Наркопьянь. Роман в новеллах

Алексей Викторович Ручий

Из названия книги нетрудно догадаться, что легло в её основу. Однако ни «бухло», ни «вещества» не являются главной темой повествования. За личинами наркопьяней зачастую скрываются искренние и лиричные люди, в силу ряда причин вынужденные маяться в пустоте современности, лишенной должного смысла, и бороться с давлением окружающей среды – посредством все тех же деструктивных веществ. Поиски выхода из замкнутого круга уподобляются поискам Грааля: сколь благородна цель, столь же невелики шансы. Книга содержит нецензурную брань.

Скорость

«Русские привычки не приносят счастья»

Эдуард Лимонов

— Есть одна тема, — говорит Философ, заваривая коричневую гашишную плюшку на сигарете в самодельном бульбуляторе — пластиковой бутылке из-под лимонада с проплавленным в ней отверстием. Густой дым внутри бульбулятора при этом плавно поднимается к горлышку.

Мы сидим у него дома и курим гашиш. За окном сгустились мерзлые февральские сумерки.

— Что за тема? — спрашиваю его я.

Вообще Философ горазд на различные выдумки — вроде, как срубить денег, совершенно не вкладываясь при этом, есть у него такой сомнительный талант.

Вот одна из его схем для примера. Философ вывешивает в Интернете объявление, типа работа на дому со сдельной оплатой — ну там засовывать вкладыши в коробки с лазерными дисками или что-нибудь в таком духе. Короче, вариант для жирных ленивых сучат или тех, кому уже совсем некуда деваться, ибо никуда на работу не берут.

Так вот суть в том, что эти ребята из Интернета звонят Философу, он обговаривает с ними условия работы, потом говорит, что человек ему подходит и он его берет. Ждите вкладышей, но… за этим следует предложение оплатить услуги курьера по доставке этих самых вкладышей на дом клюнувшей рыбке. Всего-то сто рублей — мелочь какая. Можно перевести на электронный кошелек Философа. Чувак ведется и переводит, ведь сто рублей — не деньги. Конечно, курьер к нему никогда не приедет, а Философ деньги быстро пустит в оборот — на тот же гашиш хотя бы.

Самое забавное, что в этой стране непуганых идиотов из ста человек, хоть двадцать да поведутся и деньги зашлют. А уж морочиться по поводу того, что тебя кинули на сто рублей, никто не станет. Но сто на двадцать — это уже две тысячи. А Философ мыслит в промышленных масштабах. В нем вообще, пожалуй, умер великий махинатор. Но это — лирическое отступление.

— Тема простая, — отвечает Философ, протягивая мне бульбулятор, помутневший от гашишного дыма, — летом выходишь на Невский, ну там пивка себе берешь и гуляешь туда-сюда — в общем, типа наслаждаешься жизнью. — Я вдыхаю дым и возвращаю бульбулятор Философу, он принимается заваривать плюшку себе. — Ну и по ходу дела, — продолжает Философ, — знакомишься с двумя какими-нибудь девчонками, желательно помоложе и поглупее. Садишься им на уши и слово за слово — приглашаешь в ресторан.

— Ага, — говорю я, — так они и пошли.

— Пойдут, — Философ прерывается и вдыхает в себя порцию каннабиольного дыма, молчит, потом выдыхает и продолжает, — какая девчонка не хочет в ресторан? А тем более малолетняя дура… Ну, вот, значит, идем мы в ресторан, там заказываем себе всего самого крутого и дорогого, бухла там, жратвы разной, — все это едим-пьем, болтаем с девчонками о том о сем, а под конец сруливаем, причем маза простая: один, вроде как выходит позвонить по телефону и пропадает надолго, второй как ни в чем не бывало беседует с девчонками дальше, потом вдруг начинает проявлять признаки беспокойства за своего товарища, в конце концов, выходит на минутку посмотреть — не случилось ли с ним чего — ну и не возвращается, конечно. Девочки сидят, ждут, а потом вдруг осознают, что их кинули и что они попали на солидную сумму денег. А мы с тобой сытые и пьяные спокойно идем проворачивать этот трюк дальше. Только делать это летом надо, чтоб одежду в ресторанный гардероб не сдавать, на вешалки не вешать — палево…

— Идея интересная, — говорю я ему со смешком, — но для этого надо, как минимум, дождаться лета.

