На склоне вулкана. Сборник стихотворений

Алексей Вольдович Завидовский, 2018

История одного вулкана длиной в поэтический сборник. Эмоции затвердели в рифмованные строки, чувства скрыты под "обложкой". Проработанная рифма, насыщенная поэтика, глубокий смысл. Следы из букв ведут вдоль моря и дальше, к самому кратеру… Автор приглашает на экскурсию "по склонам вулкана".

На склоне вулкана

* * *

Волны трутся о грудь,

камни — лежбища фурий.

К утончённой фигуре

Гордость ближе согнуть…

Как ни крепок базальт,

как ни вытончен разум,

как ни пробует разом — …

прячет ветер глаза…

Вольный изыск, морской

ветер только случайно

порождённому чайкой —

доосмыслить, тоской…

Этот ветер не груб.

Эти камни застыли.

Это теплится: ты ли?

Это — губы у губ…

* * *

Солнце краснеет. Ночная прохлада

за поворотом скопилась. Закат.

Жаркие мысли. Изжареный ладан,

нимбом вокруг красноту расплескав,

святость возносит — отсечь. Отсекая

дымку дышащих надрывно рывков,

только ли слабость, такая-сякая,

мучает силу на ложе веков?

Только ли тонкие с искрами пальцы,

только ли скрытая толика дня,

только ли губы проникнут сквозь панцирь,

только ли нежная эта броня?..

Только ли солнце, закатные роли,

море, намёки?.. Весь выражен в них —

вечер щемящий, который изволил

сблизиться с ночью… Растерянный миг.

* * *

Море, ночь, маяк. Помимо

этих внешних форм печали,

звёзд искрится пантомима

в глубине души. Отчалил

челн. Беглец. Пройдут недели,

может, годы, может, — тыщи…

Дробность целое не делит,

дробность целостности ищет.

И хватается проточной

жилкой гул в висках за память.

И плывёт всё дальше, точно

недовспыхнувшее пламя.

Мало силы у вулкана:

не сравнится в счастье с птицей.

Мало — плыть, милее — кануть;

мало — пить, милей — напиться…

* * *

Воздух ясен и чист, морская

соль наводит на формы чёткость.

Пальцы в гальке (камнями в чётках)

суть нащупают. Вдох… Лаская

взглядом ширь, проводя изгибы

по кругам шире круг за кругом,

мысль находит в пространстве угол.

Две судьбы — как прямые, гибель —

в точке? Выдох… Счастье, оно возможно?

Раздеваю волну, нескромен.

Всё правдиво, всё верно, кроме

слов навязчивых: ложно, ложно…

Под сомнением: день, устои.

Ночь едва ли добавит света.

Воздух — ясен, дождусь ответа,

хоть ответа и недостоин.

* * *

Воздух ясен и чист, синеет

Чатыр-Даг: далеко, за далью.

Ветер выдохнет: я страдаю,

грусть откликнется: я — сильнее.

Чист и светел, темнеет разве.

Крики чаек. Готовьтесь: вечер!

Через время я им отвечу,

пересилю синдром боязни.

Когда мысли толкают члены

тела, стиль выдаёт моллюска —

тащит панцирь пространство лузгать,

пленный в пене морской несмело.

Словно пляжный цветастый зонтик,

все цвета преломляя в спектре,

небо сжало себя корректно…

и сомкнулось… на горизонте.

* * *

Воздух ясен и чист, хрустален.

Хруст пустот в стороне рукою —

с глаз долой, с сердца вон — укрою.

Не для всех это; все — устали…

И угли почернеют. Запад —

там, где солнце шипит о волны.

Вдох и выдох. Морской проворный

вьющий волос из моря запах.

И в лицо! И дышать! И громко —

но не громче, чем просто имя —

выдох. Я в этом вдохе принял

выдох. Обводящая берег кромка…

И следы на песке. Но — слизан

образ в памяти — догорает.

Так темнеет. Так назван раем

воздух — ясный, а к ночи — сизый.

* * *

Закрыть — к подбородку; прохладно, дует.

Бывают дни в пелене

с восторгом сквозь дымку. С восторгом туи:

одна за одной. Длинней

становятся мысли. От чаек вести:

роняют крик. Адресат

всей ширью распахнутых вверх отверстий

с надрывом грудь потрясал.

Так дождь превращается в вечер, в сырость,

в осадок с души. На дне

взлохмаченных волнами сфер остыло

тепло моросящих дней.

Когда-нибудь вспомнится в ласке будней

прохладный печальный стон.

