться у Молотова, «не посчитает ли Советский Союз желательным, чтобы русская армия выступила в подходящий момент против польских сил в русской сфере влияния и, со своей стороны, оккупировала эту территорию», добавив при этом, что это «было бы и в советских интересах»^[1]. Подобные завуалированные просьбы Германии о вводе советских войск в Польшу имели место и позднее^[2]. Молотов еще 5 сентября ответил Шуленбургу, что «в подходящее время» СССР «будет совершенно необходимо начать конкретные действия»^[3], однако именно к действиям Советский Союз переходить не спешил. Причин к тому было две. Первую 7 сентября прекрасно сформулировал Сталин: «Война идет между двумя группами капиталистических стран (бедные и богатые в отношении колоний, сырья и т. д.). За передел мира, за господство над миром! Мы не прочь, чтобы они подрались хорошенько и ослабили друг друга»^[4]. Примерно такой же линии поведения позже придерживалась и Германия во время «Зимней войны». Больше того, рейх в то время еще и в меру возможностей, стараясь особенно не злить СССР, поддерживал Финляндию. Так, в самом начале войны Берлин отправил финнам партию из 20 зенитных орудий^[5].Тогда же Германия разрешила поставить из Италии в Финляндию транзитом через свою территорию 50 истребителей Fiat G.50^[6]. Однако после того, как СССР, которому стало известно об этих поставках, 9 декабря заявил рейху официальный протест, Германия была вынуждена прекратить транзит через свою территорию^[7], поэтому таким путем в Финляндию успело попасть всего две машины. И все же даже после этого немцы нашли довольно оригинальный способ оказания помощи Финляндии: в конце 1939 г. переговоры Геринга со шведскими представителями привели к тому, что Германия начала продавать Швеции свое вооружение, а Швеция обязана была такое же количество оружия из своих запасов продавать Финляндии^[8].

Вторая причина, по которой СССР предпочитал не форсировать начало военных действий против Польши, была донесена идо германского руководства, когда во время беседы с Шуленбургом 9 сентября Молотов «заявил, что советское правительство намеревалось воспользоваться дальнейшим продвижением германских войск и заявить, что Польша разваливается на куски и что вследствие этого Советский Союз должен прийти на помощь украинцам и белорусам, которым «угрожает» Германия. Этот предлог представит интервенцию Советского Союза благовидной в глазах масс и даст Советскому Союзу возможность не выглядеть агрессором»^[9]. Кстати, дальнейшая судьба этого советского предлога для нападения на Польшу хорошо иллюстрирует, насколько готов был СССР идти на уступки Германии.

15 сентября Риббентроп отправил Шуленбургу телеграмму, в которой так высказался о намерении Советского Союза представить свое вторжение в Польшу как акт защиты родственных народов от германской угрозы: «Указание мотива такого сорта действие невозможное. Он прямо противоположен реальным германским устремлениям, которые ограничены исключительно хорошо известными зонами германского влияния. Он также противоречит соглашениям, достигнутым в Москве, и, наконец, вопреки выраженному обеими сторонами желанию иметь дружеские отношения, представит всему миру оба государства как врагов»^[10]. Однако когда Шуленбург передал Молотову это заявление своего шефа, тот ответил, что хотя планируемый советским руководством предлог и содержит в себе «ноту обидную для чувств немцев», однако другого повода для ввода войск в Польшу СССР не видит^[11].

Таким образом, мы видим, что СССР, исходя из изложенных выше соображений, не собирался вторгаться в Польшу до того момента, как она исчерпает возможности к сопротивлению Германии. Во время очередного разговора с Шуленбургом 14 сентября Молотов заявил, что для СССР «было бы крайне важно не начинать действовать до того, как падет административный центр Польши — Варшава»^[12]. И вполне вероятно, что в случае эффективных оборонительных действий польской армии против Германии, и тем более в случае реального, а не формального вступления в войну Англии и Франции, Советский Союз вообще отказался бы от идеи присоединения Западных Украины и Белоруссии. Однако союзники de facto не оказали Польше вообще никакой помощи, а в одиночку она была не в состоянии оказать сколь-либо ощутимое сопротивление Вермахту.

К моменту введения советских войск в Польшу и военная, и гражданская польские власти потеряли какие-либо нити управления страной, а армия представляла собой разрозненные, не имеющие связи ни с командованием, ни друг с другом группки войск разной степени боеспособности. К 17 сентября немцы вышли на линию Осовец — Белосток — Бельск — Каменец-Литовск — Брест-Литовск — Влодава — Люблин — Владимир-Волынский — Замосць — Львов — Самбор, тем самым оккупировав уже около половины территории Польши, заняв Краков, Лодзь, Гданьск, Люблин, Брест, Катовице, Торунь. Варшава с 14 сентября находилась в осаде. Еще первого сентября город покинул президент И. Мосцицкий, а 5 сентября — правительство^[13]. 9—11 сентября польское руководство вело переговоры с Францией о предоставлении убежища,

16 сентября — с Румынией о транзите и, наконец, 17 сентября покинуло страну^[14]. Впрочем, решение об эвакуации, по всей видимости, было принято еще раньше, поскольку уже 8 сентября посол США в Польше, сопровождавший польское правительство, отправил в Государственный департамент сообщение, которое, в частности, гласило, что «польское правительство покидает Польшу… и через Румынию… отправляется во Францию»^[15]. Главнокомандующий Э. Рыдз-Смиглы продержался в Варшаве дольше всех, но и он покинул город в ночь на 7 сентября, переехав в Брест. Впрочем, и там Рыдз-Смиглы надолго не задержался: 10 сентября ставка была перенесена во Владимир-Волынский, 13-го — в Млынов, а 15-го — в Коломыю близ с румынской границей^[16]. Разумеется, нормально руководить в таких условиях войсками главнокомандующий не мог, и это только усугубило хаос, возникший вследствие быстрого продвижения немцев и неразберихи на фронте. На это накладывались еще и возникшие проблемы со связью. Так, ставка в Бресте имела связь только с одной из польских армий — «Люблин»^[17]. Характеризуя сложившуюся в тот момент в ставке ситуацию, заместитель начальника Главного штаба подполковник Яклич докладывал начальнику штаба Стахевичу: «У нас целый день постоянные поиски войск и высылка офицеров для восстановления связи… С внутренней организацией в крепости Брест большой балаган, который я должен сам ликвидировать. Постоянные налеты авиации. В Бресте бегство во все стороны»^[18]. Однако страну покидало не только руководство: 16 сентября началась эвакуация на аэродромы Румынии польской авиации^[19]. Наиболее боеспособные корабли польского флота: эсминцы «Blyskawica», «Grom» и «Burza» были передислоцированы в английские порты еще 30 августа 1939 г. Изначально предполагалось, что они в качестве рейдеров будут действовать по немецким коммуникациям, нарушая торговое судоходство Германии^[20], однако каких-либо успехов в этом деле польские корабли не достигли, а их отсутствие в портах Польши негативно сказалось на боеспособности польского флота. С другой стороны, именно базирование в Британии спасло эти эсминцы от судьбы всего остального польского флота и позволило продолжать борьбу с немцами в составе КВМС уже после разгрома Польши. В ходе единственного своего крупного контрнаступления на р. Бзуре, начавшегося 9 сентября, польские войска в составе армий «Познань» и «Поможе» уже к 12 сентября потеряли инициативу, а 14 сентября были окружены немецкими войсками^[21]. И хотя отдельные части окруженных армий продолжали сопротивление вплоть до 21 сентября, как-либо повлиять на исход войны они уже не могли. В условиях очевидной неспособности Польши оборонять свои западные рубежи 10 сентября Главный штаб выпустил директиву, согласно которой главной задачей армии становилось «стягивание всех войск в направлении на Восточную Польшу и обеспечение соединения с Румынией»^[22]. Характерно, что эта директива стала последним общевойсковым приказом главнокомандующего, однако и ее все из-за тех же проблем со связью получили не все части. После выхода этого приказа сам Рыдз-Смиглы, как уже говорилось выше, покинул Брест и двинулся как раз в направлении, обозначенном в директиве, — поближе к Румынии.

