Война внутри

Алексей Иващенко

Старый Сергей живет в будущем, где ученым удалось выделить частицу, отвечающую за духовную энергию человека и открыть «Путь» в пространство, которое люди принимают за свой материализовавшийся внутренний мир. Но однажды будни старика меняются – его призывают на войну с тем, что люди считают Богом. Через сто лет после описанных событий планета разрушена катаклизмом, а выжившие бесплодны и не способны умирать. Среди руин цивилизации странствует археолог Монета, разгадывая, что же случилось с миром.

Глава 1

Сергей выключает музыку, вытаскивает крошечные пробки наушников. Осторожно, чтобы не запутаться в проводах, садится.

Раздаётся сочное «чмок» — старик отсоединяет присоски со строительной жидкостью. Покалывает и чешется новая кожа на спине. Сергей шумно скребёт себя грубой кривой ладонью. Руки уже не дотягиваются на спине до многих точек. Рассматривает на теле блёклые одинокие волоски и пигментные пятнышки. Пора отсюда выбираться. Смачно хрустит позвоночником (сказываются недостатки четвёртого поколения), встаёт, кутается в приятный застиранный халат, сутуло подпоясывается. Остро чувствуется голод.

На заднем плане, сворачиваясь обратно в ниши, шуршат трубки регенератора. Привычный звук успокаивает. Сергей неспешно надевает белые одноразовые тапочки и выходит в коридор. Светлая, с шармом больницы комната сменяется на мягкие стены коридоров.

— До-обрый день! — произносит, проносясь мимо, Виталий Владимирович — высокий лысеющий мужчина ещё из третьих, странно растягивая «о». — Ну что, сколько?

— Здравствуйте, Виталий Владимирович. — За спиной шипит характерный звук герметизирующейся комнаты. — Сегодня у меня неполный день, так что пока только двести тридцать два килограмма.

— Ну ничего. И то хорошо. Замечательно! — Виталий Владимирович кивает, улыбаясь, продолжает движение и постепенно скрывается за углом. Но перед самым исчезновением ещё успевает вполоборота крикнуть: — Ну, хорошего вам денька!

— Спасибо, и вам, — отвечает Сергей пустому коридору.

Позади раздаются частые поклацывания — в комнате начинается активная дезинфекция.

Сергей оглядывается — не смотрит ли кто на него — и трётся спиной об угол. Старик знает: это принесёт лишь временное успокоение.

Идёт в раздевалку, переодевается. Тихо ругается, ни на кого конкретно, больше для удовольствия. Завязывает ботинки. Делает передышку.

Сбрасывает сегодняшние тапки в красный контейнер переработки. Тканепластик распадается на его глазах на волокна и пропадает в чреве утилизатора. Теперь это материал для новой, завтрашней порции тапок. Халат вешает в свою кабинку. Завтра с утра тот будет постиран. Пора домой!

Пищит чип доступа, пропуская Сергея к небольшому КПП их отделения. Уставший за день чиновник сверяет свои данные на экране и начисляет Сергею зарплату. Изнутри кабинки идут отзвуки какого-то сериала — этого бича современности. Сергей недовольно ворчит себе под нос по этому поводу.

— Ваш чек отправлен на личный терминал, пожалуйста, сохраняйте его в течение тридцати дней. И вот одна стандартная капсула бесплатного восстанавливающего крема от ДМО. Спасибо, что сегодня работали на нас. — Чиновник выдаёт шаблонную фразу, приправленную привычной улыбкой. Сергей чересчур стар для ответных любезностей, он лишь кивает. — У нас сегодня акция, — продолжает чиновник. — Каждый работник может получить полкило мяса. Желаете?

— Нет, спасибо. Я лучше говядины куплю.

— Её же клонируют! А это ещё и бесплатно, — искренне удивляется мужчина из будки.

— Нет, спасибо. Не хочу, чтобы мне попалась задница Петрова. Лучше я землю буду жрать.

Чиновник хмыкает:

— Ну, как знаете. Хорошего вечера.

— Всего доброго.

Сергей выходит на улицу. Тепло конца апреля приятно греет старый организм. Располагая временем, замирает у выхода и около тридцати секунд колеблется, куда ему двинуться дальше. Дома делать особо нечего. Старик решает сходить в магазин и купить треклятую говядину.

Пустынный чистый пейзаж, начало спальных районов. Впереди появляются лавки, стайки серьёзных детей из десятого поколения возвращаются с вечерних развивающих занятий. Насупленные карапузы.

На одной из лавок, развалившись и вытянув ноги, располагается девочка лет двенадцати, из шестых, рядом улыбающаяся собака. Провожают старика взглядом. Мягкий вечер замешивает воздух серым и отрывками заходящего солнца.

На горизонте показывается поворот, за которым лежит супермаркет. Сергей неспешно двигается по мощёной дорожке.

Рекламный щит, реагируя на чип единственного платёжеспособного взрослого, подгружает ролик компании ДМО. Из-за работы Сергея в штате система совершает ошибочное таргетирование — воспринимает старика как человека, который активно интересуется их продукцией. Приятная улыбчивая девушка рассказывает про то, что регенераторы тратят очень много энергии на остановку и перезапуск системы и что им выгоднее функционировать в постоянном режиме.

Далее следует повествование про общество защиты животных, про Матвеева, как было решено, что человек, в отличие от той же коровы, может сделать осознанный выбор, делиться ли ему своей плотью. Показывают улыбчивого здорового парня, который говорит, что ему удаётся совмещать работу в ДМО и учёбу. И что он рад помогать окружающей природе и уверен в качестве и вкусе своего мяса. Рассчитывая скорость передвижения Сергея, система щита транслирует длинную версию рекламного ролика, демонстрируя путь до ближайшего супермаркета и специальные цены на продукцию ДМО. В конце девушка обращается к Сергею по имени и сообщает, что в его чип загружен специальный счётчик: если Сергей купит человечину от ДМО в ближайшие тридцать минут, супермаркет предоставит старику эксклюзивную скидку в десять процентов. Сергей терпеливо преодолевает весь мучительный путь мимо щита.

Впереди вырастает супермаркет с обещанной скидкой. Прозрачные двери раздвигаются, и перед стариком предстают длинные ряды в хорошо вентилируемом помещении. Домохозяйки и мамочки, как и двести лет назад, скидывают в корзины доставки товар. Это зрелище тоже успокаивает Сергея.

— Видела бы ты, во что мы превращаемся, — с удовольствием ворчит он себе под нос.

Любой товар можно заказать прямо к себе домой из супермаркетов в Сети. Но это убирает элемент прогулки и выбора именно того кусочка, который тебе больше нравится. А время у Сергея есть. Благодаря последним санкциям клонированная говядина стоит почти столько же, сколько и человечина на прилавке рядом. Чип вибрирует, напоминая о скидке. Сергей выбирает средний, постный кусок, нарезанный салат, две порции бальзамического уксуса. Проходит к выпечке и с шипением получает кусок свежего хлеба. Рядом с автоматом подросток — наверно, из восьмого. Пухлый и бритый, в тенниске с надписью «Бульдог». Попивает тоник с оранжевой меткой — на грани дозволенного для его возраста. Бунтует. Восьмые вообще не совсем ровно получились. Сергей невольно с уважением отмечает полноту мальчишки. Сейчас это очень модно среди неформальных недорослей. Но подобное телосложение требует от парня жёсткой диеты: полнота с его модифицированным здоровьем и подстраивающимся под ситуацию обменом веществ получается лишь благодаря чудовищной дисциплине. Сергей не любит саморазрушение даже в минимальном проявлении, но ему почему-то нравятся восьмые, в них осталось что-то от его поколения. Так что старик двигается дальше, чтобы сберечь свой неодобрительный взгляд для химически синтезированных яиц.

Путь домой. Щит, активированный на мамочек, рассказывает про преимущества обучения их сыновей в военном училище «Доспех».

Спальный район окрашен в пастельные тона — бежевый, светло-розовый.

Сергей бредёт сквозь приятные пятна детских площадок с динамичными игровыми автоматами. Минует свою работу — массивную постройку регенератора при местном генетическом заводе. Здание укомплектовано несколькими гигантскими резервуарами и серыми секциями хранилищ, возле входа топорщится куцая будка КПП. Солнце оранжевыми плевками погружается за колоннаду стеклянных батарей и коробчатых высоток.

Посреди небольшого моста авторазвилки старик останавливается полюбоваться на городской пейзаж. Облокачивается о перила, пряди длинных свисающих волос рамкой отрезают Сергею кусок скупого вида, упёртого горизонтом в полотно многоэтажек.

Ходят слухи, что завод старика поставляет органику для военных целей. Сергею не хотелось бы, чтобы эти слухи оказались правдой. Но в любом случае поделать с этим ничего нельзя.

— Да, в таком странном времени остался я без тебя, — говорит старик и жуёт губу. Ноги уже ноют — он так быстро устаёт! Ничего, ему полезно ходить. Проклятая спина невыносимо чешется. Старик оглядывается и пытается поскрести себя скрюченными пальцами, но так и не достаёт до самых манящих участков. С хрустом разминает плечи и позвоночник. Мимо, позванивая, проезжает паренёк на велосипеде. Солнце почти полностью погружается в город. Сергей оставляет нагретые перила, глубоко вздыхает. Уже очень хочется домой.

Бредёт.

Симметрично рассаженная зелень и потягивающаяся кошка, улица пуста. Шумят редкие электрокары, направляемые общим координационным компьютером. Недалеко от остановки не по уставу сигналит автобус, приглашая. Сергей поднимает загрубевшую ладонь, благодаря человека у пульта. Вселенная благосклонна к старику.

Оставшийся путь до дома он проезжает в городском автобусе, сидя у окна. На улице одинаковый усыпляющий пейзаж, прохладно — апрель.

Выходит, минует дорожку к дому, здоровается с соседом, выводящим на вечернюю прогулку собаку.

Щелчок двери — старика встречает его маленькая однокомнатная квартирка. Большего и не нужно. Жильё нынче дорогое. Но Сергей может себе его позволить. А питаться говядиной, да ещё и без скидок, он может себе позволить благодаря сыну. Всё-таки старик не работает по своей специальности. ДМО — работа больше для студентов или бунтующих. Старик хмыкает, вспоминая «бульдога».

— Некоторые идиоты не растут. И я у тебя такой, — здоровается старик с небольшой рамкой в углу комнаты. — Подогреть сковороду, режим А. — По специальности Сергей повар. Если бы им и работал, то мог бы зарабатывать намного больше.

Привычно жарит говядину под сливочным соусом, солит и перчит салат. Модификация позволяет предельно точно рассчитать долю специй, но Сергей превышает её на пятьдесят три процента. Его любимая дозировка.

— Включить терминал.

— Одно сообщение от Жени, — отзывается женский голос.

— Включай.

— Пап, привет. Как ты там? У нас всё неплохо, думаем скоро к вам приехать, на этот раз уже точно. В этот раз ещё и по работе нужно присутствовать. Ты куда пропал? Знаешь же, что звонки на Землю довольно дорогие, а тебя вечно не застать. Сегодня не смогли. Решили больше не рисковать, наберём тебя завтра к девяти. До связи.

— Отправить уведомление о прослушивании сообщения?

— Отправляй…

Не смогли застать? Старик хмыкает. Будто не знали, что он на работе. Сергей думает, хорошие это новости или очередное неоправданное мучение. Женя уже восемь месяцев обещает приехать. Но если в этот раз завязана работа — тогда и правда всё может получиться.

— Тридцать лет назад мне стоило меньше его защищать. Ты была права, лупить его было необходимо по экзальтированной заднице… — Кряхтя, старик встаёт. Больно задевает коленом край стола, садится обратно и цокает языком. — Да ладно, я шучу, ты знаешь. Деньги были, время неспокойное, хотели дать будущее. Сейчас, я тебе скажу, время не лучше. — Старик таки встаёт и хромает к синему пластиковому стеллажу, отодвигает в сторону мешающий пылеочиститель. — А деньги мне уже не нужны. — Рассматривает рамку с мужчиной, женщиной и ребёнком. Объёмная голограмма остаётся отличным способом передать мгновение. Ведь мгновение можно передать куда красивее, чем период.

Мужчина и женщина с голограммы вложили всё, что у них было, и отправили сына на Орион — околоземную базу с населением в десять миллионов человек. Очень перспективно, практически отсутствует преступность, и вокруг только элитный контингент.

Вращающееся над планетой колесо, полное человеческих огней и высасывающее из Земли миллиарды. Сергею в голову вдруг приходит мысль, что на второй же день там он набил бы кому-нибудь морду.

— Может, завести кота? Ты бы этого хотела. — Ставит рамку на место. — Музыку, в случайном порядке, лист семь.

Сергей — ценитель классики. На стене, словно древний меч, висит прекрасная гитара.

А на голове уже жидковатые и сплошь седые прямые длинные волосы. Сергей думает, что смотрится с ними комично в таком возрасте. Но оставляет из принципа — сын уже столько раз просил их срезать. С возрастом старик со своим ребёнком все сильнее меняется местами.

Сергей надеется, что после его смерти эти волосы чему-то научат Женю.

— Слышишь, я хочу остаться старым упёртым идиотом, каким ты меня знала!

Принимает ванну, с удовольствием трёт новую кожу на спине мочалкой. Перекапывает множество тюбиков от ДМО разной степени наполненности и мажется очередным бесплатным кремом.

Перед сном читает книгу. Укладывается спать, предварительно несколько раз сбегав в туалет.

Ранний будильник.

— А, будь ты проклят! Выключить! — Старый организм без энтузиазма воспринимает новый рабочий день.

Встаёт, опять быстрая ванна, чистит зубы.

— Разогрев, — командует терминалу. Бросает кашу в пищевой приёмник. Завтракает. Нужно успеть на утренний автобус. Ещё чувствуется ночная прохлада, но солнце уже обманчиво пригревает.

Старик, подшаркивая, выбирается из дома, встречает несколько знакомых лиц на остановке. Некоторые вежливо с ним здороваются.

КПП и новый чиновник. Проверяет документы. Недалеко маячит Петров, бросая косые взгляды из-под правой, большей, брови — ещё жив, старый осёл.

Сергей добирается до раздевалки. Посапывая, из распределителя выезжают новые тапочки. Утренняя смена оживлённо оголяется до трусов. Преимущественно старики из пятого, четвёртого поколения, плюс пара студентов. Сергей забирает отпаренный халат и направляется в свой привычный отсек. Отточенным движением подключает трубки со строительными жидкостями, включает типовой блок регенератора. Ложится, надевает наушники и запускает систему. Сегодня у него полный рабочий день. Боковым зрением видит дезинфицирующий луч. Спину старика покрывают анестетическим желе, холод знакомо парализует нервы.

Под жёсткий депрессивный трек включается сверхчастотный лазер с огромной пиковой мощностью. Интенсивные волны за двадцать четыре секунды отделяют от спины Сергея всю мышечную ткань, оставляя после себя прижжённые края. Пахнет палёным. Оглушённая нервная система отвечает болезненным дискомфортом. Чмокающе активируются подающие жидкость присоски. Регенератор начинает насыщать, делить и восстанавливать клетки старческой спины. В наушниках меняется трек. Рабочий день начался.

***

Чёрные горы закрывают горизонт, наступает ночь. Ещё минут сорок, и спустится кромешная темень. Осветить её сможет только огромная россыпь невидимых в городах звёзд. Пять фигур в быстром темпе передвигаются по пустынной местности.

Сочная, колышущаяся от движений воздуха зелень погружается в чёрные краски.

Ни рюкзаков, ни сумок. Четыре взрослых человека, один из которых ощутимо выше двух метров, движутся за подростком. Тот весело бежит, расставив руки, ветер развевает нестриженые вьющиеся волосы. Взрослые в точности повторяют весь безумный маршрут петляющего мальчугана, даже ступают практически в его следы. Вот парень поскальзывается и падает, идущий следом за ним путник сразу останавливает отряд.

Присмотревшись, понимаешь, насколько неестественно выглядят спутники. Миндалевидные глаза, бесполые молодые лица. Ненатурально и холодно отточено всё до последней детали, словно посреди зелени шагают мраморные статуи. Кроме мальчика, каждый экипирован в средневековые элементы доспехов. Парнишка же в стандартном тканепластиковом костюме, который встретишь на любой улице мегаполиса. Мальчик ещё некоторое время лежит, недовольно надув губы. Затем замечает нечто понятное лишь ему одному, смеётся, вскакивает и бежит. Такое поведение кажется немного неуместным, а оттого жутковатым. Путник за мальчишкой мгновенно возобновляет движение всей группы. Пахнет свежестью гор, немного озоном. Далёкая ящерица шмыгает с камня в траву.

Мальчик вновь останавливается. Его замершая детская фигура контрастирует с пепельным фоном неба. Поворачивается, тычет пальцем в небо.

— Уриил, я вижу огоньки! Хм. — Растягивает рот в улыбку, глаза превращаются в щёлки. Происходит нечто странное: путешественников в самых разных позах раскидывает по лугу. Причём момент перехода в новые точки пространства отсутствует — вот, ещё мгновение назад, они все бредут за ребёнком, а вот они уже застыли в десятках метров от предыдущего своего местоположения.

Лишь мальчик и идущий прямо за ним путник, названный Уриилом, остаются на прежних местах. Ребёнок смотрит в небо и инфантильно сосёт большой палец.

— Огоньки! — повторяет ребёнок, и вмиг на небе вспыхивает гигантская клякса окисляющегося пятна, чем-то напоминающая расползающуюся цепочку ДНК, — это взрывается синтаическая бомба людей, вызывая циклическое деление пситонов.

— Ментальные щиты Мариэля, — восторженно продолжает говорить ребёнок и указывает вперёд пальцем, оглядываясь на Уриила, словно ища поддержки сказанному. Его рука направлена на появившуюся впереди сферу цвета индиго, в центре которой и оказываются путники. Поверхность сферы визуализируется лишь в местах, где её облизывает светло-голубое пламя — итог освобождения пси-энергии гигантского эквивалента. Становится глухо, словно под водой, воет стремительно сгорающий воздух. Небо наполняется тоненьким писком — его создают человеческие летающие машины.

Вот исчезает самый высокий из путников — и разом оказывается в ста метрах от своего предыдущего местоположения. Это блондин с плывущими вверх локонами. На великане красуется алый доспех.

— Командующий, сфантазируй его, — произносит Уриил совершенно будничным голосом, обращаясь к ребёнку. Так можно было бы попросить передать соль.

— М-м-м, — тянет мальчик, сложив губы трубочкой. — Не хочу! Далеко сильно.

Но Уриил не реагирует на замечание, просто смотрит на мальчика. Ребёнок показывает язык, но всё-таки сосредотачивается, его зрачки поднимаются, демонстрируя формирование зрительных образов.

— Так, усы, ух ты! Да, мне нравится. С тех пор как люди улучшили свои гены, я усы так редко вижу, а этот пусть с усами будет, такими правильными, — запинается, начинает говорить, запинаясь, словно читая с невидимой бумажки, — …пер-ре-бра-сываем, на… спец…

— Достаточно, — спокойно констатирует Уриил, его почти не слышно, поскольку впереди бушует канонада, слитая в один общий грохот. Защитная сфера Мариэля блестит во всей красе.

— Лови, — говорит ребёнок и улыбается.

Уриил стремительно подхватывает переданный ребёнком мыслеобраз; в нём запечатлён генерал-майор передвижной биобазы — архитектурно сложённый усатый мужчина, рядом с которым расположено множество модифицированных аналитиков, обёрнутых в требуху проводов.

Небо расцветает новой порцией синтаических реакций.

Уриил бросает своему второму «я» приказ разворачивать мыслеобраз, вторая порция зрачков в его глазах проваливается внутрь.

— Теперь новое безопасное место, фантазируй, — произносит Уриил и делает обычный шаг в сторону.

— Ну-у-у, хочу, чтобы была вода и… — говорит ребёнок, загибая пальцы.

Но Уриил уже «прыгает» — каждая его частица, не разрушаясь в текущем месте пространства, гомеоморфно собирается в новом.

Тишина, сирень, одинокие лавочки. Недалеко автоматический полив насыщает парк влагой. Уриил спокойно делает пару шагов по красивой брусчатке. Вновь «прыгает», ориентируясь на предоставленный мыслеобраз.

Рубка управления. Усатый мужчина почти успевает повернуться — фантастически улучшенная реакция. За эти полмгновения Уриил излучает и тут же поглощает мощную волну пси-энергии, что приводит к коллапсу ментальных связей у людей. Аналитики начинают растекаться красной кисельной жижей, замешанной на контактных шнурах. А второе «я» Уриила уже продето в усатого человека, не позволяя хрупкой биологической оболочке последовать за подчинёнными. Послушное то, что осталось от генерал-майора, быстро раздаёт какие-то непонятные, но такие полезные Уриилу команды. Пора! Вырывает из человека второе «я», покидая разрушающуюся плоть. «Прыгает».

Жёлтая пустыня, ночь делает её чёрной. Уриил делает пару шагов и «прыгает».

Некогда зелёное поле, бушующее вокруг защитной сферы пламя, рядом с Уриилом хлопает в ладоши ребёнок — ненормальное поведение для двенадцати лет.

— Хвостик! Хвостик! — кричит мальчик.

Видимо, кто-то успел захватить ментальный след, оставшийся от «прыжков». Уриил мгновенно убивает своё второе «я» вместе с преследователями — офицерами телепатического корпуса людей и их машинами. Вторые зрачки пропадают.

— Новое место, — говорит Уриил мальчику.

— Лови!

