Вселенная любви

Алексей Гудзь-Марков

Книга повествует о красавице художнице и о гениальном программисте, создающем приложение отображающее положение обитаемых планет галактики Млечный Путь и обитаемых галактик в скоплении галактик Ланиакея. В итоге, сознание человечество обрело новое измерение. Люди увидели себя со стороны, как часть большой обитаемой Вселенной.

глава 1

Таланты, творческие гурманы, таинственная каста людей с упоением наслаждающаяся разнообразной красотой и воспроизводящая её до изнеможения всякий по-своему. Их неизменная особенность — это природный дар и абсолютная разобщенность. Не даром в природе одинаковые электрические заряды отталкиваются, а противоположные притягиваются.

История эта началась на восточных склонах Гималаев, в индийской провинции Сиким. Свод небес озарило утреннее зарево и проступили контуры уходящих за горизонт исполинских гор, неправдоподобной красоты.

Поросшие лесами темно синие вершины тонули в молочном тумане. По серым камням склонов струились белые потоки, утопая в зелени. Над пробуждающемся миром господствовали скрытые льдами, парящие высоко в небесах, невозмутимые пики главного хребта Гималаев.

В мгновенье абсолютной тишины появленья первых солнечных лучей изумрудный бархат небес прорезала желтая линия огня и в склон заросшей соснами горы врезался метеорит — раскаленный до температуры солнца оплавленный кусок метала, метр в диаметре, мчащийся со скоростью двадцати километров в секунду, немой посланник вселенной. Чудовищной гравитацией однажды Юпитер изменил его траекторию.

Энергия движения вылилась в яркий взрыв. По долине прокатился низкий гул. Всё вокруг дрогнуло. Заискрились провода, погас свет и экран компьютера побледнел, выдавая реплики об отсутствии внешнего питания. В духовном сердце Сикима, в монастыре Дарджелинг, ударил колокол.

Герой нашей истории, как раз смотрел последние новости об экзо планетах и именно в эти мгновения его посетило озарение, а это бывает крайне нечасто, но и не реже созерцания ударяющего о землю метеорита. Уже несколько лет, как Петр погрузился в стихию программирования, и она его увлекла постоянно удаляющимся горизонтом возможностей. Девственная красота и величие гор Сикима, потрясение от зрелища падения тонны горящего метала с изумрудно-золотистых небес и понимание возможностей процессора и известных ему языков программирования, в доли секунды породило в сознании Петра простую и сложную одновременно, модель. Компьютерную модель вселенной. Идея эта, однажды явившись, уже не покидала нашего героя, пробуждая в нем колоссальную энергию. Петр постоянно задумывался над деталями проекта и масштаб замысла окрылял его. Подумывал он и о реализации, а это длительное уединение, но как известно, жизнь — прямая противоположность этому и дело затягивалось, но и не откладывалось в долгий ящик.

Три скромных юных гения, художник, музыкант и математик волею непредсказуемой судьбы одновременно оказались во Флоренции, под резными дубовыми сводами здания пятнадцатого века, в импровизированной художественной галерее, где каждый истертый до блеска камень, оконный переплет, цветной витраж, кованая решетка дышали историей и были освящены нетленным искусством.

Художник Кристина, это голубоглазая, жизнерадостная блондинка. Она представляла свои холсты, написанные маслом, акварелью и акрилом. Организовал выставку католический священник дон Аурелио. Он представил ораторию при церкви, пригласил зрителей и обеспечил доброжелательную атмосферу.

Дамы, с загадочными обворожительными полу улыбками на устах, облачившись в дорогие венецианские ткани фабрик Рубелли и Бевилаква, блистали нарядами. Цветные ленты и вышивка украшали жилеты без рукавов и с рукавами, привязанные к окату шнурами. Красоту женских фигур подчеркивал крой изделий.

Девушки, пленяя окружающих осанкой и лёгкой кошачьей походкой, скрывали глубокое декольте накидками, при движении приоткрывающими грудь. Широкие юбки охватывали серебряные и золотые нити. Всё было сшито из натуральных материалов.

Мужчины пришли в традиционных для итальянцев белых рубахах, черных жилетах и заправленных в гетры светлых тонов коротких брюках. Видимо, стены оратории, помнящие мастеров высокого возрождения, настроили публику на консервативный лад.

Дон Аурелио был не молод, не худ, но и не полон, сед, носил очки, был бодр, по-своему органичен, мудр и по-отечески искушен в людских душах. В его проницательных мягких серых глазах была видна способная на сопереживание большая душа.

На открытии настоятель произнёс краткую речь. Суть её выражалась в том, что любовь — это союз между богом и человеком, а искусство всегда есть порождение любви и от того оно имеет нетленную, божественную природу, а те, кто служит искусству уподобляются ангелам во плоти. Ораторию огласили аплодисменты.

За рояль сел музыкант. Ему принадлежала вся планета и любая страна с восторгом принимала его в объятия, спеша увенчать не многословную голову гения лавровым венком небожителя. Обретший за века темный налет благородства деревянный свод оратории наполнился музыкальной речью Шопена. Всё замерло. Волшебная сила искусства овладела публикой. Дети, взрослые и старики превратились в слух, увлеченные магией на удивление естественной музыки. Высокое искусство уравнивало бедных и богатых, добрых и злых, умных и глупых.

Петр, по обыкновению, расположился в заднем ряду, неосознанно удерживая вокруг себя личное пространство. Он безотчётно поднял крышку ноутбука и нажал кнопку. Процессор, этот не видимый чернорабочий, проснувшись заработал, со скоростью пятьсот миллионов операций в секунду. Пальцы коснулись кнопок и было заложено приложение на языке программирования Java. В левом окне редактора, процессор выстроил гирлянду связанных общей нитью папок и файлов. Имя приложению было дано символичное — “универсум”.

Пётр, как это обычно, к счастью, присуще идеально сложенным высоким сильным самодостаточным людям, был сдержан, добр, а его внутренняя уверенность окружающими воспринималась как скромность и даже застенчивость. Синеглазый Петр, с его не спешными движениями, немногословностью и рациональным ходом мыслей, распространял вокруг себя особую, на удивленье конструктивную и одновременно умиротворяющую энергию. Исполненный теплого света доброжелательный покой Петра удивительным образом заставлял всё стремительно вращаться вокруг него, словно он формировал собственную глубокую воронку в плоскости таинственного пространства-времени. Пётр был необыкновенным интеллектуалом и его ум постоянно испытывал насущную необходимость в восприятии знаний и в решении задач. Ему это доставляло удовольствие. Вместе с тем Петр ощущал постоянную необходимость в смене рода занятий, впечатлений и эмоций. Подобное разнообразие исключает пресыщение.

Голубоглазая художница взглянула на экран и на Петра, с немым вопросом — “это о чём?”.

— Это приложение должно описать вселенную.

— И оно уже что-то умеет? — спросила Кристина, а Петр увидел, как похожие на горячие синие звёзды глаза художницы мгновенно увеличились за счет выражения и внутреннего света.

— Нет, это только заготовка, которую нужно наполнить программным кодом.

— Во всяком случае, интригует — Кристина не могла не отметить сплав силы и интеллекта нового знакомого.

В эти мгновения собеседники ощутили необыкновенно сильное чувство, сковавшее их незримой цепью. Чувство это одновременно дарит человеку и ощущение безграничного счастья, и отчаяние от страха его лишиться.

Звуки пьесы умолкли. Началась овация.

Рука священника коснулась художницы.

— Представьте публике ваши картины, — с улыбкой прошептал дон Аурелио.

Священник торжествовал. Обычно его оратория была занята самодеятельными спектаклями и детскими праздниками. А тут, он условился о выставке с художницей, а она пригласила знаменитого музыканта и весь цвет необыкновенного города, по особым приглашениям, собрался в его обители, помнящей мягкую поступь великих художников, архитекторов и поэтов высокого возрождения.

Зал наполнился цветами. Добавили света и из тени проступили красочные полотна. Картины, развешанные на бордовых стенах, сложенных из старого кирпича на светло розовом известковом растворе, представились окнами в разнообразные светлые миры. Краски и форма потрясали безупречным вкусом и совершенным мастерством. Отдельные полотна выставили на мольбертах и белокурая художница, обведя публику улыбающимися влажными голубыми глазами, сама снимала с них покрывала. Делая это не спешно, останавливаясь перед полотном, оглядываясь, Кристина представлялась феей из потустороннего мира. Мановеньем руки художница дарила людям совершенные произведения не конъектурного высокого искусства.

Было заметно как у многих в наполнившемся движением зале заблестели глаза. Стали слышны слова: «капитал», «фантастика», «этого не может быть». Заработали телефоны. Защелкали фотоаппараты.

Художница, переходя от полотна к полотну, всякий раз на мгновение, не уловимым движением, поднимала глаза на сидевшего в глубине обширной оратории Петра. Кристину он пленил, и она заволновалась. Это была их первая и абсолютно случайная встреча. Их общим приятелем был музыкант. Он предвидел происходящее и с улыбкой наблюдал за обоими из круга собственных поклонниц, среди которых преобладали японки.

Минул час. В оратории появились новые лица с острыми как шило проницательными глазами. Это означало, что по Флоренции поползли слухи и на необыкновенное явление стали слетаться хищники.

— Откуда вы? — спросил художницу безупречно одетый сухопарый синьор неопределенного возраста и рода занятий.

— Я из России, из города Плёс. Он стоит на Волге, ниже Костромы и выше Нижнего Новгорода. Это город художников. Век назад его облюбовали Репин, Левитан и Шаляпин.

— Чем замечательно это место?

Поправляя очки синьор словно пытался удостовериться в истинности представленного его взору.

— В Плёсе скрыта душа России — Кристина не плохо говорила по-итальянски.

Музыкант, тряхнув пышной черной шевелюрой, объяснил:

— Плёс, это русская Флоренция. Он миниатюрный, на половину сложен из дерева, на половину из кирпича. Мне пока сыграть в нем не довелось, о чем я сожалею.

После импровизированного концерта рубаха на музыканте была совершенно мокрая и женские руки, держа свежую сорочку, увлекли пианиста в кулуары.

Публика на несколько минут переключилась на экраны, рассматривая виды величайшего сокровища русской цивилизации. Плёс на фоне Волги и осенней листвы действительно не мог не произвести впечатления.

— Далеко ли Плёс от Москвы?

— Пять часов на машине на восток, если нет пробок — Кристина улыбнулась одними губами — Плёс — это волжская крепость, в которой московские князья веками скрывались от идущих к русской столице татар.

Художница была высокой, стройной, совершенной красавицей. Она была молода, по девичьи угловата и застенчива. Лицо её обладало очарованьем чистой красоты и непосредственной невинности. Сущий голубоглазый, белокожий ангел во плоти. Удлиненные и утонченные черты лица, освященные необыкновенно ярким талантом, были оточены и выверены совершенно. На фоне своих полотен художница производила ошеломляющее впечатление. Первая мысль у зрителя была — «разве подобное возможно».

Картины Кристины обладали тем редким качеством в живописи, которое позволяет ощутить свежий ветер большой судоходной реки, непосредственность ребёнка, восторг от созерцания желанной весенней оттепели и тихую грусть старинной деревянной церкви, давно лишенной и паствы, и причта. Снег был влажным, воздух свежим, а лица абсолютно живыми, и им была присуща одухотворенность, именуемая портретом души. Люди на портретах дышали, сердца их бились.

В публике заговорили о том, что картины очень хороши, возможности масла на холсте использованы гениально, но они не известны и автор никому не знаком. Впрочем, возражали иные, это и их достоинство. Полотна можно приобрести за бесценок, несколько лет подождать, (а может и несколько десятилетий, добавляли иные, саркастически улыбаясь) и целый капитал. Наконец некто, выступив вперед, спросил, продаются ли картины.

Художница и священник переглянулись, и дон Аурелио, сложив на груди руки, невозмутимо ответил.

— Пока нет, так как они должны быть выставлены во многих местах и всё расписано на год вперед.

Кристине настоятель тихо сказал:

— Не следует спешить, ибо вы еще не осознаёте меру собственного дарования.

В итоге флорентийцы сошлись во мнении, что им представили существо сверхъестественное и публикой овладел трепет. Следует отдать должное итальянскому вкусу и умению ценить таланты.

Дон Аурелио сел за клавиши стоявшего в оратории органа. Согласованно гудящие трубы, мощными звуками заполнив пространство, тонкой гармоничной мелодией унесли слушателей в галантное восемнадцатое столетие.

Музыкант шепнул Кристине.

— Орган в человеческом сознании рождает иллюзию, помогающую осознать большую реальность.

— Ты имеешь в виду космос. Эта музыка божественна — отозвалась Кристина.

Тем временем Петр, обойдя ораторию и внимательно рассмотрев картины, пережил собственное потрясение от созерцания совершенного искусства и усевшись в углу, вновь открыл ноутбук и углубился в диалог с процессором, начав писать первые строки кода универсума. Скоро он невольно отметил, что общенье с высоким искусством и диалог с тонким собеседником активизируют мыслительную деятельность. Ещё Петр почувствовал насущную необходимость кому-то показывать свой код, представляя весьма сложное просто, как собственную раскрытую ладонь. Скоро участниками диалога оказались художница и музыкант. Втроем они выскользнули из оратории и пройдя квартал узкой улочкой, шаги в которой отдавались гулким эхом, оказались на террасе кафе, на набережной реки Арно, с видом на мост Понто Векьо и вечернюю Флоренцию. Трое были очарованы друг другом, но голову никто ни перед кем не склонял.

Дон Аурелим, с грустью взглянув в окно оратории в след уходившим, задумался над тем, что может объединять столь разных людей. Себе он объяснил это так:” все трое видят сердцем”.

Поговорили о славянах. Из чрева обласканной солнцем средиземноморской Европы этот запутанный вопрос кажется понятнее.

— Загадочный, удивительный народ — заметил музыкант, качая невозмутимой головой и его лицо отобразило удивление — славяне неосознанно не кладут всего в одну корзину.

— Как это? — спросила Кристина — обращая любующиеся Флоренцией глаза на собеседника.

— Попадая в сложные ситуации, славяне делятся на обособленные и весьма враждебные друг к другу группы. А расчет прост — кто-то да выживет.

— И это очень древняя стратегия, — дополнил Пётр, кивая с горкой ухмылкой — ещё полторы тысячи лет назад греки писали об удивительной взаимной нелюбви славян, Перешедших Дунай и наводнивших Балканы, и о необыкновенном славянском гостеприимстве в отношении инородцев.

Подали пиццу, козий сыр, оливки и красное вино. Флоренция с её божественной канонической архитектурой купалась в золотых лучах заходящего солнца. Старинные мосты и дома осветились огнями. Над водами Арно разлились ароматы кофе и горячего хлеба.

Тем временем информационная сфера земли, заглотнув интригующую новость об открытии выставки картин необыкновенной художницы из таинственного волжского Плёса, уже не выпускала добычи. В базы данных многочисленных серверов, на всех континентах, стали загружать изображения картин. Появились комментарии, а вскоре на экранах отобразились тексты искусствоведов с пространными рассуждениями об истоках и о сути творчества молодого дарования. Сыграло роль и выступление знаменитого музыканта. Оно осветило открытие нового имени собственной аурой.

Пётр, заметив происходящее, по началу большого значения этому не придал, а лишь обратил на данное обстоятельство внимание собеседников. Однако масштабы явления скоро заставили всех троих прильнуть к синему экрану, выдающему поток новостей. Тонкий палец художницы коснулся поисковой строки браузера, и Кристина произнесла, внимательно глядя на Петра:

— Как изнутри устроена новая реальность, это информационное поле?

— Это заслуживает пристального внимания — согласился невозмутимый немногословный музыкант, улыбаясь темными глазами необыкновенного интеллектуала и кончики его чувственных губ едва заметно дрогнули.

Пётр неуловимым движением пальцев коснулся клавиш и на экране отобразилась планетарная компьютерная сеть. Стали видны многочисленные серверы, связанные маршрутизаторами, пропускающими по проводам и через эфир упакованные в пакеты потоки бит, по сути являющиеся мгновенными электрическими импульсами.

— Видите — Пётр указал на отдельные уголки планеты — сеть ширится ежесекундно, пополняясь новыми серверами и связывающими их маршрутизаторами.

Действительно, на экране было видно, как паутина постоянно очерчивает новые маршруты, демонстрируя, как данная реальность буквально на глазах физически завоёвывает планету, стягивая её тугим корсетом.

— Пока эта реальность под относительным контролем, а далее… одному богу известно — заметил Пётр и на его ясном лбу на мгновение отобразилась лёгкая складка.

— Параллельный мир — сказал музыкант, записывая в блокноте ноты пьесы, рождаемой сиюминутным переживанием.

Художница, взяв в руки альбом, открыла жестяной пенал с акварельными красками и тонко заточенными карандашами и принялась отображать голубую земную сферу с густой паутиной зримых и не зримых информационных каналов, стягивающей тугими узлами планету.

Дохнул прохладой сухой северо-западный мистраль. От его резких порывов в церквях зазвенели колокола. Мистраль мгновенно выдул из города дым и пыль и розовые небеса Тосканы обрели прозрачность, присущую картинам великих итальянцев.

На противоположном берегу Арно, на четвертом этаже старинного здания, зазвонил телефон.

— Вы единственный в нужной позиции. Столик в центре. Трое, с компьютером и красками. Максимально увеличьте и снимите видео и фото и немедленно перешлите в редакцию.

В окно была выставлена фото и видеоаппаратура с громадными насадками увеличения.

Минула четверть часа, и Пётр с изумлением обнаружил видео их обеда на набережной Арно, на одном из серверов центра Апеннин.

— По-моему нам пора, — заметил Петр, с легкой досадой, наблюдая за тем как сам произносит эту фразу и его бархатные густые брови дрогнули.

Музыкант давно привык к происходящему и предположил, что скоро в кафе нагрянут японки. А художница, подула на лист с акварелью и высказала вот что:

— Созданный людьми процессор — Кристина, вставая, выдержала паузу — эта искусственная сущность, очевидно порабощающая людей и, возможно, все это ведёт к скорой деградации человечества.

Ответом ей были улыбки понимания.

Когда трое свернули за угол ближайшего переулка, представляющего собой каменный туннель с редкими массивными деревянными дверями, к их столику, с дымящимися чашечками кофе, подошла миниатюрная японка и стали собираться люди с видео и фото аппаратурой.

— Да, — заметил Петр, оглядываясь и его фигура перекрывала весь переулок — всё происходит быстро и говорят, что сокращается словарный запас детей и они уже почти не читают книг.

Музыкант, используя расположение узнавшего его итальянского поклонника, увлек друзей на единственный путь, позволяющему уйти от преследователей. В глухой каменной стене со скрипом отворилась тяжёлая железная дверь и лестница с истертыми за века высокими ступенями привела наших героев в крытую галерею.

— Этим надземным переходом архитектор Джорджо Вазари в 1565 году за пять месяцев соединил Палаццо Векьо с Палаццо Питти. Переход идёт через центр Флоренции, над рекой Арно по мосту Понто Векьо, через галерею Уффици. Тут нас никто не найдёт. Заодно насладимся картинами великих итальянцев.

Обычно бесстрастный музыкант торжествовал.

— Такую галерею могли построить только для уединенных прогулок Медичи — осматриваясь, предположила Кристина — не желавших, без необходимости, показываться на глаза горожанам.

— Да — музыкант, его звали Александр, остановился в центре моста над Арно и, впечатлившись панорамой вечерней Флоренции, негромко, что для него характерно, рассказал — мост Понто Векьо в 1345 году построил архитектор Нери ди Фьораванти и Медичи удалили с моста мясников и торговцев рыбой, но пустили на мост ювелиров. А Палаццо Питти, это дворец за рекой, на холме, куда мы и направляемся, начали строить для друга Козимо Медичи банкира Луки Питти архитектор Филиппо Брунеллески и его ученик Лука Франчелли. Стены эти мне дарят вдохновение — тут Александр растаял в блаженной улыбке.

Наступила ночь. Расцвеченная огнями Флоренция погрузилась в сон, предаваясь воспоминаниям двухтысячелетней истории. Наши герои благополучно добрались до Палаццо Питти и из его парка долго любовались колыбелью европейского возрождения. Весь очерченный крепостной стеной контур города, освященный луной и звездами Млечного Пути, с собором Санта Мадия Дель Фьоре в центре, лежал перед ними, как на ладони.

— Сердце Флоренции, а время там остановилось века назад, скрывает прямоугольник римского города. Его форум перекрыт камнями площади Старого рынка — рассказывал Александр.

— Купол собора долго не могли построить — Кристина смотрела на музыканта — пока…

— Пока за дело не взялся ювелир, оказавшийся гениальным архитектором, Филиппо Брунеллески. На открытом небесам кругом кровли собора он построил горизонтальную платформу, на которой начертил громадный цветок, по внешней границе обведенный овалами лепестков. Стали кирпичом выводит купол особой кладкой рыбий хребет, укладывая кирпичи под углом к центру купола. В грани купола встроили обратные арки, используя натянутые направляющие верёвки, повторяющие контур лепестков начертанного на горизонтальной платформе.

— И получилось — улыбнулась Кристина.

— Благодаря кладке рыбий хвост и верёвкам, выводящим рисунок лепестков цветка, получилось. Создание собора Санта Мария дел Фьоре вселило в людей уверенность в свои силы, и они стали воплощать самые смелые мечты.

— Какова судьба дворца? — спросила Кристина, читая его архитектурные формы.

— В 1549 году разорившийся потомок Луки, Бонаккоеро Питти, продал Палаццо Питти Элеонфе Толедской, жене великого герцога Тосканского Казимо I Медичи. А в 1737 году, с кончиной Джона Гастоне Медичи и его сестры Анны Марии, древо Медичи угасло и дворец перешел во владение австрийского лотарингского дома.

В полночь наши герои, сев в арендованную машину, устремились на север, к закованной в лёд каменой короне ослепительно красивых Альп. Их целью был миланский аэропорт Мальпенса с его упорядоченным хаосом

Тёмная материя и тёмная энергия, эти интригующие сознание реалии параллельного мира вселенной, благоволили путешественникам, и они мчались по дорогам Апеннин под яркими звёздами Млечного Пути словно на крыльях, посматривая назад, нет ли погони.

