Чиновник категории «Ё». Рассказы

Алексей В. Богомолов

Рассказы. Обычное описание того, что увидено, а часто домыслено или придумано. Не стоит искать конкретных фактов или совпадений.Как сказал Алексей Максимович Горкий (сосед по парте):– Люблю я прозу Алексея Витальевича…

Б У Т О В О

Почему я берусь за эту тему, заранее зная о том, что 99 процентам потенциальных читателей даже название малоинтересно? На этот вопрос попытаюсь ответить в тексте. Имеется крайне мало материала, описывающего это географическое местоположение на юге Москвы.

Моя задача — постараться показать Бутово,: воссоздать атмосферу обитания в данном районе в определенный период времени, пояснить некоторые факты, да и просто рассказать о том месте, где родился и прожил вот уже шестьдесят лет.

Про историю Южного Бутово в сети имеется достаточно много упоминаний. Это весьма однообразная, переходящая с сайта на сайт информация, а Северное Бутово почему-то пытаются увязать с усадьбой Трубецких в Битцевском парке, со Знаменскими Садками, что, может, и не противоречит современному территориальному устройству, но и не вполне корректно.

С моим взглядом можно соглашаться или нет, но данный текст представляет мнение, лишь одного индивидуума.

Итак, начнем.

Весьма отрадно, что на базе ГБОУ Школы №1161 появился краеведческий музей. Почему никто не озаботился этим ранее? Скорее всего причина в том, что небольшой подмосковный поселок не был ничем примечателен. Сколько ему подобных можно узреть на карте? Десятки тысяч.

Однако, именно благодаря музею узнал о том, что русский писатель Леонид Андреев посещал наши места. И рассказ о том написал.

Также известно, что А.П.Чехов упомянул местечко в повести «Три года», где повествуется о приезде главного героя Лаптева с приятелем Ярцевым к супруге своей Юлии Сергеевне на дачу в Бутово. Может, писатель и сам бывал в этих местах?

Деревня, давшая название поселению — совсем небольшая и на сей день от нее осталось всего лишь пяток стареньких домов. А вот территориальное образование Бутово, если рассматривать его до вхождения в состав Москвы, состояло из ряда деревень: Ново-Никольское, Городяевка, Боброво, Дрожжино, Елизаветинский поселок, Поляны, Гавриково, Чернево, Потапово, Язово, ВИЛАР. Сюда же входили Вагончики, Радио-центр, Радио-контроль, Дубки, Полигон, дома кирпичного завода. В разные периоды времени и административное подчинение было разным: до войны — Царицыно, затем Михайловский, Булатниковский сельсоветы, а уже в семидесятые годы — Видное Ленинского района Московской области

Мне проще рассказывать, как поселок выглядел после 1965 года, то есть о том, что помню сам, о чем рассказывали родители и знакомые.

Я иду в первый класс. Школ в Бутово всего две. Красная и Белая. Красная, номер 1 — это для тех, кто живёт справа от железной дороги, если ехать из Москвы, то есть западная часть. Белая, номер два — слева, то есть на востоке. Я иду в Красную. Трехэтажное здание красного кирпича. Раздевалка — в подвале. Туалеты — в торце этажа. На одном — для девочек, на другом — для мальчиков. Никаких кабинок. Все просто и открыто.

Территория огорожена забором из металлических прутьев. Возле ворот — два большие корыта, наполненные водой. Здесь дети обязаны мыть обувь. Рядом валяются грязные мокрые тряпки. Помню, один из мальчиков, года на два старше, натянул на голову тряпку, оказавшуюся то ли рукавом, то ли штаниной. Безобразник забрался в корыто, кричал, что он — Фантомас, а нам было страшно.