Уриил раскручивает полученный мыслеобраз. Щит Мариэля уже давно шипит, надрываясь, чтобы аккумулировать бушующую вокруг энергию.

Вдруг мальчик замирает, не по-детски морщится, на прекрасном лице появляется отвращение.

— Умирающие, — произносит он.

Мариэль выплёвывает всю накопленную энергию в новых участников сражения. Белый луч бьёт в сторону умирающих. Поля людей сглаживают большую часть атаки, но луч всё же прорывается сквозь них и с рокотом врезается в машины человечества.

Умирающие — большеголовые фигуры трёхметровых младенцев, зашитые в керамический баолит. Шипя и обгорая, девять из них неуклюже проваливаются в защитную сферу Мариэля. Смесь военных синтетических материалов, биомассы и пси-технологий, беременная телом умирающего старика. Ближайший гигантский младенец поднимает копьё.

На дне глаз Уриила рождается ещё одна пара зрачков — новое второе «я» успело восстановиться. Оно открывает проход для всех, и группа «прыгает». На этот раз уже в полном составе.

Бурление и шум волн. Море чёрной тушью плещется под ногами. Разуэль — высоченный блондин с руками ниже колен — шипит, ступая по воде. Неосторожные волны испаряются с алого доспеха. Мальчик, имя ему Кариаэль, вновь рад. Довольный, он бежит впереди. Ветреное море — не самая спокойная дорога, но путники легко двигаются по тёмной глади.

А люди в данный момент считают! Их машины, модифицированные сознаниями и миллиардами нейронных связей, ищут исчезнувшую группку. Конечно, Кариаэль тут, со всем своим везением. Сейчас наблюдающие за этим участочком местности специалисты проливают кофе на пульты, застёгивают обувь, пропуская важную информацию. Засыпают, заболевают и не выходят на работу. Или, с невозможным шансом, происходят ошибки в алгоритмах вычислительных программ. Но рано или поздно эта зона слепоты будет найдена вновь, и отряду придётся принять очередной бой.

***

Сергей отсоединяет шнуры. Новая розовая спина красуется мощными буграми молодых мышц — побочный эффект постоянной работы в ДМО. Сергей с такой спиной кажется себе странным. Ещё — он не уверен, но, возможно, в ней есть несколько модификаторов вкуса для повышения привлекательности продукции. Вот это действительно настораживает. Чешет спину, шумно чешет живот. Надо идти домой, время ещё есть, но он не так часто общается с семьёй, ожидание волнует его. Словно позируя перед невидимым наблюдателем, спрыгивает с кровати, медленно распрямляется. Одевается. Выходит в коридор. Шипит, герметизируясь перед дезинфекцией, комната. В коридоре вновь появляется Виталий Владимирович.

— Добрый вечер, Виталий Владимирович, — здоровается Сергей.

— Добрый, и вам добрый. Ну что, сколько? — привычно спрашивает Владимирович, то ли сравнивая, то ли ему и правда интересно.

— Пятьсот тридцать и пять.

— О, ну и хорошо, хорошо! — Скрывается вполоборота за углом. Старый сумасшедший! Как и они все тут. Сергей ворчит себе под нос. Время научило его спешить не торопясь. Скидывает тапки в утилизатор, а халат в кабинку. Забирает почасовой расчёт на КПП.

— Подождите, вот ещё порция бесплатного крема от ДМО, мы заботимся о своих сотрудниках. — Сегодня новый чиновник протягивает упаковку. Сергей таки забирает подарок.

— Да, конечно.

Обратно на автобусе. Поужинать можно будет и вчерашним. Кроме того, у него ещё осталась пара яблок.

На улице вечер в розовых бетонных лесах. У входа в парадное — соседский малыш, года четыре или пять, из десятых, судя по насупленному виду.

— Здравствуйте, — кивает крупной головой мальчик.

— Здравствуй.

Малыш странно рассматривает старика, словно на что-то не решаясь.

— Это ничего, что я первый поздоровался? Нас учат, что взрослый должен первым выказать своё расположение и поприветствовать младшего.

Десятые. В рекламе говорят, что их жизненное восприятие в три раза интенсивней, чем у остальных поколений. Это компенсируется малым сроком жизни — лет пятьдесят. Но за это время человек субъективно проживает в три раза более длинное существование. А при нынешнем состоянии, когда все знают, что будет «потом», это ничуть не страшно. «Как же, наверно, они торопятся», — думает Сергей. Бедняги. Этот малыш небось уже учит в школе алгебру с геометрией. Потерянное поколение.

— Ничего, конечно. А чему вас ещё учат? — не удержавшись, интересуется старик.

— Учат, что мы люди. И можем позволить себе иногда быть плохими. Но в большинстве дней должны быть хорошими. У нас даже бывают развивающие «плохие» дни. Не переживайте, взрослые всё знают, они понимают и прощают. Я вот вазу разбил. А Хохлов из третьего «Б» — головой витрину в аптечном отделении! — Хихикает.

— Ну да, святые нам сейчас вообще ни к чему.

— Спасибо, я запомню. Это же была ваша жизненная мудрость — интерпретация правды? Да? Я ещё плохо их распознаю.

Сергей жалеет, что сказал не подумав. Хотя пусть запоминает. Что с него, старика, взять?

— Да я и сам их не распознаю, не переживай. Просто ворчание старика.

— А мы сегодня историю учили. Про новых Адама и Еву. Ну, про семью Михайловски. А ещё до этого Библию читали. — Мальчик грустнеет. — И теперь я не знаю, плакать мне или нет. Вы можете мне посоветовать?

— Я такое советовать не умею. Но, если хочешь, можешь мне рассказать.

— Ну, там, в Библии, Бог поспорил с дьяволом. Что мужчина не потеряет своей веры. Он наслал на мужчину кучу мучений, но тот всё равно не потерял веру. И Бог выиграл. Это так низко! А потом учитель улыбался и говорил, что Бог хороший, просто нам не дают с ним договориться. Это меня очень расстроило.

— Библию тоже люди писали. Так что это мнения людей по поводу того, что люди же и придумали.

— А это уже мудрость-интерпретация? Да? Можно, я её запомню?

Сергей недовольно жуёт слюну. Тупоголовые учителя!

— Да, конечно.

— А мне плакать или нет?

Сергей замечает у мальчика небольшой рубец на брови. Несовершенный десятый! Внешний изъян, быть того не может.

— Это мой тебе следующий урок.

— Да?! — Мальчик сияет. — Хорошо! А вас как зовут? Ой, — тупится в землю.

— Зови меня дед Серёжа.

— Спасибо! А меня Саша, или Сашка.

— Приятно познакомиться, Саша.

— А можно я к вам сегодня приду, покажу, как я историю выучил? Можно?

— А родители что твои? — Не хватало Сергею ещё с ним возиться. Хотя она бы точно была довольна. Несмотря на то, что старик ворчит, ему приятно такое внимание при его одиноком существовании.

— Родители сегодня в театре, а потому не ночуют дома. Браслет поставили на тревогу. Так что всё хорошо, не переживайте.

— Да уж, не те сейчас родители, — ворчит старик, хотя и знает, что это не так. Да и объективно он понимает, что, в принципе, мальчику ничего грозить не может. В случае чего браслет засечёт аномальные процессы в организме и подаст сигнал в местное отделение контроля. А инстинкт самосохранения у десятых в его возрасте железный. И это при умной модифицированной квартире — ниже уровня стола ей сложно нанести вред ребёнку.

— Ладно, только приходи к десяти, может, в полдесятого. Спать ещё не будешь?

— Мне нужно четыре часа и семнадцать минут сна для восстановления организма. — Запинается. — Ну это, конечно, при текущем уровне нагрузок.

— Ладно, приходи. Знаешь, где я живу?

— Найду в базе жильцов, — не без самодовольства отрезает мальчик.

— Ишь какой умный! Есть домашний питомец?

— Не-а. — Мальчик грустнеет.

— А надо, выпроси у родителей. Например, кот. Это тебе мой кот-интерпретация. Запомни.

— Хорошо!

Сергей поднимается на свой этаж. Без десяти девять.

— Не те были у нас родители. Хоть кол на голове теши, а ты бы от Жени на сутки не уехала никуда. Сколько я настрадался от этого, а сам такой же, — приветствует старик рамку.

— Терминал, есть сообщения?

— Рассылка от объединения поваров.

— Удалить. Пищеблок, режим подогрева, секция три, через тридцать минут.

Секция три переключается из режима морозилки в пока остановленную духовку. Воодушевление мешает сосредоточиться.

— Терминал, канал А первый.

— Обязательный к просмотру двадцатисекундный ролик.

— Включай.

На экране появляется чистый, ухоженный депутат из партии по защите прав мужчин. Он рассказывает о притеснении врождённых прав единожёнством. О вреде для мужской психики подобных ограничений. Предлагает ввести ряд правок, за которые борется его представительство.

После ролика терминал начинает трансляцию новостей, показывают каких-то демонстрантов, борющихся с очередными притеснениями со стороны лояльных оппозиции профсоюзов.

— Входящий звонок, — раздаётся через пять минут женский голос, слегка контрастирующий с фоном видео. Сергей грубой ладонью пытается привести в порядок старые волосы.

— Принять.

— Папа, привет! — На экране появляются Женя с Элизой и два Сергеевых внука. Младший мальчик — Алёша — стесняется и скучает при общении с дедом. Сергею очень жаль, но ситуацию спасает то, что, когда родственники приезжают на Землю, старик быстро находит общий язык с молчуном. А старшая девочка, девятая, Каталина, души не чает в дедушке.

— Здравствуйте, Сергей Анатольевич. — Элиза приятно улыбается, удерживая сползающего на пол Лёшу с толстыми ногами. «Отличная женщина, куда лучше, чем наш паразит Евгений», — думает старик.

— Здравствуйте! — Приятно щемит сердце и солнечное сплетение. — Сколько же я вас не видел! — К глазам подступают слёзы. Старость сделала из него ворчуна и сентиментального соплежуя. Сергей сдерживает себя и от неловкости переходит в нападение:

— Не могли раньше старику позвонить? Узнать, может, он уже сдох тут, старый сумасшедший?!

Семья с экрана хихикает. Каталина машет рукой и всё лезет в камеру.

— Папа, ну ты же знаешь, у нас двое детей, а на Орионе пай на воздух и воду. Мы и так не особо справляемся. В школе всем сказали купить новый чип, и нам пришлось взять кредит. Вот, на Землю летим. Да ещё и тебе деньгами помогаем. Нет чтобы ты себе нормальную работу нашёл! — При этом заявлении Жени Элиза кладёт ладонь мужу на предплечье, осаживая.

— Да не нужны мне эти твои околопланетные подачки! Оставь их себе, а я тут сам как-нибудь справлюсь. Не справлюсь — так подохну, зато как мне нравится! — злится Сергей.

Евгений бросает взгляд на жену, во взгляде читается: «Всё как я тебе говорил!» Жена указывает глазами на экран, сохраняя на лице улыбку. Женя вздыхает:

— Ладно, пап, давай не будем ссориться. Мы послезавтра летим на Агамемнум, оттуда на сверхлифте спускаемся в Мадрид. Сможем созваниваться. Я там неделю буду работать, в конце заедем к тебе. Может, даже целый день пробудем.

Целый день? Как же это мало — день. Сергей скрывает разочарование. Ну и ладно, ну и хорошо. Как говорит Виталий Владимирович, «день — куда лучше, чем ничего». Элиза наклоняется к экрану.

— Сергей Анатольевич, вы не переживайте. Я думаю, мы приедем. Я Женю тут оставлю, а сама с детьми смогу раньше к вам в гости попасть. Этим сорванцам нужно увидеть дедушку!

Святая женщина.

Каталина:

— И я, и я хочу увидеть!

— И ты увидишь, — успокаивает её мать.

— Женя, береги её, если ты её потеряешь, я сам поднимусь на ваше драное колесо обозрения и буду тебя пороть при твоих яйцеголовых директорах!

Семья снова смеётся.

— Папа, не ругайся при детях! У них гиперразвитая память!

— А то я не знаю, — ворчит старик. Каталина смотрит на мать и радостно, с волнующим её сознание интересом повторяет «яйцеголовые», без труда подмечая самое нужное слово. Смеётся детским громким смехом, в котором не хватает части зубов.

— Ладно, я тебе все документы пришлю, посмотришь, где мы выходим, где будем жить, наш номер терминала, — деловито произносит Женя, листая что-то на личном экране.

— Хорошо, — кивает старик.

— У меня очень важный звонок сейчас, так что пока. До скорого, увидимся, — прощается Женя. Элиза с прямой спиной и улыбкой вновь указывает ему на Сергея. Почти не скрываясь, громким шёпотом Женя повторяет: — Что? У меня сейчас важный звонок.

— Да, давайте, до скорого, — с вызовом прощается Сергей.

— Пока, дед Серёжа! — Каталина машет рукой, и даже Лёша присоединяется.

— Пока-пока, — отзывается Элиза, и терминал гаснет.

— Важный звонок. (Пауза.) А на орбитальные лифты у них есть деньги. (Пауза.) Да мне не нужны их подачки. И я ни за что не вернусь к этим роботизированным кашеварам. У них у всех стопроцентно повторяемый вкус. Что за чушь! Ты слышишь меня?! — Старик, сам того не замечая, даже сжимает кулаки. — Ну и ладно, ну и хорошо. Если Элизочка привезёт сорванцов, смогу показать им завод! (Сергей думает, что это может быть интересно.) А Женя — индюк. Конечно, люблю я его, да и деньги им нужны. Это всё переизбыток искусства в его голове, — наконец, заключает старик, успокаиваясь, но ещё шумно дыша.

Евгений работает оценщиком. Очень перспективная новая профессия. Например, есть книга «Братья Карамазовы» или картина «Мона Лиза». Очень малая часть людей может понять и осознать их истинную красоту. Для этого надо знать эпоху, язык, нюансы, психологию и сложность создания подобного. И ещё миллион всего. А оценщик превосходно понимает отведённую ему отрасль, способен по-настоящему любоваться открывающимся ему шедевром, его истинным масштабом. И посредством эмоционального роутера переживания оценщика могут передаваться зрителям. Евгений — очень хороший оценщик, не такой массовый, какие работают на закрытых платных каналах и усиливают удовольствие от трёхсотого эпизода сериала, которого ты до этого даже не видел, потому и не можешь оценить задумку сценаристов сам. А настоящий — работающий с шедеврами изобразительного искусства и архитектуры.

Пищит, включаясь, пищевой блок. Сергей идёт в туалет, сердце радостно колотит в рёбра. Ему даже немного дурно. Нужно успокоиться. Какой у него там самый расслабляющий чай? Чайника у Сергея нет, поэтому он ставит четвёртую секцию пищеблока в режим «Супы, готовка». Помещает в неё ёмкость с водой и приказывает системе остановиться за три минуты до кипения.

Ужинает, задумавшись, несколько раз промахивается мимо говядины вилкой. Отлично, нужно приготовиться к их приезду. Ставит грязную посуду в пищеблок. Система очистит поверхность и спустит органику в биоотвод. Пища для ближайшего регенерирующего завода.

Вместе с калом.

Читает книгу, текст идёт сложно. Пьёт расслабляющий чай.

Звонок.

— Здравствуйте, дед Серёжа. Это Саша.

— Здравствуй, Саша, заходи.

Дверь пропускает малыша в квартиру. Тот рассматривает висящую на стене гитару, широко распахнув рот.

— Вы музыкант? Сможете сыграть? Правда, без оценщика я не совсем смогу понять, простите. — Опять потупляет глаза.

— Да не нужен тебе оценщик, хватит с меня одного. И не музыкант я.

— Вы делаете музыкальные инструменты?

— Нет, я по специальности повар. Только им я тоже не работаю.

— А-а, — тянет мальчик, но видно, что он мало что понимает. — Не работаете? — уточняет. Видно, что он ужасно удивлён. — А чего она у вас висит? Можно потрогать?

— Висит потому, что это ещё один урок. Трогай, только осторожно, да и пыльная она. Могу сыграть тебе «Смерть комара».

— Нет, мне про смерть не надо. — Саша становится на цыпочки, тянется, трогает кончиками пальцев гитару. Отдёргивает руку. — А я знаю ответ на этот урок. То есть думаю, что знаю, — поправляет он себя. — Вы эмоционально травмированы структурой общества, не доверяете ему и выражаете ему свой протест. Поэтому не работаете по специальности и волосы у вас длинные. Протест — это всегда дорого, это нам так учитель говорит. А ещё вы из пятого поколения, а все поколения до шестого несовершенны. Кроме того, есть накопившиеся ошибки в восьмом. Так нам наш школьный телепат говорит. Ну как, верный ответ?

— Кретин ваш телепат. Вот какой ответ.

— Дед Серёжа, ну что же вы? Я же маленький. — Саша светится смущением и гордостью, что такое услышал. — А наш телепат мне тоже не особо нравится. Но он это знает. Так что я прохожу курс «Приручение негатива». Каждый день записываю в личный психологический дневник про него что-то хорошее. Через месяц должен намного лучше к нему относиться. — Мальчик буквально пожирает комнату глазами. Любопытный чертёнок.

— Чаю?

— У вас же нет чайника? А-а-а-а. Хитро вы его. Ну, давайте.

Старик наливает мальцу чай. Тот подтягивает к столу большой стул, вскарабкивается на него, осторожно обхватывает большую чашку.

— Вкусно. Зря вы не повар.

— А ты зря так много по поводу всего мнений имеешь. Ты его слышала? Вот бесёнок!

— А вы с кем разговариваете?

— С кем надо, с тем и разговариваю.

— С вами интересно.

— С тобой тоже не соскучишься.

Саша звонко смеётся. Странно вот так общаться с четырёхлетним.

— Кем хоть стать хочешь?

— Хочу стать врачом или биоконструктором. А папа хочет, чтобы я в «Доспех» поступил, прошёл полный курс модификаций и служил на «Вавилоне». Это северная пограничная база у Пути, из неё даже, говорят, Золотые Врата видны. Папа даже деньги уже откладывает. А мама против. А мне нравится, что солдаты такие сильные и быстрые. Но мне не нравятся стигматы. Фу. И я не люблю насилие. А чего вы хотите, чтобы я завёл кота?

— Подожди, шустрый. Я бы папе твоему… А, да ладно. Кота просто заведи. Считай это моей бунтарской ментальной мудрой штукой-чукой. Как их там называют у вас в школе? С ума они все посходили. Ты его слышишь, любимая? Сдурели у нас все нынче. И я с ними — старый сумасшедший.

— А с кем вы говорите?

— С тобой! — прикрикивает на мальца старик, впрочем, не вызывая этим у того никакой реакции. Сергей делает паузу. Садится, кряхтя, на диван. — Давай рассказывай, мы же тут не просто так сошлись.

— У вас огромная спина! Вы знаете? Вы спортом занимаетесь? Или это сбой модификации, поэтому вы и не работаете поваром?

— Да уж, знаю. Надо будет занести этой спины твоему папе.

— Не понял.

— Что ты мне голову морочишь, бесёнок? Давай свой урок истории. Есть какие-то бумажки? Вдруг я всё не так знаю, как у вас там написано? Ещё подведу тебя.

— Не-а, нет бумажек. У нас, десятых, универсальная память. Я ошибок делать не буду. Мне просто надо потренироваться рассказывать перед аудиторией. Такой урок.

— Всё у тебя урок. Вот дурошлёпы, такое выдумывают, что мозги сломать десять раз можно, пока только в эту сторону думать начнёшь. Кот тебе просто необходим!

— Дед Серёжа, вы много ругаетесь.

— Ты гляди, заметил.

— Это сарказм? Я понял. Ладно, готов рассказывать. Только текст адаптирован для четырёхлетних, вы уж извините.

Сергей молчит в ожидании. Саша закрывает глаза и ровным голосом начинает отчитываться:

— В сто двадцать первом году до новой эры человечество поняло, что искать Бога в космосе больше смысла не имеет. Официальной датой принято считать седьмое октября восемьдесят первого года до новой эры, когда известный финский учёный и культурный деятель Йоханнес Нуйя сказал следующее: «Сейчас нам приходится признать, что космос пуст. Мы поднимаемся всё выше, но Бог всегда остаётся недосягаем. Пора нам поискать внутри». Это были его слова, которыми он озаглавил свой научный труд, посвящённый теории пси-полей. Спустя сорок лет — тридцатого августа сорок третьего года до новой эры — австрийская группа учёных Консалт-холдинга в результате бессистемной ошибки смогла выделить пситон. Или частицу, определяющую влияние пси-полей. Теоретическое направление сразу получило серьёзную поддержку государства Земли.

Был сделан значительный прорыв во всей науке, и человечество совершило невероятный шаг в биоментальных технологиях. Примерно за семь лет до новой эры был открыт первый проход в пси-плоскость, так называемый Путь. Все попытки выслать на него управляемые механизмы не увенчались успехом.

Совершив серию провальных экспериментов, человечество таки добивается победы. В нулевом году, первого января, мужчина — Сергей Юриев — становится первым человеком, который попадает на Путь и возвращается обратно. После своего похода Юриев рассказывает, что видел Золотые Врата и ангелов. Учёные ставят под сомнение адекватность полученных сведений и пропускают Сергея через ряд психологических тестов. Существует альтернативное мнение, будто несколько месяцев задержки в лабораториях обусловлены временем на принятие правительством решения, стоит ли эта информация огласки. В нулевом году человечество принимает как факт то, что Юриев побывал там, где до него ступали лишь Адам и Ева.

