Тесинская пастораль. №4

Алексей Болотников

С идеей сбережения самобытного и национального в своей культуре, с любовью и нежностью к Отечеству, с гордостью за принадлежность к великой русской литературе издается сельский альманах.

Проза моего села

Сказки-побасенки А. Болотникова

Сельский символ

В кои-то веки, с какой-то стати задумало заносчивое сельское общество Символ себе завести. Изобразить нечто в глине, камне, железе кованом или в деревянном произведении: фигурный знак, пластичную загогулину или иной образ привлекательный… И вознёсся чтобы на юру, обозревался со всех краев и из ближайшей дали. А изо дня в день, из года в год стоял бы незыблемо и величаво, прославляя собой неказистое сие село и его неприкаянных обитателей. И чтобы ещё у Символа того — для пущей важности — узнаваемое лицо было.

Задумало село Символ и вскоре обратило замысел в вящее умозрительное удовольствие. Тешило душу, а к воплощению мечты не умело приступить. Как это часто бывает в людских сообществах — не шло дело дальше разговоров. Соберутся двое-трое на крестике улиц, стоят ли в очереди за хлебом насущным, зацепятся языком и а ну давай Символ приукрашивать, обсуждать, одним словом — воодушевляться! А разойдутся по сторонам света и — впадут в свое естественное состояние раздражённости да негодования. Ох-хо-хо… От задумки до воплощения ловкого символического рукоделия даже в былях и легендарных временах не один гений в Лету канул.

Долго ли, коротко ли слухи по селу волочились, а только с некоторых пор Символ тот невоплощённый стал озорничать. Может, обиделся на сельчан. Может, загордился чем… Ой, да и разошёлся в людской молве! Ой, да и расшалился! Как говорится: не было печали, да свалился чугун на голову.

У сельской Главы важный голос отнялся, коровы молоко сбавили, а у мастеров-умельцев руки заколодило. Дальше — больше. Обычаи стали забываться, и нравы портиться… Те же умельцы-мастеровые вместо «изячных» художеств стали срамные товары лепить. Ан, конечно, и топорные изделия — годные товары, только больно уж кособокие. Ан, и без голоса прожить до гробовой доски можно, только на собственные похоронки широкую округу не сзычешь…

Собрался-таки сельский сход.

Все, как штык на Отечественную войну, явились. Только трёх деятелей где-то задержало: Главу безголосого, Поэта бесчувственного да Художника беспрозванного. С Главы-то безголосой такой же прок, как и с безмозглой. Поэт, кажись, мосток на небеса мостил. Может, это дело важнее Символа будет, да как знать. Оно и на земле временами краше рая. Сиди да описывай! А с Художника беспрозванного какой спрос? От его сумрачных пастелей на село только туман напускался. А в творческие просветы Художник ремеслом занят был: с окольного отшиба городьбу возводил.

До исхода дня сельский сход с места не сходил.

— Пусть на мою кобылу Дусю обликом будет! — заявляет выпивший конюх.

–…на мою Майку-ведерницу! — противоречит ему доярка да всё норовит выпившему конюху шапку на нос натянуть.

Мужское население хочет видеть в Символе современную Модель с большими сиськами, но с поубавленным чтобы гонором. А женская половина — принца заезжего, благообразного да непьющего.

Разве в живой природе такие недоразумения встречаются?!.

…Молодежь о харизме мечтает, а старичьё о справедливости…

— А пущай Глава нам лампочки повкручивает! Это почище Символа будет…

–…дак тогда вся грязь, как бельмо, наружу повылезает!

–…церковь строить надо.

–…оранжерею!

Долго так рядились да ругались. Наконец, пришли к согласию. Каждый при своем мнении остался, а за общее решение проголосовал… единогласно. Решили избрать инициативную группу, которая образ выдумает и Символ изобразит. В инициативную группу избрали отсутствующих на сходе — в знак наказания и уважения — Главу безголосую, Поэта бесчувственного и Художника беспрозванного.

Как там инициативная группа работала — никто не ведает. Только вскоре символические безобразия в селе поутихли… А инициативные сподвижники бродили по дворам в поисках помощников и сочувствующих. Зря время тратили — народ, задумавший Символ, свою миссию выполнил и побочные страстные призывы игнорировал.

Наконец, место было найдено, расчищено и освящено. В напутственном молебне божий пастырь благословил благое начинание. Под благословение не попали лишь растерянные и умышленные, во главе с безголосой Главой.

