Небесный король: Покровители

Алексей Живой, 2004

«Покровители» – вторая книга серии – Когда писался «Эфирный оборотень» шла первая Иракская война, которая началась с захвата Кувейта. А теперь ужа сам Ирак захвачен американцами. На подходе война с Ираном. В романе-продолжении они поставлены на место русским спецназом, в рядах которого случайно оказался Антон Гризов, вернувшийся из армии и позабывший о своих возможностях. Но, пришло время, и он вспомнил о своем предназначении. И о том, что может творить будущее. Основное действие романа происходит на территории захваченного американцами Ирака.

Глава вторая. «Можно курить бамбук»

Гризов повернул голову и посмотрел на спящую Лелю. Красивая пьяная брюнетка, что еще надо чтобы хорошо провести время студенту. Ничего не надо. Антон вдруг вспомнил, что ничего о ней не знает. Все произошло так стремительно.

Развязный по случаю гуляния Гризов сходу пристал к девушке в баре, мол, ваш носик хорош в любую погоду. Потянуло на подвиги. Девушка сидела одна за столиком у окна и, как ни странно, сразу откликнулась на пьяные ухаживания. Гризов заказал по коктейлю «Ерш Лайт», как он его называл, то есть водка с безалкогольным пивом. Хлопнули по рюмашке, разговорились. Причем, Леля, как она назвалась, не выказывала никакого желания пить вино, или джин-тоник, который требуют, как полагал Гризов, девушки хорошего поведения. Она легко воспринимала водочную основу напитков. Да так, что веселый студент еле успевал за новой знакомой.

Только сейчас, прокручивая в голове события бурного вечера, Антону припомнилась легкая грусть в глазах модно стриженой брюнетки. Может, случилось, что или поругалась с кем, но это Гризову было не важно. Главное, что он получил отклик. А в том, что ответ на запрос будет положительным, можно было почти не сомневаться. Для молодого и здорового организма все остальное не имело кардинального значения. Во всяком случае, не в первый день знакомства. Поэтому Гризов постарался, как мог ускорить все фазы знакомства, ибо слишком хорошо себя знал, — если не решиться на это в ближайшие полчаса, то потом ему придется увидеть в просто красивой девчонке целого человека, со своими проблемами, и хочешь не хочешь, начать вникать в них, а после этого со здоровым сексом могут возникнуть большие проблемы.

Леля тоже была студенткой, правда, где училась, не сказала. Но Гризов сильно и не допытывался. Пообщавшись, минут пятнадцать в алкогольных парах, оба вдруг почувствовали страстное желание уединиться. Совпало. Но кругом шумела и буянила молодая публика. Студенческие волнения начались. Еще через пятнадцать минут они грозили перерасти в спортивный мордобой. Уединяться здесь было негде. Поэтому когда Антон предложил бросить всех и уехать вдвоем прямо сейчас куда-нибудь за город на финский залив, Леля сразу согласилась. Уговаривать не пришлось.

У Гризова было в карманах немного денег, как-никак уже зарплату получал в родной редакции, и он, не долго думая, тормознул первую попавшуюся «волгу». Уболтал водителя сгонять в сторону Зеленогорска, сговорился о деньгах. Они вдвоем занырнули на широкое заднее сиденье «волги», где Антон сразу приобнял девушку за плечи, а она не отстранилась. Даже наоборот прильнула всем телом. Почуяв такое безграничное доверие, Гризов даже немного обалдел, но с поцелуями не лез. Держал фасон. Внутренне он даже гордился своим умением вызывать доверие у многих девчонок и выдерживать паузу. Так как-то само получалось. Чувствовал, когда и что надо делать. Не маньяк, но и не рохля. Короче, был бабником в полном расцвете сил.

Пока «Волга» мягко проседая на ухабах Приморского шоссе уносила их из душного города, Антон пытался представить где бы сделать остановку на целую ночь. В Зеленогорске жили друзья. Они, конечно, многое поймут, но нельзя же, в самом деле, заявиться с бухты-барахты на ночь глядя с незнакомой девчонкой. Если предупредить заранее, то с незнакомой можно, а вот так без предупреждения, не стоит. Дурной тон. «Хотя, с кем они меня только не видели, подумал Гризов, но вдруг у них там, какие дела?». Поэтому к друзьям Гризов решил не ехать. Перекантуемся где-нибудь, лето на дворе.