Понимая перспективы, человечество на Всеземном референдуме пятого апреля девятого года новой эры принимает решение получить контроль над загробной жизнью. Небольшая часть общества воспринимает решение негативно. По Земле прокатывается ряд массовых протестов с кровавыми столкновениями. Многие известные деятели культуры и политики высказываются резко против такого шага.

Тем временем человечество трудится над созданием стопроцентно стабильного Пути для отправки парламентёров к Богу. Спустя три года, седьмого октября двенадцатого года, в Сети проходит Всеземное шоу, где посредством платного голосования выбирают кандидатов в парламентёры. Со стороны правительства присутствует контроль профессионального жюри — телепатов, психологов, богословов, аналитиков, дипломатов. В результате жесточайшего отбора, за которым следит вся планета, человечество выбирает семью Михайловски. Молодая пара становится народным кумиром. Седьмого января тринадцатого года под взором телекамер Михайловски отправляются на Путь. Но дипломатическая миссия проваливается, ангелы с позором выгоняют молодую пару, так и не добравшуюся до Бога. Обоюдоострое непонимание накаляет отношения Земли с Раем.

Все непрямые попытки связаться с Богом — массовые молитвы или обращения самых рьяных священнослужителей, краткие контакты с ангелами — ни к чему не приводят. Двадцать пятого июля пятнадцатого года человечество предпринимает ещё одну попытку послать семью Михайловски в Рай. В результате спорных трагических обстоятельств молодые люди погибают. Это событие отворачивает от Рая даже значительную часть противников требований Земли. Седьмого сентября восемнадцатого года новой эры человечество ставит Раю ультиматум: или оно получает прямую связь с Богом, или развязывает полномасштабную войну. Ангелы привычно отвечают молчанием.

Спустя девять дней начинается Священная война, или, как её ещё называют, Главная война. Президент Кларк говорит свою знаменитую фразу: «Мы уже выросли, пора нам самим начать распоряжаться своей смертью».

Саша замолкает. Выдыхает.

— Ну как, как я выступил?

— Всё нормально, как с книги зачитал.

— Ага, спасибо, вы мне очень помогли. У нас потом ещё экзамен будет по Главной войне, все даты нужно выучить. А Пиррову битву даже знать в деталях. Мы им там показали! — Мальчик даже приподнимает кулачок, но замечает лицо Сергея и быстро опускает руку. — Извините, это у меня папа так всегда говорит. А когда я говорю тоже — он радуется. А чего вы расстроились?

— Я не расстроился.

— А что тогда с вашим лицом?

— А что с моим лицом?

— Оно у вас сморщилось, ну, оно было сморщенное, но сейчас так вообще! — В голосе ребёнка слышатся восхищение и интерес.

— Да не люблю я это просто.

— Что?

— Всё не люблю.

— Что, прямо «всё»?

— Да нет, просто у нас с твоим папой разные мнения, вот и всё. Но не думаю, что это стоит с тобой обсуждать.

— Вы не любите Главную войну? — сокрушённо спрашивает мальчик.

— Я не люблю любую войну.

— Но мы же победили в Пирровой битве!

— Любая война — это большая трагедия. А победа — не только радость, но ещё и большая скорбь.

— Это как?

— Да вот так. Нет у меня сейчас настроения объяснять. — Сергей берётся за грудь, в которой начинает гудеть тупая боль, вызванная волнением.

— Но мы же ведём эту войну ради защиты! — недоумевает крошечный собеседник.

— Я тебе скажу больше: почти все войны ведутся ради защиты.

— Так не бывает. Одна из сторон всегда должна быть нападающей!

— А вот оказывается, что только так и бывает, что все стороны ради защиты… ох. — Старика прихватывает сильнее.

— Это тоже мне задание, да? — с опаской уточняет ребёнок.

— Да, можно и так сказать…

— С вами всё хорошо? — испуганно спрашивает Саша.

— Ничего, ничего, сейчас. — Сергей хватается за сердце, немеет скрюченная рука. — Сейчас пройдёт. Сейчас. А знаешь, давай мы лучше вызовем медицинскую бригаду. Давай. Терминал! — Сознание гаснет. Сергей изгибается на диване.

— Дед Серёжа! Дед Серёжа! Терминал, скорую, срочно, инфаркт, пожилой мужчина лет шестидесяти пяти, пятое поколение. — Четырёхлетний мальчик делает вызов чётким голосом. Хватает со стола нож, разрезает тканепластиковую тенниску на груди старика, облегчая дыхание и готовясь оказать первую помощь. Только после этого он начинает плакать.

***

Терминал перед молодой женщиной выдаёт анкету с длинноволосым, испещрённым морщинами стариком.

— Ну что там? — Олег и его чай садятся с краю на белоснежный стол приятной вытянутой формы. — Кто наш старичок? Ты гляди какой! Дай угадаю: очередной нереализовавшийся пятый. Их к старости многих клинит. Работает не по профессии. И прочие прелести.

— Не то чтобы совсем. Но странности есть. Вот смотри: по модификациям повар, но последние двенадцать лет работает в отделении ДНО, при этом…

— Ну я же говорил! — радуется Олег.

Девушка окидывает мужчину взглядом: сразу видно — седьмой. Перебивает ещё! Их нужно жалеть.

— При этом у него успешный сын на Орионе, оценщик. Двое внуков. Вот психологический портрет. Обычный одиночка, где-то преуспевший, где-то нет. Живёт…

— Да ты почитай, он ходил посидеть в очереди для развлечения, а когда выстаивал всё необходимое время, возвращался домой. Чудик из пятых, я тебе говорю. Надо к нему Надю направить, она таких любит.

— Вот и направь.

— Тише, тише. А я всё равно был прав. — Олег победно замолкает, встаёт и выходит в длинный белый коридор; упругие стены покрыты синтетикой с биологическим самоочищающимся слоем.

Девушка думает, что мужчина выбрал неправильный способ ухаживать. Вечно подзуживает её, какие ненормальные старики к ним сваливаются, это ужасно раздражает. Она опирается подбородком на руку и позволяет себе погрезить о молниеносных ребятах со стигматами из восьмого спецподразделения.

***

Белый потолок, белый свет. Сергей поднимает к глазам шершавую ладонь. Ладонь смотрится словно вырезанное изображение. Не сразу понятно, где он сейчас находится. Поворачивает голову, оглядывая помещение. Вся комната какая-то выхолощенная: кровать, тумба с аккуратной стопкой одноразовой одежды.

Всё.

Пустота и этот проницающий всюду белый свет. Видать, какое-то отделение клиники. Постепенно приходя в себя, Сергей понимает, что его таки вытянули. Чешет голову, ещё чувствуется ненормальная даже для его возраста слабость. А старик уже думал, что увидит фронт с той стороны. Интересно, ему уже можно вставать? С опаской прислушивается к своему организму. Ну если вытянули, то он сегодня уже и на пробежку сможет отправиться. Старик прекрасно знает, на каком уровне сейчас работают регенераторы. Приподнимается на кровати, вновь прислушивается к самочувствию. Встаёт, перебарывает небольшое головокружение и зачем-то перебирает пальцами ног. Их бегущая волна на секунду гипнотизирует его. Видимо, старик ещё не отошёл от лекарств. Одевается в тонкий тканепластик, скрывая изувеченные старостью и работой в ДНО недостатки пятого поколения. Простые белые штаны и такая же рубашка. Сергею его тело кажется тут кляксой темноты и хаоса.

Разъезжаются помеченные рамкой двери — биологическая синтетика открывает нечто похожее на геометрически правильный сфинктер. В комнату заходит молодая женщина. Из седьмых-восьмых.

— Сергей, здравствуйте. Меня зовут Надежда, я буду вашим персональным менеджером и просто другом в этом новом месте! Помогу освоиться, пройти все стандартные процедуры и, конечно, отвечу на все возникающие вопросы. — Делает грамотную паузу, давая старику осмыслить услышанное. — Сейчас вы находитесь на военной базе Авадон. У нас без излишеств, — обводит рукой вокруг, — зато очень комфортно и лучшие врачи. Уверена, вам у нас понравится! — Небольшой наклон головы и улыбка, претендующая на искренность. Или это Сергей недоверчивый? В любом случае старик пока решает помолчать. — Скажите, как вы себя чувствуете?

Сергей вновь инстинктивно прислушивается к своим ощущениям. К его удивлению, самочувствие улучшилось до превосходного. Он и не помнит, чтобы у него ничего не болело, не ныло или просто не давало о себе знать. Наверно, так было лет десять назад? Бросает взгляд на женщину сквозь лоскуты длинных волос. Видимо, та рассчитывала на подобное приятное удивление, хотя и ничем не выдаёт этого.

— Ну, здравствуйте, Надежда. Чёрт его знает, как я себя чувствую. — В момент чертыханья девушка немного кривится. — Вроде неплохо. Для инфаркта так вообще отлично. Видимо, вы не зря хвалите своих врачей.

— Сергей, давайте вы будете звать меня Надей. Не люблю «Надежда», мне кажется, что такое обращение меня старит. — Девушка одаривает старика непринуждённой улыбкой.

— Давайте, чего уж там. — Сергей всё осматривается, пытаясь найти хоть что-то, кроме женщины, за что можно было бы зацепиться взглядом. — И зачем я, древняя развалина, которая только что чуть не померла, понадобился вам на военной базе Авадон?

— Вы, Сергей, будете пилотом боевого гомункулуса, выполните свой воинский долг перед Отцом-Офицером и присягу перед Человечеством-Матерью.

— Хорошо хоть не супружеский долг. — Сергей с трудом вспоминает обязательные бумажки, которые заполнял перед демобилизацией много лет назад. В его годы никаких подобных белых комнат не было. Женщина легко смеётся, широко открывая рот с красивыми белыми зубами, высаженными под линейку генетиков. Старик ещё не решил, как к этой Наде относиться. — Отказаться, как я понимаю, нельзя?

— В принципе, такой вариант есть. Но это может повлечь негативный отзыв обо всей семье, кроме того, на них ляжет долг по оплате вашего лечения.

— У меня же медстраховка от ДНО ещё на несколько сотен лет вперёд, — парирует Сергей, а внутри у него вспыхивает бешенство на всё путающих бюрократов.

— К сожалению, случай у вас был нестандартный, вытащили, так сказать, с того света. Так что ни одна страховка ЭТО лечение не покрывает. Мы уже всё проверили — посылали запросы и созванивались с вашим руководством. — Надя поджимает губы, скорбно опускает края бровей и пожимает плечами.

— Ясно. — Сергей жуёт губу, хотя ему ничего не ясно. Он смотрит на терминал в руках женщины. — Неужели более молодых пилотов не нашлось? У вас там точно всё нормально с расчётами?

— Да, точно. Ошибки мы себе позволить не можем. Вы именно тот, кто нам нужен. Вот освоитесь и увидите: наше отделение отвечает именно за подобных пожилых людей. Вы не одиноки в своём удивлении. — Девушка улыбается.

— Приятно слышать. — В ответе Сергея звучит горечь. Расходы на свою семью он бы не перекинул ни за что, но это не главное. Куда важнее этот «негативный отзыв»! Старик просто не может поставить под удар карьеру сына, да и своих внуков, которым могут грозить издевательства. Старик чувствует немую ярость от загнанности в угол.

На какое-то время и девушка, и старик замолкают — видимо, Надя вновь даёт ему время на размышление.

— А мои родные — они знают, что со мной?

— К сожалению, подробная информация засекречена, но они осведомлены, что вы живы и будете какое-то время работать над своим здоровьем в правительственной организации.

— Что-то наподобие бессрочного дома престарелых?

— Не так грубо и не бессрочного, не переживайте. Но в целом — да.

— Я смогу с ними связаться?

— Думаю, что да, мы сможем это устроить, если всё будет хорошо. — Девушка немного склоняет голову на слове «хорошо». — Но не стоит торопиться.

— Ещё одно. Когда мне стало плохо, со мной был мальчуган. Я хотел бы, чтобы он знал о моём волшебном выздоровлении.

— Этого мы сделать не можем. Он не родственник, и никакой информации мы ему не предоставим. Извините.

— У ребёнка может возникнуть травма на этой почве!

— Я уверена, что с ним работают лучшие профессионалы. Кроме того, он из десятых. Так что всё будет хорошо.

— Вы все сдурели со своими профессионалами! Не думаю, что будет большая беда, если я скажу мальчику, что не откинул копыта!

Надя вновь виновато пожимает плечами.

— Извините, мои полномочия ограниченны. Я могу попробовать подать официальное прошение от вашего имени, но не обещаю, что оно что-то изменит.

— Подавайте своё бесполезное прошение, вдруг случится чудо, и оно дойдёт до той огромной задницы, которая заменяет голову всему нашему руководству. Может, тогда у него будет на одну туалетную бумажку больше.

— Хорошо, — невозмутимо соглашается девушка. — А теперь давайте согласуем время нашей следующей встречи. — Она смотрит на электронную таблицу на терминале. — Сейчас два часа двадцать минут. В шестнадцать тридцать я за вами зайду, и мы вместе пройдём стандартную регистрацию. Это, — она проводит рукой по кругу, не отрывая взгляда от прямоугольника с данными, — будет ваш жилой блок, пока вы не пройдёте первый этап подготовки. Номер блока — 121-З. В верхнем ящике тумбы находится портативный терминал с ограниченным набором функций. В нём есть план этого корпуса, пароль от номера, распорядок дня, все важные новости, доступ к некоторым сборникам информации и одобренному набору развлекательных каналов. На него же будут приходить все обновления, распорядок дня и так далее. Он удобен, крепится к корпусу, синхронизируется с чипом, так что повсюду носите его с собой.

В ящике вы найдёте бокс со специальными таблетками. Их вы также обязаны повсюду брать с собой и принимать согласно расписанию — одну утром, вторую перед сном. Это необходимо для вашего нормального самочувствия. Перебивание на станции связано с получением повышенной дозы пси-излучения. Препараты помогают выводить излишний фон, без них мы не гарантируем вам здоровье. Информация касательно приёма, дозировки и всего остального тоже есть в терминале. Каждое утро вам будут приносить сменный набор одежды, каждые семь дней — обновлять бокс с препаратами. Санитарный блок есть в каждом индивидуальном номере, и ещё один на каждый корпус для солдат, душевые там раздельные. В большом зале внизу есть терминал с двумя каналами — правительственным и спортивным, чтобы не было споров. Там же небольшой бар, расписание с ограничениями по алкоголю можно найти возле стойки. Большой тренажёрный зал с любыми видами снарядов возле плаца, рядом помещение с бассейном. Это если коротко. — Поднимает голову с длинными ухоженными волосами. — А сейчас я вынуждена уйти. Если ко мне больше нет никаких вопросов.

— Есть ещё один. Сколько я провалялся?

— Сегодня одиннадцатое мая. — Девушка улыбается. — Я могу идти?

— Да, конечно. — Сергей понимает, что провалялся в местном госпитале сорок дней. Ощущение такое, словно его перенесло во времени: он помнит комнату с мальчишкой — и вот он уже тут. А сколько всего произошло за этот месяц! Шок растекается по телу. Нужно побороть этот стресс, не хватало заработать ещё один инфаркт.

Неделя, неделя на Земле! А его внуки? Когда он сможет их увидеть? Широкие ладони с крупными венами трясутся, Сергей прижимает их к лицу. Из-за податливой старости хочется рыдать, но слёз нет. Сколько месяцев теперь должно пройти, чтобы он смог дотронутся, поговорить, увидеть вживую свою семью? И сколько лет у него вообще осталось? Безысходность сотрясает стариковские широкие плечи и открывает рот. Безголосо выдыхает.

— Ну и вляпался я, да? — спрашивает у воздуха. Сидит на своей белоснежной кровати, в ступоре уставившись в разгладившуюся поверхность дверей. Надо, нет, не так — он просто обязан что-то сделать! Сердце уже вновь предательски болит. Срочно отвлечь себя чем-то. Трясёт головой.

— К старости от одиночества приобретаешь дурацкую привычку — нести всякую чушь самому себе! — произносит старик. Встаёт, ноги надёжными столпами впиваются в пол. С полки, расположенной на идеальной высоте, достаёт бокс, нажимает на язычок автоматического замка. Набор из четырнадцати белых крестообразных пластинок в чёрной коробке на ремешке. Под крышкой краткая инструкция, визуализированная в небольшом комиксе из трёх схематичных рисунков. Человек нажимает на крестик в руке, человек прикладывает крестик к груди на две-три секунды, человек выбрасывает использованную пластинку в утилизатор.

Сергей берёт крест из бокса с нумерацией «11.05», рассматривает неведомый приятный материал. Нажимает, повторяя за человеком из инструкции. Крест надламывается, но ничего не происходит. Старик прикладывает препарат телу.

Теплота, смех, бегущий щенок, щемит грудь ожидание подарка на праздник, кто-то родной смеётся рядом… Ощущения, словно из детства, проносятся и оставляют после себя бодрую, полную сил расслабленность. Старику хочется смеяться от переполняющей его энергии. Сил так много, что он просто не способен вновь грустить. Сергею становится стыдно, но он ничего не может поделать. Старик с оттенком ярости выбрасывает скукожившийся кусок пористого нечто. Изнутри его гложет нетерпение. Что за безумные препараты? И Сергей решает пройтись по базе, осмотреться, сжечь ненормальную бодрость. У него ещё около двух часов, никаких противопоказаний не поступило, можно и прогуляться. Берёт свой новый терминал, отыскивает в нём ключ от комнатки, цепляет к поясу бокс с крестами и выходит в коридор. Мысли роятся в голове. Что с ним теперь будет? Когда ему дадут связаться с Женей и его семьёй? Как он может приблизить этот момент?

Ноги несут Сергея по коридору, а интуиция тянет его на улицу. Интересно, на этой базе вообще можно выходить? Надя говорила что-то про плац. Окружающая старика постройка всё больше напоминает некую идеальную больницу, даже воздух и температура внутри полностью сбалансированы. Иногда в коридорах попадается спешащий персонал в таком же белоснежном одноразовом одеянии, что и у него. Сотрудники проскальзывают мимо, никак не акцентируя внимания на старике. Интересно, насколько большой тут контингент? Периодически Сергей сверяется с картой на терминале.

Выход — толстые, совершенно непробиваемые прозрачные двери. Почему-то биологическая синтетика их не скрывает. Створки, наполовину разъехавшись, демонстрируют ухоженную зелёную траву вокруг дороги. Сергей выходит. На улице пасмурно и тепло — хоть какое-то отличие от белоснежных коридоров. Слегка оглядывается, замечает нескольких посторонних прохожих. Решает игнорировать их и сильно потягивается, широко расставив руки и демонстрируя всем невольным созерцателям живот. Ему до противного хорошо. Оставляет вход и отправляется по неведомой дорожке, прячет терминал — сейчас он не нужен.

Частые лавки, уединённо отгороженные друг от друга кустами или сочными деревьями. Впереди показываются ровные ряды елей. Сергей направляется к ним. «Всё устроится, — думает он. — Отслужу необходимый срок и вернусь, не я первый, не я последний. Но какая же наглость!» В старике вновь вскипает бешенство. Его выдернули из жизни, перевернули всё вверх дном!

Дорога заворачивает вдоль чёткой линии елей, ограждающих одну из ровных поверхностей тренировочной площадки. На площадке явно идёт тренировка. Сергей решает глянуть на скрытое за хвоей. Проход к деревьям не предусмотрен, но старик совершенно нахально прокладывает себе путь по тёмному газону, двигаясь между сочных колючек.

Сетка забора. На плацу ряд из тридцати троек — боевых распятий. Старик видел такие только по терминалу в социальных роликах, проплаченных правительством. Вид настоящих боевых костюмов электрическим током проносится в сознании. Война, такая далёкая в сводках новостей, встаёт у старика прямо перед глазами. Сергей понимает, что всё это время относился к ней как чему-то очень далёкому, словно её и не существовало. Реальность, пронзительная, словно смертельная болезнь, медленно-медленно высовывает голову из-под его кровати. Сергею просто необходимо ещё хоть раз увидеться с семьёй! И как же мало — этот раз. Нет, раза очень мало, несколько раз, может, пару дней. А может, хотя бы теоретически, после всего он сумеет видеться с ними намного чаще? Вдруг у него появятся какие-то привилегии? Сергею хочется умолять кого-то, но ему стыдно. Старик бесстрашно пробирается вдоль забора дальше. Ему просто необходимо увидеть происходящее ближе — в том, что там происходит, есть некая фатальная нотка, но и кроется надежда. Старик хочет увидеть всё, чтобы стать более готовым. Может, это его в итоге спасёт? Старик ловит себя на этих переживаниях и хочет откинуть их, как наивные, но эти эмоции не поддаются. Он просто обязан взглянуть!

На плацу командир роты что-то громко рассказывает перед сильными фигурками спецназначенцев. Есть обычные муравьи — рабочие, такие как Сергей. А есть — муравьи-солдаты. Отличие ребят на плацу от обывателей настолько же разительное. Все из последних поколений, все с полным набором модификаций. У Сергея в голове возникает голос из рекламы детского училища «Доспех», сравнивающий девятое поколение с модификациями и без: итоговая скорость принятия решения выше более чем в пять целых четыре десятых раза; скорость реакции выше на сорок процентов; полная тактическая подготовка, повышен угол обзора, увеличен коэффициент полезного действия мышц, особое внимание отдано связкам… Древние герои — Ахиллесы и Гераклы, обученные людьми охотиться на чудовищ.

