Сенявин

Алексей Викторович Федотов

Книга предназначена для широкого круга читателей. В ней описан жизненный путь адмирала Дмитрия Николаевича Сенявина. Молодому поколению необходимо помнить о героях, которые отстаивали суверенитет России на море в начале 19 века. Мы должны сохранять в своей памяти и передавать другому поколению те забытые моменты истории нашего государства. Подвиг их в Отечественной войне бессмертен, достоин искреннего уважения и высокого почитания.

2. Лейтенант Сенявин адъютант начальника Севастопольской эскадры Марко Войновича. Императрица в Севастополе. Буря у мыса Калиакрия. Битва в Днепровском лимане. Бой около Фидониси. Крейсерство у берегов Анатолии

В январе 1786 году командиром Севастопольской эскадры был назначен капитан 1 ранга Марко Иванович Войнович. Эта эскадра состояла из следующих судов, которые помещались в Севастопольской бухте: 66 пушечные трехмачтовые двухдечные линейные корабли: «Слава Екатерины» — под командой Марко Войновича, «Святой Павел» — Федор Ушаков, «Мария Магдалина» — Тиамин Тиздель. В её составе были различных фрегатов от 40 до 12 пушек общим числом двенадцать: «Св. Георгий» -капитан Яков Саблин, «Св. Андрей» -Роберт Вильсон, «Осторожный» — Иван Берсенев, «Поспешный» — Фома Прокофьев, «Крым» — Алексей Тверетинов, «Стрела» — Дмитрий Доможиров, «Победа» — Петр Овсянников, «Перун» — Панайоти Алексиано, «Легкий» — Иван Кусаков, «Скорый» — Михаил Обольянинов, «Вестник» -Федор Заостровский, «Почтальон» -Иван Палицын. Так же было 3 шхуны, 1 шхунара, 4 бота (на «Карабуте» лейтенант Дмитрий Сенявин), 2 пинка, 1 яхта итого 27 военных судов с 860 орудиями и около 5000 моряков в число которых входили переселившиеся в Крым греки. На флот поступили прошедшие обучение молодые мичманы «Егор Карно, Дмитрий Альвениоти, Егор Журжа, Фому Влаханти, Баптиста Драко, Ефима Куцука». В новом городе уже было возведено порядка 50 строений. На оконечности западного мыса была построена пристань из тесанного камня, недалеко находился и дом адмирала. Там же чуть дальше начал строить дом капитан 1 ранга Тиздель. Вот как он вспоминал: «… новый наш главный начальник капитан Войнович предложил мне строить большой дом и обещал содействовать чем только может, дал место и 28 февраля я заложил дом в 70 фут и 40 ширины; к 1 мая начал стлать крышу. Тогда же мне случилось дешево купить (за 185 рублей) маленький каменный домик; я перебрался туда из дома Макензи».

Лейтенант Дмитрий Сенявин хоть и выполнял работу адьютанта, но постоянно просил у Войновича дать в его управление небольшое судно и в итоге был назначен командиром на почтовый бот. Этому поспособствовал сам Григорий Потёмкин, указав Марко Ивановичу «…перепоручи своего флаг-офицера на пассаж — бот. Посланник наш Яков Иванович просил надёжного офицера отыскать». Вот как он описывает эти события сам Дмитрий: «Весной я заболел лихорадкой. Всякое старание лекарей было мне бесполезно. Граф Войнович, сделавшийся к тому времени главным командиром флота, искренне заботился о моем здоровье и назначил меня командиром 12-пушечного пассаж-бота (Карабут), которое беспрерывно ходило к Константинополю с депешами к посланнику, предполагая, что с переменою климата лихорадка меня оставит. Я скоро пришел в Константинополь и представил себя посланнику Я. И. Булгакову и обедал у него. За столом случился доктор Жароти (славился в Константинополе). Подавали макароны, приготовленные на сливках в паштете. Мне они очень показались, и я наложил себе полную тарелку и даже с верхом. Посланник приметил и сказал: „Как вы думаете, доктор, хорошо ли лихорадочному кушать эти макароны и таку еже огромную порцию“? Доктор Жароти, как итальянец, прежде сделал приличную ужимку, а потом отвечал, что если такую порцию скушает здоровый, то непременно приключится ему лихорадка и даром никак это не пройдет. Однако после этой порции лихорадка меня оставила и с тех самых пор как будто никогда ее и не было». Обратно Сенявин вдоль западного берега Чёрного моря вернулся в Херсон мимо турецкого Болгара, острова Змеиный и Тендра. Секретный пакет был передан в руки капитану 1 ранга Николаю Мордвинову и далее фельдъегерской службой доставлен Потёмкину. Это был первый случай удачного плавания молодого 23-летнего лейтенанта Сенявина в лице капитана судна. Он так же доложил, что у турок готовятся к выходу в море 5 военных кораблей.

В Кронштадте Императрица приказала в этом году приготовить 15 кораблей и 6 фрегатов «…отправить в море эскадру под начальством вице-адмирала фон-Круза и с ним контр-адмиралов Козлянинова и Повалишина». Они учили команды крейсируя между Дагерордом и Готландом. Из Архангельска в Кронштадт вышла эскадра контр-адмирала Спиридова в составе 2 кораблей и 3 фрегатов.

Князь Григорий Потёмкин приказывает в Херсонском адмиралтействе начать строительство двухдечного 100-пушечного линейного корабля по чертежу мастера Афанасьева. Там же на воду спустили 66-пушечный корабль «Александр», которым командовал капитан 2-го ранга Дмитрий Доможиров. Новые строящиеся корабли на верфях Империи в подводной части стали обшивать медными листами «крепления производить медными боутами, рулевые крючья и петли, гвозди и прочия вещи так же делать медные». Вечером 22 сентября корабль «Александр» вышел в открытое море и взял курс на Севастополь. На другой день корабль прошел мимо мыса Хаджибей. Разразившаяся буря с сильным ветром возле Крыма погнала корабль на берег. На малой скорости 5 узлов новопостроенный «Александр» разбился на рифе возле мыса Тарханкут оконечности западного Крыма. Спаслись почти все. Гражданские люди и офицеры разместились в трех шлюпках. Остальные матросы, которым не досталось места, добирались вплавь до пустынного берега. По результатам расследования, Адмиралтейская комиссия признала виновными капитана Доможирова и лейтенанта Юрьева. Их лишили всех званий и приговорили к работам на галерах. Через полгода причиной кораблекрушения признают «неизвестные и переменные течения», Доможирова восстановили в его правах, но командовать кораблем ему больше не доверят.

В конце года в Севастополь прибывает генерал-губернатор Таврической губернии князь Григорий Александрович Потёмкин. Он сообщает Войновичу и Мордвинову, что Императрица собирается посетить Южную армию и Черноморский флот. Вот как об этой встрече писал капитан Тиамин Тиздель: «…20 декабря я перебрался в свой отстроенный большой дом, и так как то был день рождения моей жены, то по этому случаю у меня был бал. Вечером ко мне приехал князь Потемкин, осматривал устройство гавани и адмиралтейства. Войнович в присутствии капитанов Мордвинова и Алексиано, предложил мне продать в казну мой большой дом и сам оценил его в 2500 рублей, и о покупке этой он просил Потемкина; но князь позволил ему (Войновичу) жить в доме назначенном для адмиралов, и после того о покупке моего дома не было речи. Потемкин, уезжая объявил нам, что весною Императрица намеревается предпринять путешествие в Крым».

Наступил очередной 1787 и значимый год в истории Российской империи и в жизни лейтенанта Дмитрия Сенявина. Контр-адмирал Марко Войнович командир порта докладывает Григорию Потемкину о нехватке пресной воды в городе и на судах: «крайняя надобность провесть текущую воду в Севастополь, как для обывателей онаго; а еще нужнее если случится скорое флоту вооружение, то источник пресной воды у берега значительно ускорит его готовность к исправному выходу в море». Потёмкин пообещал найти денежные средства для проводки в Севастополь воды из горных источников. Почти с начала марта все корабли Севастопольской эскадры начали готовить для смотра Императрицы.

В Оттоманской империи происходили различные перемены. Григорий Потемкин различными мерами и способами пытался тушить разгорающееся «пламя новой войны». Действительный статский советник и дипломат, и чрезвычайный посланник в Константинополе Яков Иванович Булгаков всегда стремился вести дела так «чтоб сам султан дрожал от имени русскаго». Именно он склонил Порту заключить с Россией торговое соглашение, а затем подписать акт об уступке Крыма, Тамани и земель на Кубани. У Булгакова были куплены много осведомителей в Константинополе и многие иностранные послы. Оттоманская порта, конечно, не могла примериться с потерей части своих земель, и подстрекаемая французским правительством не теряла надежды при новой войне с Россиею возвратить их себе назад.

Государыня-Императрица Екатерина Алексеевна, встретив Новый год 2 января выехала из Петербурга в Царское село. Через неделю собрав все кареты и людей тронулась в путь по старой Смоленской дороге. Весь этот поезд состоял из 14 карет и более 160 саней с кибитками. В составе был почти весь двор, иностранные послы и придворная прислуга. Карета императрицы имела внушительные размеры и «вмешала гостиную на 8 человек, малую библиотеку, кабинет, карточный стол и все удобства; запряжена была 30 лошадьми. Помимо того, Екатерине II предназначались шестиместная и четырехместная кареты, а также почивальный возок».

Большого труда и сил стоило Григорию Потёмкину организовать встречу этого каравана на каждой почтовой станции. Где были приготовлены до 500 свежих лошадей на каждом пункте. Вся дорога освещалась в темное время суток, стояли специальные люди с факелами и во многих местах установлены фонари и километровые столбы, откуда и пошел термин «столбовая дорога». В пути этот грандиозный караван встречали генерал-губернаторы различных наместничеств верхом на лошадях с хорошо одетой свитой и провожали до своих границ. В местах ночевки улицы и здания «прекрасно были иллюминованы», сотни конных с факелами стояли у въезда в городки.

В концу апреля в Ахтиарской гавани весь флот уже стоял на рейде, выстроившийся в линию. Навешивались новые реи и паруса, чистились до белизны палубы, выставлялись очищенные пушки. Императрица к тому времени находилась в Каневе, где к ней приехал польский король Станислав Август.

Дмитрий Сенявин в начале года получил очередное звание капитан-лейтенант, так как командовал в прошлом году кораблём. Вот как он описывает то время: «…я был произведен в капитан-лейтенанты. Граф Войнович послал меня с важными депешами к Светлейшему. По приезде в Кременчуг тут была уже Императрица. Князь приказал мне отдохнуть, это было под вечер, когда дворянство делало великолепный бал в галерее, нарочно построенной. Я был тогда молод, здоров и, несмотря на то, что два дня проскакал 300 верст верхом по летучей казачьей почте и столько же верст на перекладных, рассудил, что высплюсь обратной дорогой, а теперь лучше останусь во дворце позевать; на бале не мог быть, потому что не было со мною из платья ничего, кроме дорожного».

На всем протяжении пути императрицу сопровождали многочисленная свита и дипломаты многих европейских государств, специально приглашенные для демонстрации успехов в заселении Новороссийского края и Крыма. Английский посол Элейн Фитцтгерберт, французский посланник Луи Филипп де Сегюр, австрийский посланник Иоганн Людвиг фон Кобенцель, принц Карл Генрих Никола Нассау-Зиген, принц Шарль де Линь — вот далеко не полный перечень официальных лиц, участвовавших в этом политическом рандеву.

Екатерина на Днепре. Худ. Жан Богуми Плерс

В Киеве куда прибыл императорский эскорт, Екатерина II, сопровождавшая ее свита и гости перешли на галеры, совершив на них плавание по Днепру до Новых Кондаков. Гребная эскадра была под командой капитан-лейтенанта Христиана фон дер Остен-Сакена в составе: «галер 12-баночных две, 10-баночных пять, один трешхоут, три водовика, 2 кухонных, два гофмаршальских, два шталмейстерских, один госпитальный. На судах состояло команд общей численностью 1608 человек». Галера императрицы называлась «Днепр» под управлением капитана-лейтенанта Ивана Пущина. Находившиеся на ней офицеры и их ближайшие помощники были в основном греки, прибывшие из Таганрога, Керчи и Севастополя. По завершении плавания каждый из офицеров, «сопровождавший ея императорское величество в плавании по реке Днепру», был «высочайше пожалован золотыми часами». В числе счастливых обладателей такого ценного подарка были мичманы Фёдор Лелли, Константин Константинов, Христос Клапакис, лейтенант Иван Поскочин, капитан-лейтенант Алексей Нелединский, Павел и Иван Шостак и другие офицеры.

