Капкан

Алексей Дмитриевич Козловский, 2022

Криминальные 90-е. Начинающий поэт Андрей Ветлицкий втягивается в борьбу элит за кресло губернатора. Тотчас он оказывается в эпицентре трагических событий, среди которых пожар в его квартире и разборки с бандитами – лишь цветочки. Потеряв друзей и близких, поэт уходит в тайгу в поисках золота, зарытого главарём местной банды Иваном Збруевым после Гражданской войны. И вновь нанятые молодчики и охотники за чужим добром следуют за ним по пятам.

Часть 2. Формула одиночества

1

То, как сознание возвращалось к Андрею, чем-то напоминало появление солнца: в сплошной черноте неба сначала чуть-чуть забрезжило, потом бесплотное пятно с того края, откуда положено ждать восхода, потеплело, наполняясь живым, розоватым светом, прошло какое-то время — и вот уже тьма окончательно отступила под напором грядущего дня. Он приоткрыл глаза!

— Ах, как славно, давно пора. Итак, молодой человек, мы смотрим, мы видим, зрачок реагирует на свет.

Белый потолок палаты, чуть в стороне никелированный шток со склянкой, опрокинутой горлышком вниз, а от неё, как венозная жилка, голубоватая трубка. «Значит, я жив, — соображал Ветлицкий, — верней, в порядке только зрение и сознание, да ещё слух».

— М-м-м…

— Спокойно, больной, вам нельзя разговаривать. У вас всё в норме: руки, ноги и даже внутренности.

«Брр-р… Говорит, как мясник: “…целы внутренности”».

— Он, наверное, пить хочет?

— Ну, посмотрим, посмотрим…

2

Ресторан «Золотой сон» открывался без лишней помпезности. Его затянутые узорчатыми решётками окна смотрели прямо на редакцию «Енисея».

— Кто из наших туда идёт? — спросила Сунцова заглянувшего к ней Старцева.

— Ресторан — это бытовуха, по части Куксовой, только, может, Солодовников самолично изволит засвидетельствовать своё почтение.

— Вряд ли. Да зачем ему теперь пресмыкаться перед денежными мешками, если зампред сегодня сказал, что берёт «Енисей» под крылышко правительства.

— Опять шеф усидел в кресле?

— Ещё не ясно, но скорей всего — да! Он к Рамзину на приём ходил, а через день выяснилось, что совминовский вестник сливают с нашей газетой и, конечно, под началом Ивана Петровича.

— Ты всегда в курсе, Магда.

— Должность обязывает, сам понимаешь.

— Понимаю. Смотри, какие буквы привинчивают. — Герман выглянул в окно. В это время в кабинет зашла Куксова.

— Привет заговорщикам, что вы там высматриваете?

— Да вот гадаем, как ресторан называться будет, — ответила Сунцова.

— С первым словом сомнения нет — «Золотой…» или «Золотая…» — чуть не пальцем на стекле вывел Старцев. — У новых русских всё золотое.

— Можете расслабиться, — засмеялась Светлана, — «Золотой сон».

— Почти как у Апулея «Золотой осёл», — закуривая, процедила сквозь зубы Магдалена.

— Думаешь, они Апулея читали?

— Не все же на одну колодку деланы. Вот взять хотя бы нашу Кирочку, той ни в уме, ни в начитанности не откажешь, — не спеша выпуская струйку дыма из язвительно поджатых тонких губ, всё в той же манере возразила опытная журналистка.

— Кире не откажу, но… — Герман поднял палец.

— Хочешь сказать — таких единицы, а я по своему выпуску сужу — набрали нас на спецкурс целую группу. Одних языков иностранных — целых три учили, вроде бы на Кубу готовили, и не только Сервантесом в подлиннике стращали, но и Санчесом Кастро мозги запудривали.

— Наверное, этот Санчес родственник Фиделю Кастро? — предположил Герман.

— Если и так, то, скорей всего, очень далёкий, — усмехнулась Сунцова, — не в этом дело. Учили нас хорошо, и дух вольности был не чужд, хотя выпустили мы однажды стенную газетку, где усомнились в том, что визит Никиты Сергеевича на берега Волги помог выиграть Сталинградскую битву. Нагрянула комиссия, и троих отчислили, а остальные нашли-таки себе место под солнцем.