В Красную школу ходили те дети, которые жили с нашей стороны железной дороги, или «линии», как мы её называли. То есть те, что из частных домов, из деревень Чернево, Гавриково, Поляны, а также с Радиоцентра и Вагончиков. Ещё было много ребят из ВИЛАРа. Каждый район, или микрорайон делился на секторы. В нашем были — Барак и Переезд. На переезде было два дома, в которых жили путейные рабочие, которые осуществляли эксплуатацию шлагбаума при переезде железной дороги. Две или три семьи. Барак стоял почти рядом с путями, ближе к станции, как раз напротив водонапорной башни, что возле конторы кирпичного завода. Одноэтажное деревянное строение с коридорной системой. Как говорили родители, по лимиту в Москву или Подмосковье можно было приехать по-разному. Одни, что способнее или имеющие специальность, определялись на крупные: АЗЛК, ЗИЛ, Серп и Молот и т. д. Другие шли на стройку и получали квартиры в условных Черёмушках. Те, кто уж вообще — никак — устраивались на предприятия, подобные Бутовскому кирпичному заводу. Ну, а уж те, что остальные, так им и кайло в руки на железной дороге. Так вот в бараке жили железнодорожники. Путевые рабочие. Лом, лопата, шпалы, рельсы.

В коридоре, рядом с дверью каждой комнаты стояла керосинка на тумбочке. Так готовили еду. В каждой комнате была устроена печка — буржуйка. Уголь, а это минимум два ведра на день, носили со станции. Там разгружались вагоны и путейским можно было брать. А, может, и нельзя, но охраняли станцию тоже железнодорожники, поэтому разрешали. Комнатки небольшие, метров по двенадцать-четырнадцать. И в них жили по двое, трое, четверо, пятеро. С бараковскими детьми я играл в футбол, штандер-стоп, «железку». Они же учили меня физиологии, отношению между полами и другим премудростям, вроде общения с использованием ненормативной, обсценной лексики.

Наш дом стоял напротив. Частный, кирпичный, за забором. Яблони, вишни, сливы, смородина с крыжовником, малина. Опять же огород с огурцами и помидорами, клубникой и петрушкой. Однако, отапливался дом печкой, а воду носили с колонки. Обитатели барака, звали нас «куркулями». У железнодорожников были делянки с картофелем. Ещё — куры, кролики и свиньи. Не у всех, а у хозяйственных. Каждый раз испытывал шок, когда видел вывешенного на «турнике», что рядом с нашей калиткой, возле их сараев, поросёнка. До сих пор, при воспоминании, запах опаленной паяльной лампой свинины в носу как-то отвратительно ощущается. А бараковские дети радовались зрелищу, сидели и ждали, когда дадут погрызть палёный хвост. И голову свиную таскали, играя и веселясь, пока родители не отнимут.

Мальчик там был. Игорёк. Зимой и летом ходил в майке, трусах и сандалиях на босу ногу. Однажды зимой, уж не знаю, как его занесло, хотел войти к нам в дом. Но у крыльца собака была на привязи. Мальчика за ногу укусила. Родители его подняли шум. Матушка моя пошла к ним улаживать. Денег десять рублей дала, колготки новые… А где Игорёк? Под столом спит. Он там часто спал.

Ветхое деревянное здание несколько раз поджигали. Причем, однажды даже подперли входные двери чурбаками снаружи, видимо, чтобы пожестче выглядело. Понятно, что сами обитатели и делали. Нужно было нормальное жильё, да и дурь пьяно-похмельная сказывалась. В конце концов, в середине семидесятых барак снесли, а обитателей расселили по подмосковным городам.

Ещё были Вагончики. Все время удивляло подобное положение вещей. Отведена в лес ветка железной дороги — это в тридцатые годы проложили до Коммунарки. Потом она оказалась ненужной, а в той части, что по границе частных домов и леса, проложили дополнительные пути и поставили в три ряда теплушки образца 1870 года. Штук тридцать — пятьдесят. И в этих вагончиках жили люди. Целый городок. Сортиры на улице. Этим никого не удивишь. Пристроенные из досок хранилища для угля. Обогреваются печками — буржуйками. И — это 60 лет Советской власти? И где? Как раз между нынешними Северным и Южным Бутово. В тридцати километрах от Кремля. Их снесли или увезли в середине восьмидесятых после присоединения Бутово к Москве.

В трех минутах пешком от железнодорожной платформы стояли Красные дома. Четыре двухэтажных строения красного кирпича. Коммунальные квартиры. Маленькие комнаты, крошечные кухни. Колонка с водой — на улице. Там же и туалет. А помойное ведро — все равно возле входа, у вешалки с верхней одеждой, за занавеской. Зато своя котельная. То были муниципальные дома. Селили туда очередников.

