Глава 5
В ту же секунду пулемет загрохотал, и в башне, моментально заполнившейся пороховым дымом, сразу стало нечем дышать. Впрочем, стреляли недолго — просто когда по цели стреляет в упор танковый пулемет Дегтярева, цель обычно исчезает очень быстро. Грохнула пушка КВ. Снаряд перевернул «ганомаг», солдат вермахта разбросало по берегу. Второй выстрел сорвал башню с «тройки», и она задымела.
— Антонов, доклад! — крикнул я, откашлявшись.
— Цели на берегу поражены. Движения не наблюдаю. Доклад окончен, — ответил Антонов, тоже заперхав.
Я еще раз посмотрел в панораму на результаты устроенного нами побоища. Первый удар оказался очень впечатляющим.
— У меня танки разворачиваются для стрельбы, — доложил наводчик и добавил: — Сейчас будет громко.
Надо отдать должное немцам: передовой танк тут же поехал влево, следующий за ним — вправо. Они оба выстрелили очень быстро, один за другим. По КВ будто ударили молотом, раз, потом второй. Танк дернуло, у меня тут же заложило уши.
— Бронебойный давай! — скомандовал заряжающему Копейкин.
Словно завороженный, я смотрел, как Копейкин лупит по танкам, и слушал, как он докладывает после каждого выстрела о результатах. В Т-3 он попал с третьего выстрела — и тот крутанулся на месте, когда у него слетела правая гусеница. Два Т-2, ехавшие по сторонам, притормозили, одновременно выпалили. Похоже, наводчики там нервничали меньше нашего и попадали по нам каждым выстрелом. КВ дрожал, гудел, но пробитий не было.
Тем временем Копейкин добил Т-3 — башня улетела метров на десять — и перенес огонь на соседние танки. В нас еще несколько раз попали.
Внезапно вспыхнул второй танк, а после очередного нашего выстрела повалил дым из третьего.
— Бегут, бегут! — заорал Антонов, поливая время от времени короткими очередями берег из пулемета.
Немцы не побежали — начали пятиться, при этом продолжая стрелять. Наш же «колокол» продолжал издавать набат от попаданий, я почувствовал, что скоро не выдержу. Тошнило от запаха пороха и ударов по танку, а в лицо летела железная пыль со стен.
Наконец, фашисты отползли за холмик, обстрел прекратился.
— Доклад! — прохрипел я, распахивая люк над собой. Живительный воздух ворвался в танк.
Со стонами и кашлем все доложили о том, что живы и готовы продолжать бой.
— Поздравляю с боевым крещением! — Я мысленно поблагодарил создателей танка. Неубиваемый КВ у них получился.
— Антонов, бери оружие и проверь наш берег. Аккуратно так. Если немчики живы — добить. Ясно? Махнешь рукой, как управитесь.
Дождавшись ответа, я дернул заряжающего за рукав и сказал:
— А ты иди на тот берег. Если никого — дашь сигнал. Тоже махнешь рукой.
Заряжающий, узбек Нургалиев, прыгнул в воду и, держа автомат наперевес, побрел к берегу. Я вылез на броню, дождался сигналов с обоих берегов, плюхнулся в воду. Солнце почти скрылось за деревьями, начало смеркаться. Я с неимоверным наслаждением окунул голову в воду. Тошнота отступила. Живем!
Рядом со мной в воду спрыгнул с брони наводчик и начал смывать с лица копоть и размазанную по щеке засохшую кровь.
— Копейкин, потом помоемся, давай назад на броню, смотри кругом, бди!
— Есть бдить! — улыбнулся Саня и полез на танк.
Перебежками мы добрались до разбитого «ганомага» за пару минут. Да уж, слишком удачным оказался выстрел Копейкина. Копаться в образовавшемся внутри кузова фарше из разорванных в клочья трупов не хотелось совсем. Антонова от вида побоища бурно стошнило, да и у меня ком подступил к горлу, отвык я от такого.
Вылетевшие из бронетранспортера пять тел обогатили наш отряд тремя пачками галет, двумя банками тушенки и полуощипанной тушкой довольно-таки тощей курицы, пойманной немцами неизвестно где. Дополнением ко всему послужила полупустая фляжка с вонючим шнапсом, пить который я бы не стал ни при каких обстоятельствах. Но что добру пропадать, может, рану кому обработаем.
Мы собрали автоматы разведчиков, документы. Со второго захода перетащили пулеметы, снятые с мотоциклов, хотя это уже было, пожалуй, лишним. Ладно, вдруг пригодятся. Или взорвем, как карта ляжет.
— Товарищ лейтенант. — Антонов кивнул на прибрежные кустики. — Если немцы в темноте пустят пехоту, они вмиг доберутся до танка. Кинут мину на мотор — и все, каюк нам.
— Ты это правильно заметил, — согласился я, но задумался не о минах, а о восьмидесятивосьмимиллимитровых зенитках, которые фашисты активно применили против наших тяжелых танков. — Я видел у вас в машине сумку с гранатами. Что в ней?