Таким образом, ввиду эффективных действий немцев, дезорганизации армии и неспособности руководства организовать оборону государства, к 17 сентября поражение Польши было совершенно неизбежно.

Фотография № 1

Фотография № 2

Показательно, что даже английский и французский генеральные штабы в подготовленном 22 сентября рапорте отмечали, что СССР начал вторжение в Польшу только тогда, когда ее окончательное поражение стало очевидным^[23].

У читателя может возникнуть вопрос: а не было ли у советского руководства возможности дождаться полного крушения Польши? Падения Варшавы, окончательного разгрома даже остатков армии, а возможно, и вовсе полной оккупации всей польской территории Вермахтом с последующим возвращением Западных Украины и Белоруссии Советскому Союзу в соответствии с советско-немецкими договоренностями? К сожалению, такой возможности у СССР не было. Если бы Германия действительно оккупировала восточные районы Польши, вероятность того, что она вернула бы их Советскому Союзу, была крайне мала. В руководстве рейха вплоть до середины сентября 1939 г. обсуждалась возможность создания на территориях Западных Украины и Белоруссии марионеточных правительств^[24]. В дневнике начальника штаба ОКХ Ф. Гальдера в записи от 12 сентября имеется такой пассаж: «Главнокомандующий прибыл с совещания у фюрера. Возможно, русские не будут ни во что вмешиваться. Фюрер хочет создать государство Украина»^[25]. Именно перспективой возникновения на востоке Польши новых территориальных образований Германия пыталась запугать руководство СССР с целью ускорить ввод советских войск в Польшу. Так, 15 сентября Риббентроп просил Шуленбурга «немедленно передать господину Молотову», что, «если не будет начата русская интервенция, неизбежно встанет вопрос о том, не создастся ли в районе, лежащем к востоку от германской зоны влияния, политический вакуум. Поскольку мы, со своей стороны, не намерены предпринимать в этих районах какие-либо действия политического или административного характера, стоящие обособленно от необходимых военных операций, без такой интервенции со стороны Советского Союза [в Восточной Польше] могут возникнуть условия для формирования новых государств»^[26].

Фотография № 3

Фотография № 4

Хотя, как видно из этой инструкции, Германия, конечно же, отрицала свое участие в возможном создании «независимых» государств в Восточной Польше, надо полагать, советское руководство иллюзий на этот счет не питало. Впрочем, даже несмотря на своевременное вмешательство СССР в германо-польскую войну, определенные проблемы из-за того, что немецким войскам к 17 сентября удалось занять часть Западной Украины, все же возникли: 18 сентября заместитель начальника штаба оперативного управления ОКВ В. Варлимонт показал исполняющему обязанности военного атташе СССР в Германии Белякову карту, на которой Львов находился западнее демаркационной линии между СССР и Германией, то есть входил в будущую территорию рейха, что являлось нарушением секретного дополнительного протокола к Договору о ненападении в отношении раздела сфер влияния в Польше. После предъявления претензий со стороны СССР немцы заявили, что все советско-германские договоренности остаются в силе, а военный атташе Германии Кестринг, пытаясь объяснить такое нанесение границы, сослался на то, что это была личная инициатива Варлимонта^[27], однако представляется маловероятным, чтобы последний чертил карты исходя из каких-то своих собственных соображений, идущих вразрез с инструкциями руководства рейха. Показательно, что необходимость советского вторжения в Польшу признавали и на Западе. Черчилль, занимавший тогда пост первого лорда адмиралтейства, заявил 1 октября в выступлении по радио, что «Россия проводит холодную политику собственных интересов. Мы бы предпочли, чтобы русские армии стояли на своих нынешних позициях как друзья и союзники Польши, а не как захватчики. Но для защиты России от нацистской угрозы явно необходимо было, чтобы русские армии стояли на этой линии. Во всяком случае, эта линия существует и, следовательно, создан Восточный фронт, на который нацистская Германия не посмеет напасть»^[28]. Позиция союзников по вопросу вступления РККА в Польшу вообще интересна. После того как СССР 17 сентября заявил о своем нейтралитете по отношению к Франции и Англии^[29], эти страны также решили не идти на обострение отношений с Москвой. 18 сентября на заседании английского правительства было решено даже не заявлять протеста на действия Советского Союза, поскольку Англия брала на себя обязательства защищать Польшу только лишь от Германии^[30]. 23 сентября нарком внутренних дел Л.П. Берия информировал наркома обороны К.Е. Ворошилова о том, что «резидент НКВД СССР в Лондоне сообщил, что 20 сентября с. г. Министерство Иностранных Дел Англии послало телеграмму всем английским посольствам и пресс-атташе, в которой указывает, что Англия не только не намерена объявлять Советскому Союзу войну сейчас, но должна оставаться в возможно лучших отношениях»^[31]. А 17 октября англичане заявили, что Лондон хочет видеть этнографическую Польшу скромных размеров и о возврате ей Западной Украины и Западной Белоруссии не может быть и речи^[32]. Таким образом, союзники, по сути, легитимизировали действия Советского Союза на территории

Польши. И хотя мотивом такой гибкости Англии и Франции было в первую очередь их нежелание провоцировать сближение СССР и Германии, сам факт того, что союзники выбрали именно такую линию поведения, говорит о том, что они понимали, насколько напряженными по-прежнему остаются отношения между Советским Союзом и рейхом и что августовские договоренности — всего лишь тактический маневр. Помимо политических реверансов Британия попыталась также наладить и торговые отношения с СССР: 11 октября на советско-английских переговорах было принято решение о возобновлении поставок советского леса в Британию, которые были приостановлены из-за того, что Англия после начала войны стала задерживать суда СССР с грузами для Германии. В свою очередь, англичане обязались прекратить подобную практику^[33].

