Фельдшер скорой

Алексей Вязовский, 2023

Ты попал в прошлое и работаешь в скорой. Приезжаешь на помощь людям, спасаешь жизни. Но кто придет на помощь тебе, когда ты попал в беду? Новые приключения доктора Панова в 1981 году.

© Алексей Вязовский, 2023

© Сергей Линник, 2023

© ООО «Издательство АСТ», 2023

Глава 1

— Труп?

— Он самый. И похоже, криминальный.

Сторож садового товарищества «Пехорка» выпучил глаза, схватился за голову.

— И что же делать?

— Сам как думаешь?

Я тяжело вздохнул, еще раз зачем-то попытался нащупать пульс на сонной артерии мужчины. Без вариантов — покойник. Голова проломлена в районе затылка, сам весь уже закоченел. Оно и понятно — декабрь 80-го года выдался холодным, с обильными снегопадами и двадцатиградусными морозами. Тут живым-то превратиться в сосульку — пустяковое дело. Что уж говорить про трупы…

— Звонить в милицию, — наконец сообразил сторож.

Я посмотрел на мелкого чернявого мужичка по имени Семен Петрович («Зови меня просто Петрович»). Именно он четверть часа назад бросился под колеса нашей скорой, призывно размахивая руками.

— Вот что ты нам устроил? — Из рафика вылез мрачный Харченко, плюнул на снег. — Не мог вызвать местную скорую?

Сторож от такого наезда выпал в осадок.

— Ну как же так, товарищи! Вы же все одно мимо ехали…

— Вот именно что мимо! У нас свои дела… — Водитель обреченно махнул рукой.

«Дела» были загружены в рафик нами в четыре руки в доме тещи Харченко в Малаховке. Разобранный диван, шесть стульев. Я выругался про себя. Это попадос. «Андрей, будь человеком, помоги с перевозкой мебели, вот доктор не против…» Нет, все водилы на скорой калымят и гоняют автомобили по собственным делам. Договариваются с диспетчерами — мол, сломался — и делают гешефты. Но зачем я-то во все это полез? И ведь отговаривала меня Томилина: «Давай, Андрей, выйдем у какого-нибудь кафе, посидим, кофе попьем, а Харченко сам справится…» Во-первых, какое кафе в такую рань, во-вторых, хоть один медик в машине должен присутствовать. В итоге Лена упорхнула отмечаться в очереди за кухонным гарнитуром, а я как дурак дал слабину и поперся в Малаховку с Харченко.

— Думал, что человек умирает, некогда вызванивать. — Сторож расстроенно развел руками. — Мужик-то шевелился.

— Да показалось тебе!

Живот неприятно скрутило, я полез за таблетками с висмутом. Вот еще тоже приключение на мою голову. Первые два дня было настолько худо, что я уже жалеть начал. Ну вот стоило пить эту дурацкую бактерию и доказывать окружающим, насколько я крут? Ходи теперь с гастритом, глотай лекарства по расписанию. Того не ешь, этого не пей…

— Не мог он шевелиться. Мертв потому что.

— Так что же делать?

— В милицию звонить!

Нам хана. Сейчас приедут опера, внесут номер скорой в протокол. А потом Лебензон нас с Харченко съест без соли за то, что гоняли машину по своим делам в рабочее время. Вот уж оторвется зав подстанцией… Так подставились, что выговором тут не отделаешься.

— А что им сказать. Ну, кто умер-то?

Я опустился на корточки, охлопал дубленку и пиджак жмура. В одном из карманов было что-то плотное. Я засунул руку, вытащил листик, сложенный вчетверо. Развернул.

— Что там? — нетерпеливо спросил сторож.

— Погоди, дай рассмотреть, — сказал я, всматриваясь в строчки. — Видно хреново. Ага, это больничный. Вот, видишь, «выдается сотрудникам КГБ, имеющим воинское звание».

— Япона мать! — заорал Харченко, пиная колеса рафика.

* * *

Ментовские опера и следаки? Ставлю галку.

Прокурор района с командой? Есть. Гэбэшная братия? Приехали на трех «Волгах». В комплекте — розыскные собаки, криминалисты, разве что вертолета в воздухе не хватало, видимо, погода не способствует.