Кандидат исторических наук Игорь Валентинович Мосхури в своей книге «Греки в истории Севастополя» пишет: «В Херсоне к путешествующим присоединился главный союзник по «Греческому проекту», австрийский император Иосиф II, приехавший в Российскую Империю под именем графа Фалькенштейна. Инкогнито монарха ни для кого не являлось тайной. Его тепло приняли: личное присутствие Иосифа II символически скрепляло антитурецкий союз Австрии и России в глазах иностранных послов и гостей. Не прерывая встречи, августейшие особы, а за ними гости, и свита проехали под аркой с надписью на греческом языке: «Διαδρομή στην Κωνσταντινούπολη — Путь в Константинополь». Более подробнее о путешествии Императрицы можно прочитать в моей ранее вышедшей книге «Синявин» про адмирала Алексея Наумовича Синявина.

Командир Херсонского порта капитан 1 ранга Николай Мордвинов и корабельный мастер Семён Афанасьев работали при строительстве кораблей круглыми сутками и к приезду Императрицы приготовили к спуску 80-пушечный линкор «Иосиф II», 66-пушечный «Святой Владимир» и 50-пушечный фрегат «Александр». Между двух фрегатов было построена специальная галерея с «двумя покоями, в первом был накрыт стол с великолепным завтраком, во втором находился большой диван в турецком стиле и трон с балдахином. Берега Днепра были покрыты несметной толпою. Около полудня был подан сигнал и первый корабль поплыл при громе артиллерийских орудий и криках всех зрителей… Позже в галереи она допустила к своей руке начальников адмиралтейства и строителя, которому следует с каждой пушки по 3 рубля, которые ему и были вручены на большом серебряном блюде».

16 мая Императрица, подъезжая к Перекопу подписывает указ о присвоении новых званий морским офицерам. Войновичу и Мордвинову было пожаловано звание контр-адмирал, Ушакову и Алексиано звания капитанов бригадирского ранга. Перед перешейком в верховье реки Каланчак после Каменного моста Императрицу встретили 3500 конных Донских казаков под руководством генерал-порутчика и Атамана Войска Донского Алексея Ивановича Иловайского. Они сопровождали Императрицу до места ночлега, показывая ей свою удаль и различные приемы при движении на конях. При постановке на ночлег донские казаки представили конную атаку «сильный удар на неприятеля».

Капитан-лейтенант Дмитрий Сенявин, работавший в это время в качестве специального посланника между Войновичем и Потёмкиным, привёз письмо проскакав на лошадях более 300 вёрст вернулся в Севастополь.

22 мая Государыня Императрица Екатерина Алексеевна со всеми гостями ближе к обеду прибыла к специальному павильону, построенном для неё на Инкерманских высотах. Здесь для знатных особ был накрыт обед. В начале обеда под звуки музыки, против Екатерины было большое пространство, задрапированное тканью и затем после снятия занавеса перед всеми, открылась перспектива Севастопольского рейда. Море бесконечным щитом облегало роскошный вид холмов, между которыми к широкому подножию павильона раскинулся длинный залив и рейд. По всему заливу тянулась линия из 29 русских военных судов. Над главным линейном кораблем поднялся «кейзер-флаг главнокомандующего» и с обоих бортов кораблей началась пушечная стрельба, что произвело неизгладимое впечатление на присутствующих. Дым от канонады расстилался в обе стороны и затянул всю гавань. Вот цитата из воспоминаний австрийского генерала Нассау-Зигена: «В ту минуту, как эскадра салютовала, государыня встала и пила за здоровье австрийского императора Иосифа, сказав: „Надобно выпить за здоровье моего лучшаго друга“. Она была как нельзя более довольна видеть свои морския военные силы в этих водах. Когда императрица встала из-за стола, я очутился возле нея и сказал, что я так тронут всем виденным, что я поцеловал бы ей руку, ежели бы я мог на это осмелиться».

Капитан-лейтенант Сенявин находился при катере, который должен был везти Государыню вдоль кораблей Севастопольской эскадры. Вот как он пишет: «…при вступлении на катер Императрица, милостиво приветствуя людей, сказала: „Здравствуйте, друзья мои“. Гребцы разом ответили: „Здравствуйте, Матушка Царица наша“. Потом ей угодно было сказать: „Как далеко я ехала, чтобы только увидеть вас!“. Тут, загребной матрос Жаров (который был после лучший шхипер во флоте) ответил ей: „От евдакой Матушки Царицы чего не может статься“. Государыня, обратясь к графу Войновичу, сказала по-французски, с большим, как показалось, удовольствием: „Какие ораторы твои матросы“. Гребцы были подобраны молодец к молодцу, росту не менее десяти вершков, прекрасные лицом. На правой стороне все были блондины, на левой-брюнеты. Одежда их была: оранжевые атласные широкие брюки, шелковые чулки в башмаках, тонкие полотняные рубашки, галстук тафтяной, пышно завязанный, а когда люди гребли, тогда узел галстука с концами был закинут на спину, фуфайка оранжевого тонкого сукна выложена узорами черного шнура, шляпа круглая, с широким галуном с кистями и с султаном страусовых перьев. Катер блестел от позолоты и лака. На флоте люди поставлены были на реях в летних платьях, фуфайках и широких белых брюках, шелковых галстуках, кушаки были разных цветов по кораблям на подобие лент георгиевских и владимирских». Когда катер со штандартом поравнялся в флагманским кораблём «Слава Екатерины» все суда произвели по 31 выстрелу. Государыня вышла на берег на каменной пристани и прошла в приготовленный ей адмиральский дом. У пристани её встречали сухопутные войска, адмиралтейские команды и народ. В этом адмиральском доме она изволила «жаловать к руке Черноморского флота контр-адмирала графа Войновича, капитанов бригадирского чина Алексиано и Ушакова, капитана 1 ранга Тизделя и прочих морских штаб и обер-офицеров». Второй раз капитан Дмитрий Сенявин приложился к руке Императрицы. Он постоянно находился между своими начальниками Войновичем и Потёмкиным. Последний периодически давал тихие устные указания, которые через Сенявина тут же выполнялись. Гости и свита были распределены по ближайшим домам. Для придворной прислуги были поставлены палатки. Вечером все здания Севастополя и гавань были иллюминированы.

На другой день Императрица и граф Фалькенштейн слушали литургию в каменной Севастопольской церкви Святого Чудотворца Николая. Императорское место в церкви, на правой стороне, было убрано алым бархатом с золотым широким позументом и бахромой; а возвышенный пол был покрыт темно-зеленым сукном. При колокольном звоне Государыня вошла в здание и в притворе была встречена духовенством, с крестом и святой водой. В память своего пребывания Императрица оставила в церкви букет шелковых редких цветов, полученных от посланника Мальтийского. По возвращении Екатерины во Дворец были ей представлены и «допущены к руке Бригадирша Мария Алексиано, жена капитана 1 ранга Сарра Тиздель и прочие дамы штаб и обер-офицеров флота Черноморскаго».

После обеда Императрица Екатерина с Императором Иосифом и некоторыми особами своей свиты посетили линкор «Слава Екатерины». На корабле их встретил князь Григорий Потемкин и рапортовал о благополучии Черноморского флота, после чего был поднят штандарт и с флота был вторичный салют. Государыня, осматривая корабль, прошла по всем батареям. Бригадир Панайоти Алексиано показывал гостям новые медные пушки, такелаж, паруса и рассказал всем, как управляется корабль. Позже Екатерина с «юта» осмотрела фрегат «Легкий», которому «перед Ее приездом на флагманский корабль, как стоявшему на ветре флота, велено было сняться с якоря, что в скором времени он и исполнил. Фрегат под всеми парусами резал корму адмиральского корабля, имея по вантам всех людей, которые кричали „ура“, на что с корабля ему ответствовано было музыкой».

Австрийский Император Иосиф с графом Войновичем в сопровождении капитан-лейтенанта Дмитрия Сенявина съехал с корабля на катере на близ стоящий корабль «Андрей». На нем они осматривали внутренние расположения и артиллерию. По возвращении на корабль «Слава Екатерины» Императрица села к ним на катер и отправилась под штандартом в южную бухту; в это время на судах, стоящих на рейде, люди стояли по реям и кричали «ура», по отдалении же катера от корабля флот салютовал штандарту из всех орудий. Проехав всю южную бухту, Ее Величество позже осматривала корабельную бухту, где корабли ошвартовались близ самого берега. Пристань эта была на сваях, хорошо отделана и усыпана песком, тут же были и новые казармы матросов этого корабля. Вечером это дня бомбардирское судно «Страшный», стоявшее под кормой линкора «Cлава Екатерины», начало бомбардировать городок, построенный для этого на северной стороне. Городок состоял из башен, стен и был расположен на низменном мысу сухой балки. Пятой бомбой, брошенной со «Страшного», городок был зажжен, и когда пламя охватило его, множество «ракет и бураков взлетели на воздух; на всем флоте прокричали „ура“, а корабли иллюминовались огнями».

После отъезда Императрицы 20 июля контр-адмирал Марко Войнович приказывает выйти в крейсерство двум эскадрам. Первая под командованием Панайоти Алексиано в западную сторону. Она состояла из 66-пушечного линейного корабля «Мария Магдалина» — капитан Тиздель, 50-пушечного фрегата «Св. Андрея» — бригадир Алексиано и двух 40-пушечных фрегатов «Св. Георгий» — капитан Кусаков и «Крым» — капитан Селиверстов. Вторую эскадру в южную сторону под командою бригадира Фёдора Ушакова.

1 августа он же Войнович отправляет фрегат «Скорый» к Кинбурнской крепости для охраны и проводки новых кораблей. В то же время Григорий Потемкин приказывал контр-адмиралу Мордвинову в середине месяца, чтоб тот соблюдал «…все виды взаимной дружбы с Портой, предписать всем начальникам на судах, оказывать туркам дружбу и благоприятство, удаляясь от всякого повода к неудовольствию». Сам контр-адмирал Войнович вышел в море 2 августа на линкоре «Слава Екатерины» и фрегатах «Легкий» — капитан Вильсон, «Стрела» капитан-лейтенант Поскочин, «Победа» — капитан Заостровский и «Перун» — капитан-лейтенант Ознобишин. Крейсерство продолжалось неделю, к ним пришёл «тендер с донесениями» и все корабли вернулись в гавань Севастополя. Налившись водой Войнович, отправляет эскадру бригадира Алексиано в Очаков, но плохая погода и сильный ветер не дали кораблям выйти из бухты.

20 августа 1787 года 44-пушечный фрегат «Скорый» под командой капитан-лейтенанта Анисифора Артамоновича Обольянинова и 12-пушечный бот «Битюг» штурман Иван Федорович Кузнецов стоявшие у Кинбурнской косы начали движение в сторону Глубокой пристани. Внезапно 11 турецких галер и кирлангичей открыли огонь и атаковали наши корабли. В течение 2 часов фрегат, стоя на шпринге (на якоре), удачно отбивался от турецких галер, сделав при этом 580 выстрелов. Фрегат «Скорый» потопил 1 галеру, затем, обрубив якорный канат и подняв паруса, отошли к Глубокой Пристани. Наши потери были малы и составили: 3 убитых и 1 раненый. Объявление войны становилось простой формальностью: дело было начато, «плотина прорвалась» и дальнейшие события удержать было нельзя.

24 августа Войнович получил приказ Потёмкина срочно идти в море со всем флотом. Он писал контр-адмиралу: «…Подтверждаю вам собрать все корабли и фрегаты и стараться произвести дело, ожидаемое от храбрости и мужества вашего и подчинённых ваших. Хоть бы всем погибнуть, но должно показать всю неустрашимость к нападению и истреблению неприятеля. Сие объявите всем офицерам вашим. Где завидите флот турецкий, атакуйте его, во что бы ни стало, хотя бы всем пропасть». Эскадра вышла на рейд и дожидалась фрегата «Св. Павел» бригадира Ушакова, который делал небольшой ремонт. Далее они, подняв паруса пошли в сторону Гезлёва (Козлов-Евпатория).

