Дыхание

Алексей Иванков, 2023

Современная Россия, начало страшной и неконтролируемой эпидемии неизвестной легочной болезни. Два брата сходятся в споре, что в реалиях сегодняшней жизни отдельных личностей и всего общества, важнее – вмешательство государства, «большого брата», в дела и жизни, или традиционные ценности либеральной цивилизации. К столкновению двух мировоззрений приводит череда случайных и неслучайных событий, в том числе смерть близкого им человека. Раскрывается «изнанка» принятий законопроектов современной России, борьба внутри бюрократических систем и просто человеческая трусость и подлость.Две линии жизни близких по крови людей, разные финалы. Драма огромной страны, происходящая сейчас, коснется каждого. Никто не отсидится в зрительном зале. Выбор решений надо делать сейчас.

Как часто, в жизни ошибаясь, теряем тех, кем дорожим.

Чужим понравиться стараясь, порой от ближнего бежим.

Возносим тех, кто нас не стоит, а самых верных предаем.

Кто нас так любит, обижаем, и сами извинений ждем.

Омар Хайям.

Часть I

Глава 1

Район Индустриального проспекта всегда вызывал у Вадима чувство какого-то беспокойства. Сейчас, в феврале, он смотрел на серые бетонные заборы, серый снег на обочине дороги, низкое свинцовое небо и опять ощущал это чувство. Сам он называл такое состояние «неспокухой». Вроде бы, нет повода для сильных переживаний, каких-то огорчений, ничего не надо долго и тягостно решать, как порой происходит. Но вдруг защемит, какой-то темной паклей в голове появится неясное беспокойство. Нельзя сказать, что это сильно тревожило Вадима, но на просторах интернета он как-то вычитал, что это состояние является проявлением так называемых «панических атак», а такие термины его немного пугали.

Водитель такси, неприметный мужичок с серым лицом («Какой-то он уставший, — отметил про себя Вадим») прошёлся по подбородку пальцами, как бы разминая его, и нажал клавишу на панели. В салон ворвался джингл радиостанции, и на фоне ухающих тревожных басов торопливо затараторил диктор: «По состоянию на сегодня число заболевших вирусом нового типа в городах центрального Китая составило более двух тысяч человек. Китайские власти предпринимают все меры для локализации очага инфекции. В очаги направлены военные медики, которые в ближайшее время приступят к монтажу модульных госпиталей…»

Мужичок скривился, произнёс раздражённо:

— Опять, ля, китаёзы чего-то мутят. Вечно какая-нибудь зараза у них там появляется. Птичий грипп, потом этот… свиной! Моржового еще не хватает!

За окном машины промелькнул синий забор строительной базы, у ворот яркими пятнами стояли оранжевые фургоны, внося своим апельсиновым цветом нотки оптимизма в вызывающие чувство опустошения и потерянности пейзажи питерской промзоны. Машина встала на поворот к крематорию, качнулся картонный ароматизатор на лобовом, потянуло сладко-цитрусовым. Вадим не любил искусственных, «синтетических», как он говорил, запахов. Внутри шевельнулось раздражение, перерастающее в легкую ломоту в теле, — так у него обычно бывало перед простудами. Сейчас это было не простудой, скорее, усталостью, перемешанной с наплывами «неспокухи». Ему пришлось рано просыпаться, лететь самолетом и теперь вот ехать по февральской хмари с ощущением тяжести на в душе. Такси остановилось. Вадим расплатился и зашагал к крематорию.

Здание крематория было похоже скорее на пансионат советской постройки: минимализм, еще не названный «скандинавским», сочетаемый с утилитарным конструктивизмом. У центрального входа стояло несколько групп людей в темных одеждах. Вадим отметил про себя заплаканные лица женщин. В воздухе пахло какой-то сыростью, и эта сырость, словно влажная вата, обволакивала лицо, забиралась под обшлага пальто.

«Да, сколько лет прожил в городе, а до этого места так и не добрался, — на ходу отметил Вадим, — не думал, даже не предполагал такого…надо же, Пашу хороним… Вот так, как и говорили мне, после тридцати пяти начинаешь считать первые потери…» Вадим потянул холодную ручку двери и вошёл внутрь. Он даже не подумал, что обманул себя, поскольку первые потери понёс много ранее, но это было совсем иное…

Он сразу заметил Сашу, который, отойдя к напольной вазе с сухими цветами, о чем-то сосредоточенно разговаривал по мобильному. Увидев брата, Саша широко и искренне улыбнулся, кому-то торопливо сказал в трубку: «Все-все, давай, на связи!» — и шагнул навстречу Вадиму. Подойдя близко-близко к Вадиму, Саша нагнул голову и коснулся лба брата своим лбом.

— Привет-привет, Вадик! — проговорил Саша негромко.

— Привет, Саш, как ты здесь? Давно? — Вадим посмотрел на группы людей вдоль стен.

— Да не, минут двадцать как приехал, — Саша тоже повернулся, рассматривая присутствующих.

Вадим посмотрел на Сашу. Сухощавый, чем-то неуловимо похожий на породистую гончую. Цепкий взгляд, губы время от времени сжимаются в жесткую горизонталь. Лицо не усталое — видно, что держит себя в форме. Вадим подумал: «Без излишеств брат у меня, как хорошая машина, готов рвануть. Знать бы еще, куда….» Темно-синий костюм хорошо сочетался с легким пальто серого, почти асфальтового, цвета, белая рубашка супрематически выглядывала из-под вишневого кашне. «Саша скорее похож на модного московского ресторатора или продюсера, чем на молодого политика», — подумал Вадим.

Сам он придерживался другого стиля в одежде. Как говорил его архангельский приятель Тимофей, Вадик придерживается одного «лука», — и радостно хохотал от собственного остроумия. Сам Вадим, задумываясь иногда о направлении своего стиля, определил его как «бизнес-кэжуал», смонтировав термины из названий колонок в мужских журналах. Ему нравились твидовые пиджаки Harris Tweed, хорошие кашемировые свитера Lora Piana, и, поддавшись волне «денимхедству», Вадим, что называется, «подсел» на джинсы японских производителей. Впрочем, он не сильно утруждался в погоне за брендом — просто надевал то, что ему нравилось. И это ему подходило.

Вадим стоял около брата, рассматривая людей, ждущих начала церемонии. Было видно, что присутствующие группируются компаниями, связанными какими-то общими делами. Вадим начал рассматривать лица. Он не считал себя великим физиогномистом, но всегда, когда оказывался в незнакомом месте, начинал анализировать лица людей. Ему вообще всегда было интересно оценивать лица, фигуры, размышлять про себя, кто человек по профессии, какая у него жизнь. Иногда Вадиму приходила мысль, что он в такие моменты похож на энтомолога. Как кузен Бенедикт в «Пятнадцатилетнем капитане», который в любой ситуации на природе не упускал случая порассматривать жучков-паучков.

Вадим отметил группу из нескольких мужчин и женщин, стоявших у стены под картиной с меланхоличным пейзажем. «Медики… или бывшие медики, врачи… Хотя бывших врачей, как и ментов, не бывает», — подумал Вадим. Лица были, как говорится, обезображены интеллектом, чувствовалось, что люди много лет занимались чем-то сложным, требующим умственных усилий. Такие лица Вадим распознавал сразу. Считывал, как говорил он сам. Избитая фраза «человека можно читать, как книгу» зачастую находила подтверждение в жизни.

Другие человеческие типажи привлекли внимание Вадима чем-то неуловимо знакомым. Тем, что он видел на протяжении последних десяти-двенадцати лет. «Новая буржуазия, скорее всего… госаппарат, как говорят в официальных сообщениях. Точно они», — думал Вадим, разглядывая нескольких мужчин в неброских, на первый взгляд, костюмах. Ему были знакомы такие костюмы: с расстояния просто тёмно-серая пара, пиджак и брюки, но когда подходишь ближе, то становится понятным высокий достаток их обладателя. Поездив по Европе, пожив в Италии и Франции, Вадим стал немного понимать в мужской моде и дорогие ткани он видел сразу. Считывал, как хороший сканер.

«Чиновники, точно они. Что связывало их с Пашкой?» — подумал Вадим. И, обернувшись, поискал глазами брата. Тот как раз что-то говорил мужчине явно «аппаратного» вида. Сашин слушатель немного снисходительно улыбался, было видно, что слушает он Сашу, словно делая тому одолжение.

Вадим хорошо знал такой тип людей. Вроде бы всегда на лице внимательность и нередко даже доброжелательность. Но всё это оболочка. Глаза выдают. Вадим называл такие глаза «рыбьими». Пустой и немного прозрачный взгляд. Иногда он кажется, рассеянным. Но нет, это не рассеянность, а скрытое равнодушие. Равнодушие и полное безразличие. Которые, впрочем, быстро сворачиваются, уступая место живейшему интересу и энтузиазму. Источник такого энтузиазма один — деньги. Лавэ. Вадим сотни, тысячи раз видел, как люди, которые служат защите государственных интересов и которые должны эти интересы соблюдать и контролировать их соблюдение другими, очень быстро забывали про свои обязанности. Как только в пространстве около них идея денег обретала чёткие контуры, они мгновенно преображались.

Вадим часто думал, как любой нормальный человек, о значении денег. Как идеи, скорее, как идеологии жизни. Конечно, занимаясь серьёзными делами, он, с ростом денежной массы, проходящей через его бизнес, стал как-то абстрактно относится к цифрам, ежедневно просматриваемых утром. Сначала на бумажных листках, с перечёркиваниями и обводками, потом, позднее, на экране ноутбука. И со временем он ясно понял, что деньги не самое главное у человека. Это не высшая ценность, не главный постулат. Конечно, после армии, занявшись продажами своего первого товара, а потом второго, третьего, сотого, Вадим ощущал сильный душевный подъём от того, что каждый день он увеличивал обороты своего дела. Сменить «восьмерку» на «немца» — это как наркотик. Почувствовав, что ты можешь и умеешь превратить малое в большое, ты уже не можешь остановиться.

Вот и теперь, как он понял, Саша разговаривал с одним из «аппаратчиков», как их отмаркировал Вадим. Саша, заметив взгляд Вадима, слегка коснулся рукой плеча собеседника, проговорил ещё пару фраз и направился к брату.

— Ты, я смотрю, весь такой на делах. Серьезный мэн, да? — Вадим говорил шутливо, не скрывая иронии.

— Ну, таким шуткам далеко за триста, как сейчас говорят. Да не, просто с человеком надо было обсудить одну тему, — Саша не смотрел в глаза, его взгляд был направлен в сторону последнего собеседника.

— Ты не забыл, зачем мы вообще здесь? Думаешь, Паше уже всё равно? Может, лучше подумаем о нём… Больше ведь ничего не будет. Как мы с ним, в детстве, вспомни. Ты вспомни…

— Вадик, не усугубляй. Понятно, что не праздник. Пашу жалко, нелепо так всё получилось. Самое ужасное в смерти не сам её факт, а неожиданность. Внезапность.

Вадим подумал, что Саша прав. Осознание смерти приходит к человеку в молодости. Когда ты полон сил и надежд на будущее, смерть кажется чем-то абстрактным и далёким. Потом оказываешься в сложной и противоречивой мешанине реальной жизни — не той, которая представлялась по книгам и фильмам в детстве, а той, что ждала всех нас у порога. Порога взросления. Вадим немного прищурился и начал рассматривать плитки пола, словно пытаясь сконцентрироваться.

-Здравствуй, Вадим, — услышал он голос совсем близко.

Вадим поднял голову и увидел Марину, жену Паши. Красивая шатенка с припухшим лицом и нервными губами немного вопросительно смотрела на него.

— Здравствуй, Марина… Мне так жаль, я…я не ожидал такого, конечно. Как ты? — Вадим немного растерялся. Он, конечно, про себя проговаривал слова, которые

произносят в таких ситуациях. Но всё же… такие ситуации зачастую неловки и вызывают определённый ступор.

— Хорошо, что ты приехал, Вадик… успел, — Марина словно выдавливала из себя слова. Глаза смотрели не на Вадима, а куда-то вбок.

–Да, Марина, успел. Впрочем, здравствуй, — Вадим попытался изобразить радость, но тут же подумал, что как-то глупо сейчас изображать оптимизм, — как дети, как они это все… пережили?

— Знаешь, как-то…, — Марина немного запнулась, словно подбирая слова внутри себя, — в общем, сам понимаешь это всё… Дети, похоже, не до конца это всё прочувствовали.

— Марина, мы с Сашей тебе поможем. Паша — наш самый близкий друг. Был… Мы же с детства, как единая команда, ты же знаешь. Сейчас всё это пройдёт, всё уляжется, и тогда надо дальше жить. Детей растить.

«Господи, какая банальность. Что я говорю, какие-то штампы. А как ещё, как выразить всё это?» — Вадим почувствовал досаду. Потом подумал, что главные слова Марине он скажет немного позже, когда эмоции улягутся.

— Вадик, потом поговорим, хорошо? Сейчас как-то не хочу, точнее не могу всё это проговаривать.

— Да, Марина, конечно, конечно же, мы поговорим.

Голос Марины начал дрожать — совсем немного, но Вадим это почуствовал. Рука нервно теребила край пиджака, пальцы то сжимались, то разжимались, часто-часто. Вадим слегка приобнял Марину, почувствовал на мгновение всё её горе.

— Ты только скажи, Марина, а как это всё, ну, произошло. Понимаю, подробности сейчас не время спрашивать. Но я хочу, нет, я должен знать, Марина! — Вадим выпалил, а потом понял, что сказал он это слишком резко, но ответ был нужен ему. Он вопросительно посмотрел в глаза Марины. На мгновение ему показалось, что там, в глубине женских глаз, как будто начала опускаться чёрная штора — но нет, показалось…

Марина вздохнула:

— Знаешь, тогда, в то утро, Паша был настроен на важный день. Он был сосредоточен, сказал мне, что будет после обеда, ближе к вечеру, встречаться с американцем. Говорил мне, что есть интересное предложение от инвесторов. Ну, люди хотели денег дать на его разработки, как-то я не поняла до конца всего этого… И Павлик говорил, что это очень важно для всей его работы. Он не любил говорить про это… про это всё, что это бизнес. Он всегда подчёркивал, что это его миссия. Скорее дело — дело всей жизни. Он очень любил заниматься этим, прямо готов был жить на производстве. А видишь как…Жизнь решила всё иначе. Вот как, как это… Я не понимаю…

— Американец? Хм, Павлик не рассказывал мне про него. Мы, конечно, полгода не так часто общались, как лет двадцать назад. Это понятно. Но порой созванивались, да куда уж там, мы не слушали друг друга, рады были просто слышать голоса…

— Да, американец. Ну, как американец. Его зовут Джерри. Он мальчиком с родителями уехал, пожил в Австрии, потом они в Штаты перебрались. Там он школу закончил, хорошее образование получил. Мне Павлик рассказывал, что этот Джерри очень энергичен и хваток. Ещё, помню, Паша смеялся, что все Стивы Джобсы и Гейтсы в Штатах быстро растут, что здесь, у нас, всё как-то вязко и бардачно, нет таких трамплинов, как там. Это он говорил применительно к бизнесу на научных разработках. Ну, ты же понимаешь, я филолог, я немного в другой теме. Может, поэтому я не очень-то доверяла Джерри… Чутьё, что ли?

Марина немного изменилась в лице — это Вадим буквально ощутил где-то внутри себя.

— Что, Марина, о чём ты? Какие-то проблемы были у Пашки?

Марина стала беззвучно плакать, словно смущаясь кого-то.

— Ладно, Вадик, потом, потом всё… Вы после прощания приезжайте в ресторан…там поминки… к нам, ко мне, то есть… теперь ко мне.

И Марина быстро отошла. Невзрачный мужичок в чёрном костюме, выйдя из двери в стене, объявил о начале церемонии прощания.

Вокруг Вадима сразу образовалась суета. Кто-то говорил, что родственникам надо встать ближе к гробу, остальным немного позади, в сторонке. Вадим встал немного сбоку, чтобы видеть вблизи стоящих. Рядом появился Саша. Наклонившись, спросил:

— Как дела, настроение ровное?

— О чём ты? Какое настроение? У меня оно последние два года перепадами. Сейчас вот ещё и Пашка…

Сейчас вот ещё и Пашка…

Невзрачный мужичок начал говорить. Вадим прислушался. Стандартные фразы, положенные при таком действе.

— Ты с Мариной говорил? В курсе непоняток по Паше? — Вадим посмотрел на брата.

— Да, знаю. Хотел с тобой это обсудить. Немного позже. Вот, идём, идём…попрощаемся.

Саша двинулся вслед за мужчинами в синих пальто. «Явно чиновники», — с небольшим раздражением подумал Вадим. Подошёл к гробу, подержался несколько секунд за край. «Паша, Паша… Паша Елизаров. Покойся с миром. Пусть Господь, если он там… на небесах ждёт тебя, оценит твои дела на нашей грешной Земле», — Вадим прикусил губу и отошёл.

Церемония закончилась. Люди выходили на улицу, в серый февраль. Вадим, запахнув пальто, стоял внизу, перед ступенями. Ждал Сашу. Наконец тот вышел, заканчивая попутно разговор по мобильному. Кивнул в сторону. Вадим посмотрел в сторону кивка брата. Там была парковка, на которой стояли все достижения европейского автопрома последних лет. Саша шёл немного впереди, к своей машине. Вадим посмотрел на чистые, матово блестящие ботинки брата. «Аккуратистом был, аккуратистом и остался», — подумал Вадим и на миг окунулся в воспоминания.

Он словно физически ощутил запах мокрых тряпок, мела и подгоревшей каши из столовой. Школа, Вадим — в шестом, Саша — в четвёртом. Жили просто, если не сказать бедновато. Отец военный, перевёлся в Ленинград, будучи майором. И остался, как говорили взрослые, чтобы «в папахе на пенсию уйти». Мать была врачом в районной поликлинике. Дали квартиру в новостройках, на юге города. Школа самая обычная, средняя. Контингент, как и бывало в таких заурядных школах, тоже не сильно выдающийся. Тогда, в стране Советов, не было жёсткого деления на бедных и богатых. Конечно, дети директоров ресторанов или секретарей райкома партии отличались от сверстников. У кого-то были новые кроссовки чешской фирмы «Цебо», редко «Адидас», кто-то щеголял в джинсах «Avis» или, что было очень круто, в «Rifle» и «Super Perris».

Но все эти бренды проскакивали мимо Саши и Вадима. Родители покупали брюки и свитера отечественного производства, не сильно баловали пацанов.

В общем, всё строго было, — подумал Вадим. — Саша донашивал вещи старшего брата. Точнее, конечно, тогда старались не употреблять слово «донашивал». Это было в порядке вещей в семьях с двумя или тремя детьми. Родители на зарплатах, а хороших иностранных кроссовок практически не было в государственной торговле. Хочешь и есть возможность — иди к фарцовщикам, готовь 150 рублей. Или можно было поехать в Ульянку на выходные и там, посреди поля, за станцией пригородных электричек, побродить по толкучке. Там продавали всё: кроссовки, джинсы, пластинки, кожаные куртки и норковые береты для женщин. Было интересно посмотреть на изобилие шмоток, которых практически не видели в серых залах советских магазинов.

Саша донашивал кеды Вадима. Старший брат изрядно уделал их за полтора года активной носки: всё лето бегал в них в лагере, а потом и в городе. Перешли они к Саше и стали физкультурными. Саша очень переживал из-за их затрапезного вида. В его классе несколько ребят ходили в новых кедах, привезённых загадочными моряками. У морских товарищей, в свою очередь, их и купили любящие родители. В общем, Саша чувствовал некую ущербность на занятиях по физкультуре. Как говорили, на уроках «физ-ры». И вот, видимо, услышав обсуждения пацанов в классе по поводу его кед, мальчик, задержавшись в раздевалке спортзала, оторвал подошву у одного тапка. И дома заявил, что подошва просто отвалилась на уроке. Мама, позвонив какой-то «тёте», на следующий день принесла «новые» кеды. Одного взгляда Саше хватило, чтобы понять, что обувь была ношена. Мама купила у завотделением в своей поликлинике кеды её сына, из которых он вырос. Отмыла и вручила Саше. Не помогло. Как запомнил Вадим, Саша даже побледнел. Он никогда не видел брата таким. Саша вначале молчал, потом его лицо исказила гримаса ярости и он с какой-то досадой швырнул кеды об стену в гостиной и убежал в комнату. Плакать. Мама молча ушла на кухню и закрыла за собой дверь. Вадик подошёл поближе к двери, прислушался и понял, что мать плачет. Конечно, он пристыдил Сашу, хотя и сам Вадик чувствовал некоторую досаду на родителей. Но так было. Так было…

Саша подошёл к маме часа через два после этого. Вадим не присутствовал при разговоре, но понял, что Саша говорил с мамой о важных вещах. Они разговаривали и плакали вместе. С того дня Саша изменился, больше Вадик не замечал таких вспышек. Саша словно узнал какую-то тайну взрослого мира. Вадик это понял позднее. Саша стал более спокойно относиться, если можно так сказать, к материальным благам. Никогда он больше не упрекал родителей и не устраивал им скандалов из-за одежды или игрушек. Но к свои вещам был аккуратен настолько, что их не стыдно было передать другим нуждающимся ребятам. Свою обувь он старательно чистил каждый день и не позволял себе ходить по улице в испачканных туфлях.