Допрашивали нас аж трое силовиков — от прокуратуры, от КГБ и от МВД. Я строгонастрого запретил Харченко врать — диван в салоне не скроешь, да и проверить любую версию с вызовом, трансфером больного в больницу очень легко. Благо в гэбэшных «Волгах» и в ментовском «козлике» есть рации и радиотелефоны.

— Пипец вам, — качал головой седоусый опер из местного РУВД. — Уволят с волчьим билетом. Вы знаете, кто там лежит? — И милиционер показал в сторону сугроба.

— Капитан Евстужин! — одернул опера гладко выбритый, подтянутый гэбист в светло-бежевой дубленке. — Сейчас у нас задача не напугать товарищей, а получить всю возможную информацию.

Пока Харченко по десятому разу рассказывал наше милое приключение, диктовал телефон своей тещи, мой ужас скачкообразно усилился. Мозг покряхтел, покряхтел и выдал: мертвец в сугробе — это же «труп на Ждановской». Случайно убитый бухими метровскими ментами «бурильщик». Которого они с помощью начальства решили выкинуть на Егорьевском шоссе. Типа никто не узнает. Узнают. И начнется битва двух советских «годзилл», двух «наследников» умирающего Брежнева — Щелокова и Андропова. МВД против КГБ. Победит КГБ, министр окончит жизнь самоубийством. Как и его жена, кстати. Следак по этому делу будет ездить под защитой группы «Альфа», а я… Тут мой ужас достиг космических масштабов. Меня прикрыть некому. С подстанции погонят сразу, автоматом. Скорее всего, отчислят из института. Хороший вариант — забреют в армию. Плохой вариант — эти «волки» с голодными глазами начнут шить соучастие. Вон «нашего» сторожа уже повели в гэбэшную «Волгу».

Но почему труп? Я подул в замерзшие пальцы. Кажется, мертвец на Ждановской был жив, когда его нашли — умер в больнице. Или история пошла другим путем? Что же мне все-таки делать? Там гипотез много выдвигали, включая и ту, в которой реального чекиста не было, а это все Андропов придумал. Но в одном все исследователи были едины: движуха будет неслабая.

— Завтра с утра надо явиться в районную прокуратуру. — Третий следак переписал мои паспортные данные, уточнил прописку. Зарегистрироваться в новой квартире я еще не успел — дал адрес общаги. Надеюсь, если что, Давид прикроет. — Там мы с вами продолжим. Руководству подстанции, разумеется, все сообщим.

Харченко, как услышал это, закрыл лицо руками. За работу он держался, кормил жену в декрете и двух спиногрызов. Вот тебе, бабушка, и Юрьев день. Дело не в том, что работу водителя не найти — вон, все заборы в объявлениях, лимиту из провинции завозят. Просто на скорой уже и стаж, и классность, а на новом месте в деньгах потеряет.

* * *

В рафике я углядел, как водила достает подозрительную фляжку, силой вырвал ее.

— Ты хочешь к леваку добавить пьянку на рабочем месте?! — Я открыл крышечку, понюхал. Оттуда пахнуло сивухой. — Что это?

— Самогон. Теща гонит. — Харченко начал раскачиваться из стороны в сторону. — Вот зачем я во все это полез?! Уволят, по допросам затаскают…

Тот же вопрос волновал и меня.

— Ладно, поехали, нечего тут глаза мозолить. А то передумают менты и с собой утащат. Жми на газ.

Разумеется, Томилина тут же засекла наши хмурые рожи. Сразу, как села в машину.

— Что случилось?

— Да живот что-то крутит, — отбрехался я. И тем самым переключил Лену на привычную тему.

— Ну зачем ты выпил эту бактерию?! Тебе больше всех надо? Еще и фиброгастроскопии твои…

Всю дорогу до подстанции Томилина ела мне мозг маленькой ложечкой. Так сказать, на правах мелкой начальницы тире любовницы. Под конец я уже был готов сам изобрести машину времени, чтобы прыгнуть еще разок в прошлое и отговорить себя от этой затеи. Тем более что поперла изжога, которая распалила во мне адские котлы.

— Ты молоко купила? — спросил я Лену.

— Да, да. Вот пакет.

Я оторвал уголок, припал к живительному лекарству всех язвенников. Эх, сюда бы еще бананчик, заполировать молочко…

* * *

На подстанции еще ничего не знали — мы спокойно сдали смену, Томилина умчалась передать карточки.