Подводя промежуточные итоги, мы можем отметить, что в начале сентября Советский Союз не только не горел желанием каким бы то ни было образом помогать Германии в борьбе с Войском Польским, но и намеренно оттягивал начало «освободительного похода» вплоть до того момента, когда полное поражение Польши стало совершенно очевидным, а дальнейшее промедление с вводом советских войск могло закончиться тем, что Западная Украина и Западная Белоруссия в той или иной форме попали бы под влияние Германии.

А теперь перейдем собственно к рассмотрению подробностей взаимодействия Вермахта и РККА. Итак, 17 сентября советские войска силами Украинского (под командованием командарма 1-го ранга С.К. Тимошенко) и Белорусского (под командованием командарма 2-го ранга М.П. Ковалева) фронтов вторглись в восточные районы Польши. Кстати, интересно, что, хотя освобождение Западной Украины и Западной Белоруссии было лишь предлогом для ввода советских войск в Польшу, с населением этих территорий советские войска действительно преимущественно обращались как освободители. В приказе Военного совета Белорусского фронта войскам фронта о целях вступления Красной Армии на территорию Западной Белоруссии от 16 сентября подчеркивалось, что «наш революционный долг и обязанность оказать безотлагательную помощь и поддержку нашим братьям белорусам и украинцам, чтобы спасти их от угрозы разорения и избиения со стороны врагов… Мы идем не как завоеватели, а как освободители наших братьев белорусов, украинцев и трудящихся Польши»^[34]. Директивой Ворошилова и Шапошникова Военсовету БОВО от 14 сентября предписывалось «избегать бомбардировки открытых городов и местечек, не занятых крупными силами противника», а также не допускать «никаких реквизиций и самовольных заготовок продовольствия и фуража в занятых районах»^[35]. В директиве начальника Политического управления РККА армейского комиссара 1-го ранга Л.3. Мехлиса напоминалось «о строжайшей ответственности за мародерство по законам военного времени. Комиссары, политруки и командир, в частях которых будет допущен хотя бы один позорный факт, будут строго наказаны, вплоть до придания суду Военного Трибунала»^[36]. О том, что этот приказ не был пустой угрозой, прекрасно свидетельствует тот факт, что в ходе войны и после ее окончания Военным Трибуналом было вынесено несколько десятков обвинительных приговоров по военным преступлениям, которые, к сожалению, все-таки имели место в ходе польской кампании^[37]. Начальник Главного штаба Войска Польского В. Стахевич отмечал: «Советские солдаты не стреляют в наших, всячески демонстрируют свое расположение»^[38]. Отчасти именно благодаря такому отношению Красной Армии польские войска очень часто не оказывали ей сопротивления, сдаваясь в плен. Именно таким результатом закончилось большинство столкновений частей РККА и Войска Польского. Прекрасной иллюстрацией этого факта является соотношение погибших в боях с Красной Армией и попавших в плен к оной солдат и офицеров польских войск: если первых насчитывается всего 3500 человек, то вторых — 452 500^[39]. Польское население также вполне лояльно относилось к Красной Армии: «Как свидетельствуют документы, например, 87-й стрелковой дивизии, «во всех населенных пунктах, где проходили части нашей дивизии, трудящееся население встречало их с великой радостью, как подлинных освободителей от гнета польских панов и капиталистов, как избавителей от нищеты и голода». То же мы видим и в материалах 45-й стрелковой дивизии: «Население везде радо и встречает Красную Армию как освободительницу. Крестьянин села Острожец Сидоренко заявил: «Скорее бы установилась Советская власть, а то 20 лет польские паны сидели на наших шеях, высасывали из нас последнюю кровь, а теперь наконец пришло время, когда нас Красная Армия освободила. Спасибо тов. Сталину за освобождение от кабалы польских помещиков и капиталистов»^[40]. Причем нелюбовь белорусского и украинского населения к «польским помещикам и капиталистам» выражалась отнюдь не только в доброжелательном отношении к советским войскам, но и в открытых антипольских восстаниях в сентябре 1939 г.^[41]. 21 сентября замнаркома обороны командарм 1 — го ранга Г.И. Кулик докладывал Сталину: «В связи с большим национальным угнетением поляками украинцев у последних чаша терпения переполнена и, в отдельных случаях, имеется драка между украинцами и поляками, вплоть до угрозы вырезать поляков. Необходимо срочное обращение правительства к населению, так как это может превратиться в большой политический фактор»^[42]. А Мехлис в своем донесении 20 сентября указывал и такой интересный факт: «Польские офицеры… как огня боятся украинских крестьян и населения, которые активизировались с приходом Красной А рмии и расправляются с польскими офицерами. Дошло до того, что в Бурштыне польские офицеры, отправленные корпусом в школу и охраняемые незначительным караулом, просили увеличить число охраняющих их, как пленных, бойцов, чтобы избежать возможной расправы с ними населения»^[43]. Таким образом, РККА выполняла на территориях Западной Украины и Западной Белоруссии в некоторым смысле и миротворческие функции. Впрочем, и после присоединения этих районов к СССР их белорусское и украинское население не изменило своего отношения к полякам, хотя это и стало проявляться в несколько иной форме. Так, например, во время выселения из западных областей Украины и Белоруссии осадников и лесной стражи в феврале 1940 г. местное население оных областей восприняло это решение советского правительства с большим энтузиазмом. В спецсообщении Берии Сталину по этому поводу говорится, что «население западных областей Украинской ССР и Белорусской ССР на выселение осадников и лесной стражи реагирует положительно. В ряде случаев в задержании бежавших осадников местные жители оказывали помощь оперативным группам НКВД»^[44]. О том же, но чуть более подробно говорится и в докладе дрогобычской областной тройки НКВД УССР о тех же событиях: «Выселение осадников и работников сторожевой охраны лесов основной массой крестьян обл. с удовольствием одобрялось и всемерно поддерживалось, о чем красноречивее всего говорит факт участия в операции большого количества сельского актива (3285 чел.)»^[45]. Таким образом, по крайней мере частью населения отторжение Западных Украины и Белоруссии от Польши действительно воспринималось как освобождение.

