Вектор движения. Приключения

Алексей Геннадьевич Кочергин

Данное произведение является отдельной книгой с полностью автономным сюжетом, хотя и входит в трилогию «Непознанная закономерность, или Тропа сталкера». Временная аномалия Чернобыльской Зоны забрасывает героя книги в суровые тридцатые годы двадцатого столетия. Что еще печальнее, он попадает в передвижной лагерь зловещего ГУЛАГа. Но бывший сталкер не падает духом и совершает дерзкий побег.

Глава 1

«Нет, это не Рио…»

Учение о реинкарнации — это единственная теория

бессмертия, которую может принять философия.

Дэвид Юм

Последнее, что помнил Иван, это выражение несказанного облегчения на лице проводника, чудом избежавшего неминуемой казалось бы погибели. Ну, ещё мерцающий бесплотный шар, летящий прямо Ивану в голову. Тягостное, надо сказать, воспоминание. Но то, что он обнаружил, разлепив ресницы, понравилось ему ничуть не больше. Увиденное было настолько абсурдно, что хотелось вновь закрыть глаза в надежде, что при последующем их открытии данность станет более приемлемой для разума.

«Нет, не станет, — тоскливо подумал Иван. — И не стоит тешить себя наивными иллюзиями. Чернобыльская Зона не разменивается на пустяки. Уж если она решила сюрпризом порадовать, то, будь уверен, „Вау!“ будешь кричать вполне искренне. Возможно, вплоть до заикания».

Было от чего и покричать, и волком завыть. Тусклый свет керосиновой лампы эпохи доисторического материализма освещал мрачное помещение товарного вагона с двухэтажными нарами в его торцах. У широкой вагонной двери шипела сырыми дровами уродливая печка с несуразным названием «буржуйка», прозванная так за непомерный аппетит к топливу и за крайнюю скупость, с которой она отдавало тепло окружающему пространству. На нарах вповалку умещалось около полусотни заросших щетиной мужиков разного возраста, валявшихся на тощих матрасах прямо в телогрейках и валенках. И немудрено — в вагоне было довольно холодно. Нет, замерзнуть вусмерть здесь было сложновато, но ни о каком температурном комфорте говорить тоже не приходилось. Вон, малюсенькие окна таким слоем инея затянуло, что и света белого не видно.

— Что, очнулся, паренёк? Как саданула тебя шаровая молния, так мы уж и подумали… того… Зимой… в этих-то широтах… шаровая молния! Я не ведаю, как и объяснить-то подобный феномен. Возникло ниоткуда это чудо чудное и смятение немалое в нашем обществе разношерстном произвело. О подобной разновидности молнии немногие слышали, а уж видели такую оказию и вообще единицы. А она, окаянная, сделала своё чёрное дело да и ушла по замысловатой траектории через оконное стекло. Как раскалённая дробина сквозь масло, прошла. Видишь, отверстие оплавленное паклей заткнуто? Ты чувствуешь себя-то как, паренёк? — озаботился пожилой сосед слева и громко высморкался в грязную тряпицу и близко не напоминающую носовой платок.

— Слышь, мужик, какой я тебе паренёк? Мне за полтинник уже перевалило.

— Э, да ты видимо бредишь, паренёк. Эх, бедолага… — сочувственно протянул простуженный собеседник, явно не обделённый ни интеллектом, ни обширными знаниями.

«Паренёк, паренёк… Какой паренёк?» — попытался мысленно пошутить Иван, уже сердцем чуя неладное.

Что-то непривычное в ощущении своего тела заставило пристальнее в этом разобраться, проанализировать поподробнее. Иван пошевелился и с трудом переместил занемевшее туловище в сидячее положение. Этому действу совсем не способствовали толстые ватные штаны и аналогичная телогрейка. Попробовал помассировать затёкшие мышцы ног и почуял совсем уж неладное. Постепенно он начал осознавать, что с рельефом мышц произошли какие-то изменения. Незначительные, трудно заметные, но всё же… Более тонкой пальпации мешали грубые брезентовые рукавицы с утеплённой подкладкой. Иван скинул их и опешил — он не узнавал своих рук. Грубые мозолистые пальцы с грязными ногтями, отсутствие большого шрама на левой руке, столь неудачно заработанного в детстве. Да и вообще кисти были НЕ ЕГО!