— Ленке что будем говорить? — Харченко закурил дрожащими руками.

— Не Ленке, а Елене Александровне. Ты же вроде не курил?

— Стрельнул у ребят… Может, на больничный уйти?

— Ну уйди. Или думаешь, Ароныч тебя дома не найдет?

— Найдет… — Харченко затянулся, закашлялся.

— Не начинал бы ты обратно смолить, — покачал я головой. — От курения рак легких случается и прочая гадость.

— Да какой там рак? — махнул рукой Миша. — Не до этого.

— Лучше всего пойти и повиниться, — посоветовал я. — К тебе претензий раньше не было. Поругают и отстанут.

Водитель ничего не ответил, лишь расстроенно покивал. А я пошел в ординаторскую к телефону. Растряс свою записную книжку, достал визитки тех, кто мне вручал грамоты. Первая — Щербина Ярослав Кириллович. Моссовет, общий отдел. Не то. А вот второй, Маслов Дмитрий Саввич, — самое оно. Помощник Гришина. Разочек горкомовец мне уже помог с квартирой. Может, поможет и еще.

Набрал, быстро изложил ситуацию. В трубке повисло тяжелое молчание.

— Тут надо докладывать Виктору Васильевичу, — тяжело вздохнул Маслов. — Вопрос сложный. Не отходи от телефона.

Дальше сидел как на иголках, ждал. Томилина сдала смену, поцеловала меня в щеку и упорхнула к парикмахеру. И рассказать не успел, и к трубке как привязанный. Потом, значит, сообщу. Пара врачей рвалась к телефону, но я их шуганул. После заплыва в Москва-реке и неоднократных схваток с Лебензоном, из которых я, может, выходил не победителем, но точно не проигравшим, мой авторитет был на высоте. Народ, тихо возмущаясь, отполз от заветного телефона. Наконец раздался звонок.

— Жди у входа, за тобой выслали машину.

Черная «Волга» подобрала меня уже через полчаса, а еще спустя сорок минут я предстал пред ясны очи Виктора Васильевича Гришина. По коридорам с космической скоростью меня почти протащил Дмитрий Саввич. Глава Московского городского комитета партии и член Политбюро выглядел неважно. Мешки под глазами, синеватые губы инфарктника. Окна кабинета выходили на Старую площадь, погода опять показала «козу» — повалил сильный снег.

— Рассказывай… — Гришин уставился на меня немигающим взглядом, из-за приставного столика ободряюще кивнул Маслов.

Я начал мычать, выдавливая из себя рассказ о трупе. Не стал скрывать про «левак», про тихую панику, которая случилась у силовиков после осмотра тела.

Помощник наклонился к уху Гришина, тихо произнес:

— Второй провал КГБ за полгода после пропажи Шеймова.

Я услышал, но сделал вид, что занят разглядыванием снега за окном.

— Не сейчас. — Виктор Васильевич отмахнулся от помощника, откинулся в кресле. Опять испытующе на меня посмотрел: — Я тебя помню. Это ты спасал пассажиров автобуса в Москва-реке в начале осени? Мы тебя еще наградили грамотой, да?

— Было такое дело. Что же мне теперь-то делать?

— Твоей вины не вижу. Ты же просто фельдшер? Так? — Гришин пожевал губами. — А вот вашему врачу и водителю прилетит. Последний за использование казенного транспорта в личных целях так и вовсе под статью попадает. Сейчас принято решение активнее бороться с хищениями социалистической собственности…

Козлы! Платите людям нормально — никаких массовых хищений не будет. А то «Мы делаем вид, что им платим — они делают вид, что работают». Вот и живем по поговорке: «Ты здесь хозяин, а не гость, тащи с работы каждый гвоздь». Разумеется, я промолчал, сказал о другом:

— Боюсь, это дело будет непростым. Убийство комитетчика — это скандал на всю столицу. Если будут таскать на допросы и требовать скрыть факт криминальной смерти, что делать?

Такая постановка вопроса горкомовцам в голову не приходила. Они обеспокоенно переглянулись.

— Быть такого не может, чтобы советские органы дознания подобным занимались, — твердо произнес Гришин. — Если что-то такое начнется, сразу звони мне в приемную, я дам команду — тебя соединят. Или с товарищем Масловым будь на связи, согласуйте.