Если пройти еще метров пятьсот, начинается Радио-центр. Двухэтажный детский сад и три трехэтажных кирпичных дома. Квартиры со всеми удобствами. Потом построят ещё один — пятиэтажный. Вот он в Собянинскую реновацию не войдёт, а остальные снесут. За жилыми домами — огороженная колючей проволокой часть лесного массива. Кое-где видны высокие металлические мачты — антенны на растяжках. Говорили, что — это «глушилки» вражеских голосов». В этом месте до революции располагалось имение Николая Александровича Варенцова. Предприниматель, инженер-механик, человек, «сделавший» себе состояние в одиннадцать миллионов рублей, начиная с нуля. Занимался он оптовой торговлей и производством. Вез из Средней Азии хлопок, шерсть, кожу. В Москве же имел две мануфактуры, большой дом на пересечении Денисовского и Токмакова переулка; ухоженное имение в Бутово. Советская власть все отняла. Умер он в 1947 году в Москве, в крайней нищете. Оставил после себя мемуары «Слышанное. Виденное. Передуманное. Пережитое.»

В Красной школе учили в две смены. Мне досталась вторая. Так что после уроков возвращались домой по-темному. Утренние же часы околачивались на улице. На переменах между уроками играли в фантики. А где можно найти самые красивые конфетные обертки? Конечно же вокруг железнодорожной платформы и под ней.

Сейчас пытаюсь анализировать и понимаю, что «дачным» поселком Бутово в конце шестидесятых уже не был. До революции на месте того двухэтажного кирпичного дома, что стоит у северной части платформы, располагалось имение П. В. Михайлова, почетного гражданина. Сам он жил и работал в зарубежье, а делами в Бутово, именно содержанием и сдачей в аренду принадлежащих ему 48 дач, занимался управляющий Н.П.Головин. Опять же советская власть экспроприировала объекты недвижимости у эксплуататоров и поселила в бывшие барские дома представителей рабочего класса и трудового крестьянства. Новые же дачные кварталы, уже позже, появились за лесом, что за Радиоцентром; за Полигоном в сторону Боброво, но в остальном поселок был заселен, за редким исключением, жителями постоянными.

После окончания первого класса, родители решили, что мне нужно менять школу. Белая была «посильнее» и учились в ней только в первую смену. И ещё — она была новая, только что введенная в строй взамен старой, сгоревшей. Прежняя школа имела каменный первый этаж и деревянный второй. Владельцами здания являлись сначала Б. И. Поляков, архитектор Главной дворцовой канцелярии, позже имение перешло его дочери Елизавете Борисовне Вындомской. Отсюда и название Елизаветинского поселка. Позже имение перекупили Москвины. Ну, а уже после революции в здании главного дома усадьбы открыли школу-семилетку.

При смене учебного заведения возникло одно «но». С меня была взята клятва, что железную дорогу буду переходить только по пешеходному мосту. Железная дорога была беспощадной убийцей. Не всем и не всегда удавалось пересечь шесть полотен пути. Не раз я видел лежащие на обочине тела. Обувь обычно бывала отброшена в сторону. Электрички, скорые, товарные, маневровые поезда регулярно сбивали переходящих линию, которые пытались сэкономить время, несмотря на предупреждающие и запрещающие таблички. Движение в те годы было гораздо интенсивнее нынешнего. И, если электрички ходили реже, то скорых поездов дальнего следования было много больше. И товарные поезда ходили почти беспрерывно. Два пути использовались для формирования грузовых составов и разгрузки сыпучих материалов на станции. Часто составы стояли на светофорах и для того, чтобы перейти на противоположную сторону приходилось карабкаться на вагон в торцевой его части, если имелась площадка или, если такой возможности не было, то пролезали между колесами, не особо задумываясь о том, что состав в любой момент может тронуться.

Естественно, что данное родителям обещание выполнялось далеко не всегда. Помню, как громогласно орала и причитала бабка моего троюродного брата, когда увидела, что мы: мне восемь, а ему — шесть лет, с трехлитровыми бидончиками с молоком перебегаем пути.