Проехали виадук через Лисий нос. Голова не варила, хмель бушевал вовсю. Теплое тело слева настраивало исключительно на эротический лад, и оттого настроение у журналиста в загуле было просто замечательное. «А, ладно, по дороге вспомню что-нибудь, еще ехать минут двадцать, решил Гризов, отдавшись романтическому путешествию».

Один раз Антон повернул голову и, наклонившись, понюхал лелины волосы, они пахли каким-то тонким, едва уловимым запахом духов, названия которых Гризов не знал, но ему очень понравилось.

Водила, переключая передачи, то и дело разглядывал парочку в зеркало заднего вида. Видимо, никак не мог понять, почему они до сих пор не целуются в засос, ведь все признаки предстоящего были на лицо. Честно говоря, Антон и сам не мог понять почему. Наверное, не привык выставлять на показ свою личную жизнь, хотя по пьянке мог разгуляться так, что море было по колено. Однажды, еще до армии, когда спиртное было в новинку, Гризов так накушался, что провалился в хмельное небытие, а под вечер обнаружил себя сидящим на вершине четырехметровой березы, крепко ухватившись за ее ствол. Береза раскачивалась из стороны в сторону, а внизу стояли менее пьяные друзья и в сотый раз предлагали ему слезть. Когда градус алкоголя в крови немного опустился от прохладного ветра, Антон протрезвел и все-таки слез. Позволил друзьям увести себя спать. А наутро долго стоял под той березой, почесывая затылок и разглядывая ее высоченный ствол с хлипкими сучками. Он никак не мог вспомнить, что его туда занесло, и как он там удержался. Верхушка у многострадального дерева была совсем тонкой, а Гризов к тому времени нагулял добрых семьдесят пять килограмм чистого веса.

Чуть позже по случаю подготовки к встрече Нового года, все в том же юном возрасте лет шестнадцати, Гризов возвращался домой такой пьяный, что, едва выйдя из метро, сходу наехал на толпу из двадцати гопников, которые стояли у него на дороге, мешая пройти прямиком к трамваю. В результате получил легкое мозготрясение и россыпь синяков по всему телу. Все это он обнаружил только утром, разглядывая себя в зеркало и не узнавая. Странно, но он почти ничего не помнил, кроме одной сцены, как он лежал на снегу, а гопники пинали его ногами.

К чувству легкого головокружения и тошноты непонятной природы, примешивались смутные воспоминания о том, как поднявшись и отряхнувшись, Гризов побрел дальше. Но не домой, а свернул в какой-то двор, как зомби вошел в какое-то парадное и докопался ко второй компании гопников, не обращая внимания на рассеченную бровь, из которой еще ручьем текла кровь. На всякий случай его спустили с лестницы. Только после этого он немного успокоился и взял курс домой, хотя русское подсознание все еще тянуло на подвиги, ибо сознание тогда было полностью отключено.

После пары таких случаев, Антон понял, что если часто перебирать с алкоголем, можно влипнуть в какую-нибудь серьезную историю или вообще расстаться с жизнью по пьянке, а этого ему совсем не хотелось. Рановато. К тому времени в голове сами собой уже начали складываться смутные планы на жизнь.

Смерть от передозировки, звучит страшно. А смерть по пьянке, очень глупо, да к тому же как-то очень по-русски. А Гризов в глубине души считал себя уже на половину немцем. Потому, что много читал всяких психологических книжек и решил поработать над своим характером, избавится от его плохих черт, чтобы быстрее продвинуться по жизни. Книжки сулили взлет карьеры и миллионы долларов чистой прибыли, которые нужно будет грести не иначе как лопатой, после того как перестроенный характер выйдет на полную мощность.

Одной из таких национальных черт, присущих всем русским, а значит и ему тоже, он считал необязательность. Поэтому стал старательно вырабатывать у себя привычку все делать во время, мало обещать, а уже если обещать, то во что бы то ни стало, выполнять обещанное в срок. Первые плоды появились довольно скоро: он перестал опаздывать, стал больше успевать, научился планировать свои действия и завел ежедневник. Неожиданно для себя, он даже выучил французский язык. Девчонки стали у него списывать. Оказалось, — ничего сложного. Только садись и учи. И пойдет прогресс.