Находясь в походе 1 сентября, контр-адмирал Войнович собрал у себя на корабле «Слава Екатерины» всех капитанов судов. Капитан-лейтенант Дмитрий Сенявин находился на флагмане в подчинении командира. Войнович провел совещание и объявил, что намерен «идти сперва к северу от Варны, а оттуда к южному берегу, где предполагал найти турецкую эскадру». Сборным пунктом эскадры на случай шторма или бури была назначена Козловская бухта. Приказал всем капитанам взять с собой ранее захваченных «по одному турку» и вернуться на свои корабли. На другой день эскадра пришла в Козлов для пополнения запасов воды, мяса и зелени. С моря подул сильный ветер, который препятствовал кораблям нормальному выходу из Козловской бухты. Капитан 1 ранга Тиздель предлагал переждать бурю: «…я советовал ему остаться на якоре до 12 числа, пока выдуют равноденственные ветры, после чего можно надеяться на продолжительную хорошую погоду, при чем будет удобнее располагать движениями флота и лучше выполнять данное ему поручение. „Слова ваши-бабьи сказки, я надеюсь на моих капитанов“». Так ответил ему Войнович и вывел корабли в направлении к Гаджибею. Продвигаясь вдоль берега, не встречая турецких кораблей наша эскадра подошла к селению Мангали и мысу Калиакрия. Ветер дул северный и с каждым часом всё усиливался. Войнович решил оставить флот проводя ночь «на реях до будущего утра и по разсвете обойти оный мыс и безопасно войти в Варну, и если не найду неприятеля тут, идти к заливу Фарос». Далее приведу его слова из рапорта написанного позже Потёмкину: «Ветер все больше стал усиливаться и разводить волнение, что в продолжении ночи выбил из парусов всех судов и наконец сделался величайший шторм с дождем мрачностию и самое большое волнение, что корабли и фрегаты имели великую качку и открылась во всех судах течь. 9 сентября пополуночи на корабле Слава Екатерины, на котором я был, изломало многие вант-путины, порвались ванты, а потом переломало все 3 мачты и упали в воду и прибыло в трюм воды до 10 фут, что отливались всеми помпами, ведрами и ушатами, оная не убывала; в то же самое время видно было, что ломает и на прочих кораблях и фрегатах мачты. Видя я такое несчастие, осталось мне только одно старание спасать корабли и как корабль Слава Екатерины превосходная течь привела оный до крайней опасности, будучи изломан даже румпель, тоя хотя и на открытом море и из виду берегов, но имев 40 сажень глубины, приказал из отчаянности, дабы способнее были выливать воду, бросить якорь, который по счастию отдав 170 сажень канату удержал и 2 суток отливались. Оный шторм продолжался 5 суток, после котораго все старались с запасными стеньгами и реями спасать суда и довести оных до порта…20 лет Ваше Сиятельство как хожу на море и по всем морям был, но такого несчастия и предвидеть не мог, и как спаслись, одному Богу известно. Если бы я не решился на корабле из отчаянности, на открытом море якорь бросить, оный корабль через 2 часа потонул от великой течи… все произошло от слабости судов и их снастей; хотя шторм прежде такой был, но если бы все крепко было, устояло бы, да качество судов лучшее». Дмитрий Сенявин вместе с командой боролись за выживание на корабле. Позже Войнович писал про него в письме Мордвинову «…он офицер испытанный и такой, каких я мало видал; его служба во время несчастия была отменная… худой такелаж на кораблях много плохого нам сделал; вы не можете поверить как оный рвало… это чудо как мы спаслись, корабли и фрегаты сделались как решето».

Считаю необходимым процитировать капитана бригадирского ранга Панайоти Алексиано, который докладывал контр-адмиралу Мордвинову с фрегата «Св. Андрей» о той буре: «…исполняя по учиненному от адмирала сигналу, будучи за Дунаем в бухте против местечка Манкале, держались все вместе и близко флагманскаго корабля Слава Екатерины; но как ветер усиливаясь сделался крепкий и напоследок чрезвычайный шторм с дождем и привеликой мрачностью, то при находящих к умножению онаго еще великих шквалах на порученном мне фрегате Св. Андрей изорвало паруса и от множества вливаемой в него воды едва не затонул, для чего и принужден спуститься под ветер на фордевинд; в оное время оказались видны со сломанными от шторма мачтами, от нас два корабля: один из них без всех мачт, а другой с одной фок — мачтою без стеньги, и 2 фрегата с одними фок-мачтами без стеньгов, а которые они, разсмотреть не можно; а так же на порученном мне фрегате Св. Андрей следующим днем превеликой качкою сломало грот и бизань мачты, осталась одна фок-мачта со стеньгою и бушприт».

Теперь приведу слова нашего героя капитан-лейтенанта Дмитрия Сенявина, которые полнее показывают события: «В августе турки сделали требование: Крым возвратить, Кинбурн срыть. Посланник наш отверг глупости их. Война возгорелась. Турки посадили посланника в Семибашенный замок, назначили семь кораблей и пять фрегатов к Варне и там ожидать столько же кораблей, под предводительством известного славного капитана-паши Гассан-Паши. Светлейший незамедлительно уведомил графа Войновича о войне с турками, предложив со всем флотом пуститься на турок. Повеление это получено, как теперь помню, 30 августа в субботу после обеда. На другой день все капитаны обедали у графа и упросили его в понедельник не уходить в море, ибо это день несчастный. Вот совершенное невежество и глупость русского предрассудка. Если бы мы вышли в море в понедельник, то непременно были бы в Варне и сделали бы сражение, а так целые сутки промедлили и потерпели ужасное бедствие. 2 сентября, с добрым попутняком вступили под паруса: три 70-пушечных корабля, два 50-пушечных и шесть 40-пушечных фрегатов. Проплыв половину расстояния, четвертого числа, случились нам ветры тихие. 8-го в полдень мы были от Варны в сорока милях, ввечеру ветер стал крепчать, а к полуночи сделался ужасный шторм от норд-веста. 9-го на рассвете мы видели только один корвет и два фрегата без мачт. В девятом часу у нас на корабле все три мачты сломились разом, сделалась большая течь… работали во все помпы, котлами и вёдрами изо всех люков. В полдень никого от нас не было видно. Десятого течь прибавилась, а 11-го так увеличилась, что мы были на краю гибели. Шторм продолжался трое суток, потом стих и время сделалось прекрасное…21-го числа вернулись в Севастополь. Из числа эскадры наш фрегат „Крым“ пропал без вести, а корабль „Мария Магдалина“ унесло без мачт в Константинополь, и он достался туркам со всем экипажем».

Линейный корабль «Мария Магдалина» отогнало в море, он получил повреждения в мачтах и паруса были изорваны. Вверенная команда не слушалась капитана Тизделя и не выполняла его приказания: «…9 сентября… между тем меня продолжал беспокоить дурно закреплённый марсель, а потому я приказал мичману Фёдору Алексиано взять 14 или 16 человек, идти с ними и перекрепить. Это приказание Алексиано исполнил скоро и хорошо. Но лишь только исправили одну беду, случилась другая. У фоковых вант сломились 2 вант-путены. Положение наше было очень нехорошо; большую часть команды, состоявшую преимущественно из рекрута, небывавших никогда в море укачало…10 сентября в 8 часов утра, воды в корабле было 8 футов. С помощью мичманов Фёдора Алексиано и Саранда Велизарова, я поднял фор-брамсель на оставшейся части фок-мачты, с намерением спуститься на фордевинд, на время, пока будут действовать помпы, но это нам не удалось; парусность оказалась недостаточною, тем более, что в предшествовавшую ночь, рулевые петли повредились, от чего руль не доходил до борта, а потом парус опять спустили… В таком крайне бедственном положении нашем, я был один, никто не помогал мне: капитан-лейтенанта Перелишина я нашёл мертвецки пьяного, лейтенант Сахаров ушёл спать на кубрик, где его не могли отыскать. Второй лейтенант граф Замбекари… не знал русского языка, не мог выполнить приказания или сделать какое ни будь распоряжение. Мичман Фёдор Алексиано, это лучший офицер, всегда готовый к службе и ревностно выполнявший мои приказания, был единственным моим помощником. Мичман Саранда Велизаров, сказался больным говоря, что ушиб ногу и лёг в койку в кают-компании. Мичман Спиридон Дегалето последовал примеру Сахарова и то же не мог был найден. Шкипер Исаков всегда в полпьяна, следовательно, всегда в одурении. Боцмана Ульянов и Чаплин сказались больным, никто из них не выходил на верх, не смотря на мои неоднократные вызовы… усилился шторм, сломалась бизань-гафкель, отчего корабль стал худо слушаться руля и качка сделалась стремительнее, потом сломалась грот-стеньга… офицеры вместо того, чтоб помогать мне, опять начали умолять меня срубить грот-мачту и тем спасти жизнь людей. К ним присоединилась команда и все кричали о спасении. В этот момент подошла большая волна, корабль качнуло, и грот-мачта рухнула на палубу… вскоре упала бизань-мачта… остовалась одна надежда на фок-мачту, но и та полчаса спустя упала и переломилась… в полночь выворотило бушприт. С этого времени я начал считать корабль свой погибшим… так мы шли всю ночь на 12 сентября. Я все время пробыл у руля и никто из офицеров не подумал выйти помочь мне. Корабль принесло в Константинопольский пролив… я сказал надо направить корабль на берег, тогда достанутся нашему неприятелю не корабль, а одни обломки, на них вы будете спасаться… но все кричали спасите нас, видно уж Богу так угодно, чтоб мы были в плену. Он наказывает нас за грехи наши… я хотел взорвать корабль, но команда заблокировала крюйт камеру, хотел побросать в море остальные орудия нижнего дека, но уже не имел времени. Корабль подходил к берегу и турки не замедлили открыть по нас пальбу и в то же время около 40 шлюпок, посланных с 3 военных кораблей, стоящих в Буюкдере и в других местах, абордировали нас. Так они отдали корабль Мария Магдалина с 396 человеками экипажа в руки неприятеля». Другой наш 44-пушечный фрегат «Крым» под командованием капитана 2 ранга Николая Селиверстова был разбит о камни, и все моряки погибли «во время шторма палил из пушек и требовал помощи».

При спокойной погоде 21 сентября фрегаты «Св. Андрей» — бригадир Алексиано и «Св. Павел» — бригадир Ушаков при одной фок-мачте пришли на Севастопольский рейд и застали там фрегаты «Перун» — капитан Ознобишин, «Победу» — капитан Заостровский с одной мачтой и фрегат «Лёгкий» — капитан Вильсон с мачтами. Затем утром следующего дня подошел корабль «Слава Екатерины» — Войнович без мачт и фрегат «Св. Георгий Победоносец» — капитан Кусаков с фок-мачтой.

Спустя два дня заболевший лихорадкой контр-адмирал Войнович отправляет капитан-лейтенанта Дмитрия Сенявина к Мордвинову в Херсон и далее к Потёмкину в Санкт-Петербург с рапортом и письмом «он вам обо всём донесёт обстоятельно. Мы всё потеряли что имели. Худой такелаж на кораблях много худого нам сделал; вы не можете поверить, как оный рвало».

Контр-адмирал Николай Мордвинов скупил все мачтовые деревья (125 штук) у купцов и приказал срочно делать мачты и отправлять в Севастополь.

В это же время генерал-аншеф Александр Суворов со своими войсками прикрыл дальние подступы к Херсону у Кинбурнской крепости, расположенная на косе напротив Очакова. Эта одноименная коса была отделена от турецкой крепости Очаков проливом шириной 3,5 версты. Крепость находилась в 2 верстах от окончания песчаной косы, на левом берегу лимана. Кроме прикрытия входа в Днепровский лиман, крепость являлась удобным наблюдательным пунктом за перемещениями турецкого флота у Очакова. Это укрепление состояло из турецкого замка, построенного ранее и сооружений, построенных нашей пехотой, после того как Кинбурн отошел к России.