— Да уж, — вздыхает Философ, — заебала уже эта зима. Хотя имеется у меня в разработке еще одна тема…

— Еще одна? — переспрашиваю его я, готовясь услышать еще одну захватывающую историю о том, как разбогатеть двум великовозрастным лентяям.

— Пойдем, за пивком сходим, — отвечает Философ, — я тебе по дороге расскажу.

Мы отставляем в сторону бульбулятор и начинаем собираться.

Я надеваю свою видавшую виды армейскую куртку из секонд-хенда и натягиваю говнодавы со стоптанными подошвами. Легкий дымок гуляет внутри моей черепной коробки, навевая яркие красивые фантазии. Кто сказал, что окружающий нас мир — не очередная наркотическая иллюзия?

Мы спускаемся вниз на лифте, Философ рассказывает что-то про знакомого барыгу, который как-то пережрал грибов и после этого сошел с ума. В смысле он и до грибов был не совсем в себе, но нынче ушел в свой собственный микрокосм вообще с концами, отгородился от внешнего мира и круглые сутки играет в компьютер. Почти не ест и на улицу не выходит. К тому же на районе у него осталась куча долгов, и некоторые люди очень хотели бы его видеть. А ему плевать — у него мало того, что телефона — даже звонка входного нет. Так что в дверь его квартиры сколько не стучи — все без толку, и пацану все до лампочки. Такие дела.

Мы выходим из парадной и следуем к магазину — благо он под боком, в соседнем дворе. Тусклые фонари разливают свой блеклый свет по грязным сугробам. Где-то играет приглушенная музыка.

У магазина к нам подходит какой-то замызганный алкаш и просит помочь ему деньгами.

— Бог поможет, — коротко отвечает ему Философ и показывает рукой на церковь, которая находится неподалеку. Мы смеемся. Каждый сам хозяин своей судьбе.

Берем пару бутылок пива и пару булочек с маком. Есть после гашиша хочется сильно.

На кассе вытряхиваем из карманов мелочь и помятые десятки и, расплатившись, выходим на улицу. Все тот же алкаш порывается двинуться в нашу сторону, но, увидев, что это снова мы, оставляет свои намерения.

— Давай на улице постоим, — предлагает Философ, — а то дома надоело уже сидеть.

— Давай, — отвечаю я, открывая пиво.

Философ тоже откупоривает свою бутылку посредством зажигалки и делает большой глоток. Потом достает из кармана сигареты и закуривает.

— Короче, — говорит он, — прознал я тут одну тему про песню без слов…

— Про что? — переспрашиваю его я.

— Ну, песня без слов — ночь без сна, Цой типа так пел… про скорость, короче.

Философ — человек-загадка и говорит сплошными ребусами. Придумал тоже — песня без слов, Шерлок Холмс голову сломает.

— И что?

— Ну, типа как ее самому можно получить. У меня вот и рецепт есть. — В подтверждение своих слов он выуживает откуда-то из недр своих карманов сложенный листок и протягивает мне.

Я разворачиваю листок и смотрю, что там написано. Какая-то распечатка из Интернета с искрометным названием Винт-FAQ. Идет перечисление веществ и их соединений. Эфедрина гидрохлорид, кристаллический йод, красный фосфор и тому подобное — вроде задачки на лабораторной по химии. Вечно у Философа голова работает в сторону откровенного криминала. Как, впрочем, и у всех мыслителей всех времен.