Иван в панике начал судорожно ощупывать своё лицо — оно, несомненно, принадлежало другому человеку. Раздеваться и полностью осматривать себя было глупо, нереально, ввиду холодрыги, и, самое главное, абсолютно бессмысленно. Картина и так уже проявилась в полной красе и ясности, о которых всяким абстракционистам и прочим извращенцам от искусства только мечтать и мечтать.

«Подкинул все ж радужный шарик подлянку великую да изощрённую. Снял матрицу головного мозга да и зашвырнул небрежно неведомо куда. Интересно, он клонировал личность или рокировочку какую хитрую осуществил? Кто там, в Зоне, заместо меня бродяжить остался, и куда бывшее сознание вот этого конкретного тела переместилось? Впрочем, нифига и неинтересно. Мне сейчас в данную реальность врастать надо, жизнь свою обустраивать. Где я, кто я? Как хоть выгляжу?»

Этот вопрос не на шутку встревожил Ивана. Привык он к своему прежнему телу, свыкся, знаете ли.

«А вдруг уродец какой — девки ведь любить не будут, — мелькнула шутливая мыслишка. — Вот ведь старый хрыч, седина в бороду — бес в ребро. Хотя почему старый, почему хрыч? Да мне, может, лет двадцать! По крайней мере, именно на столько годков я себя и ощущаю физически».

— Слушай, дружище, у тебя зеркальца не найдётся? — Иван легонько толкнул в бок простуженного.

— Ага, трюмо семейное с собой таскаю, — недовольно буркнул тот. — Спи давай, пурга закончится — на работу погонят.

— Уважаемый, ну скажи хоть, как я выгляжу? — всё же не удержался от вопроса заинтригованный ситуацией невольный переселенец в чужое тело.

— Как голодный, оборванный каторжанин Норильлага¹, — ответил сосед и, оценив тонкость своей же шутки, зашелся в тихом смехе, переходящим в надсадный кашель.

— Дружище, пойми, я ведь не помню ничего. Молния эта паскудная блеснула — и всё… Ни где я, ни кто я — ничего не помню. Помоги хоть что-то понять. Год-то какой нынче?

— Да ну? Правда, что ли, всю память отшибло? — сопливый сосед заинтересованно повернулся к Ивану. — Совсем-совсем ничего не помнишь?

Получив клятвенный утвердительный ответ, удивленный коллега по вагонному узилищу начал посвящать Ивана в его теперешнее настоящее. Иван слушал и обалдевал. Никакого более деликатного определения своим чувствам он подобрать бы не смог.

Закинула его судьбинушка нелёгкая, вертлявая в зимний месяц январь далёкого 1937 года. Ладно бы только это, но неприятность оказалась ещё масштабнее. Тело, в которое так ювелирно переместилось сознание Ивана, принадлежало осуждённому Норильского исправительно-трудового лагеря, одного из отделений зловещего ГУЛАГа². И тело это отхватило немалый срок не за какую-то там банальную бытовуху, а за вполне себе конкретную антиреволюционную деятельность. Каким-то чудом вместо расстрела получившее лишь «десяточку» северных лагерей.

Никакой иной полезной информации Иван так и не сумел получить от своего соседа по нарам. Их группу спешно сформировали из разных отрядов лагерного подразделения, расположенного в порту Дудинка, и знали они друг о друге не так уж и много. Но самое главное путешественник во времени уразумел, и это знание не радовало.

Шутка ли — Иван находился в рабочей теплушке среди группы заключенных, чей удел прокладывать в приполярной тундре железную дорогу протяжённостью аж в целых сто четырнадцать километров от морского порта Дудинка до городка Норильск. Причём, строить эту уникальную дорогу в тяжёлых зимних условиях Заполярья. Строить в безумной спешке, намораживая на застывших речках дамбы вместо мостов, кладя сырые шпалы прямо на стылую землю, надеясь успеть до лета отправить хоть несколько эшелонов для зарождающегося гиганта социалистической индустрии. Стране Советов был крайне необходим стратегический никель, а Норильский горно-металлургический комбинат остро нуждался в стройматериалах и продовольствии. Вот и строился Норильск. Разрастался и вдоль, и поперёк. И в глубину, кстати, тоже. Разрастался, в основном, шахтами, заводами, инфраструктурой. Имелись для этого веские основания: богатой оказалась северная кладовочка Красной Империи. Здесь тебе и никель, и медь, и платина, и кобальт. Огромные запасы каменного угля. Вот только как отсюда вывезти все эти несметные богатства? Только морем, так называемым Северным морским путем. А до порта? Да, в конце 1935 года достроили гужевую дорогу Норильск — Дудинка. Но много ли на скотине увезёшь? «Железка» нужна под это дело. Позарез необходима железная дорога. Вот её-то и строили, не считаясь ни с человеческими, ни с материальными затратами. С двух сторон, от морского порта Дудинка и от Норильска, движутся бригады зеков навстречу друг другу, попутно сооружая зачатки инфраструктуры в виде убогих, продуваемых всеми ветрами, бараков. В них остаются больные и ослабевшие. Но и им не грозит бездельничать и трескать от пуза дармовой казённый харч. Их задача — обеспечивать расчистку железнодорожного пути от снежных заносов, осуществлять несложный ремонт. А головные бригады медленно, обмораживая руки и теряя своих товарищей, упорно тянут нитку узкоколейки, совершая трудовой подвиг за гранью возможного. Эта транспортная коммуникация станет самой северной железной дорогой во всём мире. Воистину, нет крепостей, которые большевики не смогли бы разрушить³, и нет таких свершений, на которые они не были бы способны.