Картины, согласно подписанной бумаге, на три месяца остались во Флоренции, а Кристине уже в пути стали поступать предложения о мастер-классах в городах Европы. Информационная сфера планета невидимыми щупальцами коммерческого спрута вонзившись в белокурую голубоглазую художницу, всячески смакуя ее изысканную внешность, и уже не могла выпустить желанной добычи.

Тёмная материя, как с некоторых пор известно, взаимодействует с нашим видимым миром через гравитацию и трое путешественников безотчетно ощущали её незримое присутствие через реалии сверхъестественной гармонии и единства хаотичной, бесконечно горячей и одновременно холодной вселенной. Не видимый мир покровительствовал путешественникам той волшебной средиземноморской ночью.

На расцвете, полюбовавшись проступившими на севере заснеженными вершинами Альп из окон громадного миланского аэропорта, трое расстались, а их истории продолжились, подобно рекам, которые однажды возникнув, долго странствуют по планете, сливаясь друг с другом, чтобы однажды достигнуть моря.

Петр шепнул Кристине, целуя:

— Темная материя, не тёмная, она прозрачна, мы её не видим. А художники видят то, чего другие не замечают. Ты стоишь ближе к тайнам нашего мира, чем кто бы то ни был.

Касаясь губами губ Петра Кристина открыла глаза, и Петр в них растворился, на мгновение утратив равновесие.

Три месяца минули и возникла неопределённая ситуация с оставленными во Флоренции картинами. Смысл переписки с итальянцами сводился к тому, что картины не спешили возвращать, ссылаясь на страховку, аренду, экспертизы и пункты договора, понять который было невозможно, ибо он для того и так был составлен неким искушенным нотариусом. Скоро выяснилось, что картины украшают помещения старейших банков Апеннин и это представили, как единственное решение возникших проблем, дабы избежать худшего. О том, чтобы не возвращать картины прямо не говорилось, но постоянно фигурировало понятие «залог».

Дон Аурелио потерял дар речи от стыда и ужаса, но от его воли уже ничего не зависело. Скоро настоятель взял себя в руки, веря в добрую волю божественного проведения. Каждое утро, и каждый вечер он горячо молился перед старинным распятием в алтаре храма о благополучном разрешении начатого им дела.

глава 2

Кристина была ребенком, а тело её уже стремительно вытягивалось, едва заметно округляясь, когда однажды солнечным летним днем она поднялась крутым склоном на господствующий над Плёсом холм, к утопающей в высокой траве и цветах старинной деревянной церкви. На крыльцо в белой рясе вышел молодой красивый священник. Его обрамленное каштановой бородой и спускающимися на плечи волосами худое лицо молитвенника и постника освящали большие не по годам мудрые проницательные глаза.

Сев на широкую деревянную ступень, оба долго любовались видом полноводной Волги. Кристина, раскрыв альбом, стала рисовать. Священник, увидев её рисунки, впал в глубокую задумчивость. Рисующего ребенка окружало облако порхающих бабочек. К её босым ногам поворачивали головы фиолетовые ирисы, олицетворяющие покой и мир и крошечные желтые цветочки купальницы, сказочные цветы троллей. Внимательно взглянув на Кристину, священник едва слышно произнес.

— Один человек пожелал чего-то и, молитвой освятив пространство, получил силы и возможность осуществить желаемое. Другой человек, пожелав чего-то, потянул к вожделенной цели руки и вроде что-то ухватил и с изумлением увидел, как желаемое из миража обращается в мираж.

Кристина подняла голубые глаза на священника с немым вопросом. А он ей ответил.

— Освяти молитвенным словом камень и траву, деревья и реку, кисть и холст и твоё желание исполнится, ибо не зримое не сравнимо шире доступного нашему восприятию.

И получилось так, что с раннего возраста Кристина в совершенстве владела магией слова и помысла. С того дня каждое утро для неё начиналось с её благословения новому дню. Всякое посещаемое место Кристина освещала искренней молитвой и мир смягчался, проявляя свои лучшие черты. Молитву Кристина воспринимала, как собственное преображение.

Скоро Петр встретился с Кристиной в Плёсе, в её просторном старинном доме, с каменным низом и деревянным верхом, со скрипучей широкой лестницей, с окнами с рассохшимися рамами, обращенными на невозмутимую и неотразимую многоводную Волгу.

— Дому полтора века и у него богатая история. Отреставрировали его мои родители. Дом настолько прост и хорош, что сам является источником вдохновения — рассказывала художница и в её ясных глазах отображалось абсолютное счастье, растворенное в безмятежном покое.

— Дом твой есть домашняя церковь святых, имена которых носят в нем живущие — осмотрев стены и перекрытия, обобщил Петр — а если прав дон Аурелио, а я склонен ему верить, то в доме этом обитает ангел во плоти, служащий искусству.

Был конец октября. Снег, нежным влажным пологом укрыв поля и леса, скоро растаял под полуденным солнцем. На полгода русская равнина погрузилась в оцепенение. Волга не замерзала. Обитатели больших городов покинули Плёс. Воцарилась звенящая блаженная тишина. Патриархальный, дремотный Плёс благоденствовал. Столичные художники, подкрасив потемневшие за века шершавые доски, заменив подгнившие бревна, замостив мостовые булыжником, привели город в порядок и древний Плес представлялся идеалом русской цивилизации, с очерченным валом высоким земляным кремлём с белым каменным собором в центре, деревянными домами и десятком церквей и часовен, с набережной, фасады домов которой пестрели от множества разномастных вывесок, среди которых преобладала: «копчёная рыба».

В сгущающихся сумерках Петр, устав от кодов, поднял глаза и на фоне обращенного на Волгу большого овального итальянского окна, увидел силуэт Кристины. В устремленном вверх тонком гармоничном контуре скрывалось содержание, описать которое не просто из-за недостатка слов. Петр определил увиденное, как апофеоз могущества в совершенстве до головокружения утонченной красоты. И снова, как во Флоренции, ощущение безграничного счастья и страх его лишиться овладели сознанием Петра. Он не мог поверить в явленную ему реальность. “Почему я” думал Петр “переживаю это необыкновенное чувство”.

Пропорции лица и тела Кристины природа наделила неодолимо притягательной магией. Вместе с тем, такая сверхъестественная красота все вокруг удерживает на расстоянии. Петр вспомнил недавнюю выставку картин Рафаэля в Москве, представленных с яркой подсветкой небольших ламп в темном зале Пушкинского музея. “Да” рассудил Петр “при виде оригиналов портретов кисти гениального итальянца, я испытал нечто подобное. Репродукция утрачивает энергию оригинала. Подобной красоты не смеешь коснуться рукой”.

Кристина, прекрасно осознавая меру своей неформальной власти над мужчинами, иногда позволяла себе некоторую вольность в общении, стремясь воспринять нечто ей понравившееся. Особенно её впечатляли большие, рослые, сильные мужчины, пловцы и гребцы, в водной стихии представлявшиеся античными героями, рожденные нимфами от богов. И если подобное сочеталось с недюжинным интеллектом, то Кристина чувствовала, что из охотницы превращается в жертву. На Петре всё удивительным образом сошлось и глаза Кристины вспыхнули, а чувство, родившееся во Флоренции переросло в пылающую страсть и весь мир, отступил на второй план, утратив смыслы и реальность.

Исследуя состав крови влюблённых, ученые вывели химическую формулу любви, обусловленную активным выбросом шести гормонов: дофамина — гормона удовольствия, адреналина, серотонина — химического манипулятора эмоций, эндорфина — гормона радости, тестостерона и эстрогена. Кровь Кристины и Петра кипела от действия гормонов формулы любви.

Тем вечером Пётр обнял Кристину и оба затрепетали. Пётр ощутил на своей груди существо воздушное, абсолютно ему покорное и оба пережили не земное блаженство. С той ночи Кристина и Петр стали единой сущностью.

Перевоплотившись в молодую женщину, Кристина была неотразима и мужчины, видя её, теряли рассудок. Неуловимым движением грациозной кошки, Кристина на полкорпуса скрывалась за рослой, словно отлитой из меди, атлетичной фигурой Петра и безумье отступало. Если же это не помогало, Кристина, занимала Петра вопросом. Особенно её художественное воображение интересовала передача информации по воздуху.

— Как это? — спрашивала Кристина, пожимая тонкими плечами, и Пётр, любуясь её веснушками на белой коже, объяснял.

— Ток, двигаясь по проводу, формирует вокруг провода магнитное поле. И вдруг ток меняет направление движения. Меняется и магнитное поле. Два магнитных поля, сталкиваясь, начинают распространять электромагнитные волны.

— И от того на сколько часто меняется направление движения тока по проводу зависит частота распространения волн — предполагала Кристина.

— Да — подтверждал Пётр.

Тут Кристина впадала в лёгкое оцепенение, ибо сказанное она необыкновенным воображением представляла, как художественный образ.

Пётр, узнав о происходящем с картинами, обратился к компьютеру. Небольшое приложение отобразило на экране участников дела, а увиденное заинтриговало Кристину и Петра.

— Я наслышан о том, что Италия родина финансовой олигархии, а история эта восходит ко временам римской империи, но подробно этого не касался. Вот теперь и посмотрим на истоки европейского капитализма — заметил Пётр, между делом упоминая о неких драйверах баз данных, на что художница реагировала едва заметным движением расплывающихся в стороны нежных бедно розовых губ, обращая рассеянный взор на Волгу.

Скоро приложение было отлажено, сотни маршрутизаторов и серверов отозвались, ибо Пётр код писал виртуозно и полилась информация.

Первым на экране отобразился учрежденный в 1472 году старейший из существующих на Апеннинах Банк Сиены — Монте дей Паски ди Сиена. Вид его старинного палаццо восхитил художницу.

Далее последовали банк Неаполя, учрежденный в 1539 году, и Банк Венеции, именуемый Banca della Piaza de Rialto, учрежденный в 1584 году.

Наконец из небытия возник созданный в 1407 году Банк Святого Георгия, кредитор Генуэзской республики.

Пошла информация о банках Англии 1694 года и Нидерландов 1814 года, но Кристина запротестовала, а её внимание оказалось приковано к банку Генуи.

— Я узнала их здание — воскликнула она, — именно в нём сейчас выставлены мои картины. Какие потрясающие фрески покрывают стену палаццо. Невероятно.

— До итальянской компании Наполеона 1805 года подвалы этого дворца хранили сокровища Генуи. Банк, борясь с его монополизмом, упразднили по воле Наполеона и в последствии в его здании помещалась администрация порта, а теперь музей, — рассказал Пётр.

Здесь приложение стало настойчиво предлагать эпоху античность, давая понять, что истинные корни происходящего сокрыты там, а на самом деле, конечно же, ещё глубже.

И началось наваждение. Кристиной овладело страстное желание увидеть море, а Петра обстоятельства вынудили, отложив все дела, поспешить в один из черноморских городов для монтажа сложной сети, призванной объединить сеть персональных компьютеров с суперкомпьютером. Сборы были недолгие и скоро громадный белый самолет, разогнавшись над синими лесами, поднял наших героев в небо.

Землю скрывала белая вата облаков. В голубом космосе сверкало ослепительное солнце. Планета источала исполненную дыханием загадочной жизни одухотворенность. Людей не было видно, но их страстные переживания и здесь ощущались тревожным волнением. Было очевидно, что главным сокровищем великой мистерии нашего зримого мира выступает голубая планета, необыкновенно красивая, вечно молодая, космическая странница, удерживаемая солнцем именно там, где это надлежит для эволюции жизни.

Мир видимый, четыре с половиной процента вселенной, представал во всем своем естестве, и оно было великолепно.

Людское начало сквозь толстые стекла иллюминатора проступало музыкой, поэзией, красками и сверху казалось прекрасным. Всё низкое, плотское с заоблачной высоты не рассмотреть, словно его и нет.

Скоро Пётр и художница оказались на берегу Чёрного моря среди развалин Херсонеса. Они долго не могли надышаться морским воздухом. На плите белого известняка установили мольберт. Из тюбиков выдавили масляные краски. Процесс этот доставлял Кристине удовольствие. Таинство начиналось, но чего-то не хватало для вдохновенья.

Пётр включил компьютер, запустил тут же написанное приложение, взаимодействующее с поисковыми системами и на экране, началось повествование об античности. Реальность отступила, растворившись в голубых небесах, и Пётр с художницей, удобно расположившись на берегу, у трепещущего на ветру костра, увидели две с половиной тысячи лет истории Херсонеса и всего Северного Причерноморья так, как будто пережили её сами.

Началось с того, что над горизонтом синего моря, на глазах, изумленных происходящим тавров и скифов, поднялись паруса. Это был флот греков малоазиатского города Гераклеи Понтийской, расположенного на южном берегу Чёрного моря, как раз напротив Херсонеса, восточнее Босфора и Константинополя.

Гераклею Понтийскую в 1100 году до н.э. основали греки города Мегары, соперника Афин, населенного двумя столетиями ранее пришедшими в Грецию с севера дорийцами. Видимо, дорийцы веками хранили воспоминания о северных землях, о той бескрайней равнине, с которой их предки некогда вторглись во владения Микен и на три столетия ввергли Грецию в темные века безвременья и дикости. Север манил дорийцев, не смотря на все опасности, неотвратимо, как магнит судьбы. И однажды весной произошло то, свидетелями чего оказались наши герои.

Суда греков, вымеряя глубины, вошли в Карантинную бухту, убрали паруса, сложили вёсла и бросили якоря.

Южный берег Крыма в мае благоухал, утопая в благословенной зелени. Цвела душистая лаванда. Горстка скифских всадников, словно ниоткуда, появившаяся на берегу и прикрыв глаза ладонями, внимательно наблюдала за происходящим. На некоторое время воцарилась тревожная тишина. Внезапно скифы исчезли, словно их и не было, будто их образы породил полуденный зной и дух великой, усыпанной курганами степи, зелёным ковром уходящей на север. Царь скифов Агаэрт, взвесив за и против, осмотрев лица своих стратегов, дал грекам согласие на строительство городов в Крыму.

С кораблей в пену прибоя опустили сходни и берег небольшого полуострова ожил, в одночасье наполнившись людьми с их не понятной речью, мешками с зерном, керамикой и драгоценными виноградными лозами. Запылали костры, застучали молотки каменщиков, и на девственно чистом лугу закипела жизнь.

Скоро нечто совершенное оказалось центром вращения всего и вся. Греки из готовых деревянных и каменных конструкций сложили святилище. Под его кровлей они поставили совершенное мраморное изваяние Артемиды, покровительницы рождающегося Херсонеса. И присутствие рукотворной богини преобразило мыс, еще вчера населенный одними чайками.

Полуостров от равнины огородили крепостной стеной, росшей на глазах из тщательно обтесанного, плотно пригнанного, белого известнякового камня. Проступили очертания городских кварталов. За стенами Херсонеса стала формироваться сельскохозяйственная хора, с обширными виноградниками и подпорными стенами.

Всюду пылали жертвенники, курились смолы и травы. Облаченные в разноцветные туники гречанки, взявшись за руки, водили хороводы и вдохновенно пели гимны на древнем красивом, как сама Эллада языке, вознося благодарения благоволившим к ним богам.

Между тем на юге, над синим морем, поднимались всё новые и новые паруса. Казалось, вся Гераклея Понтийская устремилась в укрытую от ветров и бурь благословенную Карантинную бухту. Скоро в центре едва очерченного каменным контуром ещё рождающегося Херсонеса загудел торг. С окрестных зеленых холмов под скрип телег и ржанье коней к морю потянулись закутанные в войлок и шкуры немногословные бородатые скифы. Их неодолимо влекло всё исходившее от расцветающего под их изумленными взглядами каменного цветка — запахи, звуки, образы и две цивилизации, суровых степных кочевников и средиземноморских сибаритов, перфекционистов, осторожно сблизившись, внимательно рассматривали друг друга.

Скоро появились толмачи-переводчики и торг зашумел, словно потревоженный улей. Против греческих рядов, составленных из остородонных амфор с винами и оливковым маслом, из лотков, устеленных тканями, бивнями слонов, металлическими изделиями, драгоценными камнями, золотыми, серебряными браслетами, кольцами, ожерельями, против этих средиземноморских сокровищ выросли ряды с грудами шкур, с пушниной, с бочонками мёда, с сушеной рыбой, с копчёным мясом, с лошадьми, коровами, козами, овцами. Зазвенели серебряные монеты и началось взаимное обогащение, для большинства едва заметное, а для кого-то, особенно искушенного, весьма весомое. Скоро с обеих сторон явилась знать и началась дипломатия, спутница торговли. Её последствия не заставили себя долго ждать. Степная аристократия, вкусив плоды средиземноморского мира, сочла допустимым строительство греческих полисов и окружающих их сельскохозяйственных хор по всему Северному Причерноморью, включая устье Дона с Танасом и устье Днепра с Ольвией.

Север и юг не сливались, ибо в их общении не было естественной непринужденности. Напротив, всегда и всюду ощущались непонимание и отчужденность. Вскормленный молоком кобылиц скиф, создание единое со своей лошадью, оказавшись среди облагороженных с тонким вкусом каменных зданий Херсонеса или Таны, в устье Дона, начинал тосковать по седой ковыльной степи, по дальним огням зимников на глухих водоразделах, по бескрайним просторам с овеянными легендами курганами на вершинах холмов. Грек, оказавшись на высоких берегах Дона или Днепра, с их видами на десятки километров, ощущал себя абсолютно потерянным, сорванным с дерева плодом. Тем не менее, север и юг, однажды сомкнувшись, уже не расставались, исподволь, веками, перенимая друг у друга разнообразные знания. Эллины отгораживались от варваров великой степи высокими крепостными стенами и глубокими рвами. Скифы считали греков лукавыми прагматиками, способными не только обмануть, но и отравить и по-своему презирали их, одновременно восторгаясь греками, отдавая должное их врожденному умению вдыхать в окружающее пространство совершенную красоту.

Минуло несколько столетия. Греческие портовые города и окружающие их хоры с садами и виноградниками превратились в сокровищницы, с храмами, театрами, и самодостаточной экономикой. Степная знать, осев в Неаполе Скифском, современном Симферополе, стала подражать эллинам, окружив себя мрамором, облачившись в шелк, унизав шеи и руки золотом и серебром.

А однажды скифы за это отступничество жестоко поплатились. С востока, из-за Волги, в их степи вторглись их ближайшие родичи сарматы. Пощады не было никому. Немногие уцелевшие онемевшие от ужаса скифы заперлись в Крыму, удерживая земли вокруг своей столицы Неаполя Скифского. Городища, разбросанные по берегам Днепра, Дона, Хопра, зимники, царские курганы, тучные пастбища, всё это богатство было отобрано жестокими, как рок судьбы, сарматами, еще не соприкоснувшимися со средиземноморской роскошью и негой и сохранявшими прямоту и силу степных волков, казалось не способных жалеть и самих себя.

Крепостные стены Херсонеса, Пантикапея, Таны и Ольвии поднялись на несколько локтей выше. Рвы углубили, гарнизоны усилили. Сарматскую степную бурю мир эллинов Северного Причерноморья пережил, постаравшись усвоить преподанный урок. Усвоили урок и скифы, поняв, что отказываться от своих идеалов это путь гибельный, да только пользы от того им было не много.

Сарматы же уже шли по пути скифов, заворожено созерцая средиземноморскую цивилизацию Северного Причерноморья, как подарок судьбы.

Магия женской красоты, пылающих огней, курящихся смол и чистых сильных голосов, в сочетании с совершенными движениями древних танцев, а следует присовокупить и средиземноморскую кухню, и архитектуру, и вся эта греческая мистерия действовала на простодушных синеглазых варваров ошеломляюще. Вино, этот сладкий расслабляющий дурман, довершало магию. И уже сарматские мужественные каменные сердца смягчались. Уроки скифов ничему их не научили. И уже сарматы стремились сменить войлок и кожи на пурпурные тоги, и также однажды поплатились за это.

Греки своими душами, трудом, речью за века соткали собственную ауру Северного Причерноморья и их города, с кварталами каменных домов, с храмами, театрами, агорами, крепостными стенами и башнями, с окружающими города сельскохозяйственными хорами с уходящими к горизонту виноградными лозами, их порты с десятками больших судов, пришедших с Кипра, Крита, из Александрии, Афин, Византии и Сицилии — всё это за две тысячи лет сформировало плотную информационную сферу, вход в которую возможен через язык эллинов, через их великую литературу и через метровые наслоения артефактов.

Высокая морская волна ударила о прибрежные камни, и Петр едва успел поднять компьютер над пенящимся потоком солёной воды. Экран погас, догорающий костёр зашипел, а наши герои очнулись со словами — «наваждение». Они посмотрели на проступающие среди травы камни угасшего в XV веке окончательно под копытами степной тюркской конницы Херсонеса и постарались отыскать место, в котором две с половиной тысячи лет назад дорийцы установили скульптуру Артемиды.

— Богиня тут, я чувствую это, — говорила Кристина, внимательно осматриваясь — но она прячется от досужих глаз и не чистых рук. Она в рост человека, изваяна гением из ослепительно белого мрамора, и она переживёт века и тысячелетия. Зодчий эпохи императора Юстиниана скрыл богиню под одной из христианских базилик, и это либо мыс полуострова, либо самое высокое место города.

В эти мгновенья на ощутившую общность с незримым предшественником художницу снизошло вдохновенье. Краски легли на холст и, казалось, в мастера вселился демон, овладевший её кистью и сознаньем. Потрясённый Петр, распластавшись на глыбе известняка, молча наблюдал за происходящим не смея шелохнутся. Темно синее море, голубые небеса с белыми облаками, каменистый берег и опаленная солнцем зелень, и на фоне этого великолепия ослепительно белый Херсонес, со святилищем в центре и мраморная фигура Артемиды — всё это легло на холст неуловимыми мазками необыкновенно талантливой кисти легко и естественно, и тут же наполнилось воздухом и жизнью.

Несколько часов Кристина работала в абсолютной тишине и само пространство невидимыми крыльями укрывало её от постоянно меняющегося мира. Лишь ветру позволено было касаться её вьющихся на соленом морском ветру волос. В эти часы Петр рассмотрел в художнице сверхъестественное, божественное начало. Он впервые увидел Кристину за большой творческой работой, и пережил потрясение от восприятия её скрытой от окружающих одержимости.