Вадим подошёл к машине брата. Саша нажал на брелок сигналки — солидная немецкая машина тихонько пикнула.

— Давай, залезай. На улице не май месяц, — Саша занял водительское сидение.

Вадим сел на пассажирское, рядом с братом. Саша, включив зажигание, некоторое время задумчиво смотрел перед собой.

— Как тебе мнительность Марины? Не кажется, что это какие-то женские подозрения? Так и фобии могут начаться после смерти Пашки.

Вадим, водя ладонью по кожаному сиденью, ответил не сразу:

— Не знаю… — Вадиму не хотелось сейчас, на ходу, что-то говорить обо всем этом. Тревожность опять тяжело зашевелилась где-то там, внутри груди. Глядя на Сашу, сказал:

— Знаешь, что-то я уже устал, давай там немного побудем, и потом на Грибанал, хорошо?

— Так и не решил ко мне? — Вадим молча покачал головой — Ну, дело твое, брат, — Саша немного скривился. — Ладно, едем.

…Наконец передача про сталилитейные производства закончилась, на бизнес-радиостанции начались трехминутные новости. Джингл, отбивка, и уверенный и быстрый дикторский голос начал:

–Теперь о ситуации с новым вирусом в Китае. Администрация города Ухань с завтрашнего дня закрывает все учебные заведения и общественные места. Пока что о карантине речи не идет, власти Китая еще раз подтвердили в официальном сообщении для информационных агентств, что эпидемия носит локальный характер и ситуация по распространению заболевания находится полностью под контролем государства.

Саша, глядя на серую полосу дороги, задумчиво произнёс:

— Как бы эта фигня не приползла в Россию. Как-то стрёмно слушать вот это всё. Идёт, вроде, по нарастающей. Хотя, с другой стороны, каждый год какая-то эпидемия гриппа. И как-то все эти гриппы нас не коснулись пока…

— Может, и пронесёт. Интересно, что Паша бы сказал по этому поводу? — Вадим смотрел в окно. Движение стало плотным, потом, выехав на набережную, Саша уверенно перестроился и, увеличив скорость, понёсся вдоль Невы.

Братья молчали. Саша тяжело вздохнул.

— Знаешь, предлагаю завтра встретиться. Ну, после обеда, на братский, так сказать, ужин… Как ты на это смотришь?

— Конечно, брат, давай пересечёмся. Сегодня как-то сумбурно всё, мысли вразброд. Надо завершить все эти, — Вадим немного замялся, — все эти действия и спокойно поговорить. Есть что обсудить, правда? — Вадим покосился на Сашу.

Брат молчал и смотрел на дорогу.

Машина остановилась на Лесном. «Что-то здесь было в советское время. Только что? А, туалет… потом в девяностых снесли, и вот что сделали», — Вадим смотрел на здание ресторана. Люди, которых он видел в крематории, заходили внутрь. Братья прошли к тяжёлым дверям и тоже вошли. Видимо, Марина с родителями арендовали весь ресторан, чтобы не было посторонних.

Столы стояли буквой «П». Сели, негромко переговариваясь. Братья оказались в ряду с мужчинами явно медицинских профессий, как подумал про них Вадим ещё в крематории.

Здесь процессом рулил другой мужчина, более представительный. Пузцо, лицо постаревшего римского консула, как подумал про себя Вадим. Невзначай он услышал, как справа «медик» сказал соседу, что этот «тамада», как окрестил его Вадим, какой-то чиновник из городского комитета здравоохранения. Вадим не прислушивался к речи организатора. Говорил он всё те же стандартные фразы, какие и положено говорить на таких мероприятиях. Выпивали. На столе стояли дорогие водка и коньяки. У женщин, как заметил Вадим, бутылки с очень приличным французским вином.

— Саш, пойду, выйду на крыльцо, как-то устал я от дороги и от этого вот… всего, — Вадим аккуратно поднялся и направился к выходу. Саша тоже встал и пошёл вслед за братом.

В ресторане было тепло и уютно, но, толкнув красивую дубовую дверь, Вадим попал в питерский февраль. Влага, казалось, висела вокруг плотным махровым месивом. Пахло дымком (от мангала, догадался Вадим) и немного по-деревенски — свежими берёзовыми дровами. Было немного странно ощущать эти запахи в огромном городе. Вадим немного отошёл от входа и остановился. Хотелось просто постоять, не думая ни о чём.

Позади послышался шум, Вадим обернулся и увидел, как из ресторанной двери выходит Саша с молодым мужчиной, примерно их сверстником. В нём было что-то неуловимо не местное, как обычно бывает у иностранцев. Вадим видел много европейцев, работающих или живущих в России, но это был другой случай. «Американец, — подумал Вадим, — наверное, тот, Джерри».

Саша, подойдя ближе, улыбнулся и, немного дотронувшись до локтя спутника, сказал:

— Вадик, позволь тебя познакомить. Это Джерри, деловой партнёр… нет, скорее хороший знакомый и потенциальный партнёр. Жаль, что всё так получилось… — Саша на минуту замолчал и, оборачиваясь к Джерри, произнёс: — Джерри, это мой брат Вадим, ты в курсе, наверно… Павлик, возможно, рассказывал, о нём.

Джерри улыбнулся Вадиму. Улыбка была искренней, как это умеют делать американцы. Вадим сначала удивлялся такому навыку граждан Соединённых Штатов, думал, что это фальшиво.

Это и было фальшью, как потом точно удостоверился Вадим, но фальшь подавалась в таком контексте убеждённости в собственной необходимости, что он потом не возражал и внутренне не удивлялся таким вещам. Всё в этом мире относительно и имеет свои правила — правила игры, если можно так сказать про жизнь, — думал Вадим. Несколько раз съездив в США и пожив там нетуристической жизнью, Вадим понял, что такая вежливость — просто правила игры. Так удобней создавать видимость комфорта, удобней жить в иллюзии, что первый встреченный прохожий не ударит тебя ножом. Хотя, как убедился он сам, жизнь порой бывает невыносимо ужасна и по сути своей абсолютно неулыбчива.

— Добрый день, если, конечно, такой день можно назвать добрым, — проговорил Джерри на почти безакцентном русском, глядя Вадиму в глаза. Джерри был сухощав, точнее, поджар, волосы с рыжиной, немного массивное лицо, крупноватый нос. Видно было, что следит за собой. Такие лица Вадим тоже видел. Лица ребят из физико-математических школ. Потом, в эпоху становления капитализма в России, эти ребята становились «капитанами» молодого российского бизнеса. Владельцами коммерческих банков, крупных торговых компаний, возглавляли крупные умирающие предприятия. Они становились сразу ключевыми управленцами и впоследствии мелькали на экранах телевизоров и в деловой прессе как «эффективные менеджеры». Хотя, — иногда думал Вадим, — можно быть эффективным менеджером, получив в управление огромный машинопарк завода всесоюзного значения, потом продать его оснащение, землю поделить на куски, продать под застройку, а производство полностью перепрофилировать. Перед этим создав совместное предприятие с какой-нибудь мировой корпорацией. Было ещё недавно крупное производство сложных технических приборов, а стала «отвёрточная» сборка микроволновок. И под такие изменения подводилось мощное теоретическое обоснование — про интеграцию в мировую экономику и переформатирование изживших форм социалистической экономики. Всё это Вадим проходил и всему этому был свидетелем. Вадим неприязненно относился к таким, как он называл, «шулерским» изменениям. Они вызывали у него чувство бессильной досады. Когда что-то большое и сильное на твоих глазах становится дряблым и немощным. Он понимал, что всё это процессы увядания, пути, ведущие в никуда.

— Да, здравствуйте, Вадим, — пожатие руки отвлекло Вадима от мыслей.

— Как всё это страшно — такой внезапный уход Павла. Знаете, у нас с ним были большие планы… ммм… на развитие. У него был очень, очень перспективный бизнес, это так было необычно для России, — Джерри говорил почти правильно. Почти потому, что по произношению некоторых звуков можно было понять, что он иностранец. — И Павел был такой… такой энергичный и… настоящий профи. Специалист высокого класса!

В разговор вступил Саша: — А мы вот дружили, Джерри, с Павликом, дружили со школы. Знаешь, что такое школьная дружба? Ну, это когда вместе на каникулах, вместе в спортшколу. Всё вместе, сообща! Вот у тебя есть школьные друзья?

— Саша, ты забываешь, я ведь за границу из Ленинграда в 1989 году уехал с родителями. Поэтому все прелести детской дружбы мне знакомы, — в голосе Джерри мелькнула ирония. — Друзья у меня, как у мальчика из очень приличной еврейской семьи и ученика математической школы, тоже много куда разъехались. Конечно, большинство не на Землю обетованную, она всех не вместит. Кто в Штаты, двое в Австрии. Общаемся, иногда встречаемся вместе, только не на пьянках, а, скажем так, более…э…как это сказать, лакшери отдых. Вот был на сафари в Кении с Марком и Борисом — это мои одноклассники.

Джерри немного улыбался и, чуть прищурив глаза, смотрел на Сашу. Вадим подумал: «Непростой парень. Как говорит Тимофей, не пальцем деланный».

— Джерри… это ведь американское имя, верно? — спросил Вадим.

— Да, абсолютно точно. В Ленинграде я был Жорой, Георгием… Ну, а в Штатах — проще Джерри. Два имени — одна жизнь, — Джерри хохотнул.

Потом он достал сигареты, закурил. Курил немного по-женски, очень аккуратно держа сигарету ухоженными пальцами. Вадим подумал, что Джерри немного манерный, жеманный, что ли.

— Давай на ты: так удобней будет…Ок? — Джерри посмотрел на Вадима.

— Говно-базар, как говорят у нас в Архангельске, — пошутил в ответ Вадим.

— Вау, ты теперь, как это…северный мужик, помор, так? — Джерри явно не забыл российские реалии.

— Хм, скорее, сочувствующий поморам. Поморов-то осталось с гулькин нос, — в разговор вступил Саша. И продолжил: У нас Вадик — крупная фигура в архангельском, как это правильно сказать, бизнес-сообществе, вот! Лес пилит, производства деревом обеспечивает по всей стране, людям работу даёт. В общем и целом, очень даже позитивная фигура!

— Работа — это важно! Да-да, занятость должна быть… Иначе, как это говорят, водка-селёдка и порвём баян, да? — Джерри, как подумал Вадим, не забыл российский менталитет.

— Нет, не совсем, так. Говорят «водка — пить, земля — валяться». Это актуально и для городов. Время сейчас жестокое, Джерри, люди за работу в больших городах держатся, — Саша говорил быстро и убедительно.

— Скажи, Джерри, а Павлик, точнее, Павел, Павел Романович… он с тобой большой проект хотел реализовать? — Вадим посмотрел Джерри в глаза. Тот, не отводя глаз, ответил не сразу.

— Да, были мысли. Глобал идея, так говорят. Я в Штатах работаю в двух инвестиционных фондах, у нас большие… ммм… большие планы на рынки развивающихся стран. Думаю, что перспективы не просто в размещении каких-то простых производств. Ну, как было в Китае, а ещё раньше в Южной Корее — привезли из Италии подошвы для кроссовок, из Индии текстиль, нитки из Филиппин. Собрали в Корее, получили конкурентную стоимость, прайс. С Россией немного другая перспектива. Здесь есть потенциал научных работников — тех, кто получал качественное, как сказать, квалитетное образование. То есть, здесь строить производство для просто исполнителей неинтересно. Да и климат другой — не Азия. В Китае, на юге особенно, поставил три авиационных ангара, окна открыл, вот тебе и вентиляция. Затрат на отопление нет. Подвози запчасти и собирай смартфоны. Здесь — нет. Здесь дешевле труд и усилия ваших голов, тех, кто может предложить решение, как точнее сказать…инновационное. И дешёвое, вот что важно! А мы с Павлом говорили о том, что деньги наши, то есть американские, мозги его, Павла, сотрудников. У них в разработке очень простой и практичный аппарат искусственного дыхания, к нему оксиген в баллонах не нужен. Кислород, то есть. Он в установке сам воспроизводится из воздуха или воды, я процесс не совсем не понял. Это сейчас актуально, аппаратура для оснащения больниц и госпиталей. Медицина в России переформатируется, верно? И самое время успеть занять место в числе тех, кто будет давать государству нужные аппараты, технику. Тем более — санкции. Крым ваш, это реальность. И сложности с поставками каких-нибудь хирургических штуковин тоже ваши. Потому что политики санкции вводят, а бизнес должен использовать эти… эти дыры.

— Скорее, лакуны, — поправил Джерри Вадим.

— Слушайте, давайте зайдём обратно. А то как-то не комильфо, вошли и тут же вышли, — Саша вопросительно посмотрел на Вадима и Джерри.

— Да, и то верно, — Вадим почувствовал, как усталость начинает опять обволакивать его. Немного ныли мышцы, внутрь опять прокрадывалась какая-то тоска.

Прошли обратно в ресторан. Там говорил очередной коллега Павлика. Вадим не прислушивался, сел на стул рядом с Сашей. Рядом возник официант, предложил водки в заледеневшей бутылке. Вадим жестом показал — нет, не надо. Пил сок, немного пожевал холодное.

Почему-то после разговора с Джерри внутри стало нарастать раздражение. Как в очереди на кассу в супермаркете, когда впереди тебя стоит молодящаяся дама с корзиной, заваленной покупками, и медленно выкладывает упаковки на транспортёр, потом так же медленно раскрывает сумку, расстёгивает одну молнию, вторую, достаёт огромный кошелёк-клатч и начинает в нём рыться. А раздражение нарастает, потому что ты сам делаешь всё точнее и оперативнее. Также и здесь, — подумал Вадим. — Джерри много говорил, вроде, всё как-то правильно, а главного не сказал. Вадим посмотрел на брата. Тот уже пересел на несколько мест дальше и слушал с интересом, как подумал Вадим, пожилого мужчину с брезгливым выражением лица. Казалось, что пожилой мужик произнесёт ещё несколько предложений и его стошнит прямо на ухоженного Сашу. «У Саши действительно очень ухоженный вид — такой, даже холёный, — подумал Вадим. Впрочем, главное ведь иметь стержень внутри, быть способным держать удар и принимать любые неприятности как возможности».

Вадим вдруг вспомнил, как они в детстве, втроём: он, Саша и Павлик — вместе отдыхали летом.

Это было жаркое лето. Жаркое и, как потом думал Вадим, немного кинематографичное. Словно хорошая кинопленка лежала где-то у него в глубине, в его памяти, иногда устраивая киносеансы. В начале июня родители Вадика и Саши решили отправить сыновей в спортивный лагерь, под Сиверскую. Павлик, не будучи подающим надежды молодым спортсменом, поехал в лагерь обычный, пионерский, который находился по соседству с лагерем спортивной школы. Вспоминая потом дни того беззаботного лета, Вадим просто физически ощущал сочность красок. Белый от палящего солнца песок, рыже-красная галька, какая-то открыточная зелень травы. И небо, ярко-синее утром, белесое от жары посреди дня и какое-то переливающееся вечером, когда солнце начиналось садиться за горизонт. Потом он никогда не запоминал краски такими насыщенными.

В лагере у братьев всё было по жёсткому распорядку. Подъём, завтрак, тренировка, потом обед, потом небольшой отдых и снова тренировка. Лагерь готовил будущих чемпионов, и отношение к ребятам не было домашним. Наоборот, иногда мальчикам казалось, что их тренер по классической борьбе, здоровый мужик с широченными плечами, Олег Ираклиевич, хочет их окончательно загонять и навечно оставить там, в травах около речки Сиверской. Дети часто драматизируют ситуации, — потом думал Вадим, — трагедийный взгляд на мир не редкость, особенно когда ты оторван от дома и от внимания и заботы мамы и папы.

Конечно, был тихий час. После обеда было два часа отдыха. Кто хотел, тот сразу засыпал. Были пацаны, которые реально выкладывались и, как тогда думал Вадик, спорт явно не для них. Вадима самого иногда такая спортивная жизнь доставала, как выражались ребята вокруг него. Хотелось порой просто ничего не делать, лежать, смотреть на облака, читать книжку. Или пойти на речку, купаться там до самого вечера, лежать на песке и тоже смотреть и смотреть на облака.

Иногда приходил Павлик. Порядки в его лагере были гораздо мягче, хотя, наверное, это было упущение со стороны воспитателей и вожатых, как потом думал Вадим. Всё-таки дети за городом, в лагере, требуют дисциплины и контроля. Иначе жди неприятностей. Но, видимо, в то лето коллектив взрослых в лагере Павлика подобрался либеральный. Как рассказывал Павлик, когда приходил к братьям в гости, взрослые расслаблялись тоже от души.

Однажды, в жаркий день июля, Павлик в очередной раз появился у братьев. Настроение у всех было такое, скажем, задорное. Имелся порыв, и его надо было куда-то срочно приложить…

Ребята сидели на старом деревянном брусе у забора, пекло солнце. Отряды братьев в полном составе ушли в Сиверскую играть в футбол с местными командами. Братьев не взяли. Вадим уже точно не помнил причину: то ли у обоих было подозрение на начинавшуюся простуду, то ли просто был перебор с участниками команд. Павлик, сидя на одном конце бруса, с увлечением рассказывал про хирурга Пирогова, про Крымскую войну. Павлик уже тогда много читал про медицину, особенно его вдохновляли книги про фронтовых врачей. Биографию Пирогова серии «ЖЗЛ» Павлик нашёл в библиотеке лагеря.

Вадику надоело убивать время просто так, на брусе у разросшейся крапивы, и он предложил пойти на речку — искупаться и просто почувствовать свободу. Ту свободу, которую, как считало большинство ребят в лагере, у них бесцеремонно забрали в прекрасные летние недели. Cаша, как это обычно и бывало, горячо поддержал предложение старшего брата. Вообще, Вадик в лагере стал замечать, как Саша, хоть он и был в другом отряде, старается ему подражать. Конечно, младший брат есть младший брат. Тогда Вадиму это не льстило, наоборот, иногда даже раздражало. Вот и сейчас он подумал, что Саша слишком активно поддержал его предложение свалить за забор.

Саша был умным парнем. Схватывал всё на лету, а главное, он буквально поглощал информацию. Ещё до школы маленький Саша начал брать книги по истории и науке, которые были у родителей. Для мальчика 6 лет это было не совсем нормально, как иногда говорили родители. Вадим слышал порой разговоры мамы с отцом. Отец отшучивался, говорил, что кому-то в семье надо быть гением. Саша в это время взял пару томов энциклопедии Брокгауза и Эфрона, которые достались от деда, и спокойно читал всё подряд, страницу за страницей. Периодически он приставал к матери с вопросами про африканские племена или про крестовые походы. Она терпеливо объясняла ему некоторые непонятные термины и обороты из статей энциклопедии. Саша, конечно, зажигал, как думал потом об этом Вадим, когда они уже вовсю пробовали новую взрослую жизнь. После школы. В школе Саша не успокоился и проявлял дикую активность по дальнейшему поглощению знаний. Учителя, конечно, ставили в пример мальчика, но, некоторые, как математичка Елизавета Сергеевна, выражали опасение по раннему развитию. Как она говорила, такие дети быстро «перегорают». Видимо, к Саше это не относилось. Или батарейки у него были сверхмощные.

Сашу активно привлекали к олимпиадам. Причём с одинаковой регулярностью как по точным наукам, так и по гуманитарным. Трудовик, человек-гриб, как его называли школьники за невысокий рост и широченные плечи, на которые была насажена здоровая голова без шеи, говорил торжественно про Сашу: «Это же человек Возрождения! Леонардо! Нет, Леонардо с Пиранези вместе взятые!» При этом вечно красное лицо трудовика, измождённое бесконечными пробами плодово-ягодных напитков, расплывалось в восторженной улыбке. И Саша был вечным призёром олимпиад. Чиновники из района, отвечающие за образование, давали чёткие посылы директору школы о Саше: мол, аккуратнее с мальчиком, контролируйте ситуацию. Это же надежда и опора.

Всё это бурное развитие вундеркинда подвело к тому, что директор предложила Саше и его родителям перейти сразу на год выше, в другой класс, минуя очередной учебный год. Предложение было сразу зачислить Сашу в класс Вадима. Ничего, что будет младше остальных, зато ускоренно сможет торпедировать высшее образование. Так говорила классная, и родители, подумав

один вечер, согласились. Саша тоже не был против: ему страшно понравилась идея быть в одном классе со старшим братом.