Флот Османской империи в составе 3 линейных кораблей, 4 фрегатов, 4 бомбардирских кораблей, 14 канонерских лодок подошёл к Кинбурну и в течение нескольких дней обстреливал наших солдат. 1 октября турки начали высаживать десант (до 5000 человек) под командованием янычарского Сербен-Гешти-Эюб-аги. Сразу после высадки командующий турецким флотом капудан-паша Гасан приказал отвести корабли, чтобы его войска не надеялись на эвакуацию и флот стал поддерживать нападающих огнём. Командующий нашим войсками граф Суворов приказал не отвечать на огонь турок. Когда, при полном нашем безмолвии, турки вырыли 15 рядов окопов и были в одной версте от крепости, Суворов спокойно построил 6 батальонов и пять рот пехоты в шахматном порядке в две линии, а конницу поставил южнее, вдоль берега. Он шел с войсками в первых рядах, пеший так как его лошадь была ранена. Несколько турок бросились на него, но рядовой Новиков одного застрелил, другого заколол, остальные бежали. Отступавшие гренадеры заметили Суворова; кто-то закричал: «Братцы, генерал остался впереди», и все как один бросились снова на турок. Окопы один за другим начали переходить в наши руки. Генерал Александр Суворов был ранен картечью ниже области сердца и потерял сознание. Казалось, все было потеряно. Но огонь турецкого флота был ослаблен дерзостью мичмана Джулиана Ломбарда выходца из Мальты; турки приняли его галеру за брандер и быстро начали уходить.

Штурм Кинбурна. Гравюра 18 века.

В начале он заметил, что от Очакова идет 8 вражеских судов и у нашего мичмана быстро созрел план. Нет ничего хуже для деревянного парусного корабля, чем пожар. Именно поэтому на турецком флоте всегда опасались брандеров, целью которых было поджигать и взрывать. Под такое судно мичман Ломбард решил замаскировать свою галеру «Десну». Всё случилось так, как и ожидал Джулиано. Увидев мнимый брандер, турки бежали. Во время суматохи одно турецкое судно пошло ко дну, а другое получило сильные повреждения. Немедля были двинуты четыре роты из обоза и крепости, и тут же прискакала находившаяся за 36 верст от Кинбурна легкоконная бригада, вызванная утром. Свежие войска пошли бурным прорывом. Конница рубила в лоб, пехота штыками шла с севера, казаки с юга. Артиллерия картечью била почти в упор «…солнце было низко; из замка прибыло 400 наихрабрейшей пехоты; вдоль лимана приспевшая легкоконная бригада вломилась в их середину; пехота справа, казаки слева, от Черного моря, — сжали варваров. Смерть летала над головами поганых!».

Наша пехота брала один за другим турецкие ложементы. Османцы оказывали яростное сопротивление «они как тигры бросались на нас и на наших коней, на саблях и многих переранили». Когда до конца косы оставалось пол версты турки пошли в последнюю контратаку. В это время Суворов был вторично ранен в руку, «есаул Кутейников мне перевязал рану своим галстуком с шеи; я омыл на месте руку в Черном море». Ближе к вечеру турецкий десант был сброшен в море, «осталось нашим только достреливать варваров в конец. Едва мы не все наши пули разстреляли; картузов осталось только три. Близ полуночи я кончил истребление». Нашей артиллерией руководил капрал Шлиссельбургского полка Михаила Борисов. Наши потери в этой битве было около 300 человек. Турецкие потери установили по показаниям пленных. Они составили «побитых с их стороны более 2000, утопших в воде за 1000, почти столько же раненые и отводы изнуренные, коих уже померло с 200, а останется всего разве с 500». Трупами была усеяна вся Кинбурнская коса. Эта победа стала первой крупной победой в войне. Турки отошли назад дальше Варны на 70 километров в бухту Чинган-Скилеси и больше не появлялись у Очакова в этом году.

Свидетелем этого сражения оказался капитан-лейтенант Дмитрий Сенявин, как раз находившийся в пути к Херсону и прибывший на своём боте к этим местам: «…сентября 29-го рано поутру у острова Ад (что ныне Березань), показались турецкие 11 кораблей, 8 фрегатов и мелкие военные суда. Подошли к Очакову и установились на якорь. Турки пришли взять Кинбурн, и у кого же взять? — у графа Суворова, который сам поставлял себе священным долгом за веру свою и у врагов Государя своего, где и как возможно побольше приколоть. 1 октября турки начали высаживать десант на оконечность косы. Граф Суворов приказал всей артиллерии зарядить одним ядром с картечью, полевые орудия поставить перед стеною крепости, прикрыть турами и также зарядить картечью. Но не палить, пока турки не подойдут на картечный выстрел. Турки пустились на приступ. Крепость не палит. Они остановились, изумленные, думали и рассуждали, почему не стреляют по ним. Решили-пушки не заряжены, а, быть может, их и нет. Только подбежали — наши сделали залп. Турки дрогнули назад. Три раза подступали, даже вскакивали на наши пушки. После четвертого отбоя граф Суворов вывел войска из крепости, бросился на турок. Их гнали, кололи беспощадно, топили суда. Граф Суворов при сражении был ранен. По окончании дела обмывал раненую шею на взморье и, конечно, не без намерения позволял отличным гренадерам драть себя за ухо и поздравлять с обновкой».

Узнав о несчастье Севастопольской эскадры Екатерина Алексеевна пишет записку Потёмкину: «Отпиши ко мне, правда ли, что турки и прочие недоброжелательные разславляют, будто корабль „Сл. Екатерины“ у них в руках, и они будто его взяли у дунайского устья, и будто Войнович на шлюпке с оного съехал? Пожалуй, переименуй сей корабль, буде он у нас. Не равен случай, не хочу, чтоб злодеи хвастались, что „Сл. Екатерины“ в их руках». После ремонта этот корабль стал называться «Преображение Господне» и принимал участие во многих сражениях.

Расстроенный Григорий Потемкин после того, как к нему прибыл Дмитрий Сенявин и рассказавший всю историю похода Севастопольской эскадры пишет письмо Екатерине: «Матушка Всемилостивейшая Государыня. Естли бы Вы видели мои безсменные заботы и что я ночи редкие сплю, Вы бы не удивились, что я пришел в крайнюю слабость. Уничтожение флота Севастопольского такой мне нанесло удар, что я и не знаю, как я оный перенес. Слава Богу, что люди не пропали. Слава Богу, что не прибило их к неприятельскому берегу и что не было на то время турецких судов в море, как они ходили без мачт. Флот надолго теперь без употребления, но, по крайней мере, люди могут быть употреблены».

Императрица Екатерина получала различные сведения от послов и знала, что турки тоже понесли потери в кораблях и как могла, утешала Потемкина: «Потеря флота Севастопольского не тебе одному нанесла удар, я сие нещастие с тобою делю… Конечно, луче было, есть ли б равноденствие пропустили, но что делать? Что зделано, то зделано. Разве буря лишь была для нас, разве туркам она вреда не нанесла? Очаковской эскадре разве от бури ничего не зделалось?»

21 октября командир таганрогского порта капитан 1 ранга Пустошкин сообщает князю Потемкину, что в местные греки собрали флот из 21 судна, с артиллерией, экипажами (528 человек) и отправились в Севастополь на помощь нашему флоту. Перечислю их названия; 46-пушечные фрегаты построенные на верфи Рогожскинских хуторов в дельте Дона: «Феодосия», «Фанагория», «Царь Карло Константин», «Св. Николай», «Св. Параскевия» и 17 греческих полакр (двухмачтовое судно), в том числе: «Св. Андрей», «Симферополь», «Панагия Апотигриви», «Панагия Дусена», «Панагия Турляни Св. Елены», «Панагия Потименгана», «Панагия Колачато», «Панагия Ипопанди», «Кеко Тавра» и другие.

Полакр. Гравюра 18 века. Неизвестный художник.

Все они по прибытии остановились в Паниотовой бухте на Северной стороне Севастополя, где был дом и пристань капитана Панаиоти Алексиано. Там стоял на ремонте фрегат «Святой Андрей». Греки привезли мачтовый лес, такелаж, паруса и всеми силами стали быстро восстанавливать этот фрегат. Позже этот греческий парусный флот использовался как быстрый корсарский отряд «греческие арматоры». Назову только некоторые фамилии этих капитанов: Галаки Батисто, Дмитрий Кундури, Дмитрий Куц, Глези, Вальяно, Стомати, Острено, Моцениго, Иеромузи, Бальзам, Сатири, Манто, Аракс, Кумани, Кондогури, Папандопуло, Калогерас, Пуло, Ганали, Герамуцо, Папафило, Палеолог, Кази, Сальти, Коломотьяно, Стати, Цац, Папаегоров, Кондогури и другие. В октябре контр-адмирал Мордвинов выразил благодарность капитану Спиро Рицардопуло и назначил его командовать 10-пушечной яхтой «Пчела» с командой полностью из греков. Вместе с капитаном Ламбро Качиони они уже в конце года около Очакова захватили турецкое торговое судно.

Капитан-лейтенант Дмитрий Сенявин, возвращаясь назад в Севастополь, заехал к матери и сестре Феодосье в Комлево. Отец его Николай Фёдорович после того, как адмирал Алексей Наумович Синявин ушёл в отпуск по состоянию здоровья, проживал в Москве, где и познакомился с девицей Беседновой. Доходы он получал с деревень в Тульской губернии, которые и прогуливал с молодой женщиной. В Комлево к своей законной супруге он не приезжал. Капитан-лейтенант Дмитрий Николаевич, пробыв дома пару дней отправился на Чёрное море.

Осенью князь Григорий Потёмкин приказал контр-адмиралу Войновичу отправить на помощь Мордвинову в Херсон бригадира Панайоти Алексиано, но тот в это время был «одержим болезнью» и вместо него был отправлен Фёдор Ушаков. Контр-адмирал Николай Мордвинов должен был отбыть в Санкт-Петербург и оставляет за себя командовать Лиманской флотилией капитана бригадирского ранг Фёдора Ушакова. Турки ушли к Константинополю, и Потёмкин скомандовал «все суда разооружить и ввести их в свое каждое место». У Кинбурна оставили 4 галеры, остальные суда отправили в Збуривский залив. Яхту и транспорты Ушаков отправил в Херсон. Корабль «Владимир» и фрегат «Александр» отвели в Глубокую бухту. Далее до зимы Ушаков занимался только разоружением кораблей.

В Санкт-Петербурге адмиралтейств-коллегия приказывает адмиралу Самуилу Грейгу приготовить и вооружить за зимний период флот для похода в Средиземное море. Он должен был состоять кораблей: 100-пушечных три линкора («Три Иерарха», «Саратов», «Чесма»),74-пушечных семь кораблей («Ярослав», «Владислав», «Елена», «Мстислав», «Всеслав», «Св. Петр», «Кир Иоанн»), 66-пушечных пять («Вышеслав», «Родислав», «Болеслав», «Мечеслав». «Изяслав»); фрегатов шесть, 2 бомбардирских судна, восемь каттеров и шебек. Многие современные историки адмирала Алексея Наумовича Синявина в эти годы отправили на пенсию, но это сбыло совсем не так. В декабрьском документе Адмиралтейской Комиссии видим распоряжение: «3. из флотских генералитет быть в дивизиях: в первой под командою адмирала Алексея Наумовича Сенявина, вице-адмиралам Баршу и Сухотину, контр-адмиралам Козлянинову и Повалишину; во второй, под командою адмирала В. Я. Чичагова, адмиралу Грейгу, вице-адмиралам фон Крузу и Вилиму Фондезину, контр-адмиралам Дугдалю, Мартыну Фондезину и Спиридонову». Командующим первой морской дивизией на следующий год был назначен наш адмирал Алексей Синявин и адмирал Чичагов. С наступлением холодного времени сухопутные армии расположились на «зимних квартирах»: Екатеринославская армия на левом берегу Днепра, Украинская армия в Подолии от Бара до Винницы, в Немирове, в Уманском Повете. Флот расположился в Херсоне, в Глубокой пристани и Севастополе.

Следующий новый 1788 год капитан Дмитрий Сенявин встречал, со своими товарищами в Севастополе. Контр-адмирал Николай Семенович Мордвинов зимой не успевал вооружить новые корабли, построенные в Херсоне, и держал всю Днепровскую флотилию в устье. Контр-адмирал Марко Иванович Войнович так же во всю старался отремонтировать Севастопольскую эскадру. В феврале Мордвинов вернулся в Херсон и самостоятельно не ставя в известность Потёмкина отправил Ушакова в Севастополь. Командующий флотом Григорий Александрович, находясь в Елизаветграде, сделал письменное «выражение неудовольствия» Мордвинову «людей, к подобному начальству именно от меня определённых, без представления ко мне не отделять». Так как Ушаков командовал в Севастополе отрядом кораблей, то его Потёмкин не стал возвращать.

