Посох волхва

Алексей Витаков, 2014

Первая половина IX века. Два норманнских драккара, «Хрофтотюр» и «Фенрир», под видом купеческой делегации появляются в верховьях Днепра. Но истинная цель викингов – грабеж и захват пленников. Реализовав невероятный по своей циничности и коварству хитроумный план, норманны пленяют несколько десятков молодых кривичей и продолжают свой кровавый путь по Днепру. В это же самое время на родину в верховья Днепра возвращается молодой волхв Ишута. Ишута начинает свою борьбу с норманнами в одиночку. Но уже через несколько дней к нему присоединяются небольшие группы кривичей – тех, кому удалось избежать смерти во время грабительских налетов…

Глава 4

Моготин тупо смотрел на огонь костра, борясь с дурными предчувствиями. Несколько раз он пытался лечь, но сон упрямо не шел. Вместо этого, тошнота у горла и беспокойство в груди. Два дня назад мужчины деревни Ощера отправились за рыбой по дальним старицам. Тридцатипятилетний Моготин был старшим. Но с самого начала ловли все пошло наперекосяк: две долбленки перевернулись, две другие дали течь, рыба словно повымерла, хотя все знали, что лучшего места для ловли в это время в днепровской пойме нет. Моготин с особым тщанием готовил себе ложе под открытым небом, понимая, насколько важно быть выспавшимся и бодрым. На жаркий еще пепел укладывались лапы елей и накрывались телячьей шкурой. Тепло, мягко и уютно. Но только не в этот раз. Вторые сутки сердце не на месте, вторая ночь, словно в лихоманке.

Чуть только взбелило, Моготин вскочил на ноги и принялся разводить огонь. Глядя на спящих товарищей, он никак не мог понять: что же так сильно его беспокоит?

Вторым проснулся Зелда и пустыми со сна, синими глазами стал отрешенно смотреть на верхушки деревьев.

— Мы зря сидим здесь, Моготин! Много рыбы не будет. Нужно возвращаться домой!

— Тебе тоже так видится? А я две ночи, словно поджаренный, не могу уснуть! — Моготин пошевелил в костре осиновой рогаткой.

— А мне по ночам русалки поют. А коли поют — значит, к беде это, Моготин.

— Значит, не только этой ночью пели?

— Не. Той тоже.

— Чего же ты молчал?! — Моготин дергано заходил взад-вперед вдоль берега.

— А что тебе я мог сказать? Ты с первого дня на всех вороном каркал, будто тучу какую наслали.

— Давай собираться, Зелда. Домой пойдем.

— Почаю тоже худо уже третий день. Еще не ушли мы из дома, а он уже сник, — Зелда, тяжко вздохнув, стал скручивать подстилку.

— Ежели вам всем так худо, то чего молчите?! — Моготин чуть не со всей дури пнул по пню, благо тот был настолько трухляв, что разлетелся от удара на несколько частей, иначе не миновать бы отбитых и переломанных пальцев.

* * *

Восемь долбленок, по три человека в каждой, полетели по темной глади озер. Гребли отчаянно, никто не думал об улове, всем быстрее хотелось увидеть Ощеру и убедиться, что все хорошо, что это только предчувствия и не более того.

Вышли на днепровский стрежень, еще два поворота, и покажется родной берег.

Перед последней излучиной Моготин поймал ноздрями едкий запах гари. Сердце бешено заухало. У него было самое острое чутье на любые запахи, у Зелды самые чуткие уши, а Почай мог, лизнув травинку, сказать, какая будет погода на ближайшие несколько суток. Этот запах ни с чем не спутаешь. Моготин помнил его с юности, когда Ощеру сожгли железные люди, приплывшие откуда-то из северных земель. Гарь пахнет остро, но не она раздирает сердце и мутит сознание. Страшнее пахнут слезы — тонкая, солоноватая, незримая паутина. Крик тоже имеет свой запах. А уж о металле и крови и говорить нечего.