— И что, думаешь, получится? — спрашиваю его я. Вообще всякие химические эксперименты мне нравятся с детства, с тех пор, как в седьмом классе я сделал самопал и изготавливал для него кустарный порох.

— Без веры, брат, ничего не получится, — глубокомысленно отвечает Философ, — это тебе в том строении подтвердят, — и он вновь указывает на церковь.

— И каковы масштабы затеваемого производства? — перехожу я сразу к конкретике.

— О, брат, масштабы наши — вся Вселенная, если можно так выразиться, — он улыбается, — а вообще надо бы попробовать, можно сначала и для собственного пользования изготовить, чтобы не травиться всякой херней с улиц, а уж потом…

Что будет потом, я знаю. Все проекты Философа действительно носят планетарные масштабы. Я в этом не раз убеждался.

— А реактивы?

— Я знаю пару мест, где их можно попробовать раздобыть, а вообще есть же, наверное, фирмы, которые их для всяких лабораторий продают. Кто-то же спиды делает, значит, где-то и реактивы берет.

— В принципе, можно попробовать, — говорю я, — хотя бы ради эксперимента.

— Вот именно, — Философ бросает истлевший окурок в сторону, — ради эксперимента. Эмпирика — великая вещь! Ладно, пойдем домой — что-нибудь по зомбоящику посмотрим, и спать — завтра приступим к поискам.

План у нас есть, и мы приступаем к его реализации. Производство наркотиков — интересная затея, как на нее не посмотри. Во-первых, есть чем убить время, которого у таких разгильдяев, как мы с Философом, — вагон и маленькая тележка, во-вторых, на этом можно поднять денег. Кто имеет что-то против торговли наркотиками? Сделать шаг вперед. Вот только вряд ли кто выйдет. Призадумайтесь. Нам каждый день подсовывают какую-нибудь отраву — включите телевизор и поймете, о чем это я. Так-то вот.

С утра мы идем на знакомый рынок. Там, вроде как, есть ларек с реагентами. После долгих поисков мы его все-таки обнаруживаем. Правда, содержимое прилавка оставляет желать лучшего — это набор для школьника, практикующегося на всяких химических приколах, нам же нужны ингредиенты для коктейля Молотова — не меньше. Но кое-чего удается прикупить.

— Бля, а ведь, если подумать, — говорю я Философу, — мы с тобой собираемся нарушать закон.

— И не раз, — подытоживает Философ, улыбаясь.

Честно говоря, никогда не испытывал приязни к закону. Как-то нам с ним всегда было не по пути. Всю свою жизнь, сознательно или нет, я делал что-то, идущее с ним в разрез. Хотя, говоря по существу, закон — вообще странная штука. Он, как ни странно, запрещает все то, что так по нраву человеку. Убийство, воровство, сексуальные извращения — все это появилось задолго до того, как придумали письменность и правоохранительные органы.

Философ предлагает заглянуть на почту.

— Это еще зачем? — спрашиваю его я.

— Нам нужен телефонный справочник, брат, — отвечает он, — такая книжка, где записаны телефоны и адреса, типа Желтых страниц.

Идея понятна. Нужно использовать достижения информационной цивилизации для нашей террористической деятельности по максимуму. Мы топаем по грязно-коричневому февральскому льду, потягивая сигареты. Понурый засыпанный снегом мир взирает на нас глазами человека, давно и навсегда потерявшего всякую надежду на солнечные дни.

Почта — вечное столпотворение каких-то людей, которым, как, впрочем, и мне с Философом, нечем заняться. Но у нас хотя бы есть цель. Или план, как хотите.

Мы протискиваемся сквозь толпу к столам, заваленным всякими бланками и книгами. Там и разыскиваем потрепанный справочник с телефонными номерами. Философ принимается его листать, а я достаю блокнот и ручку.

Философ с задумчивым видом перелистывает страницы, изредка произнося названия, адреса и телефоны. Я записываю. К нам подходит какой-то мужик с красным обветренным лицом. По виду — псих полный.

