Девушка

Алексей Дмитриев

Обычные житейские истории, которые происходили на самом деле или придуманы. Некоторые с юмором, трагедий нет. Надеюсь постепенно пополнять.

Сон дальнобойщика

Испепеляющее солнце Меркурия раскалило скафандр до невероятной температуры. Мокрый от встроенного душа Вовка снимал его и отбрасывал в сторону, но тот, как живой, прыгал обратно и снова налезал на него. Дышать было нечем. «Ну, конечно ― подумал Вовка ― на Меркурии же почти нет атмосферы». «Тихо, тихо, спи» ― раздалось в шлемофоне, и всё исчезло.

Вовка открыл глаза и увидел себя в тёмной комнате. Он лежал в кровати, а рядом был папа, который поправлял ему одеяло. Значит, я не на Меркурии ― понял мальчик, и это его успокоило. Только ощущение ужасной жары не проходило. Так всё было замечательно ― вспоминал он ― удалось уговорить маму, чтобы папа взял его с собой в рейс, а у мамы получилось убедить папу. Так было здорово ехать в кабине мощного грузовика, смотреть свысока на маленькие юркие легковушки и наблюдать, как бесконечная серая лента асфальта исчезает внизу под бампером.

А ещё ему понравилось помогать папе, рассказывая, какие дорожные знаки встречаются по пути и что они означают, сверять по карте маршрут и подсказывать, куда надо свернуть. Папа сказал, что сын ему очень помог сэкономить время, ведь ему не пришлось останавливаться на обед. Вовка разворачивал домашние пирожки, мамины бутерброды и подавал ему, чтобы он мог перекусить прямо в дороге. Он даже наливал кофе из термоса ― в движущейся машине это совсем непросто. Ну и, конечно, ел сам. Прямо в кабине, а не за столом, совсем как взрослый. Когда закончатся зимние каникулы, и он расскажет об этом пацанам в классе, те лопнут от зависти.

Ёлки сплелись ветвями, как будто взялись за руки, и стали бегать вокруг Вовки, качая верхушками. Они что-то кричали ему, но он не мог понять, что именно. Нет, это не они. Это вороны галдят: «Не сиди на снегу, не сиди на снегу». Вовка хочет встать, но снег такой приятный и прохладный, босым ногам от него так хорошо. Надо снять ещё пальто и шапку, только что-то мешает. Мальчик просыпается, видит, как отец закутывает его ноги в одеяло ― «Спи, спи, всё хорошо» ― и опять проваливается во что-то липкое и тёмное. Почему он не спит? ― успевает мелькнуть мысль, и всё опять исчезает.

Узкая полоска песка идёт прямо. Она только немного сворачивает там, где стоит треугольный знак с зигзагообразной линией. Слева и справа прохладные волны моря так и манят к себе. Но он идёт только по песку. Жаркое солнце ослепляет, а он, завёрнутый в тяжёлое ватное одеяло, идёт и идёт по обжигающей полоске. Очень хочется пить. Он просит стоящих рядом мужчин дать ему воды, но они только смеются и хлопают его по плечу: «Давай, парень, расти, настоящим дальнобоем станешь». Один из них берёт его на руки, поднимает над землёй и начинает трясти. Солнце вдруг гаснет, и от испуга Вовка просыпается.

«На вот попей» ― это папа протягивает ему кружку с каким-то неприятно тёплым и приторно-сладким чаем. Парень с жадностью, не обращая внимания на вкус, выпивает всё до дна, откидывается на подушки и засыпает на полуслове, успев произнести: «Спаси…». Теперь он видит, как едет с папой. Только как-то странно ― он видит себя со стороны. Они уже разгрузились в том далёком городе, куда ехали целых два дня. Вовка так хотел переночевать с папой в машине, ведь там даже специальное место есть для ночлега. Но папа сказал, что мама этого не одобрит, и повёл сына в гостиницу.

Это тоже было здорово. Они сидели в номере вдвоём, как два взрослых мужика, без мамы, с её одними и теми же надоевшими вопросами, без вредной сестрёнки. Разговаривали на свои мужские темы и спать легли одновременно. И вовсе не потому, что детям уже пора, а потому, что завтра с утра опять в дорогу.