Весь этот сплав Моготин хорошо запомнил. Как важно иногда человеку не увидеть что-либо, а вначале почувствовать, тогда можно внутренне себя подготовить, и удар судьбы уже не будет опрокидывающим навзничь. В этом смысле люди, обладающие такими качествами, имеют неоспоримое преимущество перед теми, кто воспринимает только глазами.

Последние двадцать локтей… выбежавший на течение ивняк…

Когда резко, подобно вымаху огромного черного крыла, открылось пепелище, Моготин был уже ко всему готов и только сильнее сдавил черенок весла. В ушах тонкий непонятный звук и тупая жуткая тишина одновременно, словно сырой мох Нави навалился на слух. Моготин даже не понял, что оглох. Оглох навсегда.

Он не слышал криков своих сородичей, мечущихся среди обугленных развалин, не слышал яростного плеска днепровской воды. Он стоял на лаве и смотрел на светло-русые волосы жены, выбивающиеся из-под бревен, ставшие частью течения. Стоял, не в силах пошевелиться. Моготин даже не почувствовал, как Зелда схватил его под локоть и стащил с лавы на берег. А когда плот отодвинули… Жена Моготина, Оляна, и четверо его дочерей стояли на дне с привязанными к ногам валунами!

— Похороним потом! Всех похороним потом! — Моготин кричал и не слышал своего голоса. Ему казалось, что не только он сам не слышит, но и другие не слышат, от того заходился в отчаянном крике еще сильнее. Зелда с вытаращенными от ужаса глазами тряс его за грудки. Тряс так, что трещала по швам одежда.

— Нужно их догнать! Догна-а-ть!.. Похороним потом!

И вдруг непонятно откуда, из какого-то другого пространства, Моготин отчетливо услышал: «Месть — это блюдо, которое лучше подавать холодным!»

Перед ним стоял невысокий, хрупкий на вид человек с длинной челкой, доходившей почти до самого подбородка.

Куда-то делся Зелда. Кричащие, мечущиеся по берегу люди, сожженные дома, утопленные сородичи — все каким-то образом отодвинулось от Моготина, странная сила сгребла его сознание, заключила в клещи, подняла над землей, и он увидел себя сверху, скорченным, стоящим на коленях. Правая рука рвала на голове волосы и царапала лицо, левая сжимала горло. Он увидел сородичей, обезумевших, катающихся по земле, увидел Почая, рубящего топором плоть реки, Зелду, рвущего ногтями кору с дуба. Увидел и понял, насколько все они беспомощны и слабы, слабы и беспомощны. Потому что безоружны.

Обезволенный, не чувствующий собственной плоти, Моготин шел за маленьким человеком, посох которого на целую голову был выше своего хозяина. Их никто не пытался остановить, словно они стали прозрачны и незримы. Колыхались длинные русые волосы волхва. Несколько раз тот оборачивался, и Моготин вновь видел перед собой волосы, только волосы — и никакого лица! — но уже седые и прямые, тогда как по плечам рассыпались волнистые и темно-русые. Они шли и шли до тех пор, пока взору не открылась поляна с капищным древом. Маленький человек с длинной челкой показал посохом на корни дерева. Моготин лег между этих корней, и тут же сон подхватил его и понес в синие краски небесных чертогов…

* * *

Оставшиеся в живых ощерцы очнулись от перенесенного удара только ближе к полудню следующего дня. Всего набралось тридцать четыре мужчины, способных держать оружие, и несколько детей, успевших спрятаться в лесу от норманнов.

Зелда сидел на берегу и смотрел, как люди укладывают в погребальный сруб тела своих сородичей. Первый приступ ярости и жара ненависти прошли. Глядя на работающих людей, Зелда успокаивался, начинал свою работу мозг. Даже если всех мужчин вооружить топорами, наспех сделать щиты и колья, то против норманнов — это все равно что курам на смех… Куда-то пропал Моготин. Но Зелда ничуть не сомневался в старом товарище. Значит, где-то отлеживается. Но и не гнаться за норманнами тоже нельзя. Дети погибших проклянут за трусость навеки. И не только дети, но и взрослые. Все хотят идти, отомстить, отбить взятых в полон!