Железнодорожный мост же был и остаётся до сих пор неизменным участником моих ночных кошмаров. Случается такое не часто: два-три раза в год. Снится, что ступени частично разрушены, перила качаются, пешеходная зона местами развалилась и весьма шаткая. Думал, что я один такой, но из разговоров со знакомыми узнал, что, пусть не у всех, но у многих подобное во снах тоже присутствует.

Все, что было связано с жизнеобеспечением, находилось как раз «за линией», то есть на восточной стороне поселка.

Во — первых — это привокзальная площадь. С неё ходили автобусы до Расторгуева, в Боброво и ВИЛАР. Прямо у схода с моста стояли палатки ремонта часов и Союзпечати. Часовщик был всегда один и тот же. Казалось, что он и его ларек — вечные. Но пришли новые московские власти и не стало ни часовщика, ни места его работы.

Двухэтажное здание белого кирпича — дом быта. Внизу, на первом этаже расположена единственная на восемь тысяч человек народонаселения парикмахерская. В другом подъезде — ателье. Далее, против часовой стрелки — обелиск «По Ленинским местам». Следующее двухэтажное здание — продовольственный магазин. На втором этаже — библиотека. Это сейчас. Даже плохо себе представляю, кто в настоящее время ее посещает. А ранее там был ресторан и совсем маленький буфет с разливным пивом и табачным угаром. Левее здания — небольшая пристройка, в детстве самая любимая. Там продавали мороженое. Фруктовое в картонном стаканчике — 9 копеек; пломбир с розовой или желтой розочкой из твердого сливочного крема в обычно кривобоком вафельном стаканчике — 19; «Ленинградское» в шоколадной глазури — 28.

Левее, уже через дорогу, располагался небольшой павильон с вином и водкой. Но он появился значительно позднее остальных. И, конечно, двухэтажное здание универмага. Там было всё — от книг и игрушек до одежды и обуви. Но купить было нечего. Литература, выпускаемая миллионными тиражами, которую невозможно читать и ботинки, которые крайне сложно носить. Недавно прочитал о том, что к концу восьмидесятых годов, 87 процентов выпускаемой в СССР продукции, предназначенной для народонаселения, не находило своего покупателя из-за низкого качества, а то и вовсе ненужности

В центре же площади стояло каменное одноэтажное здание булочной. Потом её переведут в строение, что слева от универмага, а саму постройку снесут.

На площадку, что ближе к мосту, летом привозили желтую бочку на колесах с надписью «Квас». Торговала им неизменно баба Маруся. Двухсотграммовый стеклянный стаканчик — три копейки; поллитровая кружка — уже шесть. Поговаривали, что когда содержимое емкости подходило к концу, можно было и с червями порцию получить, тем не менее точка пользовалась успехом. Опарыша с пеной можно и отдуть к противоположному краю кружки, если кто брезгует. Несколько раз бочку «угоняли» местные пацаны. Отвозили недалеко, просто с виду. Сбивали замок и пили квас до утра. Баба Маруся, если и злобилась, то не сильно, хотя внешне была весьма угрюма. С помощью добровольцев, пришедших к открытию с бидончиками, водворяла бочку на старое место.

Если от моста пойти налево, вдоль путей в сторону Москвы, то по правую руку, напротив железнодорожного пакгауза, стоял овощной магазин. Внутри — сладковатый запах прелых корнеплодов. Продавщицы с грязными руками отпускают товар, а деньги берут и отдают сдачу аккуратно, двумя пальцами, чтобы не испачкать. Впритык — прием стеклотары. Работает с перебоями. То тары нет, то приемщики пьяны или просто не хотят работать.

Далее, слева, напротив прудика, где редко кто не лежит на бережке в состоянии избыточного алкогольного опьянения, примостилось деревянное, окрашенное синей краской строение. Пивная. Народное название — «Голубой Дунай». Черная дыра распахнутой двери. Изнутри доносится приглушенный шум голосов. Взрослые мужчины обсуждают серьезные проблемы. Криминальное местечко. То кого-нибудь ножом порежут, другого побьют по-пьяни. Да и просто, сами мужчины или на бережку замерзнут или, купаясь, в прудике утонут — в зависимости от времени года.

Следом расположилась керосиновая лавка. Продукт на разлив. Обычно стоит очередь с бидонами. Керосин мощной струей льется в куб из нержавейки. Кран не перекрывают. Покупателям отпускают из мерного алюминиевого черпака. Пронзительный запах нефтепродукта в закрытом помещении.

