Меж землёй и небом

Алексей Гагарин, 2021

Произведение погружает читателя в детство, когда волшебные предметы и герои были чем-то осязаемым, а приключения были неотъемлемой частью жизни. Действие книги разворачивается по всему миру и не сводится к банальному сюжету спасения любимых. Чудесная история с элементами детектива понравится каждому, а стихотворная форма позволит читателю ещё глубже погрузиться в созданный автором мир фэнтези.

Песнь первая

Недавно битва отгремела,

Враг побежден, разбит дотла,

Но вот за то, что Русь посмела

Встать на пути у тьмы и зла,

Заплачена цена большая —

Полвойска пало средь полей,

Чьих-то сынов или мужей,

По ним скорбит струна тугая,

И льются слезы матерей.

Князь новгородский Святополк,

Правитель мудрый, он по праву

На холм воздать ушедшим славу

Поднялся, исполняя долг.

А следом — великанов трое:

Князь Яр, горячий, молодой —

Ему не день, если не бой,

Один он всей дружины стоит,

Храним таинственной судьбой.

За ним — другой, мрачнее тучи —

Руян, по силе на Руси,

Пожалуй, самый он могучий,

Кого в округе ни спроси.

О нем идет молва такая:

Его оружие в бою,

Случайных промахов не зная,

Жизнь обрывает на корню.

И третий, стражник молчаливый,

Огромен, тучен, будто холм,

В бою никем не заменимый —

Не раз он ворога бегом

Одним своим ужасным видом

Домой во страхе отправлял.

На самом деле — безобиден,

Хотя «громилой» всякий звал.

Служил он тем, что охранял

Единственную дочку князя,

Арину. С нею дружбой связан,

Он все о ней дословно знал.

Собрались все под холм печальный,

Весь Новгород почтить пришел

Тех, кто в бою за город славный

В земле пристанище нашел.

Струна тугая зазвучала,

Боян прославил жизнь и смерть,

Конец достойный, и начало,

И мирозданья круговерть.

Затих гусляр, и девы скромной

Хрустально-чистый голосок

Коснулся душ суровых войнов.

Напрягся каждый волосок…

Дружина слушает Арину,

Внимает молодой княжне,

Слезой тяжелой окропило

Траву на памятном холме…

Одной лишь ей подвластно было

Утешить мертвых и живых,

Песнь девы обладала силой

Забвенья горестей былых…

Погибших души отпустила,

За прошлые грехи простила

И в вечность проводила их.

Песнь вторая

Печаль прошла, пора веселья

Летит в открытое окно,

Потоком меда, духом хмеля

Охвачен каждый уголок.

Мужи слабеют час от часа,

Не пьет из витязей один —

Пленен Арины дивным гласом —

Князь Яр из северных дружин.

Ее внимания он ищет,

Он рядом с ней, лишь ею дышит

И от других ее хранит,

Но сам открыться не спешит.

Не раз он бился в чистом поле —

Один на тьму — за Русь и свет,

Но тут любовь — это другое,

Его страшит княжны ответ:

Быть может, «да», быть может, «нет»?

Терзает он свое сознанье…

И отложив любви признанье

На срок, не ясный никому,

Яр покидает шум собранья

И дышит воздухом в саду.

На камень сев возле пруда

Под векового дуба сенью,

Он зрит престранное виденье:

Кипит стоячая вода,

Как будто ядами полна,

Обильно пену извергает.

И тут же, будто хищный клюв,

Кувшин по воздуху летает

И на глазах на дно ныряет…

Наш витязь мыслит: «Что, я сплю?».

Себя он щиплет — все взаправду!

Кувшин же, полный до краев,

Перемахнул через ограду,

Нырнул в кусты и был таков.

Своим глазам бесспорно веря,

Худое чувствуя нутром,

Пустился в терем Яр скорее,

Схватив свой меч, и лук, и стрелы,

Лежали кои за седлом.

Бежит, проламывая двери,

Влетает в гридницу, а там —

Арина-радость, а пред нею

Кувшин, в руке ее стакан…

Его к устам своим подносит,

Желая влаги той глоток!

Стрела давно свободы просит:

Лети! Лети, прерви поток!..

Звенит тугая тетива,

И острие, меж всех сверкая,

Из рук нежнейших выбивает

Стакан. Но дева не жива…

Бледнеет, вянет перед всеми —

Ужель один глоток внутри?

Прервалось шумное веселье —

Упала пира посреди.