«Значит, я попал в бригаду усиления, призванную пополнить вымотанный непосильным трудом и полярным холодом авангард героев-первопроходцев. Почётная доля, спору нет. Вот только что-то не тянет меня в этом участвовать. Ну нисколько. С механизацией здесь явно плоховато — лишь лом да лопата. И бытовые удобства не на должном уровне. Вот уверен, что простыни не глажены, а наволочки без узорной набивки. На обед, ясное дело, салат из несвежих креветок подсунут и подгоревший стейк из мраморного мяса. Знаю я этих ловчил. А зарплату вместо доллАров, наверняка, деревянными выдадут. Нет, ребята, я пас. И не уговаривайте».

Мозг Ивана отчаянно юморил, пытаясь таким образом сгладить весь ужас сложившегося положения. Это ж как изощрённо поиздевалась над ним коварная Зона — подарила здоровье, силу, молодость и тут же обрекла растратить их в таких жутких краях. Подумать только — шестьдесят девятая параллель северной широты! Практически на целых триста километров севернее Полярного круга!

Из пут невесёлых мыслей Ивана выдернул стук дневального поварёшкой по десятилитровой посудине, пристроенной на теле буржуйки. Традиционный, во все времена, сигнал к приёму пищи.

«Пожалуй выбора нет. Придётся продегустировать меню в этой убогой обители заблудших душ. А горькие думы потом думать будем. Где моя большая ложка?»

Деревянная ложка отыскалась в потёртой вылинявшей торбочке, что лежала в изголовье. Там же имелась мятая алюминиевая миска и приличных размеров кружка из аналогичного материала.

Стараясь держаться поближе к соседу и повторяя все его действия, Иван пристроился в очередь. Первыми на раздачу пожаловали, естественно, представители воровского мира. Их уверенные, наглые взгляды лучше всякой справки обозначали статус в данном сообществе. Им и достались лучшие, щедрые порции похлёбки, сваренной в походных условиях. С шуточками-прибауточками урки отчалили в свой привилегированный угол вагона. Наконец, и в иванову миску плеснули лагерного «деликатеса». Сунули в руки несколько мёрзлых ржаных сухарей.

«А где компот?» — мелькнула в голове шутка юмора.

— Воду сейчас не бери, она холодная, — помог определиться сосед-инструктор. — Часика через два, когда для второй бригады похлёбку сварят, дневальный кипяточек организует. Чайку попьём.

«Понятно. Компота не будет. Я так и знал».

Иван с интересом смотрел на миску с жиденьким нечто.

«Какие-то крупинки плавают, куски рыбьих хребтов, странные нитки то ли мяса, то ли рыбы. Вроде кусочки овощей попадаются. Да уж, очаровательный фитнес-супчик. Неужели я буду это есть?»

— Чего ждешь, парень? Суп остынет мгновенно. Али как ложкой пользоваться тоже позабыл? — съехидничал сосед, наворачивая похлёбку со сноровкой паровой землечерпалки.

Иван понимал всю посконную правоту своего инструктора по лагерному быту. Тепло — это энергия, еда — это энергия, а в таких суровых условиях её просто так терять не пристало. И хотя разум всячески противился употреблять подобную злую пародию на суп, организм настойчиво требовал наполнить желудок. В конце концов несчастный лагерник согласился с истинностью постулата о первичности материи и стал осторожно хлебать то, что в прошлой жизни, пожалуй, и рвотные рефлексы могло бы спровоцировать.