— Насколько я понимаю, ты в их ряды не попала? — простодушно заметила Куксова.

— Я из тех, которую выгнали, пришлось потом заочно доучиваться на педфаке. — Скорей всего, несостоявшаяся новая русская продолжила бы свою лекцию, если бы не Светлана, которая ткнула пальцем в окно:

— Магда, смотри!

У крыльца ещё не открывшегося ресторана молодой человек в чёрной куртке и надвинутой на глаза лыжной вязаной шапочке выцеливал пистолетом мечущегося между автомашинами мужчину. Наконец раздались выстрелы и последний упал, а киллер побежал в сторону городского сквера.

— Семён, Семён, — Сунцова схватилась за телефон, — бери камеру и дуй к ресторану, там с кем-то счёты сводят, — и, не кладя трубку, крикнула Куксовой: — Забеги за фотографом, а то наш Семён никак не сориентируется, а я — сейчас!

В это время из притормозившего милицейского уазика выскочили двое и открыли стрельбу по убегавшему. Уже покидая кабинет, Светлана краем глаза заметила, как бандит шлёпнулся на бетонку возле коммерческого ларька…

3

Андрея разбудили тревожные голоса. Он открыл глаза и увидел при тусклом свете больничной лампочки, как в палату вкатили больного. Пока его перекладывали с каталки на кровать, невезучий учитель тупо соображал, что новенькому чего-то недостаёт, но собственная боль в груди мешала сосредоточиться, и Ветлицкий, кажется, застонал, потому что одна из медичек повернулась к нему:

— А этот всё бредит?

— Введите ему… — кто-то произнёс название замысловатого препарата. — Да когда здесь свет будет в норме?

— Денег на лампочки не дают, вот завхоз и выкручивается.

— На лампочки — не дают, а охрану поставили круглосуточную. — В голосе говорившего чувствовалось раздражение, и Андрей предположил, что охраняют, скорее всего, его, а что стало с женой Людмилой и с тем парнем, который упал возле печки?

Медсестра сделала Ветлицкому инъекцию, поправила простыню на вновь прибывшем, и все ушли, плотно захлопнув створки дверей в палате, но снаружи кто-то сразу их приоткрыл, словно боясь, чтоб лежащие куда не удрапали… и вдруг до Андрея дошло — у его соседа нет ног. Может, под состав угодил железнодорожный или в автокатастрофу попал? Как теперь ему жить, калеке? «Ты о себе подумай, — словно кто-то со стороны подбросил Ветлицкому мыслишку, о чём подумать, — неизвестно, чем для тебя всё кончится…»

4

В городской квартире Левашовых царил настоящий бедлам. Муж неистовствовал, а Кира, наблюдая со стороны, время от времени интересовалась:

— Ты, случайно, не клад ищешь?

— Случайно… да!

— Брось психовать, отбываешь по-тихому — и на здоровье. Кто просил тебя не в своё дело лезть? Теперь мандраж бьёт. Скажи спасибо, что следаки с тебя подписку о невыезде взять забыли, а то уехал бы.

— Не взяли, потому что не знают, кто руку ко всему приложил? Помогли ребята раскрутить твоего сопляка.

— Сопляк, а Радика приложил и теперь молись, чтобы того не опознали.

— Он обгорел, говорят, порядочно?

— Всё равно могут поинтересоваться — «где ваш начальник охраны?»

— Ну, какой начальник, просто телохранитель. — Левашов взглянул на часы, но нервозность мужа передалась и Кире.

— С Радиком пронесёт, Серый останется…

— Сам виноват, что влип, но тот почти не мелькал на публике.

— На авось надеешься, а вдруг докопаются, и шеф сбежал.

— Не сбегаю я, Рамзин в курсе.

Наконец Левашов извлёк из-под стопки журналов несколько листов бумаги.

— Вот они, документы пулькинские, жаль ребят: Радика и Серого.