Затихли все, не шевельнутся,

Лишь князь-отец и Яр одни

К поникшей деве споро рвутся

Сквозь неподвижные ряды.

Лишь богатырь всю правду знает —

Кувшин отравленный хватает,

Скорей несет его к огню

И в пламя жаркое бросает:

«Гори!» — крича во след ему.

Затлели угли, всякий внемлет:

В их шипе — злобный заговор

О смерти быстрой, непременной…

Охвачен страхом княжий двор!

Меж тем прекрасная Арина

Бледна, безмолвна, холодна.

Перед глазами, как стена,

Предстала жуткая картина:

Над дочкой Святополк склонился,

Как ни старался, как ни бился,

Напрасно все — Арина дремлет…

Печаль сдавила, как гора,

И холодом весь мир объемлет.

Настала тяжкая пора.

Великий князь, убитый горем,

Со смертью бесполезно споря,

Отдал приказ: «Найти злодея!».

Бояре, витязи, князья —

Попали все под подозренье —

Враги Руси, ее друзья…

Опять разлад и недоверье,

На братьев даже и сестер

Был устремлен свирепый взор.

И хлещут Русь бичами грозы,

И кровь течет, и льются слезы,

Как реки с неподвижных гор.

А между тем княжну хоронят

В гробу хрустальном средь дубров,

Где леший изредка лишь бродит,

Пугая местных грибников.

В сорочке легкой, белоснежной

Арина смотрит смерти сон.

Кругом нее, в пустой надежде,

С давно потухнувшим челом

Все ходит витязь, час за часом,

Любви признание твердит —

Он обезумел, он опасен,

И взор, воистину ужасен,

Со злобою на всех летит.

Проклятье шепчет он под нос,

Как вдруг невидимой тропою,

В льняной одежде, с берестою

Идет старик, седоволос.

К нему приблизился, шатаясь —

Худой, но жилистый на вид,

Плеча тяжелого касаясь,

Страдальцу путник говорит:

«Оставь печаль свою, воитель,

Врагов коварных победитель!

Тебе, признаюсь, Яр, под силу

Чудесный подвиг совершить —

Вернуть красавицу Арину

И благодарность заслужить».

Князь сел недвижно, начал слушать:

«Проклятье мудрено разрушить,

Но все же можно! Внемли мне:

Есть дивный остров на восходе,

От праздной жизни в стороне,

В объятьях матери-природы

Лежит беспечно на волнах

Прозрачно-синей колыбели.

И в тех нетронутых местах,

Никем не топтаных доселе,

Бьют два ключа — поток струится

Живой и мертвою водицей —

Они тебе как раз нужны.

Но надо, витязь, торопиться,

Душа уходит из княжны.

Нам повезло тем несказанно,

Что верен был твой быстрый лук

И, не щадя того стакана,

Яд выбил из девичьих рук.

Еще глоток, и зло б свершилось!

Узрел тогда бы князь-отец,

Как дочерь льдом его покрылась,

Навек застыла, наконец

В осколки мелкие разбилась…

А так — надежда еще есть!

Но, к доброй, вот худая весть —

Пять дней на все про все осталось,

Коль не успеем в этот срок

Мы разбудить Арины младость —

Навеки девица уснет!

Готовься, князь, к нам ночь идет».

Как расплатиться, Яр не знает —

Он старца целовать готов —

И с просьбой пламенной взывает:

«Прошу, откройся, кто таков?

Скажи мне имя, добрый вестник,

Живых лесов седой кудесник,

Кого в молитве перед сном

Благодарить весь век я буду,

Чей образ, мудрый и простой,

До самой смерти не забуду?».

Старик, в глаза взглянувши князю,

Промолвил тихо: «Витязь, встань,

Судьбой ты с Седовласом связан,

Тебе я в помощь свыше дан!

Обязан я младой княжне,

Ее заботливой душе,

За то, что голосом чистейшим

Она мне пела по утрам

И воскрешала мир умерший

Моим потухнувшим глазам.

Тебе я кое-что отдам —

Тот остров далеко отсюда:

Четыре дня морить коня,

Но есть в моей котомке чудо…» —

И достает рукой оттуда

Кусок льняного полотна.

Наш витязь, полон удивленья,

Не сводит с Седовласа глаз…

«То скатерть тонкого плетенья, —

Продолжил старец свой рассказ, —

Когда добудешь ты водицы,

Сосуды на нее сложи,

Покрепче в узел завяжи,

И ты узришь, как белой птицей

Она по небу закружит

И полетит, как на перине,

Через леса, через поля

К твоей возлюбленной Арине…

Седлай же, князь, скорей коня.