Снова в машине. Папа что-то рассказывает ему, но слова доносятся как будто издалека. Он не понимает, о чём папа его спрашивает и почему так странно на него смотрит. Вот папа зачем-то щупает его лоб и, ударив руками по рулю, произносит те самые слова, которые Вовка раньше слышал от старших пацанов. И ещё когда включил рацию, установленную в машине. Это вам не какой-нибудь гражданский приёмник. Настоящая, как у военных. Только папа почему-то тогда её выключил и запретил включать.

Потом папа долго ругался по телефону с мамой. В конце концов, он сказал: «Звони ей, предупреди», и свернул с дороги. Они поехали совсем в другой город, который был немного не по пути, но там жила какая-то мамина дальняя родственница. Папа никогда её не видел, но сказал, что сегодня они будут ночевать у неё.

Тётка, к которой они заехали, оказалась слишком шумной. Она всё время причитала и хлопала руками как курица крыльями. Вовку заставили снять всё с себя и долго растирали какой-то вонючей жидкостью из бутылки. Ему было очень стыдно лежать голым, ведь тётка совсем незнакомая, но папа сказал, что так надо.

Дальше было ещё хуже. Его замотали с головой как девчонку в какой-то платок и долго поили чаем с вареньем. Вовка отказывался, говорил, что мама не разрешает ему есть столько сладкого, но папа опять сказал: «Надо, сынок, пей». Он очень устал и уже не помнил, как его положили спать и укрыли огромным, тяжёлым одеялом.

Наконец настало утро, и Вовка проснулся. Он удивился, увидев, что папа спит рядом, на одной с ним кровати, но одетым и поверх одеяла. Незнакомая тётя тоже спала одетой, только на маленьком диванчике в другом конце комнаты. Ещё больше он удивился, что солнце стояло уже высоко. Его яркие лучи заливали всю маленькую комнатку и говорили: «Вставайте лежебоки, пора в дорогу».

Через час они уже ехали домой, и мальчишка весело рассказывал, как он в школе быстрее всех бегает на уроках физкультуры. Странно, но папа, который обычно говорит, что Вовка тарахтит как девчонка, в этот раз слушал внимательно и всё время повторял: «Ты рассказывай, рассказывай. И следи за тем, чтобы я не засыпал». Как можно спать днём и в такую погоду?

Способ получения зачёта «автоматом»

Трудно придумать что-нибудь скучнее, чем лекции по истории КПСС. Но именно их прогуливать опаснее всего ― невнимание к политике партии можно раздуть до невероятных размеров. Вылететь из института, если ты не понравился профессору кафедры именно научного коммунизма, легче лёгкого.

Приближались новогодние праздники. Мороз этой зимой неожиданно разгулялся в последние недели декабря, и высовывать нос на улицу совсем не хотелось. А в аудитории было сухо и тепло. Только это обстоятельство хоть как-то скрашивало необходимость слушать нудное бормотание лектора.

Лёнчик сидел в последнем ряду аудитории и не знал, куда деваться от тоски. На этих лекциях ему, в силу характера, приходилось особенно тяжело. Собственно, именно за неугомонный, жизнерадостный нрав его и называли в такой уменьшительно-ласкательной форме. Как-то не вязалось серьёзное имя Леонид с постоянно весёлым и неистребимо оптимистическим настроением.

С предпоследнего ряда к нему повернулся Сашка ― старый, ещё со школы, друг.

— Может, партийку в шахматы?

— Ты серьёзно?

Дело в том, что Лёнчик играл в шахматы лучше всех на курсе, и партия с весьма средненьким соперником его не привлекала из-за абсолютно предсказуемого результата.

— А если сеанс на двух досках вслепую?

— А что, есть две доски? Кто второй?

— Да, представь. Мы с Женькой договорились сегодня сыграть на лекции и оба принесли.

— Поехали, е2 ― е4 на обеих досках.

— Подожди, хоть расставим.

Ребята достали маленькие магнитные шахматы, разобрались с фигурами, и сеанс начался. Обрадовавшись такой возможности чем-то заняться, истосковавшийся Лёнчик сразу бросился в безрассудную атаку, и уже через десять минут соперники зависли ― ситуация на обеих досках сложилась для них критическая. Понадобилась «помощь зала». Шахматы незаметно, насколько это было возможно, передавались с одной парты на другую, и скоро вся камчатка в аудитории была вовлечена в процесс.