Старик с волнением пытается оценить происходящее. Командир отдаёт приказ, и весь отряд синхронно бросается к боевым костюмам — двум с половиной метрам последних технологий. Чёрные раскрытые панцири на мощных ногах напоминают выпотрошенных ракообразных из доисторических эпох — пластины керамического баолита, нагромождённые одна поверх другой в местах сочленения, внутри требуха трубок и мягкие, явно биологические, внутренности. Тридцатьтройки стоят, широко расставив чехлы для рук с гвоздями контактов. Солдаты начинают стремительно упаковываться.

Сергей видит, как ближайший парень — ещё совсем мальчишка, лет восемнадцати, — просовывается в ложемент костюма. А вот и знаменитые стигматы. Вечно с ними проблемы — никак не могут зажить до конца. На запястьях и щиколотках виднеются немного приоткрытые щели. Парень с видом фанатика нанизывает намеченные раны на острые штыри контактов. Старику физически больно на это смотреть, по телу бежит мучительная волна эмпатии.

Манипула синхронно активирует ещё открытые распятия, все машины отступают правой, до этого сведённой вместе с левой ногой и лишь затем яростно захлопывают открытые пазы. Сергей ещё успевает уловить выражение боли на лице парнишки, перед тем как на «туловище» тридцатьроек наезжает знаменитый «клюв», заканчивая упаковку. Командир даёт команду «вольно». Его человеческая фигурка кажется миниатюрной перед этими биомеханическими монстрами. Костюмы расслабляются, кто-то переносит вес на одну из ног, кто-то рассматривает с шелестом разворачивающийся веер своей ладони. Командир ходит вдоль по-прежнему ровной шеренги и явно даёт наставления.

Сергей чувствует тревогу, внутренне содрогаясь от увиденного. В какой-то момент, словно щелчок, произошло невероятное кощунство. И старик не может понять, где именно он его просмотрел.

А манипула вновь выпрямляется по струнке, красиво разворачивается и направляется куда-то за прямоугольные коробки зданий. Сергей выбирается из елей, смотрит на терминал. Нужно скоротать ещё сорок минут перед отправкой обратно. Кажется, он уже успел запачкать свой сегодняшний наряд.

Старик шагает по петляющей дорожке. Посещает случайно найденную кабинку уличного туалета. Недавняя, скрывающаяся за соснами, военная реальность отходит на задний план, создаётся впечатление ровного, спокойного парка, какие бывают рядом с крупными больницами. Сергей минует девушек с терминалами на лавке. Видимо, кураторы, наподобие его Нади. Что-то излишне серьёзно обсуждают, им это явно не идёт.

Впереди, за забором и полосой сосен, правильные линии каких-то военных ангаров. Возле входа на новый участок, словно вышедшие из сказок исполины, два охранника в распятиях и с тяжёлыми плазмомётами Шестоковича. Сергей подбирается поближе, чтобы рассмотреть парней, но сохраняет такую дистанцию, которая не позволит с ним заговорить. Один из охранников приветливо поднимает ладонь, замечая рассматривающего его старика. Сергей кивает и оставляет облачённых в чёрное солдат и их пост. За эту ограду ему явно проход закрыт.

Старик бредёт дальше, вглубь местного лабиринта из елей.

Баскетбольная площадка, играют шесть парней. Старик останавливается, заворожённый скоростью и реакцией, — он не всегда может проследить за сменой ситуации и логикой принятых решений. Смотрится довольно красиво, так что, захваченный этим зрелищем, он упускает момент, когда наступает время возвращаться.

Обратный путь проходит впопыхах. Слегка потный, Сергей застаёт у входа в комнату уже ожидающую его Надю.

— Ну что, нашли дорогу домой? — спрашивает девушка, и в её голосе нет ни иронии, ни осуждения.

— Если бы не карта, — Сергей показывает на терминал, — я бы точно ещё гулял где-то по этажу ниже.

Надя отвечает молодой улыбкой.

— Что ж, хорошо. А теперь давайте посетим врачей и пройдём финальные стадии оформления.

***

Сергей выходит из туалета с одноразовым конусным стаканчиком мочи. До чего неудобная конструкция — никуда не поставишь. Наверняка так и задумывалось.

— Сколько лет все люди носят своё ссаньё врачам, а те всё не успокоятся. На дворе вон какие технологии. А без мочи никуда. Слышала? Нет, ну не глупость? — привычно разговаривает с воздухом старик.

Минут десять назад Надя оставила Сергея заниматься этим деликатным делом, а сама пошла похлопотать о результатах его телепатического тестирования. Всё веселее, чем те три часа, что он провёл закованный в устрашающее кресло, просматривая обучающий фильм о силе и доблести Человечества-Матери и Отца-Офицера. Цветовой анализ его пси-поля, сделанный во время просмотра фильма, покажет аналитикам реакции Сергея на увиденное.

— Могли бы и так спросить, не соврал бы про их кинематограф, — ругается старик, но вдруг замолкает. Добредает до комнаты, полной людей. Впервые за время своего пребывания на базе Сергей чувствует себя словно в общественном транспорте. Длинный ряд совсем недавно прошедших финальную модификацию пареньков в одних типовых майках и трусах тянется в коридор. До того похожи — словно клоны. Будущие солдаты перешучиваются, ожидая приёма. Рядом в отдельный кабинет, куда нужно и Сергею, стоит скудная очередь из четырёх стариков в белых одеждах. Старики тоже одеты одинаково, но жизнь и разные поколения модификаций изуродовали их тела и лица совершенно индивидуально. Около мускулистой молодёжи курсирует такой же крепкий старшина с незаметными для обывателей следами работы регенератора на лице. Сергей после стольких лет работы в ДНО легко их идентифицирует. Как же того должно было разворотить, что остались подобные метки? Старшина лениво направляет доставшуюся ему безликую толпу. Не хватает лишь соломинки во рту — и будет вылитый пастух.

Ряд стариков контролирует очередная ухоженная девушка. Несколько старше Нади, светлые волосы собраны в тугой хвост. Кажется, она была одной из тех девушек, что видел Сергей во время своей прогулки по базе. Девушка почти всё время смотрит в свой терминал, иногда бросая нетерпеливые взгляды на закрытую дверь ожидающего старшее поколение кабинета. Её ожидание длится недолго, и минуты через три она вовсе покидает шумный коридор. Именно этот факт и делает Сергея свидетелем странного и поистине захватывающего события. Возле очереди стариков стоит крошечная тележка с пазами для конусов мочи — именно туда следует установить свои анализы. Тележка рассчитана только на восемь мест, каждое из которых уже предусмотрительно занято. Что, видимо, совершенно не смущает высокого интеллигентного старика с большим носом. С видом глубочайшей скорби он, словно английский дворецкий, разливает свою мочу по чужим стаканчикам. Носатый прикладывает много усилий, чтобы никого не обделить и каждому досталось поровну. Завершив сие действо и довольно крякнув, он кладёт свой опустевший конус на край тележки.

Такое происшествие вызывает не только бурную реакцию внутри Сергея, но и внешние волнения среди остальных пенсионеров. Невысокий старичок рядом начинает тихонько негодовать:

— Нет, ну вы посмотрите! Видите? При первой возможности я расскажу про подобное… хамское поведение… Совсем обнаглели! — с трудом подбирает он слова, сотрясаясь от волнения. Что тем не менее не мешает ему практически шептать свою гневную тираду. Но его тихое негодование таки разжигает пожар рядом — высокий полный мужчина с щёткой усов, из четвёртых, начинает громко возмущаться сильным низким голосом. Он чересчур неуклюже и размашисто жестикулирует, что вместе с недобрым лицом придаёт ему некую самоуверенность крупных начальников.

Сергей, сохраняя привычную нелюдимость, старается держаться подальше от разгорающегося скандала. Благо очереди ему совсем не в тягость. Сергей считает, что именно в очередях выражается человеческая натура. Временами он даже ходил посидеть в очереди, исключительно от нечего делать.

Сзади подходит шестой старик — новичок.

— Извините, из-за чего весь переполох? — вежливо обращается он к Сергею и вдруг перескакивает даже со смущением: — Я, кстати, Уолтер. — Видно, что для него важно начать с приветствия.

— Приятно, Сергей. — Он пожимает тонкокостную руку Уолтера. — Да так, — показывает ладонью в сторону. — Вон тот высокий мужчина разлил свою мочу по чужим стаканчикам. Теперь остальные переживают, что им придётся нести анализы повторно.

Уолтер приятно смеётся, из-за чего его тонкая шея вытягивается и напрягается. Он думает как-то продолжить диалог, но Сергей специально отворачивается. Совершенно не хочется сейчас чесать языком. Хотя он уже давно усвоил, что друзья на новом месте — это именно то, что обязательно должно быть, привычная асоциальность берёт верх.

Тем временем в переполох встревает вернувшаяся женщина с терминалом. Она всех успокаивает и сообщает, что уже послала за новой порцией стаканчиков. Корит зачинщика беспорядков.

Из-за этого инцидента на приём сразу пропускают Сергея, как первого из тех, у кого всё сдано.

Располагающий салатовый кабинет телекинетика.

— Заходите, садитесь.

Сергей всегда неуютно чувствует себя при контактах с теми, кто может копаться в его голове или хотя бы считывать эмоции. Старик старается исключить любые осуждаемые мысли, но выходит с точностью до наоборот. Какое-то время врач что-то усердно пишет в терминале.

— Не переживайте, это нормально. Все мы сомневаемся. Сейчас я вам скажу ряд фраз. От вас ничего не потребуется — просто молчите. Готовы?

Сергей кивает.

— Человечество. Ждёт. Дом. Государство. — Длинная пауза. — Отвращение. Радость. Счастье. Мотивация. Хочется. Фронт. Бей или беги. Логика или эмоции. Внутрь или наружу. Это всё. — Опускает голову. — Спасибо за уделённое время, возвращайтесь к своей прежней работе.

— Можно уходить? — Сергею не терпится убраться из этого места.

— Да, конечно. Просто для информации — у вас всё хорошо, небольшие сложности, но ничего такого, с чем бы вы не справлялись сами последние годы. — Улыбка. — Вам назначены видеопроцедуры класса С-2. Я всё отправлю на почту вашему куратору. Кстати, из приятного — ваш класс психостойкости третий, очень достойный результат, хвалю. А пока направляйтесь в столовую. Вы же проголодались. Вот и отдохните, наконец, от всех процедур — эта необходимая бюрократия закончилась.

Старику нравится замечание мозгоправа про бюрократию. Он выходит в коридор, пропускает своего интеллигентного последователя и направляется именно в столовую.

Даже если бы Сергей не знал, где она находится, он мог бы отследить её по тонким ручейкам переодетых в простую форму спецназначенцев. Все критично молодые. База явно лишь готовит солдат для дальнейшей переброски. Скорее, она даже больше походит на военное училище.

Сергей попадает в просторный зал с кучей столов. Сбоку тянется что-то наподобие стойки заказов с огромным количеством «касс». Толпа идентично одетых молодых девушек бегает с другой стороны стойки, подавая заказы. Вместо оплаты рекруты засовывают головы в закрытые стенками терминалы и лишь затем забирают свой поднос. Выбор еды весьма сносный. Сергей становится в очередь, солдатики, словно малые дети, шутят, бьют новоиспечённых приятелей в плечи кулаками и громко флиртуют с охотно улыбающимися девушками. Замечая старика, многие пристыженно замолкают. Девятое, изредка десятое поколение. Ещё не привыкшее к своим новым, уже полноценно развитым модификациям.

Старик доходит до стойки и заказывает себе салат, клонированные заменители куриных крыльев и острый соус. От гарнира отказывается. Перед тем как отпустить заказ, девушка просит его посмотреть три секунды в специальную чёрную коробку терминала.

Сергей заглядывает в отгороженный стенками экран. Перед его взглядом в бешеном темпе проносится ряд изображений. Сергею сложно идентифицировать какие-то из них конкретно. Кажется, там присутствовали люди, это всё, что может понять старик. После просмотра немного кружится голова, но это быстро проходит.

Сергей забирает поднос, уступая место следующему молодому здоровяку, и оглядывает столовую. Длинные столы он сразу отметает, как чересчур компанейские. Ему нужен какой-то укромный уголок — сесть там, и чтобы его никто не беспокоил.

Он выбирает одно из типовых сидений за длинной стойкой, «защищённое» с одного бока утилизатором. Еда, под стать меню, тоже оказывается сносной. Продукты свежие и качественные, а это главное.

Сергей ест и рассматривает группки общающейся молодёжи. Компания сзади горячо обсуждает сводки с фронта, поносит жестокость ангельских войск и восхищается успехом какого-то батальона. Старик старается игнорировать живое общение и погрузиться в приём пищи. Но вдруг его необъяснимо сильно задевает рассказ про героизм человеческих отрядов! Что совершенно ему несвойственно.

В помещение входит Уолтер, отвлекая на себя часть беспокойства. Остаётся лишь очень надеяться, что англичанин его не заметит и не решит подсесть для болтовни. Сергей просто ненавидит, когда кто-то начинает общаться с ним во время еды.

И тут рядом со стариком на стул приземляется типичный местный парень лет двадцати с подносом, забитым едой. Выбритая голова с тонкими, женскими чертами лица крепится к толстой шее. Под простой тенниской громоздятся сухие жгуты мышц — перед стариком явно десятый с полным набором модификаций.

— Бесплатно, чего там, — виновато сообщает он, заметив взгляд Сергея на поднос, заваленный едой, и интерпретируя его как осуждение. — Я Юра. Не помешал?

— Нет, конечно. Сергей. — Старик второй раз представляется и пытается скрыть недовольство сложившейся ситуацией. Пробует повторить трюк, осуществлённый с Уолтером, — немного отворачивается от парня, чтобы быстрее закончить диалог.

— Приятно познакомиться, Сергей. — Юра одаривает собеседника белозубой улыбкой. Старик думает, что радостного вокруг происходит мало, но люди повсюду улыбаются, словно идиоты. — Вы из пилотов гомункулусов? — скорее утвердительно уточняет солдат. — И как, уже довелось водить?

— Нет, — просто отвечает старик, хотя и слабо представляет, о чём конкретно его спрашивает Юрий.

— Да-а-а? — задумчиво тянет парень. — Мне вот тоже пока распятие не давали. — Машет сухим прикрытым стигматом на правой кисти и грустно продолжает: — Только в учебке прибивались раз на тестовой модели. Но это же не то. Верно я говорю?

— Без понятия. — Сергей макает имитацию куриного крыла в соус, засовывает в рот, сочно похрустывая ровной трубкой хряща, заменяющей кость.

— Точно не то! — задумчиво произносит парень, обращаясь, скорее, сам к себе. — Кстати, вы знаете, что таких, как вы, пилотов тут называют умирающими? Знаете почему?

— Да жуй ты уже! Достал. Тянет на меня вас, что ли? С какой только фабрики сходите?

Парень молниеносно отворачивается и накидывается на свой хумбургер. Сразу чувствуется выправка. Но его глаза глупо косят, бегая по Сергею. При этом парень отводит их каждый раз, когда старик полосует его в ответ кривым взглядом.

Пару минут они молча едят, сидя рядом. За это время Юра приканчивает хумбургер с большой порцией картошки и принимается за двойной чизхум.

— Да успокойся ты уже! Ветер подует — так глаза и останутся пучиться, словно титьки у коровы, — не выдержав, вспыхивает Сергей.

Парень давится и в ужасе устремляет взгляд только на свой поднос. Видимо, пытается представить глаза в форме вымени. Сергей хмыкает. За спиной чувствуется приближение человека. Уолтер?

— О, Плакса, ты с нашей кавалерией общаешься? Правильно, мы тут все братья. Братья, и будем друг за друга держаться! Слава Сверхчеловеку! Никто не будет забыт! — заканчивает фразу кричалкой парень за спиной. Юра поворачивается к Сергею и делает умоляющее лицо, опуская уголки бровей вниз.

— Свобоша и чешть! Все будут шпашены пошле победы! — выдаёт Юра необходимый ответ с набитым ртом. Его глаза просят Сергея и его ветер ничего с ними не делать.

— Кстати, вы слышали, что сказал Дегтярёв? Что молчите? Не слышали? Вчера по главному каналу выдал. Да ладно! Быть не может. Сейчас тогда подавитесь со смеху! — продолжает парень за спиной. Юра утыкается в свою еду и поглощает её с удвоенной скоростью, всем своим видом показывая, что к стоящему сзади он никакого отношения не имеет.

Второй парень обозначается на боковом обзоре Сергея. Высокий, бритый, как все, с немного вытянутым лицом и огромным улыбчивым ртом. Чёртовы улыбки! В руке парень держит расползающийся бигхум. По скромному мнению Сергея, нормально откусить бигхум могут лишь бабуины, способные обхватить губами огромный апельсин. Но стоящий сзади человек справляется.

— Так вот. — Парень прерывается, откусывает кусок сэндвича и жуёт.

Жуёт, жуёт.

Глотает.

— Дегтярёв сегодня на главном распинался! — вновь со значением выдаёт парень. И снова откусывает. Все молча жуют вместе с ним. Парень за спиной глотает и продолжает: — Выдал, не, ну вы сейчас просто обделаетесь от смеха! — Прикасается ладонью к спине Сергея, наклоняется ближе и произносит доверительным тоном без грана извинения, при этом выдыхая горячий воздух прямо старику в ухо: — Простите, конечно, за мои ругательства. — Распрямляется, вновь откусывает кусок. Задумчиво жуёт. Проглатывает. — Нет, ну это просто что-то! — Начинает хихикать, не в силах удержаться от волнующей его шутки.

— Слушай, ты!.. — Сергей сдерживается, перебирая в голове несколько не делающих честь эпитетов. — Просто иди отсюда и поешь вон там где-нибудь.

— Да чего вы так, я же просто…

— Нет! Даже не начинай оправдываться, иначе, клянусь свободой, честью и Сверхчеловеком, я получу ещё один инфаркт за этот месяц.

— Ну ладно, я же не знал, что у вас тут своя, особенная атмосфера.

— Просто иди!

Высокий с бигхумом уходит.

Какое-то время Сергей с солдатом сидят молча. Минуты через три Юра начинает хмыкать и глупо извиваться, сдерживая смешки. От этого Сергею тоже становится смешно, но он прикладывает титанические усилия, чтобы себя не выдать.

— Извините, — наконец говорит Юрий серьёзным тоном, но, не сдержавшись, прыскает пережёванной едой. — Извините, — сокрушённо извиняется парень вновь.

— Да ладно… Попробуем ещё раз. Я Сергей. — Старик протягивает руку.

Юрий вытирает свою лапу с тонкой кистью и узловатыми пальцами о салфетку и жмет руку собеседнику.

— Приятно было познакомиться, Сергей. — Встаёт. Думает и зачем-то виновато добавляет: — А Плакса, ну это потому, что я вечно жалуюсь на то, что мне не нравится жестокость этой войны. Понимаете? Такой у меня взгляд. Мне даже приятно, — заканчивает он, но, словно застеснявшись, отворачивается и уходит.

Сергей даёт себе немного времени — позволить разойтись новым знакомым и не встретить ещё кого-то. Встаёт, выбрасывает остатки в биоблок (все обёртки от еды — органические), выходит в коридор. Через двадцать минут назначена общая церемония приветствия, было бы неплохо занять сидячее место. Да ещё и в туалет заскочить. А Юра ему понравился. Старик тихо смеётся.

Церемония заканчивается на удивление быстро — полчаса какой-то мужчина вещает про боевые заслуги и перспективы их базы. Речь предназначается явно для молодёжи — её тут большинство. Стоят, ловят каждое слово, разинув рты.

Старики отсиживаются на незамысловатых, но очень удобных стульях по краю просторного зала. По окончании церемонии какой-то громкий военный строит пареньков ровными рядами и уводит через дальнюю дверь. Старшему поколению объявляют отдых. Все нерешительно мнутся на стульях и только начинают потихоньку подниматься, как полный усатый мужчина (Сергей его запомнил по инциденту со стаканами) вскакивает:

— Мужики, предлагаю не расходиться, а для начала познакомиться. Всё-таки вместе служить.

Отвечает ему одобрительное ворчание, как у стаи ленивых собак в сиесту. Сергей размышляет, насколько некорректным будет сейчас встать и молча уйти. Зал оставляют последние представители обслуживающего персонала, и, кроме их компании будущих пилотов, никого не остаётся. В дверь нерешительно заглядывают ещё два каких-то старика лет за шестьдесят пять. Оба не очень высокие, тощие, в стандартной одежде станции. Судя по всему, они мялись возле входа в помещение всю церемонию. Чем ближе они подходят к группе, тем увереннее становятся. Старики из зала с интересом притихают. Сергей сидит немного в стороне и делает вид, будто ему неинтересно. Как-то он подустал за сегодня со всей этой беготнёй. Почитать бы какую-нибудь хорошую книгу.

Пришельцы представляются и начинают со всеми здороваться.

Сергей понимает, что чем больше будет знать про ситуацию, в которой оказался, тем лучше сможет её решить. Но всё его естество кричит, что это какие-то два дурачка. Больше всего негодования у старика вызывает рукопожатие одного из пришельцев.

— Ты ему руку тычешь, а он отводит свою назад, словно говорит — «посмотрите, у меня есть рука, вот она», и только потом жмёт, — тихо ворчит старик в своём углу. Сергей внутренне ругает себя за излишнее упорство и нелюдимость. В перерывах между внутренней борьбой он всё-таки слушает отголоски начинающегося разговора. Оказывается, это пара таких себе «старшекурсников». Находятся на базе месяца два, кое-что знают, и им просто не терпится кого-то поучить. «Наверно, весь порог перед дверью в зал оттоптали, пока церемонию выжидали», — злорадно думает Сергей.