Что делать? Где же Моготин?.. У Зелды никого из близких родственников не было: отца и мать схоронил, почитай, десять лет назад, жена умерла в родах, а вслед за ней и ребенок. Зелда любил всех, всю деревню одинаково, но жил один на отшибе. Может, поэтому он оказался единственным, кто сохранил ясность ума в этой жуткой ситуации. Преследовать и атаковать драккары с воды — значит заранее обречь себя на позорное поражение, а значит, нужно преследовать посуху, идя берегом и срезая изгибы.

Зелда разделил людей на две группы: двенадцать человек сели в лодки и устремились по следу норманнов, а две дюжины, вооруженные топорами, пошли берегом. Какая-то неведомая сила остановила ощерцев вчера от того, чтобы сразу броситься в погоню. Кое-кто говорил, что видел маленького человека с пучком дымящейся травы. Никто не мог вспомнить его лица, но хорошо запомнился странный сладковатый запах, исходивший от пучка и распространившийся по всему берегу в том месте, где стояла деревня. Человек, вдохнувший этого дыма, переставал метаться и уже не рвался отомстить, он просто садился на землю и начинал плакать. И плакал до тех пор, пока силы не оставляли его, после чего наступал глубокий и ровный сон.

Двенадцать бойцов в лодках должны были настигнуть драккары «северных гостей» и постараться задержать как можно дольше, пока основные силы подготовят засаду где-нибудь ниже по течению. Зелда очень хорошо знал каждый локоть Днепра на добрую сотню верст и очень надеялся, что викинги не успели далеко сплавиться. Ведь там, ниже, много деревень, среди которых Калока и Казия. Из Калоки — мать Зелды, а из Казии — его погибшая жена.

Почай сам вызвался руководить действиями на воде. Долбленки построились ромбом, по три человека в каждой, и понеслись по затуманенной глади, отбрасывая вспененные волны. Охотничьи луки, гарпуны и стрелы с костяными наконечниками, каменные и деревянные топоры; тела по пояс прикрыты в основном телячьими шкурами, кое у кого были даже шлемы из продубленной кожи.

Почаю было всего двадцать три года — еще незрелый муж, но уже завидный жених. В Калоки засылали сватов в дом Имормыжа, который славился своими дочерями. Имя одной из них Раданка. Раданка — значит радость и свет! Она и впрямь была очень смешливой и доброй. Они познакомились в прошлом году на Ивана Купалу. Вначале девушка нашла Почая по венку, который сплела и опустила на воду. Многие девичьи венки не доплыли в ту ночь до заветного поворота — одни сразу стали прибиваться к берегу, другие растворились в темноте и пропали. Вправду говорят: как в воду канули. Но венок Раданки правильно поймал течение, закружился и, чуть покачиваясь на теплой волне, заспешил в долгожданный для каждой девушки мир головокружительного счастья. Потом пары прыгали через костер, взявшись за руки или соединившись травяными поясами. Если пара не хотела продолжать знакомство, то руки над костром размыкались, а пояса рвались. В ту ночь Почай крепко держал руку Раданки. Их объявили женихом и невестой. Вокруг девушки водили хоровод ее подруги и пели грустные песни, в которых прощались с ней, поскольку она теперь уже принадлежала Почаю. Все лето молодые люди тайно встречались, а по осени, после сбора урожая, от Почая пошли сваты. По традиции сваты засылались трижды. Первый раз их даже не пускали на порог, а разговаривали с ними через плетень, и конечно же девушку никто не показывал. Второй раз сваты приходили обычно под конец зимы, на Масленицу — с блинами и пирогами. Здесь уже сама невеста обносила гостей за столом, а те оценивали, насколько она ладна в движениях и внимательна к старшим. И в третий раз — непосредственно накануне свадьбы. К этому времени у невесты уже должен быть свадебный наряд и приданое. Все это показывалось дорогим гостям, пришедшим от жениха. Почаевы сваты в доме Имормыжа тоже побывали трижды. Наметили день свадьбы, поцокали языками над брачным платьем Раданки.