— Во-во, — говорит он, как-то неприятно щурясь, — все проебываются… пахать бы им, бля, на заводе… а они все ползают, ищут чего-то… шарятся… пьют, блядь, водку без просыху… бога в вас нет…

Вроде, не пьяный. Наверное, просто ебнутый. Еще один чудик в этом потерявшем рассудок мире.

— Иди, мужик, не томи душу, — говорю ему я, указывая на выход. Философ вообще игнорирует эту безумную особь хомо сапиенс.

Мужик направляется мимо нас к выходу, бубня себе под нос:

— Креста на них нет… ироды…

Одним словом псих. Или алкаш какой-нибудь. Или, что еще страшнее, алкаш в завязке. Нет хуже алкоголика, чем завязавший алкоголик. Это что-то вроде клоуна без цирка. Или пожарника, дрейфующего на льдине в открытом океане.

Запасшись впрок адресами и номерами телефонов, мы выдвигаемся на охоту.

Первая контора — глухо как в танке. Свет в зарешеченных окнах не горит, дверь заперта. Похоже, переехали. И, видимо, давно. Однако Философ не унывает.

— Давай, выпьем пивка, — говорит мне он.

От таких предложений не отказываются. И уже через десять минут мы сидим в близлежащем замерзшем сквере на заиндевевшей скамейке и тянем пиво. Людей здесь мало, а те, что есть, — какие-то серые и мутные. Похожи на привидения.

Философ рисует мне радужные перспективы нашего будущего бизнеса. Я отношусь ко всему этому несколько скептически, но меня подогревает азарт. Это что-то вроде игры в казаки-разбойники. Заняться нам, в конце концов, все равно нечем.

— Затраты минимальные, — говорит мне Философ, — а результаты максимальные. Схема идеальная, как ни крути.

— Мы пока что не сильно продвинулись в этом деле, — выдвигаю я антитезис.

— Мы только начали, брат. Дорогу осилит идущий.

Что ни говори, а оптимизма Философу не занимать. Хватит на двоих. И это при том, что в последнее время он пребывает в полосе хронического невезения.

Хотя везение — безусловно, вещь относительная. Ты можешь иметь машину, счет в банке, а потом в одно прекрасное утро тебе на голову упадет кирпич — и пиши-пропало. Мы не застрахованы ни от чего. В том числе и от неожиданного счастья.

Я делаю глоток пива. Смотрю вокруг. Унылый февральский пейзаж. Люди, изредка снующие туда-сюда. Пришибленные, придавленные грузом житейских проблем. Потерявшие душу в этом беспощадном городе. Привыкшие вставать рано утром и идти на работу, а поздно вечером возвращаться домой. Живущие на тошнотворном отрезке дом-работа-дом. И не знающие иных измерений.

Я понимаю, что, в общем-то, Философ прав: уж лучше быть наркодилером и каждый день рисковать быть прихваченным за жопу соответствующими органами, чем спускать свою жизнь в унитаз таким вот образом. Наверное, мы — последние романтики в этом загнившем мире, а наркотики и алкоголь — это что-то вроде барокамеры, нашей секретной комнаты, в которой мы прячемся от него. Мы — дети, скрывающиеся от взрослых, потому что мы не хотим быть взрослыми, потому что мы не хотим отравлять свою беззаботную жизнь взрослением со всеми вытекающими отсюда последствиями: неизбежным цинизмом и душевной пустотой.

Мы бросаем пустые бутылки в урну, почти доверху забитую мусором, и продолжаем поиски. Философ насвистывает «Кукушку» Цоя. Просвистеть деньги согласно народному поверью он не боится — их просто нет.