Из их слов выходит, что для стариков тут что-то вроде университета. Какие-то занятия, пары, расписания и процедуры. Четыре раза в неделю — специализированная физкультура. А вот молодёжи устраивают настоящую муштру — у них это уже начало войны. Атмосфера совместно пройденных жестоких тренировок должна сплавить их в крепкий кулак человеческой ярости.

Новички накидываются на двух пришедших с вопросами. Ответы и описание повседневной жизни на базе выглядят не слишком суровыми, а потому успокаивают. К сожалению, на многие вопросы «старшекурсники» дать ответов так и не могут. Видимо, сказываются лишь два месяца на базе. В погоне за спокойствием новички продолжают спрашивать одно и то же снова и снова. Когда истории начинают идти по третьему кругу, Сергей встаёт и тихо удаляется в коридор.

По пустынным переходам старик возвращается в свою белую комнату. За спиной мягко задвигаются двери, напоминающие собой затягивающиеся шторы. Пустота и стены. Зачем он здесь? Зачем ему это всё? Не так много радостей осталось на веку. Семья — вот единственный смысл жизни.

Он садится на кровать, с удовольствием скидывает мягкую обувь. Вытягивает ноги. Блаженная дрожь. Сергей чувствует себя лишним уже давно. Ему всё скучно, и он не приветствует почти ничего из окружающей его действительности.

Влачится сквозь жизнь в ожидании крошечной подачки счастья в виде непутёвого сына и его семьи. Сергею кажется, что сегодняшний день никак не приближает его к этим крохам. Он словно падает в чёрную пустоту войны.

«Война, — думает старик. — Только мальчишки могут услышать в этом страшном слове хоть каплю романтики». Сергей ерошит тонкие свисающие волосы. Безнадёжно вздыхает в выглаженном одиночестве помещения.

Всё переменилось в секунду, словно кто-то невидимый щёлкнул пальцами. Но нужно собраться, идти дальше. Старик думает, что какие-то люди хотят изменить привычное течение жизни, а его затянуло в их глобальную идею.

— Знаешь, на что это похоже? — привыкший к одиночеству, бормочет он в пустоту. — На то, как рыба бесполезно бьётся на берегу. Смотря на это, понимаешь, что ни черта у них не выйдет. — Замолкает. — Мне сложно без тебя. — Смотрит вверх. Встаёт, опираясь на эту привычную в последние годы тоску, словно на костыль, и идёт в душ. «Да, ничего не изменится», — вновь повторяет про себя мысль старик.

***

Более чем в семистах километрах от базы Авадон спустя сто три года.

Рваные, словно нарисованные тушью облака. Ошмётки и крупные куски на неестественно жёлтом фоне. Бесконечный горизонт, уходящий в небо. Под небом дорога. Скоро наступит ночь и раздавит жёлтые небеса в насыщенную темноту.

Над дорогой парит сооружение, похожее на вывернутый дом. Тут есть всё: гигантская батарея, шкаф, вырастающие из стены трубы и трепещущая на ветру плотная клеёнка, тумбы, пара табуретов, кровать, вереница пытающихся взмыть вверх сковородок… Сбоку виднеется что-то наподобие балкона с пластмассовым стулом, на котором сидит женщина. Всё это неперечисляемое барахло непостижимым образом держится одно за другое, а поверх ещё связано десятками верёвок, вместе превращаясь в однообразную массу. Такую же чёрную на фоне жёлтого.

Верёвки стягиваются к четырём горбатым старухам.

Выпученные глаза, защитные маски, жидкие пряди, ветер шевелит человеческие волосы. Прохладно.

Старухи неспешно тянут парящий дом по скупой линии дороги. Рядом со старухами молча идёт Александр. Сегодня ему достался лёгкий участок пути.

Минут через десять процессия добредает до безлистого деревца. Чёрное, как и всё вокруг. Под деревом сидит пожилой человек с огромной лысой головой. Голова занимает почти четверть его худого тела. Очень круглая, она напоминает пережатый воздушный шар. Морщинистые веки опущены, создаётся впечатление, будто мужчина спит. Низ лица закрыт плотной защитной повязкой.

По левую руку от мужчины стоит несколько неразборчиво намазанных холстов цвета хаки, закрытых мутной клеёнкой. По другую руку — то самое деревце. С деревца свисают ящерицы.

Сушатся в порядке от самой большой к самой мелкой.

Александр свистом останавливает дом и подходит к большеголовому. Старухи, безумно смотря вперёд, переминаются и шамкают пустыми ртами под повязками.

Александр достаёт немного соли, молча расплачивается. Не открывая глаз, мужчина следит за размерами бартера, забирает и прячет его куда-то к себе на грудь. Специальной палкой с крюком ловко снимает самую мелкую ящерицу, отдаёт.

Порыв ветра в чёрно-жёлтой пустыне, одна из старух кашляет.

Александр кивает круглоголовому и возвращается обратно на дорогу. Свистом запускает свой странный дилижанс. День становится лучше. Александр достаёт из-за пазухи кулёк, отрывает голову ящерице, оставляя рваные края чешуи. Воздух наполняется вкусным запахом дохлятины. Александр ловко, избегая прикасаться к открывшейся плоти пальцами, очищает ящерицу от кожи, параллельно заворачивая её в полиэтилен. Закончив, приподнимает свою защитную маску, откусывает сушёный кусок, тщательно жуёт.

Идут сквозь чёрный пейзаж.

***

База Авадон и Сергей.

— Давай быстрее, а то опоздаем. — Уолтер сонно облокачивается на дверной проём. Если задуматься, кроме англичанина и Юры, Сергей тут ни с кем близко не общается. Но Уолтер вроде ничего, и работы с ним сдавать будет спокойней и удобней.

— Ничего, подождут. Если что — скажешь, что я торчал в туалете. — Сергей неслушающимися пальцами натягивает обувь. На самом деле он просто проспал, поскольку сегодня расписание без утренних «танцев» — так старик называет необычные занятия по физической культуре, с которых обычно начинается день. Большую часть времени они там что-то разминают, перешагивают с места на место и пытаются найти всякие важные точки на теле. Их тренер, Терещенко, — здоровый мужик с кучей дополнительных биомодификаций, двигается как заправская балерина и обладает спокойствием какого-то мшистого валуна.

Сергею стыдно себе признаваться, но эти занятия — его любимые. С определённого момента они стали приносить старику некое кратковременное равновесие в перевернувшейся жизни. Пару раз он даже пытался практиковать что-то один в своей белой комнатке. Конечно, несмотря на все стимуляторы, принимаемые перед тренировками, он не может ощутить ни полей, ни волшебной энергии, которая якобы должна циркулировать по всему его телу. Но та тишина, то спокойствие, которые они воздвигают на короткое время, ценнее всего остального в разы.

— Крест принял? — с лёгкой завистью спрашивает Уолтер, словно смакуя эту мысль.

— Принял, принял. — Сергей давно понял, что у всего старшего поколения уже развилась неплохая такая зависимость от этих крошечных штуковин. Кратковременное ощущение невероятной бодрости или… даже, можно сказать, молодости очень подкупает. Он сам с нетерпением хватает чёрный бокс каждое утро и каждый вечер. Причём все старики уже убедились, что лучше приём этой дряни не пропускать. А мифическое пси-излучение, о котором Сергея предупреждала Надя, очень даже присутствует и весьма способно влиять на окружающих. Тот самый старик с большим носом, что в первый день разливал свою мочу по чужим стаканчикам, отказался от препарата. Требовал, бедняга, чтобы ему срочно дали доступ к общему терминалу. У него какие-то финансы прогорают. Надо их вернуть на счёт. В целом — тянет его жизнь, оставленная за базой. Куратор пообещал решить этот вопрос в самое короткое время. Но мужик не успокоился — сказал, пока сам не убедится, что с финансами всё хорошо, ничего принимать не будет. Все ждали санкций, сплетничали о ситуации целую неделю. А руководство ничего не делало.

Сначала носатый стал просто пованивать, затем вонь стала невыносимой, а день на седьмой какая-то слизь и пятна пошли по телу. Мерзость, одним словом. Тогда он быстренько вернулся к крестам сам, даже упрашивать не пришлось.

Сергей тоже пристально следил за всей этой ситуацией и для себя с некой отстранённой безнадёжностью отметил, что увидеться с родными будет ещё сложнее, чем он думал.

Старик с хрустом распрямляет свою мощную спину. Переживания на второй план, сейчас важно двигаться, ища любые пути и возможности. Сергей изо всех сил старается на этих безумных занятиях, но до лучших студентов ему явно далеко. Им, судя по всему, нравится, и они умеют учить то новое, что даёт им Авадон.

А у Сергея, видимо, просто душа не лежит, вот и весь секрет. Отторгает со злостью любую преподаваемую информацию. Но старик до скрежета в зубах штудирует записи лекций в терминале, пока всё выученное не расплывается в эфемерный кисель, путаясь и заставляя сжимать кулаки.

Хуже всего Сергею даётся работа с интуицией, а это один из основных предметов. С профессором, да и просто с практикующим телепатом Паничем они занимаются такой ахинеей, которую вызубрить невозможно. Студенты постоянно что-то визуализируют; пытаются отгадать, что написано на бумажках, пытаются релаксировать и «зовут внутреннюю память». А ведь совсем скоро экзамены для перевода на следующий этап.

Сергей уже замусолил свой набор карт для домашней работы — десять разных изображений с одинаковой рубашкой. Как говорит Панич, по теории вероятности угадать одну из них — десять процентов. Это значит, что если ты угадываешь чаще, чем один раз из десяти попыток, то твоя интуиция «плюс». А если угадываешь реже, то «минус». У Сергея интуиция минус два, это примерно одна отгаданная карточка из двенадцати.

Он бы не верил во всю эту херню, но вот тот же Уолтер угадывает одну из семи. Панич говорит, что Сергей сильно старается, прикладывает к процессу отгадывания логику и математику. Что ему нужно просто улучшить свой личный результат, а не гнаться за другими. Но Сергей знает: ему нужно быть лучшим во всём или хотя бы одним из лучших. Только так он получит возможность увидеть родных. Или пока только так.

Панич явно понимает его эмоции и относится к ним странно, словно раскачивая лодку. Он то подбадривает, выражая сочувствие теми словами, которые даже сам Сергей себе не может сказать, то посмеивается, провоцируя жуткую злость или уныние. Чёртов мозгокоп, дёргает за ниточки, словно марионетку, направляя в нужные стороны.

Сергей с шарканьем выскакивает за Уолтером в коридор. Чего таить, база значительно улучшила их здоровье. Расскажи кому-то — не поверят, что такое возможно. Старики быстрым шагом с перебежками двигаются на лабораторную по теории пси-полей.

Сергей пытается прокручивать в голове последние задачки по движению пситона в перекрещённом пси-поле, но бег сбивает концентрацию, и старик бросает эту затею.

Запыхавшись, они стучат и с извинениями заходят в кабинет. Обширное помещение со множеством считывающих аппаратов и одним мощным ментальным биоагрегатом посреди комнаты — закрытым генератором пси-поля. Множество питающих трубок, похожих на едва пульсирующий кишечник, зубчатые шланги и какие-то капилляры с псевдокровью.

На занятиях старики обычно прогоняют разные варианты перекрытия полей и движения конкретной частицы — пситона — под их воздействием.

Сергей, в принципе, не понимает, как это поможет им воевать, но он много чего не понимает в том, что с ними тут делают. Им сказали, что это базовый курс пси-полей; что они должны его прослушать и сдать. Удовлетворительного балла достаточно. Панич как-то обмолвился, что готовят не их самих, а их подсознание к предстоящему. А оно, дескать, всё помнит. Сергей, конечно, хочет закрыть предмет так хорошо, как только сможет. Поскольку его он способен (!) просто вызубрить.

По мнению Сергея, дисциплина «Теория пси-полей, базовый курс» на самом деле очень сложна. В задачах всё строится не на простых воздействиях, а на их вероятностях. Всё зыбко и неточно. Кроме того, пси-поля могут вытворять невероятные вещи, «завернувшись» определённым образом и достигнув некоторых пороговых значений энергии. Например, создать из ничего материю (отличную от поля) или её подобие. Это всё ещё бы ничего, но на сегодняшний день нет единой точной теории, описывающей поведение пситона при любом варианте перекрытия полей. И для разных ситуаций приходится применять теории разных авторов, наиболее достоверно описывающих поведение пситона в каждом конкретном случае. Что интересно — вся база теории пси-полей строится на некой константе (константе Нуйя, или, как её ещё называют, божественной константе), существование которой пока никто не может обосновать. Более того, все современные доказательства приводят к тому, что эта константа даже противоречит существованию Вселенной. Как сказал молодой преподаватель Кацман (чернявый еврей с внушительной бородой и добрым сердцем), «чтобы вам объяснить самый простой вариант — если мы представим, что константа Нуйя действительно существует и её применение справедливо, то Вселенная должна просто схлопнуться в точку, тем не менее она существует». Сергей так и не понял, что «тем не менее существует», константа или Вселенная, но смысл уловил.

А ещё Кацман постоянно утешает стариков, говоря, что базовый курс пси-полей довольно прост. Что будто бы он словно азбука по сравнению с настоящей теорией, в ней, дескать, уже большую роль играет интуиция и, если хотите, ментальные способности учёного. Где это видано в точных науках? Сергей не может понять. И что, приноровившись, решая постоянно задачки, проверяя их верность на генераторе поля, старики смогут всё «щёлкать, как семечки». Но Сергей не настолько в себе уверен.

Они с Уолтером проскальзывают на удобные, обтекаемые стулья заднего ряда. Кацман игнорирует их опоздание, принимая лабораторные у второй группы. За его столом сидят носатый (Евгений, или Евгенич, как его тут прозвали) и толстый «морж» с усами (Николай Иванович). Согнулись над своими терминалами. Николай Иванович, красный как рак, видимо, пытается найти наибольшую вероятность движения пситона в представленной на экране задаче. А Евгенич втолковывает Кацману своё понимание теории сверхнизких уровней Берзиньш — Йовович. Преподаватель вдумчиво кивает. Сергею становится немного не по себе. Вечно эти сдачи поднимают ему нервы. Как бы не получить второй инфаркт! Хотя база Авадон — самое безопасное место от любого инфаркта. Уолтер толкает Сергея в плечо.

— Ты чего задумался, давай повторяй! — И сразу громким шёпотом продолжает: — Ты помнишь теорию Берзиньш — Йовович?

— Это там, где этот хрентон описывает кулич?

— Чего? Какой кулич? Соберись! Вечно ты, когда нервничаешь, начинаешь шутить и ругаться!

— Да я всегда ругаюсь и шучу.

— Ты опять за своё! Помоги же, прошу тебя по-человечески, — змеёй шипит на него Уолтер. Вот странный парень, такой головастый, а как сдача — всё у него вылетает из-за нервов.

— Ладно-ладно, что ты сразу. — Сергей на секунду прикрывает глаза, вспоминая. — Теория Берзиньш — Йовович гласит, что при уровнях Нуйя девять и ниже для стандартных пересечений поведение пситона можно описать по формуле. — Сергей переключает экран на текстовый формат и выписывает для Уолтера формулу. — Где и — это уровень Нуйя; а, бэ, цэ и так далее — это тип пересечения поля. Э — уровень энергии, приложенной полем, икс, игрек, зед и прочая ахинея — это формулы, описывающие пересекающиеся поля. Запомнил? Обычно все вводные он даёт. — Сергей бросает взгляд исподлобья на Кацмана. — Вобьёшь всю ахинею в учебный модуль, терминал сам тебе посчитает. — Сергей переносит написанную формулу в математический модуль, наугад вбивает значения и трясёт перед Уолтером рисунком поведения пситона в шести необходимых измерениях, разбитых на отдельные графики для нормального восприятия человеческим взглядом. — Всё просто, — усмехнувшись, повторяет он любимую фразу-паразит Кацмана, которая уже стала знаковой шуткой предмета.

— Да уж, всё просто с этими формулами. — Уолтер бегло усмехается, но копирует формулу себе на терминал и всматривается в неё с чудовищными морщинами на лбу.

— Всё это есть в лекции, вбей в поиск.

— Мне нужно человеческим языком.

— Да не спросит он у нас то же самое!

— Может и спросить, у него знаешь как мозги закручены с этими пситонами? Как этот твой кулич.

Евгенич и пунцовый Николай Иванович встают со стульев перед столом. Все находящиеся в помещении начинают бегло шарить друг по другу глазами. Кто пойдёт? «Старость — второе детство», — усмехается про себя Сергей.

— Ну что, пойдём? Чего ждать-то?

— Нет, куда ты ломишься! — очень громко шипит в ответ Уолтер. — Дай я повторю теперь!

Мимо проходят «морж» с носатым.

— Ну что, как? — всё так же невероятно громко шепчет Уолтер проходящим. Евгенич останавливается, Николай Иванович тяжёлой походкой проходит мимо. Сергей чувствует, как немного сотрясается стол от его грузной поступи.

— Ну, я закрыл на «D». А Николая Ивановича отправил во вторник пересдавать. — Евгенич радостно трубит слова в крупный нос. Он не против поболтать, но Сергей с Уолтером заняты.

— Так это же перед самыми экзаменами? Так и отправил? — Кажется, Уолтер начинает вдаваться в лёгкую панику.

— Пошли и мы сдадим.

— Да подожди!

Всё это занимает около полуминуты, и всё это время Кацман продолжает поиск желающих. Но инициатива в принципе отсутствует.

— Ну что, никто не хочет? Давайте тогда вы, как опоздавшие. Пойдёте? — лояльно спрашивает он Уолтера с Сергеем, по большому счёту не давая выбора.

— Всё из-за тебя! — плюётся Уолтер. Сергей даже несколько веселится от такой эмоциональности товарища.

Подходят и усаживаются перед столом Кацмана. Лёгкий мандраж Сергея тут же проходит.

— Ну что, всё выучили? — добродушно спрашивает парень.

— Вроде всё, — отвечает Сергей. Уолтер панически молчит, вращая глазами.

— Ну что, товарищ Литтл, нарисуйте мне наиболее вероятное движение пситона вот в таком поле. — Кацман чертит на своём терминале, передавая изображение в математический модуль Уолтера. — Так, пситон движется вот отсюда. А тут у нас второе поле, видите, какие я вам фигурки Лиссажу нарисовал? А вот начальные значения, вот числа элементов поля, так. Что, сложно? — Парень мерит старика взглядом и, видимо, сжалившись, продолжает: — А знаете, нарисуйте мне его движение только в пси-плоскости игрек, остальное там элементарно. А тут — с подковыркой! — с энтузиазмом заканчивает Кацман.

Уолтер бросает испепеляющий взгляд на Сергея и склоняется над терминалом.

— А вы, — парень с бородой поворачивается к Сергею, — что вы лучше всего знаете? А расскажите-ка мне теорию Альберта Абина.

Сквозь чистые стёкла аудиторию облизывают редкие солнечные переливы. Но их холодный свет всё же теплее, чем слабое, больничное освещение комнаты. Увлечённый их красотой, Сергей пытается срочно собрать мысли воедино.

— Теория Альберта Абина способна описывать поведение пситона в пульсирующих полях. Вернее, она наиболее точно описывает поведение пситона в пульсирующих пси-полях на сегодняшний день. Теория была прорывом своего времени. Абин предположил, что Бога нет, и строил свои исследования исходя из этого. Что было сложно воспринято научным сообществом того времени, поскольку мы уже открыли Путь. Абин подвергался насмешкам и потерял источники финансирования своих исследований. Никто не мог понять, как можно взять в основу подобное, имея прямое доказательство существования Бога.

— Так, и как же Абин обосновал найденный Путь и ангелов?

— Абин до конца жизни был убеждён, что человечество нашло некую психологическую плоскость, воплощающую прямые ожидания того, кто эту плоскость впервые посетил. По его мнению, если бы Сергей Юриев был менее набожным человеком, то мы бы могли сейчас сражаться за иные блага.

— Да, он считал, что в некотором смысле это как поймать радиоволну. Абин предположил, что мы поймали «волну» Юриева и подпитываем её своей верой. Тем не менее всей веры человечества не хватает, чтобы оживить такое сверхпонятие, как Бог. Абин оставил людей одних, воюющих со своими личными фантазиями. Впрочем, согласно его теории, если мы победим, блага будут весьма реальными. Поскольку мы верим в них. Альбин до конца жизни пытался поймать другую волну, пробуя отправить на Путь свободную от влияния остальных людей личность. Но успеха так и не добился. И как же он выразил свою теорию формулой?

Сергей записывает на терминале формулу.

— Верно. Ну и хорошо, даже запомнили подробности истории.

— Повезло — интересная теория.

— Это верно. Если будет не лень, можете на досуге почитать теорию Норберта Байера. Тоже очень интересная теория, но, к сожалению, не получившая подтверждения. — Кацман, задумываясь на секунду, усмехается. — Хорошо. Это хорошо.

А затем, словно включившись, вопросительно оборачивается к Уолтеру:

— Так, а что у вас с задачкой? А, молодой человек?

— Дайте ещё немного времени. Тут осталось нарисовать лишь три проекции — и всё.

— Вы, главное, игрек-проекцию нарисуйте. Её, родимую. А остальное не так важно.

Сергей косит глазом и видит, что игрек-проекции у Уолтера как раз и не хватает. Старик корпит над ней, но, видно, не может сделать окончательный выбор.