Коллективный разум показал свою мощь. Прошло ещё полчаса, и теперь уже Лёнчику пришлось туго. Он закрыл лицо руками, чтобы не отвлекаться, и весь ушёл в мыслительный процесс. В такой позе и застал его преподаватель, привлечённый оживлением на задних рядах. Ребята успели спрятать шахматы, а предупредить соперника не догадались ― зачем, доски-то у него нет.

— А вы что, спите? Почему не ведёте конспект?

— Сейчас, сейчас, минуту. Подожди… э-э-э… на второй доске ладья а3 на а6.

Взорвавшаяся аудитория вернула игрока в реальность.

— Ой, простите, я отвлёкся.

— И что же вас отвлекло?

— Задачка шахматная никак из головы не идёт.

— Одна? Или сразу две? Вы их сразу все в голове решаете?

— Ну да, на лекции же с доской нельзя. Извините, я больше не буду.

— Хорошо, что хоть это вы понимаете. Скажите спасибо, что это шахматы, иначе вы были бы уже отчислены. Подойдёте ко мне после лекции, я подумаю, что с вами делать. И займитесь, наконец, конспектом.

Время до конца занятий Лёнчик провёл как на иголках. Нависшая угроза была очень серьёзной. Но всё же природный оптимизм помог и в этой ситуации. Выслушав с понурой головой, как положено, нотацию, студент вконец обнаглел и выдал фразу.

— Простите ещё раз, я, конечно, больше не буду, но вы, как я слышал, тоже играете?

— Что значит «тоже»? Я занимаюсь шахматами серьёзно, только делаю это, в отличие от вас, в нерабочее время.

— А если я у вас выиграю?

— Я знаю всех серьёзных шахматистов у нас в институте. Вам у меня не выиграть.

За всю свою жизнь, если не считать детства, когда он только учился играть, Лёнчик проигрывал в серьёзных встречах только три раза. Все три его победителя были мастерами спорта. Несерьёзные партии с друзьями, в которых он играл расслабленно и мог что-то «зевнуть», в счёт не шли.

— Ну а всё-таки? Если выиграю?

— Ну и наглец! Хотел я вас просто поругать и отпустить, но раз вы так ставите вопрос, то… выиграете ―поставлю зачёт «автоматом», а если проиграете, то будем разбирать ваше поведение на деканате.

— Хорошо, я согласен. Когда играем?

— Так, сегодня я занят и до конца недели тоже. Зайдите ко мне на кафедру в понедельник, часиков в шесть.

Весть о необычном пари разлетелась по институту мгновенно. Шахматное сообщество, которое давно точило зуб на постоянно выигрывавшего у них профессора, целиком встало на сторону студента. К Лёнчику подходили даже преподаватели. Но если сокурсники просто желали успеха, то доценты дипломатично молчали про это, зато давали ценные советы по тактике и стратегии поединка, рассказывали о манере игры будущего противника.

В назначенное время гардеробщицы были сильно удивлены тем, что после окончания занятий у них забрали только половину всех пальто и шуб. Возле кафедры научного коммунизма стояла молчаливая толпа. Ходили только на цыпочках. На самой кафедре у преподавателей вдруг обнаружилась масса дел, которые нужно завершить именно сегодня. Но странное дело, почему-то они ничем не занимались, а сидели молча и смотрели на дверь профессорского кабинета.

Партия длилась два часа. За это время толпа сильно поредела, но самые стойкие по-прежнему ждали результата. Тишина была и у шахматной доски. Только в самом конце преподаватель позволил себе произнести:

— Нет, эту пешку вы всё-таки проиграли.

— А с ней, похоже, и всю партию.

— Да, шансов практически нет.

— Сдаюсь. Спасибо за игру. Это было красиво.

— Да, я тоже получил огромное удовольствие. Знаете, я не ожидал, что вы так хорошо играете.

— Хорошо или плохо, но проиграл.

— Не расстраивайтесь. Всё-таки я кандидат в мастера спорта, и вы играли со мной на одном уровне. То, что вы проиграли ― частный случай, мы равные соперники. Просто у меня элементарно в силу возраста, больше опыта.

— Мне теперь в деканат?

— Да поставлю я вам зачёт. Только вы на лекциях больше не играйте.