Я понял, что аудиенция закончена, встал и пошел к выходу. Уже в дверях услышал, как «хозяин Москвы» говорит помощнику:

— Позвони там… Попроси их не лютовать в деле Панова.

Ого. Уже «дело Панова»! Расту над собой…

* * *

После горкома я отправился в институт, благо успевал на третью пару. И это оказалась опять психиатрия. Везет — как с этим бороться и победить.

В аудиторию я просочился через верхний вход, сел на галерку. Пригляделся. Давид расположился сразу между двумя девушками, одной из которых была Серафима! Шишкину тоже не обошли вниманием — рядом с ней сидел какой-то высокий плечистый парень с правильным выражением лица. Вот прямо на плакат «Ударники медицинского фронта» забирай. Пора начинать ревновать?

Тем временем препод закончил вводную часть и решил продемонстрировать клинический случай. В центр аудитории, прямо под кафедру, выкатили кресло-коляску. В ней сидела пожилая ухоженная женщина с высоким начесом.

Лектор начал рассказывать анамнез пациентки, как ее лечили. Что-то про шизофрению, которой она страдает много лет, про близко знакомый мне аминазин, почти родной трифтазин и волшебный галоперидол… Подключилась к лекции и сама женщина. Поведала нам, как в результате лечения все прошло, и теперь она понимает, что рыбок не было, это из-за болезни. Что-то связанное со страхом маленьких пираний в крови. Насмотрелась Дроздова по ТВ…

Все шло гладко, занятие почти закончилось, лектор разрешил задавать пациентке вопросы. Все они были скучные, на «отстаньте». Видно было, что дама с опытом, знает, что от нее хотят услышать. Пока не встал Давид. Явно рисуясь перед девушками, он спросил:

— Вот вы говорите, что врачи вывели у вас из крови пираний. Вылечили. А что, если они отложили там икру?

Женщина вдруг сильно побледнела, вцепилась руками в подлокотники коляски. Лектор сбежал к ней с кафедры, в аудитории повисло тяжелое молчание.

— Икру? ИКРУ?!

Пациентка, оттолкнув препода, вскочила на ноги, с треском рванула правый рукав на блузке, стала сильно расчесывать локтевой сгиб. После чего так заорала, что даже меня оглушило на галерке. А первый ряд так и вовсе отшатнулся.

Лектор попытался успокоить женщину, но какое там… Она вопила, будто рожала.

* * *

— Меня отчислят! — паниковал Давид в коридоре. — Буряков орал почище этой бабы.

— А Буряков — это… — Я завис, пытаясь вспомнить.

— Куратор курса. Слушай, что теперь делать? Я же нечаянно!

— За нечаянно бьют отчаянно. — Тут я задумался. — Пиши в объяснительной, если потребуют: мол, в ходе общения с пациенткой засомневался в том, что болезненные переживания померкли и потеряли актуальность, дескать, пациентка подгоняла свой рассказ для того, чтобы ее выписали…

— Да эта баба — его постоянный экспонат. Обидится — перестанет к студентам ходить. Лектору еще кого-нибудь уговаривать придется.

— Блатная?

— Похоже. — Давид вцепился себе в волосы. — Что же делать, что же делать?!

— Делай, как я говорю! Ничего страшного не случилось. Пациенты в психушке постоянно врут, чтобы их выписали побыстрее. Если бы бред прошел, она бы на твои слова про икру никак не отреагировала.

— Думаешь?

— Зуб даю. И вот что еще, — как бы между прочим сказал я, — в общагу могут следаки звонить…

— Следаки? Ты во что вляпался?!

— Я свидетель, не переживай, — успокоил я встревожившегося Ашхацаву. — Короче, если что, ушел в неизвестном направлении и обещал вернуться. Ты, кстати, вещички собираешь? Я скоро съезжаю, уступаю место.

Давид оглянулся, увидел стайку девушек с курса, что шли по коридору. Ого, а Соня Голубева абхазскому князю глазки строит откровенно уже. Симпатичная девчонка, но очень уж прилипчивая. Ладно, помолчу, думаю, Давид и сам разберется, не маленький.

— Собираю. Дай телефоны владельцев квартиры.