Разумно решив, что старожил лучше знает, что и как, Иван скопировал его систему питания: раскрошил пару сухарей в горячую похлёбку, а остальные засунул в огромный карман, нашитый с внутренней стороны телогрейки. Супец остывал молниеносно, поэтому он форсировал работу ложкой, и вскоре в миске уже и капельки не осталось. С великим тщанием облизав деревянный инструмент, упрятал его в котомку.

— А что, второе блюдо здесь не предусмотрено? — обратился Иван к соседу, уже пристроившемуся подремать.

— Вечером дневальные каши сварят. Раз работы нет, пайка урезана вдвое. Вот пурга в тундре поутихнет — выгонят на работы. Будет работа, будет и нормальная еда. А пока отсыпайся. Попозже чайку попьём, — недовольно ответил тот, поудобнее устраиваясь на нарах. — Слушай, а ты часом не ваньку валяешь? Действительно, ничего-ничего не помнишь?

Услышав в ответ глубокий, тяжёлый вздох бедолаги, сосед проворчал что-то сочувствующее и вновь закрыл глаза.

За тонкой стенкой теплушки выл ветер, скребя наждаком снежной крошки по доскам вагона, словно пытался отполировать их до зеркального блеска. Шумели в своем углу урки, что-то проигрывая и выигрывая в самодельные засаленные карты. Остальные каторжане, согретые проглоченной второпях похлёбкой, дрыхли на нарах. Но Ивану не спалось, и он, толкнув в бок своего инструктора, начал доставать его расспросами. Поворчав для приличия, сосед всё же попытался обрисовать общую картину и отдельные частности жизни, которая так бесцеремонно затянула в себя Ивана.

Из разъяснений сторожила этих мест Иван узнал, что «чёрная пурга» — это снежная метель, при которой скорость ветра порой достигает сорока метров в секунду. И, фактически, это уже и не пурга, а самый настоящий ураган, способный играючи сбить с ног здорового мужика и утащить его в тундру подобно смятой пачке из-под папирос. Видимость при таком катаклизме практически нулевая. Передвигаться без страховочной веревки равносильно самоубийству. К счастью, такой «подарок» природа преподносит крайне редко. Но вот не менее опасные метели с порывами ветра до тридцати метров в секунду — не такие уж и редкие гости в этих местах. Этакие нежданчики заставляют всё вменяемое население забиться в первую попавшуюся щель и носа оттуда не высовывать до окончании сего бесчинства. А в остальные деньки природа душевно радует здоровой спокойной погодой. Ну подумаешь, дней сто в году обычные метели злобствуют. Зато в остальные дует ровный спокойный ветерок со скоростью метров так шесть-семь в секунду. Лепота…

Зима в этих краях холодная, долгая. Никаких тебе оттепелей. Они полностью исключены в этом царстве холода и ветра. Порядка 280 дней в году составляют морозные дни. Средняя температура календарных зимних месяцев крутится около отметки минус тридцать градусов Цельсия. Но может, играючи, и до минус пятидесяти опуститься. Снежный покров упорно держится около восьми месяцев.

Немудрено, что при таком климате неподготовленный или ослабленный человек, да ещё задействованный на изнуряющих работах, так и норовит либо заболеть, либо вообще покинуть этот грешный и безжалостный мир. И хотя в Норильлаг отбирались лишь здоровые и крепкие заключенные в возрасте от двадцати до пятидесяти лет, но и они порой не выдерживали постоянных атак цинги, туберкулёза, истощения организма от постоянного недоедания.

Много ещё чего поведал старожил о бытии в этой юдоли человеческой такого, о чём в прошлой жизни Иван и слушать бы не стал. От полученной информации, притом поданной в цинично равнодушной форме, наш герой совсем загрустил. А ведь ещё вчера он был пессимистично уверен, что хуже и быть не может. А вот теперь проснувшийся оптимист в голове восторженно утверждает: «Может! Очень даже может!»

Вполне вероятно, что ещё долго бы мучился несчастный скиталец от своих горьких размышлений, но молодой организм взял своё и успокоил мозг здоровым крепким сном.