Так и вышли к посудохозяйственному и молочному магазинам. Про первый сказать нечего. Был и был. Может и сейчас есть. А вот в «молочку», лет, наверное, с шести, меня регулярно посылали. Двадцать восемь копеек за литр. Три литра — восемьдесят четыре копейки. Очередь стояла всегда. Бывало десять-пятнадцать человек — это немного. Когда же привоз запаздывал, то набиралось человек до тридцати, и это без тех, которые «на минутку отлучились». Ждать приходилось, порой, больше часа. Но вот из подсобки к прилавкам медленно выдвигаются продавщицы в белых халатах. Несут они сорокалитровую алюминиевую флягу с молоком. Одна для противовеса упирается свободной рукой в плечо коллеги. Так заносятся пять-шесть ёмкостей. Ну, а потом — как обычно. Фляга открывается, содержимое размешивается и: бидончик — алюминиевая литровая мерная кружка — молоко — деньги — сдача. В очередь суетливо вклиниваются те, что «на минуточку» отходили. Можно сказать — хитрозадые вернулись.

Уже с полным бидончиком возвращаешься мимо железнодорожного магазина на станционную площадь. Почему магазин «железнодорожный»? Скорее всего из-за ведомственного подчинения. Неплохо снабжался. Если повезет или очень постараться, то в нем можно было купить приличное сливочное масло, сосиски, вареную колбасу или сыр. Там покупали табак: «Прима» от «Дуката», «Беломор» фабрики Урицкого, «Пегас», ну и то, что считалось лучшим — «Ява», фабрики «Ява». Кто знает, тот поймет.

Новая школа была просторна и светла. По три рекреации на этаже. В каждой рекреации по отдельному туалету для мальчиков и девочек. Кто-то может поиронизировать — что это он к сортирам так внимателен? А вы представьте первоклашку, которому надо по-маленькому, а в санузле стоят семиклассники, курят, матерятся и раздают подзатыльники. Так что наличие — важно. Причем, думаю, что не менее важно, чем само обучение и процесс воспитания.

Не буду описывать саму школу. Она до сих пор стоит на том же месте, только номер поменялся.

Кто в ней учился? Те, кто с Елизаветинского поселка, с Хим-дыма, из деревень Бутово, Ново-Никольское, Городяевка, ну а большая часть — из домов кирпичного завода. Была ещё одна школа, правда начальная, на Полигоне. Поэтому в четвертые классы школы №2 ежегодно вливалось несколько учеников из деревень Боброво, Дрожжино, и, естественно, с Полигона.

Тон среди ребятишек задавали кирпичнозаводские. Их было больше, держались они сплоченнее. На учебу из них мало кто был ориентирован. По большей части — пацанские дела. Ты меня на «понял» не бери, понял? Таких называют шпаной. Организованных криминальных групп не было. В школе, да и на улице деньги у младших «стрелять» не принято. Так, иногда, если на привокзальной площади какие залетные хулиганы попробуют, так их потом местные патриоты с кольями, да дрынами по кустам-оврагам гонять бросаются. Это, когда есть кому заступиться.

Был, правда случай, когда учительница начальных классов послала девочку домой к двум отморозкам с запиской для родителей. Они ее из ружья застрелили. Старшему было не больше десяти лет. Их мать, когда увидела, что натворили дети, попыталась скрыть следы преступления. В итоге детишек определили в колонию для несовершеннолетних.

Да, разное бывало. Поножовщина, драки, — но все больше на бытовой почве. В кругу семьи, так сказать, или около. Пьяные папы, измождённые мамы. Общая неустроенность. Голода не было, но и до сытости очень далеко.

В школьной столовой кормили обедами, уж не помню, платили за них родители или нет. Там же в буфете можно было прикупить коржик за восемь копеек или марципан за четырнадцать. Кусок хлеба стоил одну копейку, но мы его воровали с подноса, что стоял на раздаче. На это взрослые особо не обращали внимания.

Вернёмся к поселку. На Большой Бутовской стояла амбулатория. Развалины ее и до сих пор демонстрируют эпоху упадка. Но через это заведение прошли все мои сверстники, плюс минус десять лет от года рождения. Все врачи знакомы, да и жили тут же. Они, действительно, помогали, в меру, конечно, компетенции и оборудования.