Оба брата занимались в секции борьбы. Вадим был покрепче и более «сухой и техничный», как говорил тренер, Саша, конечно, не блистал на татами. Но в лагерь поехали оба, хотя мама высказывала опасения, что Саше лучше остаться в городе, а в августе поехать в тихий провинциальный Торжок, к бабушке. Блинчики, велосипед, местные пацаны с вечерней картошкой в золе — все прелести тихого загородного отдыха. Но папа решил, что лучше спортивный лагерь. Очень удобно — младший под присмотром старшего.

Так они оказались в лагере вдвоём. А сейчас шли по лесной дорожке к реке, где, как уверял Саша, они обязательно с пользой проведут время.

Оказавшись на берегу, ребята сразу увидели плот. Плот был волшебен. Совсем, как в фильмах о Гражданской войне или в югославском кино про индейцев. Видимо, его построили местные, а потом по каким-то причинам потеряли его. Или он сам отвязался, и его прибило именно к тому берегу, на который вышли друзья. В общем, в наличии был плот и желание трёх мальчиков найти приключения. Всё совпало.

Вадиму плот показался немного ненадёжным. Перевязанный толстым канатом, в паре мест он были скреплён скобами, но общую конструкцию связывал именно канат. Видно было, что всё сооружение находится в воде уже давно — явно не первую неделю. Верёвки были серыми и измочаленными, брёвна имели явные следы начала гниения.

Саша первым заскочил на плот. Он уже нашёл палку для управления плотом и примерялся к роли главного гребца. Возможно, ему тогда захотелось побыть лидером этого внезапно нагрянувшего похода. Павлик тоже оказался на плоту. Вадим зашёл последним, и ему, в принципе, тоже хотелось почувствовать себя первооткрывателем. Саша оттолкнулся от мелководья, и они поплыли вдоль берега. Речка была не слишком широкой и, как потом поняли ребята, с перепадами дна: в некоторых местах из-под воды торчали верхушки валунов. Течение было быстрым, и плот достаточно быстро набрал скорость. Раза два или три Саше пришлось, ловко орудуя палкой, проскакивать мимо здоровых камней. Один раз Вадим помог брату справиться с надвигающейся неприятностью. Всё шло хорошо, ребятам нравился сам процесс.

Но хорошо было до тех пор, пока мальчики не увидели, что приближаются к порогам. Река, проходя через гряду камней, резко уходила вниз, перепад был большой, явно больше метра. Вадим понял, что сейчас начнутся неприятности. Понял это и Саша. Он пытался было, оттолкнувшись от дна, приблизить плот к берегу, но было поздно. Они врезались в здоровенный камень, и конструкция рассыпалась на три части, если не на пять. Мальчики сразу оказались в воде. Вадима ударило концом бревна по голове, на какие-то мгновения в глазах стало темно. Темно и страшно. Вадик запомнил, как переливается мутноватая вода, когда он погрузился целиком под воду. Это было красиво и тревожно. Солнечные лучи пробивали толщу воды практически до самого дна, и тогда Вадим впервые почувствовал страх. Не просто детский испуг, а какой-то животный, первобытный ужас. Он с каким-то диким усилием выскочил над поверхностью воды. Саша активно плыл к берегу: до него было недалеко. Павлик барахтался рядом. Вадим почувствовал, как в холодной воде ему свело правую ногу. Он хотел закричать, но спазм сдавил горло, он закашлялся. Павлик, подхватив его под одно плечо, потащил к берегу.

Саша был уже на берегу. Павлик помог Вадику выбраться, следом вышел из воды сам. Плота уже не было видно. Видимо, его быстро отнесло дальше. Туда, за пороги…

Мальчики помолчали. Потом Саша робко и невнятно начал оправдываться. Позже, прокручивая эту ситуацию в голове, Вадим удивлялся самому себе, почему он не наорал на младшего брата, не ударил его. Скорее всего, отходил от шока. Не мог он сразу обвинять брата. Сам виноват. Нечего было начинать это путешествие.

В лагерь они вернулись только к ужину. Попало им нормально. Начальник лагеря грозил отправкой в город, но обошлось. Потом, уже осенью, Вадим начал замечать, что поведение Саши изменилось: он стал каким-то более серьёзным и внимательным по отношению к старшему брату. Исчезло какое-то заискивание, копирование. Или ему так показалось. Вадим не знал.

— Ну что, как ты? Скучаешь? — Саша пересел обратно к Вадиму.

— Да нет, нормально всё. Может, поедем? Я буду ещё в городе, заеду потом к Марине. Сейчас как-то не очень удобно общаться. Ей надо принять…принять вот это всё… — Вадим посмотрел на сидящих. Люди уже выпили и, как это обычно бывает, начали общаться между собой. Где-то даже слышались смешки. «Люди остаются людьми, — думал Вадим. — Смерть, пусть даже очень хорошего знакомого, всегда уступает место повседневности. Жизни. Они ведь ещё живут».

— Да, давай двигать отсюда. Ты прав. Пойду, попрощаюсь с Мариной и её мамой, — услышал он голос брата.

Саша двинулся вдоль столов. Вадим заметил, что люди начали понемногу расходиться, хотя некоторые, выходя на улицу с раскрасневшимися от алкоголя лицами, покурив, возвращались обратно. «Как обычно, начали с печали, а продолжают, как заурядный банкет», — подумал Вадим. Он увидел, как Марина, привстав со стула, разговаривает с Сашей. Потом, заметив Вадима, знаками показала ему — позвони. Вадим решил подойти.

— Марин, поедем мы уже. Давай послезавтра заскочу, перед отъездом. Там спокойнее будет, сейчас здесь суета сует… Хорошо, Марин?

— Да-да, всё нормально. Спасибо, что приехали. Хотя… иначе быть не могло. Давай, Вадик, заезжай, поговорим, может, отпустит на душе, — Марина опять беззвучно заплакала.

На улице совсем стемнело. «Хотя для Питера, — подумал Вадим, — это, скорее не темнота, а какая-то глубокая серость». Февраль был не сильно морозным, высокая влажность давала о себе знать, опять холодная вата начала проникать сквозь небрежно завязанный шарф. Братья шли к машине, когда сзади кто-то окликнул Сашу. Обернувшись, увидели Джерри, быстро шагавшего к ним.

— Друзья, давайте созвонимся на днях. Продолжим общение. Всегда интересно поговорить с предпринимателем из глубинной, так сказать, России. Да и политические фигуры тоже интересуют, — Джерри улыбнулся и дотронулся рукой до плеча Саши.

— Конечно, Джерри, времена такие, надо знать ситуацию и настроения, верно? — Саша тоже начал улыбаться. Только улыбка эта показалась Вадиму неестественной.

Сели в машину. Молчали. Вадим вдруг опять ощутил прилив усталости, подумал: «Чего это я? Надо энергичнее, бодрее смотреть на всё, что вокруг. Ну да, Павлик умер. Все умрём, как говорится. Конечно, всё это так неожиданно… потому и страшно. Но надо дальше идти, дальше…Что у меня там в конторе? Просил сегодня до десяти вечера не беспокоить, послушные какие все… не беспокоят».

Вадим начал думать о конторе. «Конторой» он называл офис, который они арендовали в центре Архангельска. Старый, дореволюционной постройки дом по Троицкому проспекту, где, как рассказывал ему местный краевед, до 1909 года была контора купца, поставщика пушнины. Потом, как утверждал тот же краевед, в этом доме в Гражданскую войну был штаб американского экспедиционного корпуса. Дом с большой историей оказался. Вадиму всегда нравились такие дома. Дома и вещи. Ему нравилось, что за каким-то обыденным, вроде бы предметом, может стоять большая история. Связь времён.

Ехали уже по центру города. Свернули с Невского, за окном показалась громада Мариинского дворца. Музыкальный центр в машине Саши был настроен на бизнес-радиостанцию. Ведущий уверенно говорил о развитии отечественного бизнеса, особенно агро-предприятий, его собеседник, известный экономист, неторопливо поддакивал. Программа закончилась и после традиционной ритмичной отбивки начались новости дня. Саша прибавил громкость. Вначале протараторили новости про Трампа и его борьбу с демократами в Белом доме, затем ведущий новостных минут заговорил о вирусе в Китае.

— Знаешь, некоторые политологи говорят о том, что вся эта ситуация очень интересна для властей, — Саша повернулся к Вадиму, — нет никакой войны или природной катастрофы, но можно, пользуясь эпидемией, отработать технологии по управлению огромными территориями в режиме особого положения. Примерно так.

— Ну, если вспомнить теории конспирологов, то вполне возможно, — Вадим смотрел на знакомые фасады.

— Есть мнение, что китайцы раздувают ситуацию. Таким образом они отрабатывают действия по быстрой изоляции больших локаций. Ну, как больших, для них города с тремя-пятью миллионами человек — это так, небольшие города. Тренируются, так сказать, пока почти на кошках. Не, ну а что? Восточная цивилизация, всегда отличались хитростью и многослойностью. Китайцам, как говорил американский президент, Никсон вроде, нельзя доверять.

Запиликал мобильник. Саша ответил по громкой связи автомобиля.

— Алло, Александр Николаевич, как дела? Не отвлекаю? — голос был спокойный и уверенный. «Баритон начальника», — машинально подумал Вадим.

— Добрый вечер, Анатолий Дмитриевич! Нет, нормально, могу говорить!

— Я по поводу записки, ну, предварительного плана проекта. Мы тут с товарищами обсудили, посмотрели… давайте плотно это всё проговорим. Например, послезавтра. Устроит?

— Да, принято. Послезавтра утром, часов в девять, я вас наберу, уточним время. Думаю, в час дня нормально будет.

— Всё, договорились. Жду звонка.

Лицо у Саши стало серьёзным.

— Что, дела круглосуточно? Ни минуты покоя? — Вадим посмотрел на брата.

— Да, верно… ни минуты, — задумчиво произнёс Саша, — всё как-то так да вот эдак.

Хочу одно дело сделать. Сделаю — буду считать, что жизнь прожил не зря. И это не банальщина. Посадить дерево и вырастить сына это немного другое…А вот сделать так, чтобы начать жить всем разумно, без всяких дырок для «левых» дел, это совсем… совсем иначе, вот, — Саша по-прежнему о чём — то думал.

— Вижу, ты не меняешься, это хорошо. Справедливости ищешь во всём. Не обломали тебя ещё в твоей партии? — Вадим повернулся к брату.

— Да нет, Вадик, принципы мои при мне. Конечно, когда ты молодой, не знаешь ситуацию, скажем так, взрослой жизни, кажется, что всё просто, надо только драйв иметь. А на деле… Не мне тебе объяснять, ты же вон сколько лет сам на себя работаешь, преодолеваешь, так сказать, тернии… Как говорят функционеры, а имя им легион, главное манёвры. Главное лавировать. Как там — тридцать три корабля лавировали, лавировали и вылавировали…тьфу, еле сказал…

«Ауди» Саши остановилась около арки. Саша посмотрел в окно:

— Да, братиш, родные места. Раньше как-то все казалось большим и ярким, а сейчас как в сером одеяле, даже душновато как-то, — Саша открыл дверь и вышел на улицу. Вадим, немного помедлив, тоже вышел из машины на тротуар. Над каналом Грибоедова висела какая-то серая взвесь. Это дни, когда непонятно, как начинается утро и как оно переходит в день, только опускающаяся ранняя мгла проводит границу между днем и ночью. Братья подошли к парапету.

— Гляди-ка, все плиты на месте, и перила тоже, — Саша провел рукой в рыжей кожаной перчатке по перилам ограждения, — Еще триста лет простоят. Фасады все отремонтировали, хорошо… Помнишь, какое все облупленное было, когда мы тут каждое утро в школу чапали?

— Ничего себе, ну ты словечко вспомнил, из школьного лексикона, — Вадим улыбнулся.

— У меня вообще хорошая память. Математическая, ну, и профессия обязывает иметь богатый словарный запас.

— Да, молодой лев, — с иронией проговорил Вадим, глядя на брата, — это верно. Политик должен находить общий язык с любой аудиторией, даже со школьниками. Как, есть у вас своя молодежная организация, комсомол свой есть? Смену надо уже сейчас подготавливать, свои принципы передавать, верно?

— Конечно, — Саша улыбнулся, — ты вот у себя в Архангельске все делами занимаешься, бабло рубишь. Нет, извини, зарабатываешь тяжким непосильным трудом. А кто-то должен на перспективу работать, страну кому оставим? Да-да, знаю, сейчас подколешь меня за высокопарный слог! Типа, по-старперски начал вещать, как старцы из Политбюро, помнишь, еще тридцать лет назад такой клуб «по интересам» в Кремле заседал?

— Ну, на старца ты не похож. Хотя, если завязнешь в своих докладных и аналитических записках, то да, будешь скучный и унылый годам так к пятидесяти пяти, — Вадим смотрел на серые куски льда на поверхности канала.

— Нет, не буду. Прежде всего не хочу, никто меня не сделает таким. Знаю, что сейчас скажешь, слышал это много раз. Типа, коммунистов бортанули, решили демократию строить. А по факту пришли к нормальному чиновничьему государству, где бюрократ на бюрократе сидит и бюрократа подгоняет. Но мне много времени не надо, да и нет его… — Саша говорил спокойно, но, как почувствовал Вадим, какая-то раздражительность начала накапливаться внутри брата.

— Саша, ты же знаешь все эти темы. Будь у меня продуктовый магазин с ларьком, я бы чувствовал себя, наверное, спокойнее, комфортнее… — Вадим говорил, словно подбирая нужные слова, — но ты же видишь, что происходит. Несколько лет назад начали зачищать малый бизнес. Ввели единый налог для маленьких. И что? Сотни, нет, тысячи людей позакрывали свои лавочки и всё… работают или в чёрную, или вообще пошли в найм опять. А сколько трагедий было… Ладно, маленьким показали, где их место. Хотя неправильно это всё, неверно. Любое нормальное и процветающее общество держится на лавочниках, на маленьких. Да, говорят, что выживает сильнейший. Типа, остался на плаву, не закрыл свой микро-бизнес — молодец, будешь предпринимателем!

Братья стояли на узком тротуаре у перил канала. Вадим подумал, что зря он сейчас затеял этот разговор, слишком длинный был день. Надо закругляться.

— Ты-то, Саша, доволен, как у тебя сейчас идёт?

— В общем и целом да, скорее да. Нельзя уже сворачивать с пути. Звали пару раз друзья бросить дела общественные, так сказать, начать схемы строить… Конечно, пользуясь наработанными каналами. Но не по мне это. Пойми, система и вся работы системы зависит от людей. От конкретных личностей. Это же понятно: роль личности в истории и всё такое. Поэтому я здесь, точнее, внутри! Да, это не классическая европейская партия, но это объяснимо. Сколько лет страна жила в режиме просто одной партии, которая была и правительством одновременно во всем, да чем угодно. И сколько лет сейчас строится нормальная система партий и общественных движений? Время, нужно просто время. И включенность населения. Столыпин же ещё говорил: «Дайте нам двадцать спокойных лет, и мы изменим Россию».

— Столыпин плохо кончил, Саша. Да и двадцать лет прошло уже. Ладно, давай не будем сейчас здесь, на улице, устраивать диспут «Как нам жить правильно, и кто виноват во всём этом». В России всегда кто-то виноват.

Опять запиликал смартфон у Саши. Тот, мельком глянув на экран, ответил: — Да, Жора, привет. Да, всё в силе. Пусть решают на уровне района, надо помочь жильцам. Не, а что такого? Адресно, адресно! Нет, думаю это лишнее… нет, не убудет от него!

Не успел Саша убрать трубку в карман, как опять раздалась трель.

— Да, Аркадий, конечно, узнал! Да, да, именно так! Пусть завтра директор школы на почту сбросит файл. Да, конечно… Это не скауты, не путай. Это нормальная детская организация, патриотизм и любовь к Родине надо воспитывать. Да, воспитывать. Что в этом смешного? Всё, давай, на связи!

Опять запиликал телефон.

— Да, привет! Да, Оленька, всё, скоро буду… ну как… так. Да, прошло всё. Потом, дома. Всё, целую.

Саша сунул опять телефон в карман и посмотрел на Вадима.

— Извини, видишь, как вечером все завибрировали. Давай завтра на Ломоносова, ок? Поеду я, надо дома ещё с документами поработать.

— Конечно, Саш, давай, утром позвоню.

Саша направился к машине. Немного постояв на набережной, Вадим двинулся к арке большого доходного дома.

«Да, брат стал таким нормальным винтиком большой машины. Наверное, так оно и должно было произойти. Нельзя же быть просто хорошим человеком с шилом в одном месте. Надо войти, встроиться, играть по правилам… стать просто винтиком или шаровой опорой — это лучше», — думал Вадим о брате. Двор дома, в который он вошёл, был типичным «колодцем» Питера, как с придыханием пишут в соцсетях многочисленные блогеры и блогерши. Пишут, с энтузиазмом выкладывая фотографии облупленных стен и старых деревянных рам в окнах, за которыми видны пыльные занавески. Хотя изменения есть. Вадим посмотрел вверх: всё то же, всё на месте. Единственно, что появились новые металлопластиковые рамы, за которыми уже были видны новые подвесные потолки и модные встроенные светильники.

Проходя под аркой, Вадим ощутил знакомый запах, который, наверное, присутствует в большинстве питерских дворов именно этой части города, так называемой «достоевской части». Пахло, как от застоявшейся воды в болоте: немного затхло и горьковато. Вадим подумал, что года идут, а дух места остаётся, никакие перемены и потрясения не могут на него повлиять.

Знакомая лестница, стёртые ступени. Это была родительская квартира, которую отец получил после периода скитаний по общежитиям и коммуналкам. Как рассказывали соседи, их квартира была частью огромной хозяйской квартиры, которую потом, в период массового «уплотнения» после революции, поделили на три отдельных. От былого размаха остались лепнина на потолке, которая благополучно пережила все десятилетия новой жизни, и крепкий дубовый паркет.

Вадим вошёл в квартиру. После смерти родителей они с братом не стали особо что-то менять, избавились от откровенного барахла, но, как говорил Саша, «знаковые» предметы оставили. Два кожаных кресла, «ждановский» шкаф, несколько венских стульев.

Вадим утром заезжал с вещами, оставил две сумки, быстро принял душ и поехал на Шафировский. Сейчас, вечером, он не спешил. Сел в кресло и, как он любил делать в детстве, стал смотреть через балконную дверь на сумерки, опускающиеся на канал. Есть не хотелось: сказывалась усталость. К его приезду соседка по лестничной площадке, добродушная Серафима Степановна, знавшая братьев со школьных лет, убралась в квартире, приготовила ужин, купила продукты. Пенсионерка присматривала за квартирой в отсутствие братьев и хорошо знала их вкусы.

Стемнело окончательно. Вадим, достав из сумки ноутбук, решил вернуться в обыденность. Включил WhatsApp (он уже давно привык вести дела в современных условиях), увидел, что в сети его архангельские замы.

«Так, с кого начать… А, вот, здесь Игорь Астахов, с него», — подумал Вадим, увидев знакомые аватарки, и начал переписку:

— Игорь, привет. Как дела, как день? Что с отгрузкой на Киров?

— Вадим, вечер добрый. Всё в графике. Работали в ночную. Паллеты готовы. Утром отгружаем.

— Принято. А от «Северного Альянса» платежи были? Зина контролирует процесс?

— Вадим, нет, ничего не было. Завтра придут. Там нормальные ребята, не динамят так-то.

— Слушай, Игорь, я два дня ещё побуду здесь, в Питере. Держи «Альянс» на контроле. И документы на обеспечение кредита Шелепину завтра завези. Нельзя затягивать.

— Ок. Сделаем.

«Так, с этим понятно. Понятно, что непонятно. День прошёл, движения нет», — Вадим поморщился. С возрастом, как он понял, время сжимается, и оно особенно дорого. Иногда даже чересчур.

Вадим скользнул по страничке взглядом. Увидел своего начальника Службы безопасности, Владимира Викторовича.

— Володя, добрый вечер! Ответ пришёл от твоих? Тему они пробили?

— Вадим, категорически приветствую. Да, пробили. Мутная тема. Там помойки в цепочке, опасная потом может вылезти амплитуда. (((

Владимир Викторович, бывший майор службы собственной безопасности областного УВД, любил вставлять, как он говорил, «умные словья» при разговоре. Ему казалось, что это придаёт некую значимость в разговоре. Сейчас Вадим спрашивал майора о проверке предложения, полученного совсем недавно от государственников, как он называл их про себя, то есть, чиновников. Предложили схему участия в работах на очень интересных бюджетах, но при условии «загона массы» через цепочку фирм. Про них Вадим и спрашивал:

— Ладно, Викторыч. Время ещё есть. Ты мне скинь, что накопал на них. Где и как они светились.

— Хорошо. Сделаю.

«Так, надо Лере маякнуть, обижается она часто последнее время… хотя, ведь знает прекрасно, где я и почему», — Вадим задумался. Валерия, Лера — приятная и добрая женщина, с которой у него несколько лет назад было завязался роман, потом немного поутихший. И сейчас вот опять, были встречи, какие-то слова, не оправдания, нет, скорее, слова — разведчики. Таким образом люди прощупывают друг друга, хотят понять глубинное. То, что иногда не узнать после нескольких лет совместной жизни.