— Завтра найду и оставлю тебе запиской на вахте. Все, бывай. Мне пора бежать.

* * *

Томилина, к счастью, оказалась дома. И трубку взяла сразу, хоть и голос заспанный был.

— Хорошо, что ты позвонил… Ты что утром сказать хотел? Я просто не успевала уже, бежать надо было…

— Давай приеду, расскажу. Твои дома?

— Родители? Нет, они во вторую, ушли уже.

— Ну жди тогда, мчусь!

Хочу сказать, что когда пробок нет, ездить по Москве на такси — одно удовольствие. Каких-то жалких полчаса — и я на месте. И успел еще зайти в кулинарию, купить пирожное для Лены.

Она встретила меня, закутавшись в длинный махровый халат до пят, из-под которого торчал воротник байковой пижамы.

— Замерзла, что ли? Вроде не холодно у вас.

— Какое там, вчера какая-то птица врезалась в мое окно, стекло треснуло, дует. Мама звонила в ЖЭК с утра, но когда там придут заделать, неизвестно. Что принес? Пироженку? Пойдем на кухню, чай пить будем. У тебя когда следующая процедура?

— Завтра. Третья уже.

И ведь не последняя. Чем больше материала получим, тем лучше, но смотреть на этот шланг сил нет.

— Так тебе и надо, не будешь в науку лезть. Так что там случилось? — спросила она, поставив чайник на плиту. — Ты спичек не видел? Завалились куда-то.

— Держи, — подал я ей коробок. — Слушай, там утром… Короче, неприятность у нас…

— Остановили вас на дороге? ГАИ?

— Хуже. Когда мы ехали назад, нас тормознул сторож… садовое товарищество там…

— Что ты тянешь, Андрей? — Томилина побледнела, уставилась на меня своими глазищами. — Говори уже? Нагрубили кому-то? Жалобу писать будут?

— Там труп был, — вывалил я ей новость.

Лена открыла рот, закрыла.

— До прибытия? А вызов почему не оформили?

— Не было вызова, Лена. Там… мужика из КГБ убили, понаехала куча целая, с обеих сторон. И менты, и чекисты. Перетрясли все. Меня завтра в прокуратуру вызывают…

На Томилину было больно смотреть. До нее начало доходить, в какую жопу мы попали из-за хозяйственного Миши и ее доброты. А как отказать? Свои же. А теперь расхлебывать.

— Что дальше будет, Андрей? — спросила она.

— Выговор. Тебе и Харченко. Мишу еще и за использование транспорта в личных целях дергать могут. Поэтому запомни: ты ничего не знала. Водитель отпросился поехать, зачем — не сказал.

— Это почему?

— Потому. Одно дело, если водила один все сделал. А другое — группа лиц по предварительному сговору. Тут и уголовное дело возбудить могут — воруют бензин, то да се…. Что бы кто ни говорил, никому и никогда не признавайся, что ты знала, зачем Харченко поехал. Понятно?

— Да, — кивнула она. — А что будет с нами? Чайник закипел, подожди, заварю свежий сейчас.

Вот я бы так не смог. А женщины наши — запросто, не думая. Тут мир рушится, творится неизвестно что, а она встает и идет жратву мужику готовить. Жениться, что ли? Ну нет, обожду пока.

— А ничего не будет. Держись этой версии, и кроме выговора — вообще ничего. А скорее всего, и его не будет. Я тут с товарищами из обкома пообщался. Вроде настроены помочь нам.

— Ну да, ты же… Андрюша, обними меня. — Лена подошла ко мне и прижалась грудью к лицу.

Как-то потом не до чая было. Мы в спальню переместились настолько стремительно, что я и опомниться не успел. Опасность, как оказалось, тоже неплохой афродизиак.

Полетел куда-то халат, а вслед за ним и пижама с вязаными носками. А я показал просто чудеса скорости, раздеваясь быстрее опытного стриптизера. Поцелуи, жадные и беспорядочные, так и летали по нашим телам, которые сплелись в какую-то очень сложную конструкцию.

— Ты же не оставишь меня, Панов? — спросила Лена, пока моя голова лежала у нее на груди и я неспешно водил пальцем по торчащему розовому соску со слегка припухшей ареолой. — Не бросишь?

Я только крепче сжал мою рыжую.