Клубы. Кино показывали на Радиоцентре, на Полигоне, иногда на кирпичном заводе. Раза два в году приезжал «Вагон-клуб». Его отцепляли и устанавливали на запасном пути возле железнодорожного моста. Но самым кассовым было заведение в народе называемое «У Ивана», что на Городяевке. С одним выходным в неделю. Совсем небольшое строение, без всяких кружков рукоделия и т. д. Даже вывески не было. Только зал. Уже не знаю каким образом, но фильмы показывали самые новые, последние, те, что и в Москве-то только поступили в прокат. Зато полный зал. Иван — невысокий, полный, с залысинами. Он же и кассир, и киномеханик, и администратор. Зрители — на девяносто процентов молодежь до двадцати. В зале — реплики, громкий смех, где, может, и неуместный, но окружающим нравилось.

Клуб на Радиоцентре — много больше по размерам: и зрительный зал, и, отдельно, — танцпол. Мои родители, дабы занять свое дитя чем-то правильным и приобщить к прекрасному, водили меня туда заниматься в музыкальную студию по классу аккордеона. Отзанимался я там чуть больше года. И, вы знаете, многое дало. Начиная от нотной грамоты до общего развития, но… Друзья и приятели звали собирать конфетные обертки под железнодорожной платформой, а это, признайтесь себе искренне, гораздо интереснее, чем разучивать вальс"На сопках Маньчжурии», сидя на сцене перед пустым залом. Фантики победили.

В конце семидесятых мы с приятелями играли в этом клубе на танцах. До тех пор, пока знакомый паренек из Дрожжино инструменты не украл. Неумного нашли и осудили, но аппаратуру он умудрился спрятать в колодце. Со всеми вытекающими.

В клуб на Полигоне мало кто ходил фильмы смотреть. Далековато. Разве что на танцы. Ради такого и из Полян, за семь километров приходили. Но и те мероприятия были редки.

Ещё есть в Бутово кемпинг. Вот уж вопрос. Я о его существовании знаю с 1967 года. А построен был когда? И, самое интересное, зачем? Строевые сосны. Сейчас им лет под семьдесят. Признаю, что красиво и благородно. Но. Маленькие деревянные туристические домики на два номера. Без удобств, без отопления. Для кого строили? Когда учился в школе, то в нашем классе только у троих учеников родители имели собственные автомобили. Может у тех, кто проживал в регионах и желал путешествовать, личных транспортных средств было больше? Совсем редко приезжали большие экскурсионные автобусы, но, опять же, в Бутово туристам нечего было делать. Никогда кемпинг не был успешным. Разве, когда на его территории поставили ресторан «Курень». Тогда, может, — да. Но само предприятие изначально равнялось нулю. Другое дело — в Сочи, Адлере, Геленджике. Но в Бутово? Зачем! Однако сосны растут, никто их не вырубает и массовую застройку не устраивает. Уже хорошо.

Бани. Среди читающих данный текст есть кто-то, кому интересна данная тема? Замечательно. Тогда посчитаем. Индивидуальных бань, тех, что на огороде, подальше, чтобы в случае чего дом не спалить, было очень мало. Помывочные учреждения располагались в Бутово, на Радиоцентре и на Полигоне. Полигоновские — понятно: там пользователей совсем немного, плюс Дрожжино и Боброво. Радио-центр — многоквартирные дома уже с удобствами, а остальные — легко умещались в помещение санкультуры. Причем, посторонних не особо приветствовали. Остаётся баня в Бутово. Работает в субботу и воскресенье, т.е. два дня в неделю. Пусть, по десять часов в сутки, хотя, менее. Двадцать часов. Допустим, что мест — 50, на мужчин и женщин. Каждая помывка — тридцать минут. Считаем. Две тысячи человек. Все подсчеты очень грубые и завышенные. Отбросим благоустроенные дома кирпичного завода и те, что на Хим-дыме. По переписи того времени, население составляло порядка восьми тысяч человек. Где остальные пять тысяч? Неужели дома в тазу? Может и так.

Конец ознакомительного фрагмента.