— Лера, привет. Не спишь?

— Неа. Фильм смотрю на Ютубе. Интересный)))

— Про любовь-морковь? Он с другой, она одна, потом автокатастрофа, он в больнице, она возле изголовья… такой сюжет?

— Ахаха. Да нет, тут мистика и немного ужаса, а так — да. Он и она в заброшенном доме. Ой, вот ща было реально страшно! Ты когда будешь?

— Дня два ещё здесь. Есть причина.

— Что-то серьёзное? Хотя ладно, потом расскажешь.

— Ну. Так как-то. Да, ты права: потом, при встрече. Пойдём в «Мама Миа»? Там пицца вусная, мне понравилось там. Или к китайцам в «Чжан Жен»? Кисло-остро, всё не просто)))

— Можно и к ним))) Там в прошлый раз супчик был хороший. Под него и пиво китайское хорошо заходит)))

— От пива толстеют))) Мне ты нравишься с настоящей талией)))

— Да ладно, с одной бутылочки ничего не будет с моей талией…)))

— Лер, ладно, спокойной ночи. Мне тут один персонаж пишет. Надо ответить.

— Давай, споки.

После переписки с Лерой он почувствовал какое-то облегчение. День выдался длинным, и утреннее ощущение усталости стало понемногу отступать. «К вечеру распогодилось, — ухмыльнулся про себя Вадим, — так, теперь надо с Зурабом поговорить». Зураб был одним из главных поставщиков комплектующих для бесперебойной работы бизнеса Вадима. Степенный грузин, покинувший родные места для службы тогда в ещё Советской армии, да так и оставшийся в России. Зураб имел инженерное образование, успел поработать в одном из ведущих проектных НИИ советского формата — в общем, неплохо разбирался в технике и механизмах лесной отрасли.

— Зураб, ты на связи? Приветствую.

— Да, добрый вечер, Вадим. Как поездка, как Питер?

— Нормально всё, ровно. Стоит Питер. Зураб, послезавтра отгрузишь?

— Конечно. Всё в графике. Только есть на будущие отгрузки корректировки.

— Точнее? Что-то с норвежцами?

— Не. С норвегами нормально всё. Таможня начинает интересоваться, категории товарные хочет перепрошить. Типа, мало денег платим.

— Но ты же заносил?

— Заносил. Сейчас будет немного по-другому. Хочу работать ещё долго, поэтому новые правила надо принимать. При встрече всё расскажу. Время терпит, пока терпит.

— Ок. Приеду — наберу.

Вадим встал из-за стола, прошёлся по квартире. Окна кухни выходили во двор, кухня была большая, при перепланировке квартиры по каким-то причинам её не сильно обрезали. Вадим открыл форточку: они с братом решили не ставить стеклопакеты, потому что прочные деревянные рамы казались им более уютными, как один из пазлов детства.

Многое на кухне осталось из их детства. Конечно, Вадим, как приверженец рационализма, обустроил пространство по своим представлениям. Новая большая поверхность для готовки, новые холодильник и прочие «гаджеты». Всё это было, что значительно упрощало быт во время приездов Вадима.

На стене, у дверного косяка, в простенькой рамке, висела фотография. По цвету сразу можно было определить, что из 90-х годов, Вадим всегда машинально это отмечал про себя.

На фото был он, в «кооперативной» кожаной куртке, неловко пошитой по образцу американских лётных курток, в широких джинсах, по моде того времени, в кроссовках неведомого южнокорейского бренда. Рядом с ним друзья-партнёры по «бизнесу», как тогда они думали.

«Да, думали, что бизнес, а на деле просто суетливое зарабатывание бабла, капусты, как тогда все повсеместно говорили, — Вадим смотрел с улыбкой на фото, — какой у Серёги чуб смешной, тогда казался признаком мужественности. Где сейчас Серёга, как фамилия…а, да, Степцов…. Рядом с Сергеем стоял, хитро улыбаясь на камеру, третий из их компании тех лет, Игорь Сазонов. Тот был в пиджаке дивного огуречного цвета с золотистыми пуговицами. Тогда они узнали, что это «блейзер» — слово им очень нравилось. Казалось, что включение в лексикон таких новых понятий и слов приближает их к чему-то очень хорошему, что они заслужили.

…Это был 1996 год, Вадим год как вернулся из армии. В стране настали «жирные времена», до дефолта 1998 года было еще далеко. Все старательно изображали из себя серьезных бизнесменов или не менее серьезных бандитов. Вадим закрыл глаза, вспомнил…

Встретив своего сослуживца на Литейном, зашли посидеть — покалякать, как выразился его армейский приятель, здоровяк из Череповца, Шурик Чулдаков, в подвальный бар «Трюм», недалеко от «Чернышеской». Дешевое пиво «Степан Разин», тогда, почему-то оно заполонило все кафешки и разливухи, сухарики, чипсы. Традиционные продукты «шалманов», как сих называли с надрывом новоявленные певцы блатной культуры на волне «Радио шансон». Сейчас, — подумал Вадим, это какая-то карикатура на жизнь, на нормальное общение… Тогда все казалось иначе. Это и была жизнь.

Шура был полон энтузиазма. Приехав утром на вологодском поезде, он с ходу решил «пробить», как он выражался, Питер на различные коммерческие схемы. Которые, на его взгляд, немедленно должны были привести к обогащению и долгой беззаботной жизни. Шура по матери был финн, что вдохновило его на решение эмигрировать на историческую родину, в Финляндию. Мама вроде не возражала, а папа не проявлял интереса к такому решению по причине нахождения в исправительном лагере в Мордовии.

Чулдаков сразу с вокзала отправился в консульство Финляндии на Чайковского, простояв там два часа и поняв, что попасть на приём не получится, решил, с его слов, “немного дерябнуть» и встретил Вадима.

Шура рассказывал про жизнь в Череповце, про бардак, который происходил в городе вокруг металлургического комбината. В общем, череповецкая жизнь мало отличалась от остальной российской действительности тех лет. А ещё Шура был полон идей и планов по их реализации. Как он сам повторял в своём монологе, потому что Вадим больше слушал, «планов громадьё», работать только некому.

Один из Шуркиных планов состоял в том, чтобы на железнодорожной станции вблизи Череповца, на которой распределялись составы с прокатом, направляющиеся во все стороны бывшего Союза, наладить «цивилизованный бизнес крючников». Заключался он в следующем. На станцию приходили составы, в которых было, по словам Шурки, огромное количество вагонов с металлопрокатом — трубы, пруток, швеллера и прочая продукция комбината. Составы стояли некоторое время на станции, обычно сутки-двое, потом отправлялись к заказчикам, как предполагал Шура. «Бизнес» был простой и нехитрый. За то время, пока вагоны стояли, ушлые пацаны стаскивали с них крючьями металл, грузили на машины и везли в скупки металлолома. Со слов Шуры, таким образом можно зарабатывать «приличные бабки». Чтобы быстро не попасться, надо договориться с охраной на железной дороге, и всё тогда будет отлично. Для выстраивания договорных отношений с охранниками нужны были деньги, Шура просто и незатейливо полагал, что охрану можно просто взять на зарплату, платить раз в месяц фиксированную ставку — и всё: успех близок.

Другая Шуркина идея заключалась в том, чтобы организовать бригады по сбору лесных ягод и наладить широкий их сбыт в рестораны и магазины Петербурга и Москвы. Скорее Петербурга, потому что, как был уверен Шура, в нём проще наладить схемы по сбыту лесных даров.

Слушая эмоциональные разговоры своего армейского приятеля, Вадим тогда впервые задумался, что люди, в сущности, стремятся к лёгкому существованию, какой-то не сильно сложной жизни. Тогда, в 90-х, на страну обрушились потоки информационной канализации, бесконечные «глянцевые» и «около глянцевые» журналы твердили о том, что работать надо не напрягаясь, что деньги делаются непринуждённо и легко. Сейчас Вадим понимал, что очень много светлых голов было забито подобной чепухой, очень многие погнались за «рубкой бабла».

Дойдя до подвального бара «Трюм», решили накатить по кружечке. В баре было полутемно и накурено. Шура, захмелев после третьей кружки, начал говорить в ухо Вадиму, что надо срочно подняться, обогатиться, что время не ждёт, что в стране бардак и надо этим воспользоваться. Вадиму не нравилась эта обстановка, не нравились пьяные лица вокруг и какой-то угар, висящий в воздухе. Он чувствовал некий дискомфорт, словно вокруг накапливалось какое-то поле отрицательной энергии. Эта энергия сулила нехорошее в тот вечер.

Так и произошло. Шура, отлучившись по малой нужде, по пути задел какого-то крепыша в ярко-синем спортивном костюме. Начало драки Вадим не видел, услышав шум, он прошёл к проходу в соседний зал и увидел, как Шура отбивает боксёрские выпады двоих стриженых парней. Третий, в синем спортивном костюме, лежал вниз лицом на столе и громко мычал. Вадим попытался отбить атаки самого здорового крепыша, применив для этого стул. Потолки были низкие, и стул задел пару потолочных светильников. Завизжала буфетчица, кто-то громко орал в соседнем зале. Дальше Вадиму не хотелось вспоминать: всё было сумбурно и неприятно. Наутро, как он помнил, болела голова от крепкого пива и от пары-тройки пропущенных ударов.

Такие встречи Вадиму не приносили особого удовольствия. Те люди, которые находили его, часто поражали своей неугомонной энергией, которая была присуща многим в то время. Вокруг открывались магазины, рынки, проводились ваучерные аукционы, кто-то, как понимал Вадим, реально становился миллионером очень быстро.

Вадим хотел работать с материальными понятиями, как он сам говорил своим компаньонам. Позади было военное училище и армия, впереди — большая и очень интересная жизнь. Так, во всяком случае, им всем казалось.

Вадим внимательно посмотрел на фото, улыбнулся и решил, что всё: такой насыщенный день надо заканчивать.

Глава 2

Вадим проснулся рано, полумрак февральского утра не давал четкого ощущения начала дня. Такое утро привычно для жителя Петербурга, когда открываешь глаза, смотришь на кусочек серого неба между портьерами и не понимаешь, утро или уже день. Вадим, окончательно проснувшись, сел на кровати и посмотрел через стекло балконной двери на канал Грибоедова. На набережных было будничное оживление рабочего дня, вереницами ехали машины, детей вели в детские сады и школы. «Все, как обычно, только без Паши», — Вадим вспомнил вчерашний день, задумался. «Как быстро такие дни летят в прошлое, сливаясь в какой-то ковер воспоминаний. Помнишь потом отдельными кусками прошедшее: самое яркое, значимое. Плохое не держится долго в памяти, и это дает силы жить», — думал Вадим, стоя уже у зеркала в ванной комнате.

Плохое и, правда, не держалось в памяти Вадима. Странным образом, даже самые трудные времена с годами в воспоминаниях обрастали романтикой и казались прекрасным прошлым.

После школы Вадим и Саша стали курсантами. Отец гордился ими, хотя никогда не говорил это вслух — настоящий военный, офицер — был всегда серьёзным и спокойным… Но дети всегда узнают взгляд отца, говорящий о том, что он в душе одобряет их поступки. Он гордился — они были рады.

Только вот курсантский быт не был столь идеальным, как по молодости предполагали братья. Дедовщина, конфликты с одногруппниками — все это лишь отвлекало от службы, по мнению Вадима, хотя много позже он понял, что это и была служба. Вадим почти всегда побеждал в битвах. И неважно, за что она была. Но были и поражения, которые позже Вадим принял с честью, подобаемой офицеру запаса.

В памяти вдруг всплыл один случай, когда в начале второго курса, после увольнения он с сослуживцами вернулся с гулянки в общежитие «чуть подшофе» под утро, а в это время как раз заселялись новые курсанты — гуси, как их тогда называли. Вадим был пьян, да ещё чрезмерно уверен в том, что ни один «гусь» не посмеет распускать руки под угрозой отчисления. В шутку он крикнул тогда в их сторону: «О, духи приехали!», — и с товарищами они все громко посмеялись над шуткой. Однако, не все их «духов» восприняли это как шутку. Один из молодых, как потом выяснилось — чемпион страны по боксу, вызвал Вадима на разговор за угол. Он шёл впереди по тротуару, Вадим шёл за ним, спокойный и уверенный — он знал, что затеять драку в границах Академии означает отчисление, поэтому предполагал, что дело закончится разговором. А говорить он умел… Но разговора не получилось, они даже не успели зайти за угол общежития, когда молодой боксёр повернулся и дал с левой Вадиму прямо в глаз. Дальше был обмен ударами и возня, но их быстро разняли товарищи по оружию. Боксёр вышел из драки почти без повреждений, а Вадим ещё три недели являл обществу огромный «фонарь» под глазом.

В тот момент он думал, что он проиграл и проиграл с позором. И это впервые. Однако, спустя годы он понял, что приобрёл намного больше своим поражением. Умение восстановить авторитет после поражения, как и умение усмирить свою гордость, вкупе с, казалось бы, элементарными правилами держать язык за зубами, если не знаешь с кем разговариваешь, дали огромный толчок для развития Вадима, как личности, в его будущих делах. Поэтому даже такие эпизоды он вспоминал с теплотой в душе.

Уже за традиционным утренним кофе — Вадим любил выпить маленькую чашечку хорошей арабики до завтрака — в голове, как в диктофоне, начали прокручиваться разговоры вчерашнего вечера.

Ему не нравилась схема, предложенная по «прокатке» средств за работы, предусмотренные предстоящими государственными договорами. Конечно, сейчас можно было нормально заработать, но было одно «но». Вадим знал, он видел много примеров, когда проходило два-три года, а людей из кабинетов увозили ребята в серых костюмах, и хорошо, если свидетелями. Часто люди из кабинетов перемещались в совсем неудобные помещения. Риски есть риски, но, — думал Вадим, — можно работать с долгой перспективой, не быть очередным колорадским жуком. А можно и так, поймать «тему» и потом, по ситуации, оперативно сворачивать бизнес. В общем, — подумал он, — надо ещё раз поднять всю информацию и понять все расклады.

Позавтракав, Вадим вышел на балкон. Февральское утро обдало его холодноватыми иголочками — это было даже хорошо: бодрило. Дома на противоположной стороне канала были словно подёрнуты серым муаром — такой типичный февраль в Петербурге…

Вернувшись в комнату, Вадим открыл ноутбук и погрузился в привычные процессы. Сортировка почты: у него было два почтовых адреса для рабочих дел, каждый он внимательно просматривал и сортировал сообщения. Вадим любил порядок в электронной переписке, иногда он даже казался себе страшным занудой. Он был очень щепетилен в делах и всегда старался сам контролировать все основные моменты. Читая различные материалы в сети или книги признанных мировых бизнес-тренеров, Вадим часто видел рекомендации о делегировании полномочий в бизнесе, о степени доверия к наёмным сотрудникам, которая должна быть у любого эффективного руководителя. Себя он относил к эффективным руководителям, но к делегированию полномочий был не готов. В том хаосе, в котором ему с партнёрами приходилось зарабатывать первые серьёзные деньги, он понял одну вещь: никому нельзя доверять, люди по своей природе не готовы к поступательному созидательному движению. Государству, как понял Вадим, тоже нельзя доверять. От него он ждал одного — чтобы оно не мешало.

Вадим открыл договора на рабочем столе ноутбука, ещё раз прочитал основные части документов. У него работали хорошие юристы, но привычка контролировать основные моменты деятельности его бизнес-машины всегда заставляла Вадима лично прочитывать документы по несколько раз. Сейчас, убедившись, что всё нормально, Вадим закрыл договора и почувствовал некое спокойствие: всё работает, всё имеет свои границы и порядок.

Вадим открыл поисковик, щёлкнул по новостной ленте. Первые строчки новостных агентств были о новой эпидемии в Китае. Лёгочная форма, количество заболевших растёт. Власти говорят о контролируемости заболевания.

«А что ещё могут говорить власти, что всё плохо? Никогда такого не будет. Главное — сохранять оптимизм, не давать повода для паники, — подумал Вадим, — нужно читать между строк. В России эта привычка хорошо развита. Если официально говорят о том, что всё под контролем, значит, жди страшного бардака».

Он посмотрел в окно. Сегодня было более светло, чем в день похорон Паши. Пора было идти. Время в запасе ещё было, но Вадим хотел пройтись пешком, посмотреть на город, в котором он не был несколько месяцев.

Позвонив Саше, Вадим уточнил время и место. «Фиолентс» на площади Ломоносова, в принципе, не так и далеко, — подумал Вадим, — места, исхоженные вдоль и поперёк».

Пройдя по набережной канала, Вадим свернул на шумный Вознесенский проспект. Он всегда был шумным, одной из транзитных трасс в исторической части города. Вадим любил это место. Конечно, детство, конечно, школа. Но именно здесь, не в туристической части Петербурга, ощущалась атмосфера этого города — немного невротичная, располагающая, как полагал Вадим, к долгим размышлениям о жизненных смыслах. Он был уверен, что Достоевский осознанно поселил Раскольникова именно здесь, около Сенной площади: место было выбрано очень точно для напряжения сюжетных линий романа.

Шагая по городским улицам, Вадим рассматривал лица прохожих. Он уже давно подметил, что в других городах страны больше лиц, скажем так, с отпечатками житейских пороков. В Петербурге, большом мегаполисе, заполненном приезжими со всех уголков света, лица были иные. Вадим даже затруднялся точно определить, какие. Другие, и всё. Нет, конечно, как думал Вадим, этому объяснение есть. Большой город держит людей в тонусе, борьба за успех идёт острая. Кто не может бороться, тот выпадает, откатывается на обочину. Поэтому меньше праздности, меньше лени. Конечно, маргинальных личностей хватает и в большом городе, но всё же активных людей больше. В небольших городах России, особенно в тех, где вся жизнь зависит от одного-двух предприятий, всё сложнее. Нет работы, нет выбора. И всё: люди ломаются. Вадим, поездив по городам северных областей страны, видел тысячи и тысячи статичных лиц людей, потерявших интерес к жизни. Нет перспектив, ничего не радует, житейский заботы превращаются в мировую катастрофу, и всё — человек ломается.

Вадим даже немного гордился собой, что смог за несколько лет построить большой, поступательно развивающийся бизнес и дать рабочие места сотням людей. Он считал, что это очень важно — давать людям нормальную работу. И, пожалуй, самое важное то, что работа должна быть долгосрочной и стабильной. А иначе начинается бардак, который ломает характер человека, привыкающего к шаткости своего положения, а такое ощущение приводит к безразличию и апатии. Вадиму не нравились безразличные люди. Он ждал от своих работников участия в делах, понимания причастности к большому делу.

Именно внутреннее ощущение такой причастности к большому и нужному делу делает человека действительно разумным существом, а не просто ходячим персонажем с заботой о базовых потребностях. В жизни, как считал Вадим, должно быть дело. Нет дела — нет интереса к жизни, нет стержня, и всё: человеческая конструкция рушится.

Вадим был уже на Фонтанке, двигаясь к такому знакомому мостику с двумя башенками. Вспомнил, как с ребятами, наверное, в классе пятом-шестом, фантазировал на тему этих башенок. Начитавшись фэнтэзи с готическими сюжетами, сами друг для друга придумывали страшилки про этот мост. Потом выяснилось, что всё было куда прозаичнее: башни служили чисто техническим целям.

Перед рестораном выстроился весь премиальный модельный ряд мирового автопрома. Вадим увидел несколько люксовых машин, стоимость которых, как он считал, была вызовом здравому смыслу. Ресторан, как было известно Вадиму, был популярен среди людей, работающих на госконтрактах и среди чиновников из эшелона, близкого к самым верхам городских властей. Здесь было не очень пафосно, буржуазно и, по отзывам любителей хорошей еды, вкусно кормили.

Он сразу увидел брата. Тот сидел за удобным столом, не в проходе, но и не в самом углу. Удобно, в общем, сидел. Вадим подумал, что такие столы обычно придерживают для постоянных клиентов, друзей заведения. Брат разговаривал с мужчиной средних лет, как заметил Вадим, одетым неброско, но дорого. Лицо показалось знакомым. Собеседник простился с Сашей и направился к выходу из ресторана.

— Привет-привет, брат, — Саша был явно в хорошем настроении, глаза его хитро поблескивали, — Что, узнал парнишу? А, узнал?

— Привет, Саш, — Вадим улыбнулся, — вроде видел где-то. Твой коллега, политик регионального разлива?

— Ты, я погляжу, совсем на своих Северах одичал. Это же Юра, блогер знаменитый, у него полтора ляма подписчиков! В Архангельске интернет тормозит, или ты не в трендах новых тем?

Вадим, конечно, вспомнил. Это лицо, с прозрачными пустоватыми глазами навыкате, два года назад использовал один из мировых производителей газировки для продвижения своей отравы — лицо бренда, так сказать. Потом Вадим несколько раз переходил по ссылкам, присланным его знакомыми в Фейсбуке, на Ютуб-канал этого нагловатого персонажа.