Для разведывательных действий контр-адмирал Марко Войнович в начале апреля отправил «греческих арматоров» на своих быстроходных полакрах к Дунайским, Румелийским и Анатольским берегам. Уже 12 апреля мичман Мелиси поймал у Дуная турецкую лодку и привёл в Севастополь. Далее мичман Антон Глези у Румелии взял в призы купеческое судно с продовольствием и так же привёл его в порт, а другое разбил у берега. Мичманы Гайтани и Батиста захватили торговое судно полное пшеницей и привели в Крым. Мичманы Кундури и Купа на своих 10-пушечных палакрах близ Дунайского берега у Георгиевского устья встретили большое транспортное турецкое судно с войсками и открыли по нему из пушек огонь. Турки пристали к берегу и срочно свозили войска. Греческие арматоры, стреляя по судну и войскам уничтожили транспортник и нанесли большой вред солдатам. Затем они увидели в дали ещё оно судно под парусами и взяли его на абордаж. Судно оказалось старым, и они его потопили, а 11 пленных турок привезли Войновичу. В начале мая мичманы Мелиси и Калимери крейсируя у берегов Румелии близ Мангалии увидели стоящих на якоре 9 турецких судов и с ходу напали на них. Турки в паники «рубили канаты» и старались убежать. Одно судно греки потопили, а другое с пшеницей и ячменём взяли в плен. Вот таким образом находясь на службе Российской Империи помогли нашему флоту подготовиться к компании нового года. В Триесте капитан Ламброс Катцонис (Λαμπρος Κατσωνης) так же вышел в крейсерство на купленном трехмачтовом корабле «Минерва Северная». Захватив у турок два 22-пучечных двухпалубных киргилача назвал их «Великий князь Константин» — капитан Дмитрий Мустаки и «Великий князь Александр» — капитан Михаил Кази. Далее он у острова Занте захватил 24-пушечное судно и назвал его «Князь Потёмкин-Таврический». На всех кораблях был поднят российский флаг, команды все были из местных греков «…в Архипелаге ныне больше никаких корсаров нет, только я с моим маленьким в 10 судах состоящим флотом».

Главнокомандующий флотом генерал-фельдмаршал князь Григорий Потёмкин обещает Войновичу «при первой удобности» отправить в Севастополь новопостроенные корабли «Св. Владимир», «Св. Александр». «Федот Мученик»; фрегаты «Григорий Богослов» и «Григорий Великия Армении». На последних Потёмкин «желал бы, чтоб команды и матросы были греки». Он приказывает Мордвинову срочно вооружать гребную флотилию пушками купленные в Англии числом 54 орудия. Остальные 174 орудия должны были поставить с русских заводов. Станки под них он приказал делать на месте. К марту Мордвинов приготовил 6 плавучих батарей,4 галеры и 5 баркасов и просит направить к нему сухопутных артиллеристов для укомплектования и «обучения морским движениям».

В конце марта Григорий Потёмкин назначает над гребной эскадрой командиром французского маршала принца Карла-Генриха Нассау-Зигена, а «корабли, фрегаты и прочие лиманской эскадры парусные суда, поручить бригадиру и флота капитану Алексиано». В начале мая он с Екатеринославской армией выйдя из Ольвиополя отправился к Очакову для блокировки крепости с суши. Сюда же через пару недель подошёл турецкий флот под командованием капудан-паши Эски-Гассана, состоявший из 10 кораблей, 6 фрегатов, более 50 галер, канонерских лодок и других мелких судов.

М. И. Войнович. Бюст в городе Херцег-Нови.

Для защиты Днепровского лимана наша парусная эскадра и суда гребной флотилии расположились от Станиславского мыса до устья Буга. Турецкий адмирал, остановившись у входа в лиман, выслал в него для получения сведений о русском флоте до 30 судов гребного флота.

В это же время совершил подвиг капитан Рейнгольд фон дер Остен-Сакен, который находился под командованием принца Ниссау-Зигена. 20 мая доставлявшего донесение от Суворова дубель-шлюпку (на ней было 7 орудий и 52 матроса) капитана Сакена внезапно нагнали турки силой до 11 галер в устье реки Буг. Видя, что неприятель превосходит силами, капитан принял бой, а также приказал спустить на воду ялик, в которую сели девять его матросов, передал им судовые документы, пакет от Суворова и флаг. Более крупные орудия размещались на носу дубель-шлюпки (двойная лодка в 42 весла и 15 орудиях), то Остен-Сакен повернул на неприятеля и пошел ему навстречу, ведя огонь. Приблизившиеся суда противника бросились на абордаж. Русские моряки отстреливались от неприятеля до последней возможности, но когда капитан-лейтенант Рейнгольд Остен-Сакен убедился в невозможности спасения, взорвал свою дубель-шлюпку. При взрыве погиб сам Сакен и весь экипаж. Вместе с русским судном взорвались 4 турецкие галеры. Вот как вспоминал этот подвиг капитан-лейтенант Дмитрий Сенявин: «… рано поутру, турецкие корабли, 6 фрегатов, 10 корветов и 40 лансон, показались у Кинбурна. Здесь находилась наша дубель-шлюпка, под командою капитан-лейтенанта Сакена, славного морского офицера. По точным обстоятельствам он должен был идти на соединение с нашей флотилией. Откланиваясь за завтраком графу Суворову, он сказал: „Меня турки даром не возьмут“. Около полудня он снялся с якоря, поставил все паруса. Ветер ему благоприятствовал. Турки бросились в погоню. К несчастью, Сакена, ветер стал стихать. К сумеркам заштилело. Турки приблизились на пушечный выстрел. Сакен храбро отпаливался, наносил большой вред, но отбиться не мог. Тогда Сакен послал всех людей на бак, вошел в свою каюту, под полом которой была крюйт-камера, взорвал свое судно, и сам с ним взлетел на воздух. Сей поступок Сакена остается на произвол судить каждому. Сколько голов, столько умов. Я знаю только, что поступок Сакена не был чужд сердцу Императрицы. Она щедро наградила его старую мать и двух сестер».

Контр-адмирал Войнович докладывает Потёмкину, что ремонт кораблей подходит к завершению, но не хватает матросов и канониров, которых были отосланы в Херсон и до сих пор не возращены. Дмитрий Сенявин работал с вновь прибывающими рекрутами, вел их учёт и распределение на корабли Севастопольской эскадры. Не хватает пороха и нет его подвоза из-за чего возвращающиеся греки-корсары не имеют возможности выходить на промысел.

Бой у крепости Очаков. Рисунок Алексея Зубова.

В это же самое время 26 мая командующий галерным флотом принц Карл-Генрих Нассау-Зиген в Днепровском лимане вышел со всеми судами в устье реки Буг. В составе этой эскадры было 4 плавучих батареи, которыми командовал капитан-лейтенант Ахматов. Левый фланг со стороны моря укрепили 2 фрегатами парусной эскадры, которыми ранее командовал бригадир флота Алексиано. Императрица весной приняла на службу американского «чёрного пирата» Джона Пол Джонса, присвоила звание контр-адмирала и отправила к Мордвинову. Князь Потёмкин назначил его командующим парусной эскадрой, сместив Алексиано. По флоту прошло недовольство этим назначением и несколько английских офицеров покинули театр военных действий. Бригадир Панайоти Алексиано так же решил уйти и забрать всех греков «не хочу, чтоб мной командовал бывший пират». Генерал-фельдмаршалу Потёмкину пришлось улаживать это недовольство, он несколько раз уговаривал Алексиано остаться «этот выскочка ненадолго». Перед сражением бригадир флота принял решение «…критические обстоятельства, в которых мы находимся и любовь общаго блага меня решили. Я остаюсь, но чувствую обиду». Алексиано остался капитаном корабля «Владимир», а Пол Джонс принялся командовать эскадрой.

Вот как писал Нассау-Зиген «…мы теперь в состоянии принять капитан-пашу, которого суда видны были при захождении солнца под Очаковым, их находится там около 40 судов и флаг адмиральский поднят на одном кирлангиче». Погода была очень ветренная и турки не начинали боевых действий. Нассау-Зиген прибыл в Кинбурн, согласовать свои действия с генералом Александром Суворовым. В это время прибыло к флоту 31 лодка запорожских черкас (казаков) численностью 1500 человек, которыми командовал атаман Сидор Билый.

6 июня парусная и гребная Лиманские эскадры подошли к турецкому флоту и «стали на линию» около Кинбурна. Турки решили обходить наши выстроившиеся эскадры с правого фланга вдоль берега от крепости Очаков. Турки, двигаясь начали стрельбу из пушек, наши то же стали отвечать. Нассау-Зиген приказал наступать 4 первым галерам и 2 плавучим батареям. В это время прибыли Пол Джонс и Алексиано. Вот как писал в рапорте командующий гребной флотилией «контр-адмирал пересел в мою шлюпку, а бригадир отправился к правому флангу чтобы подвинуть вперед, между тем как мы теснили неприятеля левым. Старания бригадира Алексиано не мало содействовали нашей победе, этот славный офицер сам буксировал батареи и возбуждал своим примером запорожцев, которые с самого начала сражения беспрестанно буксировали под самым сильным огнём на своих лодках артиллерийские батареи. Бригадир Корсаков помогал бригадиру Алексиано на правом фланге».

Огонь с наших судов велся с большей точностью чем стреляли турки «два их судна взорвались разом, ещё одно сгорело, и их поражение сделалось всеобщим… так как турки стреляли по верху, то мы потеряли немного людей». Все старались попасть во флагманский турецкий корабль. Сгорели два 64-пушечных линейных турецких корабля, один из них был «капудан-пашинский» ставший на мели, другой был зажжен брандерными шлюпками. В первый, который выдвинулся вперед удачно попали ядрами, и он взлетел в воздух. Это произвело общую панику, и османы кинулись к берегу под прикрытие крепости. Турецкий капитан паша приказал стрелять по бегущим и отважно бросился вперед на своем адмиральском корабле. Наши галеры видя такое отдельное расположение крупного турецкого линкора стали его окружать и корабль неудачно сманеврировав сел на мель. Сам турецкий адмирал Гасан-паша успел вовремя спастись на шлюпке. Весь экипаж сдался нашим морякам, а турецкий линкор сгорел до ватер линии. Турецкие корабли бежали в большом беспорядке, а поднявшийся встречный ветер не дал нашим галерам отрезать им отход «мы преследовали их до района выстрелов очаковских пушек, где была расположена большая неприятельская эскадра; ветер не позволял нашей эскадре удержаться на месте чтоб её атаковать; мы отступили и заняли позицию на которой были атакованы, и ни одно турецкое судно не осмелилось за нами идти». Всё это можно видеть на карандашном рисунке Алексея Зубова, который выставлен выше. Литерой «А» обозначена парусная эскадра, под «С» видим плавучие батареи, под «D» галеры. Так же здесь изображена артиллерийская батарея Суворова на Кинбурне. Конечно, галер и лодок было намного больше. Это единственный рисунок, сохранившийся до наших дней, и практически нигде не был опубликован. Наши в этом бою потеряли 4 человека убитыми, 13 ранеными и потонул один фрегат. Турки стреляли очень плохо в основном по парусам и такелажу. Видимо вновь набранные на флот артиллеристы не имели опыта сражений и не могли прицельно вести стрельбу в условиях морского боя.

Позже Григорий Потемкин писал Екатерине: «…Алексиано человек добрый, но упрямый и прямой, так было озлился, что насилу уговорили. Сказал, что он сердит на меня, да и на Вас то же; это было поутру, а в вечер пришел и объявил, что остается для того, что неприятель враг нашего закона, и греки все остались по его примеру. Что же сделалось потом. 7 июня во всех такое было рвение, что друг перед другом рвались и как по причине ветра противного парусные суда не могли тронуться с места, а в дело вошла только флотилия принца Нассау, то все, даже больные приехали на шлюбках. Пауль Жонс на шлюбке у Ниссау был вместо адъютанта, а Алексиано вел запорожцев, которые тянули суда на буксире и всё кричал чтобы целили на корабль капитан-паши; он с такой был холодностью, что всех удивил; доверенность к нему чрезвычайная.

Корабли в гавани. Художник Ж. Бук.