Нам повезло: во второй конторе жизнь пока теплится. Мы заходим и осматриваемся. Ничего особенного — серый офис со скучающими людьми, одного взгляда на которых достаточно, чтобы испортить настроение на весь день. Какая-то тетка со строгим лицом, похожая на школьного завуча, обращает на нас внимание и спрашивает:

— Вам чего, молодые люди?

Я молчу. Философ мнется, потом отвечает:

— Нам бы соляночки…

— Чего? — переспрашивает тетка.

— Ну, кислоты соляной. Продаете такую?

Тетка хмурится. Заметно, что внутри ее черепа происходят какие-то механические коловращения. Потом задает очередной вопрос:

— А вам зачем?

— Ну… — Философ думает, что бы такое сказать, но тут ему на помощь прихожу я:

— Да понимаете, такое дело… У нас двойки за контрольную по химии, вот. Учитель сказал, что поставит нам тройки, если мы ему банку соляной кислоты в лабораторию купим.

— Так и сказал? — вновь переспрашивает тетка.

Я пытаюсь понять, насколько она поверила тому, что я только что сказал, так как на школьников мы при любых раскладах похожи разве что с очень большой натяжкой.

— Так и сказал, — пытается подыграть мне Философ.

— Да-а-а, — тянет тетка. Потом берет ручку и что-то рисует в тетради, лежащей перед ней. — А вы вообще понимаете, что соляная кислота — это наркотический прекурсор?

— Пре… чего? — спрашивает с невинным видом Философ.

— Прекурсор, — невозмутимо отвечает тетка, — так что продать вам ее я никак не могу.

— Ну, нам же надо, — пытаюсь я пробиться к ее сердцу сквозь жесткую скорлупу стервозного характера, подогретого надвигающимся климаксом, — родителей не хочется расстраивать…

— Нет, — говорит тетка, давая понять, что разговор на этом закончен, — вот вам наш номер телефона, пусть ваш учитель мне позвонит — тогда я, может, что-то вам и продам, а так — нет. Она протягивает бумажку с номером, я нехотя беру.

Вот так. Разговор окончен и любые доводы бесполезны. Мы с Философом уныло капитулируем.

— Пиздец, — коротко резюмирует Философ на улице. Потом достает сигарету и закуривает. Я молчу. Что тут можно сказать? Не повезло. Всему виной прекурсоры — вот мой личный вывод.

Идем дальше. Адресов еще много, и мы не собираемся останавливаться на достигнутом. Хотя энтузиазма после нашего провала поубавилось даже у Философа.

И все-таки счастье в жизни есть. Потому что в следующей фирме нам на удивление легко выписывают какую-то квитанцию на получение химикатов. Правда, надо с ней топать на склад. Склад, судя по описанию, находится где-то у черта на куличках. Но это все же значительный прогресс. Вот так. Философ от радости чуть ли не светится, словно его самого пропитали каким-то особым соединением.

Мимо громыхает трамвай. Небо хмурится, готовясь упасть на город и придавить его своей тушей. Хуже февраля может быть только февраль. Конец зимы, когда кажется, что все силы природы на исходе и она бьется в конвульсиях, задушенная бесконечной зимой. Оптимизма это точно не прибавляет.

Склад. Нужно его найти. Легко сказать — мы с Философом блуждаем по промзоне уже минут сорок, но пока безуспешно. Бывший химический завод, не сумевший пережить экономических реформ и передела собственности. Ржавые металлические ангары, какие-то полуразрушенные бараки, хмурые гастарбайтеры, ковыряющиеся возле бетономешалки. И сгущающиеся сумерки, в которых тает короткий день и вместе с ним тает надежда вообще что-то отыскать.

Я смотрю по сторонам и думаю, что мы вообще здесь делаем? Что мы делаем в этом неуютном замерзшем мире? Ищем кайфа — этакого эквивалента счастья? Или чего? Я думаю, что мы идем к пропасти. Ага, именно к ней.