У столика мягко возник официант. Молодой человек очень сильно старался изобразить радушие на лице.

— Доброго дня, Толя… Эмм, значит, так…., — Саша просматривал страницы меню, —

— давай вот эти салаты, пару штук, закуску одну…вот эту… — Саша водил пальцем по ярким фотографиям в меню, — ты, Вадик, не против, я салаты взял, а по остальному решим в процессе.

Вадим кивнул, он смотрел на экран смартфона. Новости из Архангельска были, скажем так, не очень

— Все нормально, Вадик? Пишут? — Саша взглядом указал на смартфон в руках брата, — ты не загружайся так сильно, все тлен, все пройдет, как с белых яблонь дым… — Саша улыбнулся.

— Да… нормально все, только вот вирус этот совсем некстати… — Вадим положил аппарат экраном вниз на белоснежную скатерть. — Расскажи, что нового здесь, кто чем дышит? Воздуха хватает вам, не прикрутил новый губер вентиль?

— Да нет, не надо сарказма. Всё путём, как говорят, — Саша смотрел пристально на брата, — ты же понимаешь, что сейчас такие фигуры, в городах федерального значения, они…ну, скажем так… технические. То есть, с самого начала понятно, кто будет на должности и как он будет проводить политику партии и правительства, — Саша говорил с некоторой иронией.

— Да это понятно. В регионах ещё есть движение, скажем так, какая-то интрига назначенцев… подковёрные игрища. А здесь, в столицах, конечно, всё уже в норме.

— Ну, не всё так забюрократизировано.

— Всё-не всё, а шаг влево, шаг вправо, прыжок на месте, как говорил раньше вологодский конвой, приравнивается к попытке побега — стреляли без предупреждения, — Вадим старался говорить тоже с ироничным подтекстом.

Принесли салаты. Выглядело это всё как на рекламном плакате или на фотографии в Инстанграме. Яркая зелень, сочные цвета овощей на белоснежных тарелках. «Красиво-богато, — подумал Вадим, — такое нравится. Чувствуешь, что не зря прожил жизнь. Достоин такого.»

Саша отпил из стакана с выжатым соком и продолжал:

— Сейчас время такое, интересное. Ты же видишь, что происходит. Последние несколько лет заговорили о застое, о том, что власть начинает, как сказать, точнее… каменеть в своей башне, что ли… Но это не так. Времена не похожи друг на друга, что бы кто ни говорил. Застоя нет, есть движение. Может быть, несистемной оппозиции это движение и кажется откатом назад, но нет, уверяю тебя, это непрямолинейное движение. Жизнь вообще не идёт по прямой, и ты это прекрасно знаешь.

Саша посмотрел в окно, немного сморщил переносицу, словно пытаясь точнее сформулировать мысль.

— Итак, продолжая. Что мы имеем и чем я занимаюсь сейчас. Да, состою в провластной партии. И это хорошо. Не потому, что блага и всё такое… Нет, в первую очередь это возможность делать действительно полезные и разумные вещи, быть нужным и, как это ни пафосно звучит, быть одним из строителей светлого будущего, — Саша улыбнулся.

— Знаю, сейчас услышу про то, что я романтик и всё такое… А что плохого в романтизме? Историю, как показывают некоторые примеры, двигают романтики. Которые, на минуточку, монтируют, сплавляют свои романтические взгляды с вполне реальными практическими инструментами. Не так, скажешь? — Саша принялся есть нарядный салат.

— Мне понятны твои мысли. Ты, согласись, всегда был таким, — Вадим немного помедлил, — таким правильным парнем — это так, это я без всякой лести…

— Да ладно тебе, это ты всегда был образцом такого тарана по жизни. Правильно рассчитывал силы, траекторию и — бум!… Препятствия нет, — Саша хохотнул, — подожди, сейчас схожу к администратору, спрошу, что у них сегодня от шефа. Саша встал и уверенно зашагал к яркой брюнетке с бейджем на блузе, стоящей у бара,

«Да, Саша вырос уверенным мужчиной. Смог себя построить, как отец завещал», — думал Вадим, разглядывая интерьер модного места.

Это было в начале 90-х. Отец, видевший братьев продолжателями военной карьеры, приложив все свои связи, обеспечил им поступление в хороший военный институт, дававший качественное образование военных инженеров.

Саша, способный мозгами парень, поступил легко, кроме физподготовки, на которой, говоря откровенно, принимающие «протащили» его до нужных баллов. Вадим, наоборот, физподготовку прошёл на «отлично», а с профильными предметами пришлось понервничать. Но всё сложилось прекрасно — и братья поступили на один факультет.

При этом со своим другом Пашей, который учился на медика, они не перестали общаться. Паша всегда очень вовремя, как-то это у него получалось, гасил конфликты и, вообще, был отличным модератором, как сейчас бы выразились, в отношениях братьев. Благодаря Паше они смогли уживаться полноценно более двух лет, до того самого случая.

Была питерская зима, и был праздник, день инженерных войск. Братья с Пашей и двумя барышнями, Вадим сейчас даже не мог вспомнить их имена, возвращались с дискотеки. Время позднее, конец января, настроение хорошее. Недавно был Новый год, и остатки того, праздничного, настроя, ещё сохранялись у каждого.

Шли не очень быстро, дурачились, Павлик, по обыкновению, шел впереди спиной вперёд и рассказывал какие-то исторические курьёзы: он всегда любил истории из биографий великих личностей. Вадим просто радовался морозному приятному вечеру. Его самолюбие тешило внимание блондинки, которая шла с ним под ручку и говорила всякую ерунду о своём фармацевтическом институте, о родительской даче и о младшей сестре, которая совсем не хочет нормально учиться в школе.

Шли по бульвару Профсоюзов, который позднее стал называться Кавалергардским, как и положено красивому бульвару в бывшей имперской столице. Ребята хотели посадить девушек на троллейбус, который шёл на Васильевский остров. Уже подходя к остановке, немного подскальзываясь на тонких островках льда, Вадим заметил троих парней. Троица была явно навеселе и, как ощутил Вадим, искала куража. Проще говоря, определяли цели, на которые можно направить свою молодую агрессию.

Видимо, Вадим немного дольше, чем положено по уличным правилам, задержал на них взгляд, потому что один из них, крепко сбитый «бычок», как назвал его про себя Вадим, в красном спортивном костюме с тремя полосками и с такой же красной физиономией, сразу же метнул в его сторону «предъяву».

— Чо смотришь? Проблемы?

Вадим умел драться и, будь другая ситуация, он бы быстро закончил зреющий конфликт, но драться в этот вечер совсем не хотелось. Ну вот совсем. Не хотелось портить настроение девчонкам, потому что понятно: праздник мгновенно бы завершился. Вадим постарался собраться и немного напряг руки и плечи. Ответил сухо:

— Нет проблем. Всё ровно, пацаны.

И тут же получил удар в висок. Гопники решили сократить прелюдию. Прилетело ему в голову кастетом, на счастье Вадима, удар пришёлся по касательной. Вадим упал на спину и на некоторое время отправился в космос.

Девчонки завизжали. Вадим, лёжа пару секунд на снегу, сразу сообразил, что происходит что-то быстрое и очень неприятное.

Первым подскочил Паша и схватил парня в красном костюме. Это была ошибка, как потом стало понятно. Паша хоть и имел опыт уличных потасовок, на этот раз просчитался, использовав борцовский захват. Надо было бить. Жёстко и точно. Поэтому началась возня, а «баклан» в красном был более подвижен.

Но солировал в этой истории Саша. Он, хоть и занимался с детства борьбой, но получалось, прямо скажем, не очень. Тренер говорил, что у него нет тактического мышления, не чувствует он противника на ковре. С техникой всё было хорошо, но эффективно использовать приёмы в схватке Саша умел плохо. Практический опыт был небольшим ещё и из-за Вадима. Точнее, из-за того, что Вадим всегда «впрягался» за младшего брата в дворовых конфликтах, поэтому реального опыта Саша практически не имел. В общем, практика решает всё в этой жизни. Саша старательно ходил в секцию борьбы и готовился к тому, что однажды тактическое озарение посетит и его.

Как потом Саша говорил, в начале этого уличного «махача» тактическое озарение «влетело» ему в голову. Сам он не мог объяснить причину этого. Так вышло в этот вечер.

Саша взял на себя двоих гопников. Одним ударом в голову, на опережение, он отключил первого. Второй замешкался и, оказавшись рядом с ним, тут же схлопотал «двойку». Немного потерявшись, в следующую секунду после сашиного прохода в ноги, он очутился на земле.

Вадим, придя в себя, быстро оценил ситуацию. Увидев, как Павлик возится в верхней стойке с краснорожим, подбежал и мгновенно боковым в челюсть отправил того отдохнуть. «Так, теперь Саша, надо вытаскивать», — Вадим обернулся к брату. Но, обернувшись, он увидел, что вытаскивать и спасать нужно не Сашу, а его оппонента от неминуемых дней на больничной койке. Брат сидел сверху здоровенного рыжего парня и методично бил его кулаками по лицу. Бил свирепо, не замечая ничего вокруг. Бил за нападение на брата, за испорченный праздник. За испуганных девчонок. За тот злосчастный развалившийся плот на реке. За одноклассников, смеющихся над его кедами. Парень отхватил за всё. Саше в том момент он был не важен. Важны были стеклянные негативы прошлого, которые он превращал в мелкие осколки, в пыль.

Парня спас крик девчонок. В один момент они закричали: «Милиция!» Вадим увидел вдалеке знакомые фонари уазика и синие проблесковые маячки. Подбежав к Саше, он силой оттащил его от уже ничего не понимающего парня, и они скрылись проходными дворами, предварительно кивнув девчонкам, чтобы ждали на остановке через квартал.

Праздник всё-таки продолжился, но не так, как хотели все. В основном, ребята занимались обсуждением произошедшего, а девчонки обрабатывали им ссадины. У Вадима сильно болел висок, Павлику разбили лицо, как потом выяснилось, без последствий для носа или челюсти. Саша пострадал меньше всех, пропустив один удар в скулу, болели только отбитые об головы кулаки.

Ребята так и не поняли, что это было и в чём причина неожиданного нападения. Хотя для тех лет такие потасовки были не редкостью: гопников в городе хватало. Потом это имело определенные последствия для Вадима. Но это было потом, позже.

Вадим, вспоминая эту январскую драку, понял, что младший брат теперь уже вполне самостоятелен, может бить человека, как бы это спорно не было. В общем, Саша вырос и превратился в личность, имеющую свою, пусть и труднодостижимую, цель.

Вернулся Саша. В ресторане заметно прибавилось народа. Вадим с любопытством смотрел на ухоженных мужчин в хороших костюмах, некоторые выглядели более неформально, но всё равно — стильность на квадратный метр заведения была крайне высока.

— Договорился по горячему. Здесь готовят изумительную дорадо, прямо из Тайланда. Не турецкая шляпа из супермаркетов, — Саша был доволен своим выбором, — ты как с рыбой, дружишь?

— Да, всё хорошо. Рыбу люблю. Я же из трескоедов, — отшутился Вадим.

— Потом десертик возьмём к кофе. Здесь очень нежные пирожные, моя слабость.

— Саша, давай, расскажи про своё законотворчество. До меня в Архангельске слухи дошли, что ты в своей партийной, так сказать, ячейке руководству спокойно жить не даёшь?

— Ну, жить я даю, никого не гноблю. Просто не люблю однообразность. Мы что, так и будем слушать старших товарищей, типа, партия сказала — комсомол ответил «есть»? Нет, мы люди инициативные, любим, чтобы движение было.

— Ты всегда был активным парнем. Можно подробнее, инициативный?

— Всё просто и понятно. Работаем на перспективу, она должна быть прекрасна. Если кратко, то квотируем законопроектом рынки. В первую очередь системообразующие — энергетика, транспорт, сельское хозяйство, промышленное производство, конечно, оборонная отрасль. Государство должно, так сказать, держать руку на пульсе, помочь разобраться с теневыми и чисто «мусорными» бизнесами. А то получается иногда настолько абсурдно, что просто становится страшно, какие это может иметь последствия.

— Ты понимаешь, что последствия могут быть как с «плюсом», так и с «минусом». Кто будет создавать критерии, шкалы оценок?

Саша откинулся на спинку стула. И начал говорить медленно, как показалось Вадиму, специально медленно.

— Понимаешь, Вадим, сегодня, как ты знаешь, все старательно изображают вид, будто с импортозамещением у нас всё просто «бест». Но это не так, и ты это знаешь. Что, твои станки и оборудование полностью стали отечественными? Конечно же, нет. Думаю, что 5-10% от своих комплектующих ты, конечно, можешь найти в стране, а остальное ведь импорт. Неважно, далёкий или близкий. Но импорт ведь?

— Конечно, всё это импортозамещение оказалось такой… такой пропагандой. Фуфлом, короче. На деле всё буксует, это понятно всем.

— Вот! Но я сейчас не только о нём. Понимаешь, либеральная идея свободного рынка, где выживает сильнейший, показала свою нежизнеспособность. Не только у нас. Ты же читаешь нормальные издания, везде возникают перекосы, там, где частный бизнес вольготно себя ощущает, начинается вакханалия во многих отраслях. Сейчас даже англичане говорят о неправильной политике Тэтчер, когда она избавлялась от государственных предприятий. В итоге к чему пришли? К самоуправству и суперприбылям, конечно, в Британии больше регламентов и ограничений. Так и страна какая, законодательная.

Саша отщипнул кусочек от маленького багета, аккуратно намазал его маслом, начал неторопливо жевать.

— Продолжаю, Вадик. Я считаю и, кстати, не только я, что необходимо законом ввести нормы на участие предприятий в сегментах рынка. Есть у тебя нормальный уставной капитал, который соответствует твоему занятию, есть реальный штат сотрудников? Отлично! Работай! Нет? Ну, извини, брат, рано тебе идти на контракты миллиардные. И ещё очень хочется освободить поляну, как говорится, от кучи посредников. Которые просто тупо занимаются перепродажей, и благодаря им — постоянный рост цен. Подчеркну, что я говорю о системных рынках, не о сервисе. Парикмахерские, общепит… это отдельная тема. Поэтому сейчас я инициатор такого проекта, меня поддерживают, скажем так, многие серьёзные дяди, в первую очередь, конечно, москвичи.

Вадим смотрел на брата и о чём-то думал.

— Саш, ты сам понимаешь все сопутствующие моменты таких идей? Издержки? Ты понимаешь, что получится, как говаривал Черномырдин, «хотели как лучше, а получилось, как всегда»? Зачем, зачем это всё? Неужели не видны преимущества свободного и нерегулируемого рынка — рынка, где конкуренция решает, кто сможет предложить лучшие условия и, в итоге, станет лидером?

Вадим хотел не нервничать, но получалось не очень.

— Я продолжаю. У меня в Архангельске местные чиновники пытаются отрегулировать, точнее, отжать рынки. В первую очередь, конечно, лес и морские дела. Перевозки ещё. Да, вроде всё благое. На словах. А на деле просто создают свои темы через разрушение и горе других.

Вадим отвернулся к окну. Помолчал, потом продолжил.

— Конечно, всё правильно. Надо меньше иметь спекулянтов и всяких жучков — червячков. Но ведь начнётся просто самоуправство, никакого регулирования. Благие намерения обратятся в ад. В этом я уверен. Пойми, Саша, я прошу подумать, не спеши с такими вещами.

Принесли рыбу, и Саша с удовольствием, как подумал Вадим, принялся её разделывать. Видно было, что процесс его увлекает.

— Посмотрим, Вадик. Пока ничего не понятно, как будет. Надо же инициативу от фракции выдвинуть, туда-сюда, регламенты по движению документов. Это всё время, а его так мало, — Саша вздохнул и продолжил заниматься рыбой.

— Саш, вот ты здесь, в очень хорошем ресторане, ешь в своё удовольствие, потом в своё удовольствие начнёшь делами заниматься… Точнее, теорией. А ты познакомься на местах с делами, поживи где-нибудь в Череповце, Архангельске… посмотри на всё.

Вот был у нас в городке под Архангельском — ты знаешь, у меня там цех стоит, называть прилюдно не будем, — автоперевозчик, Коля Усатый (прозвище такое), у него десяток микроавтобусов в Архангельск курсировало. Весь город его знал как ответственного перевозчика. Он сам этот бизнес начинал в 90-е, когда связи с городом вообще, можно сказать, не было. Ходил там «скотовоз» два раза в день, переполненный пенсионерами. Он сначала один автобус купил, потом второй, третий… Людей на работу в Архангельск возил. Со временем у него целый автопарк, рабочие места, маршрутки по расписанию, льготы пенсионерам, школьников вообще бесплатно возил, потому что Человек с большой буквы! А потом пришли чинуши и сказали: «А какого рожна он тут людей без конкурса возит?» — и объявили конкурс на перевозку. Увидели, видимо, тему, где бабла поднять можно… Естественно, на конкурс вышла московская контора, цены демпингнула и выиграла. Чинушам откат, потом допсоглашение на увеличение договора, и работаем… Только работать-то они не умеют, города не знают, хоть и по лицензиям, и по бухгалтерской отчётности всё в норме — солидная фирма. А по факту — три грязных «пазика» запустили и плевать на народ. А Коляну запретили возить. Он людей уволил, автобусы продал и спился. Вот тебе и контроль государства. Спасибо твоей партии!

Братья помолчали с минуту.

Первым заговорил Вадим, чувствуя созданную им напряженность.

— Ладно, каждый останется при своих. Точнее, при своём мнении. Ты расскажи о Павлике, что там у него за истории были? — Вадим посмотрел на брата.

— Да что говорить. Павлик последние годы был просто «заряжен» на новизну. Ты же знаешь, он ездил в Штаты, стажировался там. Видел много такого, как он сам говорил, что просто космос, медицина двадцать второго века, скажем так, — Саша задумался, — Но, в общем-то, он не отрывался от дел наших земных. У него был, да и остался, проект по выпуску новых, простых и мощных аппаратов искусственного дыхания. Ну, для лёгочных больных, для реанимаций. То, что нужно в каждой российской больнице. И это его личная разработка. Хотел Паша, чтобы в любой районной больнице такие аппараты были. Тема была в том, что этим аппаратам баллоны с кислородом не нужны. Я не силён в медицине, но понимаю, что даже сейчас поставки кислорода в больницу — целая проблема. Не дай бог, если эти китайские вирусы до нас доберутся, все на кислород работать будем. Не до нефти станет.

— Так у него были успехи? Я толком не спрашивал его, когда в мессенджерах общались. Так, быстро поговорим, о семье спрошу, и нормально. Никто же не думал о таком вот…

— Были, были успехи. Выпустил пробные аппараты, тестировал их в Питере и Твери. До Москвы не добрался. Телевизионщики о нём сюжет делали в новостях. В общем, парень к успеху шёл. И дошёл бы, уверен.

— Неожиданно так всё. И реакция Марины мне не понравилась. Понятно, женщина мужа потеряла, и мне ее страдания не представить. Но она будто не страдала, а гадала. Как так? Был здоровый мужчина в самом расцвете, как говорят, и вот раз — и не стало.

— Да, Марина мне тоже говорила, что как-то странно это всё. Мол, вскрытия не было ведь. Она, вроде, хотела, но вот, просто похоронили — и всё. Я знаю, что к конторе Паши интерес высказывали очень солидные люди, есть тут у нас в Питере один функционер, занимается фармацевтикой. Ну, как занимается, сам-то он на службе у государства, а вот его жена и дочка с зятем там нормально рулят. Некоторые лекарства от онкологии только они и продают: типа, дилеры. Хотя, мне кажется, тут не дилерство, а чистой воды сговор, монополизация канала, — Саша скомкал салфетку и в раздражении бросил её около тарелки с фруктами, — аптек у них больше двухсот по городу и региону, в Карелии, в Тверской области, в Новгородской. Плюс ещё фирма зятя участвует в строительстве медицинских обьектов, как поставщик рентгенотехники. Эти штуки они включают в проект, и под них делается отдельная документация для строителей. То есть, изначально, ещё до котлована, известен поставщик оборудования. Очень узкий, нишевый, бизнес, и деньги там серьёзные.

— Как это с Пашей связано?

— Как-как… через американца этого, с которым ты вчера разговаривал. Американец сначала работал с зятем этого мужика, да и сейчас работает. Попутно очень активно участвовал во всех круглых столах и открытых совещаниях нашего Комитета городского по здравоохранению. Он, оказывается, представляет интересы крупных инвесторов из Штатов, чуть ли не Рокфеллеров. В общем, парень от больших денег тут работает. Конечно, им интересно всё, что новое и перспективное. Мы же для них как третьи страны, как Индия, откуда пачками айтишников вывозят.

— Да, понятно, это понятно… А с Пашей как они пересекались.

— Ну, как… Паша с американцем встретился — это факт, — Саша улыбнулся немного натянуто, — встреча ему понравилась. Он хотел с Джерри вместе работать, но хотел ли этого Джерри? Тот, вроде, сразу, с ходу, начал говорить о продаже бизнеса Павла ему, уговаривал, аргументы приводил. Паша не очень распространялся, говорил только, что деньги большие. Ну, если так говорил, то значит, действительно большие. Паша понимал, какие обороты будут у такого производства, и трезво, в общем-то, оценивал стоимость таких проектов.