— А вы, как у вас с задачами? — Кацман вопросительно, с интересом смотрит на Сергея.

— Да вроде нормально.

— Это хорошо, сможете решить во-о-от такое?

Парень тянет «о», скидывая на терминал Сергея очередную геометрическую головоломку. Он готов вновь переключиться на Уолтера, когда Сергей спокойным голосом сообщает, подсознательно копируя интонации Кацмана:

— О, это довольно легко. В данном случае мы видим низкие начальные уровни, а значит, наилучшим вариантом для построения траектории будет теорема Берзиньш — Йовович. Вбиваем формулы влияющих полей. Однозначно заметно, что поле А заворачивает пситон по часовой стрелке. При этом поле Б имеет вектор движения вот сюда. — Сергей рисует стрелку. — Получаем спираль в нашем пространстве-времени и вот такую замкнутую грудь в пси-пространстве-времени. Терминал нам посчитает точную формулу, зная исходные значения энергии.

Уолтер пожирает Сергея глазами, полными непередаваемых эмоций. Сергей не может их расшифровать и отвечает внешне абсолютным спокойствием, но внутренне ликует от ощущения, что эту лабораторную закрыть получится.

Кацман весело смеётся.

— Да, похоже на правду. Очень хорошо. Есть ещё нюанс: если поле А будет иметь начальные значения выше вот этого значения, видите, что будет? — Парень чертит курсором вокруг формулы Сергея.

— Да, эта часть уравнения превратится в единицу.

— Именно, и тогда, кроме спирали, на графике появятся вот такие ровные участки, видите? При этом, ахахах, «грудь», как вы изволили выразиться, в пси-времени-пространстве — не изменится.

Всё это время Уолтер сидит, вытаращив глаза на Сергея, вместо того чтобы корпеть над своим заданием.

— А вы что же? — Игнорируя мимику старика, Кацман оборачивается к Уолтеру. Без разрешения подгружает результаты к себе на терминал и начинает их перебирать.

— Так, да, это хорошо, и это, и тут. Нет, ну подумайте, разве так оно будет двигаться? Посмотрите сами и исправьте. Представьте, что вы смотрите на пситон с вершины плоскости игрек-пси. Как пситон полетит наиболее вероятным образом? А?

Сергей делает вид, что очень внимательно изучает изыскания на терминале товарища, но на самом деле его мысли уже намного дальше. Он радуется, что освободился раньше первой половины этой пары и у него в запасе ещё куча времени. Хватит, чтобы позавтракать, плюс впереди ещё только одна пара, да и та «по телевизору» (как престарелые студенты её прозвали). Ещё один предмет, по которому ничего не выучишь, зато и сдавать ничего не придётся. Пока Сергей предаётся грезам, Уолтер с Кацманом, наконец, домучивают задачу.

— Я вижу, что вы всё это понимаете, это хорошо. Только очень уж спешите да сбиваетесь. Это вы зря, — сокрушается молодой человек.

— Да-да, я всё это учил, просто как приду — разнервничаюсь, и всё вылетает из головы! Я помню, это же теорема К. Вот тут, в конце, ещё будет идти пситон по прямой, — горячо поддакивает преподавателю старик.

— Нет-нет, постойте. — Уже готовый ставить оценки Кацман забирает терминал и начинает разъяснять Уолтеру: — Тут не будет прямой, прямая получится, только если вот эти начальные условия будут одинаковыми. Видите почему?

— Ну да, не по прямой, а по дуге пойдёт, по синусоиде!

— Нет-нет, синусоиды тут вообще быть не может. Пото-о-ому, что поле бэ-э-э… какое? — Кацман жаждет окончания предложения от Уолтера. Тот пыхтит и торопится, выкидывая какие-то сбивчивые воспоминания из теории, чем делает себе ещё хуже. Сергея это всё достаёт, и он тычет Уолтера под столом ногой. Англичанин синеет (он ему что, больную мозоль задел?) и, наконец, замолкает. Кацман всё-таки выводит приятелям оценки. Уолтер получает обычное «сдано», а Сергей — «А».

— Ну что? Ну как? — накидываются на уходящих от стола Уолтера и Сергея остальные.

— Закрыли, — просто отрезает Сергей.

— ТЫ! Счастливчик чёртов! Перед лабораторной повторили случайно теорему Берзиньш — Йовович. И тут она тебе попадается! Я тебя ненавижу! Ну почему мне попались эти хреновые пересекающиеся поля класса И? Класс И, ты вообще знаешь, что это такое?! Посмотрите на него! Он ещё улыбается! Нет, ты чёртов счастливчик!

— Там ещё нужно было понять, что именно эту теорему следует применить.

— Понять! Понять? Хочешь, чтобы тебе ЭТО попалось! — Уолтер трясёт своим терминалом со следами недавней сдачи. — Там всё… надо было понять! Каждую завитушку. А этому! Ты хоть бы не улыбался! Я тебя удушить готов!

— Прости, ты просто очень уморительно сердишься.

— Уморительно! Ну гад! Вот если бы ты не веселился, я, может быть, и был бы спокоен. — Идём поедим! Да уж, мне теперь просто необходимо поесть!

— Чего ты злишься? Ты же сдал. Да и вон по интуиции у тебя всё намного лучше.

— Да уж, лучше, — слегка успокаивается Уолтер. — Просто рожа твоя довольная. Нет, ну какой счастливчик, — уже спокойней и даже с юмором сокрушается Уолтер. — Сейчас закажу себе их крылья и суперострый соус. Чтобы жгло! А потом заем всё мороженым. А что у нас следующей парой?

— «Телевизор».

— А, «телевизор», вообще легко.

Старики направляются к пищеблоку. Вместе с ними вниз тянутся солдаты. У тех какой-то очередной приём пищи.

— Что, эти тоже с нами? — Уолтер недолюбливает шумную молодую компанию. — Жрут, как средняя семья мамонтов.

Сергей и Уолтер спускаются по эскалатору и покидают правое крыло корпуса. Вскоре старики ощущают традиционный аромат заведений быстрого питания. У Сергея бурчит в животе.

— Что, зацепило? Все запахи стандартизированы. Я тебе говорю, как человек, который с подачей информации работал. Конечно, у каждого заведения свои нюансы. Но определённый набор веществ и их пропорции всегда должны сохраняться. Это чтобы при необходимости у тебя всегда можно было вызывать голод. Понимаешь? Ты чувствуешь… это — и всё, голод. Заговор! — Уолтер поднимает указательный палец.

В пищеблоке намечается толпа. Всему виной архаизм в виде девушек, принимающих заказы. Информационная эпоха избавила человечество от множества нелепых для «сегодня» посредников — людей, водящих за других машины; продавцов в супермаркетах и так далее, включая молодёжь, когда-то принимавшую у вас заказы в забегаловках. Но Авадон замысловато бравирует симпатичными девушками в одинаковой форме, получающими заказы у очереди посетителей, словно столетия назад.

Старики спешат получить свои порции и быстрее занять сидячие места. Им и так их уступят, если придётся, но обычно этот процесс протекает крайне неловко.

Шумная очередь из мальчишек в майках обсуждает утренний кросс, а особые счастливчики — прохождение полосы препятствий в распятиях. Сергей, наконец, дожидается, когда стоящая впереди спина освобождает внимание девушки, и заглядывает в терминал, ограждённый чёрными стенками. После вчерашнего «телевизора» на экране всё проносится медленнее обычного, предоставляя возможность рассмотреть пару образов счастливых людей, окружающих кого-то, подозрительно похожего на Сергея. Образы приносят лёгкую тошноту, и старик возвращается в реальный мир. Трясёт головой. Молодая девочка, поторапливаемая напирающими сзади солдатами, недовольно смотрит на медленного клиента.

— Кашу, шеф-салат и чай с пончиком, — заказывает Сергей.

— Чай средний?

— Да.

— Ваш заказ — каша, шеф-салат и средний чай.

— Верно.

Сергей забирает поднос. Дожидается сбоку Уолтера, и они вместе отправляются рыскать в поисках свободных стульев.

Из зала поднимается мощное предплечье с тонкой кистью — Юрий. Уолтер недолюбливает даже его, но всё же общество Плаксы он готов терпеть.

— Вот же ж дебильные клички они друг другу дают! — шипит Уолтер. — Нельзя просто по имени обращаться?

— Что-то ты сильно разогнался ещё с утра. Остынь, это обычные позывные. Играющие в войну постоянно таким страдали.

Старики подбираются к паре длинных диванчиков вокруг большого стола.

— А я вас сразу приметил и место занял. — Юра радостно улыбается. Сергею приятно его видеть.

— Спасибо, — благодарит Сергей.

Старики ставят подносы и жмут солдату лапу. Уолтер, кажется, добреет, получив неплохие места для завтрака.

— Ты с кросса или с препятствий? — Сергей распаковывает одноразовую ложку из прозрачного биопластика и выбрасывает упаковку в смачно отзывающийся утилизатор.

— С препятствий! — Юрий гордо демонстрирует ряд белоснежных зубов и обращает внимание стариков на свежие повязки на запястьях. — У меня неплохо получается водить. Даже в пример поставили.

— Поздравляю, значит, умрёшь одним из первых. — Сергей нарочно сбивает задорный пыл с мальчишки. Тот делает успехи, и старик очень боится, что его приятеля в ближайшее время перекинут на фронт.

Юрий виновато пожимает плечами.

— Посмотрим, как оно будет. До профессионала мне всё равно ещё очень далеко.

— Я бы на твоём месте уже давно себе что-то сломал да откосил на месяц-другой.

— Вы на моём месте и ничего не ломаете.

— Это потому что твои командующие знают, за что хватать.

Пару минут едят молча.

— Ладно, не обижайся, я за тебя переживаю. Молодой, здоровый как бык, да тупой, как этот пластиковый стол. — Сергей стучит по поверхности ложкой. — Я же тебя насквозь вижу. Пойдёшь на передовую, споткнёшься и умрёшь.

Юра легко смеётся.

— Какой уж есть. Не волнуйтесь, я за себя смогу постоять. Да и IQ у меня порядка ста тридцати восьми, не такой я и глупый.

— Ты мне тут своим IQ не маши. Не его величина мужчину определяет, а размер другого органа. Как же, постоит он за себя! У вас есть ангелология? Читали про столб Михаила? В скольких километрах там сожгло всё, так что даже пыли от ваших дурацких крестиков не осталось? Вот так — сидишь ты в сортире, и бац — всё, нет тебя. Неважно, что ты умеешь. Это один из настоящих ужасов войны — безысходность. Ты вроде умный парень, подумай.

— Да с чего мне там в сортире сидеть? И вы же только что говорили, что я тупой. А теперь уже снова умный. — Юрий опять радостно смеётся.

— Конечно, тупой. А ты думаешь, так не бывает? Вроде умный, но тупой? — Сергей щурится. — Вот ты явно из таких! — Старик грозит ему пластиковой ложкой, норовя ударить по лбу.

— Эй, вы меня так убьёте. Я уже дышать не могу! — задыхаясь от смеха, парень легко уворачивается от выпадов старика.

— Врача! Врача! Тут человеку плохо! Дайте ему отгул! — неистово орёт Сергей, всё так же пытаясь попасть Юрию в лоб ложкой. Все бросают взгляд, но, видя, что это опять умалишённые старики, возвращаются к своей еде.

— Тише, тише. Что-то вы сегодня разбушевались, — со смехом машет ладонью Юрий.

— Это всё он. — Сергей слегка бьёт Уолтера ложкой по лбу. Тот немного давится от неожиданности. Его поднос полон псевдокрыльев и острого соуса. На десерт стоит обещанное мороженое в стаканчике с ложкой. — Завёл меня с утра!

— А что я? Это ты счастливчик! — уставив в Юру красный от соуса кусок крыла, Уолтер начинает рассказывать про невероятные приключения подлого и удачливого Сергея на их утренней лабораторной по теории пси-полей. Юра заливисто и по-доброму хохочет, слушая всё более гневный рассказ. К концу раскрасневшийся Уолтер почти достигает утреннего состояния злости. Теперь похохатывает уже и Сергей.

Пока Уолтер распинается, Плакса приканчивает свою гигантскую порцию, вытирает руки горячей салфеткой и скидывает накопившиеся обёртки и остатки в жёлтый утилизатор. Пару секунд парень сидит, наслаждаясь перевариванием и наблюдая процесс поедания пищи старшими сослуживцами.

— Что загрустил? — интересуется Сергей. — Что у тебя дальше?

— У меня час перерыва, а затем три часа сна.

— Едите и спите, словно дети малые, — жуя, комментирует Уолтер.

— Нам нужно быстро восстанавливаться после всех нагрузок. Потом у нас физуха. Кстати, слышали последние новости? Наши таки дошли до Фисона и укрепляются. Все только об этом и гудят.

— Дорого нам это обошлось? — мрачно спрашивает Сергей.

— Не знаю, пока точных чисел не сообщают. Все трубят только об очередной героической победе. Что-то их многовато у нас последнее время. Как думаете, пропаганда или у нас правда всё стало лучше?

— Думаю, доля пропаганды точно присутствует, — уверенно заявляет Уолтер.

— Чёрт его разберёт. Может, люди уже так удачно поставили на поток производство таких дураков, как мы все тут, что действительно стали чаще побеждать, — традиционно мрачно вставляет свою ремарку Сергей.

— Да, нам бы всю землю Хавила добрать, может, тогда и легче станет, — произносит Юрий, задумчиво рассматривая мучающегося с крыльями англичанина.

— Кстати, вас не удивляет, что мы уже множество раз встречали ангелов, но ни разу не встречали ни демонов, ни самого Бога? — Уолтер с интересом смотрит на съедобную кость псевдокрыла, словно задавая этот вопрос ей. — Вот это я считаю странным. Может, мы доиграемся до того, что Господь вмешается в ситуацию, и получим по полной.

— Альберт Абин тебе бы с радостью объяснил, в чём причина, — шутит Сергей.

— А этот всё своей учёностью помахивает! — огрызается Уолтер.

— Кто? — переспрашивает Плакса, не имеющий в программе курса пси-полей.

— Один учёный, который построил свою теорию на том, что Бога нет. А люди якобы создали новую психологическую плоскость сами, настроив её под предпочтения конкретного человека — Юриева. Мол, тот хотел найти рай, вот мы его и нашли. И каждое наше открытие Пути — это не такая себе дыра между мирами, а процесс использования общего пси-поля человечества для создания куска этого самого рая. А поскольку даже всей энергии пси-поля человечества недостаточно для создания такого сверхпонятия, как Бог, мы и не можем его встретить. Вот вылезет с Пути что-то в наш мир, тогда мы наплачемся!

— И как его теория? Работает? — с пугливым интересом уточняет Юрий.

— Работает, да только в некоторых узких моментах. Так что он промахнулся где-то.

Юрий как-то грустно задумывается, а затем произносит:

— Отец всегда злился, когда говорил на подобные темы. У него была собственная идея. И он её постоянно повторял — утром воскресенья нам или когда приходили какие-то новые знакомые или его старые друзья. Те уже и слышать её не могли. Теория состояла в следующем: видимо, когда-то отец увидел по терминалу большой пруд для выращивания рыбы. Хотя, судя по его описанию, это, скорее, был переполненный водоём. Когда сотрудник приходил кормить рыб, сотни, а может, и тысячи ртов поднимались над водой и пожирали те килограммы питательной крошки, которые тот рассеивал. Рыбу растили в тесноте, но в сытости. Кто-то из рыб недоедал, кто-то имел более комфортное место. Но все скопом — они росли и всё больше заполняли водоём. Рыба своими рыбьими мозгами не могла, конечно, осмыслить происходящего. Она думала, что всё двигается так, как двигалось всю её жизнь: плаваешь в заполненном водоёме, иногда питаешься, снова плаваешь.

Она не знала, что в один критический день она ВСЯ погибнет — человек заберёт её себе в пищу. Для того, собственно, и откармливалась.

Отец говорил, что именно так и поступает Бог. Он создаёт водоём — территорию, в которой растит себе души. Те души, которые ему подходят. Неугодные отсеиваются. А всё сознание человеческое, его опыт в этом мире, его тело, старость и боль — это всё сор. Всё пойдёт на убой. Будет нещадно уничтожено за ненадобностью Богу, оставляя лишь очищенный дух.

— Интересно, — задумчиво говорит Сергей, чтобы хоть что-то ответить. Он впитывает ту эмоциональную тоску, с которой Юра рассказывает про своего отца. Не зря всё-таки парня Плаксой назвали. И чему он так сопереживает?

— А я считаю иначе. Мне всегда всё представлялось так: чем «выше» мы смотрим, тем меньшим смыслом всё обладает, — присоединяется к рассуждениям Уолтер. — С точки зрения Вселенной всё бессмысленно — все наши поступки и потуги. Меньше, чем пыль. Даже человеческая раса с позиции Вселенной бессмысленная. НО! Сама Вселенная — бесконечное количество раз обновлённая или имеющая бесконечность своих вариаций — тоже бессмысленная в глазах этой бесконечности. Погибнет один Универсум, но останется ещё бесконечность минус один Универсум. А теперь поднимемся ещё выше — это Бог. Он выше всего, и, глядя на всё протекающее под ним, понимаешь: ты бессмыслен перед его взором, твои поступки ровным счётом ничего не значат. Но тогда и для Бога ничего не имеет смысла! Понимаете? Как же он тогда существует? Во-первых, это нечто не нашего понимания, и, может, оно уже много лет как сошло с ума. Если этот термин применим. Во-вторых, представим такую высоту вновь. Что тогда имеет смысл для нас, червей, ползающих по дну? Тянуться к вершине бесполезно. И смысл приобретают лишь сама наша жизнь и её наполнение — только это. Само наше существование приобретает этот самый смысл — ты становишься просто обязан жить счастливо, да ещё и постараться устроить счастье самым дорогим из червей близких тебе. А теперь давайте снова вернёмся на высоту. Представь, что ты в бесконечности и можешь посмотреть смысл любого существа, любой расы, любого художника, любого поэта. Что бы ты делал? Я бы каждый момент смотрел, как цивилизация А ведёт эпическую и кровопролитную войну с цивилизацией Б, как пишется новый сонет, как живёт простой менеджер Джон. Каждый момент и всё одновременно. Понимаете? Потому что я такой большой, что иначе меня и не насытишь. Не имея смысла, я бы пересматривал и сопереживал тому, что делают они. Думаю, Бог питается нашим смыслом, этим сонмом огоньков у своих ног. Что, кстати, нисколько не противоречит теории твоего отца. — Уолтер указывает куриным крылом на Плаксу. — И это нечто, оно паразитирует на смысле. В таком случае молиться и всё прочее — вполне бесполезное занятие. Потому что текущий сложный момент своей жизни ты просто наполняешь такой сильной для тебя и такой частной для него — эмоцией. Эмоцией и смыслом. Нет плохих и хороших судеб, праведников и грешников, как нельзя сказать, какая пища лучше — сладкая или острая; хорошо, когда она разная. Ангелы и демоны — все в таком случае машины Господа. И, если следовать от большего к меньшему, всякое живое существо имеет такую же по значению душу, как и человек. Поскольку с позиции Господа их души одинаково ничтожны. Отсюда следует, что и неживое тоже имеет душу, свою историю существования. Крайне отличную от живого, но имеет. Поскольку человек с позиции Господа — такая же ничтожность, как и пылинка. С таким же успехом Бог может понаблюдать за её рождением, существованием в составе метеорита и гибелью в пламени термоядерной реакции. — Заканчивая и даже как-то немного театрально ликуя — то ли от смущения, то ли от эгоизма, Уолтер набрасывается на полностью холодную курицу.

Плакса чешет лапой затылок. Сергей молча присасывается к чаю и делает вид, что самое интересное находится в его тарелке. Вроде как так он и чувствует, но где-то внутри Уолтер всё-таки немного его сотряс, и, как ему видится, это всё выльется не сейчас, может, позже, но выльется во что-то сильное.

— А вы что думаете? — Плакса по-детски смотрит на Сергея.

— Я? — переспрашивает старик скорее чтобы выгадать время, чем чтобы вправду уточнить, к кому обращается парень. Сергей замолкает и зачем-то перекладывает салфетки Уолтера. Наконец его рот трескается:

— Ну, я про себя считаю, что Бог — он вроде как орган какой для Вселенной. То есть он от неё неотделим, более того, она без него существовать тоже не может. При этом он как бы не сознательный и не свободный в том смысле, в каком мы сознательны и свободны. Он привязан к своим функциям Бога — как, например, сердце, которое гонит кровь. И делает он это так же — не отдавая данному процессу своё сознание, а просто существуя сам по себе. При этом, может, он даже и мыслит только своими какими-то категориями. Прогоняет определённые категории клеток — нас — сквозь Вселенную, как сквозь тело. Иногда это может обернуться для нас благом, а иногда — трагедией.

— Да, прямо как сейчас, — с остекленевшим взглядом соглашается Юрий. Его прямо сотрясает от некой затаённой эмоции, что норовит вырваться и показаться близким людям. Но Юрий сдерживает её. — Ужасная война, — продолжает он. — Я не понимаю, почему ангелы отказываются от переговоров! Мы можем бесконечно себя оправдывать этим отказом, но это не делает их убийство чем-то правильным! Почему они это допускают? Мы же убиваем те святые существа, которые, по идее, должны нас беречь и помогать! А они — они просто бесцельно губят своих младших братьев! Он, — Юрий делает многозначительную паузу, — просто не может это знать и поощрять. Мы должны добраться прямо до Него и поговорить. Объяснить. А если не так — то всё зря, понимаете? Всё зря, — повторяет парень сам себе. — Ведь есть у нас хорошие люди, которых он может послушать? — В вопросе звучат надежда и скрытая просьба её подтвердить.