— Ф-один.
— Неси. Проволока тонкая есть?
— Есть, как не быть. У нашего механика все найдется.
— Тоже неси.
Пора было «порадовать» немчиков растяжками.
* * *
После того как все окончательно затихло, я собрал танкистов на нашем берегу. Оно и безопаснее, и воняет не так. А то от последствий боя на том берегу запашок не очень. Кровь, кишки, дымящиеся от тротила воронки. Изображать немецкую похоронную команду желания не было, а мародерить мы закончили быстро.
Вот зарекался пить вонючий немецкий шнапс, а после боя глотнул. И бойцам дал приложиться по чуть-чуть. Чтобы руки не тряслись.
— А что это у вас за фляжечка, товарищ лейтенант? — углядел мой трофей с коньяком глазастый Копейкин.
Я спрятал фляжку поглубже и затянул сидор посильнее.
— Подарок.
Потом не выдержал, достал парабеллум. Дождался восторженного вздоха, разрядил и пустил по рукам.
— От кого все это богатство? — продолжил выяснять наводчик.
Вроде и не по делу такой разговор, я же командир, дистанцию надо блюсти, но понимаю, что после такого пацанам расслабиться надо.
— От немчика одного, — объяснил я, забирая пистолет обратно. — Упал мне на голову с подарками, а делиться не захотел.
— И как заставили? — заинтересовались танкисты.
— Да поменялись. Я ему в лоб пулю, а он мне все свое добро.
Бойцы заулыбались.
— Наш лейтенант, смотрите, — сказал Нургалиев.
Повернувшись на кусты, в которых мехвод прятал лейтенанта, я увидел чуть пошатывающегося Ивана.
— А где Оганесян? — спросил я.
— Здесь, товарищ лейтенант, — ответил он у меня из-за спины.
— Я тебе какой приказ дал? — мигом забыв панибратские разговоры, спросил я.
— Следить за товарищем лейтенантом, чтобы не услышал никто. Так бой же закончился, товарищ командир… — начал оправдываться он.
— Я приказ отменял? — еще более сурово спросил я.
— Никак нет, — ответил Оганесян.
— Три наряда вне очереди!
— Есть три наряда, — вздохнув, ответил мехвод.
— А сейчас бегом марш за лейтенантом!
Отдых пошел лейтенанту на пользу. Все еще бледный, слегка шатающийся, но выглядел он намного лучше, чем когда я его встретил. Сначала командир осмотрел танк, потом, вылив воду из сапог, подошел к нам, сел на траву.
— Тринадцать вмятин на башне!
Ивану явно стало лучше, лицо порозовело, шальных глаз уже не наблюдалось.
— Поверить не могу. Вот это бой! Вы целую танковую группу остановили! — Лейтенант вытащил грязную бумажку из планшета, начал что-то записывать. Бойцы вытянули шеи.
Ясно. Рапорт пишет. Даже успел сосчитать разбитые немецкие танки и «ганомаг».
— Так, Оганесян… — Я посмотрел в небо. Совсем стемнело, надо было выставлять охранение. — Берешь Антонова, разводите на том берегу большой костер. Не вздумайте лезть в кусты. Там гранаты.
Я посмотрел на лейтенанта — как отреагирует на мое самоуправство с экипажем? Никак. Иван продолжал быстро писать. Значит, продолжаем.
— Возвращаетесь в танк, заряжаете пушку. Ты, Оганесян, остаешься в дозоре, вот тебе бинокль. Глядишь в оба. Если на берегу будет шевеление, стреляй. Ты, Копейкин, бери брезент, вот тебе сало, хлеб. Давай, накрывай нам. Будем ужинать.
— А как же я? — расстроился армянин.
— Не боись. Принесем мы тебе твою порцию в танк.
— Товарищ старший лейтенант! — Копейкин почесал в затылке. — У нас консервы есть.
— Тащи… — кивнул я. — Вон, немецкий харч тоже используй.
Танкисты занялись делами, Иван дописал рапорт, сходил и умылся к реке.
— Товарищ лейтенант, — Копейкин закончил накрывать, посмотрел на меня, — а как вас зовут?
— Петр… Николаевич, — на отчестве я споткнулся, чуть не назвал свое старое.
— Петр Николаевич, а что вы на том берегу сделали? Ну, с гранатами…
Про все эти саперские штучки мне рассказал мой бывший сослуживец Сема Шутин, который остался служить в армейке и даже побывал в Корее инструктором. Там он успел повоевать с бывшими союзниками. Все три года, от начала до конца. И потом еще год, пока Сема не нарвался на более хитрого жука, чем он сам, и оставил в корейской землице кусок левой ступни.
Ясное дело, после этого дела Шутин оказался на улице, где, гремя медалями, преспокойно пил водку в славном городе Одессе. Там я с ним и встретился по дороге в санаторий. За бутылочкой (третьей или четвертой по счету) южного винца он и рассказал про азиатские выдумки. Кто там у кого каким гадостям научился — то ли наши у американцев, то ли сами оказались такими фантазерами, — история умалчивала.