— Надо с Мариной поговорить ещё раз. Может, заеду сегодня или завтра, — Вадим отодвинул свою тарелку, положил кисти рук на стол.

Братья разговаривали ещё долго, но беседа шла всё больше об общих знакомых, о сокурсниках. Жизнь оказалась очень непростой штукой, не все смогли пройти её ровно. Вадим это понял ещё давно. Один сокурсник, хороший парень, отличник, попал по распределению в дальний гарнизон Забайкалья, женился на дочке одного из офицеров, привёз потом семью в Питер, со службы ушёл и сломался. Как часто бывает, нашёл утешение от неудач в водке. «Водка как инструмент селекции», — говорил один знакомый Вадима по Архангельску. Он знал, что говорил: пили на русском Севере много и с энтузиазмом.

Другой связался с криминалом, продавал несуществующую недвижимость, воздух, на чём и погорел. Уже несколько лет в розыске. Ничего нового Вадим, конечно, не узнал, он давно понял, что людей швыряет порой из крайности в крайность и к положительным результатам приходят немногие.

Саше начали настойчиво звонить. Он, с сожалением посмотрев на брата, стал собираться. Предложил подвезти — на этот раз он был с водителем, который ждал его в машине. Вадим мотнул головой: не надо, хочу прогуляться… Вышли на площадь, Саша пошёл к машине, которая стояла в боковом проезде. Вадим, немного посмотрев вслед брату, решил пройти к Пяти углам. День был тёплый, холод немного отступил, так что идти было даже приятно.

Было видно, что за историческим центром города следят, грязи было немного, по следам на проезжей части Вадим подумал, что убирают здесь несколько раз в день. За мостом был старый ленинградский институт — «холодильник», как его называли в молодости братьев. Правда, Вадим был уверен, что такое название закрепилось за ним сразу же после основания. В «холодильнике» училось много красивых девушек, как-то Вадим услышал объяснение такому явлению. Выглядело оно так, что много симпатичных девушек, ориентированных не на интересную работу, а, скажем так, на интересную и насыщенную жизнь, выбирали себе профессии, близкие к торговле или сервису. А специалисты по обслуживанию криогенных установок востребованы, прежде всего, в пищевой промышленности. Там, где совсем рядом много мяса и молока. И, как понял Вадим, много питерских красавиц выбирали такие специальности именно по этим причинам.

Вот и сейчас навстречу Вадиму стали попадаться очень даже симпатичные девы. Некоторые пристально смотрели на него, он не смущался. Вадим знал, что, в дорогой одежде, с приятным и умным лицом, производит хорошее впечатление… «Да, Вадим Александрович, сам себя не похвалишь, не дождёшься от других», — с иронией подумал он о себе, приближаясь к перекрёстку Загородного проспекта.

Девушки всегда, что называется, вились вокруг Вадима. Они чувствовали в нём лидера. Мама иногда говорила ему, что он похож на прадеда по отцу, которого Вадим совсем не знал. Тот, по словам матери, погиб в боях под Ленинградом в период снятия блокады. Однако в документах указывалось, что он исполнял интернациональный долг, и в одной из далёких стран погиб, спасая военную технику при пожаре. Прадед, со слов бабушки, был очень волевым мужиком, от которого прямо исходила энергия, так привлекающая женщин.

Вадим не был отличником в школе. Конечно, он не был и троечником — отнюдь. Про таких говорят «уверенный хорошист». Ему что-то мешало стать полновесным отличником, скорее, даже не мешало, а отвлекало. Он усиленно занимался спортом, много времени проводил на сборах. Конечно, такой ритм жизни подростка не мог не сказаться на его успеваемости. Девчонки его любили и жалели, всегда помогали с контрольными, давали списать и прочие «плюшки», как выражается современная молодёжь.

К Саше девочки относились иначе — как к тени старшего брата. Ну да, Саша есть, он неплохой парень. Но, как говорится, не хватает харизмы, нет той энергетики, которая буквально выплёскивалась из Вадима. Сам Вадим несколько раз замечал, как брат смотрит на девочек, с которыми Вадим выходил из школы. Этот взгляд был не завистливым, нет. Скорее, в нём читалось некое сожаление. Вадим начал понимать, что своим характером он словно загоняет брата на второй план, в тень. Но с девушками так всегда: есть только двое, для третьего места нет и не должно быть. Так заведено…

Вадим подумал, что перед отъездом нужно поговорить еще раз с Мариной. Остановился у витрины кофейни, поймал на себя взгляд девушек из-за столика у стекла, подумал, что надо бы отойти. Но остался, дождался гудков. Марина ответила не сразу, голос был, как и следовало ожидать, глуховат и безразличен.

Вадим постарался коротко объяснить, что надо увидеться ещё раз.

Вышел на Загородный, на смартфоне нашёл приложение агрегатора такси, набрал адрес. В центре было много машин — серая «КИА» подъехала быстро.

В такси было уютно. Пахло пластиком и кожей, негромко играл лаунж. Водитель поинтересовался, можно ли переключить на радиостанцию. Вадим кивнул. И опять в салон ворвался торопливый голос диктора. Заболевания… есть прирост в Китае… власти держат всё под контролем. «Традиционно как всё, — подумал он, — а, впрочем, что ещё ждать от власти…Что они начнут говорить людям: всё, приплыли, все прячемся по домам? Главное, без паники. Паника всегда мешает».

Ехали на север города — Вадим любил эти места. Петроградская с её уютными улицами. В этом районе всегда ощущалась некая буржуазность. Дальше, к северу, конечно, начинались более запущенные места, и, как читал Вадим, они всегда были такими: немного неухоженными и более пролетарскими. Вадим знал, что Павлик несколько лет назад купил квартиру в хорошем жилом комплексе, очень даже недешёвом. Московский стиль, как думал Вадим про такие комплексы. Спокойная архитектура, ориентированная на европейский стиль. Экономии нет, но не наблюдается и азиатской роскоши, столь любимой некоторыми московскими застройщиками. Вадим называл про себя такие постройки «крепкой буржуазностью». Они, по его мнению, предназначались (и активно покупались) людьми, повидавшими мир, которые поняли и полюбили буржуазный лоск дорогих кварталов Парижа или Мадрида.

Машина миновала Малую Неву, въехали на Крестовский остров. Повернули с проспекта к заезду во дворы. Водитель посмотрел на Вадима.

— Здесь выйдете, или подождём, пока откроют? Здесь можно долго простоять: охрана очень дотошная.

— Здесь. Пройду в калитку.

Вадим вышел, нажал на кнопку домофона. Охранник настойчиво опрашивал — хорошо, что Вадим помнил отчество Марины: после того, как он назвал Марину по отчеству, калитку открыли. Пройдя через огромный вестибюль, Вадим поднялся в модном хромированном лифте на этаж. Коридор немного напоминал коридоры отелей — ковровые дорожки, живые цветы, в воздухе отчётливо пахло ароматизаторами.

Из двери квартиры вышло двое мужчин, Вадим вспомнил, что видел их на похоронах. «Коллеги, — подумал он, — лица интеллигентные, не похожи на чиновников, скорее, врачи…» За ними вышла Марина. Увидев Вадима, слабо улыбнулась. Выглядела Марина, подумал Вадим, не очень: серое лицо, потухший, немного рассеянный взгляд. Вадим не был в этой квартире Павла, в свои приезды они обычно встречались или в ресторанах, или ездили на долгие прогулки в пригороды города. Павлик любил, гуляя по парку, рассказывать о работе, строить планы. Он был общительным человеком по жизни. Был…

— Проходи, Вадик. Направо.

— Сюда, да? Я тебя не очень обременю по времени — так, хочу поговорить, — Вадим прошёл направо, через большую прихожую, коридор вёл к нескольким комнатам. За спиной остался проход в столовую, как догадался Вадим, и на кухню.

Войдя в большую комнату, Вадим увидел остекление на всю стену, далее была крыша. Точнее, летняя терраса, как понял он. На ней стояли стулья, столики, напольные вазы с растениями. Вадим подошёл и остановился, разглядывая уличное пространство.

— Это была идея Павлика: купить квартиру с выходом на крышу. Типа, лофт, как говорят архитекторы. Да, в этом есть своё, если можно так сейчас говорить, очарование. Виды на реку и острова — всё, как он любил… Давай там посидим, сейчас у меня его коллеги, приехали обсудить некоторые моменты, разговор с ними долгий. Ничего, пусть пока кофе пьют, с ними там мама общается, — Марина вышла на террасу.

Действительно, виды с террасы открывались замечательные. Февральский серый день придавал окрестностям немного меланхоличный вид. Вадим подумал, что летом здесь очень приятно находиться, наблюдать за тем, как солнце садиться вдали, за краем залива.

— Хочешь кофе? Чай? Есть хороший виски и джин: Павлик всегда следил за баром.

— Да нет, пожалуй, воздержусь. Я недавно обедал с братом, к тому же у меня режим, можно так сказать. Как говорят, хочешь держать себя в форме — надо просто меньше жрать. Хотя, если есть просто стакан воды, то я буду признателен.

Марина вышла в квартиру, через несколько минут принесла воду.

— А где дети? Чего-то не слышно их.

— Мама с папой забрали, они сейчас у них в Токсово. Им Павлик там несколько лет назад дом купил, не супер — они были против коттеджа — так, дача сто квадрат. Им хватает. Сейчас там папа с ними, надо им обстановку сменить…

— Наверное, так лучше. Для всех лучше. И тебе легче, надо эти дни в спокойствии провести, да, Марина? — Вадим вздохнул, собираясь с мыслями, — Итак, расскажи про последние дни или недели, что необычного было, каковы твои ощущения по этому поводу?

Вадим не снимал пальто, сидя на удобном стуле, скорее полукресле. Марина была в тёплом кардигане, сверху укрылась толстым пледом. Она сосредоточенно смотрела вдаль, на парк, на неподвижные аттракционы вдали.

— Сейчас, Вадим, знаешь, трудно это всё выстроить в единую картину. Такую, логичную…нет, скорее, последовательную, — Марина говорила медленно, подбирая слова, — сейчас я вот стараюсь это всё как-то построить в цепочку. Ты спрашивай, спрашивай… Так будет лучше, я смогу ответить более связно…ну, сам понимаешь.

— Да, конечно, так, скорее всего, правильнее, — Вадим отпил прохладной воды, продолжил, — хорошо, Марина, давай начнём… Ты ничего странного не замечала последнее время за Павлом? Нет, конечно, я не о каких-то левых делах, боже упаси…Павел был, как я знаю, образцовым мужчиной. Преданным тебе и детям. Нет, я в том смысле, что признаки нервозности или озабоченности?

— Последний год был нормальным, ровным… Прошлым летом ездили на машине по Скандинавии, Паша был полон планов. Мебель в конце августа купили новую для столовой, Павлику очень понравился гарнитур на выставке, он заказал, ждали из Италии… только в конце августа доставили… Павлик радовался: он всегда любил красивые вещи в доме, был очень разборчив при выборе мебели или предметов для интерьера… Ну, ты же знаешь, он всегда тянулся к красивому и гармоничному…

— Да, знаю… Он, пожалуй, единственный из нашей компании, кто ходил на все художественные выставки в Эрмитаж или Русский музей, — улыбнулся Вадим.

— Да, вот… осень началась хорошо. Потом была выставка отраслевая медицинского оборудования, международная… Там Павлик и познакомился с этим… с Джерри. А потом, на третий день выставки, была типа встреча, ну, деловой ужин, представителей от правительства города и предпринимателей. Павлик пошёл на неё без энтузиазма. Он считал такие вещи показухой, болтологией, как он сам говорил…

— И? И что? Джерри тоже на этой выставке был?

— Был, конечно, он Пашу всегда сопровождал в таких делах, сам-то он не очень любил показываться на людях…

— И как он рассказывал про встречу? Как, какими словами, определениями?

— Да как… остался доволен он. Там наши чиновники произвели на него впечатление. Паша говорил, что ему понравилась их позиция. Ему даже казалось, что «чиновник» очень правильное слово, что это слово системы, в которую… в которую надо уметь встроиться, чтобы реализовать свои планы. Знаешь, он хоть и был романтик такой… такой, не как все… но всё же понимал, что для его дела надо быть прагматиком. Шутил, что надо обязательно дружить с чиновниками.

–Да, это на него похоже.

— Понравился ему один человек. Понравился… Он потом несколько раз при мне звонил Павлику — я поняла, что они начали вместе готовить какое-то описание проекта… ну и вот…так и шло всё.

Марина вздохнула и закрыла глаза. Помолчали. Потом, открыв глаза, он сосредоточенно посмотрела снова вдаль.

— Знаешь, Вадик, у Павлика была флешка… она и сейчас есть. Вот. На эту флешку он, я знаю, записал много материала по своим делам. Павлик был всегда такой… такой практичный в делах. Дублировал важные вещи, документы. Говорил, что это важно: иметь дубликаты и копии. Ещё шутил, что не верит электронным носителям, а верит традиционной бумаге и карандашу. Не знаю, наверное, так и нужно… Где-то за полторы недели до того, как всё… как всё произошло… Павлик показал мне эту флешку и рассказал, что на ней материалы по сотрудничеству с американцами и нашими. И как-то так шутливо сказал, что я должна это знать… У нас в доме есть такой шкафчик, сейф…короче, где лежат важные вещи для нашей семьи… флешку он туда положил. Я сейчас, сейчас принесу…

— Да, Марина, пожалуйста, покажи флешку мне… Ты же знаешь, как мы дружили… тебе не надо объяснять. Я хочу, чтобы не было тёмных пятен во всей этой истории, надо понять, что произошло, и нет ли каких-то… каких-то скрытых причин, наверное, так можно сказать.

Марина устало кивнула и молча прошла в комнаты. Вадим не стал заходить внутрь, а остался на террасе, запахнувшись в пальто.

Марина снова вышла на террасу, молча протянула Вадиму флешку.

— Вот, Вадик, возьми. Я знаю, как дорожил Павлик отношениями с тобой и Сашей. Знаю, это так всё… Сейчас мне не до того немного… ну, сейчас не могу я читать это… эти документы, если там что-то… в общем, посмотри, звони мне…

— Да, да, конечно, Марин, я всё посмотрю… Павлик так неожиданно, — Вадим споткнулся на фразе. И так было понятно всё, ему всегда казалось, что в таких ситуациях нужно меньше говорить. Человеческое горе требует времени без слов. Он это знал точно.

Провожая Вадима, Марина рассказала, что через два-три дня будет работать у Павлика в офисе вместе с юристами, по документам она вступает в управление долей мужа в бизнесе, ей надо во всём разобраться. Вадим просил её звонить, быть на связи. Марина устало кивала.

Вадим немного постоял на тротуаре у комплекса, подумал. Набрал Сашу по мобильному, кратко рассказал ему ситуацию. Саша, судя по голосу, был энергичен, занимаясь делами и на ходу отвечая на массу параллельных звонков.

Вадим неторопливо шёл по проспекту. Вечер опускался на город. Настроение у Вадима почему-то улучшилось, так всегда бывало, когда начиналось движение в делах. Для него самым неприятным было ожидание начала, нервозность, связанная с этим ожиданием. Теперь всё было иначе. Флешка была при нём — он знал, что всё получится. Истина теперь не уйдёт от него. Это главное.

Глава 3

Саша, поговорив с братом, ещё какое-то время продолжал держать в руке телефон, совершая им машинальные движения и задумчиво глядя в окно. Он сидел в кресле своего кабинета регионального офиса партии. Вид из окна открывался чудесный — смольнинский парк, словно сотканный из тонких графических орнаментов. В феврале голые ветви деревьев создавали причудливые комбинации на серо-белом фоне.

В дверь кабинета заглянул Илья Сергеевич. Саша встал, произнёс учтиво:

— Заходите, заходите, Илья Сергеевич. Недавно приехали?

Это был руководитель региональной партийной организации и, по основной работе, один из вице-губернаторов. Очень ухоженный мужчина, с богатым, как точно знал Саша, комсомольским прошлым. Илья Сергеевич прошёл по кабинету, посмотрел на календарь на стене. «Традиционно хорошо пахнет, — подумал Саша, — модник-огородник…»

— На «Сапсане» обратно, как обычно? — поинтересовался он ради поддержания разговора.

— Да, как обычно, — Илья Сергеевич кивнул, стоя у окна и рассматривая вечерний пейзаж.

Саша, исчерпав лимит «вежливых» тем, почувствовал скованность: обычно в такой манере его начальник начинал разговор, который, по мнению того же начальника, требовал ответственного отношения обеих сторон.

— Александр Николаевич, давайте сейчас кратко, как говаривал руководитель КГБ Ленинграда, «коротенько, товарищи, коротенько…», пройдёмся по твоей инициативе…в Москве она, как говорят сейчас, «зашла»… Но есть несколько моментов, которые требуется проговорить, — Илья Сергеевич перешёл на жёсткую тональность, это Саша почувствовал.

— Первое, Саша, нам нужно сейчас чётко и ясно определить для себя, от какого имени будет транслироваться подача такой инициативы. Точнее, не от имени, ты же сам понимаешь, а от организации. Ты же сам понимаешь, что эта инициатива должна вытекать из идеологии нашей партии — партии государственников и патриотов, так? То есть, ты понимаешь, что по-другому никак? — Илья Сергеевич смотрел на Сашу, — далее, инициатива должна, по мнению руководства, исходить от верхнего звена, скажем так. Нет, конечно, ты остаёшься автором проекта, но медийная фигура, как ты понимаешь, должна быть правильной. Сейчас время медиа, от них зависит формирование общественного отклика… Для этого требуются фигуры федерального калибра, ну… ты сам всё знаешь, — Илья Сергеевич склонил голову набок и приоткрыл рот. Саша точно знал, что в такие моменты его начальник любил представлять себя в роли Мюллера в гениальном исполнении Броневого в «Семнадцати мгновениях весны» — некоторая схожесть с Леонидом Броневым у его начальника была, точно была.

— Илья Сергеевич, мы же не на эстраде, где имена важны для рейтингов и денег, — Саша говорил уверенно, тоже глядя в глаза, — для меня лично важнее дело, движение. Я уверен в правильности всего этого — вот что важно.

— Уверен, говоришь… — Илья Сергеевич немного прикусил губы, потом опять отпустил, — а вот в Москве есть критики этой твоей инициативы… есть… ну, сам знаешь, в московском офисе есть персонажи, скажем так… либерального крыла. Заботятся о государстве и тут же начинают корректировать важные, очень важные, для всей страны решения. И порой получается, как у моллюсков, знаешь, в морском деле, днище корабля облепят, скорость падает, маневренность… Вот также и от поправок и оговорочек либеральных снижается эффективность очень, очень многих правильных и… и мудрых, я бы так сказал, решений,

На последних словах, Саша знал это точно, Илья Сергеевич представлял себя уже Сталиным, ходящим по своему кабинету. Он немного согнулся, как Иосиф Виссарионович в советских фильмах, и заложил одну руку за борт дорогущего пиджака, пошитого модным миланским портным.

«Какая-то клоунада, зачем это всё…» — подумал Саша, но решил немного подстроиться под тональность общения.

— Илья Сергеевич, критики были, есть и будут всегда. Знаю я этих московских сомневающихся, скажем так… Разберёмся с вопросами. Они — свои аргументы, а мы им — свои, в рамках президентских посланий. Против этого аргументы вряд ли найдутся. Президентские наказы, они такие, судьбоносные…

— Вот, верно, верно говоришь! Слова не мальчика, но мужа! — Илья Сергеевич явно был доволен последними фразами Саши, — лады, Александр Николаевич, давай так поступим. Я сейчас к себе, надо разобраться с оперативными делами, а через три дня проведём расширенное совещание у меня, там и обсудим всё. Давай так.

Саша кивнул, — Да, это правильно. Я подготовлю дополнительные обоснования, есть у меня очень хорошие и интересные цифры от Росстата. Против математики не особо попрёшь, как говорят.

— Ну вот и ладненько, — Илья Сергеевич улыбнулся и вышел из кабинета, оставив за собой лёгкий шлейф своего очень хорошего и редкого, это знал Саша, парфюма.

Запиликал мобильный. Саша посмотрел на экран. Это был Артём, его давнишний приятель по спортивному залу. И, как выяснилось при знакомстве в зале, Артём, как и Саша, был страстным поклонником дайвинга.

Артём звонил, чтобы рассказать про планируемую поездку в Египет, на погружение. В группе любителей дайвинга, которая сложилась у Саши и Артёма, он отвечал за организацию поездок, то есть, Артём брал на себя переговоры и заказ точки на море, договаривался, при необходимости, о прокате оборудования и прочего. Сейчас новости от Артёма были, как подумал Саша, совсем не очень. Люди из Египта написали Артёму, что власти из-за прогнозов по распространению нового китайского вируса хотят ввести ограничения на въезд иностранных туристов. В общем, напряглись египтяне, как выразился Артём, и напряжение это было не очень хорошим, как опять–таки подчеркнул Артём.