Однако, апофеозом такой работы над собой стало страшное открытие: он вдруг немного отдалился от остальных. Как оказалось, опаздывать, ничего не делать и совсем не беспокоиться по этому поводу, было занятием большинства людей вокруг него. А они, в отличии от Гризова, совсем не хотели меняться и работать над собой, ведь это означало дополнительную нагрузку. В лучшем случае им хотелось просто тусоваться и делать вид, что заняты серьезным делом. Например, катанием на скейте. Гризов тоже ходил кататься с ребятами на скейте, но не считал, что в этом скрыт смысл всей жизни.

С тех пор он вообще стал зарабатывать репутацию немного странного и задумчивого парня, который думает всякую ерунду и только усложняет себе жизнь в то время, как нормальные люди катаются на скейте и не тратят время на подобные глупости. Как сказал однажды Антону один из тусовщиков, вместе с которым Гризов проводил время, катаясь на скейте, чтобы быть ближе к людям, — «Я дурак, мне все можно». И подобная философия пользовалась большой популярностью в массах.

Мир вокруг начал стремительно меняться в его представлении, Гризов неожиданно разглядел много убогих черт, которых раньше не видел, и которые теперь замутили его первоначальные романтические помыслы.

В двенадцать лет Гризов играл в хоккей вратарем в детском составе команды «СКА» и хотел быть Третьяком, в тринадцать бросил спорт и захотел быть одновременно Робин Гудом и рыцарем Айвенго. В четырнадцать, прочитав всего Дюма, он решил быть Д΄Артаньяном, чтобы освобождать прекрасных Констанций и делать блестящую карьеру военного. В пятнадцать уже был «Радиополитехникум» и спирт «Рояль», захотелось быть не просто военным, а разведчиком и тайным агентом. Пятнадцать-шестнадцать-семнадцать пролетели незаметно. Организм вступил в пору взросления, начал требовать своего, романтического. А душа чего-то загадочного, настоящего, фантастически крутого.

Тут, как раз, родился питерский рок-клуб, и понеслось. Задумчиво-хипповский «Аквариум», музыка для интеллигенции, в которой растворяешься и плывешь. Пить только вино и чай, курить и говорить обо всем под акустику. Прекрасная ты, загадочный я, электрический пес, два-двенадцать-восемьдесять пять, ноль, шесть, — это мой номер, номер, номер. В таком состоянии можно находиться много месяцев напролет, жаль, что иногда надо учиться и работать. Цой, «Кино», алюминиевые огурцы, романтика ночных питерских улиц. Задумчивая грусть и мокрая слякоть, шляпа, шерстяные носки, а когда-то ты был битник, угу-угу-угу. Кинчев, красное на черном, шестой лесничий, мой поезд едет не туда. Романтическая агрессия, разнесенное в пух метро после концертов.

Гризов Кинчева одобрял, но метро не ломал. Не видел в этом смысла. Хотя на концертах всегда происходил мощнейший выброс энергии, каждый воспринимал ее по-своему. Кто-то «круши-ломай», бей «их», они «не наши». А Гризов впитывал эти выбросы энергии в себя. Энергия бродила в нем какое-то время, заставляя ощущать мир острее, а потом находила выход в каких-то творческих вещах, но уже Гризовских. В то время он начал писать рассказы. Передача энергии на расстоянии, как ни крути.

Однако больше всего Гризову нравился «Пикник» своей многоуровневой сложностью. И Цой, и Кинчев, и Гребенщиков, при всем таланте, иногда бывали простыми. Но Шклярский никогда не бывал. Видимо не мог. Своей гитарой или клавишными пассажами Эдик цеплял сразу за сотни чувств. Его музыка была разной. Она то пробивала Гризова, как ветвистая молния, то обволакивала паутиной японских мыслей. От нее было не уйти. Услышав несколько раз «Пикник», Гризов понял, что выбор сделан, это навсегда. Это и есть его любимая группа.

На первом курсе «Радиополитехникума» Антон стал хипаном. Думал, что от души. Честно отрастил волосы, ходил в длинном свитере, катался «на собаках» и по трассе, ночевал в пути, где придется. Жил без денег, вписывался на флэтах, найтовал вместе с другими хипанами. Курил бамбук. Классное было время. Даже сшил себе фирменную холщовую торбу и джинсовый ксивник, как полагается. Обвешавшись всякими феньками, ходил на «Аквариум». Оттягивался по полной программе. Только наркотиков не ел.