— Говорят — его охраняют в больнице?

— Будем надеяться, что подохнет. И ведь надо же, то мента днём с огнём не сыщешь, а тут — как по заказу. Надрочил их Орлов.

— Можно и без приколов?

— Запросто, если всё утрясётся, к лету вернусь, а пока хахалю своему кланяйся.

— Полагаешь — скучать без тебя будет?

— Если выживет — обязательно. Они без сильной руки, как псы, скучают! Да, вот ещё что, оставляю тебе доверенность распоряжаться нашей недвижимостью, мало ли что случится…

— Ты же вернёшься?

— Вернусь, но с хоромами лучше разделайся. — Альберт обвёл рукою свою городскую квартиру. — Вернусь, восстановимся.

После ухода мужа Кира молча оглядела растревоженное жильё, потом стала двигать мебель, прибирать к месту книги и, кажется, даже всплакнула. «Съезжу к маме за сыном, и катись этот Левашов куда подальше. Распустил шпану». Вспомнив про телохранителей, Кира подумала о Ветлицком, давно ли она жалела его — одинокого, и вот у неё почти то же: муж в бегах; правда, фирма ещё работает, но уже всем ясно, что Левашов просчитался. Впрочем, ещё ничего не потеряно и рано ставить на себе крест. Поразмыслив таким образом, одинокая женщина успокоилась и ещё усердней принялась за уборку квартиры.

5

Про случившееся в Отрадном Мирра Нестеровна узнала случайно. Её тайное увлечение — Виктор Блинов, капитан в отставке, бывший десантник, а нынче просто Виконт, председатель Фонда инвалидов войны Афгана, заехал за своей пассией в Союз писателей через день после того, как Ветлицкий оказался в больнице.

Статный красавец Блинов слегка походил на улыбчивого цыгана, скорей всего потому, что нечто хищное проскальзывало в чертах его правильного лица, полублатной манере держаться, тяге весело проводить время, и всё-таки с Миррой он познакомился на похоронах одного из своих друзей, которого привезли в «цинке» уже с другой, чеченской войны. Тот парень в мирной жизни увлекался поэзией, подавал надежды. Председательница писательского Союза читала стихи погибшего, и многие плакали. Даже у Блинова, прошедшего огонь и воду, защемило сердце. Поэтесса покорила афганца прежде всего своей твёрдостью духа, с того скорбного дня они и стали встречаться.

— Далеко едем? — спросила, усаживаясь на переднее сиденье, женщина.

— Сегодня близко, а ты торопишься?

— Да нет, почти как в песне, спешить мне некуда.

В квартире, куда они поднялись, Мирра ещё не была ни разу: чистенькие комнатушки, вроде бы всё на месте, а впечатление — нежилые.

— Мы что, опять в какой-то отстойник попали? Здесь, кажется, уже год никто не живёт?

— С чего ты взяла?

— Холодильник пуст, как в плохой гостинице.

— Почему как в плохой?

— Вот заладил. Да потому, что кончается на «у». В ванной-то мыло хотя бы найдётся?

— Ты же не доктор перед клиентом, чтобы руки мыть, — пошутил Блинов.

— Хоть и не доктор, а приёмные дни и у меня бывают. Например — завтра опять мальчишки придут, стихи читать будут. Смешной народ эти самодеятельные поэты. У каждого свой бзик: Влад Булгабин, который с радио, под юродивого косит, помнишь?

— Знаю, шизик, скорей всего.

— Тоже скажешь, или Ветлицкий, школьный учитель.

— Тот, который тебе в рот заглядывает?

— Ревнуешь?

— А чего мне ревновать, пусть сначала выживет, тогда посмотрим.

Мирра побледнела, и Блинов понял, что зря он ляпнул своей дамочке про её подопечного, но дело уже было сделано.

— Что за шуточки идиотские?

— Почему шуточки, — невозмутимо произнёс бывший афганец, которого не так-то просто было сбить с толку. — Говорят ему крепко досталось: бандюганы наехали, подожгли квартиру, но соседи за стеной кипеж подняли.