Но вернемся к рассмотрению особенностей советско-германского взаимодействия, которое началось с того, что в два часа ночи 17 сентября Сталин вызвал к себе Шуленбурга, объявил о вводе советских войск в Польшу и попросил, «чтобы германские самолеты, начиная с сегодняшнего дня, не залетали восточнее линии Белосток — Брест-Литовск — Лемберг [Львов]. Советские самолеты начнут сегодня бомбардировать район восточнее Лемберга»^[46]. Просьба германского военного атташе генерал-лейтенанта Кестринга об отсрочке боевых действий советской авиации, чтобы германское командование смогло принять меры по предотвращению эвентуальных инцидентов, связанных с бомбардировкой районов, занятых Вермахтом, осталась неудовлетворенной. В результате некоторые немецкие подразделения попали под удары советской авиации^[47]. И в дальнейшем наиболее яркими эпизодами советско-немецких взаимоотношений являлись не совместные действия по уничтожению остатков польских войск, как должно было бы быть у союзников, а подобные эксцессы, приводившие к жертвам с обеих сторон. Наиболее заметным таким происшествием стало столкновение советских и германских войск во Львове. В ночь на 19 сентября к городу подошел сводный отряд 2-го кавалерийского корпуса и 24-й танковой бригады. В город был введен разведбатальон 24-й тбр. Однако в 8.30 утра части 2-й немецкой горнострелковой дивизии предприняли штурм города, при этом был атакован и советский батальон, несмотря на то что первоначально он не проявлял никакой агрессии. Командир бригады даже выслал в сторону немцев бронемашину с куском нижней рубахи на палке, однако немцы огонь не прекратили. Тогда танки и бронемашины бригады открыли ответный огонь. В результате завязавшегося боя советские войска потеряли 2 бронемашины и 1 танк, 3 человека убитыми и 4 ранеными. Потери немцев составили 3 противотанковых орудия, 3 человека убитыми и 9 ранеными. Вскоре стрельба была прекращена и к советским войскам был выслан представитель немецкой дивизии. В результате переговоров инцидент удалось уладить^[48]. Однако, несмотря на сравнительно мирное разрешение этого конфликта, встал вопрос, что делать со Львовом. Утром 20 сентября немецкое руководство через Кестринга передало в Москву предложение взять город совместными усилиями, а затем передать его СССР, но, получив отказ, вынуждено было отдать приказ об отводе своих войск. Германское командование восприняло такое решение как «день унижения для немецкого политического руководства»^[49]. Во избежание возникновения аналогичных инцидентов 21 сентября на переговорах Ворошилова и Шапошникова с Кестрингом и представителями германского командования полковником Г. Ашенбреннером и подполковником Г. Кребсом был составлен протокол, регламентирующий продвижение советских войск к демаркационной линии и вывод частей Вермахта с занятой ими советской территории.

«§ 1. Части Красной Армии остаются на линии, достигнутой ими к 20 часам 20 сентября 1939 года, и продолжают вновь свое движение на запад с рассветом 23 сентября 1939 года.

§ 2. Части Германской армии начиная с 22 сентября отводятся с таким расчетом, чтобы, делая каждый день переход примерно в 20 километров, закончить свой отход на западный берег р. Вислы у Варшавы к вечеру 3 октября и у Демблина к вечеру 2 октября; на западный берег р. Писса к вечеру 27 сентября, р. Нарев, у Остроленка, к вечеру 29 сентября и у Пултуска к вечеру 1 октября; на западный берег р. Сан, у Перемышля, к вечеру 26 сентября и на западный берег р. Сан, у Санок и южнее, к вечеру 28 сентября.

§ 3. Движение войск обеих армий должно быть организовано с таким расчетом, чтобы имелась дистанция между передовыми частями колонн Красной Армии и хвостом колонн Германской армии, в среднем до 25 километров.

Обе стороны организуют свое движение с таким расчетом, что части Красной Армии выходят к вечеру 28 сентября на восточный берег р. Писса; к вечеру 30 сентября на восточный берег р. Нарев у Остроленка и к вечеру 2 октября у Пултуска; на восточный берег р. Висла у Варшавы к вечеру 4 октября и у Демблина к вечеру 3 октября; на восточный берег р. Сан у Перемышля к вечеру 27 сентября и на восточный берег р. Сан у Санок и южнее к вечеру 29 сентября.

§ 4. Все вопросы, могущие возникнуть при передаче Германской армией и приеме Красной Армией районов, пунктов, городов и т. п., разрешаются представителями обеих сторон на месте, для чего на каждой основной магистрали движения обеих армий командованием выделяются специальные делегаты.

Во избежание возможных провокаций, диверсий от польских банд и т. п. Германское командование принимает необходимые меры в городах и местах, которые переходят к частям Красной Армии, к их сохранности, и обращается особое внимание на то, чтобы города, местечки и важные военные оборонительные и хозяйственные сооружения (мосты, аэродромы, казармы, склады, железнодорожные узлы, вокзалы, телеграф, телефон, электростанции, подвижной железнодорожный состав и т. п.), как в них, так и по дороге к ним, были бы сохранены от порчи и уничтожения до передачи их представителям частей Красной Армии.

§ 5. При обращении германских представителей к Командованию Красной Армии об оказании помощи в деле уничтожения польских частей, или банд, стоящих на пути движения мелких частей германских войск, Командование Красной Армии (начальники колонн), в случае необходимости, выделяют необходимые силы, обеспечивающие уничтожение препятствий, лежащих на пути движения.

§ 6. При движении на запад германских войск авиация Германской армии может летать только до линии арьергардов колонн германских войск и на высоте не выше 500 метров, авиация Красной Армии при движении на запад колонн Красной Армии может летать только до линии авангардов колонн Красной Армии и на высоте не выше 500 метров.

По занятию обеими армиями основной демаркационной линии по pp. Писса, Нарев, Висла, р. Сан от устья до истоков авиация обеих армий не перелетает вышеуказанной линии»^[50].