Наркотики всех видов существуют для полных дебилов. Расширять границы реальности нужно тем, у кого вообще нет фантазии, то есть ограниченным отморозкам. А таких, к сожалению, было вокруг неограниченное количество. Хиппи одобряли наркотики, в смысле свободы выбора, Гризов не одобрял. Наркотик в любом смысле, — это смерть. И никак иначе.

За два года катания по трассе, Гризов осознал, что больше любит ездить с билетом на поезде и мыться в ванной, чем не мыться вообще и не обращать внимания на свой внешний вид, кроме фенек. Это был раскол в сознании. Первый шаг в сторону цивилов. Точнее полшага. Об этом ему сказал Профессор.

Это был не тот профессор, который учит, а друг, одногрупник по «Радиополитехникуму». Звали его Роман Кочетков, но по жизни к нему прилипла кличка «Профессор», потому, что это был очень умный парень, шарил в математике, писал стихи, хипповал. Был очень добрым, верил в Бога, не знал, что такое деньги и всем помогал. Гризов захипповал, можно сказать, с ним за компанию. А Профессор был настоящим хиппи. По той же причине жизнь в системе государства российского у него никак не складывалась. Он был очень одаренным, но динамил учебу, писал стихи, но часто прогуливал «Литературу». То есть жил в параллельной системе, в своей. Периодически пропадал на пару месяцев, как потом выяснялось, жил все это время в разных монастырях с монахами, помогая им разгружать уголь, хотя с виду был тщедушный, из серии «плевком перешибешь». В результате его отчислили после второго курса.

Чуть позже, лет через пять, от общих друзей Гризов узнал, что Профессор захипповался до того, что ушел в монастырь. Потом все отучились, переженились, разъехались. Больше Антон ничего о своем друге не слышал.

Но, разобравшись со своим хиппизмом, Гризов стал цивилом не надолго. Времена были не те, чтобы долго и формально оставаться цивилом. Времена были неформальные. Веселые времена. Все время тянуло на подвиги.

Спустя полгода Гризов стал анархистом. Из чувства антиколлективизма. Хиппанов было много, рокеров, битников, рокобилов, металлистов, гопников, тоже. Анархистов было мало. Во всем городе не больше сотни. В «Радиополитехникуме» вообще никого. Гризов стал первым.

Всему виной был матросский бушлат и шерстяные матросские штаны, принесенные отцом невесть откуда. Штаны были на огромных пуговицах, которые застегивались с боку. Это страшно веселило Гризова, но было неудобно. К тому же весили они, — будь здоров. Как матросы несли службу в таких штанах, ему было совсем непонятно. Все что в них можно было делать, это, расстегнув пуговицы по бокам, писать в чистом поле против ветра. Но Антон терпел, оригинальность стоит дорого. Искусство, как известно, требует жертв.

За пару месяцев он полностью справил себе гардеробчик и раздобыл амуницию, без которой просто не мог считаться настоящим анархистом. Прежде всего, бушлат был дополнен тельняшкой, а сверху кожаным ремнем с матросской бляхой и настоящей пулеметной лентой наискосок. Антон искренне верил, что это лента от одного из «Максимов» батьки Махно. Кирзовые сапоги. Фуражка бескозырка. За ремнем заткнута еще одна гордость, — граната, спортивная метательная, но издалека как настоящая. И конечно маузер. Без него никуда. С боку сабля, детская игрушечная, но издалека тоже ничего. В руках бабушкин потертый саквояж типа чемоданчик. И в таком виде, — каждый день на занятия.

Урок математики начинался с того, что Гризов вынимал из-за пояса и раскладывал перед собой на столе все, что мешало ему сидеть: пулеметную ленту, маузер и гранату. Тетрадкам места уже не оставалось. Сабля почти не мешала, но с лязгом бил по железным ножкам стула, когда он вставал отвечать урок.

К счастью учителя были с юмором. Они, конечно, боролись с проявлениями неформальности как могли, но по-доброму. Большинство считало, если ты не дурак и предмет учишь, то тебя не стоит отчислять только за внешний вид, даже в советские времена. Главное чтоб голова варила, и до диплома дотянул. А таких как Гризов, разодетых в соответствии со своими взглядами: красно-черных алисоманов и алисоманок, длинноволосых хиппанов, рокобилов и битников в коже, с пейсами и саквояжами, было, — хоть отбавляй. Живописное было зрелище.