— Ну а дальше? Да и с чего бы наезжать на Ветлицкого-то?

— Не знаю, парня спасли, а жена…

— Сгорела?

— Не сгорела, а задохнулась, премиленькая девчонка, ребята вчера рассказывали. Хватит об этом; иди мой свои ручки — и баиньки.

Мира упрямо сжала губы, всё ещё не в силах переварить услышанное, и поэтому, когда нетерпеливый любовник ещё раз напомнил о постели, зло спросила:

— Ты что, не выспался?

— Да тебя, как девочку, уговаривать надо? Шоколадку хочешь?

— Пошёл ты со своим шоколадом куда… поближе. Почему такая несправедливость, он и мухи-то не обидит. «Дождь вдвоём».

— Что за дождь? На дворе зима.

— Рукопись стихов так называется. Я ему недавно в деньгах отказала.

— На других бочку катишь, а сама: мне — сегодня, ему — вчера… отказала. Далеко пойдёшь, если менты не остановят.

— Сам не сядь со своими ребятами и делами.

— За меня не бойся.

— Не гримасничай. Всё, поехали!

— Куда ехать-то, хотя понимают, но твой приятель в реанимации. Вот завтра у братвы узнаю, что к чему, тогда и будем дёргаться. Вполне возможно, что даже деньгами смогу помочь твоему погорельцу…

— Знаешь, Виктор, мне не нравятся твои деньги.

— Мои не нравятся, а у всякой шпаны клянчить можешь?

Мирра устало привалилась к стене:

— И не только деньги, но и квартиры эти. Я пойду, пожалуй. — Но Блинов, вовсе не желая так просто отступать, шагнул навстречу женщине, и в глазах его заплясали не то злые, не то весёлые огоньки.

— Я убью тебя когда-нибудь за всё хорошее, и вообще, хватит на мне тренировать своё словоблудие.

Мирра сначала сопротивлялась, не в силах забыть про то, о чём только что поведал афганец, но очень быстро сдалась, словно бы испугавшись сумасшедшего блиновского взгляда. Она не выдержала и зажмурилась, хотя даже это не избавило строптивую любовницу от желания вырваться и куда-нибудь убежать.

6

— Итак, молодой человек, посмотрим: шов нормален, дренаж в порядке. Трубочка не мешает? Ничего, заживёт до свадьбы, а что слабость — это вы надышались какой-то гадости. Сейчас химия всюду: синтетика, полимеры, но дело вполне поправимое. Выздоравливайте, больной.

После утреннего обхода Андрей впервые внимательно посмотрел на своего соседа. Кого-то напоминал ему профиль лежащего в двух шагах на больничной койке парня. Где Ветлицкий мог видеть эту физиономию?

Размышления прервали медички, которые вкатили в палату незнакомый аппарат, состоящий из металла и трубочек, цилиндров и прочих технических приспособлений. Вкатили и стали колдовать у койки соседа. Ветлицкий закрыл глаза, а когда их снова открыл, то заметил в дверях омоновца. «Неужели меня охраняют? — подумал поэт-неудачник. — Крепко, видать, Левашов за поиск бумаг принялся, а может, бумаги здесь ни при чём и главное — виновата Кира».

7

На работу, в редакцию «Енисея», Левашова шла неохотно. Ещё вчера ей казалось, что она и люди, её окружающие, разведены друг от друга на порядочное расстояние, а сегодня Кира почти сравнялась с той же Куксовой или Сунцовой.

Впрочем, Светлана встретила коллегу во всеоружии, и как только Левашова вошла в кабинет, то сразу получила такой заряд информации о произошедших возле ресторана событиях, что сразу почувствовала себя их непосредственной участницей.

— Представляешь, мы смотрим в окно, а он…

— Кто — он?

— Ну, парень в кожаной куртке, выскочил откуда-то сбоку и целится в пулькинского прораба, между прочим, компаньона твоего мужа.

Кира слегка смутилась:

— Тоже мне, компаньон, если только по завидовскому руднику?

— Вот и я Магде говорю, что «Золотой сон» от фирмы в Завидово, а она спорит, хотя думаю, что финтит.