Как мы видим, были предприняты все меры для того, чтобы РККА и Вермахт в ходе действий в Польше вообще друг с другом не соприкасались, — какое уж тут сотрудничество. Впрочем, именно за сотрудничество порой пытаются выдать 4-й и 5-й пункты этого протокола, хотя ничего особенного в них, в общем-то, нет. Немецкая сторона всего-навсего обязуется вернуть СССР в целости и сохранности те объекты, которые и так ему принадлежат, поскольку находятся на территории, отходящей согласно секретному дополнительному протоколу к Советскому Союзу. Что же касается советского обязательства оказывать помощь небольшим немецким частям в случае, если их продвижению будут мешать остатки польских войск, то тут прослеживается вовсе не стремление СССР сотрудничать с Вермахтом, а как раз таки нежелание иметь с ним какие-либо контакты. Советское руководство настолько хотело как можно быстрее выпроводить немецкие войска со своей территории, что готово было даже конвоировать их до демаркационной линии.

Впрочем, даже этот протокол, сводивший, казалось бы, к минимуму возможность столкновений между советскими и немецкими частями, не смог предотвратить дальнейшие конфликты между ними. 23 сентября у Видомля конный разъезд разведбата 8-й сд был обстрелян пулеметным огнем 6 немецких танков, в результате чего 2 человека было убито и 2 ранено. Ответным огнем советские войска подбили один танк, экипаж которого погиб^[51]. 29 сентября в районе Вохыни 3 немецкие бронемашины открыли огонь по саперному батальону 143-й сд^[52]. 30 сентября в 42 км восточнее Люблина с немецкого самолета был обстрелян 1-й батальон 146-го спи 179-й ran 44-й сд. Восемь человек получили ранения^[53].

1 октября прошли очередные переговоры между Ворошиловым и Шапошниковым, с одной стороны, и Кестрингом, Ашенбреннром и Кребсом — с другой, об отводе немецких и советских войск к окончательной границе, которая была определена подписанным 28 сентября советско-германским Договором о дружбе и границе. В отношении мер по предотвращению столкновений между РККА и Вермахтом новое решение договаривающихся сторон в целом повторяло протокол от 21 сентября, однако во избежание происшествий вроде случившегося 30 сентября в протоколе появился такой пункт: «При отводе войск Красной Армии авиация Красной Армии может летать только до линии арьергардов колонн частей Красной Армии и на высоте не выше 500 метров, авиация Германской армии при движении на восток колонн Германской армии может летать только до линии авангардов колонн Германской армии и на высоте не выше 500 метров»^[54].

Итак, как мы видим, многочисленные договоренности и консультации, которые действительно имели место в советско-германских отношениях, начиная с 17 сентября, были направлены вовсе не на координацию совместных действий советских и немецких войск по борьбе с остатками польских формирований, как это подобает делать союзникам, а всего лишь на улаживание различных конфликтов, возникавших в результате столкновения частей РККА и Вермахта, и на предотвращение конфликтов новых. Представляется вполне очевидным, что для исключения эскалации мелких стычек до размеров реального конфликта так должны были действовать любые государства. И меры, предпринятые Советским Союзом и Германией, говорят вовсе не о союзническом характере их взаимодействия. Как раз наоборот, сам факт того, что эти меры пришлось принимать, и та форма, в которой это было сделано, прекрасно демонстрируют нам, что основной целью сторон было в первую очередь разграничение зон действий своих армий, недопущение каких-либо контактов между ними. Автору удалось найти всего два примера, которые действительно можно охарактеризовать как сотрудничество Советского Союза и Германии. Во-первых, 1 сентября помощник наркома иностранных дел В. Павлов передал Молотову просьбу советника германского посольства в Москве Г. Хильгера о том, чтобы радиостанция в Минске в свободное от передачи время передавала для срочных воздухоплавательных опытов непрерывную линию с вкрапленными позывными знаками: «Рихард Вильгельм 1. О», а кроме того, во время передачи своей программы по возможности часто слово «Минск». Из резолюции В.М. Молотова на документе следует, что было дано согласие передавать только слово «Минск»^[55]. Таким образом, Люфтваффе могло использовать минскую станцию в качестве радиомаяка. Впрочем, это решение советского руководства вполне поддается объяснению. Ведь любая ошибка немецких пилотов, действовавших вблизи советской территории, могла привести к разного рода нежелательным последствиям: от столкновений с советскими истребителями до нанесения бомбовых ударов по советской территории. Поэтому согласие советского руководства предоставить немцам лишний ориентир вызвано опять же стремлением предупредить возможные инциденты. Второй же случай — это взаимное обязательство Германии и СССР не допускать «на своих территориях никакой польской агитации, которая действует на территорию другой страны»^[56]. Однако вполне очевидно, что на основании только лишь двух этих фактов делать далеко идущие выводы о советско-немецком «братстве по оружию» довольно проблематично. Особенно в контексте рассмотрения прочих эпизодов советско-германских отношений, которые «братскими» никак не назовешь.

Итак, подводя итоги, мы можем сделать следующие выводы. В ходе германо-польской войны Советский Союз не намеревался оказывать никакой помощи Германии. Вступление советских войск на территорию Польши преследовало исключительно советские же интересы и было вызвано не стремлением как бы то ни было помочь Германии с разгромом польской армии, боеспособность которой к тому моменту и так неудержимо стремилась к нулю, а именно нежеланием передавать всю территорию Польши в распоряжение Германии. В ходе «освободительного похода» советские и немецкие войска не проводили каких-либо совместных операций и не практиковали какие-либо другие формы сотрудничества, а между отдельными подразделениями РККА и Вермахта имели место локальные конфликты. Все советско-немецкое сотрудничество, по сути, было направлено именно на разрешение подобных конфликтов и как можно более безболезненное создание ранее не существовавшей советско-германской границы. Таким образом, утверждения о том, что в ходе польской кампании СССР был союзником Германии, являются не более чем инсинуациями, имеющими мало отношения к реалиям советско-немецких отношений того периода.

В контексте обсуждения советско-германского сотрудничества интерес представляет и еще один эпизод, который, как ни странно, у многих публицистов служит главным аргументом при доказательстве того, что части РККА и Вермахта в 1939 г. вступили в Польшу в качестве союзников. Речь идет, конечно же, о «совместном советско-германском параде», проходившем в Бресте 22 сентября. Увы, чаще всего упоминания об этом параде не сопровождаются какими-либо подробностями, как будто речь идет о совершенно очевидном и известном каждому читателю факте. Впрочем, публицистов можно понять: ведь если начать разбираться в подробностях брестского парада, то идиллическая картинка советско-германского братства по оружию несколько портится и все произошедшее в Бресте выглядит не столь однозначно, как многим хотелось бы. Но обо всем по порядку…

14 сентября части немецкого 19-го моторизованного корпуса под командованием генерала танковых войск Г. Гудериана заняли Брест. Гарнизон города во главе с генералом К. Плисовским укрылся в крепости, однако 17 сентября и она была взята. А 22 сентября к городу подошла 29-я танковая бригада комбрига С.М. Кривошеина. Поскольку Брест находился в советской сфере влияния, после переговоров между командованием 19-го мк и 29-й тбр немцы начали вывод своих войск из города. Таким образом, изначально парад являлся, по сути, торжественной процедурой вывода немецких частей из Бреста. Осталось ответить на два вопроса: являлась ли это действо парадом и какая роль в нем отводилась советским войскам?