Но знай, виновный не наказан.

Кривун — тот хитрый чародей,

Он заплатить за зло обязан.

Спаси любовь, а после сразу

Найди его и одолей!»

Скакун готов. «До скорой встречи!» —

И, от души благодаря,

Яр обнимает старца плечи

И скачет прочь, огнем горя.

Песнь третья

Леса угрюмые повсюду,

Не встретить тут березы след,

Одни лишь ели друг на друга

Склонились, заслоняя свет.

Но где же Яр? Уж он далече

Забрался от родимых мест.

Враждебным взором не замечен,

Он третий день и третий вечер

С конем прочесывает лес.

Не ест, не пьет, не спит наш воин,

Не топтаной никем тропою

Оставил лес и едет полем.

Чуть медленней, но все же скачет.

«Уж близко остров, не иначе,

Поди за тем крутым холмом!» —

Ведет беседу Яр с конем,

Желая и себя, и друга

Отвлечь от сна, что уж давно

Летает вороном по кругу,

Желая цапнуть за чело.

И вновь заря платком лиловым

Укрыла все, а ночь светла.

Мир отдыхает, ждет покоя,

Не спят лишь наши два героя

По обе стороны седла.

Плетутся, точно сквозь трясину,

Беседуют о том, о сем.

«Что за Кривун? Зачем Арину

Решился изничтожить он?

Ну, погоди, злодей несчастный,

Разбудим милую княжну,

И уж тогда, поверь, всечасно

Твое внимание займу!» —

Цедил сквозь зубы Яр устало…

Тем временем уже светало,

Ночь отступила, снова утро.

«Гляди же вдаль, мой верный друг —

Морская гладь из перламутра,

И в волнах плещется, как будто,

Красы невиданной жемчуг —

То дивный остров, мы добрались!»

И конь пустился во всю прыть,

С горушки резво разгоняясь,

Не чувствуя в ногах усталость,

Толкнул утес, в волнах бежит!

Но мы не можем тратить время —

Князь Яр уже на берегу,

Он, будто в дивном сновиденье,

Достигнул цели на бегу…

Князь гриву друга нежно треплет,

Седло снимает и узду,

Берет врагу внушавший трепет

Свой меч и лук. «Благодарю», —

Он произносит тихо-тихо.

Не смея всколыхнуть покой,

Которым мир чужой пропитан,

Вступает смело в лес густой.

Все глубже, глубже за деревья

Яр в чащу странную идет,

И чем он дальше, тем светлее

Становится вокруг него.

Но ощущение одно

Его никак не покидает:

За ним, как будто, наблюдает

Незримый кто-то, и давно.

Быть может, зверь лесной косматый

Задел случайно ближний куст,

А Яр уже кричит: «Проклятый!

Ну, покажись же, коль не трус!».

Но тихо все, и нет ответа,

Яр дальше продолжает путь,

Пред ним, цветами разодета,

Опушка выглянула вдруг.

Сердитый камень там, на страже,

Твердит пришедшему слова:

«Коль в сердце мрак, не вздумай даже

Черпать воды из родника».

С поклоном витязь мимо камня

Идет и зрит: среди ветвей

Русалка, волосом играя,

Устроила себе качель.

На витязя глядит, вздыхая,

Зовет его к себе, но тот

Любимой имя называет —

И в миг лесное колдовство

Развеялось подобно грезам,

Оставив дымку за собой,

А в ней, блестя в траве живой,

Бьют два ключа — так точно слезы

Из глаз родительских порой.

Яр к ним приблизился спокойно,

Коленом тронул мягкий мох,

Достал две фляги и наполнил

Чудесной влагой до краев,

Поднялся, в пояс поклонился,

Бечевкой затянул мешок.

Тропой, которой и пришел,

Поспешно к берегу пустился,

Решив: оттуда хорошо

Послать посылку Седовласу —

Там веток частых потолок

Не будет скатерти опасен

И не прервет ее полет.

Вступает он в знакомый вроде,

Но все же страшный, тайный лес,

И чувство тихое тревоги,

Как прежде, князю сердце ест.

Что там лежит наперерез

Его протоптанной дороги?

С корой, невиданной доселе,

Ствол древа, павший пред ним,

Сочатся яды через щели,

Пропитан воздух смрадом злым.