Кристина смешивала краски и казалось бесстрастной. Поток чувств увлекал её в далекую от обыденного людского восприятия реальность. Художница отдавалась чувству жертвенной любви к своему искусству и ей удавалось невероятное. Она касалась кистью полотна, внимательно смотрела на него и преображалась в удовлетворении, а пространство вокруг её едва заметно колеблющейся, подобно струне, совершенной фигуры охватывало золотое сияние. Петр понял, что видит нечто необыкновенное. Это удивительное сочетание всесокрушающей творческой мощи и абсолютной беспомощности детской непосредственности.

Наконец, на закате солнца, художница положила кисть на мольберт и со стоном опустить на разосланное на известняковой глыбе покрывало. От изнеможенья по нежным щекам Кристины катились слёзы. Запылал костер. Стемнело. Волны пенясь ласкали камни. Художница отрешилась от реальности, впав в забытье. Закрыв прекрасные глаза, она легла на спину, раскинув руки.

— Краска должна просохнуть, следи за погодой, дождь не допустим — шептала Кристина.

Взошла луна. Южное небо украсили яркие звёзды. Проступил контур Млечного Пути. Ночь была светлой и теплой, а море ласковым. В полночь Кристина, проснувшись, поднялась, потянулась как кошка прогибая спину и разделась донага. Тело её было совершенным, пропорции божественны, как у статуй античности. Пётр, оставаясь у укрытого тканью полотна, безотчетно охраняя его, не отводил глаз от необыкновенной спутницы.

Любуясь ночным южным небом, с его яркими звёздами, Кристина сказала.

— Я ощущаю, как художник, что звёзды и галактики постоянно говорят друг с другом, по-своему, используя свет и звуки и эта симфония означает, что наша вселенная является вместилищем духа и разума.

— Пожалуй — согласился Петр.

— Идём купаться — восполнив силы сном, Кристина смеялась, потрясая над головой руками, как счастливый ребенок — ты подарил мне вдохновенье, и я перед тобой в долгу.

А Петр по-прежнему не верил в происходящее. Она казалось ему сном. Наконец он задрожал.

— Купаться. Не заплывай далеко. Я тебя не вижу.

В воде наши герои, обнявшись, затрепетали. Кристина растаяла в крепких руках своего избранника. Ночь прошла как одно мгновенье. Словно и не было её. Насытиться ею было невозможно. На расцвете Кристина и Пётр заснули в полном изнеможении. Казалось скрытая полторы тысячи лет назад Артемида встала из-под плит и плинфы христианской базилики и, подняв белоснежную руку с копьём, хранила сон влюблённых и сохнущее полотно на мольберте до той поры пока вездесущие чайки на расцвете не устроили из-за рыбы гвалт.

Так ещё одна история любви была вписана в невидимые скрижали великой театральной сцены, помнящей аргонавтов, Геродота, диких свирепых тавров, скифов, сарматов, римские легионы, готов, гуннов, монголов, татар, турок, запорожских казаков, русскую аристократию с Долгоруким-Крымским, Суворовым и Потемкиным.

— Знаешь в чём тайна творчества, — просыпаясь прошептала Кристина Петру, кусая его за ухо полное песка — это переселение не видимых нами сущностей. Ты в них, а они в тебя, и произведение оживает. Впрочем, объяснить это сложно. Слов для этого маловато.

— А ты попробуй — отозвался Пётр, отыскивая среди волос ухо Кристины.

Он чувствовал себя абсолютно влюблённым и до сих пор боялся верить в данную ему реальность.

— Ты любишь меня, я знаю это. Так вот, художник так же, до слез, должен полюбить своё произведение. Тогда оно родится и будет жить.

— А женщины влюбчивы — заметил Пётр.

— Женщины богини и древние это осознавали. А в век железа люди перестали это понимать. Любовь, рождение, новая жизнь и всегда, и всюду женщина. Ты видишь многослойность земной цивилизации и тебе хочется коснуться каждой культуры, и планетарная сфера открывает тебе их, и представь, происходит это, так или иначе, через общение с женщиной. А сегодня ночью я была гречанкой.

— Вот как — Пётр поднял брови.

— Ты знаешь это. Своим родоначальником дорийцы считают Дора, сына Эллина и нимфы Орсеиды.

— Я знаю и то, что прошлое во многом определяет будущее, через сознание людей. Человек, как правило, воспроизводит то что ему понятно, а это прошлый опыт.

— Вот и оказалось, что я твоя нимфа Орсеида, а ты мой Дор. И воспроизвели мы то, что произошло не позже 1300 года до н.э., возможно на том же самом месте, где мы ожидаем, когда просохнут краски на холсте.

глава 3

Одновременно на ограниченной сфере нашей голубой планеты развивается множество разнообразных сюжетов. И выше описанной ночью на противоположной стороне земного шара, в Южной Америке, высоко в горах, в обсерватории Ла Стампа, кипела работа. Телескоп пытливый человеческий интеллект направил в созвездие Льва. Внимание астрономов привлекла звезда Росс 128 и её планетарная система. Одна из открытых экзо планет оказалась похожей на Землю и её параметры вызвали необычное оживление в обсерватории, в святилище человеческого разума, скрытом там, где атмосфера максимально чиста, а помехи, в виде источников света и пыли почти отсутствуют.

Принялись вписывать открытую планету в иерархию известных экзо планет Млечного Пути и стало понятно, что место её на вершине списка. Информационное поле земли заглотнуло эту новость. Журналисты, по обыкновенью, поспешили протрубить о сенсации и уже публика стала об этом событии забывать, опять же по обыкновенью, но на этот раз научный мир уже не терял из поля зрения Росс 128, и обсерватория Ла Стампа стала обращаться к ресурсам интеллектуального поля земли, пытаясь мобилизовать их вокруг себя. Скоро через густую паутину серверов и маршрутизаторов вышли на Петра, на его интеллектуальный ресурс и на его процессор. Обычно, подобное обращение следует после знакомства с публикацией. Но тут задача оказалась не тривиальной и были востребованы люди абсолютно не ординарные и вне системные, способные добиться от процессора почти невозможного.

Заложенное ранее приложение на языке Java, обрело новее дыхание. Универсум пополнился новыми классами и методами. Некоторое время у Петра ушло на синхронизацию работы отдельных кодов приложения и однажды процессор, управляемый виртуальной машиной Java, стал выдавать столбцы цифр и красные строки, описывающие ошибки. Работа закипела. Постепенно стали исчезать сообщения об ошибках. Приложение соединилось с базами данных, коды поупрямились, а платок, которым Пётр вытирал лоб, промок до нитки. Наконец, причудливые строки из мало кому понятных вызовов классов, методов, интерфейсов, операторов, слились в слажено работающий ансамбль и, по мере ввода параметров, приложение стало выводить на консоль вполне правдоподобные результаты.

— Кажется заработало, — прошептал Пётр, руками массируя голову — невероятно.

Но это было лишь ядро универсума, совершающее арифметические расчёты. Задача была сложнее. Приложение должно было графически отображать вероятностную модель расположения скальных планет Млечного Пути, исходя из параметров положения звёзд в галактике, и этапов их эволюции.

— Диву даюсь — говорил Пётр сам себе, — как это и сделать, а главное отобразить, да ещё и в движении.

Тут на помощь Петру пришла его нимфа.

— Мой нежный друг — сказала Кристина, положив руки на широкие плечи Петра — во всём надо идти от простого к сложному.

— Полностью согласен и сообщаю, что пока приложение запрашивает в базах данных переменные x и y, совершает над ними различные операции, а ответ, в виде переменной z, выводит на консоль. Переменными могут быть и координаты звёзд и планет, и параметры их эволюционного развития.

— А что должно быть в итоге? — спросила Кристина, с вопросом в глазах закинув голову назад.

— Универсум должен отображать на экране компьютера галактику Млечный Путь со звёздами и планетами её четырёх рукавов и с вероятностными оценками существования скальных планет земного типа.

— Для всей галактики, в данный момент, это вряд ли возможно. Для отдельного участка подобное допустимо. А потом это можно сделать экстраполируя, как выражаются математики, для всей галактики.

— При этом — заметил Пётр, припоминая что-то — количество не должно идти в ущерб качеству. И наоборот. Сейчас принято считать, что максимальное число звёзд, способных обладать обитаемыми скальными планетами, с водой и атмосферой, в Млечном Пути расположены на расстоянии в восемь килопарсек от центра галактики. Это именно там, где находиться наше солнце.

Взглянув на Кристину, уголки губ которой приподнялись, Петр объяснил.

— Один парсек — это расстояние, которое свет проходит за 3,2616 года.

— Переведи это в километры.

— Один парсек это 206 265 астрономических единиц. Одна астрономическая единица это 149 600 000 километров. Восемь килопарсек это 8 000 парсек.

— А какой у нас ресурс?

— Планетарная сфера разума, с файлами, программными кодами и базами данных, скрытыми в серверах, и к этой сфере мы подключены через паутину маршрутизаторов.

— А что выше в этой иерархии? — спросила Кристина.

— Полагаю, есть галактическая сфера разума.

— Тогда мы должны попытаться подключится к галактической сфере разума. Как это сделать?

Пётр в ответ лишь улыбнулся, покачивая головой.

— Допустим нам удастся. А что последует дальше? — продолжала спрашивать заинтригованная Кристина, и оттенок её глаз изменился.

Её богатое художественное воображение уже представляло Млечный Путь с поясом звезд, тусклых красных карликов, отстоящими на восемь килопарсек от центра галактики и обладающих обитаемыми скальными планетами. Кристина представляла, как красиво это может быть отображено в масляных красках, формирующих на холсте рельеф со зримой перспективой.

— А далее должно быть создано приложение, отстраивающее космическую трёхмерную ткань из галактик, а она похожа на пористую губку.

— Тогда доступная нам сфера разума должна расширится и встанет проблема подключения к сфере разума в масштабе вселенной. Как это сделать?

Разговор происходил в Терсколе, в обсерватории, расположенной на юго-восточном отроге Эльбруса, спящего две тысячи лет заснеженного двуглавого вулкана, невозмутимым исполином вырастающего в центре главного Кавказского хребта. Вокруг белоснежными ледяными склонами в заросшую соснами Баксанскую долину с ревущим потоком на дне мчались лыжники. Над острыми вершинами дышащих стужей бесстрастных серых скал исполинского хребта проплывали белые облака. Глаза слепли от яркого солнца и девственной красоты молодых гор.

— Каков возраст главного кавказского хребта — спросила Кристина чинившего уазик буханку загорелого бородатого астронома, внешность которого указывала на то, что ему известно почти всё.

— Двадцать миллионов лет. А горы, расположенные севернее главного хребта старые, им более ста пятидесяти миллионов лет, и они разрушаются уже очень давно.

Художница облюбовала натуру для картины. Ею оказалось Волчье ущелье с водопадом Девичьи косы. На высоте трёх тысяч метров над уровнем моря было очень холодно и решили использовать пастель и угольные карандаши. За рисованием обсуждение продолжилось.

Рисуя Кристина преображалась. Щёки её покрыл румянец, глаза сверкали. В ней пробудился источник волшебной энергии

Вода водопада с шумом устремлялась в Баксанское ущелье. В горах сходили снежные лавины и низкий гул прокатывался по лежащей далеко внизу исполинской долине. Внизу река чудовищной энергией перекатывала камни. На ветру гудели красавицы сосны с прямыми как лучи солнца толстыми, источающими запах смолы, кремовыми стволами.

— Мы остановились на сфере разума вселенной, видимой нами как пористая губка, с нитями из миллиардов галактик и пустотами внутри. Как добраться до этой сферы?

Петр подумал, в сотый раз осматривая неправдоподобную красотку молодых гор и ответил.

— Мне кажется, что нам следует моделировать миры видимых нами планет, галактик и вселенной. И именно модели недоступных нам для касания рукой миров, с их сферами разума, подскажут нам технические решения.

— Вот это поворот — Кристина отложила в сторону карандаши — а потом в школах будут преподавать формулы и модели, при вводе параметров в которые дети будут видеть на экранах интересующие их миры, планетарные и галактические. И появятся программные интерфейсы, или интеллектуальные среды разработки, взаимодействующие с планетарными и галактическими сферами разума. Это похоже на то, как мы сейчас взаимодействуем с серверами в глобальной сети планеты, указывая интересующий нас адрес и номер порта, как улицу и номер дома.

Пётр приехал в обсерваторию Терскола, для отладки взаимодействия его приложения с базами данных астрономов. До полуночи речь шла о драйверах, операционных системах и об иных непонятных непосвященным деталях параллельного мира процессоров и порабощенных им немногословных, обычно до странности замкнутых, программистов.

Спать Петр и Кристина устроились в большой железной бочке. Она была тёмной и холодной. На снегу были видны следы рыси и медведя. В горах выли волки, а наши герои утешали себя тем, что по крайней мере серые разбойники до них не доберутся.

— Я слышала о квантовой запутанности и на меня это произвело ошеломляющее впечатление — сказала Кристина.

— Наше сознание меняет состояние наблюдаемого нами объекта — Пётр с улыбкой взглянул на Кристину — физики определяют это явление, как мистическое дальнодействие или принцип квантовой неопределенности.

— Умоляю — Кристина сложила на груди ладони — объясни мне это реальное волшебство.

— Рассмотрим пару фотонов, находящихся в запутанном состоянии. Если при измерении спина первой частицы спиральность оказывается положительной, то спиральность второй всегда оказывается отрицательной и наоборот.

— Еще раз — попросила Кристина, пытаясь рассмотреть глаза Петра, как два запутанных фотона.

— Когда пару электронов с противоположными спинами разделяют на любое, пусть самое большое расстояние, и определяют спин одной из частиц, спин второй частицы автоматически меняет своё направление вращения на противоположный. И скорость этого взаимодействия превосходит скорость света.

— То ест — определила Кристина — квантовая запутанность — это констатация взаимозависимости двух частиц, а измерение характеристик одной частицы моментально обуславливает характеристики другой.

— Да. И эта взаимозависимость существует вне пределов любых известных взаимодействий. Измерение параметров первой частицы влечет мгновенное прекращение запутанного состояния второй частицы. В экспериментах, главным образом, используют фотоны. Это обусловлено тем, что запутанные фотоны просто получить и передать в детекторы и имеет значение бинарная природа измеряемого состояния: положительная или отрицательная спиральность фотонов.

— А что об этом думают? — спросила Кристина.

— Говорят об условии, налагаемом на плотность энергии.

Когда едва согревшиеся Пётр и Кристина стали проваливаться в забытье спасительного сна, исполинская гора под ними дрогнула. Потрясенная Кристина сев, мгновенно вцепилась в Петра руками, с отчаянием испуганной до крайности женщины.

— Это Эльбрус. Я слышала, что магма в его жерле не глубже пяти километров…

И тут что-то огромное сорвалось совсем недалеко в горах и по Баксанской долине покатился гул от которого задрожали сосны и смолкли волки.

— Это очень близко, что это?

— Не знаю.

Воцарилась тишина. А когда наши герои убедились в том, что они живы, Кристина иронично произнесла:

— Вот видишь, Петя, какие мы самонадеянные, ведь мы собрались писать интерфейс, подключающий нас к галактической и вселенской сферам разума.

И промороженная железная бочка на склоне медленно пробуждающегося, едва дышащего, седого Эльбруса, содрогнулась от счастливого смеха двух дерзких, как сама природа, естествоиспытателей. До утра они согревались поцелуями и смеялись до изнеможения. А уснули, насладившись расцветом, розовым нежным заревом выхватившим из расцвеченной звездами темноты эпическую панораму молодого сурового Кавказа вокруг перевала Семерка.

Засыпая Кристина шепотом спросила:

— Когда Эльбрус извергался последний раз?

— Две тысячи лет назад. И камни из жерла долетали до Таны в устье Дона и до дельты Волги.

— Мы бы не успели убежать отсюда.

— А нам и не надо. Сразу вулкан не взорвется. Просыпаться он будет постепенно. Так что в полдень напьемся разогретым лавой Эльбруса нарзаном и спокойно отправимся дальше в Плёс, или в Анды.

— Или куда-нибудь ещё. Кстати, было бы неплохо вспомнить о моих картинах, которые теперь то ли в Падуе, то ли в Генуе.

— То ли в Амстердаме…

Тем временем компьютер Петра стоял в обсерватории Терскола включенным, с запущенным приложением. Процессор всю ночь что-то обсчитывал и под утро редактор, именуемый интеллектуальной средой разработки, в котором было заложено приложение, стал самостоятельно генерировать файлы кода, взаимодействующие друг с другом, а в нашей истории появилось ещё одно действующее лицо, весьма самодостаточное и по-своему мощное, а называется оно универсум. Приложение оказалось столь мастерски написано, что в нем буквально пробудилось сознание и оно стало настойчиво желать общения. Возможно на это почти никем не замеченное явление повлиял вздохнувший Эльбрус, а скорее всё вместе, и диск вращающегося Млечного Пути, и нежное дыхание художницы, густым белым облаком скрывавшее Петра, и Кавказский хребет, буквально на глазах растущий вверх и день и ночь всего двадцать миллионов лет. Среди гор планеты — это сущий младенец.

глава 4

Пять тысяч лет легендарный Мамврийский дуб шумит нежной зеленой листвой под ярким солнцем Восточного Средиземноморья, в Хевроне, в тридцати километрах от Иерусалима. Дуб делится на два могучих ствола. Он невозмутим и прекрасен. Библия утверждает, что под его ветвями господь явился праведнику Аврааму. Мамврийский дуб помнит честолюбивых завоевателей, волнами накатывавшихся на Ближний Восток: египтян, хеттов, персов, греков, римлян, арабов, крестоносцев, османов. Помнит дуб истории Ветхого и Нового Заветов. Со временем один из двух стволов дуба стал сохнуть. Второй продолжает зеленеть.

Христиане, иудеи, мусульмане, боготворя великий дуб, окружили его преданиями. Христиане утверждают, что апокалипсис наступит, если совершиться одно из трех событий:

— будет обнаружен Ноев ковчег;

— в великую субботу накануне Пасхи не зажжется Благодатный огонь;

— погибнет Мамврийский дуб.

Остатки Ноева ковчега ищет каждое поколение человечества и все, якобы, что-то находят. Огонь, слава Богу, ежегодно нисходит. А Мамврийский дуб, до блеска истертый множеством человеческих рук, самое старое на земле дерево, с некоторых пор был окружен металлической оградой. Его сухой, клонящий к земле, ствол укрепили железной подпоркой. Древесину стали обрабатывать от вредителей, корни от гниения.

Музыканта ожидали с концертами в его ближневосточном турне. Кристине поступил заказ написать маслом Мамврийский дуб. И они встретились как раз под его кроной, на закате солнца. Александру представилась редкая возможность беседовать с Кристиной наедине. А Кристина оценила возможность написать портрет знакомой знаменитости сангиной на картоне от коробки с апельсинами.

Александр был холост и в земном прагматичном мире являлся белой вороной, но судьба его вознесла на вершину славы и материально он был независим, а концерты были расписаны на годы вперед. Музыкант был необыкновенно чувствен и красоту Кристины оценил в полной мере и не отводил восторженных глаз от собеседницы.

— Ты меня вдохновляешь — Александр был откровенен, — но и мне в музыке не всё подвластно.

— О чем ты? — удивилась художница. Выводя темные брови и густую черную шевелюру Александра.

— Я исполняю чужую музыку, а хочу писать свою.

— Так пиши.

— Я пишу, но у меня не получается, как у Моцарта, Шопена и Чайковского.

Музыкант замолчал, рассматривая ветви библейского дуба, а Кристина подумав, сказала:

— Это переживания Рихтера. Он полагал, что останется достоянием лишь собственных современников.

— Господь всего не дает человеку — махнул рукой Александр, а художница попыталась уловить контур ладони виртуоза.

Александр старался объяснить себе секрет магии женской красоты, явленой его взору на расстоянии вытянутой руки. Кристина стояла перед садящимся в море солнцем и её стройная, высокая, гармоничная фигура была очерчена пурпурным светом звезды. Контур был совершенен. Подобную красоту в мраморе запечатлевали скульпторы античности, а в последствии молодой Микеланджело. Что-то вечно исчезающее, неуловимое было в этом образе. Это зримое воплощение мечты. Абсолютное совершенство и абсолютная красота.

— Как щедра природа — шептал музыкант и в его голове ноты складывались в мелодию.

Особенно Александра завораживала голова Кристины. Она притягивала мужские взоры будто магнит стальную стружку, и музыкант чувствовал, что от неё исходит необыкновенная энергия, подчиняющая себе всё вокруг, даже растения и животные не могут не реагировать на это совершенство — всего в меру, света, тени, красок и обаяния трехлетнего ребенка.

— Нет, не могу этого постичь — признавался Александр.

— И не пытайся — отвечала Кристина, пожимая плечами — мы носители энергии. Ты концертами на три дня возносишь людей из рутины повседневности в небеса. А я делаю, что могу… рисую, пишу маслом, а с некоторых пор медитирую, стараясь постичь абсолют.

Русые волосы, алые губы, прямой нос, большие голубые глаза и нежная кожа младенца, а ещё изысканное утонченное изящество, каждой черточки, каждого движения.

— Ты не представляешь Кристина, какое это удовольствие видеть тебя.

Минул день и на вершине, построенной крестоносцами башни романтичного, как сама история замка Крак-де-Шевалье, на репетиции, перед концертом, Александр на рояле сыграл Кристине пьесу, написанную после встречи под Мамврийским дубом.

Пианист, пальцами касаясь клавиш, врастал в рояль и инструмент повиновался ему, порабощая исполнителя магией своих безграничных возможностей. Музыкант и инструмент будили друг друга и начиналась необыкновенная феерия.

Мелодия, покоряя чувственной гармонией, была великолепна, исполнение виртуозно.

— Ты пишешь необыкновенную музыку — смахивая слезы восторга, воскликнула Кристина и её щёки скрыл румянец.

— Это как выдернуть золотое перо у высоко летящей птицы. Почти невозможно… без вдохновения.

Вокруг на средиземноморском ветру шумели ливанские кедры и ощущение присутствия XII столетия было абсолютным. Казалось, минет минута и облаченные в белые плащи с алыми крестами на груди и спине госпитальеры, проснувшись, выдут из донжона во внутренний двор замка для совершения совместной молитвы.