В Строевом уставе пехоты 1938 г. к параду применяются довольно жесткие требования.

«229. Для командования войсками, выводимыми на парад, назначается командующий парадом, который заблаговременно дает необходимые указания войскам.

…

233. Каждая отдельная часть, участвующая в параде, высылает в распоряжение командующего парадом линейных, под командой командира, из расчета: от роты — 4 линейных, от эскадрона, батареи — по 2 линейных, от мото-механизированных частей — каждый раз по особому указанию командующего парадом. На штыке винтовки линейного, обозначающего фланг части, должен быть флажок размером 20 х 15 см, цвета петлиц своего рода войск.

234. Войска прибывают на место парада согласно приказу по гарнизону и строятся на местах, обозначенных линейными, после чего линейные становятся на свои места, оставляемые в задней шеренге части.

…

236. Войсковые части строятся в линию батальонов; каждый батальон — в линию рот; в батальонах — уставные интервалы и дистанции; между батальонами интервал в 5 м. Командир части — на правом фланге своей части; в затылок ему — начальник штаба; рядом и левее командира — военный комиссар части; левее военного комиссара — оркестр, который равняется своей первой шеренгой по второй шеренге правофланговой роты. Левее оркестра, в двух шагах в одной шеренге, — ассистент № 1, знаменщик и ассистент № 2, которые равняются по первой шеренге правофланговой роты. Командир головного батальона — в двух шагах левее ассистента № 2. Остальной командный состав — на своих местах.

239. Войска на месте парада, до прибытия принимающего парад, приветствуют:

а) войсковые части — командиров своих соединений;

б) все войска парада — командующего парадом и начальника гарнизона.

Для приветствия подается команда: «Смирно, равнение направо (налево, на середину)»; оркестры не играют.

240. Принимающий парад прибывает к правому флангу парада. При приближении его к войскам на 110–150 м командующий парадом подает команду: «Парад, смирно, равнение направо (налево, на середину)». Команду повторяют все командиры, начиная от командиров отдельных частей и выше. По этой команде:

а) войска принимают положение «смирно» и поворачивают голову в сторону равнения;

б) весь командный и начальствующий состав, начиная с командиров взводов и выше, прикладывает руку к головному убору;

в) оркестры играют «Встречный марш»;

г) командующий парадом подходит с докладом к принимающему парад.

Когда принимающий парад верхом, командующий парадом встречает его тоже верхом, держа шашку «надвысь» и опуская ее при докладе.

Во время доклада командующего парадом оркестры игру прекращают. После доклада командующий парадом вручает принимающему парад строевую записку о составе выведенных на парад войск.

Когда принимающий парад начинает движение, оркестр головной части начинает играть «Встречный марш» и прекращает игру на время приветствия части и ответа на приветствие.

241. На приветствие принимающего парад части отвечают: «Здравствуйте», а на поздравление — «Ура».

242. Когда принимающий парад проследует до головного подразделения следующей отдельной части, оркестр игру прекращает, а новый оркестр начинает играть.

243. По окончании объезда принимающим парад войск командующий парадом подает команду: «Парад — ВОЛЬНО».

Весь командный состав, начиная с командира взвода, выходит и становится перед серединой фронта своих подразделений: командиры взводов — в П/₂ м, командиры рот — в 3 м, командиры батальонов — в 6 м, командиры частей — в 12 м, командиры соединений — в 18 м. Рядом и левее вышедших вперед командиров становятся военные комиссары.

…

245. Для прохождения войск торжественным маршем командующий парадом подает команды: «Парад, смирно! К торжественному маршу, на столько-то линейных дистанций, поротно (по-батальонно), равнение направо, первая рота (батальон) прямо, остальные напра-ВО, на пле-ЧО, шагом — МАРШ».

Все командиры отдельных частей повторяют команды, за исключением первой — «Парад, смирно».

246. По команде «К торжественному маршу» командиры частей и соединений с военными комиссарами переходят и становятся перед серединою фронта головного батальона; сзади них в 2 м становятся начальники штабов, а сзади начальников штабов в 2 м — знаменщики с ассистентами; линейные выбегают из строя и занимают заранее указанные им места для обозначения линии движения войск торжественным маршем; оркестры всех отдельных частей выходят из строя своей части и становятся против принимающего парад, не ближе 8 м от левого фланга проходящих торжественным маршем войск».

Разумеется, ничего из этого в Бресте соблюдено не было. По крайней мере, свидетельств этому нет. Зато есть свидетельства обратного. В своих мемуарах Кривошеин пишет, что Гудериан согласился на следующую процедуру вывода войск: «В 16 часов части вашего корпуса в походной колонне, со штандартами впереди, покидают город, мои части, также в походной колонне, вступают в город, останавливаются на улицах, где проходят немецкие полки, и своими знаменами салютуют проходящим частям. Оркестры исполняют военные марши»^[57]. Таким образом, исходя из слов Кривошеина, никакого парада в каноническом понимании этого слова в Бресте не было даже близко. Но не будем формалистами. Предположим, что совместным парадом может считаться любое совместное мероприятие, в ходе которого два командующих принимают параду проходящих мимо них войск обеих армий. Однако даже при таком вольном толковании термина «парад» с идентификацией мероприятия в Бресте именно как парада возникают проблемы. Из вышеприведенной цитаты Кривошеина следует, что никакого совместного прохождения войск по одной и той же улице не было. Комбриг четко говорит о том, что части не должны пересекаться. В воспоминаниях Гудериана тоже имеется упоминание о событиях в Бресте: «Наше пребывание в Бресте закончилось прощальным парадом и церемонией с обменом флагами в присутствии комбрига Кривошеина»^[58]. Как мы видим, генерал также ни словом не обмолвился об участии в параде советских войск. Более того, из этой фразы даже не следует, что Кривошеин как-либо участвовал в параде. Скорее находился рядом с Гудерианом в качестве наблюдателя, что вполне соответствует цели присутствия комбрига при всем этом мероприятии — контроль вывода немецких войск. И действительно, совершенно непонятно, на основании чего Кривошеина так упорно пытаются записать в принимающие парад. Никакой церемониал, сопутствующий этому посту, соблюден не был, а сам факт присутствия комбрига при прохождении немецких войск ни о чем не говорит. В конце концов на парадах в честь Дня Победы тоже во множестве присутствуют иностранные делегации, однако назвать их принимающими парад, как ни странно, никому в голову не приходит. Но вернемся к советским частям. Историк О.В. Вишлев со ссылкой на немецкое издание «Великий германский поход против Польши» 1939 г. выпуска опять же утверждает, что никакого совместного парада не было. Сначала из города вышли немецкие войска, затем вошли советские^[59]. Таким образом, мы не располагаем ни одним письменным источником, который говорил бы нам о совместном прохождении советских и германских войск по улицам Бреста.

