Сожгите всех

Алексей Бессонов, 2001

Андрей Огоновский, старый космический волк, которому не раз приходилось пускать в ход свой верный бластер, никогда не забывал о своем основном предназначении. Служитель бога Эскулапа, врач, человек с золотыми змеями на погонах, он спасал жизни других людей, подчас рискуя своей собственной. Но пришел час, когда ему пришлось стать спасителем целой планеты… А когда отгремели сражения космической войны и он вернулся на родной Оксдэм, вместо заслуженного отдыха ему пришлось вступить в схватку с грязной сворой, объединившей болотных бандитов-людоедов и лощеных бизнесменов.

Глава 3.

— К вам доктор Коннор, доктор.

Андрей недоуменно оторвался от книги и несколько секунд пытался сообразить, о ком, собственно, идет речь. Вспомнив, он скорчил недовольную мину:

— Просите, Бренда… я сейчас спущусь.

Доктор Коннор оказался высоким молодым парнем в дорогом кожаном плаще и совершенно неуместных здесь легких туфлях. Бросив короткий взгляд на его узкое лицо, на котором застыло выражение брезгливой усталости, Андрей постарался нарисовать улыбку:

— Рад знакомству, коллега. Андрей…

— Арманд, — его рукопожатие было настолько сильным, что позволяло заподозрить в юноше спортсмена. — Счел своим долгом представиться, мастер доктор. Если я не ошибаюсь, мы с вами приписаны к одной территории?

— Только вчера пришел приказ о моем увольнении с Флота. Так что с сегодняшнего дня я действительно приписан к Гринвиллоу. Может быть, мы поднимемся в мой кабинет? Лалли, прими у доктора его плащ…

Оказавшись наверху, доктор Коннор хищно осмотрелся — так, словно уже видел себя в роли приценивающегося покупателя. Разглядывая книги, он неодобрительно прищурился; немного удивленный, Андрей пожал плечами и гостеприимно взмахнул рукой:

— Коньяк, виски?

Доктор Коннор молча боднул головой и опустился в кресло.

— Как вам Оксдэм, доктор? — Наливая гостю коньяк, Андрей спрашивал себя, что именно так раздражает его в этом мальчишке — может быть, то что считается обаянием и лоском где-то там, в огромных чопорных клиниках столиц?.. он не знал. — В наших широтах не лучший климат, а?

— Меня предупреждали, что это мерзкая планетка, — вздохнул Коннор, — но я и представить себе не мог, что настолько.

— Все так считают. Все, кто прибывает на Оксдэм с больших и старых миров. Потом, когда проходит время, некоторые привыкают настолько, что начинают находить этот мир пусть и суровым, но, все же, по-своему привлекательным.

— Как вы, коллега? — на губах Коннора появилась кислая улыбка.

— О, это вопрос сложный. Да, я долго держался здесь на одном упрямстве, а потом и в самом деле привык, оброс знакомствами, связями и, скажу честно, вернулся сюда с большим удовольствием. Давайте выпьем за вашу карьеру, доктор: на правах старшего хочу вам пожелать терпения, упорства… а потом все пойдет как надо.

— У вас тут удивительная репутация, — заметил Коннор, залпом выпив свой коньяк. — У вас и у этого… м-мм, Кренца. Это правда, что на заре своей карьеры вам приходилось орудовать не только скальпелем, но еще и мечом?

— И бластером тоже, — с улыбкой ответил Огоновский. — Вы, я вижу, передвигаетесь без оружия? Это вы зря. Говорят, правда, что после войны порядки стали помягче, но я, между нами, в это не верю. Полгода, может быть, еще год, и все вернется на круги своя. Мне-то бояться нечего, пусть меня все боятся, а вот вам… смотрите.

Андрей распахнул дверь огромного стариковского сейфа, который занимал почти половину стены справа от окна, и вытянувший шею Коннор увидел десяток разнокалиберных армейских излучателей, вставленных в специальные фиксаторы. В нижнем отделении сейфа лежали коробки с боеприпасами, украшенные трафаретными флотскими орлами.

От ужаса Коннор провел рукой по лбу и облизнулся.

— Кажется, это армейское оружие…

— Совершенно верно, коллега, — раскрыв один из шкафов, Андрей изящно накинул на голову высоченную темно-синюю фуражку; вокруг черного креста кокарды золотились миниатюрные крылышки экипажного состава. — Всю войну я прошел в экипажах, уволен с почетом, так что имею полное право. Ну и допуск, разумеется…

— Странно, — Коннор был ошарашен, и изо всех сил пытался это скрыть, — странно, — потому что отправляясь к вам, я представлял себе классического колониального доктора старой формации, добродушного идеалиста, немного оторванного от реального мира и все такое…

–…с бородой…

— Что? Ах, простите. Ну да, конечно же, с бородой. А вижу… а… ну то есть да! А передо мной военный врач высокого ранга… простите, не в курсе, в каком вы чине…

–… полковник, с вашего позволения…

— Да! Полковника, с таким-то арсеналом…

В эти минуты Коннор стал гораздо более симпатичным. Наверное, решил Андрей, вся эта спесь, как и эти идиотские столичные туфельки, была надета на его личину еще там, весьма далеко отсюда — надета в первую очередь для того, чтобы избавиться от комплекса «молодого и подающего». Андрею все это было хорошо знакомо. Наверное, такие же чувства испытывает каждый юнец, получивший на руки сверкающий диплом медицинского корпуса и не имеющий жирных покровителей, которые помогли бы ему сразу же занять место на подступах к олимпу медицинского мира. Возможно, именно из-за этого он и пошел на Флот в самом начале своей карьеры: синий мундир да змеи Эскулапа в петлицах помогали избавиться от проблем, вмиг поднимая его над цивильными элитами.