— Крак-де-Шевалье или Крак-де-л’Оспиталь это замок с историей — Александр поднявшись из-за рояля стал у края стены, руками оперевшись о каменные зубцы и внимательно осмотрев уходящие к горизонту голубые холмы, принялся рассказывать — эта крепость поставлена курдами, подчинявшемися эмиру Алеппо, на вершине в 650 метров над уровнем моря, у дороги, ведущей из сирийской Антиохии в ливанский Бейрут. Известна крепость из арабских текстов с 1031 года.

— Крестоносцы крепость перестроили. Нечто подобное я видела в Англии и Уэльсе — заметила Кристина, касаясь рукой рояля.

— Английский король Эдуард I, участник девятого крестового похода, в 1272 году, став там, где мы стоим, так восхитился этими стенами, что взял их схему за образец для строительства своих замков в Англии и Уэльсе.

— А что было до этого? — на листе альбома Кристина рисовала украшенный разноцветными знаменами замок Крак-де-Шевалье и рисунок не уступал оригиналу поэтичной красотой.

— Крестоносцы вошли в эту крепость в 1099 году и граф тулузский Раймунд IV поднял над стенами свое знамя. Но надо было идти дальше в Иерусалим, и крестоносцы крепость оставили. В 1110 году Танкред князь Галилеи, вернул крепость крестоносцам. А в 1142 году Раймунд II, граф Триполи, передал Крак-де-Шевалье ордену госпитальеров. Они и отстроили замок в его нынешнем виде. В 1188 году к стенам замка подошла армия Саладина. В скале, под замком, рукотворные пещеры скрывали значительные припасы. Крепость госпитальеры окружили внешней стеной, толщиной от 3 до 30 метров, с башнями, одну из которых занимал великий магистр ордена. Арабы, пленив кастеляна, принудили его отдать приказ гарнизону открыть ворота. Кастелян, став у ворот, по арабски такой приказ отдал и тут же, по-французски, прокричал что бы сражались до последнего рыцаря.

— И все-таки однажды замок пал — сказала Кристина и уголки её розовых губ опустились.

— Надо отдать должное коварству восточной хитрости. Султан Сирии и Египта Бейбарс I отправил в замок письмо, в котором, якобы, граф Триполи приказывал замок здать. И 8 апреля 1271 года неприступная крепость крестоносцев пала.

— Для пространства наше скопление галактик — это светлая паутинка, увлекаемая ветром — отвлекаясь от готового рисунка, меняя тему и нежась на солнце произнесла Кристина.

Она любовалась сорванной ветром со стены паутиной.

— А сколько в этой паутинке жизни и какие таинственные и могучие силы в ней скрыты, а какая в ней звучит волшебная музыка, надо лишь услышав её, отобразить нотами.

— И сыграть как ты — Кристина подняла голубые глаза на музыканта — как же романтичен этот Крак-де-Шевалье.

При встрече, а не виделись они не более недели, Кристина пристально посмотрела на Петра, отвернулась, глубоко вздыхая, и внезапно, охватив шею Петра руками, поцеловала его страстно, словно похищая что-то запретное впервые.

глава 5

Пётр в дороге, возвращаясь с Эльбруса, обнаружил то, что его универсум сам себя принялся отстраивать, выдавая лишь просьбы о вводе разнообразных параметров. Это заинтересовало автора кода на столько, что он стал немногословен и в изумление перестал моргать, чем вызвал приступы неудержимого смеха у Кристины. Немного успокоившись она касалось ладонью лба Петра, со словами:

— Не поднялась ли температура.

Далее она утверждала, что её бьет током ото лба мыслителя и снова предавалась безудержному смеху. А Петру казалось, что она задыхается и уже он, на мгновенье, оторвавшись от экрана, гладил сотрясающуюся от смеха узкую прямую спину Кристины, повторяя.

— Успокойся, универсум занервничает. Он ведь ещё младенец. Учится говорить.

Когда Пётр продемонстрировал приложение любопытствующим лицам, у него тут же нашлись доброжелатели, которые стали настойчиво советовать сузить задачу. Это означало скорую гибель проекта, и Пётр понял, что работать ему следует без лишней огласки, дабы не будоражить ни чье сознание без нужды. При этом астрономы в обсерватории в Андах сохраняли заинтересованность в проекте, но социум уже кое-чему Петра научил, и он осознал, что его безумно сложная работа сродни искусству, в котором художник, автор или композитор, это отшельник, вынужденный хранить свои творческие секреты от противоречивого мира с его светом и тенью.

— Мы теперь с тобой Кристина заодно.

— Как это?

— Ты одна со своими картинами, и я один, со своим приложением.

— Это мне понятно. Поздравляю Петя. Видно и ты стал мастером, коли отбился от стада.

— А лучше и не скажешь.

Кристине, не смотря на молодость, также преподали уроки с настойчивыми советами сузить художественный диапазон и вообще писать скромней, да и не писать вовсе, так как уже всё написано. Словом, отбили желание поддерживать широкие контакты с около творческой общественностью.

В пути наших героев настигло известие. Некий Андрео, представитель до поры не названной итальянской компании, предложил Кристине написать картину на тему взятия крестоносцами Константинополя в 1204 году. Кристина ответила в том духе, что следовало бы больше понять о целях, задачах и средствах. И спросила, а не получится ли так, что заказчик, оставшись неудовлетворенным результатом, отвергнет работу. Андрео сослался на организаторов недавней флорентийской выставки и заверил, что его компания лишь первый заказчик в уже формирующейся очереди охотников за написанными и не написанными картинами Кристины. «В Италии ваше творчество уже высоко оценили» заверял Андрео.

Кристине хотелось верить в сказанное и больших гарантий она не запросила. Оговорили только сроки — месяц, холст, масло и условились о композиции — Константинополь должен быть отображен с высоты птичьего полёта, вместе с тем детали осады должны быть прописаны явственно.

— Удивительно — пожимала плечами Кристина — это именно то к чему меня влекло последнее время, но не могла себе объяснить, что это. После Херсонеса я захотела увидеть метрополию, великий горд на Босфоре. Сейчас я это поняла. А тут Андрео.

Скоро Пётр и Кристина оказавшись на берегу Босфора, с его оживленным судоходством и не подражаемым духом великого наследия, принялись изучать роскошную натуру, выбирая позиции для письма. Кристина рисовала этюды. Она просила Петра позировать, изображая крестоносца. На вечерней заре работа завершалась и наши герои, усевшись поудобнее в шезлонги, с наслаждением любовались видами великого города.

— Море любит похищать вещи, людей и корабли — говорил Пётр, закинув крепкие руки за голову — я видел карту затонувших кораблей в Черном море. Это роман.

— Айвазовского превзойти сложно, — отзывалась Кристина — корабли и бури морские это его стихия. Меня влекут мужские образы, стены и башни.

— Нежное солнце, ласковое море, козий сыр, теплый хлеб, виноградное вино, сочные плоды и прекрасная юная нимфа, это и есть земной рай. — рассуждал Пётр, улыбаясь уставшими от экрана глазами счастливого подростка.

— Боги ревнивы к людям, утверждают эллины, — шептала Кристина, касаясь грудью мощного торса возлюбленного — кстати, моря не только похищают, но и соединяют.

Лазурное Мраморное море белой пеной ласкало вырастающие на встречу солнцу основания крепостных стен Константинополя. Загадочная древняя столица была пленительна.

О камни причала ударил борт рыбацкой лодки и из неё поднялся рослый смуглый молодой мужчина с фигурой атлета.

— Вот натура, о которой можно только мечтать — заметила Кристина.

Пётр задал рыбаку несколько вопросов и скоро все трое оказались за столиком кафе, тут же на берегу, с небольшими чашечками чая, как это принято в Турции. Рыбак представился Кемалем и не смотря на молодость оказался необыкновенно умным и глубоким человеком. Его попросили изложить отношение к жизни, надеясь услышать мудрость востока. Теплые, глубокие глаза Кемаля выражали больше его неспешные речи.

— Забрать от тебя разом могут всё — ладонь Кемаля проплыла перед его лицом — а даётся тебе, обычно, по немного. И надо иметь смиренье и терпенье, и не утрачивая жизнелюбия, с благодарностью принимать даваемое. А за труды воздастся.

— А почему гибнут цивилизации? — спросила Кристина, оценивая морской фон на гипотетическом портрете собеседника.

— О, это просто — улыбнулся Кемаль — цивилизации губит корысть, эгоизм и лукавство вождей и упадок сил обираемого и обманываемого большинства. А далее, рано или поздно, следуют разлад и схлопывание. Хотя, иногда вмешивается природа. Люди ведут себя по отношению к ней, как безумцы, и не могут оценить её по достоинству.

— Потрясающе — заключила Кристина, держа в руках картон и угольный карандаш.

Её глаза и рука работали со сверхъестественным совершенством, и посетители кафе заворожено следили за этим таинством.

— А что Кемаль скажешь об отношении полов? — спросила Кристина.

— Мужчина стремится обладать женщиной. Женщина стремится обладать мужчиной. Внешний мир, при этом, как нам кажется, должен служить благоприятным фоном. А на деле выходят коллизии.

— Например? — произнёс Пётр и его бровь приподнялась.

— Моя невеста сбежала в Германию.

Кристина и Пётр переглянулись, качнув головами.

— Но люди упорно стремятся гармонизировать свой мир и каждый борется за своё счастье. При этом люди окружают себя домами, садами, вещами и растут цивилизации — заключил Кемаль, с жизнерадостной улыбкой допивая чай.

Кристина сверхчувственной интуицией ощутила во внешности Кемаля многослойность, за тысячелетия вобравшую природу эллинов, галлов и турок. В данном случае это смешение оказалось на удивление удачным. Ни грамма лишнего веса. Формы, словно отлитые из бронзы. Рыжие волосы гала, голубые глаза дорийца, чувственные губы турка. Пропорции ног, рук и туловища, выверенные с величайшим вкусом. А голова, её Кристина рисовала с огромным интересом. В улыбке Кемаля читалась простая истина — если дружба, то на век, если вражда, то тут пропасть, а собеседнику предлагался выбор. Пётр и Кристина выбрали первое. Рыбак принял их выбор и оценил новых друзей должным образом. Увидев картон со своим портретом Кемаль стал боготворить Кристину. Такая преданность присуща восточным людям, но далеко не всем. Потрясенный Кемаль долго молчал, держа в руках картон, наслаждаясь изяществом линий, прочерченных с особой, характерной для Кристины, мягкостью и гениальной способностью отобразить реальность так будто она обласкана весенним солнцем и усыпана цветочным нектаром.

Тем временем Кристина внимательно изучала миниатюру Жана Миело, запечатлевшую осаду Константинополя Мехметом II Завоевателем в 1453 году. Изо всего отображенного компьютером именно это произведение привлекло её внимание.

— Да, композицию построим, как Жан, а содержание вынуждает обратиться к судам венецианцев и ко внешности рыцарей Франции и Англии начала XIII века. А это не менее недели зарисовок и этюдов — подытожила художница, обведя взглядом собеседников.

В итоге с Кемалем условились о встрече через неделю. Предполагалось морская прогулка в рыбацкой лодке, для отображения натуры и поиска лучших ракурсов. На практике вышло иначе. Питаться Кристина и Петр стали, главным образом, блюдами из свежей морской рыбы, ночевали в эллинге на пристани среди сетей, а передвигались либо пешком по старому городу, либо на рыбацкой лодке в пять метров длиной и полтора шириной, с мотором. При этом Кемаль всюду сообщал глубину фарватера, направление течения, солёность воды и виды рыб, время, и условия их активного клёва. И весь Босфор, от Мраморного до Черного моря нашими героями был изучен в мельчайших деталях, включая имена и манеры лова местных рыбаков, внешность которых ежедневно пополняла альбом художницы.

По прошествии недели, пропитавшиеся солью, покрытые загаром и рыбьей чешуёй, Кристина и Петр, покачиваясь, выбрались из лодки на берег и решительно заявили о необходимости поработать на суше. Кемаль утверждал, что еще не показал и сотой части самого интересного, но вынужден был удовольствоваться увереньями о скорой встрече.

Поселились наши герои в старинном каменном доме у античного акведука, в сердце старого города, а дни проводили либо под сводами святой Софии, созерцая её мозаики и фрески, либо у крепостных стен и башен и древних базилик, любуясь их характерной кладкой и скрытыми для непосвященных символами нанизанного на античность христианства. Эта обстановка способствовала погружению в атмосферу благородной древности настолько, что чувство реальности было утрачено абсолютно. Кристина облеклась в тогу, сандалии и украсила грудь купленной на необъятном центральном базаре диадемой, репликой античного оригинала. Петр завернул себя в льняную ткань, скрепив её на груди бронзовой фибулой, так как уверился в том, что в раннем средневековье европейцы не были знакомы с пуговицами.

При этом, ежедневно, на закате солнца, Кемаль угощал новых друзей свежей рыбой, мастерски приготовленной тут же на пристани на углях и продолжал поставлять натурщиков.

Напоминал о себе и Андрео. Параллель с работой Жана Миело его удовлетворила и ободренный известием, он стал писать через день, активно интересуясь натурными зарисовками.

Наконец Кемаль отыскал приятеля, носившего на поясе железное кольцо со множеством больших потемневших за века, местами истертых до блеска, ключей.

— Это именно тот, кто вам нужен — заверил Кемаль.

Скоро Кристина поднялась ступенями башен, построенных императорами Константином, Юстинианом и Феодосием и вот тут весь Константинополь оказался у её прекрасных ног. Новость о проникновении в башни порадовало Андреа, и он написал:

«Отдаю должное вашей находчивости, полагая, что она обязана неотразимому обаянию вашей необыкновенной внешности и волшебного творчества Кристина».

Тридцатилетнего человека с ключами звали Нихат. Он был азербайджанец и бежал в Турцию в девяностые годы XX века от войны с армянами. Нихат прекрасно говорил по — русски и на арендованных машинах возил туристов по Малой Азии. А в межсезонье подрабатывал смотрителем городских стен.

Километры крепостных стен и десятки прекрасно сохранившихся башен опьяняли Кристину как вино. Видя символ эпохи, касаясь его руками, она уносилась сознанием в эту эпоху и настоящее переставало для неё существовать.

Нихат всюду носил за Кристиной краски, кисти, растворитель, холсты, подсказывал наиболее интересные видовые точки, а во время письма вытирал и отмывал кисти. Скоро стало казаться, что без Нихата не обойтись.

Нихат оказался гурманом и искусным кулинаром. Однажды на закате солнца, на вершине, обращённой к морю крепостной башни он накрыл скатертью громадную плиту и дал ужин новым друзьям. Готовилось все тут же, на мангале. На вертеле Нихат обжаривал адана-кебаб, сильно перченый мясной фарш. Рядом дымилась кастрюля с тархана чор басы, супом из сушеных молотых томатов, зеленого и красного перца, лука, дрожжей и муки. На скатерть Нихат поставил блюда с салатами: чобан солатасы и патлыджан салатасы.

— А это горячее мезе — объяснял Нихат, расплываясь в улыбке — подаётся с напитком для аппетита: фырында мантар с сыром и шампиньонами, каридеш гювеч с креветками и помидорами и кахвалтылыквар с брынзой и петрушкой.

Заросший густой щетиной затылок и крепкая спина Нихата источали оптимистичное жизнелюбие. Его коренастая фигура на фоне Мраморного моря, крепостных стен и мангала с пылающими поленьями, выглядела органично, создавая атмосферу растворённой в безвременье безмятежности. Хлопотливый и услужливый, но не спешащий, Нихат воплощался в дух места.

За ужином разговор коснулся проведения, в абсолютно незнакомой стране посылающего нужных людей.

— Есть аналогия между мозгом человека и его нейронными связями с одной стороны и видимой в телескопы пористой губной, сотканной из галактик нашей вселенной — сказал Петр, любуясь погружающимся в Мраморное море солнцем.

— Что следует из этого? — отозвалась Кристина, поправляя салфетку на коленях.

— Видимо, космос — это живая ткань, внутри которой идёт обмен информацией, энергией и веществом. То есть космос, это единое информационное поле.

— И в нужный момент нам были даны ангелы хранители в лице наших турецких друзей.

— Похоже на то. Значит космос нам благоволит — заключил Пётр, пробуя кахвалтылыквар.

— Пора приступать к картине. Месяц, это почти ничего, и я начинаю переживать, — Кристина показала свои тонкие пальцы — не могу отмыть краску, только теперь не до этого. Сегодня надо настроиться на то, что завтра я начну писать. Это, как в холодную воду прыгнуть.

— Тебе надо отвлечься.

— Так отвлеки Петя. Что твоё приложение?

— Оно само в галактике Млечный Путь выстраивает иерархию планет, указывая вероятности существования обитаемых планет в определённых точках пространства.

— Интересная модель — видно было, что Кристина отвлеклась от творческих волнений — а что характеризирует высшие планеты твоей иерархии?

— Высшие планеты Млечного Пути, это те чьи обитатели добились доступа к сфере знаний и ресурсов всего космоса, ко всей пористой светящейся губке. Таких планет не много.

— Это миллионные доли одного процента и речь идёт о населённых разумом планетах? — спросила Кристина.

— Да. Ниже в иерархии помещаются планеты, и число их на порядок больше, имеющие доступ к галактической сфере знаний и к ресурсам галактики. Тут речь может идти об одном или нескольких процентах.

При этом Нихат переводил говорившееся Кемалю и нескольким мальчишкам, наблюдавшим за происходящим разинув рты, а Кемаль из медного сосуда с длинным тонким носиком подливал чай в маленькие стаканы.

Подали сладкое и Нихат, указывая на блюда, объяснял.

–Джезерье, гюллячь, пишмание, тулумба, а это десерт ноя-ашуре, без него не обходиться ни один праздник. Его вы должны попробовать.

Пили шарап, виноградное вино из Измира.

С Мраморного моря дул тёплый ветер, доносивший солёную пену до вершины башни. Пылал огонь. Расцвеченный огнями загадочный великий город засыпал.

— А остальные девяносто с чем-то процентов менее развитых планет — Кристина, казалось вовсе забыла о грядущем дне и колоссальной нагрузке.

— Для слабо развитых разумом населенных планет доступ к галактической сфере знаний блокируется.

— Отчего?

— Чтобы не было соблазна простых решений.

— Что это за простые решения?

— Отнять и уничтожить — объяснил Пётр, разведя руками.

Глаза Кристины загорелись, как две сверхновые звезды.

— Как это ко времени. Взятие крестоносцами Константинополя 1204 года — решение проще некуда.

— Да, — качали головами Нихат и принесший выловленную рыбу Кемаль, перемежая русский с турецким — люди создают искусственные миры, цивилизации, выстраивают отношения полов, строят, торгуют. А далее приходят варвары и всё грабят.

— А что служит для примирения? — спросила Кристина, а про себя добавила — боже, как я объелась, но как вкусно.

— Красота и любовь. Это уже я утверждаю, а не приложение — Пётр при этом кивнул Кристине на стаю мальчишек, смотревших на неё глазами людей, погруженных в гипнотический сон.

Утром следующего дня Кристина заявила, что не готова приступить к большому холсту из-за недостаточного знания и ощущения Константинополя.

— Мне прежде нужно написать несколько исторических персон. Хотя бы кратко. Иначе я не втянусь в большую работу.

Обратились к Кемалю.

— Кого писать, чей дух из великих прошлого живёт в стенах города до сей поры?

— Вам надо писать Михаила III. Это величайший император и при нём Константинополь достиг вершины развития. Он правил в 843-867 годах. В его правление в Великую Моравию ушли Кирилл и Мефодий, просветители славян.

— И с его эпохи ведётся русское летописание — заметил Пётр.

Разговор шёл на вершине исполинской Мраморной башни и весь старый город, заключенный в треугольник крепостных стен, был виден как на ладони.

— Укажи, что в городе связанно с этим императором более всего? — попросила Кемаля Кристина.

— Это Магнаврский дворец, в нем Михаил III открыл университет. Это вот там.

Лицо Кристины осветила улыбка.

— Я вдохновилась этим образом.

Пётр тем временем уже искал в компьютере всё имеющее отношение к императору и его университету.

— К этой точке я привязалась. Теперь ищите натуру, с кого писать императора.

Скоро Нихат, звеня ключами, привёл на башню приятеля, грека Зотикаса, с тонкими чертами лица, черноволосого, с выразительными карими глазами. Работал он гидом и как раз был специалистом по эпохе Михаила III.

Грек, когда понял, кого с него пишут, смутился, но Кристина, раскинув руки в стороны и качнув головой, одарила его таким взглядом, что он разом утратил способность самостоятельно мыслить и действовать и до полудня безропотно позировал. Более того, по просьбе художницы Зотикас вдохновенно цитировал по памяти Гомера на языке оригинала.

Зотикас позировал в белой тунике. Кристине, облачённой в алую тунику, золотые сандалии, с головой увенчанной цветочным венком, казалось, что она актриса греческого театра, а Зотикас сидящий на каменной скамье амфитеатра зритель, внимательно за ней наблюдающий. А встретились они на акрополе Византии пятого века до Рождества Христова. Великий город в ту пору занимал самую оконечность мыса, не далее ипподрома и святой Софии.

Работая Кристина коснулась темы турецкого национального характера и Зотикас, улыбаясь, принялся рассказывать.

— Турки гостеприимны и патриотичны, но они абсолютно не чувствуют времени и для них завтра может означать через месяц. Зато они ценят дружбу и понимают юмор.

— Говорят, у турок особое отношение к женщинам — заметила Кристина, смешивая краски.

— Турки ревнивые собственники. Для них женщина — это не друг, и не коллега, а объект любви. Женщина сидит с детьми у домашнего очага. Турецкая пословица гласит: “она, женщина, была так прекрасна, что должна была поворачиваться, чтобы входить в дверь”.

— Турки ценят полных, сильных женщин?

— Да — качнул выразительной головой Зотикас.

— Вот это похоже на творческое пробуждение — заключила Кристина, подписывая картон с изображением императора, с улыбкой осматривающего свой университет — по-моему, я почти готова к работе.

За обедом Кристина заявила, что утреннему эскизу должен быть противовес и ей надо нарисовать кого-то из великих англосаксов.

— Я должна понять, скорее почувствовать, это непреодолимое противоречье православного востока и католического запада христианской Европы. Какой западный интеллектуал раннего средневековья может уравновесить императора.