Но боги решили сделать по-иному…

«Хрофтотюр» и «Фенрир» легли на течение и двигались с его скоростью. Херсир Хроальд-старый справедливо решил, что лучше поберечь силы, поскольку впереди немало добычи, но ее придется тоже брать силой. А сил бесконечных не бывает. Поэтому он приказал сложить весла вдоль бортов и наслаждаться спокойствием. Херсир представил, как через пару-тройку недель жадный и жестокий ярл Эрик Кровавая Секира пойдет по Днепру, а получит опивки со стола пирующего Хроальда, — и рассмеялся в голос. То-то же! Не будет зубоскалить над старостью. Озлобленные русы хорошо встретят Эрика, и придется Секире искать удачи в низовьях, а лучше поворачивать и идти на закатные страны.

Аппетит у старого конунга разгорелся не на шутку. Он представил, какую выручку получит уже только с того, что взял в этом походе, и сладкая волна радости подкатила к горлу. А сколько еще впереди!.. «Если не хватит цепей, — думал херсир, — будем связывать невольников веревками, взятыми в их же домах. А не будет места на драккарах, сделаем плоты. Но я привезу столько добычи, сколько еще никто никогда не брал в походах, убей меня Тор своим молотом!..»

Так виделось Хроальду и мечталось о могуществе в Норвегии. Он покосился на Эгиля Рыжую Шкуру и тут же поморщился от его вида… «А этого, так и быть, специально для Асгерт утоплю где-нибудь поближе к ромейским землям. Сейчас мне каждый у борта дорог. Не сажать же траллов на весла!..» Викинги только в самых крайних случаях прибегали к тому, чтобы доверить весло чужеземцу. «Вертеть весло» — почетная обязанность для каждого, кто родился в мире скандинавских фьордов.

Вдруг Халли, стоявший на корме у руля, ударил о кованый щит обухом своего топора. Хроальд не обернулся на звук.

— Чего тебе неймется, Рыбак? — херсрир спросил, продолжая глядеть вперед из-под ладони в сторону восходящего солнца.

— Похоже, в наших мешках снова прибавление, да пусть Имра сожрет мою печень! — осклабился Халли и показал рукой в сторону четырех приближающихся челноков.

— Имру твоя печень бесполезна! Ему всякая печень давно бесполезна! — Хроальд посмотрел назад и засмеялся, потирая ладони. — Это рыбаки, Халли. Пусть подойдут поближе. Сколько их?

— Дюжина на четырех лодках. И они, да лопнут мои глаза, не чуют никакой опасности!

— Тогда поворачивай к берегу, Халли. Предложим поторговаться. Потряси белками. Пусть увидят.

— А Эйнар?

— «Фенрир» пусть идет дальше. Сами справимся. Невольникам забейте рты и положите на дно лицом вниз, — Хроальд быстро снял с головы боевой шлем, а вместо него натянул соболью шапку с хвостом чернобурки.

Захваченным в плен молодым людям вбили в рот кляпы, заставили лечь на дно драккара, сверху закидали «товар» шкурами и награбленным добром.

Лодки Почая первыми ткнулись в береговую крепь. Предводитель маленького отряда кривичей сразу разглядел старого норманна в собольей шапке. Молодому человеку показалось даже, что он встречал этот головной убор на ком-то в сенные дни на ярмарке.

— Скумин, — Почай легко толкнул в плечо веснушчатого парня, — выцеливай вон того, в шапке.

— У-гу… — Скумин кивнул, но руки у него заметно дрожали. В отряде Почая все были молоды и живого, настоящего врага видели впервые. А многие так и вообще первый раз видели иноземцев.

— Попади в него! А мы схватим топоры, наскочим и потом побежим в лес. Пусть догоняют. За это время Зелда перегородит возле Ремезы Днепр.

— У-гу! — снова был ответ. Скумин вытаращенными глазами смотрел на викингов, которые спрыгивали с драккара. Вдруг под плащом одного из них блеснул доспех и мелькнула рукоять меча.

Конец ознакомительного фрагмента.