Помилуйте Матушка, сделайте с ним милость, произведите его, ей-ей он достоин, жаль будет его потерять; даже сам Пауль Жонс об нем просит». На другой день Нассау-Зиген повторил атаку и взял в плен 8 кораблей (из них два 64-пушечных), два из них сгорели. Кинбурнская батарея пресекла выход турецких кораблей и принудила их отойти к очаковским берегам. Пол Джонс не стал поддерживать гребную флотилию своими кораблями. Тогда Нассау-Зиген забрал бригадира Алексиано, и они отправились к гребным судам. Вот как писал принц артиллерийскому капитану Килену: «…я как нельзя больше недоволен контр-адмиралом, его корабли ничего не сделали вчера, гребная флотилия всё взяла, и сегодня не захотел идти и требовал оставить для охраны половину моей флотилии… мы разгорячились и я сказал ему что доведу до сведения князя, как он старается разстроить всё и помешать действовать, так как сам не знает дела». В этом бою гребная флотилия построилась в 2 колонны в виде полумесяца вокруг турецких кораблей. Огонь из наших береговых пушек и галер был такой плотности, что ядра летали как мухи и турки защищались с большим упорством. Корабль капитан-паши, делав манёвр встал на мель, а остальные суда «становились вокруг в большом безпорядке». Дубель-шлюпки и лодки французского волонтёра графа Дамаса начали стрелять по этой куче кораблей, затем подтянули ещё одну артиллерийскую батарею и две большие галеры. Турки отвечали, стреляя по нашим лодкам с близкого расстояния «пальба из ружей продолжалась со всех бортов, причиняя нам большой вред» и удачно пущенное ядро пробило борт одной батареи, которая затонула. Это сражение продолжалось более 4 часов «…мы не видели зрелища более ужасного: слишком 2000 человек погибли в пламени или потонули. Я не мог спасать всех, которых желал, по причине быстрого течения. Я не могу нахвалиться действиями всех служащих на вверенной мне флотилии. Бригадир Корсаков был весьма полезен во время сражения, а бригадир Алексиано, не отлучался от меня, должен вполне разделить со мною малыя заслуги командующаго такими офицерами, которым стоит только приказать атаковать неприятеля, чтобы быть уверенным, что они одержат победу». В этом сражении майор Де Рибас потерял левую руку «сам лично наводил орудия и палил из них. будучи опасно ранен», начальник запорожцев был убит.

Именно в эти дни Севастопольская эскадра контр-адмирала Марко Войновича снялась с якорей и вышла в море в направлении Гаджибея. В составе эскадры были 2 линейных 66-пушечных корабля «Преображение Господне» — Войнович и «Святой Павел» — Ушаков, 2 фрегата 50-пушечных «Св. Георгий Победоносец» и «Апостол Андрей», 8 фрегатов 40-пушечных: «Стрела», «Победа», «Перун», «Легкий», «Кинбурн», «Берислав», «Фанагория» и «Таганрог»; один малый 32-пушечный фрегат «Вестник», два вооруженных транспорта: 16-пушечная шебека «Острая» и 10-пушечная шхуна «Полоцк» и 17 малых корсарских судов; 3 малых брандерных судна. Двадцатипятилетний Дмитрий Сенявин был на флагманском корабле в должности флаг-капитана, как теперь назвали бы начальник штаба. Ветер был встречный и корабли продвигались медленно.

20 июня генерал-аншеф граф Александр Суворов, находясь в Кинбурне с тревогой писал Потемкину: «…лишь бы Войновича где-нибудь опять не потрепало. Буря очень велика, Светлейший Князь! Боже сохрани». 28 июня контр-адмирал Пол Джонс, державший свой флаг на корабле «Святой Владимир» у Очакова, известил главнокомандующего бывшему на берегу: «Имею честь сообщить Вам, что в эту минуту, то есть в 2 часа пополудни, Турецкий флот поднял паруса; этот маневр может находиться в связи с приближением Севастопольского флота, что представляет большой интерес». На следующий день непрерывно лавируя, эскадра Войновича подошла к острову Фидониси (Змеиный). Матросы находящиеся на саленгах завидели османский флот, паруса которого заполонили горизонт. Вперёд смотрящие насчитали 45 судов, из них 26 вымпелов больших кораблей и фрегатов. 30 июня эскадра Войновича пошла на сближение с турецкой эскадрой, занявшей наветренное положение. Приблизившись до трех миль, наши корабли выстроилась в линию баталии левым галсом. Турецкие суда адмирала «капудан-паши Джезаирли Гази Гасан-паши» тоже растянулась в боевую линию. Ближе к полудню наступил штиль, и все корабли встали в безветрии. Спустя какое-то время ветер снова появился, и эскадра Войновича вторично пошла на сближение «построил я линию баталии левым галсом и приготовился к бою». Турки стали удаляться, не принимая боя. Наши преследовали их, стремясь занять при этом наветренное положение. Ближе к тёмному времени Гасан-паша «убавил паруса», то же сделал Войнович. Наступившем утром оказалось, что флоты снова разошлись «находясь в штиле совсем без ветру, большое течение разносило суда и нарушало ордер». Ещё трое суток флоты маневрировали на виду друг друга. Наконец опытный старый турок Гасан-паша решил атаковать Севастопольскую эскадру с наветренной стороны «весь его флот начал спускаться на нас в двух густых колонах, так как в кораблях имел превосходнейшее число».

Авангардом командовал 43-летний капитан бригадирского ранга Фёдор Фёдорович Ушаков на линейном корабле «Св. Павел». В его подчинении были фрегаты: «Берислав» (капитан 2-го ранга Я. Н. Саблин), «Стрела» (капитан-лейтенант М. Н. Нелединский) и «Кинбурн» (капитан 2-го ранга Н. П. Кумани). Более крупная вторая колонна турецких кораблей пошла на «кордебаталию и арьергард» где был Войнович и Сенявин на линкоре «Преображение Господне». После недолгой перестрелки с русской эскадрой на дальней дистанции корабль турецкого адмирала поднял больше парусов и ушел вперёд, при этом он попытался отрезать два 40-пушечных фрегата «Береслав» и «Стрелу» авангарда Ушакова. Арьергардия бригадира флота на быстрой скорости проскочила мимо турецкой линии флота и вступила в бой с турецкими передовыми кораблями «обойти и окружить с ветру оную эскадру на другую сторону… сбить с немалым повреждением капитан-пашинский корабль».

Вот как пишет Ушаков в рапорте: «…он поминовав немного вперед моего корабля, поставил против онаго из следующих за ним один самый большой 80 и два 60-пушечные корабля, а сам с двумя следующими передними кораблями, прибавя паруса, бросился с чрезвычайной скоростию, как лев, атаковать передовые мои фрегаты. Чрез сию погоню отдалился я ещё больше от последующих за мною вперед и на ветру ближе к неприятелю… Капитан-паша с превиликаго азарту спустился ещё ближе и стал бортом прямо против двух наших фрегатов палил по ним, я был выше оных на ветре и к нему сделался очень близок… дрался он с чрезвычайным жаром, но Всевышний нам сим положением и победою вспомоществовал и уповаю в корабле его по видимости должно быть много пушечных пробоин». Корабль «капудан-паши» оказался с одного борта под огнём фрегатов, а с другого русского 66-пушечного корабля «Св. Павел». Интенсивная стрельба русских судов нанесла турецкому флагману серьёзные повреждения, ядра и книппеля с турецкого корабля в основном поражали рангоут и такелаж наших кораблей.

Рапорт Ушакова-Войновичу. Документ РГАВМФ.

Кордебаталия в том числе флагманский корабль «Преображение Господне» (командир капитан 2 ранга Иван Селивачёв) под флагом контр-адмирала Марко Войновича вел бой с двумя кораблями турецких «партон-бея и реал-бея». По два раза вражеские 80-пушечные корабли, сменяя друг друга, вставали на траверсе «Преображения Господня». Турецкие суда открывали по нему ураганный огонь «стремление его было больше на наши два линейные корабля и два 50-пушечные фрегаты, против каждого нашего корабля было по пяти неприятельских». Флагманский корабль Войновича выиграл все дуэли так как имел пушки более дальнего боя. Весь бой продолжался около 5 часов. Капитан-лейтенант Дмитрий Сенявин во время сражения постоянно находился на палубе командуя матросами и при помощи флагов, и специальных сигналов отдавал команды в построении кораблям «кордебаталии и арьергардии». Всякий раз после залпового огня из пушек на палубах вражеских кораблей показывались языки пламени, и валил густой черный дым «капитан-паша только 40 минут с своим кораблем держаться мог в бою, принужден был выйти из линии». Команды турецких вице-адмиральского и контр-адмиральского кораблей, которые стояли против нашего флагмана дважды справлялись с пожарами «два раза густой дым показывался и погасал». Корабль турецкого капитан-паши ушёл за линию огня линкора «Преображения Господня». Именно в это время Гасан-паша сцепился с двумя фрегатами авангардии Ушакова «они весьма удачно весь свой лаг в него выстрелили, так что видно было большия доски как летели с кормы его корабля». Против «Преображения Господня» турки «безпрестанно из бомбардирских кораблей бросали бомбы». Наш флагман стрелял из пушек большого калибра, и османы потеряли 24-пушечную трехмачтовую шебеку «которая противу корабля утонула, людей немного успели спасти с оной».

В своём рапорте Потёмкину контр-адмирал Войнович перечислил всех отличившихся капитанов кораблей, принимавших участие в этом сражении включая Ушакова, Баскакова, Селивачёва, Поскочина, Саблина, Нелединского, Вильсона, Кумани, А. Алексиано, Ознабишина, Заостровского. Про своего помощника Дмитрия Сенявина Войнович написал «…да находящийся за флаг-капитана, капитан-лейтенант Сенявин отменно храбр и неустрашим, со всякою расторопностью делал приказываемые ему сигналы и обозревал движения и заслужил великую похвалу». Турецкий флот потерял всего одну шебеку, но был очень потрёпан в этом сражении. Два дня он был на расстоянии 30 вёрст от нашей эскадры. 5 июля пытался турки повернули на курс к «Ак-мечетской пристани» и Войнович пошёл на перерез, но затем капитан-паша свернул на юг «я сделал тоже, пошёл в паралель с оным под самыми малыми парусами в ожидании какие будут его движения, но он держал в море и к покушению виду не показывал». Следующим днём эти две эскадры были от «Херсонеса мыса в расстоянии верстах 18 к северу», турки поворотили и пошли в глубь моря. Наша эскадра следующий день оставалась на реях, а 4 повреждённых фрегата были отправлены в Севастополь.

Во время плавания контр-адмирал Марко Иванович писал записку бригадиру флота Федору Ушакову: «Поздравляю тебя Батушка Федор Федорович, с его числа поступил весьма храбро; дал ты капитан-паше порядочный ужин, мне все видно было. Что нам Бог даст вперед? Сей вечер как темно сделается, пойдем на курс OSO к нашим берегам; сие весьма нужно, вам скажу после. А наш флотик заслужил чести и устоял против этакой силы. Мы пойдем к Козлову, надобно мне доложиться князю Потемкину кое-что. Прости друг сердечный, будь душенька осторожен. Сей ночи что бы нам не разлучиться, я сделаю сигнал о соединении, тогда спустимся. Пока темно не сделается, не покажем никакого вида, а будем под малыми парусами».

Вернувшись в Ахтиарскую гавань наши корабли срочно начали исправлять повреждения, вешать новые паруса и такелаж. Бригадир Ушаков подготовил рапорт своему начальнику Войновичу, оригинал которого впервые стал нам доступен, и здесь первая страница мной опубликована. В этом рапорте он отразил своё видение боя у Фидониси. В нём в частности упоминалось что «фрегат спустившийся с ветру один потопил… имел сражение с подошедшими к нему на дистанцию из середины и задней части флота вице-адмиральский и контр-адмиральский кораблями, которых так же от себя храбро отразил и принудил уступить место… в числе повреждённых кораблей у одного сбита фок-мачта, у другого сбита фок-стеньга, третий уповая за великою течью в самой скорости под всеми парусами ушел в сторону Инкермана… в рапорте капитана 2 ранга Кумани его фрегат Кирнбурн бросанием от него брандскугеля проходящий мимо его вице-адмиральский корабль двоекратно загорался, но видно в скорости потушен». Это как считал бригадир флота, командующий «арьергардией» он сделал до того, как погнался за турецкими передовыми судами, проходя на скорости мимо линии противника. Прочитав рапорт Войнович, остался им недоволен, так как в нём отражалась картина, в которой Ушаков со своими кораблями практически вел бой в одиночку со всем турецким флотом и к тому же не выполнял команд контр-адмирала. Не подтвердилось утверждение бригадира в потоплении турецкого фрегата и количестве линейных кораблей противника. Войнович приказал переписать рапорт, убрав неточности, но Ушаков отказался и написал «примечание к рапорту» в котором заметил, что «в разсуждении не регулярного неприятеля нельзя соблюсти всех правил эволюции, иногда нужно делать несходное».