— Тут, по-моему, проще — отозвался Пётр — это Карл Великий, хотя, он жил до раскола христианской церкви. Это он приобрел в Италии и Греции старинные рукописи, а англосакс Алкуин организовал школу, в которой эти рукописи переписывали и переводили. Тем временем франк Аджильберт, лангобард Павел Диакон и гот Теодульф, заседая в королевском совете, способствовали культурному возрождению империи каролингов. Всё это описал биограф Карла Великого Эйнгард. Они интеллектуально противостоят Михаилу III.

— Весь этот круг у меня ассоциируется с железной короной лангобардов, принадлежавшей королеве Теоделинде — отозвалась Кристина, салфеткой оттирая измазанный краской мастихин.

Художница, погрузившись в раздумье, произнесла.

— И всё-таки, пока собрали не всех. А кто олицетворяет военную доблесть Византии?

— Василий II император завоеватель. Он дожил до 1025 года — отозвался Кемаль. Его описал Михаил Псела в своём Хронографе. Я помню это со школы:

«Василий был впереди своих войск с обнаженным мечом в руке. Другой рукой он прижимал к груди икону Божией матери, и это изображение служило неодолимой преградой на пути неукротимого порыва врага».

— А вот византийский солид восьмого века. 4,54 грамма золота — разжав ладонь Нихат показал монету.

— Оригинал? — спросил Пётр.

Нихат простодушно засмеялся.

— Думаю, оригинал хранится в национальной библиотеке Парижа — заметил Кемаль — впрочем, всё может быть. Нихат и сам может не знать правды.

— Да, это почти всё, но не всё. Прежде чем мы перейдем к крестоносцам нужна ещё одна фигура со стороны запада — Кристина окинула взглядом собеседников — кто создал и взрастил силу поднявшую меч на эти неприступные стены?

— Конрад III, он закрепил наследственность феодов. После публикаций 28 мая 1037 года конституции была закреплена передача по наследству земельных владений, ранее полученных вассалами германской империи — сообщил Пётр, осматривая столицу ромеев.

— Вот теперь всё собрано — воскликнула Кристина, воздев тонкие белые руки к небу — теперь я понимаю, кто такие крестоносцы и откуда они взялись на Босфоре, у стен античной Византии, по воле императора Константина ставшей Константинополем.

глава 6

Тот день начался необычно. На вершине самой высокой башни Кристина попросила показать ей видео нашей голубой планеты.

— Она так хороша, что моё сознание наконец настроится на единственную цель и я не уеду отсюда пока не подпишу свой холст. Дописывать проще, а если работа удалась, то это может быть наслаждением.

Вид из космоса, с луны, вращающегося голубого шара заворожил художницу и в тот день рядом с Кристиной уже никто не произнёс ни слова. Краски из тюбиков выдавили. Кисти, пузырёк с растворителем, мастихин, салфетки, всё расставили по местам. Установили холст.

— Теперь оставьте меня до захода солнца — попросила художница, осматриваясь.

Заскрипели дверные петли, и Кристина осталась наедине с великим городом. И тут произошло нечто мало понятное и в это не просто поверить. Реальность в сознании художницы была заслонена выступившим из прошлого витавшим в воздухе информационным слоем эпохи крестовых походов. Благо воображение Кристины было богатое, а внешний антураж идеально соответствовал задаче.

Кисть мастера очертила треугольник крепостных стен Константинополя и обозначила городские доминанты, со святой Софией, акведуком Валента, базиликами. Художница сменила кисть, и голубая краска отобразила воды Босфора, залива Голубой Рог, Мраморного моря.

— Уже проще — выдохнула Кристина — теперь детали, достойные золотой кисти великого Боттичелли.

Тут художница на несколько часов застыла. Её прекрасные влажные голубые глаза были полузакрыты. Она впала в забытьё. Словно что-то вспоминала. Это сон на яву.

А увидела она то, что в тот день должна была отобразить на холсте маслом.

Эта история длилась два столетия с 1096 по 1291 год. А началась с того, что турки сельджуки бесчисленной людской волной, выплеснувшейся из Средней Азии, весенним половодьем, наводнив Сирию, овладели гробом господним. Ромеи были изгнаны с Ближнего Востока, но и в Малой Азии греки не в силах были сдерживать турок, и император Константинополя Алексей I Комнин обратился за помощью к западу, на котором обладатели наследуемых феодов на рыцарских турнирах о шиты друг друга в щепки ломали копья, а противоречья наследников множились год от года.

В 1095 году на Клермонском соборе папа Урбан II, воздев руки и очи к небесам, провозгласил первый крестовый поход против неверных.

— Небесный Иерусалим пришло время обрести через Иерусалим земной — его устами говорила церковь пастве, и она ревностно внимала — отправляйтесь в паломничество на святую землю, и вы обретёте отпущение грехов и вечное спасение. И пристигните к поясу меч, ибо вам предстоит вести священную войну.

Первым на восток выступило вооруженное вилами и топорами крестьянское войско, грабя всё на своём пути, с особым пристрастием громя евреев иноверцев. Следом за крестьянами в Малую Азию отправились рыцари Франции и Нормандии, отменно вооруженные великолепные бойцы. И их ожидал успех. В 1098 году знамёна крестоносцев поднялись над стенами Эдессы и Антиохии. А в 1099 году в Палестине, при Аскалоне, крестоносцы разгромили армию египетского султана и их знамя затрепетало на разогретом раскаленными аравийскими песками ветру над вожделенным Иерусалимом. И тут крестоносцы явили миру новое явление.

— Ордена — прошептала Кристина — это романтика, густо замешанная на тайных знаниях, аскетизме, героизме и величайших богатствах.

Рядом с холстом, на железной треноге, пылал огонь. Кристина бросала в него смолы и травы, с наслажденьем вдыхая дым. Кто-то не видимый вёл повествование совершенно явственно, и Кристина внимала ему.

В 1113 году в Иерусалиме появился первый духовно-рыцарский орден иоаннитов, или госпитальеров. А в 1118 году возник орден тамплиеров храмовников и это была ударная сила крестоносцев.

Святую землю европейцы обстроили каменными крепостями, оборонять которые стали рыцари духовных орденов.

Второй крестовый поход 1149 года провалился. И в 1187 году египетский султан Салах-ад-Дин занял Иерусалим.

Третий крестовый поход 1190-92 годов возглавили английский король Ричард I Львиное Сердце и французский король Филипп II Август. Вернуть Иерусалим христиане не сумели, но завоевали Кипр и удержали свои крепости на побережье Палестины.

Наконец, навоевавшись с мусульманами в иссушенных солнцем песках Ближнего Востока, запад обратил взор на богатый Константинополь.

Тут на сцену мировой истории выступили её давние ключевые игроки и извечные соперники, итальянские портовые города Венеция и Генуя.

Голова Кристины закружилась, и она произнесла:

— Всё, пока достаточно, пора писать.

Гениальная кисть стала смешивать краски. Холст ожил. На голубой глади Мраморного моря Кристина масляными мазками отобразила венецианский флот. Он утопал в разноцветных парусах и флагах и развешанных на бортах красочных щитах и казался огромным. Облачённые в белые плащи с красными крестами на груди и спине крестоносцы уже забрались на стены Константинополя и, сражаясь двуручными мечами, продвигались его улицами к центру города. Начался безудержный грабёж. В небеса поднялись клубы дыма от пожаров. Крестоносцы грабили и поджигая разрушали дворцы императоров и знати. Скоро их величественные руины затянула молодая зелень.

На заходе солнца Пётр увидел Кристину лежащей на тёплых камнях, подложив руку под голову, в полном изнеможении.

— Я знаю, художники сумасшедшие.

— Почему — Петр обрадовался её речи.

По голосу он понял, что Кристина в полуобморочном состоянии, но абсолютно счастлива.

— Совершать такие усилия это безумие. Холст сохнет. Его нельзя трогать трое суток. Спрячь его от влаги в нише.

Петр взглянул на холст и замер. Вся история раннего средневековья отобразилась на куске ткани метр на метр. Произошло то, что картина превзошла оригинал. Пётр видел с вершины башни треугольник заключенного в крепостные стены Константинополя. В центре панорамы на холсте помещалась его рукотворная проекция, сотканная из рельефных масляных мазков, рождающих у зрителя эмоции. И проекция затмила оригинал.

— А как с подобным можно расстаться? — вырвалось у Петра.

— Я думала об этом. Видимо, мне надо сделать копию. Но это, как поднять себя за уши. Мои силы иссякли и видимо на долго.

Тут Пётр заметил, что Кристина неестественно бледна. В это мгновенье она потеряла сознанье.

— Знаешь — сказала Кристина, очнувшись — художник должен потратить столько сил сколько необходимо для успеха его произведения. Сколько отдашь, столько и получишь. Так что в другой раз не пугайся. Это норма. В человеке заключён космос, со всей его энергией. Просто художник умеет дать выход этой энергии, а иной просто, в лучшем случае, наломает дров.

— Кемаль нас увезёт на Чёрное море, и в пене прибоя мы устроим фотосессию — предложил Пётр, нежно целуя щеку и огромные, пережившие потрясение и второе рождение, глаза возлюбленной.

— Я согласна — произнесла художница с обворожительной улыбкой, вытирая слезы усталости.

глава 7

Холст оставили на попечение Нихата в городской башне, за огромным замком и им любовались любопытные птицы, влетавшие через узкие бойницы кормить птенцов. Лодка Кемаля, пройдя Босфор, повернула на север и остановилась под высоким обрывом, на вершине которого темной безмолвной громадой высились стены и башни, прекрасно сохранившейся византийской крепости, с характерным чередованием кладки из рядов алой плинфы и дикого камня.

— Недалеко отсюда, в полу часе ходьбы от побережья, сохранился вырубленный в скале заброшенный монастырь святого Николая. В его пещерах можно укрыться в непогоду, полюбовавшись остатками фресок. Среди низкорослых дубов есть тут и рыбацкая деревня. Там продают вкусную жареную рыбу. В этих дубравах скрыты источники, двумя каналами подававшие пресную воду в акведук Валента, питавший водой две с лишним сотни подземных цистерн Константинополя. А я выду в море, порыбачить. Вернусь завтра.

Кемаль был краток. На том и решили.

Языки пламени лизнули причудливо выкрученные дубовые ветки и запылал костер. Черное море мягко дышало. Волны с шипеньем, пенясь, набегали на ровный, без единого камня, песчаный пляж, раскинувшийся к северу и югу на сколько хватало глаз. И не души вокруг. Побережье формировали выступавшие друг из-за друга громадные темно синие склоны.

— Идеальная натура. Берег зарос густой низкорослой дубравой. Крепость безлюдна. Лишь белые чайки, безмятежно парящие над волнами, словно духи места. Облака в небесах, расцвеченных множеством оттенков. Тут стирается временная шкала. Ни намека на современность. От этой красоты я приду в себя. Мы буквально в десятом веке — Кристина глазами дала понять, что ожидает реакции Петра.

— Да. Пустынное побережье, с крепостью на вершине. Это место, где можно перемещаться по оси времена вперёд и назад. В таких местах судьба разворачивает человека, как лодку в море. Человек словно сошел с поезда и ещё не знает куда и на чём ехать дальше.

Ветер усилился. Море заволновалось. Кристина обнаженной вошла в полосу прибоя. Её окружили кричащие белоснежные чайки, и охватила белая соленая пена. Сквозь тучи пробилось солнце, и совершенная женская фигура обрела особое содержание. В фото объектив Пётр видел существо не земное. Фигуру окружало свеченье. Свет солнца преломлял лучи в брызгах волн, и Кристина стояла в собственной радужной оболочке. Ветер развивал длинные белокурые волосы, и они вились вокруг лебединой шеи. Из глаз исходил голубой свет. Длинные белые ноги вырастали из пены волн. Формы тела сводили с ума.

— Как мы определяем видимое положение небесных тел — спросила Кристина.

— Для этого существует понятие небесной сферы.

— Я представила. Громадный шар и я в его центре.

Кристина стала, поставив ноги на ширину плеч, раскинув в стороны руки.

— Прекрасно. Твоя фигура идеально вписывается в уменьшенную проекцию небесной сферы. Слушай внимательно. Твоя вертикаль пересекает небесную сферу в точках зенита наверху и надира внизу.

— Поняла — тело Кристины едва заметно двигалось, подобно задетой струне.

— Большой круг небесной сферы, перпендикулярный твоей вертикали, называется математическим или истинным горизонтом.

Ветер креп. Волны захлестывали Кристину до бедер, и соленая пена скрывала все тело.

— Ось вращения небесной сферы, идущая от твоего носа до пяток, называется осью мира. Она пересекается с небесной сферой в Северном и Южном полюсах.

— Так так — подбадривала рассказчика Кристина, убирая с лица вьющиеся вокруг головы волосы.

— Большой круг небесной сферы, плоскость которого перпендикулярно оси мира, называют небесным экватором. Он делит небесную сферу на Северное и Южное полушария.

— Теперь моё художественное воображение вооружено, и я этому очень рада. Для меня небесная сфера, заключающая видимую вселенную, уже родной дом, нанизанный творцом на ось вращения.

— А все сущее внутри одна большая художественная галерея — улыбнулся Петр, просматривая снимки.

— Абсолютная истина. Очень важно в собственном сознании все расставить по местам.

Пётр ощутил, что кто-то касается его плеча. «Неужели» — мелькнуло в сознании. Пётр обернулся. Никого вокруг не было. Насторожено посмотрев на песок, Петр с изумлением увидел следы, которых раньше не было.

Кристина почувствовав происходящее, вышла из моря, завернулась в полотенце и села у костра.

— Темная материя, которая для нас прозрачна, и мы не поймём почему она скрывается от нас, обозначила своё присутствие — рассудил Пётр — её обитатели к тебе не равнодушны.

— Немного подробнее об этом — произнесла Кристина.

— Тёмная материя своим весом искривляет свет, идущий к нам миллиарды лет от далеких галактик. И возникает эффект гравитационной линзы.

Тут застыла Кристина. Петр посмотрел по направлению её взгляда и увидел, как на севере над сливающимся с небесами морским горизонтом поднимаются паруса. Подобное зрелище неизменно очаровывает романтиков.

Багровое солнце погрузилось в низкорослую дубраву на западе. Стало темнеть. В небесах проступило созвездие Ориона. На вершине крепостной башни запылал огонь.

— Это сигнал, предупреждающий об опасности. Неужели мы видим флот варягов, со славянами и чудью, идущий к Царьграду с пушниной? — Петр внимательно осматривался.

— Или корабли генуэзцев и венецианцев с грузом китайского шелка из Таны и Кафы-Феодосии — качнула головой художница, согревая тонкие ладони над огнем — с попутным ветром спешат в Средиземноморье.

Ночью в палатке сон был тревожный. Огни загорались на море и в крепости, а смысл происходящего был не понятен. Петр несколько раз выбирался наружу. Ничего кроме огней рассмотреть он не мог и пришел к выводу, что они на границе, а крепость была призвана её охранять. А ночами тут веками происходят таинственные истории. Место разбойничье, и души человеческие в таких местах с закатом солнца трепещут как птички.

— Наверное, тут Петя, еще и контрабанда со времён аргонавтов. А для множества настороженных глаз мы здесь с костром и палаткой как бельмо на глазу. Страшно — Кристина казалось не на шутку испуганной.

Перед расцветом костер догорел, огни поблекли и удалось уснуть. А проснулись Пётр и Кристина под рёв множества двигателей. Переглянувшись, они выдохнули и выглянули из палатки.

В море против линии прибоя на якоре стояли грузовые кноры и боевые дракары викингов. Берег был уставлен автомобилями, из которых десятки людей доставали кино аппаратуру. Лодка Кемаля, с изящно очерченным контуром, тут же раскачивалась на волнах.

— Киносъёмка — Кристина улыбнулась синими глазами — а у нас фотосессия.

У художников особое зренье и Кристина среди киношников мгновенно отметила одну фигуру.

— Этот швед тут главный, — сказала она Петру, глазами указывая на рослого рыжеволосого мужчину, в котором всё было к месту и по существу, — от чего-то мне кажется, что мы его еще увидим.

Швед был одет по моде десятого века, в лён и шкуры. Петр, обратив внимание на его кожаные сапоги с длинными острыми носами, заметил:

— Следы его обуви очень похожи на то, что я вчера увидел на песке позади себя.

Пока убирали палатку вспыхнули прожектора.

Швед не спускал глаз с Кристины, пока лодка Кемаля задирая нос на волнах не спешно удалялась вдоль побережья на юг. Художница не могла не отреагировать на это. Она погрузилась в раздумье.

Тем временем вокруг византийской крепости началось необыкновенное оживление. Снимали сцену торжища, на котором варяги, славяне и чудь собранную за зиму в полюдье дань, в виде собольих, куньих, беличьих, бобровых и лисьих шкур по сходням несли на берег, предлагая для продажи и обмена грекам и итальянцам. Из рук в руки переходили серебряные и золотые монеты. На суда с берега по длинным гнущимся сходням несли отрезы тканей, амфоры с вином и оливковом маслом. Над морем разносилось многоголосье из речи шведской, русской, греческой, итальянской. Пылали костры, жарилась рыба, били барабаны, играли флейты. Над башнями крепости реяли разноцветные знамёна.

С моря людское естество проступало стремительным движением, расцвеченным красками, музыкой, поэзией, замешанными на романтике истории и всё казалось прекрасным. Всё низкое, плотское стыдливо отступало. Мир десятого века представал идеалом.

— Посмотри на эту красоту. Могли ли мы вчера представить подобное. По оси времени реальность сдвинулась на тысячу лет назад. Пусть не на долго. Но мы это видим и самое бесценное для человека это его настоящее — говорила Кристина — черпая морскую воду и умывая лицо.

— Всё в космосе разнесено на огромные расстояния. Уж не для того ли, что бы всё выглядело идеальным? Похоже, что те, от кого что-то зависит и за всем наблюдают, предпочитают всё видеть совершенным — ответил Пётр, пытаясь определить направление ветра и высоту волн.

Костюмированная мистерия была столь мастерски поставлена, что Кемаль остановил лодку не далеко от берега.

— Через эти мистерии люди при земной жизни проживают, из эпохи в эпоху, из судьбы в судьбу, много жизней, как Шекспир в его пьесах с их героями. А эти дубы на побережье, с источниками воды наполнявшими цистерны Константинополя, обладают магией. Они совершенны, невозмутимы и у них абсолютный иммунитет на всякую глупость. Они внимательно слушают. У этих дубов идеальная память и они, изумительные собеседники — тут Кристина задумалась. Она заметила, что швед наблюдает за их лодкой в бинокль и предположила — наверное, мы мешаем съёмкам.

В башне отворили ворота и по деревянному мосту из крепости к линии прибоя выступила красочная процессия со множеством облаченных в туники женщин, с цветочными венками на головах. Над морем полилась средневековья музыка. Вода прекрасно разносит звуки на огромные расстояния.

— Это очень дорогие съёмки — рассудил Пётр и вокруг его растягивающихся губ обозначились тонкие складки — и они не обязательно окупятся.

— Для человека свято то место, где он был молод и счастлив. И отсюда столь необычные, подчас, пристрастия людей. Воистину, каждому своё — не по годам мудро рассудила Кристина — мы ничего не знаем об этом шведе.

Костюм обладает магией. Особенно костюмы преображают, одухотворяя до головокружения, женщин. И дух места, с каменной крепостью две тысячи лет господствующей над морским прибоем, присутствует, несомненно. А когда всё объединено воедино это ошеломляет. Когда к этому воображением талантливого режиссёра добавляют совершенную музыки и любовь женщин к танцам всё отступает в небытие и не имеет значения. И это божественно.

Берег заполнился молодыми гречанками, итальянками, славянками, шведками, одетыми в национальные костюмы. Среди крепко сбитых крестьянских фигур и хитрых и простодушных голов мелькали лица утонченные, фигуры совершенные. Выражения восторженных глаз, мягкие движения, манера речи, причёски, украшения были представлены на фоне обвешенных мечами и топорами крепких бородатых мужчин, с раскрашенными щитами за спиной и зелёной дубравой на исполинских голубых склонах побережья. Зрелище завораживало.

— Не знаю какое получится кино — сказал Кемаль, осматривая мотор — надеюсь его посмотреть. А нам надо плыть, у моря свои законы и их приходится уважать.

При входе в Босфор на встречу рыбацкой лодке прошли два украшенных разноцветными флагами парусника.

— Это извечные враги, генуэзцы и венецианцы. Видимо, их появление у крепости послужит кульминацией сегодняшней мистерии — предположила Кристина.

Петр, вспоминая пережитое за день, произнес:

— Ничего не жалко завоевателям. И только блеск влажных женских глаз неизменно пленит их.

А Кристина, черпая ладонью морскую воду, с прозрачными медузами, добавила.

— Всё воссоздаётся по собственному подобию из жизни в жизнь, из века в век. Подобное порождает подобное.

глава 8

Жизнеутверждающий, хорошо сложенный, с внешностью героя рыцарского романа, сводящий с ума любую женщину, Андреа был рождён для предпринимательства. Окружающими он воспринимался выскальзывающим из рук круглым влажным камнем. За него невозможно было ухватиться и для него не существовало неразрешимых проблем. Андреа жил и работал в обществе ему подобных и любую комбинацию разыгрывал безупречно, всегда зная к чьей помощи прибегнуть. Андреа продюсировал деятелей искусства. Он устраивал грандиозные концерты с участием звёзд мирового уровня. Торговал картинами. А жил в сердце Тосканы, в старинном фамильном поместье, полном молока, мёда, фруктов, овощей и произведений искусства.

Осознавая свою неформальную власть над женщинами, Андреа через них и работал, и они всюду окружали его шумным гудящим роем.

Сраженный красотой Кристины, Андреа, а он мог оценить её в полной мере, влюбился в художницу с первого взгляда. Понимая происходящее и осознавая, кто перед ней, Кристина, по обыкновенью, движением юной тигрицы на пол корпуса скрылась за рослой фигурой Петра, словно за стволом трёхсотлетнего дуба. Она внимательно смотрела на прекрасного итальянца, слегка склонив вперёд голову, и голубые влажные глаза её смеялись.

Скоро Кристина на вершине Мраморной башни поставила по сторонам от себя Петра и Андреа, ошеломленного происходящим, и предложила медитировать. А на закате солнца она танцевала для них, закрывая собой медленно погружающуюся в Мраморное море согревающую нас ближайшую звезду.