Так чайка кричит, но не будем… Забудем…

В тумане морской восторг…

* * *

Скрываюсь, и веки — как створки. Моллюск

отходчивей; может открыться опять.

Ступеньки, шаги по ступенькам. Молюсь,

мой шёпот не слышен. Волну торопя,

молитва о шторме, о прочности глыб

блуждает и бьётся подобием брызг

о скалы базальта. Срезает углы,

кривые, прямые, зигзаги. Каприз,

веление скуки, обычность тоски.

И груз на виски, учащая пунктир,

и выбор: терпи! обезверился — скринь…

И надпись для тех, кто желает уйти.

В базальте ступеньки, спускаюсь к волне.

Разбросаны глыбы, как груз — не поднять? —

как что-то, забытое где-то во мне,

как мысли под вечер с остатками дня.

* * *

Я поменялся с большой медузой

мыслями, телом, верой, душой,

и, исчезая всё уже, узок

весь горизонт на закат ушёл.

Я обжигал, я глаза калечил,

я растекался по небу вширь.

Я жил вопросом: нежные плечи —

облако формы её души?

Мне до заката сказать бы фразу:

только — мечта, для неё одной!

Мне бы пустить по волнам свой разум

вслед за мечтой! Но иду на дно.

Стало быть, просто лежать опасней;

я погрузился в гущу глубин.

Так за чертою моря гаснет

спрятанный в руку бога рубин.

* * *

Уровень моря. Над ним

пахнущий йодом и рыбой,

как элемент западни —

берег, нависший обрывом.

Пойманы волны. Спасти

твёрдость от твёрдых пытаясь,

солнце дощатит настил:

веришь — иди. Запятая

в случае этом пуста:

только тире — только волны.

Только надежда. Устал

верить? Не веришь?! Огромный,

больше, чем просто печаль

смысл из глубин небосвода.

Нежность под твёрдость плеча.

Легче, нежнее… Свобода.

* * *

День ясный, сентябрь пока лишь.

Для глаз есть пространство, и то

не так, чтобы много; накалишь —

сожмёт собой сердце. Итог

свиданий с мечтою. Так мало…

так быстро мелькнули те дни,

и солнце сливается с алой

поверхностью неба. Одни

тревожные чайки остались,

как символ крыла. Я — бескрыл

без глаз, где скрывают дали,

я слеп. Путеводной искры!

Маячит за морем ноябрь,

казнит повелитель морей;

она — Невесомость, но я бы

желал её видеть своей…

* * *

В тучах ночь. Далеко красной краской тревог

вспыхнул мрак и погас. Моря мерные всхлипы.

Вспыхнул мрак и погас. Темнота вязко липнет.

Темнота, вспыхнул мрак — молний быстрый плевок.

Мои пальцы собой поглотила зола.

Тихо. Только душа, только мрак, море только.

Перепонка к безумию кажется тонкой:

где Добро предстаёт воплощением Зла?

Умерщвление плоти, возжаждавшей губ.

Ночь темна. Наиграй своему иезуиту

на аккордах из волн нежной страсти сюиту.

Это только моё: не могу! не могу!

Воспалённых абстракций ночная мазня,

словно самую душу ногами избили.

Сочетание молний с узором извилин.

И бичует трёххвостка, так море казнят.

* * *

Стынет море. Сезона бархат

не становится мягче. В стоне

надрывается чайка. Жалко,

грустно, ветрено. Солнце тонет,

погружается в осень плавно.

В настроении след каприза.

День стекает с заката лавой.

Только с тёплой мечтою близость

остаётся со мной на грани

единения с пустотою.

Я, должно быть, смертельно ранен

и поэтому слёз не стою.

Вот такой я, недообтёсан.

Веселей, веселей, кто может.

Бейтесь волны о грудь утёса.

А взгрустнулось — всё оттого же, —

осень…

* * *

…Да, это осень… Усердность такую

в жалобе рвущих себя, в проводах

можно понять. Как и ветер тоскую,

вместе с волной ударяюсь. Вода

бьётся о берег бесформенным стоном

и отползает. Погода невзгод,

пасмурных мыслей; в забвении сонном

лучше забыться. Но в душу внёс год

чувство. За месяц, за те две недели,

вынутых из скорлупы пленных солнц,

запечатлелся загаром на теле

— глубже, до сердца — горячий песок.

Сладок и горек был солнечный пряник;

мы надкусили, доесть не пришлось.

Может быть, я, может, ты — но, отпрянув…

плавно расстались… Так лето прошло.

* * *

Штормит. Осенний шторм-убийца

Конец ознакомительного фрагмента.