Контр-адмирал Ушаков в бою при Фидониси. Худ. Н. Г. Николаев

Из-за разных точек зрения на бой возник конфликт между хорошими преданными России людьми, конфликт старых правил ведения боя перед новаторскими новыми. По прибытию в Севастополь Федор Ушаков слёг в постель с болезнью и просил у Потёмкина отставки. 11 июля он пишет развернутое донесение князю Потемкину и просит уволить его со службы. Здесь стоит процитировать хоть часть того письма, в котором Федор Федорович жалуется вышестоящему начальнику: «…гонимое меня здесь через Его Превосходительство Марка Ивановича несчастие никогда не оставляет и ни через какия всевозможныя отменныя мои старания милости и справедливаго по заслуге моей его к себе расположения изыскать не могу;…ибо с самого моего малолетства привык к почтению и уважению командующих; все начальствующие во флоте с кем я служил и по них прочие обстоятельно знают меня с хорошей стороны, и ото всех по заслуге моей был счастлив и имею хорошие аттестаты. В одном из всех Е. П. Марк Иванович не могу сыскать желаемаго успеха, который с начала нашего знакомства, когда были еще полковниками и оба под командою других, восчувствовал некоторую отменную ко мне ненависть, все дела, за которыя я иногда похвален, не знаю причины отчего отменно его безпокоят, чего во всем виде и в деле укрыть не может… оным я в награждение безвинно обруган и приписано совсем несправедливыми и не сходными поведению и делам моим словами всякое поношение чести и тем причинил чувствительнейшее оскорбление и в болезни моей сразил жестоким ударом, ибо всякое дело с командующим почитаю я за величайшее в свете несчастие; против командующих все защищения и доводы оправдания весьма трудны, но Бог защитник справедливости всевышним своим покровительством оправдает меня непременно… рапортом, поданным мною, был недоволен… имеет около себя множество шпионов и во всякой неправде им верит и после мстит до безконечности за всякую безделицу».

Против этих слов в рапорте бригадира Ушакова был капитан-лейтенант Дмитрий Сенявин, который находился при контр-адмирале, подавал сигналы, управлял кораблями и вел наблюдение в подзорную трубу за боем с флагманского корабля «Преображение Господне». Он точно видел все манёвры «авангардии, кордебаталии и арьергарда» и принимал участие в составлении рапорта командующему. В это время прибыл в Севастополь принц Нассау-Зиген на быстроходном греческом корсарском судне, у него был разговор с Войновичем. Капитан-лейтенант Дмитрий Сенявин был послан к Потёмкину в Очаков на этой полакре и далее в Санкт-Петербург, со всеми рапортами, собранными от главных командиров.

Сенявин рассказал Потёмкину про это сражение и двинулся далее, а 20 июля командующий написал письмо Войновичу: «Я получил донесение Ваше, отправленное с капитан-лейтенантом Сенявиным, и с удовольствием вижу из оных, сколь храбро принят и отражен Вами флот неприятельский близ Фидониси, не взирая на чрезмерное превосходство сил его. Вам яко первому в сем знаменитом деле участнику объявляя мою признательность, препоручаю засвидетельствовать оную г. Бригадиру и Кавалеру Ушакову, по донесению Вашему столь отличившемуся и прочим содействовавшим в поражении неприятеля, так как и всем нижним чинам. Весьма тут приметны мужество и неустрашимость Российским воинам свойственные, и я не преминул о сем одержанном преимуществе всеподданнейше донесть Ее Императорскому Величеству».

До столицы Дмитрий Сенявин добирался на лошадях с охранной грамотой от Григория Потёмкина и с его письмом к Императрице. На почтовых станциях ему быстро меняли лошадей и выполняли все требования.

Бой у острова Фидониси был первым крупным сражением нашего парусного Черноморского флота с турками. Русские моряки показали умение держать линию против турецкого флота во время боевых действий. Задача русского флота по поддержке сухопутных войск под Очаковым фактически была выполнена. Явное господство турецкого флота на Чёрном море завершилось.

Капитан Сенявин прибыл в Санкт-Петербург в конце июля и сразу же был принят Екатериной. Императрица уже 28 июля восторженно писала Потемкину: «Твоё письмо, друг мой Князь Григорий Александрович, я получила чрез флаг-капитана Сенявина, которого, буде разсудишь, что его производить должно и другим не обидно, то объяви ему чин моим имянем. Действие флота Севастопольского меня много обрадовало: почти невероятно, с какою малою силою Бог помогает бить сильные Турецкие вооружения! Скажи, чем мне обрадовать Войновича? Кресты третьего класса к тебе уже посланы, не уделишь ли ему один, либо шпагу?». Она наградила молодого капитана своей золотой табакеркой, осыпанной бриллиантами, и приказала выдать ему 200 золотых червонце.

Ночевал Дмитрий Сенявин у своего дяди адмирала Алексея Наумовича Синявина и почти всю ночь рассказывал ему о сражении про подвиги Ушакова и рисовал схему боя. Адмирал тогда вспомнил, что этот молодой шустрый мичман двадцать лет назад командовал ПРАМом на Азовском море. Синявин в том году руководил комплектованием кронштадтской эскадры, которая готовилась в поход на Средиземное море, но с лета заболел и был отправлен Императрицей в отпуск «за болезнями его увольняем от всех дел, и за долговременную и усердную службу по смерти производить ему полное жалование».

По возвращению Потёмкин досрочно присваивает Сенявину звание капитана 2 ранга и приказывает быть «генеральс-адьютантом» по флоту при своей персоне. Эта должность открывала большие возможности подниматься по служебной лестнице, и Сенявин к тому же получает двойную прибавку к жалованию. Во время вечернего ужина в шатре новоиспечённый капитан 2 ранга сидел рядом с главнокомандующим и выпивал с ним из серебряных кубков «терпко-сладкую мальвазию». Потом были приглашены певчие, которые пели русские народные песни. Им подпевал немного хмельной Дмитрий, что не осталось незамеченным Григорием Александровичем. Он его хвалил за красивый голос и заставил спеть любимую песню. Отказываться было бесполезно, и Сенявин пел, а его исполнение запомнили многие кто находился в это время в походном шатре Потёмкина. Позже много лет спустя некоторые неприятели злословили по этому поводу.

Здесь Потёмкин на следующее утро поделился с Сенявин своими задумками по специальной операции который он хочет провести у берегов турецкой Анатолии. Именно с тех мест шло продовольствие и подвозилось подкрепление к осаждённой крепости Очаков. Главнокомандующий флотом поручил «дерзко-бойкому» Сенявину провести «поиск» с помощью «греческих арматоров» на их быстрых судах. Письмо об этой планируемой морской операции Потёмкин посылает Войновичу.

В то же самое время на Балтийском побережье шведы захватили таможенную заставу и судно с провиантом около крепости Нейшлот. Затем они в приграничном посёлке Пуумала, переодетые в российскую униформу, устроили перестрелку, ставшую для короля Густава III формальным предлогом к началу войны. Его войска вторглись на нашу территорию, но была остановлена русскими войсками под командованием генерал-аншефа графа Валентина Платоновича Мусина-Пушкина. Императрица приказывает адмиралу Самуилу Карловичу Грейгу «шведский флот искать и стараться его атаковать и разбить, если Бог поможет». В начале июля наша эскадра (авангардия-контр-адмирал Фондезина, кордебаталия — контр-адмирал Спиридов, арьергардия — контр-адмирал Козлянинов) в 15 линейных кораблей встречает шведский флот, состоящий из 28 судов под командованием герцога Карла Сёдерманландского «между островом Штеншкер и мелью Калбо в 7 верстах от острова Гогланта». Именно там в Финском заливе произошло Гогландское сражение. Оно проходило в полном безветрии в течение 10 часов и корабли приходилось передвигать при помощи баркасов. Два флота потеряли по одному кораблю «многие разбиты особливо в мачтах, реях и оснастке, имеют множество пробоин». Обе стороны объявили себя победителями, хотя, по сути, бой закончился вничью. При этом стратегический успех остался на стороне русского флота, который завладел инициативой в войне. Шведский флот был вынужден отступить в Свеаборг, что означало крушение шведского плана войны. Наши потеряли 321 человека убитыми и 702 ранеными. Затем эскадра адмирала Грейга отправилась к острову Нарген (ныне Найссаар) что перед Ревелем и встала на якоря. Часть кораблей осталась крейсировать против полуострова Паркалаут у берегов Финляндии.

В этом бою участвовал сын адмирала Алексея Наумовича Синявина 21-летний капитан Григорий Алексеевич Синявин. Он командовал 44-пушечным фрегатом «Брячислав» и в итоге ему присвоили звание капитана 2 ранга. Позже состоял при адмирале Грейге «генеральс-адьтантом». Теперь во флоте стало 2 капитана с такой фамилией, и современные историки часто путают их.

Но вернёмся на Чёрное море, и пока новоиспечённый капитан 2 ранга Дмитрий Сенявин был в пути в Севастополь, эскадра контр-адмирала Войновича рано утром 24 августа вышла в море. В её составе было два 66-пушечных корабля «Преображение Господне» и «Святой Павел», два больших фрегата и семь малых. Так же вышел отряд «корсерских греческих судов» состоящий из 15 полакров. Два дня флот «лавировал по причине большой зыби и течения» и далее держался на реях в районе Булганака. На третий день «нашла большая буря от севера с дождём, молниею и громом и во всю ночь продолжались шквалы и флот принудило лежать под нижними парусами, у иных фрегатов изорвало марсели». Все корабли отнесло ветром к Херсонесскому мысу, и эскадра с большим трудом вошла в Ахтиарский залив. Фрегат «Покров Богородицы» капитана Ивана Ознобишина отнесло до Балаклавы. По окончании бури он вернулся в Севастопольскую гавань, где Войнович производил «обученеие рекрутам и исправление судам».

В начале сентября 1788 года контр-адмирал Войнович по приказу Потёмкина отправляет Дмитрия Сенявина с самыми быстрыми греческими полакрами в «морской поиск» к берегам Османской империи, а конкретно к Синопу. Он вместе с прапорщиками: Дмитрием Кундури, Николаем Вальяно, иоанисом Марингопуло; капитаном Григорием Ганале и мичманом Феодором Аркуловым провёл стремительный набег на северное побережье Турции.