Тут богатырь десницей твердой

Булатный вынимает меч.

«Ну, покажи свою ты морду,

Дай надвое ее рассечь!» —

Кричит в кусты он гласом гордым,

Нарушив девственный покой.

Поднялся змей! И встал горой —

На витязя прищурясь смотрит,

Глазами жалит и сверлит.

«Засаду ты мою испортил!..» —

Герою бешено шипит,

Зуб ядовитый оголяя,

Бросается на Яра он,

Тот увернулся, но хвостом

Отброшен витязь. Встать пытаясь,

Махнул сверкающим мечом,

Но мимо — гад ползучий ловок,

Набросился из-за куста,

Кольцом сжимает стан героя,

Аж кости крепкие хрустят!..

«Что делать будешь, воин храбрый?

По мне-то ты — противник слабый», —

Язвит, смеется скользкий враг,

Слюною глотку заливает,

А между тем тугой обхват

Его колец ослабевает…

И вот уж витязя булат

Свободен вновь и кольца рубит!

Испуг колышет чешую:

«Постой же, витязь, правда будет!

Прости язвительность мою…»

Клинок взлетел, сиянья полный,

Готовый рухнуть прямо в пасть…

Позволил твари слово молвить —

Тот начал слезно, торопясь:

«Племен Восхода воин сильный

Перед тобой сейчас лежит.

Такий — дано мне было имя,

Я звался как непобедимый,

Теперь же, погляди, убит,

Сражен могучею рукой.

Признаюсь честно, что с тобой

Вступать в кроваво-равный бой

Желанья не было, но, воин,

Я — слепо движимый водой,

Она нужна мне и доселе.

Позволь открыться — не всегда

По свету ползал в этом теле,

И в памяти еще свежа

Чреда ужасных превращений.

Как ты, я витязь был отважный,

Искал сражений, славных битв.

Так меч завел меня однажды

В обитель гор высоких. Вид

Тех мест внушал покой глубинный,

Найдешь который лишь в земле.

Ты спросишь, что в горах невинных

Искал мой меч? Скажу тебе:

Ходили слухи — там пещеры,

Объяты полной тишиной,

Хранят сокровища без меры,

Их возжелал я всей душой.

Нашел проход я в самом деле,

Вхожу, не чувствуя беду,

Так день иду… иду неделю…

Уж вечность, кажется, иду!

Уже ногам моим нет мочи

Ступить хоть шаг, но глас внутри

Лишь властью злата озабочен:

«На четвереньки встань, иди!» —

С подсказкой лезет он простою.

Так, на коленях, день за днем

Я продвигаюсь, землю рою,

От боли зверем диким вою,

Забыв жену и милый дом.

Смыкаются гранита своды,

Ползу, живот стирая в кровь,

Но впереди блестит свободы

Заветный свет — конец долгов!

И что я вижу пред собою?

Богатств несметные сады,

Там жемчуга текут рекою,

Златые на ветвях плоды,

Каменья с голову размером —

Сапфиры, яхонт, изумруд

Сияют звонким отраженьем,

Смотрюсь в него… и что же вдруг?

Меня пронзил под сердце ужас,

И в одночасье мир поблек,

Я не был больше храбрым мужем,

Я не был больше человек!

Как не свихнулся, непонятно,

Кляня себе и чертов путь.

Решил: быть может, ход обратный

Способен вспять все повернуть?

Ползу с надеждой, в чудо веря,

Сокровищ проклятых не взяв.

Спустя часов бессчетных время,

Вновь очутился в тех горах.

Дышу, гляжу на полный цвета

Закат — нет слов, чтоб описать!

Но, как ты видишь, человеком

Не удалось обратно стать.

Вдобавок к чешуе зловонной

Достался мне ужасный дар:

Кто бы ни тронул кожи черной,

Будь то росток иль зверь — невольно

Слабел, болел и умирал.

Смирившись с участью проклятой,

Насмешкой мстительных богов,

Навеки я от глаз упрятал

Свой омерзительный покров.

Лишь изредка, под вечер сонный

К родному дому приползя,

Я убивался видом скромным

Той, что коснуться мне нельзя.

Жена, томившись ожиданьем,

Сидела часто у окна

И взор, наполненный отчаяньем,

Бросала ввысь, за облака.

Так плыли дни, надежда гасла,

Меня ни капли не забыв,

Жена ждала, ждала напрасно,

Судьбы такой не заслужив.