Теперь обратимся к источникам документальным. Из всех сделанных 22 сентября в Бресте фотографий^[60], которые автору удалось найти, лишь на четырех запечатлены советские войска, располагающиеся на проезжих частях брестских улиц. Давайте разберем их поподробнее. На фотографиях № 1 и 2 мы видим колонну советских танков. Однако эти фотографии сделаны явно до парада: на том месте, где позже будет стоять трибуна (под флагштоком), ее нет; колонны немецких войск стоят, а то, насколько энергично бойцы Вермахта крутят головами по сторонам, наглядно свидетельствует о том, что они не находятся даже в готовности к торжественному маршу. Сам же по себе факт присутствия в городе каких-то советских частей совершенно понятен: Кривошеин, естественно, прибыл к Гудериану не в гордом одиночестве, а в сопровождении, вероятно, штаба и охраны или, если угодно, почетного эскорта. Видимо, прибытие этого эскорта мы и видим на данных фотографиях. На фото № 3 мы снова видим советскую танковую колонну, но уже совершенно в другом месте. К параду она также отношения не имеет: никаких немецких войск по обочинам не наблюдается, зато праздно гуляющих местных жителей — сколько угодно. А вот с фотографией № 4 все несколько сложнее. На ней мы наконец-то находим хоть какой-то атрибут парада — немецкий оркестр. Тем не менее сделать вывод о том, что на фотографии запечатлен именно парад, мы опять же не можем: трибуну нам не видно, а музыканты, вместо того чтобы обеспечивать участникам парада музыкальное сопровождение, бездействуют. То есть с тем же успехом фотография могла быть сделана во время подготовки к параду, но до его начала. Просмотр кинохроники, которая сегодня благодаря Всемирной паутине доступна любому желающему, также не откроет для нас ничего нового. Кадры опять же с советской танковой колонной (одни и те же) имеются на двух роликах, которые удалось найти автору. Однако и на них запечатлен не парад, а прохождение танков по улицам Бреста, на которых не видно ни одного немецкого солдата или тем более командования, зато имеются приветствующие части РККА горожане. Таким образом, из всего объема кино — и фотоматериалов лишь одна фотография, возможно, сделана во время участия советских войск в параде. А возможно, и совершенно в другое время, и советские войска там к параду отношения не имеют — каких-либо оснований утверждать это у нас нет. Проще говоря, вся версия о «совместном параде» зиждется на одной-единственной фотографии, да и ту с уверенностью отнести ко времени проведения парада нельзя. То есть внятных доказательств участия советских войск в «совместном» параде у апологетов теории о советско-германском «братстве по оружию» нет. Доказательств обратного у их оппонентов тоже нет, однако древнюю формулу ei incumbit probatio, qui dicit, non qui negat пока никто не отменял.

Резюмируя, можно сказать, что факт проведения в Бресте совместного парада является недоказанным. А наиболее правдоподобная, как нам кажется, картина произошедшего в городе выглядит так: сначала в Брест прибывает Кривошеин со штабом и танковой колонной охранения, затем командующие улаживают все связанные с выводом немецких войск проблемы. После этого, вероятно, в город входят советские войска, однако держатся на расстоянии от своих немецких коллег. Части Вермахта торжественно проходят мимо трибуны с Гудерианом и Кривошеиным. После чего генерал дарит комбригу флаг и удаляется вслед за своим корпусом. Затем советские войска окончательно занимают город. По крайней мере, такая версия согласуется со всеми имеющимися источниками.

Но главная ошибка историков, которые носятся с брестским парадом как с писаной торбой, заключается даже не в том, что они пытаются выдать за очевидный факт событие, реальность которого вызывает очень большие сомнения. Главная их ошибка в том, что даже если этот парад действительно был, сам по себе этот факт ни о чем не говорит. В конце концов российские и американские вооруженные силы в наше время тоже устраивают совместные парады^[61], однако никому не приходит в голову объявить Россию и США союзниками. Совместный парад может служить только лишь иллюстрацией тезиса о союзническом характере отношений между СССР и Германией в сентябре 1939 г., но никак не его доказательством. А тезис этот является неверным безотносительно к тому, был парад или нет.

Примечания

1

Телеграмма имперского министра иностранных дел германскому послу в Москве от 3 сентября 1939 г. // Оглашению подлежит. СССР — Германия 1939–1941. Документы и материалы. — М., 2004. С. 89.

2

Телеграмма имперского министра иностранных дел германскому послу в Москве от 8 сентября 1939 г. // Там же. С. 94.

3

Телеграмма германского посла в Москве в министерство иностранных дел Германии от 5 сентября 1939 г. // Там же. С. 90.

4

Дневник генерального секретаря ИККИ Г.М. Димитрова // Материалы сайта http://bdsa.ru.

5

Вихавайнен Т. Иностранная помощь Финляндии // Зимняя война 1939–1940. Книга первая. Политическая история. — М., 1999. С. 193.

6

Зефиров М.В. Асы Второй мировой войны: Союзники Люфтваффе: Эстония. Латвия. Финляндия. — М., 2003. С. 162.

7

Барышников В.Н. К вопросу о германской военно-политической помощи Финляндии в начале «Зимней войны» // Материалы сайта http://www. history. pu.ru.

8

Барышников В.Н. К вопросу о германской военно — политической помощи Финляндии в начале «Зимней войны» // Материалы сайта http://www. history. pu.ru.

9

Телеграмма германского посла в Москве в министерство иностранных дел Германии от 10 сентября 1939 г. // Оглашению подлежит. СССР — Германия 1939–1941. Документы и материалы. С. 95–96.

10

Телеграмма имперского министра иностранных дел германскому послу в Москве от 15 сентября 1939 г. // Там же. С. 101.