— Для своего гигантского IQ ты рассуждаешь слишком наивно. Мир — несправедливое место, в котором первыми гибнут достойные. И ты тише тут распинайся: услышат наши телепаты — мигом тебе мозги вправят. Будешь ночевать в кабинете «телевизора», — цинично разбивает все надежды Уолтер, допивая колу со льдом из закрытого стакана.

— А мне всё равно, какой мир! Главное — какой я, — с вызовом произносит Юрий, выпрямляя спину. — И я (!) считаю, что эта война такая же уродливая, как и любая другая!

Юрия по спине мощно шлёпает ладонь. Улыбчивый парень с огромным ртом — Антон. Тот, которого Сергей уже встречал в первый день знакомства с Плаксой. Это Антон незаметно подкрадывается и сочно хлопает сослуживца по плечу.

— Что, опять жалуешься? Наши вечно читают по громкоговорителю условия перемирия, только слушать эти петухи нас не хотят вообще. Наших сейчас под Фисоном знаешь как лупят? И никакой жалости там нет и в помине.

— Я не верю, что всё так просто, — спокойно парирует Юра.

— Пошли лучше за наш столик, посмотри, какие у нас прекрасные дамы. — Антон указывает на двух кураторов, которые несколько снисходительно и смущённо улыбаются, видя привлечённое к ним внимание. Тем временем Сергей прикладывает усилия, пытаясь понять, почему он воспринимает всё, что Антон произносит своим крупным ртом, как гадость.

— Смотри, какие симпатичные, они же тоже поля боевых действий. Тут нужно выиграть… и сразу отступить, подготовить, так сказать, пути отхода заранее. Ты понимаешь, да? — громко продолжает Антон, явно ориентируясь на свой столик. И, скорее всего, одним этим уже помышляет создать себе путь отхода. — А знаете, чему нас полезному учат? В прикладе плазмомёта Шестоковича есть специальные приспособления, чтобы его чистить. И доставать их нужно осторожно, этими пальцами нажимаешь, и они выпадают. Понимаете, о чём я, да? — Антон сгибает средний и безымянный пальцы и начинает ими плавно двигать. Он бросает взгляд на Плаксу и подмигивает. Сергею делается стыдно лишь от одного присутствия рядом с этим гаденьким человеком.

— Ладно, ловеласы. Я уже наслушался от вас познавательных вещей, теперь хочется помыть руки и кому-то рот. Нам, старым идиотам, пора на следующую пару. Счастливо, — прощается Сергей и встаёт. Плакса виновато улыбается. Уолтер допивает колу.

Старики уходят.

— Чего ты так взъелся? Ну, дурак. Тестостерона в них много, вот и несут всякую ахинею, — говорит Уолтер, бросая взгляд на Сергея.

— Не знаю, бесит он меня. Из него с улыбочкой вечно извергается что-то гаденькое. И сам он весь гаденький. Фу, аж передёргивает. Видимо, мы разные сильно. Не по мне он.

Сытые и разморённые, Сергей с Уолтером подходят к стягивающейся кучке старых студентов. Приоткрытые двери в кабинет поглощают чернотой свет. Они вновь близки к опозданию, но преподаватель сам приходит на пять минут позже.

Угрюмый Молчанов — больше техник, чем учитель. Он запускает ожидающих в затемнённое помещение. Сергей уже привычно отмечается перед его терминалом. Старик получает порцию таблеток, расширяющих сознание. Глотает и быстро занимает место, мерцающее его именем с электронного табло. Кабинет полон проводов и налёта какого-то мрачного киберпанка. Зелёный свет от некоторых частей интерьера и кресел, напоминающих кошмар шизофреника о стоматологе, придаёт элемент нарочитой мистики. Сергей уже начинает чувствовать эффект от препаратов, появляются первые признаки панической атаки. Старик тяжело и глубоко дышит. Молчанов (особо не торопясь) смазывает ему запястья и подсоединяет защёлки контактов; пристёгивает ноги. В рот отправляется загубник со специальной жидкостью. Она запахом напоминает Сергею элемент старых регенераторов с его работы в ДМО тысячу лет назад.

Щёлкает металлическая застёгивающаяся полоска вокруг головы. С клацаньем выдвигаются хищные лапки, распадаясь на четыре стальных манипулятора с прорезиненными насадками на окончании. Они впиваются и широко раздвигают веки Сергея. Небольшая, превращающаяся в кляксу на таком расстоянии выпуклость смачивает открытые глазные яблоки. Начиная активно галлюцинировать, Сергей замечает про себя их голодное настроение.

И тут в глаза устремляется полоска сменяющихся с бешеной скоростью изображений и информации. Каких именно — Сергей уже уловить не способен. Поток похож на будоражащий массаж, безумный темп раскатывает самосознание старика в пустоту.

Через два часа потного, не помнящего ничего из только что пронёсшихся сновидений Сергея отключает Молчанов. Первые несколько минут старик не может понять, кто он и что он тут вообще делает. Затем его словно вбрасывает в существующий мир, вдавливая в ставшее жёстким кресло. Нестерпимый зелёный свет, хочется смыть с себя нечто отвратительное, напоминающее последствия насилия. Старик чертыхается, с трудом встаёт и протирает запястья одноразовым полотенцем.

— Что-то после ваших «мультиков» мне всегда нужен душ, — со злостью бросает он копающемуся у основания стула Молчанову, рассматривая его сверху вниз.

Вялая группа стариков медленно вываливается из аудитории. Сергей односложно прощается с разом постаревшим Уолтером. Несмотря на заявление о душе, хочется воздуха. Сергей неспешно добредает до улицы. Тёплый день шелестит хвоей. Старик отыскивает себе отдалённую лавку возле мостика через рукотворный ручей и падает на сиденье. Слева от навязчивых взглядов старика прикрывает крупный куст с розовыми цветами. Сергей уже начинает приходить в себя. Лето перебирает ряды жёлтых цветов и его волосы. Откидывает голову — небо в белых пятнах туч. Солнечные лучи размаривают старика, разжижая все мускулы. Даже не верится, что сейчас где-то идёт невероятная война, на которой ему предстоит побывать. А сейчас только короткая передышка. Сергей снова думает, что теперь людям даже некому взмолиться. Мимо проносится группа пышущих тестостероном солдатиков, они запрыгивают друг на друга, бесятся и устраивают короткие шуточные потасовки. Словом, выглядят как добротные мальчишки. Осталось каждому найти и вручить по палке. Безмятежность расслабляет старика, и он пропускает момент, когда его тело проваливается в сон.

Ночь и комната без ламп. На Сергея с длинных шей смотрят три головы чёрных козлов. Чувство инородного ужаса добавляется от выпученных жёлтых глаз.

Сергей просыпается. Совсем не похоже на привычные цветные сны после «телевизора». Ошарашенно оглядывается. Рядом дремлет пожилой лысеющий мужчина в костюме биоинженера, с доисторической сигаретой в зубах. Сергей, ещё не отошедший от сна, бессмысленно пялится на пришельца около минуты. Переводит взгляд на парк — начинает темнеть, холодает. Группы хохочущих новобранцев сменяются гуляющими парочками — то ли такие же солдатики, то ли офицеры под руку выгуливают девушек. Тем временем дремлющий инженер открывает глаза и уверенным движением стряхивает длинный пепел на клумбу рядом. Не глядя на Сергея, произносит:

— Ничего, что я тут присел? Ничего же? Эдак вас разморило. Я тут покурю, не мешаю вам? Ради бога-с, извините-с, — услужливо заканчивает он, впрочем, продолжая курить и не дожидаясь ответа.

— Да вы уже курите. А лавка не моя, так что сидите, что с вас взять.

— И правда-с, взять с меня нечего-с. Это вы верно подметили-с. Очень верно. А курить просто уж больно хочется, ей-богу-с, очень хочется.

— В наши дни такие уже почти никто не курит, — пытаясь как-то ответить словоохотливому инженеру, кивает на сигарету Сергей. — Вредными вещами сейчас не модно заниматься.

— Это вы верно подметили, ей-богу-с, не модно. Только я тоже не модный, посмотрите на меня, старого. — Мужчина с видом знатока проводит руками вдоль своего не такого уж и старого тела. Сергей думает, что тот лет на пятнадцать моложе его. Просто выглядит и правда паршиво. Кроме всего, жест ещё помогает заметить, что у инженера два разных ботинка — один бесшовный, чёрный, как и положено по форме. А второй — какой-то нелепый, выцветший из коричневого в жёлтый.

— Интересная обувь у вас, — замечает Сергей.

— Весьма признателен-с. Мне, как инженеру, другую негоже носить. Не пристало-с, значит.

— Вы инженер из какого блока, если не секрет?

Странный мужчина указывает подбородком на виднеющуюся вдалеке вторую секцию — заветное место, куда Сергея могут перевести после сдачи всех экзаменов. Пепел с почти истлевшей сигареты инженера осыпается в такт движению его головы.

— Слыхали про взрыв в Р-16? Вот с тех пор и курю.

— Нет, не слыхал.

Странный мужчина. Сергей вновь расслабляется на лавке, погружаясь в нелепую, но не тягостную для себя беседу.

— Конечно, не слыхали, ей-богу-с, где же вам слыхать! Я тогда только приехал сюда. Взяли нас с сёл, погрузили, никого не спросили и привезли сюда. Расписку о неразглашении написали — на тридцать лет. А родным звоним — всякую чушь врём. Приехали когда, тут ещё только котлованы были. Всё мостили арматурой и какими-то шариками засыпали. Странное время. Потом, в четырнадцатом году, уже вся вторая секция оборудована была. Я тогда младшим инженером был. Всё бахнуло, а я курить вышел, чтобы коллег не смущать. Ей-богу, повезло. А там и сам генерал-майор Радищевский был, личный пример храбрости проявлял. Как хлопнул пси-удар да волнами пошёл. Раз за разом, раз за разом. Все в кисель, такой сероватый, и превратились, жутко так потекли. Одни погоны да награды плавают. Вот с тех пор и курю постоянно. Словно это дань или расплатиться есть с кем.

— Звучит не очень.

— Так-с и есть, ей-богу-с.

— А чего бахнуло-то?

— Так всё из-за показухи — торопились проект сдать к праздникам. Технику безопасности не соблюдали, дурачки, вот и бахнуло-с. Да. Славные времена, — как-то странно добавляет лысеющий мужчина. — Я вам рассказать могу-с, только вы вряд ли что поймёте-с. У нас ещё была недоработана система сфинктеров в передающих секциях, при открытии Пути могли возникнуть мощные течи, которые, в свою очередь, могли привести к смещению основного открывающего пси-поля, а значит, и к коллапсу всей установки. Течи нужно было контролировать вручную, а дополнительной проблемой был мощный толчок, происходящий при открытии Пути. Он мог нарушить регенерирующие цепи и привести к неконтролируемому росту плоти на основном полегенерирующем элементе. Это приводило либо к неправильной работе, либо к гибели этого самого биологического полегенератора. При очередном тестовом прогоне течь спровоцировала прорыв третьего сфинктера одного из отсеков регенератора. Компоненты регенерирующей жидкости, попав в завивающееся поле из течи, создали в воздухе сложную пылающую дугу. Работы были остановлены до выявления причин и починки Пути. Далее, согласно регламентированным правилам, нам следовало слить компоненты регенерирующей жидкости, снять биологический полегенерирующий элемент, вылечить его, сделать все анализы и прогнать несколько раз на слабых мощностях. Но подготовка к старту тогда затянулась бы ещё дней на сорок. И вместо этого было приказано действовать, так сказать-с, в полевых условиях. Я сам на месте перепроверял за старшими и скальпелем чистил биоэлемент, проводил тесты его состояния. Сначала устранили обнаруженные эффекты, работали в две смены. На следующий день, утром, было принято решение произвести тестовый запуск Пути. В результате накопившихся ошибок и превышения износостойкости через девять секунд после старта произошёл срыв фиксирующих пси-полей второй секции. Открывшаяся течь дала дополнительную нагрузку на биологический элемент полегенератора. Спустя две секунды исходящее от него пси-поле создало серию хлопков, разрушающих окружающие ментальные связи. Семьдесят четыре человека погибло сразу, ещё девять скончались от травм, несовместимых с жизнью.

Лысый инженер заканчивает свой рассказ, странно изгибает руку и похлопывает ею себя по голове. Серей смотрит на безмятежную паутину в цветах рядом со своей ногой. Ещё какое-то время сидят молча.

— А что потом? — решает нарушить летнюю тишину вечера Сергей.

— В смысле?

— Полетели головы? Что со второй секцией?

— Тот Путь потом доработали и таки открыли, но всего один раз. Так что секция сейчас затворена за безнадобностью. Стоит как монстр прошлого — ни сносить её, ни использовать смысла нет. А головы не полетели — решили, что это издержки экспериментов, нестандартизированная процедура. Да и почти все виновники погибли в том выбросе. С кого спрашивать?

— Так какой же это эксперимент — обыкновенная халатность! Или у нас тогда ещё Путей нормальных не было?

— Пути-то были, ей-богу-с, были. Только это и правда был эксперимент. Мы в другое место Путь открывали.

— И куда же?

— В ад, — покручивая бычок, буднично сообщает лысый. — В него, родимого, дорогу строили.

По спине Сергея пробегает холод: о подобном он никогда не слышал.

— Я о таком слышу впервые, — озвучивает он свои мысли.

— Конечно, впервые, откуда же вам слышать то-с? Ей-богу!

— И что в аду? Что там?

— Там — ничего. Вообще ничего и никого. Либо демонов и чертей в принципе нет, либо они прячутся, либо ушли куда-то-с. Поди разбери.

— Странно, — задумчиво произносит Сергей. Нужно будет обсудить это Уолтером и Плаксой. Интересно, они о подобном слышали? Конечно, нет. Откуда же им слышать, ей-богу, как говорит чудной инженер.

— Странно-с, это точно… Ладно, я пойду-с, с вами хорошо, но работа ждёт меня, горемыку. Приятно было поболтать, всего доброго, — задумчиво прощается человек в оранжевом.

— Всего доброго… — также погружённый в мысли, отвечает Сергей.

Лысый встаёт и, хромая из-за разницы каблуков, коряво отправляется к отдалённым серым цилиндрам за забором. Сергею тоже пора в свой блок — готовиться к завтрашнему, такому насыщенному, дню. Весь путь домой старик размышляет над услышанным. Вряд ли это общедоступная информация — даже для ребят, прошедших первый этап. Просто Сергею повезло попасть на местного сумасшедшего, которому (как бы выразиться помягче) на всё плевать.

Старик спускается в обезлюдевшую столовую. Скудный вечерний персонал выдаёт ему салат и белковую массу, называющуюся тут омлетом. Сергей в тишине ужинает.

Закончив есть, отправляется в свою комнатку. Светлый коридор ведёт по муравейнику базы. Чёрные крупные провалы окон и пятна фонарей за ними. Сверившись с кодом доступа, мягко открываются покрытые тканепластиком, будто кожей, двери. Сергей проваливается в выбеленную пустоту своего дома. За годы он слишком привык к одиночеству, теперь оно просто необходимо, как периодические инъекции. Ногами стягивает с пяток пропотевшие тапки-кеды. День давно закончился и украл большую часть сил. Только сон после «телевизора» спасает организм. Всё-таки возраст не самый маленький. Сергей с блаженством усаживается на кровать, медленно, с хрустом распрямляет спину, облокачивается на стену. О да!

Но необходимо уделить время учёбе. Сергей подгоняет себя мыслями о семье. Как он по ним всем скучает! Берёт терминал и пытается в нём найти компромисс между учёбой и прокрастинацией. Выбор предмета падает на теорию пси-полей. Старик бездумно просматривает разделы в поисках того, который ему советовал Кацман. Норберт Байер находится рядом с Альбертом Абином и оказывается его учеником. Теория Байера и правда очень необычна — тот предполагает, что нет людей. В прямом смысле этого слова. По его мнению, всё есть Бог.

Теория строится очень красиво и способна создать единое уравнение для описания поведения пситона, но на последнем этапе всё неожиданно разрушается — расчёты и эксперименты не сходятся, пситоны двигаются по траекториям, описанным более успешными учёными.

К старости Байер сошёл с ума и сейчас доживает свой век в какой-то отдалённой клинике. Сергей откидывается на кровать и смакует про себя новую мысль.

— Всё есть Бог, — говорит он вслух.

***

Сергей, опаздывая, быстрым шагом заходит в большую аудиторию, построенную наподобие амфитеатра. Ниспадающие вниз ряды парт и запах их пластиковых поверхностей. Утреннее солнце бьёт сквозь огромные стёкла. Ищет глазами Уолтера — тот занял ему место рядом с собой и лениво машет со своей позиции. Сергей поднимается в нужный ряд и, чертыхаясь, пробирается через чужие ноги к приятелю.

— Не мог ещё дальше сесть?

Уолтер в ответ лишь зевает. Он явно не выспался, даже крест не помогает. Среди аудитории раздаётся заглушающий стук — это их преподаватель, Кобак, сигнализирует о начале пары по ангелологии. Странная наука, чем-то напоминающая Сергею то ли историю, то ли биологию ангелов.

— Помнишь, ты вчера рассказывал про своё видение Бога? — как можно тише шипит Сергей в сторону приятеля.

— А то. — Уолтер кивает, глядя вперёд.

— Напомни, как в него вписываются ангелы.

В это самое время Кобак рассказывает про класс субпоглощающих ангелов. Аудитория спит или лениво делает пометки в электронном конспекте.

— Вполне себе вписываются. По сути, они один из инструментов корреляции и управления системой. Грубо говоря, помогают проводить настройку. Плюс каждый из них несёт свой смысл и питает им Бога, — сразу оживляется Уолтер, пересказывая свою идею тихим шипением. Кобак бросает гневный взгляд в их часть аудитории, видимо, ещё не проследив, кто конкретно разговаривает за его спиной. Сергей и Уолтер делают вид максимальной сосредоточенности на терминалах.

— Хорошо, а тогда кто же демоны? — не унимается Сергей.

Уолтер задумывается лишь на секунду.

— Так те же инструменты корреляции, только с обратными задачами.

Кобак вновь бросает взгляд в сторону перешёптывающихся. Старики усердно сверлят взглядом терминалы. Лишь изредка Уолтер из-подо лба стреляет глазами в преподавателя. Определив затишье, не глядя на Сергея, продолжает:

— Все знают, что ангелы лишены свободы воли, — они действуют как роботы согласно своим убеждениям, поменять которые не в силах. Может, поэтому мы и не способны с ними договориться. Люди наделены свободной волей. Можем быть как одним, так и другим. А демоны — они кинули свои догмы, но лишь чтобы принять ровно противоположные. Тут такая же несвобода, только с обратным знаком. Так что они выполняют функции, просто другие. Например, дают пинка тем, кто плохо себя вёл. Одновременно снимая с Бога ответственность.

— А ну-ка, назовите мне принцип классификации ангелов! — вспыхивает Кобак. И произносит он это, глядя прямо на Сергея. Старик чувствует лёгкую несправедливость, ведь в данный момент говорил не он. Нехотя встаёт.

— Александрин Дефоссе предложила классифицировать ангелов согласно количеству пси-энергии, которую они могут поглотить за единицу времени. Официально классов семь — от самых низкопоглощающих до сверхпоглощающих. Последние два — шестой и седьмой — херувимы и серафимы.

— А теперь скажите, что я рассказывал только что?

Сергей мнётся.

— Извините, я прослушал.

— Так садитесь и слушайте! Понимаю, это не основной предмет. Но вам всё равно его сдавать! Будьте добры, постарайтесь!

Сергей приземляется обратно на лавку, размышляя о том, что у него и без напоминаний есть веские причины усердствовать.

— Я рассказывал, что для пси-энергии необязателен так называемый причинно-следственный принцип. Принцип, когда удар одного стального шара о другой влечёт за собой движение этого другого. С пси-энергией мы можем представить вариант, когда удар первого шара о второй не передаёт энергию второму, но провоцирует третий шар, находящийся в другом помещении и не имеющий с первым связи в нашем пространстве-времени. Такая любопытная зависимость может объяснить некоторые, кажущиеся невероятными, способности ангелов. В частности, субпоглощающие ангелы способны быстро аккумулировать количество энергии, необходимое для открытия своего собственного Пути, совершая таким образом телепортацию в любую точку пси-пространства, о существовании которой они знают или которую способны визуализировать. Нам сообщали о слабопоглощающих экземплярах, имеющих вместо крыльев, так сказать, индивидуальные генераторы Пути…

Остаток первой половины лекции Сергей проводит, записывая скучные рассказы Кобака про «особо интересные» экземпляры, которые удалось наблюдать и по которым удалось изучить спектры излучения сверхпоглощающих ангелов. Сергей не может себе представить этих существ, так же как ему сложно соотнести истинные размеры динозавра или синего кита с собой. Всё, что он видит, — это какие-то масштабы и мёртвые числа. Может, старик просто отстраняется от них?

Кобак даёт крошечный — пятиминутный — перерыв, и Сергей в крайне беглом варианте принимается рассказывать Уолтеру про свою вчерашнюю встречу с инженером. Узнав, что люди открыли проход в ад и что тот пуст, Уолтер приходит в невероятное возбуждение:

— Мужик, это что-то значит! Мы двигаемся к разгадке!

— Какой разгадке?! Что ты несёшь, старый сумасшедший? У нас и загадки-то нет!