Я наконец решил открыться,

Ведь это лучше, чем томиться

В пустых надеждах, не узнав…

Но, витязь, был ли я в том прав?!

Ужасный вид колец моих

Привел жену в оцепененье,

И вот уже через мгновенье,

Как древо на гнилых кореньях,

Крыльцо ногами отпустив,

Она, теряя вдруг сознанье,

Упала, с высоты скользя.

Я, вмиг забыв про наказанье,

Что тронуть мне ее нельзя,

Схватил жены немое тело.

Ах, витязь! Что же я наделал…

Зачем достался ей в мужья?..

Да лучше в узкой той пещере,

Не видя света через щели,

Моя бы сгнила чешуя!

Теперь она больна душою,

И вскоре вздох покинет грудь,

Но мне открылось, что водою

Беду, которой стал виною,

Еще возможно отвернуть.

Как ты, могучий светлый воин,

Нашел я камень, там — строка,

Но в сердце змея мрак и горе,

А значит, не был я достоин

Черпнуть воды из родника.

Отчаянье подкралось близко,

Тут взгляд заметил: над волной,

Копытом высекая искры,

Скакун несется золотой.

На нем, сияющем под сбруей —

Посланник тверди и небес.

Уж этот-то воды добудет!..

Решил сразиться, будь что будет —

Теперь, гляди, порублен весь,

Лежу и к милости взываю,

Не за себя — мой век пустой —

Спаси жену, пусть правду знает…»

Наш витязь змея прерывает:

«Ну, будет, полно, тише, стой!» —

И окропил его водой.

Такий воспрянул над землей,

Преполнен чувством удивленья,

Еще не веря проведенью,

На князя щедрого глядит.

А тот, не тратя даром время,

Спешит с ним воду разделить,

Отдав по-братски половину —

Сперва живой и мертвой вслед.

Вражды не стало между ними,

И благородные морщины,

Впервой за вереницу лет,

На лике змея проявились.

По-дружески они простились,

Пообещав друг другу впредь

Войной на друга не переть.

Такий отправился к восходу,

Довольный князь наш — на закат

Направил свой усталый взгляд.

Яр развернул льняное чудо,

Подарок старца-ведуна,

И уложив в него сосуды,

Потуже узел завязал

И над землею приподнял —

Все крепко, вроде. В тот же миг

Поднялся узел над волнами,

Как лебедь белый, бьет крылами,

Под синью вечною парит,

Вдаль улетает торопливо.

«Ну, Седовлас, подарок — диво!» —

Промолвил князь и пал в песок,

Неправда ли, поспать часок

Он заслужил тем испытаньем?

Оставим витязя, за тканью

В края родные держим путь…

Над лесом стройным, над морями,

Над острыми, как меч, горами

Вода, способная вернуть

Княжну младую к жизни прежней,

Летит, качаясь в вышине,

А значит, есть еще надежда

Услышать голос чудный, нежный,

Что душу трогает извне.

За ней летим вниманьем быстрым —

Под нею градов череда,

И отблеск лунный серебристый

Укрыл платами купола.

Минуя теремные кровли,

Кудрявый непослушный дым…

Подобно древу в чистом поле

Он вырос из печных глубин,

Стремится из печного недра,

Но вмиг хозяин быстрый неба

Развеял дымные сады,

Позволив ткани между делом

Быстрее влагу донести

К заветной цели, на опушку

Близ новгородской стороны.

И ткань летит, она послушна,

Легка, надежна, простодушна,

Как те, на ком стоят миры.

Не Новгород ли долгожданный

Встает средь елей и берез,

Не Седовлас ли на поляне,

Как бы хватая узел тканый,

К высотам руки превознес?

Узнав хозяина, тряпица

Спешит к ладоням старика,

Меж пальцев нежится, вертится,

Желая перед ним открыться,

Дары с востока показав.

Ее он хвалит и скорее

Сосуды те несет княжне.

«Успеем, доченька, успеем!» —

Все шепчет в бороду себе.

Вот гроб хрустальный отворился,

И с первым утренним лучом

Лик юной девы окропился

Водою мертвой, как ручьем.

Свершилось: снова бьется сердце,

Дыханье наполняет грудь,

Ну а глаза закрыты дверцей…

Чтоб вновь не дать княжне уснуть,

Воды живой упали капли,

Сняв тяжесть с девственных ланит.