11

Телеграмма германского посла в Москве в министерство иностранных дел Германии от 16 сентября 1939 г. // Там же. С. 103.

12

Телеграмма германского посла в Москве в министерство иностранных дел Германии от 14 сентября 1939 г. // Там же. С. 98

13

Мельтюхов М.И. Советско-польские войны. Военно-политическое противостояние 1918–1939 гг. — М., 2001. С. 251.

14

Там же.

15

ПрибылоеВ.И. «Захват» или «воссоединение». Зарубежные историки о 17 сентября 1939 г. // Материалы сайта http:// katynbooks. narod. ru.

16

Мельтюхов М.И. Советско-польские войны. Военно-политическое противостояние 1918–1939 гг. С. 251.

17

Там же.

18

Там же. С. 252.

19

Котельников В. Авиация в советско — польском конфликте // Материалы сайта http://www.airwiki.or.

20

Побережец С. Германо-польская война 1939 г. // Материалы сайта http:/ /wartime.narod.ru.

21

Мельтюхов М.И. Указ. соч. С. 266.

22

Там же. С. 261.

23

Прибылое В.И. Указ. соч.

24

Мельтюхов М.И. Советско-польские войны. Военно-политическое противостояние 1918–1939 гг. С. 291.

25

Гальдер Ф. Оккупация Европы. Военный дневник начальника Генерального штаба. 1939–1941. — М., 2007. С. 55.

26

Телеграмма имперского министра иностранных дел германскому послу в Москве от 15 сентября 1939 г. // Оглашению подлежит. СССР — Германия 1939–1941. Документы и материалы. С. 100–101.

27

Мельтюхов М.И. Советско-польские войны. Военно-политическое противостояние 1918–1939 гг. С. 325–328.

28

Черчилль У. Вторая мировая война. Кн. 1. — М., 1991. С. 204.

29

Нота правительства СССР, врученная утром 17 сентября 1939 года послам и посланникам государств, имеющих дипломатические отношения с СССР// Оглашению подлежит. СССР — Германия 1939–1941. Документы и материалы. С. 107.

30

Мельтюхов М.И. Советско-польские войны. Военно-политическое противостояние 1918–1939 гг. С. 354.

31

Мировые войны XX века. Кн. 4. Вторая мировая война. Документы и материалы. — М., 2002. С. 152.

32

Мельтюхов М.И. Советско-польские войны. Военно-политическое противостояние 1918–1939 гг. С. 355.

33

Там же. С. 356.

34

Приказ № 005 Военного совета Белорусского фронта войскам фронта о целях вступления Красной Армии на территорию Западной Белоруссии от 16 сентября // Катынь. Пленники необъявленной войны (материалы сайта http://katynbo oks.narod.ru).

35

Директива № 16633 наркома обороны К.Е. Ворошилова и начальника генштаба РККА Б.М. Шапошникова Военному совету Белорусского особого военного округа о начале наступления против Польши // Там же.

36

Свищев В.Н. Начало Великой Отечественной войны. Т. 1. Подготовка Германии и СССР к войне. 2003. С. 194.

37

Мельтюхов М.И. Советско-польские войны. Военно-политическое противостояние 1918–1939 гг. С. 372–380.

38

Прибылое В.И. Указ. соч.

39

Мельтюхов М.И. Упущенный шанс Сталина. Схватка за Европу: 1939–1941 гг. Документы, факты, суждения. — М., 2008. С. 96.

40

Мельтюхов М.И. Советско-польские войны. Военно-политическое противостояние 1918–1939 гг. С. 363.

41

Борьба против польской оккупации на Западной Украине 1921–1939 гг. // Материалы сайта http://www.hrono.ru; Мельтюхов М.И. Советско-польские войны. Военно-политическое противостояние 1918–1939 гг. С. 307.

42

Доклад заместителя народного комиссара обороны СССР командарма 1 — го ранга Г.И. Кулика о боевых действиях частей и соединений Красной Армии на территории Западной Украины и политическом и экономическом положении в этом регионе // Катынь. Пленники необъявленной войны.

43

Мельтюхов М.И. Советско-польские войны. Военно-политическое противостояние 1918–1939 гг. С. 367.

44

Спецсообщение Л.П. Берии И.В. Сталину о результатах операции по выселению осадников и лесной стражи из западных областей Украины и Белоруссии // Лубянка. Сталин и НКДЦ-НКГБГУКР «Смерш». 1939 — март 1946 / Архив Сталина. Документы высших органов партийной и государственной власти. — М., 2006. С. 142.

45

Доклад дрогобычской областной тройки НКВД УССР наркому УССР И.А. Серову об итогах операции по выселению членов семей осадников и лесников //Сталинские депортации. 1928–1953. — М., 2005. С. 126.

46

Телеграмма германского посла в Москве в министерство иностранных дел Германии от 17 сентября 1939 г. // Оглашению подлежит. СССР — Германия 1939–1941. Документы и материалы. С. 104.

47

Вишлев О.В. Накануне 22 июня 1941 года. — М., 2001. С. 107.

48

Мельтюхов М.И. Советско-польские войны. Военно-политическое противостояние 1918–1939 гг. С. 320–321.

49

Гальдер Ф. Указ. соч. С. 58.

50

Мельтюхов М.И. Советско-польские войны. Военно-политическое противостояние 1918–1939 гг. С. 329–331.

51

Мельтюхов М.И. Советско-польские войны. Военно-политическое противостояние 1918–1939 гг. С. 337.

52

Там же. С. 338.

53

Там же. С. 340.

54

Там же. С. 360.

55

Докладная записка сотрудника Народного комиссариата иностранных дел СССР В.Н. Павлова народному комиссару иностранных дел СССР

В.М. Молотову // Год кризиса. 1938–1939. Документы и материалы (материалы сайта http://katynbooks.narod.ru).

56

Секретный дополнительный протокол к германо — советскому договору о дружбе и границе между СССР и Германией // Катынь. Пленники необъявленной войны.

57

Мельтюхов М.И. Советско-польские войны. Военно-политическое противостояние 1918–1939 гг. С. 336.

58

Гудериан Г. Воспоминания солдата. — М., 2004. С. 113.

59

Вишлев О.В. Указ. соч. С. 109.

60

Подборку фото и видеоматериалов о событиях в Бресте см. на http:// gezesh.livejournal.com/25630.html.

61

9 мая 2006 г. экипаж эсминца ВМФ США «Джон Маккейн» участвовал в Параде Победы во Владивостоке вместе с российскими моряками.