Но про растяжки и прочие способы развеселить противника он рассказывал, пока винишко не кончилось. Ну, я не мешался, про такое говно надо выговориться, да не однажды. Не то что легче после этого становится, но не хуже — это точно. Да и не любитель я трындеть попусту. Послушать — это за милую душу, а разговоры вести я не мастер. Бывало, ребята из артели спорили с новичками, смогу ли я продержаться, целый день не разговаривая, — и каждый раз выигрывали.
— Еще один подарок гансам, — я вздохнул, заканчивая вспоминать прошлое. Где теперь Сема Шутин? Пойди, пойми.
Лейтенант тем временем перебирал документы, собранные у офицеров.
— Эх, жаль, немецкий учил через пень-колоду, — сказал он, вздохнув и отложив бумаги в сторону. — Кое-как еще звания и фамилии разберу, а остальное — никак. Не знаете случайно немецкий, Петр Николаевич?
— Случайно немного знаю, — признался я. — Но читаю не очень, на слух только, да и то на бытовые темы.
— Давайте я попробую, — вызвался Антонов. — Я хорошо учил, на четыре и пять.
— Ну попробуй, Антонов, — подал ему документы Иван. — Вдруг получится.
Антонов открыл первую сверху офицерскую книжку и начал листать ее, шевеля губами и вглядываясь.
–…Weber… Otto… Oberstleutnant… старший лейтенант? — засомневался он.
— Нет, бери повыше, это подполковник, если по-нашему, — поправил его я.
— Вот еще тут бумага какая-то, — сказал стрелок и взялся за свернутый лист, оказавшийся чем-то вроде мандата. — Panzergruppe… это танковая группа… Oberbefehlshaber… обер — главный, значит, главнокомандующий! А, нет, просто командующий, главный в группе… — радостно сообщил «переводчик». — General der Kavallerie Ewald von Kleist… генерал от кавалерии Клейст! Persönlicher Adjutant, это непонятно как-то… личный адъютант?
— Порученец получается, — подсказал я снова.
–…zur Inspektion… на инспекцию?…geschickt… направлен. Вот, порученец генерала Клейста подполковник Вебер направлен на инспекцию!
— Вот это мы навоевали, — сказал я. — Такой фашист побольше танка весит.
— Конец нам, — протянул Иван. — За такого туза они нам тут устроят…
— Хоть за туза, хоть за валета, — возразил я, разглядывая листок, украшенный двумя печатями и размашистой, немного небрежной подписью генерала. — Мы им дорогу перекрыли, кто-то там опаздывает часов на двенадцать самое малое. За такое спросят. Так что ждем утром новых гостей.
— Товарищ лейтенант, — непонятно к кому из нас обратился Копейкин. — Разрешите к немецким танкам сходить, пока не стемнело. Может, там найдем что хорошее. Один же не сгорел…
— Сходите, — разрешил Иван. — Бери с собой Оганесяна и Нургалиева, один смотрит, двое охраняют.
Добытчики вернулись, притащив на троих два патронных ящика с лентами для пулемета и три плитки какого-то шоколада для танкистов, так на пачках и написано было: «Panzerschokolade». Иван от шоколада отказался, объяснив, что его от него тошнит, и пошел к танку менять Оганесяна.
Уже почти стемнело, когда мы на маленьком костерке, разведенном в ямке, приготовили какую-то мешанину из имеющихся у нас продуктов. Не то густой кулеш, не то жидкая каша. Главное, что горячее и с мясом, а солдатский организм сам разберется, как ни называй. Один книгочей у нас на зоне такое варево почему-то называл ирландским рагу. Вроде в книжке какой-то про такое читал, там его варили из всего, что было.
Пока танкисты сооружали еду, мы с Нургалиевым на берегу установили немецкий пулемет. Второй после ужина поставим. Снятых с мотоциклов и притащенных из танка патронных ящиков не хватит надолго, если придется пострелять, но хоть что-то. Патронов, как известно, много не бывает. Бывает или очень мало, или просто мало, но больше уже не утащить.
После ужина я разделил шоколад и вручил каждому по плитке. Все съели неожиданное лакомство в один миг, только я отложил свою порцию на потом.
Первым на ноги вскочил Нургалиев минут через пятнадцать.
— Надо, товарищ лейтенант, танк на берег вытаскивать! — как-то немного взбудораженно предложил он. — Сейчас бревна принесем, подложим, как на учениях, и выедем на берег! А потом и к нашим поедем!
Я посмотрел на танкистов. В слабом свете костерка, возле которого мы собрались, было видно, что никто из них не стоит на месте. Все чуть ли не подпрыгивают от нетерпения и желания чем-то срочно заняться. И только сейчас я вспомнил про этот специальный шоколад. Что-то там такое немцы мешали, что придавало сил и уверенности. Вроде как можно было даже после тяжелого марша заставить бойцов куда-то бежать еще столько же. Откуда только организм на такое сил возьмет? Это же надо кормить таких как на убой.
Конец ознакомительного фрагмента.