Саша посмотрел на фотографии на стене — у него в кабинете висело несколько фоток из самых любимых поездок. Да, думал Саша, будет обидно, если начнут закрывать страны. Хотя, как считал Саша, оснований для паники нет. Был и птичий грипп, и свиной, и как-то они все проскакивали «краем», где-то там, в Азии.

Саша увлёкся погружениями ещё в школе, потом это увлечение переросло в нормальную взрослую страсть. У мужчины, как считал Саша, должны быть такие страсти, не связанные с его основной профессией, но влияющие на формирование характера профессионала, «профи» — это определение больше ему нравилось.

Тогда, после злосчастного плота, Саша почувствовал некий комплекс вины. Скорее, даже, не вины, а след от чувства беспомощности, которое он ощутил на реке тогда, в спортивном лагере. Тогда ему было очень стыдно. Перед братом, перед Павликом. Именно беспомощность перед быстрыми потоками воды, перед всей этой природной неподконтрольной никому мощью, толкнули его на то, что, позабыв о друзьях, он бросился к берегу.

Саша очень стыдился давнего случая на реке. Потом, став немного старше, он имел разговор с братом, было это уже в старших классах. Они решили, что больше не будут обсуждать ушедшую в прошлое историю, что тема закрыта. Тема была закрыта, но открылось другое. Саша самостоятельно нашёл секцию плавания в бассейне у «Лесной». Отец, узнав о том, что младший решил заниматься плаванием, одобрил его решение, хотя немного и удивился. Позднее Саша познакомился с ребятами-аквалангистами и попробовал вместе с ними понырять на глубины на Ладожском озере. Вот так всё и началось, и теперь без погружений Саша не представлял свою жизнь.

Саша улыбнулся, вспомнив забавный эпизод из, как он говорил, «аква-молодости». Уже будучи курсантами, они, конечно, прекратили активные тренировки: теперь у Саши был отдельный бассейн от училища, где можно было заниматься. Но в летние месяцы, на коротких каникулах, Саша встречался с друзьями-аквалангистами, и они совершали выезды на погружения.

И вот однажды, в короткие недели курсантского отдыха, один из их компании нашёл, как всем показалось, очень денежную и несложную работу. Надо было сняться в массовке в кино, точнее, в кино про войну. Сюжет был прост, как штык от мосинской винтовки. По Финскому заливу идёт баржа с порохом из Кронштадта, надо пройти вблизи немецких позиций на берегу, те обстреливают, есть погибшие, героизм простых моряков и так далее, что и полагается в кинокартине про Великую Отечественную. По сюжету, там должны быть эпизоды с разбомбленными баржами — соответственно, нужны массовка, изображающая барахтающихся в воде людей и, самое важное, плавающие трупы.

Это немного позже Саша догадался, что продюсерам фильма (да-да, тогда уже возникла модная профессия «продюсер») дешевле было заплатить компании парней, чем оплачивать изготовление манекенов или муляжных кукол.

Инициатор «проекта», рыжий здоровенный парень, был полон оптимизма. «Не, а чего, пацаны, поплаваем в специальных гидрокостюмах два дня по три часа, и каждому по 100 долларов! Это же реально! Это же нормальный бабосик!» — с жаром говорил рыжий, пока они ехали на пригородном автобусе к месту съёмок в Ленинградскую область.

Но всё оказалось не так радужно. Помощник режиссёра, молодой мужик с безумными глазами, увидев компанию курсантов, радостно заорал: «А вот и пушечное мясо прибыло!» Потом Саша понял: помреж любил вставлять в разговор поговорки и присказки, наиболее употребляемыми среди которых были «Взялся за гуж, не забудь сходить в душ» и «Не всё солнышко, что встаёт».

Жена помрежа была тоже весьма колоритной дамой. Ростом под два метра, с ногами примерно 44 размера, она, как потом понял Саша, жёстко держала в руках всю массовку.

Выглядела эта жесткость следующим образом. Рано утром, еще до девяти часов, на площадку подходили местные жители записываться для участия в массовке. Помреж с женушкой и помощником продюсера переписывали паспортные данные примерно у 20-35 человек, сколько успевали. Потом на съёмочный день приглашали 10-12 человек, а деньги получали в городе на весь список. Такая вот нехитрая математика. Как потом узнал Саша, это был один из способов заработка в киноиндустрии. Существовали десятки других «тем» для «освоения бюджета». Вечером Саша наблюдал, как радостно хохотал помреж, при этом взгляд его становился совсем безумным, а рядом с ним гоготала (именно так про себя отметил Саша) его жена. Они прихлёбывая поочередно из одной бутылки водку «Зверь» и запивали её разбавленным «Юппи» из другой. Квасили все киношники нормально, с истинно славянским энтузиазмом.

Однажды, как понял Саша, будучи с похмела, взрывотехник заложил слишком много тола под заброшенный деревенский сортир типа «скворечник». Рвануть должно было аккуратно, чтобы разброс досок был недалёким. Рвануло нормально. Режиссёр, заслуженный деятель искусств, матерился очень изощрённо. На него попало больше всего фекальных масс, окаменевших в старом сортире, но разбуженных киношниками.

Парни должны были изображать моряков, погибших при взрыве корабля. Эпизод, как потом они узнали, должен был занимать не более 30 секунд экранного времени. Им принесли гидрокостюмы, на которых стояли печати «ВМФ СССР 1952 год» — резина была явно пересохшая. Ребят одели, вставили рогатки в плечи, типа распорок, чтобы руки были в разные стороны, как обычно бывает у плавающих человеческих тел. Подвели к краю берега, на мелководье закрепили колышки, прикрепили ребят в горизонтальном положении. Таким образом они стали плавать на поверхности воды. Стоял прохладный август, и Саша стал немного замерзать.

В принципе, со съёмками закончили быстро. Оператор взял крупный план, потом несколько раз прошёлся по общим планам.

И тут случилось неожиданное. Колья, к которым был привязан Саша, неожиданно накренились, Саша отвязался, и течение немедленно понесло его в залив.

Саша этого, конечно, не ожидал. Если бы не распорки за спиной, ему было бы гораздо проще освободиться, перевернуться на живот и спокойно встать на ноги, пока он был на мелководье. Но здесь всё было иначе: он был в позе распятого на кресте разбойника, которого волны Финского залива решили прибрать к себе.

Конечно, Саша этого никак не мог допустить и предпринял отчаянную попытку освободить руки из верёвочных петель. Тщетно. Его отсутствие заметили остальные «тела» и начали кричать группе на берегу. Но там, видимо, не сразу сообразили, что к чему: вероятно, привезли водку из кооперативного ларька в посёлке и киношники решили немного взбодриться.

Лицо Саши начало захлёстывать поперечной волной, к тому же его немного крутило и подставляло под встречную волну. Здесь и пригодились навыки молодого аквалангиста: Саша начал задерживать дыхание и, в принципе, выдерживал накаты волн. Но долго так продолжаться не могло.

Заметили его, когда он отплыл уже достаточно прилично. На небольшой моторке к нему подплыли помреж и рабочий фильма и, сопровождая свои действия высокохудожественным матерком, втащили его в лодку. Всё обошлось, Саша даже не простудился, хотя костюмы не были герметичны и воду пропускали изрядно.

После этого кинокарьеру Саша решил не продолжать: нашлись более интересные занятия…

«Да, смешно, конечно… кино и немцы, — подумал Саша, прокрутив в голове воспоминания о тех съёмках, — надо бы выбраться ближе к осени, понырять где-нибудь. Какой это кайф: море и ты, глубина, где ты один…»

Запиликал мобильник. «Жена» — высветилось на экране.

— Да, Оля… как дела? — Саша разговаривал по телефону с женой всегда ровно и спокойно. Он считал, что эмоции рабочего дня нельзя транслировать на близких. В этом, как он думал, они с братом похожи на отца. Николай Сергеевич: кадровый военный, он имел удивительную способность держать себя в руках в очень непростых ситуациях. Сказывалась служба по северным гарнизонам, где бывало всякое — не сколько в армейских буднях, сколько в бытовых моментах. Неустроенность, холодные семейные общежития, тоска маленьких военных городков — всё это зачастую способствовало возникновению семейных драм. Порой даже трагедий. Но отец, как видели братья, никогда не срывался, никогда не устраивал скандалов в домашнем кругу. «Держи себя в руках, тогда удержишься в седле», — говорил иногда Николай Сергеевич. В старших классах Саша порой, иронизируя, отвечал, что важно ещё, чтобы седло не скрипело. И напевал строчку из песенки мушкетёров: «…Опять скрипит потёртое седло, и ветер холодит былую рану…»

— Саш, я быстро. Надо решить с английским у Максима. Юрий Ильич хочет на операцию ложиться, говорит, что откажется от репетиторства на пару месяцев. Посоветовал какую-то Инессу Израилевну, я ей позвонила, а там такой голос, ну совсем старушечий. Хотя Юрий Ильич говорит, что она английскому учила детей всего бомонда Ленинграда: у Лаврова, Стржельчика…

Максим, старший сын, занимался дополнительно английским с репетиторами. С большим трудом они записались на занятия и начали ездить к жутко загруженному Юрию Ильичу, по отзывам, одному из лучших педагогов города. Менять преподавателя всегда не очень здорово — это Саша знал по личному опыту.

— Да.. некстати… но прерываться в занятиях тоже не супер. Давай так: ты поезжай к этой… Изольде…Инессе Армандовне, а там посмотрим, как впечатления будут, может, подождём выписки Юрия Ильича.

— Да, давай так, я тоже так думала…

— Как у Данилы в школе? Не конфликтует больше с этим… как его…с Егором?

— Да нет, вроде тихо всё последнее время… Ничего сегодня не рассказывал.

— Я заеду в гимназию, поговорю с его классной. Конечно, не надо мелкого так опекать сильно, но всё же, родительский контроль над тем, что там происходит, нужен.

— Поговори. Каждый день она пишет такие оптимистичные отчёты в Ватсапе, прямо идиллия… Уверена, что к папам она относится с большим почтением. А ты молодой и перспективный политик… Будущему президенту она расскажет всё, как есть.

В голосе жены прозвучала нескрываемая ирония. Такие у них отношения были уже давно: Оля подтрунивала над политической деятельностью мужа, Саша, в свою очередь, позволял себе немного иронизировать над увлечением жены театром. У Оли с подругами сложился своеобразный театральный кружок, включавший в себя двух институтских подруг и подруг этих институтских подруг. Оля не работала, занимаясь семьёй и домом, и, в принципе, не очень переживала из-за того, что не стала инженером-проектировщиком автоматизированных линий предприятий пищевой промышленности. Она была чистым, как говорил сам Саша, незамутнённым гуманитарием, и с большим удовольствием читала монографии про деятелей театра и кино. Иногда Саша думал, что таким образом мама может направить и сыновей в гуманитарное русло, но пока поводов для беспокойства не было. Старший активно интересовался языками, учил английский в гимназии и с репетитором, вторым языком шёл немецкий, но Максиму он не очень нравился. Да и Саше, честно говоря, тоже. На уровне подсознания он ассоциировался с фильмами о войне и плохими немцами. Да и вообще, жесткость немецкого казалась ему грубостью. Хотя, как он иногда думал, такой язык прекрасно подходит для создания командной системы и выстраивания системообразующих координат.

Саша услышал гудки в динамике — кто-то ему дозванивался. Посмотрел на экран. «Никодимов, Центральный район». Это был руководитель районной организации, с ним Саша хотел поговорить про дом ветеранов войны.

— Ладно, Оль, тут мне дозванивается один товарищ. Давай, целую, буду не сильно поздно.

— Хорошо. Целую.

Когда Саша нажал сброс, Никодимов уже перестал звонить. Немного подумав, Саша позвонил ему сам.

— Валерий Павлович, добрый вечер. Звонили? По вопросу дома ветеранов войны?

— Да, Александр Николаевич, добрый вечер. Ага, именно по нему. Надо организовывать комнаты отдыха, как сейчас говорят, помещения релаксации для стариков, а бюджетирование срезали. Говорили с вами, может, через партийные каналы изыщем возможности?

— Валерий Павлович, я всё помню, не забыл. Движение есть, написал письмо, думаю, решим вопрос до середины лета. Сейчас первый квартал отработаем по социально значимым вопросам, во втором ваш дом поставим в работу, получится всё.

— Очень хотелось бы. Старичков надо уважить, пусть с комфортом поживут.

— Да это понятно. Решим, это же должно по системе пройти, сами понимаете.

— Хорошо. Будем на связи.

— Конечно, до свидания.

Саша посмотрел в окно. Окончательно стемнело. Февраль, — подумал Саша, — такой муторный и тёмный. Саша любил осень, а Вадим — лето. Хоть и братья, — подумал Саша, — а вкусы разные. Саша, как он сам считал, был более романтичной, используя такое «неактуальное» определение, натурой. Вадим всегда был для брата образцом мужского начала. Саша был «маминым», а Вадим — «папиным», как говорила их пожилая соседка.

Действительно, Саша больше тянулся к общению с мамой. И хотя это объяснимо у мальчиков примерно до 8-10 лет, но у Саши, как он потом уже прочитал в какой-то работе известного педагога по дошкольному воспитанию, был явный комплекс «маменькиного сынка». Хотя сама мама не давала для этого особых поводов. Так бывает, что женщины, обладая большой долей жизненного эгоизма, вовлекают в его орбиту своих сыновей, обрекая их на всю жизнь находиться под притяжением материнского образа. Мама братьев была обычной женщиной, не эгоисткой и не «крепостницей», как иногда говорят про матерей. Нет, она была нормальной офицерской женой, которая не брала на себя глобальных решений жизненных ситуаций. Но, как умная женщина, зачастую старалась направить и откорректировать решения мужа.

Это Саша понял уже потом, вступив в самостоятельную жизнь и принимая первые важные решения в своей судьбе.

Позднее Саша узнал про понятие «мягкая сила», применимое к решениям в политике или бизнесе: он много читал книг по социологии, философии современного общества.

Саша, как он тоже позднее вспоминал и пробовал проводить глубинный анализ, свой выбор сделал на Ольге отчасти потому, что она была похожа на маму. Конечно, не физически, хотя тоже была шатенкой с серыми глазами, а, скорее, женским образом, характером и манерой общения с мужем.

Много было эпизодов, когда Оля легко, на первый взгляд, поддавалась решениям Саши, со стороны могло показаться, что она просто покорно принимает действительность, которую строит Саша. Но это — на первый взгляд. Как точно знал Саша, именно Оля была пусковой кнопкой многих решений, которые, как ему казалось, он принимал самостоятельно. Понимание этого приходило потом, когда дела были уже сделаны и всё прошло разумно и именно так, как нужно семье.

Опять входящий звонок, Саша посмотрел на экран и внутренне быстро собрался. Звонил очень важный человек из московского офиса. Центрального Комитета, как называли между собой партийные функционеры в регионах страны московскую штаб-квартиру партии. Это был очень, очень важный человек, и Саша внутренним чутьём понял, что это не простой звонок.

— Алло, добрый вечер, Станислав Сергеевич.

— Добрый вечер, Александр Николаевич! Как дела, как в семье, всё в порядке? У вас, я знаю, двое парней. Настоящий мужской клуб…

— Спасибо за внимание, Станислав Сергеевич, всё хорошо, жизнь идёт, и она прекрасна, как говорил один поэт…

— Я сразу по делу… чего звоню-то. Вы, наверное, сами уже догадались, да? По вашей инициативе. Вчера мы разговаривали с Ильей Сергеевичем, виделись уже, наверное… так вот, пришли к мнению, что такие инициативы очень важны не только для нашей партии, нет, это, так сказать, может послужить первым шагом к новым реалиям всей экономки страны. Вы же понимаете, через что пришлось нам пройти за последние шесть лет… Сколько негатива вокруг нашей страны после того, как историческая справедливость восторжествовала и мы снова приняли в семью исконно российские земли… Сами видите общественные настроения, которые искусственно накручиваются внешними силами…«Пятую колонну» ведь никто не отменял! — голос Станислава Сергеевича стал жёстким, он продолжал, уже с напором на собеседника, это Саша почувствовал, — так вот, про вашу инициативу я разговаривал с первым, кто у главного, ну… сами понимаете… не хочу сейчас в общем доступе так вот… озвучивать… потом сброшу мысли в мессенджере… так вот, инициативу одобряют ключевые министры, кто у нас за экономику и предпринимательство отвечает… так что это всё очень интересно в такую вот загогулину складывается…

Про «загогулину» Саша уже слышал. Он не решался спросить напрямую Станислава Сергеевича, но ему казалось, что он специально запомнил и вынес из 90-х этот оборот речи, который часто вставлял к месту и не к месту Ельцин. Таким образом Станислав Сергеевич, как иногда думал Саша, давал понять слушателям, что он тот самый функционер, который переживёт всех президентов и премьеров. Федеральных амбиций Станислав Сергеевич не испытывал: Саша ни разу не слышал, чтобы он или его ближайшее окружение говорили бы о будущем министерском или даже премьерском, — нет, Станислав Сергеевич, как был уверен Саша, прекрасно понимал свои возможности и, главное, возможность ресурсного использования той партийной должности, на которой он находился уже много лет.

— Да, Станислав Сергеевич, я буду очень рад, если мои мысли нашли… или найдут отклик, так сказать, на самом верху, — Саша старался говорить спокойно, хотя внутренне в нём всё немного дрожало от волнения, Саша даже подумал, что это очень некстати и может каким-то образом отразиться в его интонации.

— Вот что, Александр, ничего, что я на ты сейчас перейду?… Так вот, продолжу, мы здесь отменили на некоторое время поездку к нашим китайским товарищам — слышал, наверное, про вирус их китайский… Похоже, они завтра границы закроют для въезда в страну, мда… китайская воздушно-капельная угроза… так вот, мы послезавтра прилетим в Ленинград, будем разговаривать с вашим главой городским, нормальный он мужик, кстати, не то, что некоторые из региональных шишечек. Ну вот, поговорим, и у нас будет время для встречи с тобой. Давай, набери меня послезавтра в одиннадцать, там скоординируем место и действия, хорошо?

— Конечно, Станислав Сергеевич, договорились!

— Всё, будь, не болей, ты нужен стране здоровым и оптимистичным.

Отбой — Саша положил смартфон на стол и радостно зашагал по кабинету. Он понял по интонации московского абонента и по всему разговору, что вот оно, есть, заработало!

Он набрал Вадима.

— Вадик, привет, как дела? У тебя, наверное, сейчас культурная программа? Нет, просто сидишь в Михайловском саду и рассматриваешь Александра Сергеевича, который наше всё? Слушай, давай, выходи на Инженерную, я через тридцать минут за тобой заеду, поедем чай пить ко мне, хорошо? Оля будет рада, она и просила тебя привезти, родственничка, так сказать. Давай, выходи на Инженерную и иди в сторону Марсова поля, я при подъезде тебя наберу. Нет, вот ты ответь мне, в чём сила, брат? А, в чём сила?

Вадим направлялся к Марсову полю, как и просил Саша. Было совcем темно, но здесь, в центре города, как отметил про себя Вадим, с освещением было всё в порядке. Как говорил ему один поставщик из Питера, к чемпионату по футболу центр буквально нашпиговали технологическими коммунальными новинками.

Запиликало в кармане. Это был Саша. Вадим посмотрел на другую сторону улицы, там стояла хорошая представительская машина с включенными аварийными сигналами, Саша махал рукой.

В машине вкусно пахло кожей и дорогим парфюмом. Вадим немного потянул носом:

— Ты так надушился, что ли?

Саша довольно хохотнул:

— Нет, это такой освежитель суперский. Были недавно в «Бабочке», закупились, вот освежитель подарили…ммм… Бриони вроде.

— Хм, губа не дура, парфюмом от «Бриони» служебную машину освежать.

— Да ладно… Надо вкусным дышать, а то выйдешь на улицу, сразу в нос ударит запах Отечества, который нам сладок и приятен… Завтра едешь, не передумал на три-четыре дня ещё остаться? Скоро выходные, сгоняли бы ко мне под Выборг, мы там такой коттедж отгрохали, по скандинавскому проекту, я тебе фотки строительства сбрасывал, видел, да?

— Да, смотрел, понравилось… Модный ты парень, Саня, прямо такой современный.

— Ну а что, нравится мне иметь удобные и комфортные вещи, сейчас ведь не семидесятые, чтобы строить избушки с крылечками резными, верно? Давай сейчас тормознём у «Вавилона», куплю любимый торт Оли.

Оля всегда любила сладкое, — подумал Вадим. Он всегда думал о жене брата с лёгкой грустью, Вадим не был сентиментальным — наоборот, жизнь превратила его в достаточно циничного и трезво смотрящего на действительность человека. Иначе было нельзя. Когда пришли большие деньги, с ними пришло и понимание того, что жизнь не идёт по книжным законам, она более приземленная и грязная в своих проявлениях. Грязи, как понял Вадим, хватает.