С падением последнего осинового листа сподвижники заложили первый камень. На закладку собрался стар и млад. За исключением Главы безголосой и безмозглой: отвертелась, неосвящённая.

Зеваки возгласами довольства и радости поощряли работу избранных. Любовались ловкими их движениями, игрой мускулов и одухотворенными лицами.

И лишь некоторые из сельчан — самые отзывчивые и сострадательные — норовили оказать посильную помощь. Больше суетились и мешкали. А когда краеугольный камень был заложен в основание — с неохотой расходились по домам, унося в душе порыв энтузиазма и светлый праздник.

Дни шли. Каменные глыбы, одна за другой, находили свое место в задуманной композиции. Рутинная работа воздвижения Символа сочетала в себе искусство каменщика, каменотеса и ваятеля. Освященные божественным перстом, избранные мастера вдохновенно приступали к работе по утрам и заканчивали её в крайнем утомлении поздним вечером. Бронзовые их тела блестели рабочим потом. Взоры сверкали, а уста ритмично твердили гимны и молитвы. А если и сквозила в них иногда досада, то понять её никто не мог и не пытался.

Закончился перелёт осенних птиц. Посерело холодное небо. С каждым днем все жестче продували село холодные сквозняки. Заболевшие сподвижники не возвращались по утрам в строй. Оставшиеся слабели от непосильного труда. Работа стопорилась. А зеваки досаждали умными советами по переноске тяжестей или шлифовке граней. Однажды бесчувственный Поэт был найден под мостком на небеса. И уста его твердили не прежние молитвы, а новые — реквиемы.

Все чаще беспрозванный Художник оставался наедине с незавершённым Символом. По ночам работу заваливал сырой снег. А поутру промозглый ветер схватывал его в комковатый лед. Художник с яростью сокрушал снежные панцыри, не жалея рук, не охраняя кровоточащие раны. Выбиваясь из сил, жалея оставшихся изнуренных сподвижников, он возводил новые леса и ещё упорнее возвышал Символ. И однажды под леса не пришел последний сподвижник. И Художник, прозванный Непоколебимым, остался один.

Иногда сердобольные старушки поили его бодрящим отваром, а вездесущие ребятишки делились последним сдобным калачом.

Любопытные вороны, облепив окрестные заборы чёрным бархатом, подолгу недоумевали по поводу источника его сил. Самые наглые пытались изгадить замысел презрительным криком.

Безмозглая Глава, не получившая благословение, иногда забредала сюда, чтобы заявить Непоколебимому Художнику о многочисленных нарушениях правил производства работ, об опасности недозволенных приёмов и методов. Оклемавшийся Бесчувственный поэт забегал, чтобы прочитать свои последние стихи на символическую тему.

Не бывали только сочувствующие. Они давно уже не водились в сельском обществе. Не было и общества.

И вот уж мороз заковал всё окрест. Даже воздух для дыхания был кристаллическим. Мраморное небо угрожающе потрескивало. Символ восставал над селом безмолвным каменным монументом, задрапированным в чёрный бесформенный лёд. И самоё село, казалось, вымерзло, умерло и обратилось в снежный прах.

…Оставался последний камень. Он превосходил своим весом массу тела каменотеса и был отшлифован до блеска. Непоколебимый Художник, давно не поднимавшийся с колен, плел подъёмную корзину. Приближалась сакраментальная ночь…

…Изо всех уголков обмороженного села потянулись толпы и одиночки на открытие Символа. По сугробам и колеям катилась детвора. Санками подвозили стариков. Немощные, оставшиеся дома, дыханием протирали в окнах глазки. На уличных тополях и осинах развешивали гирлянды. Везде жгли костры. Вездесущие предприниматели возжигали уголь для шашлыков… На широкой площади возводилась увеселительная карусель. Воодушевлённый народ жаждал праздника…

Внезапное утреннее солнце золотым свечением излилось над обмороженным миром, высветило на сельском юру ледяную громаду и затопило Символ лучами… Ледяная драпировка вдруг треснула по швам, пошатнулась и рассыпалась к подножию сверкающими алмазами. И — захватило дух!.. И остекленело зрение!.. Минуты шли… Часы… Вертикальные линии Символа поражали безумным устремлением в запредельную высь, а косые — рисунком носа корабля — секли возбуждённое воображение. Люди окаменели. Леса, горы и светлые небеса благоговейно поникли. Проходили дни, годы… Символ стоял на юру. И невозможно было постичь содеянное человеком творение.

И лишь один молокосос, оторвавшийся от груди матери, с удовлетворением произнес:

— Мам-ма…