Девяносто третий

Алексей Борисов, 2022

В России, взбаламученной реформами, вот-вот начнется решающая схватка между сторонниками и противниками президентской «вертикали». Свобода выбора для всех, включая начинающего репортера из провинциальной газеты, заставляет каждого определиться. Где правда, а где ложь? Остаться в стороне или примкнуть к одному из лагерей? И так ли всё ясно и просто в циничном, безжалостном мире власти? Ответы приходят к герою не сразу, путь к ним оказывается трудным и порой связанным с угрозой для жизни…

Глава вторая

14 сентября, вторник

Алексей отодвинул портативную машинку и потер глаза.

— Скоро сам очки нацеплю, — сказал он вслух.

Текст интервью был готов процентов на девяносто, если не больше. Учитывая перенаселенность и слабое техническое оснащение редакции, Алексей обычно писал тексты дома. Шеф не возражал, резонно полагая, что результат важнее. Тем более, на этот материал возлагались определенные надежды.

Беседа, состоявшаяся в минувший четверг, была настолько серьезной, что Станислав Петрович составил компанию Алексею. Их принимал у себя спикер областного Совета. При старом режиме Иван Минаевич успел побыть и главным комсомольцем, и главным партийцем области. Партийную должность он занял нестандартным способом, сам став некоторым образом продуктом перестройки.

В год его возвышения возникла мода альтернативно избирать первых секретарей обкомов, и прежний хозяин области, угождая Москве, поддержал эксперимент. Иван Минаевич попал в кандидаты и шокировал всех, победив при тайном голосовании. В августе девяносто первого волна перемен вынесла его из желтоватого дома на площади. Крах карьеры казался окончательным. Но колесо истории подняло цепкого претендента в следующее кресло…

— Ты обедать собираешься? — спросила мама, заглянувшая в комнату.

— Подожди. Чуть-чуть осталось, — ответил Алексей.

Мама только развела руками. Журналистику она в принципе не признавала за достойный труд и текущую деятельность сына оценивала как затянувшуюся блажь. Его единственным весомым аргументом была зарплата. В редакции Алексей зарабатывал больше своего отца, доктора наук с общим стажем в четверть века. Родители этого не понимали, но, учитывая рыночные реалии, крыть им было нечем.

— Полчасика, ладно? — попросил он.

— Ладно. Ты ведь не слушаешь меня всё равно.

Алексей покивал и снова включил диктофон на воспроизведение. Речь спикера текла прихотливо и причудливо, будто обволакивая собеседников. Попытки возразить он, словно заранее, предвидел и вовремя вскрикивал: «Секундочку!». А затем сплетал свои кружева уже в иной манере.

Массивный диктофон скрежетал механическими внутренностями и хрипел, не передавая всего богатства речи Ивана Минаевича. Дефицитный товар достался «Народной трибуне» по бартеру от завода электрических приборов, который с горя переключился на производство всего подряд. Было искренне жаль, что бумага не сумеет выразить колорит живого общения. Под конец непотопляемый деятель начал повторяться, что и позволило Алексею уложиться в полчаса.

Станислав Петрович, увязавшийся вслед за своим сотрудником, поломал первоначальный сценарий. Он для чего-то спросил, как Иван Минаевич относится к центризму, и спикер тотчас вдохновенно признался в своей давней приверженности этому течению. Шеф не угомонился и попробовал выяснить, как убежденный коммунист оценивает китайский путь развития. Иван Минаевич и здесь не оплошал, подчеркнув, что напрасно мы отмели опыт китайских товарищей.

В итоге у Алексея создалось прочное ощущение, что их визави скользил между вопросами, как угорь, говоря не о том, о чем его спрашивали, а о том, что сам хотел донести до читателя. После завершения официальной части беседы Иван Минаевич поманил их в комнату отдыха, оборудованную за его кабинетом, и предложил выпить по рюмке.

— Самогон. Настоящий, без консервантов! Теща из деревни передала, — поведал он, щедро наливая из пузатой банки.

Естественно, выпили не по одной, и отнюдь не по рюмке, так как в действительности пришлось использовать фужеры для вина. Станислав Павлович, раскрасневшись, начал говорить про возможные дотации. Спикер озабоченно нахмурился. Пожевал губами как при мысленном совершении арифметических действий.

— Росчерком пера не могу, сам понимаешь: у нас коллегиальный орган, — сказал он, прекратив жевать. Но, заметив, как поник редактор, авторитетно добавил. — Будем принимать поправки к бюджету и вернемся к твоему вопросу.

Потому-то и попросил Иван Минаевич показать ему текст интервью перед публикацией, а Станислав Петрович безропотно согласился. Более того, сам выразил желание изучить написанное до показа спикеру.

— Невкусно?

Алексей поднял голову от тарелки с супом.

— Вкусно, спасибо. Просто задумался.

— Поешь сначала, а уже потом думай. Тебя эта журналистика совсем замучила, — сказала мама.

— Всё хорошо, не волнуйся.