Оля появилась в их школе неожиданно, уже глубокой осенью, после первых осенних каникул. Сашу перевели в класс Вадима, он готовился к городской олимпиаде и часто оставался на дополнительные занятия, приходя домой почти к ужину. Вадим после школы бежал в спортшколу, где тренировки шли практически каждый день.

Вадим запомнил это утро: было физика первым уроком и, когда все уже почти расселись по своим местам, пришла Нонна Дмитриевна, их учитель физики, а следом за ней в класс вошла стройная девочка с русыми волосами и немного печальными большими глазами. Вадима тогда, как он запомнил, что-то как будто кольнуло внутри, у сердца. Как говорила его бабушка «сердчишко ёкнуло». Тогда он не особо обратил на это внимание. Но хорошо запомнил.

Оля как-то сразу, как говорится, «вошла» в коллектив. Характер у неё оказался очень спокойным, и она как-то удивительно просто могла наладить коммуникацию с любым сверстником. Она не была болтливой, нет, но и молчуньей тоже не слыла. Она словно предугадывала эмоциональную волну собеседника и как-то плавно настраивалась на разговор, очень быстро располагая к себе. В общем, через некоторое время Оля стала пользоваться определённым уважением одноклассников. Училась она хорошо, некоторые педагоги ставили её в пример. Но, в то же время, что-то мешало ей стать полной отличницей, будто какой-то ограничитель стоял перед ней и не давал стать гордостью класса и школы.

Времена были беспокойные: страна с трудом входила, а точнее вползала в новую реальность. В одних семьях, где отцы и матери сумели найти новые возможности и пути, всё шло по восходящей. В других, где родители трудились на умирающих бюджетных предприятиях, были видны резкая деградация и какая-то растерянность перед жизнью.

Вадим вспомнил, как весной их классная собрала ребят в поход. Надо было ехать на Карельский перешеек, а потом идти несколько километров от станции к озёрам, на которых предполагалось устроить мини-турнир по волейболу и активным, как говорили учителя, играм.

Финляндский вокзал, немного грязноватый, с непонятными личностями. Всё, как в начале 90-х годов — обилие ларьков, сваренных на скорую руку из железных листов и покрашенных серой шаровой краской, с маленькими оконцами-бойницами. В них продавалось буквально всё: импортные сигареты в ярких пачках, неимоверное количество синтетического алкогольного пойла в разноцветных бутылках и банках, презервативы, авторучки, игральные карты… Здесь же, на витринах за решётками из арматурных стержней, лежали пачки печенья и плитки шоколада, банки китайской тушёнки и прочие прелести эпохи перемен. Ребят, конечно, интересовали жвачка и сигареты. Большинство одноклассников Вадима и Саши уже пробовали курить, считая, что это очень сильно повышает их статус в глазах окружающих. Сами братья относились к табаку очень спокойно: у них были очень хорошие тренеры в спортшколе, сумевшие в своё время очень доходчиво объяснить, чей удел сигареты и джин-тоники. Слабаков и неврастеников — это братья хорошо запомнили.

Посадка в электричку с грязными полами и пыльными окнами. Два часа в сторону Приозерска, и два класса вошли в сосновый лес. Места были исхоженные, туристические. Всё бы ничего, но на пути были два пригорка, скорее, склоны оврагов, на которые надо было карабкаться под достаточно острым углом. И вот здесь случилось непредвиденное. Оля, шедшая немного впереди братьев, споткнулась о торчавший из земли корень сосны и, как-то неудачно качнувшись, упала на спину, на песок. При этом нога осталась между корнями, и, конечно же, девочка моментально вывихнула ступню.

Мобильной связи тогда не было, поэтому оперативно решить вопрос с машиной не было другой возможности, кроме как идти на шоссе и ловить попутку до ближайшей больницы. С ними было три учительницы и физкультурник. Взрослые, посовещавшись, решили продолжать поход, а с Олей отправить одну из учительниц до ближайшей больницы около станции: там должен был быть травмпункт.

Вадим подошёл к учителям и сказал, что может помочь: он видел, что Оля совсем не может идти на двух ногах, было видно, как ей больно. Саша присоединился к брату. Итак, они вдвоём, подставив плечи под руки Оли, в сопровождении учительницы, двинулись обратно в сторону станции. Идти, в принципе, было недалеко, не больше пяти километров. Но темп движения был не быстрый: Оля могла опираться на одну ногу, поэтому путь занял около трёх часов.

Эти часы Вадим запомнил хорошо. Ему было приятно ощущать тяжесть Олиного тела и какой-то очень интересный и волнующий запах от её волос. Тогда он понял, что влюбился. Сейчас, через столько лет, Вадим знал, что это была его первая настоящая любовь. Она же и осталась последней. Вадим иногда думал, что сложись жизнь немного иначе, Оля стала бы его женой. Но служба не дала такой возможности, а когда он вернулся с Чеченской кампании, то Оля уже встречалась с Сашей. У Вадима не было обид, потому что он раньше никогда не рассказывал брату о своих чувствах, а потом это стало уже бессмысленным.

Всё закончилось тогда хорошо. Оле наложили шину на ступню, позвонили родителям. Отец приехал за дочерью на своём «Москвиче», а братья с учительницей дождались возвращения классов с озёр на станции. А отношения Вадима и Ольги с годами превратились в добрые родственные, включающие обязательные взаимные подколы по поводу и без.

Вадима отвлёк Саша.

— Вадим, сегодня у меня был очень интересный разговор с Говориловым, ну ты знаешь… В Москве, как говорится, зашла моя инициатива, через пару дней он с коллегами будет здесь, и мы тогда с ним всё проговорим. Это круто, это значит, что я на верном пути!

— Малый, пути иногда кажутся верными. Но очень часто они приводят в глухие тупики.

— Да ты послушай для начала. Ты пойми: главное — начать движение в правильном направлении. Детали и частности будем решать в процессе!

Вадим смотрел в окно. Отметил для себя комфортную посадку, автомобили такого класса делаются всегда с максимальным комфортом для пассажиров на задних сиденьях.

— Нет, не совсем так, Саня. Дьявол, как говорится, в деталях. А эти детали, вот увидишь, будут для тебя неожиданностью. Ты же, вроде как, молодой функционер, должен знать, как можно заговорить, заболтать или, как это, заутверждать любой вопрос на уровне чиновников. Согласование, совещание, потом перенесём на месяц, потом не входим в программу. И так всегда.

— Нет, здесь другое, здесь абсолютно другое, — Саша хоть и говорил спокойно, но Вадим почувствовал, что брат начинает раздражаться.

Вадим подумал, что не надо углубляться сейчас в очередной разговор-спор с подначиванием друг друга.

Машина мягко подъехала к автоматическим воротам жилищного комплекса. Ворота поднялись, заехали на паркинг. Видно было, что всё под присмотром и контролем: комплекс, как знал Вадим, дорогой и навороченный.

Саша недавно переехал в новую квартиру, Вадим видел её только по фото, которые сбросил ему брат, и по небольшой видео-экскурсии. «Всё чинно, очень качественно, буржуазно», — подумал Вадим, пока они шли к лифтам и поднимались на этаж.

В коридорах вкусно пахло. Вадим понял, что это ароматизаторы: видимо, управляющая компания включает такие штуки в счета, — иронично мелькнула в голове мысль.

Дверь открыла Оля. Выглядела она очень уютно, и от неё словно исходили флюиды настоящего домашнего счастья.

— Вадик, привет! — Оля чмокнула его в щёку, — ты очень представительно выглядишь, особенно с этим пузиком. — Оля улыбалась, было видно, что на самом деле она действительно рада.

— Привет-привет, ну, ты же знаешь, я для тебя старался, — иронично ответил Вадим.

Прошли через большой холл, Саша провел в гостиную.

— Да, Саша, сейчас вот как строят. Проекты совсем другие, метражи закладывают по другим стандартам, не живопырки, согласись… — Вадим смотрел на стены и потолок.

— А то! Архитектурная мысль, так сказать, не стоит на месте, — Саша с удовольствием уселся на огромный диван, вытянул ноги, — уф, хоть немного в спокойствии посидеть, — он достал два смартфона, оба поставил на режим «тишины», — так лучше: всё, я дома, все рабочие вопросы с восьми утра.

В гостиную вошли два мальчика. Старший был очень похож на Сашу, второй явно имел черты Ольги. Оба поздоровались с Вадимом, старший сдержанно, по-взрослому, пожал руку. Младший более открыто радовался встрече с дядей и с ходу начал рассказывать, какие штуки может делать Бо-Бо Локка и как хорошо было бы их повторить здесь, дома. Причём немедленно, прямо сейчас.

В гостиную вошла Оля и увела мальчиков.

— Всё, на горшок и спать, — хохотнул Саша, — может вискарика или вина? Пиво есть хорошее, бельгийское… Как, пару бутылочек?

— Не, чего-то не хочется сегодня, — Вадим, устроившись в мягком кресле, разглядывал картину на стене напротив.

— Окей, а я, пожалуй, налью себе, — Саша отошёл к стене, мягко на что-то нажал, небольшая картина с пейзажем отъехала в сторону, за ней оказалась ниша с рядом элегантных бутылок.

— Я погляжу: у тебя хороший вкус, — Вадим разглядывал этикетки, — это вот островные, им двенадцать лет. Редкость. Ты что, стал висколюбом? Раньше не замечал. Или это положение обязывает? Типа, с чиновниками первого эшелона пшеничную пить под буженинку с икрой не в тренде?

— Ну.. как тебе сказать. У каждого мужчины есть интересы по жизни, ну, типа хобби… согласен? Одни любят рыбалку, другие коллекционируют модельки машин, а я вот стал последние два года вискарик коллекционировать… Пока здоровому образу жизни не мешает. Хотя виски у меня только для гостей, я предпочитаю ром. Это же такой вкус…мммм… а какой аромат!…

Саша налил янтарной жидкости в пузатый стакан. Тихо вошла Оля, одной рукой она подталкивала широкий сервировочный столик. Всё было чинно и аккуратно, как отметил Вадим: белоснежная посуда, бисквиты, фрукты, дорогие конфеты…

— Тебе зелёного или чёрного?, — Оля вопросительно посмотрела на Вадима, — мы сейчас полюбили иван-чай, он с прекрасным ароматом. Не помню, как он правильно называется… ну, не важно. Главное — оздоравливает и бодрит, как хороший кофе.

— Давай его.

— Да, Вадик, совсем не самый лучший повод для твоего приезда. Я о том, как всё получилось с Пашей, — Оля помолчала и продолжила, — я даже не поехала никуда: на прощание и домой к ним. Как-то это всё на меня так подействовало… Такой был светлый человек Паша, казалось, вот счастливая жизнь… и вот такое…

— Да, всё так неожиданно. Самое неприятное в факте смерти, конечно, это её неожиданность.

— Сама смерть не может быть ни приятной, ни неприятной. Смерть, скажем так, один из жизненных эпизодов. Она неизбежна, как смена времени года. И да, человек никогда не сможет спокойно и без эмоций принимать приход смерти, — Саша вмешался в разговор, отпив из своего стакана. Вадим почувствовал неуловимый аромат, словно от жжёной древесины.

— С Пашей ещё непонятно ничего. То есть с этим, как сказать, фактом смерти. Точнее, не фактом, а меня смущает сами события перед его кончиной, — Вадим повертел в руках ложечку и положил на салфетку.

— Что именно тебя смущает? Конечно, умереть в такой возрасте это так… так обидно и нелепо, конечно же, — Оля вопросительно посмотрела на Вадима, — тебе что-то известно, что-то плохое?

— Пока нельзя ничего сказать. Нет ясности. Просто есть моменты, эпизоды, пусть будет так, которые вызывают некоторые вопросы. Сейчас не хочу ничего рассказывать. Пока не хочу. Потом, конечно, если появятся совершенно ясные факты, именно факты, а не мои догадки, то, конечно, расскажу.

Саша встал с кресла, прошёл опять к бару. Повторил порцию. Оля, как заметил Вадим, как-то погрустнела с начала разговора. Он подумал, что надо как-то перевести тему разговора, иначе вечер явно приобретёт депрессивную тональность.

Вадим спросил Олю про её родителей. Отец Ольги, отработав полжизни в институте прикладной химии, вторую половину решил посвятить собственному делу и создал с компаньонами предприятие по разработке газоулавливающей аппаратуры — таких штук, как понял Вадим, которые очень чутко реагируют на присутствие в атмосфере посторонних веществ. Как раньше рассказывала Оля, продукция отцовской фирмы пользовалась спросом за границей, основной сбыт приходился на импорт.

— Знаешь, сейчас как-то сложно всё стало, папа говорит, что этот новый вирус начинает корректировать многие контракты. Например, канадцы просят документы о странах происхождения основных компонентов, как-то все начинают осторожничать. Есть, как папа говорит, повод для беспокойства, — Оля говорила об отце и было видно, что настроение её немного улучшилось.

— Насколько мне понятно, из новостей и оценок экспертов, всё пока очень локально и процент смертности не самый высокий, — Вадим вертел в руках блюдечко, — хотя, буквально вчера, наткнулся на одного вирусолога, точнее, его комментарий на Ютубе, так он, мягко говоря, очень пессимистично настроен…

— Да ладно вам, Оля… Вадик… — Саша поставил стакан на стол, — всё же пережили за последние десять лет. И птичий грипп, и свиной — и ничего: катаклизмов не произошло никаких.

— Люди, Саша, отвыкли от глобальных бедствий. Особенно в Европе, не говорю про Россию: наш человек, конечно, ко всему привычный. Просто эти разговоры, новости — из таких эпизодов, из кусочков начинает складываться общая картина. Ты же имеешь математическое мышление, Саш, ты всегда можешь предугадать ход событий. Как правильно сказать, вектор развития, вот, — Оля теребила в руках фантик от трюфеля, смотрела то на мужа, то на Вадима.

— Знаю одно: никакое глобальное потрясение нам сейчас не нужно. И так после четырнадцатого года непросто, так ещё и вирусы начнут тянуть вниз. Ничего, справимся. Да, Вадим? — Саша вопросительно посмотрел на брата.

Вадим немного помедлил: ему не хотелось начинать разговор на рабочие, как он называл их про себя, вопросы.

— Для меня сейчас не вирус интересен, хотя, верно, любые катаклизмы накрывают нас так же, как и остальных. Есть одно «но», Саша, и ты это прекрасно знаешь… В больших городах, в столицах, вам есть время беспокоиться о таких вещах: здесь дышится немного иначе. Конечно, питерский климат не идеален, — Вадим улыбнулся, — но я не об этом — понятно ведь. Я про бизнес и возможности. Возможности заниматься любимым делом, зарабатывать деньги, жить для своих родных и любимых людей, в конце концов, просто спокойно работать «по — белому», а не шариться по закоулкам, не искать дырки, чтобы прибыль сохранить, а не дать её отобрать, — Вадим подумал, что начинает говорить резко, но продолжил, — вот ты, Саша, весь такой устремлённый и, как говорят, «заточенный» на правильные решения, полезные, нужные, благие… Ты вот поживи несколько месяцев в регионах, в том же Архангельске или в Череповце, в Сыктывкаре. Воздуха там мало, хоть и север… Дышать трудно, понимаешь? И всё труднее и труднее с каждым годом. Такое ощущение, что слова про «перестаньте кошмарить» были сказаны в пустоту. А пустота это обволакивает, забивает дыхалку…

— Вадим, ты как-то пессимистично настроен. Совсем пессимист. Что с тобой? Да, понятно: Павлик умер, это, конечно, не прибавляет бодрости… Но пойми, это жизнь, она продолжается, она не терпит остановок. Ты же всё время был на позитиве, такой активный. Что на тебя напало? — Саша, похоже, искренне не понимал настроения брата.

— Перестань, Саша. Ты что, действительно не понимаешь, что происходит сейчас? Ты же в потоке информации, молодой политик, должен знать все темы…Шесть лет прошло, как в родную гавань вернули, и что? Сколько крику было… Выстоим, поработаем, построим новую страну. Строим вот, только денег качают из нас всё больше и больше… А главное, ты сам это знаешь, всё перетекает в руки местных царьков, тех, кто в администрации или правительстве края сидит.

— Что значит «перетекает»? Поясни, как говорят, за разговор, — брат улыбнулся.

— Что ты непонимающего изображаешь? Перестань: всё ты знаешь. Только вот собрались вы в своё организованное партийное сообщество не для того, чтобы модернизировать, ускорять и улучшать. Сам это знаешь. Каждый из твоих сопартийцев, а на деле функционеров, решает свои личные задачи. Интересы свои двигают. Темы. Темки-темочки… Как говорят сейчас, деньги, бабло, делается на темах. Сделал тему, срубил денег — и всё: можно недвижимость в Испании или на Маврикии брать, всё семейство увозить и, так сказать, провести остаток дней своих в неге и довольствии… Что, не так что ли? А перетекает всё самое интересное, то есть, работающее. Заработал, к примеру, комплекс аграрный, деньги стал приносить нормальные, обороты каждый год растут. А тут раз — нарисовывается на горизонте мужчина в сером костюме с малозапоминающимся лицом и начинает предложения делать. От которых ты, как предприниматель, не можешь отказаться. Вот! И так во всём — как только начинаешь реальные дела делать, так сразу раз! — и обложат со всех сторон. Сейчас я здесь, в Питере, а там, как мне пишут мои, опять какая-то поганка мутится. Воздуха! Больше воздуха!

— Ты, прямо, как Гёте. Который немецкий поэт и гуманист. Тот тоже, как говорят очевидцы, перед смертью воскликнул: «Воздуха! Больше воздуха!» И всё, стал классиком мировой литературы, — в голосе брата Вадим почувствовал иронию.

Он решил не злиться, не устраивать очередной разговор о том, кто прав и кто виноват. Правых, как и виноватых, в этом мире нет — так считал Вадим. Каждый несёт своё груз вины и свои добродетели в одном пакете.

— Ладно, мальчики, хватит нагнетать. Не раскачивайте лодку, как сейчас все цитируют нашего «сами знаете кого», — Оля решила разрядить обстановку.

Вадим подумал, что и правда, зачем сейчас все эти разговоры. Не место и не время. Брат — хороший парень. Нет идеальных людей, ангелов, и в каждом подонке есть светлые черты, которые видны только их матерям, например.

Саша встал, подошёл к окну.

— Всё будет хорошо, Вадик, я в это верю. Иначе быть не может. Разум и правда должны взять вверх над хаосом и тем, что сейчас происходит. Это всё, скажем так, издержки переходного периода. Сам знаешь, что лес рубят — щепки летят. Ладно, я покину вас на двадцать минут, мне надо в тексте моего доклада пару абзацев откорректировать, пока не забыл… Сейчас, Вадик, я быстро, — Саша вышел.

Оля посмотрела на Вадима.

— Такой вот Саша — энергичный оптимист.

— Он всегда был таким, энергичным, — ответил Вадим, — всегда и везде.

Он вспомнил, как в спортивном лагере, куда родители отправили их сразу на две смены, несколько раз им устраивали достаточно серьёзные, по нагрузкам на подростковый организм, кроссы по пересечённой местности. Проще говоря — по лесу, иногда даже сбегая с нахоженных троп. Саша, конечно, сильно отставал от своих товарищей по отряду. Те были постарше и, соответственно, более подготовленными. Тем более, половина парней занимались спортом «по-взрослому» не первый год. По-взрослому — это когда по девять — двенадцать тренировок в неделю, жёсткая самодисциплина и, самое важное, стремление, сила воли.

Прелая хвоя под ногами, выступающие корни сосен, тропа, то уходящая вверх, на склон, то петляющая по краю лесного оврага. Ночью был ливень, и лес стоит, словно в тяжёлой влажной оболочке. Ближе к обеду, конечно, солнце подсушит огромные сосны и мхи под ними, дышать станет намного легче. Но это будет позднее, а сейчас утро, мокрое и плотное утро, как говорил тогда Вадим.

Надо бежать. Тренер с инструкторами за два дня предупредили о таком кроссе или, как они говорили, марш-броске. Многие пацаны не любили такие мероприятия, именно из-за внешних помех в виде мокрого песка, корневищ деревьев, так и норовящих подставить тебе подножку, да и просто бег с разной интенсивностью нагрузок не всем был по душе.

Саша на первых двух таких пробежках сильно отстал от основной группы. Тренер даже удивился такому разрыву, посмотрев на секундомер. Другой бы парень, как это часто бывает, расстроился и постарался откосить в дальнейшем от таких дистанций. Другой, но не Саша. Вадим хорошо запомнил, как он внутри обрадовался реакции Саши на неуспехи. Тот был абсолютно спокоен и как-то по-подростковому возбуждён. С поцарапанным локтем и разбитой коленкой, Саша на унывал. Наоборот, на следующий день, проснувшись заранее, Саша начал бегать по периметру территории лагеря с забегом на площадку с брусьями и турником. В конце второй смены Саша был первым в забеге.

Конец ознакомительного фрагмента.