И еще я думаю, что мы идем к пропасти, но скорее всего до края не дойдем. Нас потянет назад, к магниту бытия, к спокойной жизни и медленному старению. Мы станем менеджерами, ваяющими свое светлое корпоративное будущее. Через несколько лет мы забудем, как строили планы стать местными наркобаронами в своем микрорайоне. Забудем, как ненавидели всех этих офисных мудил. Да, ведь все так и будет. Но сейчас мы здесь. Пока еще здесь. И мы ищем этот гребаный склад.

Мы находим его тогда, когда вокруг уже не видно ни зги. Ржавая металлическая дверь. Тишина. Похоже на кадр фильма ужасов. Стучимся — звук при этом эхом уносится по закоулкам умершего завода. По коже бегут мурашки.

Никто не открывает. Стучимся снова. Тот же результат. Отчаявшись вконец, собираемся уходить. Внезапно дверь скрипит, и из-за нее показывается заспанная тетка в халате. Бросает нам:

— Вам чего?

Философ молча протягивает ей квитанцию. Тетка смотрит в нее, близоруко щурясь. Потом молча исчезает за дверью. Мы слышим, как щелкает засов с той стороны.

Через некоторое время она показывается с целлофановым пакетом и молча протягивает Философу. Я отдаю ей деньги. Она кивает и снова исчезает за дверью. Теперь уже навсегда.

— Какая-то необщительная женщина, — улыбается Философ. Потом заглядывает в пакет. — Зато, щедрая… вот они, химикатики-то лежат… скоро мы вас превратим в другие химикатики… куда более интересные…

— Это точно, — говорю ему я, — пойдем отсюда, надо еще в аптеку успеть.

Аптека. Храм божества удовольствия — при правильном подходе, конечно. Добираемся до нее на трамвае. Главное — не спалиться. Поэтому в трамвае загодя делаем список разных недорогих лекарств от простуды, между делом вставляя в него искомые — содержащие эфедрин или его производные.

Заходим. Я вижу, как у Философа начинают страждуще бегать глаза. Если каждому человеку в этом мире предназначено определенное место, то он попал в свое.

Я его толкаю в бок — нужно сделать самый что ни на есть незаинтересованный вид, иначе эти аптекари быстро спалят, зачем мы пришли.

Ходим, разглядываем витрины. К нам приближается какая-то полная женщина в белом халате, видимо, фармацевт. Спрашивает:

— Вам помочь, молодые люди?

Философ задумчиво смотрит на нее, потом отчужденно произносит:

— У вас солутан есть?

— Солутан? — переспрашивает она.

— Да, вставляю я, — от простуды.

Она задумывается, потом идет к соответствующей полке и начинает искать. Мы с Философом радуемся: рыбка клюнула.

Она ковыряется минут пять, к ней подходит другая тетка.

— Люба, ты чего ищешь? — спрашивает она у нее.

— У нас солутан есть? — Люба, похоже, никогда не сталкивалась с наркотическими прекурсорами. В отличие от нас (вспоминаем историю с соляной кислотой).

— Солутан? — переспрашивает подошедшая тетка, недолго думает, потом отвечает — Нет у нас солутана, его уже года три как не продают, из него наркоманы что-то там варили…

— Да вы что? — удивленно вскидывает брови Философ. — И что же?

— Ну, уж этого я не знаю, — отвечает та, — а вам зачем?..

Опять это зачем. Опять ненужное почему. Собственно говоря, зачем всем этим людям знать, отчего другие люди хотят изготавливать наркотики, употреблять их, продавать? Да просто так! Чтобы сбежать из этого дурацкого мира, где они отравляют нам жизнь своими идиотскими расспросами и вечным непониманием. Тут уж нам впору задавать вопросы.

— Да нас бабушка попросила, — говорю ей спокойно я, — вот и список дала — демонстрирую заготовленный листок, — откуда ж ей знать, что солутан запретили? Она и из дому-то почти не выходит… болеет… старая потому что…

— Ну, скажите тогда бабушке, что солутана нет.