Так прошел еще год. Гризов немного повзрослел, перестал прикалываться от анархизма, стал прикалываться от литературы и альпинизма. Вскоре он опять отрастил волосы средней длины и сменил бушлат на пиджак. Цепь замкнулась. Цивил — Хиппи — Анархист — Цивил. И вскоре его потянуло к интеллигенции.

А вся интеллигенция в ту пору обреталась преимущественно в туризме, особенно в горном. Поэтому последние пару лет перед армией Гризов провел в горных походах и размышлениях о судьбе и о смысле жизни. А когда долго размышляешь о чем-то, то, в конце концов, приобретаешь привычку думать. А это очень опасная привычка. Неизлечимая. И самое страшное заключалось в том, что Гризов вдруг осознал, что он не дурак. А это означало, что он обречен на вечные сомнения, размышления и самокопания. Не видать ему простой и понятной как трава жизни. Ни хипаном, ни гопником, ни даже простым цивилом. Мозг не оставит его в покое.

Сначала Гризов испугался и, опять было, принялся пить по черному, чтобы затормозить свое развитие. Но ничего хорошего не вышло, кроме стандартного мордобоя. Апопав в армию, кроме своих заморочек, с первобытным ужасом узрел лицом к лицу неприкрытую армейскую жизнь в ее честных неуставных отношениях. Умнее тот, у кого звездочек больше. И ничего с эти не поделать, такова система.

Но, в итоге, отслужил как надо на точке и вернулся. Посомневался после возвращения из армии немного, но окончательно вывел формулу: раз нельзя тормозить, надо развиваться дальше. Обратной дороги нет. Только вперед. Учится. И пошел поступать в Университет. И поступил. А теперь вот уже прошел экватор.

«Волга» проехала Сестрорецк, очередной курортный городок на пути, и Гризов вспомнил один мотельчик в Репино, немного не доезжая Зеленогорска, небольшой и очень уютный, притулившийся рядом с трассой и почти на берегу Финского залива. Хотя здесь, как ни крути, все было на берегу залива. Даже если ехать на электричке, двадцать минут от станции пешком и ты уже на берегу залива.

Старательно выговаривая заплетающимся языком слова, ибо хмель еще не улетучился, Антон проговорил водителю:

— Дуй в Репино. Там тормозни на въезде, мы сойдем.

Репино было уже рядом. Через десять минут, зашуршав шинами по обочине, «Волга» остановилась у мотеля «Озерный край». Антон сунул водителю достаточно денег. Принимая гонорар, водила разочарованно кивал, так и не дождавшись поцелуя пассажиров в засос. Любопытный, зараза.

Гризов тяжело, но с радостью выбрался из машины и помог вылезти Леле, которой было уже хорошо. Вдохнув полной грудью свежего воздуха, они сделали двадцать нетвердых шагов до мотеля, аккуратное двухэтажное здание которого утопало под кронами сосен. Мотель был построен в финском стиле: вытянутое приземистое здание, кирпич, дерево, белые окна. Все просто и понятно. Они сняли на одну ночь угловую комнату на первом этаже, за которую Гризов отдал почти все оставшиеся деньги, и рухнули в кровать. Окна выходили на залив, где понемногу смеркалось.

Для продолжения банкета по случаю знакомства Леля предложила немного выпить, но только с закуской. Антон прихватил с собой из кафе на Васильевском острове пару бутылок пива, а Леля початую бутылку водки. Студенческая норма. Все это они выставили на столике рядом с широкой кроватью. В сомнамбулическом состоянии, вняв просьбе красивой брюнетки, Гризов поднялся и сбегал магазин, который обнаружился неподалеку. Раздобыл там пяток яблок и бутылку лимонада на утро. Вернувшись, с радостным удивлением обнаружил, что Леля проявила редкую хозяйственность и уже накрыла импровизированный стол: бутылки расставлены, откуда-то появились небольшие аккуратные стаканы, даже шоколадка, развернута и призывно сверкает оберткой. Гризов добавил к столу свои яблоки с лимонадом.

Решив поухаживать за дамой, Гризов накапал ей сто грамм водки, а сам взял бутылку пива «Балтика№6». На предложение выпить крепких напитков вежливо отказался.

— Ну, — сказала Леля, поднимая стаканчик с водкой, — тогда давай выпьем.

— Давай, — подтвердил Гризов.