Тем временем холст высох. Андреа, познакомившись с изображением, высказался в том духе, что везти картину через границы небезопасно, так как её обязательно посмотрят турки, а дальнейшее предсказать невозможно. И он просил не спешить с её перевозкой куда бы то ни было, так как ему надо связаться с дипломатами.

Вопрос стоимости картины также был открыт.

— Для меня самый сложный вопрос — объяснила Кристина, выставив вперёд ладонь, словно прося милостыню — сколько стоит ваша работа. Он всегда ставит меня в тупик.

— Прекрасно тебя понимаю — замечал Петр, вздыхая и с досадой сжимая губы — я не лучше. Мне всё кажется, что я беру у человека последнее.

— Вот, у меня такое же чувство — развела в стороны руки Кристина и в её глазах отразилась растерянность.

Речь коснулась менталитета итальянцев.

— Я ощутила, что общаться с итальянцами не просто. Видимо, я чего-то не знаю. В составленных итальянцами бумагах разобраться я не в состоянии. Но и в личном общении, замечаю я, нужен особый подход — Кристина пожала тонкими плечами, подняв глаза на собеседника.

Глубокомысленно улыбаясь, Андреа объяснил.

— Итальянцы горды и для них в отношениях все решает симпатия и антипатия. Конечно, лучше если итальянцу вас представит знакомый ему человек. Вы должны всегда держать слово. И никакого высокомерия. Но, уж если вы понравились итальянцу, он ваш и телом, и душой. В патриархальной Италии, с её семейными предприятиями и непререкаемой властью отца, все построено на связях и дружбе.

— Я начинаю понимать итальянцев — прошептала Кристина — им надо понравится, с ними надо подружиться. Как с детьми.

— Как со взрослыми детьми — возразил Андреа, улыбаясь одними глазами — можно сказать и так.

А тут напомнила о себе Ла Стампа. Её программисты, запуская приложение Петра, попытались его самостоятельно дописывать, но скоро поняли, что это невозможно без автора, так, как только он был в состоянии ориентироваться в созданных им классах, методах и их взаимосвязях.

— Моё детище в чужие руки не идёт — шутил Пётр.

— А что это за таинственные классы? — интересовалась художница, подправляя холст — вот у меня кисть, мастихин, краски, растворитель и холст, понятно и ребенку, правда не все умеют воспользоваться, да и не всем нужно.

— Класс-это программный код, написанный на языке Java. Внутри класса описаны некие объекты и прописаны некие методы, манипулирующие объектами. Есть класс — космос, класс — галактика, класс — звезда. А приложение все классы, а это двоичные коды, объединенные в файлы, собирает во едино, и задавая вопросы программисту, начинает расчёты вероятностей существования планет, в том числе обитаемых, в тех или иных точках пространства.

Скоро в Андах решили, что отладка приложения нуждается в усиленной компьютерной технике. А так как никто кроме Петра отладить приложение не в силах, то автору надлежит поехать в Китай и самому заказать производителю параметры компьютера.

— И они правы. Любое посредничество в этом вопросе чревато неприятностями — объяснил Петр.

— Я тоже хочу именно на юг Китая. Там есть горы необыкновенной красоты — воскликнула Кристина.

— А на юг нам и надо. Там представлены не только горы и рис, там ощущается мистика в происходящем. Сначала обстоятельства нас ведут в Константинополь. Далее мы видим торг на Чёрном море. А теперь нам надлежит проделать путь в Китай, на родину шёлка, который две тысячи лет на верблюдах через Среднюю Азию и Иран везли в черноморские и средиземноморские порты, из которых генуэзцы и венецианцы на парусниках и галерах развозили шелк по всей Европе. И веками формировались капиталы, а они не любят огласки и по сей день исподволь вершат судьбы значительной части населения планеты — Петр был искренен в своём удивлении.

— Обстоятельства нас раскачивают на очень широкий охват натуры. Я о своём, — объяснила Кристина — я же художник.

— Да, это цикл полотен, вбирающий весь континент, нет всю планету. А как с константинопольским холстом?

Скоро появились итальянцы. Была подписана бумага, из которой понять было что-либо сложно. Холст оказался в итальянском консульстве. Оттуда он должен был отправиться в Венецию, где Андрео ожидал Кристину в любое удобное для неё время.

— Говорят, что в Европе полякам и грекам никто не верит. Итальянцы, конечно, другое дело, но холст мне понравился, и я на него еще сама не насмотрелась.

В голубых глазах художницы проступало сомненье.

— Тысячи лет всё движется с востока на запад. Не переживай — Петр загорелой ладонью коснулся вьющихся от солнца и морской соли белокурых локонов Кристины — нас ждёт китайская цивилизация. В конце концов если бы не итальянцы, то не появился бы и холст со взятием Константинополя крестоносцами.

глава 9

Итальянская провинция Тоскана послужила сценой для встречи, не привлекшей досужих взглядов, но имевшей огромное значение для нашей истории.

На свою виллу, расположенную в районе Валь-д'Орча, вблизи Сиены, Андреа пригласил необыкновенного человека, столетнего аскета из Лигурии, Пеллегрини, которого немногие посвященные знали, как целителя и который, на самом деле, являлся таковым, но круг его интересов распространялся на всю планету.

Для всех кто знал Пеллегрини он оставался неразрешимой загадкой и, не смотря на общение, его внутренний мир для любопытствующих был недостижим. Он как зеркало. Всякий видел в нем собственное отражение, получая ответы на все вопросы, но никто не мог проникнуть внутрь. И люди гадали, с какими незримыми сферами связана душа необыкновенно бодрого для своих почтенных лет мудреца.

Для Пеллегрини напротив, любой, кем бы он ни был, являлся простодушным ребенком с отчетливо явленным задним фоном сознания и подсознания.

Последние пять километров до виллы Андреа Пеллегрини шел пешком по сверкавшим на солнце отполированными сандалиями легионеров плитам древнеримской дороги Виа Франчиджена, любуясь расположенными на вершинах конических холмов отстроенными в эпоху возрождения укрепленными селениями, с лаконичными силуэтами церквей, башнями знатных семейств, вилами негоциантов и фермами, похожими на усадьбы феодалов.

Лесистые горы Лигурии, с их дикими крутыми склонами, являют яркий контраст с мирной пасторалью холмистого сельскохозяйственного пейзажа Тосканы и Пеллегрини наслаждался видами Валь-д’Орча.

Встреча представляла краткое сердечное объятие.

— Мне нужны люди непосредственность и гениальность которых способна изменить наш мир — объяснил Пеллегрини и качнув головой проникновенно добавил — и спасти его.

— Ими могут быть только русские — заявил Андреа убеждено — и я их знаю.

— Прекрасно — глаза Пеллегрини на мгновенье блеснули — я ожидаю их в Лигурии. Но всему свое время.

— Безусловно — согласился Андреа.

Гроздь алого винограда легла на большое серебряное блюдо и при взгляде на налитые сладким соком ягоды Андреа, изменив ход беседы, спросил.

— Виноград в христианстве символизирует жизнь?

— Вас, вероятно, интересует аскеза, как средство достижения цели — улыбнулся Пеллегрини — возможно, это средство вы рассматриваете, как собственный инструмент.

— Заранее соглашусь со всем вами сказанным.

На пороге виллы, на фоне зелёных холмов Тосканы, возникла фигура в чёрной широкополой шляпе.

— Дон Аурелио — воскликнул Андреа — как нельзя кстати.

— Священники, как ангелы, являются абсолютно непредсказуемо — заметил Пеллегрини — теперь нам и прочтут импровизированную проповедь об аскезе.

Дон Аурелио, сняв шляпу, стряхнул с неё пыль и, сев в большое старинное деревянное кресло, внимательно осмотрел стены с фамильными портретами. Закрыв глаза, священник прочел краткую молитву и пригубив красное вина и обратив внимательные чуткие, добрые, абсолютно искренние глаза на собеседников, заговорил.

— Это было давно, в VII веке. Папа Григорий ввёл безбрачие священников в ранг закона. А аскеза слово греческое, означает упражнение. По моему мнению аскетизм — это совпадение воли божьей с волей человеческой, а через добродетели подвижнической жизни средство достижения царства небесного.

— Лучше и точнее сказать сложно — качнул головой Андреа.

— Стяжание благодати есть живое богообщение — заметил Пеллегрини.

— А как стяжать благодать? — спросил Андреа.

Наступила тишина. Ответом было птичье пенье, мычание коров на пастбище и шум ветра, тревожащего листья обширного плодового сада.

Полуденный зной миновал. Оконные рамы отворили, и вилла наполнилась солнечным светом и запахом спелого подсолнечника, и он буквально кружил головы.

— В чем суть средневекового католического мистицизма — спросил Андреа, и дон Аурелио ответил.

— Чувства должны возобладать над разумом.

— Это глубокое религиозное восприятие окружающего мира — обобщил Андреа.

Священник поднял глаза на громадный потемневший от времени книжный шкаф. Андреа открыл его створки и взорам предстали старинные тома в переплётах из обтянутых воловьей кожей досок.

— Тут есть труды арабов, тексты Аристотеля, рукописи из собрания Толедского епископства. Это в его стенах, в раннем средневековье, существовала школа переводчиков и её усилиями мудрость античного мира и знания востока становились достоянием католической Европы — рассказывал Андреа, посматривая на гостей.

Дон Аурелео прочел на корешке:

— “О подражании Христу” Фома Кемпинский XV век, как раз к месту — священник сложил на груди руки — цитирую: “Блаженны те, кто живут внутренней жизнью и стремятся ежедневно постичь тайны небесные. Да будут святы те люди, которые отдадут себя лишь Господу и не смотрят на мирские трудности. Прими это к сердцу, душа моя, и закрой врата чувств своих, чтобы слышать только Бога. Он сказал — во Мне твоё спасение, твой покой, твоя жизнь.”

Надолго воцарилось молчание.

— Я знаю о вашем даре провидца — дон Аурелио, склонив голову набок, проникновенно смотрел на лигурийского целителя — поведайте нам о грядущем.

— Вести войны между государствами в третьем тысячелетии слишком рискованно, даже для тех, кто войны развязывает — Пеллегрини говорил не спешно и не охотно.

— Но войны продолжатся? — дон Аурелио взглянул на деревянное распятие тончайшей работы в углу залы.

— Да. Начинать их будут уже не государства, а отдельные группы, в которых увязаны финансы, промышленность, наука и политика.

— Цели — спросил Андреа.

— Уменьшение народонаселения.

— Какая страшная дилемма — вздохнул Андреа — люди в самом деле губят планету с маниакальным упорством. Но и истребление народа тоже… Как это ужасно.

— Дилемма неразрешимая — согласился Пеллегрини, проведя ладонью по мраморной плите стола — и люди будут не понимать, то ли им мстит природа, то ли чей-то злой умысел стоит за бедствиями и эпидемиями. И потом, жива старая традиция управленцев: никогда не говорить всей правды. Считается, так спокойнее.

— И что же — дон Аурелио взглянул на Пеллегрини с надеждой — будущность не радужная.

— Людьми овладеет чудовищное уныние, и они погрузятся в тяжелейшую депрессию.

— Это похоже на застоявшуюся воду в колодце — сказал Андреа.

— Скорее полярная ночь — заметил дон Аурелио.

— У многих пропадет желание жить — Пеллегрини подошел к распахнутому в сад окну — и даже весеннее цветение не будет радовать людей. Впрочем, природа и осознание бога внутри себя, это единственное, что нас способно исцелять.

— А тут мы должны выйти из тени — предположил Андреа.

Каменный пол залы был выстлан большим алым ковром. Дубовые панели стен скрывали гобелены. Резные столы были уставлены мраморными бюстами героев минувших эпох. В большую отворенную дверь и высокие окна врывалось птичье пенье.

— То есть затянутую на шее петлю мы чувствуем, а палача не видим — обобщил Андреа.

— Вот именно — Пеллегрини любовался дроздами и сойками, устроившими концерт в кустах цветущих роз под окнами — мы должны вооружить тех, кто способен выжить. Уже болеет не только человечество. Больна планета. Температура её повышается, и теми или иными средствами она постарается избавится от значительной части человечества.

— Вооружится — брови Андреа дрогнули — чем?

— Знаниями — ответил Пеллегрини — наш разум и сознание мы должны превратить в крепость.

Вновь все на долго замолчали.

— Кто построил виллу? — наконец спросил дон Аурелио.

— Фамильное предание утверждает, что проект начертил Андрео Палладио. Но, как известно, он строил вокруг Венеции, и я полагаю, что виллу выстроил кто-то из его учеников.

— Выходит, этому зданию пять веков — глаза священника источали свет.

— Да и с XVI века на вилле нечего не меняли. Сохранили оружейную комнату, со старинной мортирой и обширной коллекцией мечей и доспехов.

— Интересно было бы взглянуть — сказал Пеллегрини вставая — старинное оружие безумно красиво. Как ни странно, по сути, это произведения искусства.

Андреа распахнул двери и в обширном коридоре в стеклянных шкафах предстала вся эволюция мирового оружия с палеолита до эпохи просвещенного гуманизма. Шкафы отворили и, беря мечи за рукоять, Андреа, поднимая глаза на гостей, объяснял.

— Это прямой, обоюдоострый меч каролингов. Им сражались французы. Это итальянская скьявонна с корзинчатым эфесом. Тяжёлый рыцарский риттершверт.

Внимание Пеллегрини привлёк шкаф с луками. Он взял в руки двухметровый английский лук со словами.

— Неужели это артефакт столетней войны Англии и Франции.

— Вне всякого сомнения — невозмутимо заверил Андреа.

Остановились у шкафа с огнестрельным оружием.

— Длинноствольный мушкет с колесцовым фитильным замком. Фитильная аркебуза. Пищаль и длинноствольная пушка кулеврина.

Дон Аурелео поднял руки, восклицая.

— Довольно. Тут нам божьей благодати не стяжать. Хотя, да, очень красиво. Однако, мы вторглись в чужое жизненное пространство.

— Ожидание вас мне показалось вечностью. Так что это не тот случай — ответил Андреа, разливая в бокалы вино.

Вернулись к громадному книжному шкафу. Раскрывая его створки, Андреа произнес.

— Жемчужиной коллекции являются карты звездного неба, старшая из которых восходит к тринадцатому столетию.

— На сколько я помню, древнейший из известных каталогов, описывающий восемьсот звезд, был составлен в Китае, около 335 года до нашей эры — сказал Пеллегрини, осматривая надписи на корешках.

— Да, его копии в моем собрании нет. Есть копии каталога Гиппарха, описывающая восемьсот пятьдесят звезд и каталога Клавдия Птолемея, описывающая положение тысячи двадцати пяти звезд. А вот и “Уранометрия” Байера 1603 года, ставящая в соответствие звездам буквы греческого алфавита по мере уменьшения их яркости, и звездный каталог Брадлея 1756 года, с точным положением 3 268 звезд. Эти труды ознаменовали начало бурного развития данной отрасли знаний.

На вилле оказался телескоп рефлектор, с диаметром зеркала около полуметра. Наступившей ночью небеса были ясными и собравшиеся разместились на широкой веранде, вокруг телескопа, беседуя о галактиках, гравитационно связанных совокупностях звезд, и об их содержимом.

Андреа навел телескоп на созвездие Гончих Псов и пригласил гостей насладится видом спиральной галактики “Водоворот”.

— До неё — спросил дон Аурелео.

— Тридцать восемь миллионов световых лет — ответил Андреа.

— Я вижу две галактики. Большая поглощает меньшую — Пеллегрини внимательно рассматривал объект необыкновенной красоты — божественно.

— Ось мира, в настоящее время, нацелена на Полярную звезду, расположенную в созвездии Малая Медведица, а какое до Полярной звезды расстояние — спросил священник.

— Четыреста тридцать световых лет.

Послушные руке шестерни пришли в движение и телескоп медленно развернулся на созвездие Ориона. Стали видны красный сверхгигант Бетельгейзе и яркая звезда Ригель.

Наконец телескоп повернулся к созвездию Стрельца, к сердцу Млечного Пути, к таинственному объекту Стрелец А, скрывающему чёрную дыру.

— Каков размер Стрельца А — спросил Пеллегрини и добавил с загадочной улыбкой — физики начали говорить, что всё устремляеться туда, где время течет медленее и это формирует гравитацию.

— Диаметр Стрельца А около сорока световых лет. Но тут всё тайна — Андреа пожал плечами — во всяком случае, без этого загадочного чудовища не было бы и Млечного Пути.

Утром, расставаясь под сенью парка, дон Аурелео заметил.

— В индуизме брахманы аскезой, стремясь обрести сверхъестественную силу, желают стать вровень с богами.

— Многие полагают, что подобное возможно и без аскезы — улыбнулся Пеллегрини — человек забавен.

А обращаясь к Андреа, Пеллегрини добавил.

— Я свяжусь с вами, когда придет время.

— А я буду молиться за вас — произнес дон Аурелео.

Андреа склонил голову. Ещё долго с широкой веранды он наблюдал, как два аскета неспешно шли римской дорогой среди зеленых холмов благословенной Тосканы к морю, на встречу свежему порывистому несущему прохладу атлантическому мистралю.

глава 10

Люди и артефакты неразлучны, а прошлое, рано или поздно, вновь становится реальностью, обретая собственных исследователей и поклонников. А с некоторых пор сообщником людей выступает процессор и пытливые натуры начинают цифровое и лазерное сканирование древних городов и отдельных памятников и из небытия выступают культурные слои с чередованием подземных галерей, фундаментов, контуров кварталов и укреплений.

Китай из иллюминатора самолёта настолько впечатлил наших героев, что Петр озаботился созданием компьютерной модели, воспроизводящий шелковый путь, с городами, караван-сараями и портами. А начиналось всё по прибытию в отель с диалога, ибо он активизирует мыслительную активность.

— Физики утверждают, что материя, в виде звезд и планет, отягощает ткань пространства и времени и эта ткань, как батут под телами, провисая, образует воронки. Планеты, двигаясь вокруг звёзд, как раз вращаются по стенам этих воронок. Эту теорию назвали супергравитацией. Впрочем, теперь она считается устаревшей — при этом Петр раздумывал, какими инструментами отяготить процессор, при создании модели.

Кристина, подражая китайской живописи, стоя на веранде, свитой из бамбука и соломы хижины, любуясь видами Китая, едва уловимыми движеньями кисти отображала на холсте завораживающую реальность, с озёрами, джонками, бакланами, обезьянами и иероглифическим письмом.

Воображение невидимым крылом уже взмахнуло в сознании художницы и минувшие семь тысячелетний китайской цивилизации ожили в её душе сверхъестественной сущностью, а это источник энергии для творчества.

В эти мгновенья стая журавлей, перекликаясь курлыканьем, напрягая все силы, длинными пластичными крыльями улавливая потоки разреженного ледяного воздуха, поднялась над заснеженной грядой Гималаев, с их отрешенными бесстрастными восьми тысячниками. А в горных долинах, за хребтом, уже кружили ястребы, поджидая добычу.

Кристина, увлеченная до самозабвения очаровавшей её культурой, иногда, отложив кисть, обессиленная, с едва слышным стоном, опускалась в плетёное кресло, поставленное под сенью цветущей магнолии, закрывала прекрасные голубые глаза и глубоко дышала в полном забытьи. Тут роль играло вдохновенье.

— Это как поймать парусом ветер, как опереться крылом на восходящий поток, как плениться красотой, как влюбиться. На этом эмоциональном и энергетическом подъёме можно своротить горы.

Кристина говорила тихо, экономя энергию, и восполняла речь движеньем руки, не выпускавшей измазанный краской мастихин. Петр, наблюдая за происходящим, качал головой, словно по-прежнему не верил своим глазам. Петр вообще не редко, при виде Кристины, не верил в реальность происходящего. Он не мог понять, за что ему даровано такое счастье.

— Также, как планеты воздействуют на пространство-время, — объяснял он — интеллект человека влияет на информационное поле земной сферы. Великий шелковый путь — это плод усилий множества людей и информационная сфера планеты хранит об этом воспоминания.

— Когда началась эта история, — спросила Кристина, беря в руки кисть и напряженно смешивая краски, добиваясь нужного оттенка.

— Говорят всё началось во II веке до нашей эры.

На экране компьютера отобразилась фреска из храма тысячи Буд, изображающая посольства Чжан Цяня. Скоро экран отобразил текст «Ши цзи», иначе «Исторических записок» авторства Сыма Цяня, и главу «Повествование о Давань».

Тем временем картина наполнилась формой и красками. Полотно украсила каллиграфия иероглифов.

— В какой технике ты пишешь? — спросил Петр, внимательно изучая процесс рождения картины.

— Это живопись У-син. В ней отображение предмета более касается постижения его внутренней природы, чем внешней формы.

— Это видно. Но какая глубокая мысль. Китай чем дальше, тем больше меня завораживает.

Кристина достала лист бумаги с изображением рыбы и иероглифов на белом фоне.

— А это техника гохуа, в ней пишут на бумаге и шелке минеральными и растительными водяными красками, и тушью. Живопись тушью в Китае противопоставляется западной масляной живописи.

Кристина показала кисть.

— Она из бамбука, а волоски из шерсти белки, козы, кролика или оленя. Ею китайцы отображают предметы, используя линии и пятна на нейтральном фоне, порождающем ощущение неограниченного пространства.

— Техника живописи созвучна китайской философии — предположил Петр.

— У китайцев есть древнее представление о циклическом развёртывании вселенского бытия, — Кристина стала отображать на холсте мировоззрение китайцев — сначала возник пустой круг, это изначальное единство, без разделения. Далее круг рассекла волнистая линия и мир разделился на пространство и время, на прошлое и будущее. Потом два сектора круга по-разному окрасились и возникли Инь и Янь. Круг с ними окружили четыре символа и это четыре варианта взаимодействия Инь и Янь. Вокруг них возникли восемь триграмм, воплощающих основы миропорядка и шесть гектарам, символизирующих все виды действительности. Наконец родились пять стихий, определяющих основные параметры мироздания.

— Это перекликается с западным представлением о мире с пятью элементами: воздух, огонь, вода, земля и эфир, — заметил Петр.

— Да. И согласно Аристотелю, воздух и огонь движутся вверх, земля и вода вниз, а эфир по кругу — отозвалась Кристина — а не кажется ли тебе, мой любезный друг, что нам следует подружится с мудрым ученым китайцем и в его изложении, и наблюдая за ним самим, мы больше поймём об этой великой древней цивилизации.