— А что отсюда есть? — я протягиваю список: если уж играть, то играть до конца.

В итоге уходим с целой охапкой сиропов от кашля. На этикетках первым номером значится эфедрина гидрохлорид. Кто хочет — тот всегда найдет.

По дороге домой заходим еще в магазин бытовой химии и докупаем то, чего нам не хватает для полного счастья, — бензин «калоша» и щелочь для прочистки труб. Плюс упаковку спичек и резиновые перчатки — на всякий случай. Философ светится от счастья. Мы на пороге открытия.

Перед самым домом Философ предлагает взять еще пивка. Я не против — нас ждут великие дела. В пакете гремят склянки с реактивами.

Дома первым делом выпиваем по пиву и принимаемся за работу. Заливаем сироп от кашля в большую пластиковую бутыль. Потом смешиваем с бензином «калоша» и щелочью для прочистки труб. Должен выпасть осадок в виде белых хлопьев. Кажется, это называется экстрактация. И так написано в рецепте Философа.

Получается какая-то бурая дурно пахнущая жидкость. Философ ее как следует взбалтывает. Ждем. Попутно выпиваем еще пива. Никакого эффекта. Приходится идти еще за пивом.

Возвращаемся домой. В бутылке без изменений. Мой скепсис растет. Но я заглушаю его пивом. Философу плевать: он до конца уверен в успехе своей затеи.

— Может, никаких хлопьев быть и не должно, — заявляет он. — Вполне возможно, что автор рецепта мог наблюдать данный эффект, будучи уже в состоянии наркотического опьянения.

— Может, оно и так, — отвечаю ему я, — но, пока мы ждем, что у нас будет куча порошка, я точно буду в состоянии опьянения алкогольного.

— Не ссы, — говорит Философ и принимается колдовать над бутылью. Я вяло наблюдаю.

Он добавляет туда еще соляной кислоты и принимается снова взбалтывать. От бутылки с кислотой идет легкий дымок. Я незамедлительно завинчиваю ее пробкой, так как Философ о ней однозначно уже позабыл.

Затем Философ выливает свою адскую смесь в пустую суповую тарелку и ставит ее на электроплитку, предварительно включив последнюю в электрическую сеть. Мы закуриваем. Философ явно возбужден. Пьем пиво и наблюдаем за процессами в тарелке.

Через некоторое время гремучая смесь начинает закипать и становится похожей на ядовитый бульон. Из тарелки идет странный запах.

— Что-то странное там происходит… — замечаю я.

— Да ладно, — отвечает Философ, — откуда ж нам знать, может, так и должно быть.

После этих слов он снимает тарелку с плитки и ставит ее на стол.

— Где там баяны у нас? — спрашивает он меня.

Я достаю из пакета и передаю ему двадцатикубовый шприц. Он выбирает им жидкость из тарелки и выливает ее в пустой пузырек из-под нафтизина — фурик. Следом засыпает кристаллы йода и красный фосфор. Закрывает крышкой, взбалтывает и ставит на пол. В фурике начинает происходить какая-то реакция, оттуда валит вонючий коричневый дым. Философ садится на пол и зачарованно смотрит на него. По рецепту теперь надо ждать полчаса.

Мы убиваем их, сидя на полу и попивая пиво. В фурике что-то клокочет и кипит. Дым застилает комнату и Философу приходится открыть дверь на балкон.

Ровно через полчаса реакция действительно заканчивается. В фурике оседает какая-то мутная жидкость. Философ выливает ее в пустую бутыль, разбавляет бензином, щелочью для прочистки труб и соляной кислотой. После этого все взбалтывает и ждет, когда жидкость разделится на фракции.

Через пару минут внизу остается темный осадок, а наверху оказывается прозрачная жидкость, Философ аккуратно переливает ее в пустую тарелку. Оставшееся несет выливать в унитаз.