— Господи. Нашла кого слушать, Магду, тем более зачем Левашову с рестораном связываться? Он сейчас в Англию улетел, связи с британцами пробивать.

— Левашов смылся?

— Не смылся, а уехал, да и в первый ли раз?

— Прости, сама понимаю, что неточно выразилась, но такое дело…

— Ты что, в следователи переквалифицировалась? Лучше рассказывай, что у ресторана произошло?

В это время в кабинет заглянул фотограф и, поздоровавшись с Кирой, спросил у Светланы:

— Я тебе фотографии рейда по городу не отдавал?

— Заходи, Семён, — обрадовалась Куксова, — я тут Левашихе о нашей одиссее рассказываю. И вот выскакиваем мы на улицу. Семён плёнку на ходу вставляет, Магда ментам подмогу вызывает, короче, раскрутились на всю катушку. Подбегаем к «Золотому сну» — человек лежит вниз лицом, не двигается, а неподалёку киллер асфальт кровянит. Тут мордовороты из ресторана выскочили, прораба подняли и вовнутрь занесли, мы за ними. Я Семёна толкаю: «Снимай!»

— Всё так, только в зале освещения не хватает, вот и пришлось со вспышкой пару раз щёлкнуть, — вздохнул фотограф. — Охранники и заметили.

— Представляешь, Кира, они убитого положили на стулья — и к нам, фотокамеру разбить хотели, а она сумасшедших денег стоит. Мы — на улицу, вышибалы — следом, с утра уже пьяные… — Светлана порылась в бумагах. — Через день повестка из горотдела пришла, как свидетелей нас приглашают, а тогда… Пока Магда к милиции не подскочила, мол, журналистов бьют, те и ухом не повели.

— Снимки-то удалось спасти? — спросила Кира ради приличия, потому что знала она побольше Куксовой.

— Камеру отстояли, а плёнку засветили. Кстати, на нас же прокуратура и наехала, что плохо содействуем следствию.

— Ну а киллер в живых остался? — спросила жена бизнесмена как можно более равнодушно.

— Да вроде в больнице, ему обе ноги прострелили, и ещё говорят, что Андрей Ветлицкий…

— Я пойду, девчата. — Семён пошуршал фотографиями на столе, отбирая нужные, и, уходя, заметил: — Жаль, плёнка пропала, там ведь и посторонние в кадре могли оказаться, дополнительные факты следствию.

— На твой век криминала хватит, — успокоила коллегу Светлана. — Вот тебе и орловские три «ЗА». — Куксова специально перевела разговор на другое, ожидая, переспросит Левашова про Андрея или нет, но Кира тоже поднялась из кресла:

— Схожу к Солодовникову, отмечусь.

— Ну, сходи, — великодушно согласилась хозяйка кабинетика, — потом кофе попьём «Элит-классик», презентовали за одну статейку. — Сказала и покачала головой, глядя вслед уходящей из кабинета сопернице.

8

Фомичёв ворвался в Союз писателей, как обычно, шумный и негодующий:

— Бумажки перебираете, а пацанов отстреливают, как куропаток во ржи!

— Что, опять? — испуганно пискнула секретарша.

— Да вас скоро всех укокошат!

— Ты чего расшумелся, Андрей Сергеевич? — Мирра Нестеровна вышла в приёмную, а из той комнатушки, которую на время сдали в аренду, выглянул молодой человек, смахивающий стрижкой на панка. — Кто нас-то грохнет?

— А вот такие и перегрохают. — Фомичёв кивнул на дверь, за которой обитали красногорцы.

— Господи, как вы шумите, — приложила палец к губам Фаинка, — неудобно, посторонние могут подумать…

— Доработались. Двадцать лет состою в Союзе и стал оглядываться на кого-то, в родных-то стенах!

— Проходи в кабинет, перекурим, о делах потолкуем, — поморщилась, как от зубной боли, председательница.

— Да что толковать, и так всё ясно. Паренька, что с нами тогда выпивал, убили!

— Если ты Ветлицкого имеешь в виду, то жив он. Посетителей к нему не пускают, а передачи носить можно, звонила я.