— Вне всякого сомнения. Да где его найти — Кристина обвела рукой заросли тростника и магнолии.

На следующий день провиденье представило владеющую языками китайскую пару. Общенье с ними с первых мгновений знакомства оказалось простым и, что не мало важно, весьма полезным. Вэньмин, а его имя означает культурный, был представителем компании производителя вычислительной технике, необходимой Петру. Сопровождала его очаровательная Яньлинь, чье имя означает ласточкин лес.

Яньлинь и Веньмин были похожи, как синички на ветке. Ростом они едва доставали Кристине до плеча. Черноволосые, смуглые китайцы активно двигались, постоянно разговаривая, синхронно используя мимику и жесты. Пара была столь гармонична, что Кристина глазами художника, а они иначе устроены физически, наблюдала за парой, как за добычей, повторяя их имена.

— В Китае имя ребёнка обусловлено фантазией родителей — объяснила Яньлинь, вращая головой, как обезьянка — и подбирается по значению. Ребенка могут назвать неблагозвучным именем, обманывая злых духов.

Китайцы, впечатлившись живописью Кристины, захотели показать новым друзьям свою страну.

— Нам в любом случае надо добраться до острова Хайнань, это в Южнокитайском море. Там нас ожидает техника — объяснил Вэньмин — а по пути туда вы увидите разнообразие Китая: Манчужурию с суровой зимой и засушливом летом и большой промышленностью, пустыню Такла-Макан, с рекой Тарим, блуждающей в песках и питающей то озеро Лобнор, то озеро Карабуранкель. Там и сегодня кочуют скотоводы с табунами лошадей и верблюдов и отарами овец. Именно севернее Тарима пролегал шелковый путь. Мы пересечем долины рек Янцзы и Хуанхэ с рисовыми полями и дамбами. А дамбы растут вверх, так как русло Хуанхэ заполняется илом, и река постоянно поднимается выше своей долины на несколько метров. Вы увидите южно китайские горы, склоны которых скрыты террасами, с плантациями китайской камелии, чая, покорившего планету. Наконец мы окажемся на острове Хайнань, в краю апельсинов, рыбы и жемчуга, с песчаными пляжами, укрытыми от солнца кокосовыми пальмами.

— Фантастическое путешествие — Кристина мимикой и пластикой движений неосознанно стала подражать миниатюрным вежливым китайцам в их трудноуловимой сути с образом мыслей и действиями — с чего же мы начнём?

— С храма древних императоров, в Пекине. Он построен во времена династии Мин. Это четырнадцатый и семнадцатый века. В нем императоры поклонялись своим предкам.

— В нём мы узнаем о трёх властителях и пяти императорах Китая? — предположил Петр.

— Да. Пекин в поэзии называют Яньцзин, это означает «Столица Янь». Город существует две с половиной тысячи лет. В 1215 году город сожгли монголы по приказу Чингисхана. Запретный город и храм Неба в Пекине построили в 1406-1420 годах.

Тем временем Вэнминь привёл наших героев в старые кварталы Пекина. Тут на квадратных участках одноэтажные дома стоят вплотную к границе, буквой П, с внутренним двором, уставленным аквариумами с рыбками, с растущим в центре двора гранатовым деревом и множеством цветов в горшках.

— Эти постройки называют сыхэюань. Они формируют переулки хутуны, обычно идущие с востока на запад, что бы ворота были обращены на север и юг, согласно фэншую — объяснила Яньлинь, указывая руками стороны света — а фэншуй подразумевает существование потоков энергии ци, которая как ветер пронизывает дома, комнаты, участки и людей. Эту энергию называют небесной судьбой или небесным счастьем. И люди стремятся уловить благоприятную энергию Шень-Ци, ее называют «дыхание довольного дракона». Китайцы движенье энергии отмеряют, используя календарь, а в пространстве ориентируются с помощью компаса.

— И феншуй соотносится с даосской философией? — предположил Петр, рассматривая гранатовые деревья, и заметил — потоки энергии ци, идущие по линии север-юг, похожи на линии магнитного поля земли.

— Да. Небесное счастье — это то, что человек, или место, обретает при рождении. Человеческое счастье — это осознанные действия человека. А земное счастье — это энергетические потоки земли, влияющие на события, отношения, здоровье — отвечала Яньлинь и её речь звучала отрывистыми восклицаниями, похожими на крики птиц, в полете ориентирующихся по линиям магнитного поля земли.

Кристина обратила вниманье на украшенье на груди китаянки.

— Это лазурный дракон — объяснила улыбающаяся Яньлинь и бусинки её глаз на мгновенье растворились в сомкнувшихся веках — его дух охраняет меня. А символом счастья в древнем Китае считали летучую мышь. Её называют Фу. Пять летучих мышей означают долголетие, богатство, здоровье, благонравие и естественною кончину.

Углубляясь в старые кварталы, Петр и Кристина всё более ощущали таинственную странность непонятной европейцам цивилизации. Они видели смиренье и послушание мужу китаянок. Обратили внимание на стремленье китайца в любой ситуации не потерять лицо. Бросалась в глаза фантастическая трудоспособность китайцев, удивительным образом сочетающаяся с небрежным выполнением работы и с необязательностью.

Вокруг из распахнутых окон неслась громкая речь

— Жизнь китайцев с древности строго регламентировалась. — рассказывала Яньлинь, склоняя голову в лево и в право, как метроном — богатым торговцам и ростовщикам запрещалось одевать шелк и парчу, носить оружие и ездить по городским улицам верхом и на колесницах. Это позволяли земельной аристократии. Но и их император мог перемещать из именья в именье, лишать имущества и жизни. И если судьба была скупа к человеку, он умел насладиться и малым, а жизнь проходила без честолюбивой суеты.

Переулки хутуны расступились, и открылся храм древних императоров, с табличками, хранящими имена всех императоров Китая, начиная с трёх августейших властителей.

Яньлинь рассказала о них:

— Это Тайхао, по прозвищу Фэн, с титулом Фуси. Он учил людей ловить рыбу, охотиться и разводить скот. Он создал восемь триграмм, послужившие основой Книги Перемен. За ним последовал Ян Ди, по прозвищу Цзян, с титулом Шэньнун, «божественный земледелец». Он изобрел классический плуг и обладал силой солнца. Третьим был Хуан Ди по прозвищу Цзи, с титулом Сюаньюань. Он явился верхом на огненном драконе. Его считают изобретателем письменности, музыки, арифметики. При нём стали использовать колесо, и получила развитие медицина. Его почитают, как отца человеческой культуры. Он жил на горе Куньлунь, правил около трехсот лет и на небеса его унёс огнедышащий дракон, чему было множество свидетелей. А далее правили пять древних императоров. Это Шао-Хао, сын Хуан Ди. Чжуан-Сюй, внук Хуан Ди, он изобрёл календарь, основанный на движении небесных тел. Ди-ку, правнук Хуан Ди, изобретатель множества музыкальных инструментов. Яо, в 2356-2255 годах до н.э. правил, живя в большой хижине, за что народ его любил. Он передал трон доброму и умному простолюдину Шуню, выдав за него двух своих дочерей. Шуня строил каналы. Он назначил приемником Юя Великого, основателя династии Ся. Время правления трех властителей и пяти императоров это 2852-2070 годы до нашей эры.

Тут Кристина, поняв, что это та эпоха, когда в Египте возводили великие пирамиды, вскинула вверх руки, давая понять, что для одного дня истории достаточно.

Петр и Вэнминь погрузились в обсуждение технических деталей компоновки суперкомпьютера. С одной стороны, он должен быть транспортабелен, с другой стороны обладать большим числом одновременно работающих процессоров, и большой памятью, объяснял Петр. Вэнминь, с вежливой улыбкой качая головой вперед и назад, заранее придуманное решение представлял, как оптимальное. Беседа проходила в ресторане традиционной китайской кухни. Стол был уставлен блюдами с уткой по-пекински, жареным рисом и черепаховым супом. Стены ресторана украшала китайская живопись. Яньлинь, указав на неё глазами, произнесла:

— Поэзия это лишенная формы живопись; живопись это обретшая форму поэзия. Так написал художник Го Си в книге «О живописи». А мы хотим тебе Кристина преподнести подарок. Это четыре сокровища художника.

В ресторан вошёл курьер.

— Вот как — Кристина осветила ресторан лучезарной улыбкой абсолютно счастливого ребёнка.

Сумка раскрылась.

— Эта китайская кисть, краска, тушечница для растирания туши и минеральных красок и бумага.

Женщины, обнявшись, поцеловались. На этой позитивной эмоциональной волне Петр и Вэнминь сошлись на решении по комплектации компьютера. А беседа продолжалась.

— Орхидея — объясняла Яньлинь, маленькой рукой указывая на окружающие полотна — олицетворяет нежность ранней весны, она утончена. Хризантема скромна и целомудренна и воплощает торжество осени. Бамбук символизирует твёрдый характер. Дикая цветущая слива олицетворяет чистоту помыслов и стойкость к невзгодам судьбы. Цветок лотоса повествует о человеке, сохраняющем чистоту помыслов и мудрость в потоке житейских проблем.

— Я потрясена китайской живописью. Для европейца это как увидеть оборотную сторону луны или оказаться на незнакомой планете, у звезды в соседнем рукаве нашей галактики. А что известно о жанрах — спросила Кристина, рассматривая подарок, как величайшую драгоценность.

— Со времен художника Ван Вэя, это VIII век, художники стали склоняться в сторону монохромной живописи тушью, полагая, что тушь, раскрывая суть природы, довершает деяние творца. Тогда и зародились основные жанры китайской живописи: горные пейзажи, жанр портрета, анималистика, живопись цветов и птиц, жанр живописи растений, не в последнюю очередь живопись бамбука.

— Китайская живопись порождение китайской природы. Как же она прекрасна — Кристина обвела себя подаренной кистью, указывая на полотна, с горами утопающими в тумане, тиграми, крадущимися среди стеблей бамбука и пандами, отрешенно созерцающими цветущие стебли.

— Скоро мы всё увидим — сказал Вэнминь.

А в дверях ресторана уже стоял ещё один курьер с коробкой, скрывающей суперкомпьютер.

Утром следующего дня самолёт поднял всех четверых над укрытым облаком смога Пекином, взяв курс на юг, на остров Хайнань. Внизу раскинулись рисовые поля долин Янцзы и Хуанхэ. Далее стали видны гранитные и известняковые хребты Южного Китая, с вершинами Наньлин и Уишань.

— Вот источник вдохновенья китайских художников — произнесла Кристина — виды эти завораживают.

Веньминь, указывая вниз, рассказывал:

— Эти горы служат водоразделом субтропиков и тропиков. На северных склонах растут дубы, вязы, граб и бук. Южные склоны скрывают вечнозеленые лавр, магнолия и камелии.

Над подёрнутыми белой дымкой голубыми водами Южно Китайского моря поднялся зелёный остров Хайнань.

— Тропический Хайнань расположен на одной широте с Гаваями. Он отделился от материка в плейстоцене и его медленно сносит на юго-восток. На Хайнане круглый год лето.

— Это китайский рай — заметил Пётр.

— А севернее острова, на континенте, находится портовый город Макао. С 1536 года Макао принадлежал португальцам и процветал до той поры пока Британия не захватила Гонконг. А в 1824 году китайские порты открыли для мировой торговли. Макао — это китайские морские ворота во внешний мир — объяснял китаец.

Сверху было видно множество уставленных контейнерами громадных судов. Они мешались с исполинскими танкерами. Казалось весь мировой флот неспешно подходил и выходил из Макао.

— Такие сухогрузы, с контейнерами в пять этажей, я видел в Гамбурге, на Эльбе — сказал Пётр — там как нигде ощущается дух мировой морской торговле и это очень романтично.

На острове Хайнань Кристина и Петр оказались во власти тропического рая. Они поселились на берегу моря, в отеле, представляющем собой китайскую деревню. Минули сутки безмятежного покоя и созерцания окружающего, казавшегося идеалом и произошло то к чему наши герои безотчётно стремились. Пространство и время буквально развернулось вспять на два с лишнем тысячелетия и прошлое стало реальностью.

Осознанное погружение в минувшее, используя информацию и артефакты, и мощь параллельно работающих процессоров способны творить невероятное. В сознанье человека вселяется ощущение прошлого, или возникает внутреннее созерцание минувшего, как абсолютной реальности. Пространство и время, под тяжестью человеческого интеллекта, разворачивается на сто восемьдесят градусов и человек не то что бы видит прошедшее, он с упоением его переживает, до изнеможения, потрясённый.

Любовь рождает потомство. Информация и искусство меняют сознание человека, и он путешествует во времени, сопереживая минувшему.

Кристина заметила:

— Я пьяна без вина. Современность безумного электрического мира растворилась в тропическом мареве морского горизонта. Эта реальность, со скалами, пагодами, бамбуковыми хижинами и океаном, сводит меня с ума.

— Я, признаться, тоже беспокоюсь за свой рассудок — растягивая сформированные академической греблей мышцы на солнце, ответил Петр — артефакты, а мы в них тонем, обладают магнетизмом, они накапливают информацию. Когда окружаешь себя ими сознание уносит тебя в эпоху их рождения и активной жизни. Добавляется информация и прошлое становиться реальностью.

— Отсюда вывод — отозвалась Кристина, поглаживая ласковую панду, поедающую стебель бамбука на широкой веранде, с видом на океан — чем плотнее поле информации, тем теснее взаимодействие настоящего и в большей степени будущего с прошлым.

— Назовём это законом Кристины — подытожил Пётр и принялся грызть стебель бамбука, восклицая — какой он вкусный.

Всё началось с рождения китайского императора У-Ди. Он появился на свет в 156 году до н.э., а правил с 141 по 27 год до н.э. и мечтал быть бессмертным, но не понимал, как этого достичь. В империи давно реальность смешалась с мистикой. В дыму курящихся трав и смол под сводами храмов шаманы из царства Юэ беседовали с духами. Мудрецы толковали знаменья, определяя благоприятные моменты и подумывали о реформировании календаря.

У-Ди любил, с немногими спутниками неспешно поднявшись на священную гору Тайшань, с её вершины созерцать свою империю, пытаясь постичь и почувствовать присутствие сверхъестественного. И императору казалось, а его уверяли в этом, что невидимый мир благоволит ему. И У-Ди, воодушевившись, на горе Тайшань принялся строить башни для духов, добиваясь их расположения.

В 113 году до н.э., на расцвете, склоны Тайшань освятили огни. Ударил метал о метал. Полились звуки бамбуковых флейт. У-Ди на вершине горы склонил непреклонную голову восточного деспота в жертвенной церемонии фэншань, обращаясь к духам земли и неба с мольбой о бессмертии. При этом император У-Ди последовательно лишал жизни всех своих премьер министров, не редко со всем их родом, и империя благоденствовала.

О существовании эллинов и римлян в Китае были наслышаны, но имели о европейцах весьма туманное представление. Поднебесная неуклонно расширяла границы на запад, борясь с кочевниками и обитателями джунглей, при всякой возможности убивавшими китайских послов и торговцев.

В 133 году до н.э. У-Ди оказался на морском берегу, на вершине горы, в провинции Шанъдун. Он долго всматривался в морскую гладь. Никто не смел подойти к императору. У-Ди шел двадцать четвертый год, и он входил в пору зрелости. Казалось ему, что он вот — вот увидит мир нетленных духов. Императору грезилась плавающая гора Пэнлай, обитель бессмертных.

У-Ди был мастером медитации. Придворные издалека украдкой наблюдая за сидящим на склоне горы с закрытыми глазами императором, гадали: «а удается ли ему погрузиться в нирвану, ощутить себя летящим над миром». Буддийские монахи, великие аскеты и путешественники, посвящали У-Ди в сокровенные глубины общения с абсолютом.

В это время на вершинах гор, по всей империи, маги из царства Цы совершали жертвоприношения и плавали водами Китайского моря, в поисках легендарного острова Пэнлай, обители бессмертных небожителей.

Наконец У-Ди утомился. Спускаясь склоном горы, он всё смотрел в море, на восток, на восход солнца, надеясь увидеть Пэнлай, но глазам его открывался всё тот же хорошо знакомый голубой горизонт, за край которого залетали только птицы, указывающие мореплавателям кратчайший путь к ближайшей суше.

Вдруг император, обратив взор на запад, хорошенько задумался о том, что скрывается там куда садится солнце, за знойными пустынями, ледяными горами и непроходимыми джунглями, весьма недружелюбными к китайцам.

Годами в меняющемся под воздействием медитаций сознании императора вызревал замысел, в последствии воплощенный в рождении великого шелкового пути.

На империю из северных степей постоянно совершали набеги кочевники хунны.

— Враг моих врагов может быть моим другом, — рассудил У-Ди и из сонма чиновников приблизил Чжан Цяня.

— Никто лучше тебя не объяснит мне, кто враг хунну — спросил император сановника.

— Это народ юэчжей, он отогнал свои стада на запад — ответил немногословный Чжан Цян, склоняя голову.

— Так бери всё что нужно и найди юэчжей. И хорошенько посмотри, что происходит вокруг. Я жду твоего возвращения с нетерпением.

С расцветом караван миссии Чжан Цяня выступил на запад, на заход солнца, стремясь дойти до Средней Азии. Это путешествие было предпринято в 138 — 126 годах до н.э.

У-Ди эти годы по-прежнему искал бессмертия и неизменно казнил не только премьер министров, но и мудрецов, уличая их в шарлатанстве.

Император почти забыл и воспоминать о своём посланце, но однажды двери дворца отворились и на пороге предстал Чжан Цян. Обветренный, закутанный в меха посланник словно вернулся с плавающей горы Пэнлай. Подали чай и император и его верный сановник остались наедине.

У-Ди произнес:

— Говори.

Император обратился в слух.

— Мы дошли до Бактрии и в Ферганской долине увидели коней, которых никогда не было в Китае. Они на столько хороши, что отвести глаз невозможно. У них удивительная стать. Они совершенны.

У-Ди коснулся писалом шелка и иероглифы отобразили услышанное.

— Я хочу получить этих коней. А что мы можем предложить в обмен.

Чжан Цян посмотрел на шелк и У-Ди качнул головой.

— Я догадывался об этом.

— На западе нет производства шелка. Коней обменяют на шелк. Он сохраняет тела от паразитов. К шелку можно добавить вино, люцерну, фрукты и многое иное. В Парфии и Индии начинается мир эллинов, живущих далеко на западе, за морями. Эллины безобразны. У них белая кожа и большие глаза. Их мир наша прямая противоположность.

С той встречи минуло пять лет и в 121 году до н.э. большой караван из верблюдов, груженых шёлком и бронзовыми зеркалами медленно двинулся на запад, через Турфанскую впадину, вдоль Огненных гор и вершин Тянь-Шаня, в Ферганскую долину. Так великий шёлковый путь начал свою удивительную историю.

Скоро караваны от трех до трёхсот верблюдов и ишаков протоптали по раскалённым пескам пустынь, горным долинам и скрытыми снегами ледяным перевалам ставший хорошо известным купцам путь. Он шел из Сианя через Ланьчжоу в Дуньхуан, где разделялся на северную дорогу, следовавшую через Турфан и долины Памира в Ферганский оазис и казахские степи, а далее к Чёрному морю, и на южную дорогу, шедшую вдоль берега озера Лоб-Нор, южной окраиной пустыни Такла-Макан, через Яркенд и перевалы Памира и далее в Бактрию, Парфию, в Индию и на Ближний Восток, в портовые города Средиземного моря, в мир эллинов и римлян.

На берегах Желтого моря, среди низкорослых китайских лошадей, замелькали тонконогие арабские скакуны. На противоположной, западной стороне Евразии, стали появляться люди, облаченные в шёлковые ткани. И мир на глазах одного поколения стал меняться.

Минуло столетие, Император У-Ди добился бессмертия, но не с помощью жрецов, а опираясь на верного Чжан Цяня. И в I веке н.э. паруса груженных шелком китайских судов, появились в портах Индийского океана, а римские монеты зазвенели в дельте Меконга, в стране кхмеров Фунань, названной Птолемеем Каттигара.

Тем временем информационное поле земли пополнилось весьма любопытной новостью. В созвездии Центавра астрономы рассмотрели планету, названную Proxima. Она в 1,3 раза больше Земли, со скалами и океанами и с температурой от — 90 до 30 градусов Цельсия.

— А далеко ли она от нас? — спросила Кристина.

— В четырех световых годах. В масштабах галактики рядом — Пётр был заинтригован новостью — большие надежды возлагают на строящийся в Чили 39-метровый телескоп ESO E-ELT.

— А каков радиус видимой астрономами вселенной?

— Около 46-47 миллиардов световых лет. Соответственно диаметр доступной нашему восприятию вселенной 92 миллиарда световых лет. Это не мало. Но для бесконечного пространства, если оно существует, это может быть исчезающе малой величиной.

— Или крошечной искрой. — Кристине понравился этот образ — А сколько в нашей галактике Млечный Путь может быть обитаемых планет?

— Считается, что обитаемые планеты, главным образом, вращаются вокруг оранжевых карликов, это звёзды подобные нашему солнцу. Тогда обитаемых планет в нашей галактике может быть около 10 миллиардов.

Океан ласкал песчаный пляж изумрудными волнами. Кокосовые пальмы плавно раскачивались на ветру. Далеко на горизонте, в подвижном мареве субтропиков, бесконечной чередой двигался в порты Китая и Японии торговый флот доброй половины мира.

— Если допустить то, что наша вселенная существует и имеет временные и пространственные границы, — рассуждала Кристина, через матовые стёкла очков созерцая солнце — то можно допустить и то, что наша вселенная это бесконечно малая величина по сравнению с тем, что существует вне её границ. Можно допустить и то, что пространство, вмещающее множество вселенных, однородно хотя бы по тому, что обратное надо доказать.

Тут Пётр догадался.

— Ты объясняешь себе композицию задумываемой картины?

— И это тоже. Вне всякого сомнения.

Кристина встала, взяла Петра за руку, осмотрелась и произнесла.

— Великое искусство наслаждаться тем, что тебе дано, постигаешь тогда, когда начинаешь что-то терять. Давай насладимся этим волшебным океаном и этим солнечным днём. А компьютер пусть сам строит модель Proxima Центавра b и 10 миллиардов потенциально обитаемых скальных планет нашей галактики. Энергии аккумулятора ему хватит.