Уста сомкнулись и обмякли,

Взор озарился, и навряд ли

Сегодня будет он закрыт!

Арина взглядом ненасытным

Обводит даль из-за куста,

Ей ново все и любопытно,

Не узнает она места.

Как будто с чистого листа

Жизнь — и ужасна, и прекрасна!

Она не помнит Седовласа,

Ни кто она, ни кто отец —

Как ни пытался ей мудрец

Напомнить прошлое… Напрасно:

Княжна проснулась, память — нет!

Что делать с бедною девицей —

Вести ли в терем? Скрыть княжну,

Пока к ней вновь не воротится

Хоть мимолетная крупица

Воспоминаний, что в плену.

К тому ж, злодей еще на воле,

А значит, может статься, вскоре

Попробует Кривун опять

Княжны невинной жизнь отнять…

Волшебник силится понять:

У князя — земли на ладони,

Он сам велик, дружины ряд,

Мечи остры их, крепки брони,

Как прежде, быстроноги кони,

Но нет, они не защитят

От колдовской коварной силы!

Девицу лучше отведу

В селение, в обычном мире

От бед ее уберегу.

«Ну, что же, доченька, пойдем! —

Себе позволил старец молвить, —

Тут недалече старый дом,

Где я попробую напомнить

Тебе о времени былом».

Арина скоро согласилась,

И полчаса лишь миновав,

Печь жаркая вовсю топилась,

Бурлил отвар душистых трав.

Поверх сорочки белоснежной,

Обняв девичий хрупкий стан,

Теперь кружился сарафан,

И, дополняя те одежды,

Коса струилась по плечам.

Узнать в ней дочку Святополка,

Правителя земель Руси,

Пожалуй, смог бы, да и только,

Что сам отец, и то вблизи,

Но он горюет за стеною.

Тем временем как наши двое

Уселись переговорить,

Уж рог потряс округу воем,

Дружина князя полным строем

К селенью мирному спешит.

Заходят смело, всюду рыщут,

Взгляд скачет зайцем — тут и там,

Взошли под Седовласа крышу,

Прошлись по четырем углам.

«Окромя старца и девицы,

Нет никого!» — кричит один.

«Прошу, хозяин, не сердиться,

Скрывается от нас убийца,

Причем из наших же дружин…» —

Слова промолвив горьки эти,

Старшой оставил старца кров,

Пытливым взором не заметив

Самой княжны переодетой,

Как лист дрожащей средь ветров.

За ним вослед спешит с вопросом

Седой волшебник: «Витязь, кто?!

Кто свою душу опорочил?

Кому покой ни днем, ни ночью

Теперь неведом, и за что?».

Гремел ответом воевода:

«Князь Яр из северных дружин!» —

Сомкнулись тучей неба своды,

И слезы горькие природы

Смочили борозды морщин.

Умчались кони вороные,

Но Седовлас стоит, как тын,

И скачут злобно перед ним

Грядущего дела лихие,

Где гибнет мир среди руин.

«Теперь-то замысел мне ясен —

Кривун, он всех переиграл.

Но разве труд наш был напрасен?

Арина вот жива — отлично,

Сомненья прочь! — старик сказал, —

Ну, а пока что самолично

Мне в город стоит поспешить.

Правитель в гневе, но частично

Смогу глаза ему открыть».

Собравшись, наказал Арине

Не покидать укромных стен,

И только день придет к кончине,

Он воротится насовсем,

И волноваться нет причины.

Прощаясь взглядом, наша дева,

Пока могла, за старцем шла,

А дома, скромно пообедав,

Помыла избу, прибрала,

И у окна себя найдя,

Уселась, зеркальцем вертя.

«Ну, здравствуй, значит, я — Арина,

Пусть память и не признает,

Но это, все же, мое имя,

И чувствую — душа поет

На сочетанье звуков ладных,

А значит, старец молвил правду!

Что там еще он мне твердил,

Не про отца ли про родного?..»

Пыталась оживить хоть слово,

Но вспомнить не хватило сил.

И резвое вниманье снова

От прошлого отвлечено…

Так устремив свой взор в окно,

На девиц красных хороводы,

На молодецкие бои,

Арина жаждала свободы,

Но не осмелилась пойти,

Переча слову Седовласа.

А в руки взяв иглу и нить,

Сумела время разделить

С тем, что осталось ей подвластно,

И пальцы не смогли забыть.

Игла бежит, за ней вдогонку

Конец ознакомительного фрагмента.