— Передачи… словно в тюрьму.

— Зря паникуешь. Просто он лежит в одной палате вместе с тем киллером, который пулькинского прораба подстрелил.

— Вот видите, а наша контора его поддерживала на выборах.

— Ну, допустим, только Василий Степанович, так и тот потом к Орлову переметнулся, — уточнила Мирра Нестеровна.

— Значит, тёзка мой жив? Пародийная ситуация…

— Не очень и пародийная, — потянулась председательница за сигаретой. — Сам живой, а жена погибла. Ты, Фаинка, не знаешь, как её звали?

— О семье Ветлицкий помалкивал, да и вообще…

— Это точно, что вообще. Вот уляжется весь сыр-бор, и к кому Андрей за помощью обратится? Ведь квартира его сгорела.

— Тебе по штату положено думать, — засобирался уходить Фомичёв, но уже на пороге вспомнил. — А может, сбросимся по случаю воскрешения раба Божьего?

— Он там со смертью борется, а мы уже за здравие, — хмыкнула Мирра.

— Если б умер — за упокой.

— Находчивый наш Фомич, спасу нет, — заметила писательская председательница после ухода поэта-самородка, — хотя о Ветлицком нужно всерьёз подумать: у него в городе никого, только родители жены, но тем сейчас не до зятя. Ты, Фая, позвони в Отрадное, в их администрацию, узнай, что к чему.

— Мирра Нестеровна, — секретарша развела руками, — Отрадное — это межгород, а кто платить будет? И так арендаторы выручают.

— Ладно, может, я с чужого телефона переговорю, свет не без добрых людей, а если нет, тогда хрен с ними, с арендаторами — заплатят, ты узнай.

9

Ночью Ветлицкого разбудил чей-то голос. Пока Андрей корячился, придерживаясь за жгут, который был привязан к спинке его кровати, кто-то опять произнёс нечто похожее на призыв о помощи. Кажется, сосед бредит? Забыв о кнопке вызова, Андрей поднялся и пошёл в коридор. Сразу за дверью навстречу ему поднялся милиционер:

— Что случилось, больной?

Дыхание у Ветлицкого сбилось, стало трудно дышать.

— Разве вы меня охраняете? — спросил он бдительного часового.

— С чего ты взял? Твоего соседа, безногого.

— Так он и так не убежит, плохо ему. Позовите дежурную.

— А человеку, которого он ухлопал, думаешь, хорошо?

— Ничего я не думаю.

— Вот и спи спокойно. Без тебя позовётся, — свистящим шёпотом пообещал охранник и прикрыл за Ветлицким дверь. Андрей кое-как дошагал до кровати непонятного человека. Любопытство и страх боролись в его душе: выходит, что он лежит в одной палате с убийцей, и всё-таки легче стало от осознания того, что это не его охраняют. Рассудив, что если у парня отняли ноги, то воды глотнуть ему не помешает. Добровольный медбрат взял свой стакан, намереваясь напоить хрипящего парня. Лунный свет падал наискосок и, отражаясь от белой стены, усиливал освещение. Лицо безногого показалось Ветлицкому знакомым. Где он уже видел этот нос, подбородок с ямочкой посредине? Правда, цвет кожи землистый, серый. «Серый!» Тело окатило горячей волной. Неужели тот самый левашовский охранник, который ударил его, Андрея, ножом? Стакан выскользнул из руки и разбился. В палату забежали люди. Включили свет.

— Осторожней вы! — поднимая Андрея, крикнула медичка, кажется, менту. — Дренаж не повредите, тоже мне, санитар. Укладывайтесь на постель, больной.

— Да что вы так бдительно озираетесь, — попеняла медсестра охраннику, — никто вашего подопечного трогать не собирается. Он и сам не сегодня, так завтра концы отдаст. — Но Ветлицкий не разобрал, что на это ответил мужчина, в голове сидело одно: «Серый, Серый…»

— Это Серый, друг Радика, — наконец выдавил он из себя.

— Хорошо, больной. Завтра всех друзей соберём, человека в беде не бросим.