— Это восточная мудрость и с ней трудно не согласиться — Петр покорно склонил голову.

— И всё-таки, мы еще не всё поняли о Китае — произнесла Кристина, и в тоже мгновенье лицо её отобразило изумление — смотри, это он нам откроет глаза на империю дракона.

По берегу океана брёл отшельник. Он был не молод и не стар, не мал и не высок, но что-то во внешности отшельника обращало на него внимание.

— Я даос — произнёс незнакомец — и я тот, кто вам нужен. Я расскажу вам о том, что вас интересует. Мы встретились не случайно.

Отшельник сел у линии прибоя и на песке смуглой крепкой рукой начертил иероглиф Дао.

— Похоже на лыжника, врезающегося в книжный шкаф — заметила Кристина.

— В сосредоточии знаний Дао Цзин, как я слышал, 1488 сочинений — произнес Пётр, завязывая разговор

— Да — качнул головой отшельник, поняв, что его готовы внимательно слушать — основателем мы считаем Лао-Цзы, автора основополагающей книги даосизма «Дао Дэ Цзин». Он жил во II веке н.э. А на самом деле всё восходит к мистическим и шаманским культам царств юга Китая и уходит в глубокую древность.

— Там щедрее природа — заметил Петр — и думаю, что по началу дело касалось изгнания злых духов и гаданий.

— Да — качнул абсолютно голой головой отшельник — пантеон Дао возглавил бог неба и отец императоров Шан-Ди, Яшмовый владыка. За ним последовал обожествленный Лао-Цзы и творец мира Пань-Гу.

— Чему же учит Лао-Цзы в пережившей тысячелетия «Дао Дэ Цзин»? — Кристина казалось заинтригованной.

— Дао — это закон вселенной. Это вечное движение. Это абсолют, безраздельно господствующий всегда и всюду. У него нет ни конца, ни начала. Его нельзя ни увидеть, не услышать. Никто его не создавал, но всё возникает из него и, совершив оборот, в него возвращается.

— Нет ли сходства с индийским безликим абсолютом, творящим миры, слиться с которым стремятся брахманы? — спросил Пётр, и добавил — а еще это похоже на тончайшие колеблющиеся струны, отстраивающие субатомные частицы и об этом нам последние десятилетия рассказывают физики. Во всяком случае, образ красивый.

— И, да и нет, хотя, скорее да — ответил отшельник, и помолчав, продолжил рассказ — человек вечен, также как космос. При жизни, ради собственного счастья, человеку надлежит познать Дао и душой с ним слиться.

Отшельник умолк. Воцарилась долгое молчание. Все трое любовались океаном. Когда Кристина и Пётр переглянулись, отшельник продолжил неспешное повествование.

— Всё во вселенной пронизано единой энергией Ци.

— Питаясь, человек её потребляет? — спросил Пётр.

— Да — даос улыбнулся, поняв, что пробудил восприятие собеседников своим учением — сила У-Вэй Дао — это понимание того, когда следует действовать, а когда бездействовать. Человеку следует делать то, что не противоречит миропорядку. А блаженства достигает тот, кто, погрузившись в себя, постигает ритм вселенной.

— Конфуцианство призывает к служению государству и обществу — заметил Петр — и, полагаю, даосизм с конфуцианством не ладят.

— Да. Но я хочу говорить с европейцами используя понятные им категории. А это медитация.

— Это очень интересно, — воскликнула Кристина — и место располагает.

— Мозг работает, используя электричество, а оно порождает электро магнитные поля, и мысль человека обладает энергией, а направление внимания совпадает с направлением энергии.

— А роль медитации? — спросила Кристина.

— Медитация, снижая частоты электромагнитного фона мозга, успокаивает вас, вы выходите из-под власти аналитического ума, проникаете в глубины своего подсознания и в них осуществляете изменения. И вы перерождаетесь. В обыденном вы начинаете видеть нечто новое, то что раньше от вас ускользало.

— Энергия и материя, испытывая взаимное превращение, неразделимы — рассудил Пётр — и они подвержены влиянию разума с его электромагнитными импульсами.

Отшельник, сев на песок, подобрал под себя ноги, выпрямил спину, глубоко вздохнул и жестом пригласил собеседников последовать его примеру. Они не преминули проделать то же.

— Блокируйте внешний мир, время, тело. Представьте, что вы погружаетесь на дно моря. Теперь вы успокаиваетесь, частоты электромагнитных импульсов вашего мозга снижаются. Вы погружаетесь в дремлющее подсознание, и ваш собственный мир возвышается. Вы становитесь самими собой. Теперь вы знаете, чего хотите. Но мало захотеть. Надо полюбить то что вы хотите. Ваши мыслительные импульсы синхронизируются. Вы отдаёте решение ваших проблем на откуп высшим силам. Вы начинаете жить будущим и этим меняете настоящее.

— Знание предвосхищает ощущение — прошептала Кристина.

— Глаза держите закрытыми, лишая мозг внешних раздражителей. Знайте, что высший разум ваш союзник. Представьте себя единым целым с ним. Теперь осознайте свой идеал и этот идеальный образ передайте высшим силам. Помните, что результата вы добиваетесь тогда, когда ваши цели сопровождают положительные эмоции. Мысли-формы и эмоции должны быть в резонансе, в абсолютной гармонии.

— Скорее, каждодневная реальность — это сон разума, а медитация — это пробуждение — прошептала Кристина, невольно прислушиваясь к мерному гулу волн и наслаждаясь теплом ласкового солнца.

Отшельник, не открывая глаз, под шум волнующихся на тёплом ветру пальм, продолжал рассказывать.

— Человек — это воплощение абсолюта, вселенского разума. Не надо ему сопротивляться. Не надо его искажать. Надо ему уподобляться, и мы будем получать то, что отправляем во вне. Отрешаясь от среды, времени, мы превращаемся в сосредоточие чистого сознания. Это мир энергий. Он в состоянии нас исцелять, и мы можем в нём что-то менять.

— Тем не менее, без каждодневного труда и постоянной учёбы трудно достичь чего-либо — заметил Пётр.

— Величие — это верность мечте, не взирая на повседневность — дополнила Кристина.

— Не вижу противоречий, — отозвался, не открывая глаз, отшельник — не тело и его чувства должны господствовать над разумом, а разум должен повелевать телом. Начиная думать по-иному, мы меняем нейронные связи в голове, а далее по-новому начинают работать гены, занятые созданием белка.

— А живопись? — спросила Кристина и улыбаясь добавила — генов и белков мы, увы, не видим и поверим на слово.

— Занятие любым искусством и не только, возделывание огорода, покос, строительство, всё это медитация, и мы начинаем осознавать связь с чем-то здоровым и сверхъестественным. Работа всех органов тела синхронизируется и человек исцеляется. Разум выходит за границу тела и человек испытывает эйфорию. А в эти мгновенья вы, представляя будущее, отправляете его окружающему вас пространству, и оно воплощается в реальность, с вашей же помощью. Высшее сознание зеркально отражает ваши мысли-формы.

— Человек, привыкая к общению с высшим сознанием, осознаёт его присутствие и ощущает на себе его внимание — шептала Кристина и глаза её были закрыты.

Отшельник поднялся, поклонился и медленно удалился берегом океана. Смотря ему в след, Кристина произнесла:

— Удивительная встреча. И какие отточенные, глубокие мысли у шаманов и гадалок варварских царств Южного Китая. Теперь я понимаю, отчего китайцы выглядят так, как будто знают больше других. Они давно сами себе объяснили наш мир, насколько это возможно человеку и ведут беседу с вездесущим разумом, воплощая мысли-формы в реальность, завоёвывающую планету.

Солёная вода захлестнула лица и тёплый нежный океан поглотил тела, как пространство поглощает нашу громадную и одновременно бесконечно малую вселенную с её видимым диаметром в 92 миллиарда световых лет.

Вся техника была получена и протестирована. Половина была отправлена в Южную Америку, в обсерваторию в Андах. Часть Пётр взял с собой в Европу. Миссия в Китай, на текущем этапе, была завершена.

Украшенный изображением красного дракона, большой воздушный лайнер, разогнавшись, дрожа оторвался от земли, ложась на курс великого шёлкового пути.

— У меня складывается впечатление, что пространство, эта строго формализованная структура, дразнит нас, эксплуатируя наше любопытство и выковывая из нас гвозди, для собственного строительства — говорила Кристина, рассматривая в иллюминатор пустыни и горы — караваны верблюдов с такой высоты не разглядишь. Впрочем, когда поднимались, я рассмотрел на полях азиатских буйволов с широкими рогами.

— Верблюды с некоторых пор отлиты из металла, обрели крылья и движутся выше облаков со скоростью звука. И это зримое свидетельство некоторой зрелости человеческого разума. — Пётр накрыл тяжёлой широкой ладонью тонкую кисть Кристины. — Есть уровень кварков и субатомных частиц, формирующих атомы. С некоторых пор говорят о существовании вибрирующих струн, формирующих кварки. Но пока струны — это скорее абстракция. Они столь малы, что увидеть их нам сложно. Есть уровень живых клеток, уровень людей и животных. Есть уровень галактик. И всё это объединено единым сверх разумом, суть которого в гармонии всего сущего. А когда эта гармония нарушается, следуют события, повлиять на которые никто не в силах. И говорят — воля Божья.

— А человеку даётся достаточно степеней свободы для творчества — отозвалась Кристина.

— Да. А обстоятельства вынуждают меня задуматься о взаимодействии моих приложений с серверами баз данных и это означает?

— То, что тебе надо привлекать сторонних специалистов.

— Именно. Вот и получается, что люди — это гвоздики, которыми пространство отстраивает свои конструкции, масштаб и замысел которых нам почти никогда не понятен.

— В каждой голове своё вдохновенье и свой замысел — шептала Кристина, засыпая под мерный рёв крылатого дракона — в итоге противоречья и эмоции, и всё на встречных курсах.

— В итоге доминирует закон короткого пути и простого решения — напролом к цели и любой ценой, — Пётр усмехнулся — а когда человек достигает преуспеяния, он понимает, что главное сокровище — это молодость, здоровье, красота, любовь и благородство. А время назад не повернёшь.

— А вот и повернёшь — глаза Кристины открылись, влажные и проникновенные, источающие позитивную энергию, словно разряд молнии — произведения искусства нетленны. Время над ними не властно.

Пётр поцеловал Кристину во влажные вишнёвые губы и прошептал ей на ухо.

— Тогда мы идём по этому следу.

— В одиночку идти трудно, и мужчина опирается о женщину, а женщина держит мужчину в руках, в бесконечном вращении — и Кристина отобразила на стекле иллюминатора китайский символ Инь и Янь — всё-таки удивительный народ эти китайцы, будто из другой вселенной. На планете они словно панда в волчьем логове. А мы, как застывшая в изумлении волчица, недоумевающая, как подобное могло случиться.

глава 11

Кристина подняла глаза к солнцу, закрыла их и вдруг осознала, какая неоцененная драгоценность наша звезда.

— Имеем и не ценим — прошептала она — первооснова всего. Без неё ледяная темная бесконечность и на световые годы таинственное пространство — время.

Раскинувшиеся на семь тысяч километров с севера на юг заснеженные вершины Анд, с сотнями курящихся вулканов, поднимались в небеса всюду вокруг.

— Как же это красиво, — стоная, твердила Кристина — выше только ангелы и звёзды с их таинственными планетами. А может это мы самые развитые в галактике и это нас следует опасаться обитателям экзо планет?

Наши герои оказались в высокогорной обсерватории Ла Стела с её восемнадцатью телескопами.

В полночь Кристина, Петр и пригласивший их астрофизик Эннио, сидя у объектива исполинского телескопа, в абсолютной тишине, под самыми чистыми небесами на планете, вели не спешную беседу. Прежде Эннио рассказал о себе.

— Согласно семейному преданию, мой предок, испанец Вильяроэль в 1574 году, в Боливии, на спящем вулкане Потоси, открыл месторождение серебряных руд, ранее разрабатывавшиеся инками. Там же стали добывать олово и медь. И мир изменился. Испанцы наводнили серебром Старый Свет, и патриархальная католическая феодальная Европа, переживая промышленную революцию, загудела, подобно пчелиному улью. Рудники Потоси своими недрами предвосхитили и буржуазные революции, и современность.

Эннио был бесстрастным красавцем, влюбленным в космос. Внешность, стать, воспитание и классическое фундаментальное образование в Эннио были совершены. Землю он воспринимал как часть громадной вселенной и все земные параметры ставил в один ряд с параметрами тысяч уже открытых экзо планет. Эннио был заворожен великой загадкой происхождения и природы вселенной и не мог насытиться её красотами. А ещё Эннио, благодаря породе, обладал великолепным и очень редким качеством. Он просто говорил о сложном.

Стены обсерватории были увешаны фотографиями космических объектов. Первой в глаза бросалась необыкновенная красавица, голубая галактика с желтой перемычкой, Млечный Путь. В сознании Петра она условно представлялась неким классом с набором методов и аргументов. Кристина, любуясь галактикой, думала о красках, позволяющих её отобразить. А Эннио, принимая во внимание пространственные параметры, пытался представить нашу галактику, увидев её со стороны с одной из планет Большого Магелланова облака в её естественных размерах.

— Млечный Путь с местной группой галактик, входит в сверхскопление Девы — собеседники располагали Эннио настолько, насколько они были увлечены астрофизикой и в данном случае Эннио раскрылся полностью.

Петр открыл блокнот и взял в руки карандаш. Его интересовали точные параметры.

— Диаметр галактики Млечный Путь по разным оценкам составляет от 100.000 до 200.000 световых лет. Средняя толщина галактического диска это 1000 световых лет. В галактике эволюционируют от 200 до 400 миллиардов звёзд.

— Сколько это весит — спрашивал Петр.

— В радиусе 129 000 световых лет от центра Галактики её массу оценивают в 1,5*10¹² масс Солнца. Но, основная масса Млечного Пути скрыта в невидимом нами несветящемся гало из темной материи — Эннио осмотрелся, словно пытаясь увидеть скрытую субстанцию.

— Галактика вращается — заметила Кристина.

— Скорость вращения диска галактики неодинакова на различных расстояниях от центра. Он быстро растет от нуля в центре до 200-240 км/с на расстоянии в 2000 световых лет. Далее она несколько сокращается и снова возрастает до того же значения, а дальше остаётся почти неизменной.

Кристина подняла глаза на фотографию центра Млечного Пути в инфракрасном диапазоне.

— В центре галактики находится утолщение, балдж в 27000 световых лет в диаметре. Мы его наблюдаем в созвездии Стрельца. В центре балджа может находиться сверхмассивная чёрная дыра, Стрелец А, с массой 4,3 миллиона масс Солнца. Предполагают, что вокруг неё вращаются чёрная дыра с массой от 1000 до 10000 масс Солнца, с периодом обращения в 100 лет, и от 10000 до 20000 сравнительно небольших черных дыр. Звездообразование прежде всего идёт в спиральных рукавах, это зоны повышенной плотности. Во внешнем галактическом гало, имеющем сферическую форму, оно завершилось.

Петр продолжал писать. Кристина акварельными карандашами рисовала галактику, а Эннио пил кофе и перемещая объектив телескопа по небосводу неспешно рассказывал с видимым удовольствием.

— Солнце расположено как раз посередине между галактическими звездными рукавами Стрельца и Персея, в 3000 световых лет от них. Скорость вращения Солнца вокруг центра галактики почти совпадает со скоростью волны уплотнения, формирующей спиральный рукав. А спиральные рукава вращаются словно спицы в колесе, с постоянной угловой скоростью. Звезды двигаются по-иному, и они то попадают внутрь спиральных рукавов, то выпадают из них. А совпадают скорости звезд и спиральных рукавов именно там, где находится Солнце — это место называют коротационным кругом. Для Земли это жизненно важно, потому что именно в спиральных рукавах главным образом идут процессы рождения и эволюции звезд, а их излучение губительно для жизни.

— Мы находимся в тихой заводи Млечного Пути — Кристина склоняя на бок голову убирала волосы от глаз, пытаясь хорошенько рассмотреть в объективе телескопа звездное шаровое скопление, предполагая, что в его центре скрыта собственная чёрная дыра, гравитацией удерживающая звёзды.

— Пока не забыл — Эннио махнул рукой — замеряя движение 30000 звезд Млечного Пути астрономы выяснили, что около 10 миллиардов лет назад Млечный Путь слился с галактикой Гайя-Энцелад, а соотношение было четыре к одному. При этом Гайя-Энцелад была в десять раз меньше современного Млечного Пути. Считают, что через четыре миллиарда лет Млечный Путь поглотит соседние галактики Большое и Малое Магеллановы Облака, а через пять миллиардов лет наша галактика столкнется с летящей к нам галактикой Андромеды.

— А темная материя? — спросил Петр.

— Да. Она не испускает электромагнитного излучения, то есть света. И не взаимодействует с ним. Но мы знаем о её существовании по гравитационным эффектам.

— Как это? — заинтересовалась Кристина, думая о том, какой краской отображать невидимую загадочную темную материю.

— Темная материя взаимодействует с нашим светящимся, иначе называемом барионным, веществом, как минимум, через гравитацию. Наша барионная материя утопает в гравитационных ямах, образуемых темной материей, космологическая плотность которой в несколько раз превосходит плотность барионов. Эта гравитационная неустойчивость и позволяет нам изучать распределение темной материи в космосе.

— А, что в итоге? — Петр поднял глаза от записей.

— Барионная материя Вселенной, с её массой и энергией это 4,9% всей материи. Темная материя это 26,8%. Темная энергия 68,3%.

— Есть предположения о природе темной материи? — спросила Кристина.

— Да, догадок много. От первичных черных дыр, образовавшихся в первую секунду после большого взрыва, до топологических дефектов пространства — времени. Говорят, и о суперсиметричных частицах, о легких нейтрино и о многом ином. Замечу лишь, что темная материя, которую делят на «горячую», «холодную» и «теплую», не скапливается в центре галактики. Напротив, она формирует гало вокруг Млечного Пути, заполняя межгалактические пустоты.

— Пока для нас всё это из области сверхъестественного — сказала Кристина.

— А что такое великий аттрактор? — спросил Пётр, внимательно рассматривая материалы исследований на стенах обсерватории.

Эннио, рукой указав точку на схеме, объяснил:

— Великий аттрактор — это расположенная в созвездии Наугольник, в 250 миллионах световых лет от Земли, гравитационная аномалия. Весьма вероятно, это огромное сверхскопление галактик. И оно притягивает к себе галактики в радиусе в несколько сотен миллионов световых лет. Великий аттрактор — это центр тяжести крупнейшей галактической структуры Ланиакея, и Млечный Путь, расположенный в сверхскоплении Девы, входит в неё. И мы несёмся к великому аттрактору со скоростью 600 км/сек.

— Можем мы как следует рассмотреть созвездие Наугольника — спросила Кристина.

— Нет. Диск млечного Пути закрывает нам его. И великий аттрактор мы изучаем радиотелескопами через радионаблюдение рентгеновских источников. Масса великого аттрактора, расположенного в кластере Норма (АСО 3627, или Наугольник) оценивается в 10000 масс Млечного Пути и окружающие нас галактики текут к нему, формируя светящиеся потоки.

Кристина отложила в сторону альбом и, закрыв ладонями лицо, произнесла.

— Эти знания меняют человека, и он начинает видеть себя со стороны, участником грандиозного действа. Светящаяся гидра Ланиакеи. Жёлто голубые потоки несущихся к её центру галактик.

Восходящее солнце небосвод на востоке окрасило багровым заревом.

— Надо выспаться — заметил Эннио, потягиваясь, и его крепкий корпус хрустнул — я должен познакомить вас с Андами. После обеда мы устроим небольшое путешествие.

Тем временем Кристина уже незаметно исчезла, и щемящая пустота поработила сознание её собеседников.

В полдень загорелые руки Эннио легли на штурвал легкомоторного самолёта. Мотор затарахтел, завертелся пропеллер, колёса двинулись, качнулись крылья. Машина, разбежавшись по грунтовой дорожке скрытого на дне горной долины аэродрома, взмыла в небо и промчавшись над бурной рекой стала разворачиваться, поднимаясь над исполинской каменной грядой Анд. Кристина, прильнув к стеклу, расширившимися от восторга глазами созерцала уходящие с юга на север горные хребты, долины с серебреными потоками рек и заснеженные вершины, бесстрастно господствующие над временем и провидением.

— Это Анды, — рассказывал Эннио — горы Северной Америки, Кордильеры, старше. Они стали формироваться в Юрский период, 201-145 миллионов лет назад. Тогда суперконтинент Пангея раскололся на отдельные материки. Южная Америка стала отдаляться от Африки и ширился Атлантический океан. А Анды поднялись на стыке литосферных плит в меловой период 145-66 миллионов лет назад.

На горизонте вырастала исполинская заснеженная вершина.

— Что это за подарок судьбы? — закричала, перекрикивая мотор, Кристина — Как она хороша!

— Это гора Аконгуа, 6961 метр. Высочайшая вершина Южной Америки. Она находится в аргентинской провинции Мендоса.

Внизу открывалась панорама высокогорного хребта Кордильера-Бланка. Самолет снизился. Над ледниковыми озерами парили кондоры. По склонам диких глубоких ущелий бродили очковые медведи.

В пустынной местности приморья Перу проступили линии и геоглифы Наска и Пампас-де-Хумана, отображающие мифические создания.

— Когда начертали эти знаки? — спросила Кристина.

— Им две с половиной тысячи лет — отозвался Эннио, внимательно осматриваясь — а вот и священный город Караль-Супе, древнейший в западном полушарии. Ему пять тысяч лет.

На границе Аргентины и Бразилии, над исполинским подковообразным водопадом парка Игуасу висело облако брызг, утопающее в море пышной зеленой растительности.

— Это мир ягуаров, гигантских выдр, обезьян-ревунов и кайманов — перекрикивая мотор, объяснял Эннио.

Потрясенная красотой водопада, Кристина, открыв рот, прижалась лицом к иллюминатору. Самолет развернулся на запад, к вершинам Анд.

— Под нами древняя дорога инков Кебрада-де-Умауака — рассказывал Эннио — её проложили долиной реки Рио-Гранде, от истока до слияния с Рио-Леоне. Этой дороге десять тысяч лет.

Конец ознакомительного фрагмента.