Погрузив ложку в суп, Алексей опять предался размышлениям. Вчера, после курилки, шеф интересовался его следующими темами. Увы, с ними наметился легкий кризис. Политики всех мастей с наступлением осени ждали грандиозных событий, так что пространных интервью больше никто не давал. Митинговая активность как-то приелась. Подборку читательских писем он сам упорно откладывал в надежде то, что она протухнет. В отличие от прошлого года, в газету писали главным образом непризнанные «народные политологи» и откровенные психопаты.

Завершив трапезу, Алексей утащил телефон с удлинителем в свою комнату и по памяти набрал номер.

— Алло, — ответил отлично знакомый голос.

— Привет! Ты там без остатка занят?

— Как всегда.

— Но для меня время найдешь?

Обладатель голоса малость помедлил.

— Приезжай! Приму.

— Через час нормально?

— Жду.

После этого содержательного разговора Алексей извлек из машинки последнюю страницу, еще раз бегло перечитал интервью, аккуратно свернул вдвое и положил в сумку вместе с гигантским диктофоном. В папку для бумаг с застежкой диктофон не помещался. На более удобную модель денег у редакции тоже не хватало.

Спустя пять минут он уже был на остановке и ждал автобуса в сторону центра.

Бабушка, отворившая дверь, неодобрительно и вместе с тем обреченно посмотрела на Алексея. Он не успел и рта раскрыть, как та махнула рукой вглубь квартиры.

— Сидит опять с гостями. В туалет сходить не дают.

И удалилась, шаркая войлочными тапками.

Алексей без напоминаний разулся и двинулся вперед через необъятную прихожую. «Сталинка» из четырех комнат была, по его мнению, просто фантастически просторной. А эта квартира в доме с башенкой, кроме того, производила впечатление смеси богемного салона с общественной приемной. По ней вечно из конца в конец сновали какие-то странные люди. Хлопали двери. Постоянно звонил телефон. На стульях и в углах лежали стопки бумаг, брошюры и книги. Из гостиной доносилась музыка. В туалете шумно спускали воду. Даже в ванной, кажется, кто-то мылся.

Добравшись до третьей по счету двери, Алексей стукнул в нее согнутым пальцем и вошел. Центр всей творившейся суеты находился на диванчике у окна. Невзирая на послеобеденное время суток, Игорь был в банном халате с узорами, из-под которого, прочем, виднелась рубашка. Почти как древний римлянин, он скорее возлежал, чем сидел. Со времени предыдущей встречи его волосы сделались еще длиннее и струились теперь по плечам. Бородка клинышком тоже подросла.

Вокруг творилось форменное безобразие. Журналы, буклеты, папки с завязками и без завязок громоздились везде в количестве, явно большем, чем в прихожей. Судя по отдельным корешкам и ярлычкам, найти можно было всё — от средневековой философии до практических рекомендаций по проведению выборов и референдумов. Кое-как застеленная кровать также была частично занята полиграфической продукцией. На ее незанятой части томно возлежал посетитель — юноша с серьгой в ухе.

— Пообщаться бы тет-а-тет, — обозначил свои намерения Алексей.

Юноша без лишних слов испарился.

— Устраивайся, не стесняйся, — Игорь повел рукой, едва не опрокину стопу газет и журналов.

Алексей занял место, нагретое юношей. Других вариантов не было.

— Ну-с? — обронил хозяин резиденции в точности с интонацией приват-доцента времен «Серебряного века».

— Да-а, ты прямо выдающимся деятелем стал, — для разминки сказал Алексей.

— Сейчас в лоб тресну, — пообещал Игорь, отбросив манеры приват-доцента.

Они знали друг друга со школы. Игорь Юдин и тогда был творческой личностью. Пробовал рисовать, посещал театральный кружок, писал рассказы и стихи. В полной мере он раскрыл свои разнообразные способности, став студентом. Во-первых, запел в хоре физиков и химиков. Во-вторых, ударился в неформальное движение за плюрализм и свободу слова. При Брежневе или Андропове его могли бы строго предупредить, а в случае неповиновения посадить. При Черненко уже, наверное, всего лишь предупредили бы. Но горбачевская перестройка уберегла Игоря от неприятностей, а его родителей от инфаркта.

Борьба за власть и привилегии его не прельщала. В отличие от многих демократов первой волны, привлекал сам процесс. Игорь с его кипучей энергией помогал друзьям открывать кооперативы, печатать прокламации, издавать листки, сам учредил несколько фондов и центров, имевших целью формирование гражданского общества. Народ валил и валил к нему за сочувствием и помощью. Де-юре он, если Алексей не ошибался, в данное время нигде не работал и не учился.

— К тебе очередь в три вилюшки. А что люди говорят? Есть новости?

Игорь потрогал себя за бородку.

— Хм. Тебе же грязных сплетен подавай?

— Не обязательно. Хотя желательно, конечно, — сознался Алексей.

Игорь взял со стола указку и стал массировать ею спину.

Конец ознакомительного фрагмента.