— Это сообщник Левашова, который выборы проиграл.

— Про Левашова что-то бормочет, говорит, что тот выборы проиграл, — обернулась девушка к милиционеру.

— Вот заботы у доходяги: Левашов пролетел на выборах. — И страж порядка вышел из комнаты. Андрей же не отрывая глаз смотрел на своего соседа и больше слова не мог вымолвить, а девушка поставила Серому укол, потом погасила свет в палате и тоже вышла.

10

Капитан Блинов дембельнулся из армии по ранению. Воевал он, как тогда говорили, «за речкой». В мирной жизни не сразу нашёл себя и всё-таки постепенно продвинулся в замы председателя Фонда инвалидов войны Афганистана, а когда его шеф без видимых на то причин покончил с собой, выбросившись в пролёт лестницы девятиэтажного дома, в котором он жил, то Блинов, он же среди друзей — Виконт, развил такую деятельность по похоронам, что всем стало ясно: лучшего кандидата на вакантное место и желать не надо. Место для умного человека было более удобным, чем борт из Афгана, тем более правительство, словно откупаясь от искалеченных войною людей, предоставило их организации ряд льгот и привилегий.

Первое, что сумел провернуть Виконт, занял пустующую квартиру шефа, выхлопотав под офис другое помещение, и потом, обладая не столько гибким умом, сколько хваткой, полученного однажды из рук не выпускал. Со временем вокруг него сгруппировались наиболее близкие и посвящённые, преимущественно ребята из охранной конторы «Вымпел», которую Владимир Борисович в своё время создал, и деньги потекли рекой. Матери погибших в Афганистане готовы были молиться на своего благодетеля за лишнюю тысячу рублей пособия, выделенную от щедрот фонда. Когда прямого дохода от легального бизнеса показалось мало, стали заниматься другим, незаконным. Вот с тех пор и повелось: то одна, то другая вдова, одинокая женщина, мать солдата, отписывала своё жильё всё тому же фонду. Отписывала и умирала порой быстрей, чем сама рассчитывала. Так появились в распоряжении у Блинова эти чистенькие пустые квартиры.

Мирра Нестеровна, прямодушная и неизбалованная, но уже привыкшая к некоторым изысканным мелочам, нутром чувствовала разлад, который довлел над нею, когда приходилось встречаться с любовником в таких случайных апартаментах, но это-то и прибавляло ей вдохновения. Занимаясь поэзией и любовью, она не забывала и о своих руководящих обязанностях, вот почему однажды, полёживая на койке и мысленно перебирая варианты мести своему врагу, Ветлицкий услышал шум в коридоре.

— А мне разрешение главного — не указ, — сказал, кажется, охранник, — мною органы распоряжаются.

— Я сама себе органы.

«Странно, — подумал Андрей, — знакомый голос, вроде бы не жены, да и не Киры?» Хотя очень сомнительно, чтобы те столь напористо разговаривали с охраной.

Голоса на короткое время смолкли, а потом дверь в палату открылась и в больничном халатике перед Ветлицким предстала…

— Мирра Нестеровна?

— Лежи, болезный. Вот скоты! — непонятно было, кого ругнула председательница Союза — обидчиков Ветлицкого или тех, кто её не пускал сюда. Охранник вознамерился проследовать за гостьей, но та сказала, как обрубила:

— Обойдёмся без понятых, гражданин хороший.

И «гражданин» вышел, но дверь в палату оставил приоткрытой, наверное, чтобы держать ситуацию под контролем. Мирра подошла к Андрею.

— Как наши дела? — И видя, что тот пытается заговорить, предупредительно подняла руку. — Я всё знаю, конечно, тяжело такое переносить, здесь словами мало поможешь, но прими мои соболезнования.

— Соболезнования?

По тому, как больной изменился в лице, Мирра поняла, что проговорилась, хотя вилять не стала.

— Да, жену твою не спасли, в дыму задохнулась, и квартира пришла в негодность, но о жилье не думай, я уже кое-что наметила, и с деньгами для книги соображать будем, а в остальном — мужайся.

Конец ознакомительного фрагмента.