Они сидели на кровати перед походным столом. Леля выпила первую «рюмку» и принялась за вторую, самостоятельно налив себе еще. Гризов глазом не успел моргнуть, как она проделала эту операцию без посторонней помощи еще дважды, смачно закусив яблоком, а потом шоколадкой. Антон даже не успел проявить себя джентльменом. Это было уже не уместно. В голове крутилось избитое «Между первой и второй…». Хотя, никаких комплексов Леля при этом, похоже, не испытывала. Зато Гризов несколько озадачился. Либо у девушки было большое личное горе, либо она была здорова пить.

Затем, покончив с большей частью содержимого бутылки, Леля вдруг отодвинув тумбочку с напитками в сторону, набросилась на Гризова и стала срывать с него рубашку. Антон, конечно, ради этого сюда и приехал, но предполагал, что прелюдия будет чуть дольше и романтичней. А тут начался сразу экшн.

— Эй, осторожней — слабо попытался притормозить процесс Антон, — пуговицы оторвешь, это моя новая рубашка.

— К черту рубашку, — выдохнула Леля, — новую купишь.

После этого Гризов сдался. Послал все к черту и позволил древним инстинктам вырваться на волю. Тогда он перехватил инициативу, повалил Лелю на кровать и сорвал с нее все ненужные вещи. А затем мгновенно погрузился в пучину бешеных страстей.

После третьего раза Леля решила закурить. Она нашарила сумочку среди разбросанных по кровати и полу вещей, достала сигареты и лежа на кровати зажгла сигарету. Затем откинулась на спину и, выпустив струйку дыма, прошептала:

— Хорошо.

В комнате царил полумрак. Сквозь единственное окно, закрытое занавесками, пробивались последние отблески летнего заката. Гризов мельком взглянул на девушку из-под прикрытых век, и снова закрыл их. Ему тоже было несказанно хорошо, но он балдел молча, словно боясь расплескать это состояние через лишние звуки. Но неожиданно для себя вдруг сказал:

— Курят только сексуально неудовлетворенные женщины.

— Я похожа на такую? — переспросила Леля, не поворачиваясь к нему, и погладила себя по животу.

— Не очень, — задумчиво пробормотал Антон.

— Может быть, ты еще и не куришь? — поинтересовалась Леля.

Теперь она подползла поближе и стала гладить его по груди своими пальчиками. Антон как раз подумывал бросить.

— Почти бросил. Кайфа уже не приносит, один вред. А вообще не люблю, когда от девчонки пахнет пепельницей.

Леля резко отодвинулась.

— Хам и невоспитанный тип.

Антон повернулся, подпер щеку рукой и поинтересовался, кивнув в сторону почти добитой бутылки водки:

— Слушай, прости, конечно, но у тебя, что какие-то проблемы? Надо расслабится?

Леля немного обиделась и завелась.

— А ты мне что, отец родной?

— Да нет, — растерялся Гризов, — не отец. Так, помогаю расслабиться.

— Ну, вот и помогай.

Гризов понял намек, крепко обнял отстранившуюся было девушку, и не отпустил. После четвертого раза Леля крепко заснула. Антон наоборот, только проснулся. А еще позже, после получасового разглядывания потолка решил, что заснуть, похоже, точно не удастся, пока весь хмель не выйдет. И решил прогуляться, подышать свежим воздухом.

Он осторожно вынул свою руку из-под головы спящей брюнетки, та пробормотала что-то нечленораздельное во сне, но, судя по обвинительному тону, это было похоже на «верните руку на место». Антон выбрался из-под одеяла, осторожно, чтобы не греметь посудой, оделся. На цыпочках, словно розовая пантера, вышел из номера, прокрался мимо пустой стойки консьержки и оказался среди сосен.

Летняя ночь висела над Финским заливом. Сессия закончилась. Наперекор всем прогнозам неотвратимо надвигалось тепло. Хотя, в Питере тепло понятие непонятное, фантастическое и неуместное. Как кабриолеты и машины с тонированными стеклами в нашем дождливом климате, где солнце появляется пять раз в году. Может быть шесть.

После бурного вечера наступившая тишина была непривычной и давила своей массой. Хотя, прислушавшись к ночным шорохам, уставший за последние сутки от учебы, пьянок и секса журналист, немного расслабился. Ночные звуки приятны. Они неторопливы и навевают романтические мысли. Взглянув в сторону залива, до которого было не более трехсот метров, он разглядел тонкую полоску света. Начало июля. Белые ночи еще в самом разгаре. И он решил прогуляться по берегу ночного залива в одиночестве.