Об действиях этого отряда Войнович докладывает князю Потемкину в письме от 7 октября: «…отряд сделанный в Анатолию, состоящий из 4 судов под командою В. Св. штаба генеральс-адъютанта Сенявина отправился из Севастопольской гавани 16 сентября и при переменных ветрах 19 подошел к Синопу, в который день завидел к югу 4 турецких судна, да от востока идущее большое судно одно; разделил своих так дабы пресечь у всех неприятельских курс, в котором и успел; сам (Сенявин) напал на большое, оное по легкому ходу и уходило, но поспели на пересечку два другия его судна, под командою капитана Ганале, и прапорщика Марангопуло, и поражали оное на ружейной выстрел; на турецком судне было множество народу и вооруженное пушками отбивалось от наших со всякою горячностию и по близости его берега надеялся спасения; два раза Ганале и Марингопуло покушались онаго обордировать, но превосходному числу народу и наступившей темноте ночи должны были уступить, а продолжали бить онаго пушечными выстрелами, пока в 10 часов оно стало на подводный камень у Синопского мыса и разбилось; тогда слышно было большой жалостный крик топившагося народу; с Синопской крепости 9 пушечных выстрелов выпалили по нашим и перебили несколько снастей, но они отворотили прочь и пошли в море; спасли 2 человек турок весьма израненых. Из других судов прапорщик Скандраки (Сарандинаки) взял одно, а 3 в темноте ночи спаслись». Сарандинаки прицеил к себе взятое судно и отправился в сторону Анапы. Капитан 2 ранга Дмитрий Сенявин, Ганале, и Марингопуло на своих судах 20 сентября продолжили плавание вдоль анатолийского берега к Вонне. Заметили около берега ещё одно стоящее турецкое судно. Капитан Ганале взял его, а турки на баркасе убежали. Это судно было гружено смолою и пенькой и тащило на тросу плот из мачтовых деревьев «генеральс-адъютант Сенявин приказал оное сжечь, а мачтовые деревья изрубить». 21 сентября у мыса Чонсамба наши корсары увидели 4 турецких небольших судна «мелексы», погнались за ними на своих полакрах. Спустив на воду вооружённые баркасы стреляя из пушек 2 потопили, взяв в плен шестерых турок. На другой день этот отряд под руководством Сенявина подошел к местечку Вонн: «ветер был самый тихий и проходя мыс начали турки палить из пушки и множества ружьев, но скоро оная была сбита и хотя покушались оную взять, но крутой под пушкою берег не позволял барказам пристать… однако барказы были посланы к другому берегу, где стояла одна турецкая мелекса; оную взяли и совсем имеющимся на ней грузом, лесом и пенькою, была сожжена». Капитан Дмитрий Сенявин со своим 24-пушечным полакром «Панагия Турляни» подошёл к берегу «прогнал народ защищающий магазин, где много турок побито картечами… генеральс-адъютант Сенявин не находя тут в Вонне тех 8 судов к перевозу войск приуготовленных, в сходственность полученных известий, решился вдоль берега продолжить далее свой поиск». Через день наши суда подошли к острову против города Гересинда (Карасунд) и увидели стоящие там 4 турецких судна и множество пехоты и конницы. Погода была пасмурная и подойдя к этим судам встал на якорь. Когда стемнело Сенявин спустил два баркаса и хотел взять суда, но турки ответили сильным огнём из пушек и ружей. На следующий день рано утром он переставил свой полакр против тех пушек и начал стрелять со всего борта «отбил весь народ от пушек от берегу и с судов, потом барказами абордировал большую шайку, отрубил у ней все канаты и вывел из под берегу; оная была нагружена провиантом, до 300пудов пороху и к перевозу войск всеми припасами». Далее Сенявин открыл огонь по следующим 3 судам «почти вовсе разбили», но турецкие войска ожесточённо сопротивлялись. В итоге они были потоплены артиллерийским огнём. Эти суда должны были перевозить турецкую армию в Очаков, но Сенявин своими действиями сорвал эти планы. Команды наших судов, состоящих из греков в этих боях, потеряли 9 человек убитыми и 13 ранеными. После этого сражения «греческие арматоры» отправились вдоль берега к Таврическим берегам. По пути Сенявин встретил грузовой парусно-гребной трекатр с 70 тоннами соли и других товаров. Турки бежали с оного, а наши греки, высадив 12 человек повели его к нашим берегам, но спустя 3 дня во время сильного шторма его пришлось потопить.

По пришествии отряда 6 октября в Севастополь «генеральс-адмирал Сенявин весьма одобрял перед Войновичем капитана Ганале, мичмана Аркулова, прапорщиков Марингопуло и Николая Вальяно отличившимися, как ревностию, так и мужеством во всех случаях, да и всех служителей на корсарских судах, хвалил их смелость и послушание… и так ополчая анатольские берега, сей мужественный и храбрый офицер навел на турок страх, поразил много народу, уничтожил неприятельския покушения в перевозке войск, истребил довольное число судов числом 11,взял пленных и привез от себя и своим подчиненым у неприятеля довольно взятого богатства». По правилам войны командам и капитану Дмитрию Сенявину доставалось большая часть трофеев. Григорий Потёмкин в письме Императрице так написал про это «Севастопольский флот весь вошёл в гавань, только греки крейсируют, не потерпели они». Это был первый военный поход разведывательной эскадры, совершенный нашими кораблями на южное побережье Черного моря в тыл турецким войскам.

Здесь приведу ещё одну цитату Потёмкина: «…мой Сенявин много навел страху на Анатолийских берегах. Позвольте дать ему крест Георгиевский 4 степени. У меня есть лишние». В ответном письме Екатерина Алексеевна сообщила «…Сенявину твой дай крест Георгиевский из тех, кои у тебя остались не розданы».

Во второй декаде октябре Сенявин был срочно вызван в Херсон по приказу Потемкина для награждения и принятия под команду 64-пушечного корабля «Святой Мученик Леонтий». Этот корабль был летом захвачен у турок в призы, ремонтировался в Херсоне и перевооружался в Глубокой гавани «он отменно хорошей конструкции в подводной части и ходит скорей всех наших на фордевин». Мастер Семён Афанасьев установил на него новые мачты, бушприт, стеньги, такелаж и были сшиты паруса. Этот корабль вооружили 24-фунтовыми пушками с корабля «Св. Владимир» капитан которого Панайоти Алексиано умер от заразной болезни.

Командующий Днепровской гребной флотилией принц Нассау-Зиген в согласовании с контр-адмиралом Мордвиновым разработали план нападения на крепость Очаков. К осени было готово 6 артиллерийских батарей, 32 бота вооруженных 18-фунтовыми пушками, 4 большие галеры, 4 дубель-шлюпки и 5 судов с поставленными мортирами. Морские батареи должны были стрелять в стену и в первую очередь разрушить угловую башню.

В это время на Балтике в Ревельском порту на корабле «Ростислав» умер от лихорадки 52-летний адмирал Самуил Карлович Грейг. На его должность был поставлен адмирал Василий Яковлевич Чичагов.

22 октября капитан Сенявин несмотря на очень плохую погоду вывел корабль «Святой Мученик Леонтий» к крепости Кинбурн. Следующим днём началась атака гребного и парусного флота на корабли и крепость Очаков. Артиллерийским огнём в первый день было потоплено 6 турецких судов и много было повреждено. Контр-адмирал Николай Семёнович Мордвинов парусную эскадру расположил под прикрытием кинбурнских батарей «большие суда поставлены под прикрытием мели, простирающейся от косы в море и приближены к обороне линии гребной эскадры». Несколько дней продолжалась бомбардировка крепости Очаков и кораблей, стоящих у берега. 30 октября Мордвинов сообщает Потёмкину что «23 неприятельских судна от выстрелов наших потоплены». Капитан 2 ранга Сенявин, обладая дальнобойными пушками на своём корабле вёл огонь по кораблям и крепости.

2 ноября контр-адмирал Марко Войнович вывел свою эскадру из Севастополя и направился к Тендре для поиска турецкого флота. Погода стояла плохая с сильным ветром и густым туманом. Греческие крейсера (под командой мичмана Григория Кацаити, прапорщики Дмитрия Купа и Галаки Батиста) ранее посланные в разведку на глазах всей эскадры, преследовали турецкий «кирлангич», который обладая большей скоростью увидев наш флот, убежал в море. Вот как пишет Войнович об тех днях: «…8 ноября подошёл я к оконечности Тендры в разстоянии верстах в десяти, так что видны были мачты наших судов в Лимане; по полудни в 4 часу крейсер дал знать сигналом, что 8 кораблей видит в море на румбе W, погода сделалась пасмурная и ветер переменной. 9 числа в 5 часу после полуночи слышны были в море на румбе WSW 5 пушечных выстрелов, спустя четверть часа и паки два; ветер сделался от востока крепкий с снегом… следующие дни ветер от северо-востока весьма крепкий с снегом и мороз». Спустя два дня эскадра Войновича передвинулась к самой северной оконечности мыса Тендра, провела разведку и не увидела турецких кораблей. Он послал к Потёмкину своего нового флаг-капитана лейтенанта Юрьева с донесением о дальнейших действиях. Тот разрешил Севастопольской эскадре идти в море к Таврическим берегам и выслать для поиска флота противника крейсерские суда. 19 ноября все корабли прибыли в Севастополь кроме корабля «Св. Андрей» (капитан 1 ранга Иван Баскаков) которого ветром унесло вдоль берега в сторону Козлова.

У контр-адмирала Мордвинова от сильного ветра потонули 4 канонерских лодки, и он запросил у главнокомандующего возможность уйти на зимние квартиры, так как морозы усиливались. Потёмкин, видя ситуацию скомандовал всем уходить из лимана в устья рек. Капитан Дмитрий Сенявин свой корабль повёл к Глубокой пристани, но сильный ветер не давал продвижения. Подойдя к мысу Станиславский, он там был прихвачен льдом «прочие суда замерзли по разным местам Лимана от Станислава до устья Буга; Спиридон Тримифийский вошел в Буг и стоит выше русской косы». Как ни боролся капитан Сенявин со своей командой, пытаясь вырваться от ледового плена, его корабль сорвало с якорей и всей глыбой отнесло назад к Кинбурнской косе к Александровской крепости. Днепровский лиман был свободен ото льда в своём фарватере, где шло сильное течение. Фрегат «Василий Великий», вынесенный из устья Буга сильным ветром потонул недалеко от корабля Сенявина. Позже Дмитрию Сенявину удалось вырваться из ледяного плена, вывести корабль «Святой Мученик Леонтий» и зайти за мыс Станиславский к берегу напротив Широкой балки.

В течение декабря и наступившей зимы Войнович просил у Потёмкина материалов и мастеровых для ремонта кораблей. Главнокомандующий был занят осадой Очакова и эти надоедливые просьбы его выводили из себя. Тем более большинство солдат в армии болело «четвёртая часть осталась от армии, а кавалерия потеряла почти всех лошадей».

Штурм крепости Очаков. Старинная гравюра 18 века.

6 декабря Григорий Потёмкин приказал штурмовать крепость Очаков. Турки сидели без пропитания и в сильном холоде, мороз достигал 23 градуса. Шесть русских колонн пехотных полков с большим мужеством за час с небольшим овладели этой крепостью. Османы понесли большие потери. Было убито при штурме более 8000 человек и около 4000 попало в плен. Наши войска потеряли намного меньше: 956 солдат и офицеров убитыми и 1823 ранеными.

Князь Потемкин писал Екатерине 7 декабря, которая ранее постоянно торопила его со штурмом: «…поздравляю Вас с крепостию, которую турки паче всего берегли. Дело столь славно и порядочно произошло, что едва на экзерциции бывает лутче. Гарнизон до 12000 отборных людей-не меньше, на месте положено семи тысяч, что видно, но в погребах и землянках побито много. Урон наш умеренный, только много перебито и переранено офицеров, которые шли с жадным усердием и мужеством. Убит генерал-майор князь Волконский на ретраншементе и бригадир Горич на стене… какие труды армия моя понесла и сколько наделала неприятелю урону, того не вдруг можно описать… тяготит меня пленные, а паче женщины. Зима жестока, как в России. Отправлять их хлопот много. В городе строения переломаны нашими пушками, много нужно починать». Более подробнее про штурм Очакова можно прочесть в другой моей книге «Синявин» про адмирала Алексея Наумовича Синявина.

В середине декабря главнокомандующему Григорию Потёмкину приходят сведения, что льдом многие суда в днепровском лимане были потоплены. Особенно Потёмкин злился что 42-пушечный фрегат «Василий Великий» под командою капитан-лейтенанта Семёна Мякинина потонул у Кинбурнской косы. В это время Мордвинов временно выехал в Херсон к своей беременной жене. Об этом доложил главнокомандующему бригадир канонирских лодок подполковник Иосиф Де Рибас. Возник конфликт и Потёмкин, грубо ругаясь заставил Мордвинова писать прошение об отставке. 30 декабря он пишет бумагу Черноморскому адмиралтейскому правлению: «Контр-адмирал Мордвинов по прошению его будет уволен от службы, и главная команда подо мною, как в сем правлении, так и во всех прочих местах, препоручается контр-адмиралу Войновичу. О чём черноморскому адмиралтейскому правлению объявляю к исполнению».

В эти же дни Потёмкин пригласил к себе Дмитрия Сенявина и тот ему рассказал о рейде, который он совершил к берегам Анатолии с греческими морскими крейсерами. Потёмкин в письме Войновичу говорит про них: «Доставьте себе сведения о греках на судах находящихся, как об офицерах и о нижних чинах; я их препоручаю в ваше особливе призрение, ибо Ея Императорское Величие высочайше мне объявить соизволила, что она поставляет себе священным долгом покровительствовать сей народ… вы представляли бы мне о воздании должном за службы их; долг мой отдавать каждому справедливость кого по старшинству и достоинству следует произвести в чины; желал бы я ради единообразия, чтоб одинаким цветом по их образу оделись греки, на что я сукна доброго доставлю; неприятель бы по сему виду больше их уважал».