В сортире он пропадает надолго. Вываливается оттуда, трясясь со смеху. Я недоуменно смотрю на него.

— Там… — начинает Философ, но снова заходится истерическим смехом. — Там… там… там унитаз дымится… ха-ха-ха…

Я отставляю пиво в сторону и иду посмотреть. Вскоре мы ржем уже вдвоем: из унитаза действительно валит густой белый дым.

— Во, бля, наверное, соседи пересрутся, — смеется Философ, — прикинь, садишься на горшок, а у тебя вдруг жопа начинает дымиться…

— Да уж, — вторю ему я, — перспектива забавная.

Высмеявшись вдоволь, мы возвращаемся на кухню. Философ берет тарелку с прозрачным раствором и ставит на плитку — выпаривать. Мы ждем, допивая пиво.

Минут через пятнадцать на дне тарелки остается лишь зеленоватый налет. Философ сконфуженно смотрит на него. Потом осторожно макает туда палец и водит им по деснам.

— Ну что? — спрашиваю его я.

— Да что-то на скорость не похоже…

Я тоже пробую эту гадость. Ерунда какая-то. Что угодно, но не скорость. Может, новый химический элемент для таблицы Менделеева.

— Да-а-а, — тяну я, — столько усилий, а эффекта — ноль.

— Ну, это как посмотреть, — тут же парирует Философ, — зато опыт какой… Эмпирика, одним словом.

Кажется, Философ может придумать оправдание всему. На то он и Философ.

— Говно твой рецепт, — говорю ему я.

— Во-первых, не мой, а наш, — отвечает он, — а, во-вторых, даже если и говно, то какое! Скоростное!

— Что делать-то будем? — спрашиваю его я.

— Да что делать? Горевать что ли? — Философ чешет затылок. — Сейчас все уберем — и за пивом… а то все кончилось, пока мы тут химичили.

Мы убираем всю нашу лабораторию в пустой кофр от баяна (не путать с баяном-шприцом!) Баян — это отдельная история. Года пол назад Философу приспичило научиться на нем играть. Ну, он и купил на толкучке по дешевке. С месяц поиграл, а потом с бодуна на ту же толкучку и отнес. Деньги мы вместе пропивали.

Философ со своими взбалмошными идеями словно доказывает, что ничто на этом свете не вечно. А тем более, такое хрупкое и ненадежное образование как царство идей.

Минут через десять мы выходим в морозную ночь. В небе высыпали огромные яркие звезды. В глубине темного купола высветился причудливой иллюминацией млечный путь. Философ ловит мой взгляд, устремленный ввысь, и, словно читая мои мысли, произносит:

— Совсем как дороги… скорости…

— И не говори.

— Ладно, черт с ней со скоростью. Сейчас по пиву — и спать. А то я устал за сегодня.

— Не то слово.

И мы идем в направлении магазина, скрипя белым снегом. Белым, как… ну вы поняли — что.

***

Что может дать тебе эта реальность? Образование, хорошую работу, которую ты возненавидишь через полгода, дом, семью, в которой ты будешь чувствовать себя одиноким, что еще?

Все, что она может тебе дать, — так или иначе, предсказуемо. Возможно, поэтому мы и выбираем что-то иное, хаотичное и неуправляемое, ищем средства выхода за пределы реальности…

Нам нравится эта игра — потому что всегда интереснее то, чего не пробовал и не знаешь, нежели то, что прочувствовали на себе десятки поколений до тебя.

ТАК ЧТО РАССЛАБЬСЯ — ТАМ, ЗА ПРЕДЕЛАМИ ТВОЕГО ПРИВЫЧНОГО МИРКА, ГОРАЗДО ИНТЕРЕСНЕЙ.

ВОПРОС ЛИШЬ В ТОМ: А СМОЖЕШЬ ЛИ ТЫ ВСЕ ЭТО ПРОМЕНЯТЬ НА НЕИЗВЕСТНОСТЬ?