— Если бы мы знали вопрос, уже было бы пол-ответа. Я уверен: скоро мы поймём нечто, и это нечто будет невероятного масштаба!

— Посмотрите на него, совсем ополоумел на старости лет! Что ты несёшь? Толку нам с твоего масштаба? Мне бы сына с внуками увидеть, а всё остальное пусть синим пламенем горит.

— Ты не понимаешь, насколько это важно! А где ты встретил этого инженера? Я просто обязан с ним поговорить!

— Да я же тебе всё рассказал, или думаешь, он у меня под подолом спрятан?

Семеня, в аудиторию возвращается Кобак и продолжает вещать ангелологию. Пара возвращается на свой круг, словно и не было перерыва. Диалог стариков прерывается.

Через несколько минут Уолтер прижимается к парте и, глядя на Сергея, одними губами произносит: «Скоро мы узнаем всё». Делает страшную гримасу. Сергей отвечает постукиванием пальца по виску.

Лекция спокойно дотекает до своего окончания. В конце Кобак обещает, что на следующей паре, в пятницу, они будут разбирать архангелов — сверхпоглощающий и гиперпоглощающий классы. Это будет последнее занятие перед защитой предмета. Преподаватель прощается и покидает аудиторию.

Далее у стариков окно для завтрака, после которого следует завершающая практика по теории пси-полей. Им осталось сдать последнюю лабораторную и закрыть этим предмет.

— Пошли завтракать? — Сергей с удовольствием подумывает о приёме пищи.

— Расскажи мне ещё раз, поподробней, о чём вы там с ним говорили, — всё не успокаивается Уолтер. Сергей нехотя пересказывает историю вновь, стараясь сохранить максимум подробностей.

— Ты хоть понимаешь, что он может звонить родным? Ты понял его, да?

— Понял, — отзывается Сергей, и по его спине идёт холодок. Как он сам не пришёл к такому элементарному выводу? Видимо, возможность звонить отсюда родным старику казалась чем-то само собой разумеющимся. Либо ранее он бессознательно игнорировал то, что у него такой возможности попросту может и не быть.

— Это первый шаг! Видишь, мы всё больше понимаем!

— Ну, может быть, — нехотя соглашается Сергей с энтузиазмом приятеля.

Старики подходят к столовой, и их желудки начинают предательски урчать, услышав характерный запах.

— Аромамаркетинг, будь он неладен, — извиняется за звуки из своего живота Уолтер.

Все столики заняты, но из толпы привычно вылезает знакомая лапа Плаксы. Старики набирают себе щедрые порции и отправляются к занятому парнем месту.

— Расскажи ему! — поглощая хумбургер, подзуживает Сергея Уолтер. — Быстрее расскажи!

— Что рассказать? — с интересом подключается Юрий.

— Дайте я поем сначала, вот неймётся тебе!

— Тебя удар сейчас хватит! — начинает Уолтер рассказ сам, желая поделиться сплетней как можно быстрее. — Сергей вчера общался с инженером из второй секции, и тот рассказал, что люди пытались открыть Путь. И знаешь куда? В ад! И у них получилось! Ну как тебе?

— Невероятно! — с восторгом подхватывает Юрий. Его глаза вспыхивают.

— Т-с-с! — Уолтер прикладывает палец ко рту. — Только пока никому. Мы этого инженера ещё попытаемся на что-то расколоть! — Англичанин подмигивает Сергею, который делает вид, будто он не с этим идиотом. — А знаешь, что ещё более невероятное? Там, в аду, никого нет! Представляешь?

— Потрясающе! — всё так же по-детски и честно восхищается Юрий.

— Знаешь, что это значит?

— Понятия не имею! — отвечает Юрий, а Сергей хмыкает.

— Мы движемся к разгадке всего, что тут происходит! — патетически произносит Уолтер, картинно бросая на тарелку остатки хумбургера и на секунду откидываясь назад. Такое положение, по всей видимости, неудобно, поскольку через мгновение англичанину вновь приходится наклониться вперёд, чтобы иметь возможность нормально съесть свой завтрак.

— А что тут происходит? — несколько удивляется Юрий.

— Тут происходит следующее: ты слушаешь бредни одного старого сумасшедшего, — вмешивается в диалог доедающий «омлет» Сергей.

— Этот всегда ворчит, не слушай его! Слушай меня. — Уолтер стучит себя по груди.

— Если говорить о том, что тут происходит, мне кажется, что всё ясно, — комментирует Юрий, вращая в пальцах вилку. — Мы боремся с ними, они — с нами. Конечно, интересно, почему ад пуст. И на базе множество недоступной нам информации, потому что это военный объект. Но ведь основной смысл и наше прямое предназначение ясны. Или я неверно уловил суть разговора?

— Молодой и зелёный! Поверь, тут всё в заговорах! — шипит Уолтер, наклоняясь вперёд и водя в разные стороны глазами.

— В заговорах по поводу чего? — удивляется Юрий.

— Да всего! Все-го! Понимаешь?

— Ладно, ладно, — успокаивает Уолтера парень и делает вид, что переключается на остатки своей еды.

— Ничего вы не понимаете! Посмотрим, как вы запоёте, когда мы узнаем больше. — Уолтер не сдаётся и в целом, судя по всему, чувствует себя победителем.

— Жаль, что всё так сложилось. Я бы спокойней с демонами воевал, — грустно опустив глаза, произносит Юрий. — Мне эта ситуация ужасно не нравится. Сегодня слышал, как наши ликовали. Им приятель с фронта пишет, когда дозволено. Рассказал, как у границы подбили ангела и пытали для удовольствия, пока учёные не забрали. Мол, он как робот — выдать всё равно ничего не может, сколько ни жги. Вы правильно говорите — свободы воли у них нет. Молчит, а наши его слабым лучом… как жука под лупой. Ликовали, смеялись, что, мол, так и надо. Всё равно ничего не чувствует. А я так не могу! Мне даже слушать это противно. — Юрий тяжело сглатывает, его кадык прыгает вверх-вниз. — И такая боль сразу в груди. Куда же мы лезем? Сами ещё животные. Может, и не стоит нам пока загробным миром распоряжаться?

— Не переживай, солдаты там таких ужасов насматриваются, так озлоблены, что для них это нормально. Да и никто не даст таким молодым рулить загробной жизнью. Выберут знающих людей, — успокаивает Уолтер, сочувственно рассматривая собеседника.

— Какая разница, каких ужасов они насматриваются! Это ненормально. И никогда для меня не будет нормально! Я бы их судил всех, если бы мог. (Пауза.) А вы что думаете? — Юрий с болью в глазах оборачивается к Сергею. Видно, что ищет хоть кого-то, кто бы согласился и поддержал его одинокие мысли.

— Я думаю, что твари твои друзья. А тебе нужно поменьше о подобном вслух говорить.

Все замолкают и доедают остатки своих порций. Юрий нехарактерно для себя оставляет часть белковых палочек на подносе и перебирает их, складывая в замысловатые фигуры.

Наконец, Плакса нарушает задумчивую тишину:

— Кстати, хотел вас пригласить. У нас один парень стихи пишет. Неплохие, как по мне. Приходите послушать сегодня вечером. Может, и вам понравится. — По голосу слышно, что Юрий уже отошёл от своей эмоциональной реплики.

— Что же это, муравьи-солдаты, да ещё и поэты? Где это видано? Вас даже в этом стараются не ограничить генные инженеры? И не пожалуешься, что мозги порезали за силушку. Нынешний человек во всём хорош, — с непонятной горечью комментирует Сергей. — Я, может, и приду. Но ненадолго. У нас эта неделя последняя, а потом экзамены. — Виновато пожимает плечами.

— Приходите, даже ненадолго. Место сбора — возле правого крыла. Стихи у него и правда замечательные. — Плакса приободряется и добавляет к фразе геометрически ровную улыбку. Сергей лениво откидывается на стуле, размышляя о стихах. Поев, он значительно добреет. Ну что? Теперь можно и на теорию пси-полей. Уолтер тоже уже справился с остатками завтрака, так что старики прощаются с Юрием и отправляются в аудиторию.

— Ты, кстати, заметил, что мы последнее время вечно спешим куда-то? — спрашивает сосредоточенный Уолтер, листая терминал в поисках последней лабораторной.

— Да, как ужаленные бегаем постоянно. — Сергей кивает, хотя собеседник и не видит его.

— Просто я это к тому, что последние годы я вообще никуда особо не торопился. И даже подумать о том, чтобы торопиться, мне лень было. Сидишь с газеткой, вроде как жизнь понял, спокойно кашу жуёшь и критикуешь всё вокруг, вызывая любящую ненависть у родственников. Чем тебе не идеальная старость? Не нужно мне ничего особо было. А тут — всё с ног на голову. Словно мне тридцать. Откуда это в нас?

— Пичкают тебя крестами, вот оттуда. Или ещё какая-то гадость. Мозгоправов у них куча. Не захочешь побежать сам — придумают, как «и-го-го» крикнуть.

— Возможно, — так же задумчиво отвечает Уолтер.

Впереди показывается аудитория. Старики проваливаются в светлое лабораторное помещение. Пока загруженный Кацман принимает последние работы, старики пытаются повторить необходимую для сдачи информацию.

Защита проходит легко. Уолтер получает «B» и остаётся этим ужасно доволен. Закрыв предмет, Сергей чувствует себя на расстоянии вытянутой руки от цели. Волшебная запись в личном деле помогает обозримо оценить пройденный путь.

Завершает день последняя лекция по введению в пси-цепи и устройства. Профессор Драгунов рассказывает про трёхполосную пси-линзу, устанавливаемую на плазмомёты Шестоковича с восемьдесят шестого года. Сложное устройство, работающее на небольшом генераторе пси-поля, оно ускоряет полёт плазмоида и его разрушающую способность. При этом подзарядка генератора осуществляется преимущественно личными силами солдата. Что, по мнению профессора, вызывает небольшой временный дискомфорт, сравнимый с понижением настроения. Несмотря на мнение профессора, линзу рекомендуется заряжать каждый раз после боя, а не перед или во время, дабы не терять даже крохи боевого запала.

В конце пары Драгунов обещает, что эта тема будет в финальной контрольной. Кроме контрольной, для закрытия предмета предстоит сдать индивидуальную курсовую, описывающую принцип работы выбранного пси-устройства. Работу задали ещё в середине курса, но на текущий момент её принесли лишь два человека. Сергей, занятый беспрерывным зазубриванием, за неё ещё и не садился. У старика есть одна корыстная мысль — попросить Юрия достать ему хоть какое-то подобие документации и написать работу про тридцатьтройку — распятие. Но он не представляет, насколько это вообще осуществимо.

Сложная часть дня подходит к концу. Чувствуя облегчение и свободу в распределении оставшегося времени, Сергей выбирается из аудитории. Он бы с удовольствием провёл обед в одиночестве, но ему неловко объяснять это Уолтеру.

Товарищи вновь отправляются в пищеблок. В этот раз уже не спеша. Уолтер шумно и много рассуждает про предстоящие экзамены, а Сергей больше молчит. Коридоры, всё ещё освещаемые солнечным светом, почему-то постоянно намекают Сергею на дрёму. Видимо, он не высыпается последнее время.

— Ты уже писал курсовую? — спрашивает Уолтер.

— В сотый раз тебе отвечаю — нет, ты сам видел, чем я был занят последний час. За это время ничего не изменилось!

— А идеи есть?

— Не совсем. Попробую что-то найти в общем доступе. Или, может, Юра что-то подскажет.

— Этот? Ты спутал размер его мозга и мышц.

— Возможно, у него есть доступ к каким-то документам. Они же там вечно с техникой возятся.

— А пойдёшь после обеда прослушать солдатские стишки? А?

— Пойду, раз обещал. А ты не хочешь?

— Я загляну, но потом сразу в индивидуальный блок. Эта курсовая добавляет мне нервов! Даже желудок сбивается при работе.

Коридор заканчивается лестницей в столовую, а обед — приятной сытостью, что не добавляет Сергею болтливости. Впрочем, Уолтера это не смущает.

Вечер и летний воздух обволакивают всю парковую зону перед базой. Дойдя до назначенного места встречи, старики видят группу солдатиков — любителей стихов, перемешанную с улыбчивыми кураторами. Сергей с Уолтером держатся в стороне, пока их не замечает Юрий. Привычно помахивая мощной лапой, парень подходит с виноватым видом.

— Извините, что-то задержка небольшая. Нам помещение должны были выделить, но пока там что-то не согласовано. — Пожимает плечами.

Сергей решает начать с места в карьер.

— Юра, слушай, у тебя нет какой-то доступной документации по вашему оборудованию? Мне курсовую по пси-устройствам писать, а нет ни темы, ни устройства. Возможно, ты можешь мне чем-то интересным подсобить? Например, информацией по распятию. Это вообще идеально было бы.

— О нет, простите, Сергей. — Юрий чешет в затылке. — Нам пока к этому доступ не открыт. Если вообще будет когда-то открыт. Разве что по плазмомёту Шестоковича могу попробовать достать. Подойдёт? Обещают после закрытия первого этапа ввести нам всякую образовательную науку в этом плане. А пока ничего. Но я могу ребят поспрашивать ещё.

Уолтер сбоку радуется:

— «Образовательную науку». Какой слог!

— Жаль. Значит, так и будет.

Сергей, конечно, разочарован. Но это ощущение быстро угасает. Он чересчур устал от жизни, чтобы сильно расстраиваться из-за подобных мелочей. На секунду задумавшись, Юрий радостно предлагает выход:

— Напишите про эту шторку, что была модной два года назад. Моя мама такую прикупила сразу, как в рекламе увидела. Ну, которая ещё в душе вешается, чтобы Бог не подсматривал, когда ты моешься. Создаёт лёгкий и «практический безвредный», — цитирует он словосочетание рекламным голосом, — экран.

— Где вешается? — переспрашивает Сергей.

— В душе, — с готовностью отвечает парень.

— Ясно. Вот пропасть. Но я подумаю, спасибо.

Уолтер с интересом мгновенно включается в разговор:

— И дорогая шторка? Продаётся ещё хоть где-то?

— Тебе-то зачем?

Разочарование перерастает в лёгкую ироничную злость на Уолтера за его интерес к подобному низкокачественному товару. Уолтер не отвечает под вопросительным взглядом приятелей около десяти секунд, но, наконец, сдаётся и мрачно произносит:

— Я жутко стеснительный.

Сергей начинает посмеиваться, и даже Юрий старается сдержать улыбку после такого признания. На заднем плане раздаётся зазывающий оклик — один из солдат привлекает к себе внимание группы ожидающих. Он сообщает, что проблемы с помещением уже решены, и зрители грузятся в мягко расползшуюся дверь.

Приглушённый свет и доступ к умеренному бару делают вечер несколько интимнее. Сергей находит место с краю, Юрий преданно следует за ним, отмахиваясь от девушек и приятелей. Видимо, ему крайне хочется узнать мнение старика. Сергею несколько неловко принимать такое к себе отношение.

— Эй, пошли сюда, тут есть стулья. — Уолтер в полумраке зовёт Сергея из своего угла. Но тот упрямо отказывается, хотя знает, что ему будет тяжело выстоять всё представление. Уолтер пожимает плечами и садится на свободный стул.

Темнота и отгороженность с двух сторон дают Сергею чувство сравнительного одиночества и шанс получить удовольствие от происходящего. Юрий, как хороший официант, совершенно незаметен. Зал перешёптывается, пока на сцену не выходит юный здоровяк привычной комплекции модифицированного солдата.

В поэзии Сергей ничего не понимает, да и особо ничего не любит, кроме Маяковского да пары стихов Есенина. Но стихи солдатика всё-таки западают ему в душу. Старость и сентиментальность или, быть может, накопившийся стресс порой даже увлажняют глаза. Особенно его трогает одно произведение, где мужчина и женщина после смерти всё пытаются найти друг друга. Но не могут, поскольку думают, что умер лишь второй в их паре.

Под занавес все хлопают. День давно перерос в вечер, несмотря на усталость в ломящихся ногах, Сергей очень рад проведённому времени. Из зала крабом выползает Уолтер с затёкшей спиной.

— Мне понравилось. Действительно неплохо, — сообщает англичанин уже поджидающим его у выхода Сергею и Юрию.

— А вам как? — несколько заискивающе спрашивает Юра, заглядывая Сергею в лицо.

Тем временем Уолтер, не давая произнести ни слова, продолжает высказывать своё мнение:

— У современных поэтов действительно есть будущее. Да это и модно сейчас — солдат, а ещё когда он будет с фронта! Должно стать хорошей эмблемой для его продвижения! Да и для авторитета армии!

— Сергей, так что вы думаете? — повторяет вопрос Юрий.

— Если этот старый попугай замолчит хоть на секунду, я смогу похвалить твоего приятеля. Я рад, что пришёл. Хотя, конечно, до классиков ему ещё нужно подтянуться.

— Но для его возраста неплохо? Ведь верно? — вспыхивает счастьем Юрий. — Я так рад, что вам понравилось!

Уолтер вновь переключает диалог на себя:

— Ему нужно сделать свой канал и читать стихи там! Понимаю, это старомодно, но так многие начинали. Поверь, я кучу лет в рекламе. Хочешь, я подскажу ему, как это лучше сделать? — произносит англичанин, подбоченившись.

— Не знаю, я слышал, что там сейчас всё сложно, конкуренция дикая. Из-за ранжирования популярных тем.

— Ранжирование — отличная вещь! — Уолтер оживляется ещё сильнее. — Когда была полная свобода выбора, люди терялись, а сейчас ты смотришь то, что тебе правда интересно. Алгоритм подбора в ранжировании просто невероятен! С интуитивными составляющими и полным штатом аналитиков и телепатов.

— В любом случае это нужно делать не раньше чем через две-три недели. Когда обезьянка упадёт с вершины, — парирует Юрий с тоской.

Сергей плохо ориентируется в этой теме, поэтому решает уточнить:

— Что за обезьяна?

— Шимпанзе, одетый в детскую одежду, на гравитационном скутере разъезжает под весёлую песню, в которой поют: «Шимпанзе на гравитационном скутере». Этот ролик уже неделю забирает весь бесплатный трафик. А платный трафик мой приятель не потянет, — грустно заключает Юрий. — Хотя шимпанзе действительно забавный, — добавляет он. А затем оживляется, обращаясь к Сергею: — Хотите посмотреть?

— Отстань от меня со своей макакой. Я что, идиот? Неужели и через сто лет люди по-прежнему будут тратить своё время на просмотр шимпанзе в детской одежде, разъезжающих под забавную музыку?

— Так его повсюду крутят, неужели вы не видели? — Юрий удивлён, и в его вопросе звучит извинение.

— Нет, — отрезает Сергей.

— Кстати! А напишу-ка я курсовую про интуитивную составляющую каналов в Сети, — оживляется Уолтер. — Отличная тема!

«И правда отличная», — думает Сергей с сожалением, что не ему эта идея пришла в голову.

— Я побежал писать, пока запал есть! — с воодушевлением сообщает Уолтер.

— Мне тоже пора, — кивает Сергей.

Быстро попрощавшись, старики отправляются в сторону своих белых клеток. Юрий остаётся с ребятами, его ждёт молодой и полный эмоций вечер. Уолтер недоволен темпом движения Сергея и вскоре оставляет того одного.

Неплохие стихи погружают Сергея в себя, заставляя возвращаться к реальности лишь в моменты волнения об экзаменах. Перед самым входом в здание старик замечает недавнего инженера, секунду колеблется, подходить ли к нему, но настроения нет. Сергей лишь кивает, получая кивок с расслабленной улыбкой в ответ, и ныряет в расползшиеся сияющие двери.

Помещение с длинными коридорами. Приятный пол и мягкие тапки-кеды, практически поглощающие звуки шагов. Предчувствуя рабочий вечер в одиночестве, Сергей начинает несколько грустить. До приёма следующего креста ещё так много времени! Ничему не спасти старика от этого настроения.

Развалившись на кровати, Сергей выискивает в доступных библиотеках информацию по шторке от Бога. Устройство каждого такого прибора одинаковое, а дизайн Сергей выбирает оригинальный — такой себе огромный лист клёна. Поскольку информации не очень много, старик пытается её чем-то дополнить. Разведение текста общими фразами делает тот всё более жидким, так что Сергей решает включить в работу расчёты. Это может стать большим плюсом. Но расчёты нужно переделывать исходя из его личных начальных параметров. Это значит, что делать их нужно самостоятельно. Через два с половиной часа Сергей чертовски устаёт и бросает недоделанную курсовую. Хорошо, что он вообще за неё сел. Старик валится на кровать. До креста ещё полчаса. Если сейчас перестать что-либо делать, он останется один на один с собственными ночными мыслями о семье. В последнее время Сергей открывает всё больше граней в таком ощущении, как разлука. Как нелепо было давать этому чувству одно общее слово для названия!

Старик залезает в терминал вновь и смотрит чёртов ролик про шимпанзе. Улыбается. У него мелькает мысль: а что, если все остальные люди смотрят этот ролик с тем же чувством, что и он? Открывают лишь затем, чтобы отвлечь себя от жизни. Тогда все люди невероятно одиноки, а этот шимпанзе… Нет, не так: а этот шимпанзе — шимпанзе Одиночества. Единственный шлюз между человеком и той хлещущей пустотой, которую так усердно выбривают все годы войны. И на пустых местах, порезанных, — там никого. Человек сам, именно с той гранью разлуки, когда понимаешь: даже обратиться или позвать… ты просто не имеешь права.

Сергей скатывается с кровати и принимает крест.