*****

Снился Ивану пикник на дачном участке с деревянным домиком, в кругу лучших друзей. Зелень густых кустов смородины радует глаз, а аромат томящегося в мангале нежнейшего мяса, приготовленного по оригинальному рецепту, щекочет ноздри и заставляет желудок предвкушать роскошную трапезу. Уже нетерпеливо выпита первая рюмка кристально чистой финской водки и сошёл на нет ажиотаж сервировки садового столика. Блаженство! Умиротворение и благодать наполняют разум и тело. Хорошо! Впереди ещё многие часы степенной беседы и сытного застолья. Разговор нетороплив и пока ещё дружен с логикой и наполнен лёгким юмором. Жужжат пчёлы, собирающие свой взяток пыльцы с благоухающего вокруг разнотравья. Ленивая кошка развалилась неподалёку и терпеливо ждёт своей доли на этом празднике души и плоти. Прохладный ветерок приятно освежает разгоряченное алкоголем тело, мягко колышет края льняной скатерти. На крыльцо соседнего домика выходит очаровательная грудастая блондинка и хриплым противным голосом со всей дури орёт:

— Первая, вторая бригада — на работу! Хватит дрыхнуть, дармоеды!

Иван приподнял голову. Заместо аппетитной блондинки в дверной проём вагона ввалился крупный мужик в тулупе с поднятым воротником. К нему с нар спрыгнули два человека и отрапортовали о состоянии своих бригад. Получили в весьма образной словесной форме краткую инструкцию, включающую в себя описание фронта предстоящих работ, а также меры «поощрения» к возможным саботажникам оных. Красномордый мужик в тулупе ушёл, а зеки стали собираться на трудовую вахту. В итоге обещанного горячего чайка Иван так и не попил. Аристократическое чаепитие было вульгарно заменено наспех проглоченной кружкой тепловатой воды.

Выскочив из вагона, Иван засомневался, в своем ли уме их начальник? Температура за бортом была явно ниже двадцати градусов мороза. И ладно бы только это! Дул пронизывающий ветер, обдирая лицо мелкой колючей крошкой снега. Дул ровно, как из огромного мощного вентилятора, гоня потоки в одном направлении. Сумерки не позволяли охватить все пространство взором, но и увиденное действовало угнетающе: мятое безжизненное полотно тундры простиралось во всех направлениях.

«Да как в таких условиях вообще можно народ из вагона выгонять? Тут и собака околеет, не то что человечек в смешном ватнике! Ба, да здесь ведь ещё и работать надо! Во попал!»

Цепочка зеков шла с подветренной стороны состава, насчитывающего всего лишь девять вагонов. На последних платформах угадывались, занесённые снегом шпалы. Перед теплушкой, ставшей для Ивана временным домом, располагался женский вагон. Из повествования своего соседа Иван уже знал, что в нём следуют по этапу в базовый лагерь Норильска полсотни осуждённых женщин. Как правило, каторжников доставляли вниз по Енисею из Красноярска, где находился пересылочный пункт Норильлага. Перевозили заключённых в летние месяцы в период навигации речными баржами в Дудинку. А уже оттуда гнали арестантов большими партиями в лагерь прямо через тундру. Но что бы вот так… в полярную ночь… Видимо, острую нехватку рабочих рук испытывает стройка комбината, если даже в этакие морозы её решили пополнить человеческим ресурсом.

«А ведь железка еще не достроена! Через десяток километров — крайняя точка укладки рельс и дальше колонна женщин пойдет пешком через снежную тундру, где отстать от группы смерти подобно. Не случайно охрана так малочисленна и небрежна в отношении своих обязанностей. Куда тут бежать: шаг влево, шаг вправо и… ага. Найдут только летом… то, что не съедят полярные волки, — грустно размышлял Иван, осматривая, прищуренными глазами окружающее пространство и затерявшийся в нём состав. — Вот штабная теплушка. Даже по внешнему облику видно — новенькая. Охранник с винтовкой топчется… Так, платформы с рельсами… Два полувагона с углём… Чудо-юдо-паровоз. Дым из трубы вьется. В будке машиниста свет уютно теплится».

Обогнув состав, бригада оказалась впереди паровоза, и, свежезавербованный на великую стройку социализма, заценил предстоящий объём работ. Метров на сто вперёд, вплоть до странной двери в огромный снежный сугроб, железнодорожное полотно было заметено толстым слоем снега. Вот его и предстояло зачистить до самых рельс.

Сказать-то легко, сделать намного сложнее. Мелкий снег при таком ветре наслаивается, уплотняется и становится очень твёрдым. Снегоочистительный отвал паровоза его, естественно, не берёт. Человек с совковой лопатой тут тоже бессилен. Приходится резать пилами или кайлить, как каменный уголь.

