Здесь никогда не ходили трамваи

Алексей Витальевич Мекка, 2018

Говорят, что раем может быть лишь одно счастливое воспоминание, которое окутает тебя теплотой на целую вечность. Что же есть ад, если не бесконечный цикл сменяющихся воспоминаний? Плохих, хороших, настоящих. Ад это или целая жизнь? А может, что-то большее? Куда более целое и осмысленное, чем обрывки, за которые так хочется уцепиться, чтобы не упасть. Содержит нецензурную брань.

1

Мы развлекаемся на заднем сидении черного седана. Пахнет разлитым пивом, что пропитало синтетику под нами… ее желтую юбку… мои джинсы. Изо рта у нее пахнет сигаретами и чем-то растительным. Я чувствую вкус табака на ее губах и языке. Мы целуемся. Она выдыхает. Я расслабляюсь. Старюсь расслабиться, ведь никогда не мог сделать это в полной мере. Не получается. Чувство искупления не приходит, отчего напрягаюсь еще больше. Сжимаю ее. Запускаю руку под желтую юбку. Чувству. Как она дышит в мою шею. Как молекулы табака оседают на моей рубашке. Она дышит все тяжелее. Словно специально. Задает ритм. Командует мной и управляет, не произнося ни слова. Требует напористости. Просит меня о сострадании.

— Ну, же, что же ты. Давай.

Я не отвечаю. Не могу говорить, пока разглядываю яркую неоновую вывеску ночной забегаловки. Свет рваными кусками оседает на черном капоте и, подобно восхитительно-грязной болотной жиже, растекается по нему. Взбирается по лобовому стеклу и лезет в салон. Лезет мне под рубашку. Щекочет. Лезет ей под юбку. Возбуждает.

Она становится жёсткой. Напористой и напряженной.

Похожа на тетиву лука, что так легка, но, в тоже время, так сильна.

Она меняет позицию.

Это ее поле.

Ее правила.

С легкостью взбирается мне на колени.

Не могу отделаться от неона. Он подобен хищнику, обхаживающему свою территорию.

Она похожа на этот неон.

Считает меня своей жертвой.

Своей территорией.

Я чувствую, как ее тонкие пальцы путаются в моих волосах. Движения нежные. Мягкие. Почти по-матерински заботливые. В один миг они становятся грубыми.

Жестокими.

Сильными и страстными.

Пальцы прижимают меня к груди хозяйки.

— Ну, давай же… Что же ты? Даже не встал…

Я не отвечаю. Храню молчание перед лицом хищника. А хищник напорист. Хищник не привык получать отказы. Хищник живет лишь по своим собственным правилам, и законы ему неведомы. Хищник существует лишь благодаря своей беспринципной бескомпромиссной хищной натуре. Я не хищник.

Она меня не интересует. Отчего-то не заботит.

Ее натура.

Она скучна.

Продолжает прижимать меня к своей прыщавой груди.

Неон мне интереснее. Понятнее. Легче и существеннее.

Задняя дверь открывается. Холодный уличный воздух, воспитанный выхлопными газами, хватает меня за глотку. Я понимаю, что рубашка давно расстегнута и болтается, подобно пораженческому флагу. Я вижу пирсинг на ее соске. Вижу выражение ее лица. Удивление, что сменяется паникой. Я все это вижу, ведь реальность вдруг стала медленной. Тягучей. Похожей на мед или карамель. Столь же сладкой, сколько горькой. Мне не хочется, но я поворачиваю голову, пока Она спрыгивает с колен и прячется за моим плечом.

Хозяин седана пытается меня отчитать. Я не слышу его. Или не слушаю. Не могу уловить его слов или смысла этих слов, поэтому отворачиваюсь. Я вновь с ним наедине. Вновь смотрю на неоновую вывеску. Вижу, как электрические процессы текут в этих длинных тонких трубках. Как редкие проблески света мелькают в них. Они похожи на проблески чего-то истинного. Чего-то важного и недостающего этому миру.

Она пихает меня в бок, но я не отвечаю. Не отзываюсь. Не подаю каких бы то ни было признаков жизни.

Стараюсь.

Кто-то тянет меня за рубашку. Становится холодно. Сырой снег обжигает и бодрит. Грязный. Черные вкрапления в желтоватой массе. Колючий. Уже давно темно и людей на улице практически нет. Лишь пара-тройка жмутся возле входа под неоном.

— Али!

Он кричит и тянет меня наверх. На ноги. Они не слушаются.

— Али!

Я стою и шатаюсь, точно неваляшка. Щетинистое лицо сурово. Он смотрит и продолжает говорить, но я слышу лишь собственное имя.

— Али!

Рука похлопывает меня по щекам. В ушах начинает гудеть. Я поворачиваю голову и вижу, как вывеска гаснет. Ночное кафе закрывается.

— Али! Приди уже в себя!

— Что?

Я говорю нечленораздельно, но Он понимает.

–Приди в себя, говорю! Ты что-то принял?

–Я не помню. Кажется, нет.

— Хорошо.

Он ставит меня, точно расхлябанный табурет, возле машины. Облокачивает, чтобы не упал. Чтобы не рассыпался. Застегивает мою рубашку. Я пытаюсь помочь, но Он отпихивает. Из этого мало что выходит.

— Так, ты, вали отсюда!

Я понимаю, что он обращается к хищнику на заднем сидении. Она что-то кричит ему в ответ. Что-то увесистое. Не могу разобрать. Все бес толку. Она выходит и отвешивает мне звонкую пощечину, а после бьет по ноге. Я падаю. Опять на земле. Опять в грязи и снегу.

Он берет ее в охапку и оттаскивает. Спасает меня от участи быть избитым ногами на высоких каблуках. Я почти благодарен. Почти в своем уме. Почти жив. Почти мертв. Пытаюсь встать. Он помогает. Мой спаситель. Как же его зовут. Он усаживает меня на переднем сидении и закрывает дверь. Мне хочется уснуть. Почти получается, но Он будит меня.

— Сам поднимешься?

Должно быть, я отвечаю «да», раз оказываюсь на улице возле подъезда. Облокачиваюсь о стену. Моргаю, но глаза самовольно закрываются на слишком долгий срок. Машины уже нет. Мне холодно, а ключи в кармане слишком изворотливые. Никак не уцепить их пальцами. Кто-то выходит, и я мигом просачиваюсь в открытую дверь. Ноги инертно несут меня вверх по лестнице на второй этаж. Мне хочется остаться здесь, но навязчивая идея улечься на диване не дает мне покоя, поэтому я продолжаю идти. Цепляя ступени носами ботинок. С трудом попадая ключом в замочную скважину. Оставляя одежду прямо на полу.

Засыпаю. Засыпаю. Засыпаю.

И вижу жуткие сны. Навязчивые. Подобные убогому аттракциону. Напоминающие лишь о том, что ненавидишь и всеми силами пытаешься забыть. Напоминающие тебя самого.

Засыпаю. Засыпаю. Засыпаю.

Просыпаюсь и снова засыпаю, слыша, как кто-то ходит за дверью моей комнаты.