Началась утомительная, монотонная работа. Подгонять никого особой нужды не имелось — холод делал это не хуже самого свирепого надсмотрщика. Вот поэтому начальник состава скоро укрылся в штабном вагоне. Изредка появлялся боец ВОХРа⁴ в белом тулупе и с винтовкой Мосина за спиной. Исключительно для порядка. Побега охрана не боялась. Интересно было бы посмотреть на безумца, рискнувшего совершить столь самоубийственный поступок. Да здесь в шею гони — фигушки кого дальше чем на десяток шагов от дороги вытолкнешь!

Как и везде, имело место быть социальное неравенство. Блатную часть заключенных бригадир, по замашкам той же масти карта, отправил отрывать дверь в снежном холме. Метель там несколько менее сурово бросалась на людей и, соответственно, работали они в более сносных условиях. Куда ведёт эта загадочная дверь, Ивану уже успел поведать всезнающий сосед по нарам.

В целях борьбы со снежными заносами разработали здешние кулибины ноу-хау. На отдельных участках вдоль полотна ставились деревянные перила, перекрытые сверху настилом из дюймовых досок. Боковые стены достраивали из твердых снежных блоков, полученных при очистке дороги. Остальное доделывали ежедневные метели. В результате возникал тоннель, внутри которого было тихо и чисто. Жаль, что, по понятным причинам, упрятать всю железку в такое укрытие было нереально. Да и таял снег летом.

«Может подсказать этим олухам про аэродинамические щиты? Они так формируют воздушный поток, что тот дорогу от снега до самой земли зачищает. Не хуже бульдозера. Хотя, есть в этих краях инженер-путеец, который вскоре и сам до этого додумается. Вмешаюсь я со своими советами, глядишь, „эффект бабочки“ в истории страны такую загогулину завернёт, что мама не горюй. А может и к лучшему? Не, не буду. Инженера премии лишат, а я карму себе испорчу».

Метель несколько поутихла и работа стала более продуктивной. Ивану досталась большая совковая лопата, которой он и откидывал с насыпи сколотые куски снега. Рядом с ним пожилой доходяга оттаскивал в сторону спиленные снежные блоки. Он долго примеривался к каждому «кирпичику», потом с оханьем поднимал его и, шаркая ногами, переносил к краю насыпи.

— Смотри, дед, не надорвись, а то пупок развяжется, — хохотнул над стариком длинноногий верзила, уверенно орудуя тяжелым кайлом.

Иван подхватил снежный блок, чуть не выскользнувший из рук пожилого каторжанина, и откинул на обочину дороги.

— Нечего дармоеда жалеть. Совсем разленился старый хрыч. Работай шустрее! — прикрикнул на старика бригадир. — Это всех касается! Живее!

Сколько прошло времени и который сейчас час, Иван уже не понимал. До него наконец дошла истина, что солнышка ждать не следует ни днём, ни утром — на дворе полярная ночь во всей её неприглядности. Время суток определить можно лишь по часам, коих, как оказалось, он не имеет. Да и зачем ему часы? Вон тот мордатый надсмотрщик за всех решит, когда есть, когда спать, когда и сколько работать. Иван и работал, стараясь не делать лишних движений, выдерживать общий ритм бригады.

Когда уже ноги стали дрожать от усталости, а куски снега скатываться с лопаты совсем в неположенном месте, бригадир «протрубил» конец рабочей смены. Подтянулись и блатные, давно уже откопавшие вход в тоннель и, пожалуй, успевшие выкурить в нём не одну самокрутку.

— Бабы тоже нехай поработают, — оскалился один из бригадиров. — Небось, отлежали бока до онемения, враги трудового народа.

Никто его шутку не оценил. Все скорее хотели в теплушку — ветер снова усилился и старался задуть снежную пыль в любую, даже крошечную, щель на одежде.

Примечания

1

Норильлаг — Норильский исправительно-трудовой лагерь.

2

ГУЛАГ — Главное Управление ЛАГерей.

3

«Нет в мире таких крепостей, которых большевики не могли бы взять…» Цитата из доклада И. В. Сталина «О работах апрельского объединённого пленума ЦК и ЦКК» на собрании актива Московской организации ВКП (б) 13 апреля 1928 г.

4

ВОХР (войска) — войска Внутренней ОХРаны республики НКВД СССР.