— Как говорил мой лучший друг, покойный легион-генерал Кренц, «Оксдэм — место выживания цельных натур». Да-да… так что я рекомендовал бы вам сделать заказ прямо сейчас, чтобы ближайший же транспорт доставил вам оружие. Гражданское, конечно — но если хотите, можем слетать в порт, и я познакомлю вас с парой «жучков», которые будут рады оказать молодому доктору любые услуги. За наличные, само собой.

— Я вижу, что ваш коллега был склонен к философии… — промямлил Коннор. — На меня, конечно, никто не нападает, но знаете, иногда встречаешь такие взгляды, что становится просто холодно.

Андрей понимающе закивал и поспешил долить гостю коняька.

— Репутация, коллега, имеет здесь первостепенное значение — ничуть не меньшее, чем на каком-нибудь там Орегоне. Только там предпочитают спесивых врачей, которые выписывают пациентам заведомо дорогие процедуры и смотрят на них сверху вниз, а здесь, увы, все наоборот. Мой вам совет: забудьте все правила поведения, которые приняты в нашем цеху там. Забудьте то, чему вас учили в корпусе. Вам и так платят больше, чем крупному специалисту в аврорской клинике, верно? Вот и работайте, тем более, что здесь за эти деньги можно получить гораздо больше, нежели принято думать. Когда-нибудь вы сделаете трахеотомию посреди болота, держа больного на своем колене, а потом — когда-нибудь — ваш пациент встанет у вас за спиной с оружием в руках и, возможно, отдаст таким образом свой долг.

Коннор вздохнул и вылез из кресла.

— Вы, вероятно, правы. Что ж, придется привыкать. Я летел сюда за пенсией, и никак иначе. И я ее добуду! Рад знакомству, коллега…

— Случись что — всегда жду, — искренне произнес Андрей, пожимая руку Коннора. — Можете располагать моим опытом в любое время суток.

Поглядев, как удаляется его новенький казенный вездеход с яркой эмблемой Центра здравоохранения развивающихся миров, он тихо и печально улыбнулся. Когда-то они с Акселем тоже гордились своими оранжевыми «снежинками» и фамилиями на бортах служебных машин. Потом появились личные, более мощные и удобные, и «снежинки» забылись сами собой, потому что больше в них не было никакой надобности. Как же, господи, давно все это было!

— Бренда! — позвал он.

Сухое лицо сестры с недовольно поджатыми губами тотчас выплыло из полумрака амбулаторного покоя.

— Мне необходимо съездить в долину: возможно, я буду вечером. Помните: если привезут роды, особое внимание следует удалить бакобработке, здесь это весьма актуально. И… ни в коем случае не удивляйтесь роженице, которая приедет без мужа. Планета… в общем, черт, что я тут несу! Ждите меня к вечеру.

До поселка он доехал за полчаса. Когда-то Змеиный лог был довольно большим, по местным меркам, селением, по-колониальному размашистым, с широкими улицами, вдоль которых стояли крепкие каменные дома в два-три этажа. Внешне, в принципе, почти ничего не изменилось, но Андрей сразу же отметил, что былого движения, когда по улицам скользили десятки машин, всадники, а на парковочных площадках стояли коптеры зажиточных фермеров и шахтеров, больше нет. Змеиный лог казался вымершим. Несколько вездеходов неторопливо ехали по растрескавшемуся бетону, большущий грузовик, вывернув из-за угла, легко и непринужденно вписался в поворот и покатил вслед за Андреем прямо посреди улицы. Хмурясь, он остановил машину возле самого известного в городке отеля «Оксдэмский туман», в ресторане которого кипела вся деловая жизнь округи.

Наверное, это было единственное место в радиусе тысячи километров, где наблюдалось какое-то шевеление, хоть отчасти похожее на прежние времена. Не без труда воткнув свой джип на стоянку, Андрей привычно проверил, как двигается в открытой кобуре офицерский бластер и решительно вошел в зеркальный холл. Мальчишка-портье, дремавший у стойки, его не узнал. Провожаемый его удивленным взглядом, Огоновский вошел в огромный зал ресторана и на секунду задержался возле большого, немного фиолетового зеркала в два человеческих роста. На груди черного кожаного комбинезона сплетались, стиснутые треугольным щитом шеврона, две змеи Эскулапа — хоть в мелочи, но все же он потрафил своему тщеславию.

— Ого! — услышал он хорошо знакомый голос, — Да это же наш старик док Эндрью!

Мгновение спустя Андрей оказался к тесном кругу радостно возбужденных людей, каждый из которых старался пожать ему руку, выразить свою гордость по поводу его военной карьеры и вот сейчас, немедленно, пригласить к себе на рюмку наикрепчайшего самогона. Он немного ошалел; на глазах даже выступили слезы. Еще никогда, наверное, Андрей не чувствовал себя так тепло и хорошо, как сейчас — среди людей, рядом с которыми он прожил столько лет. Каждый из них хоть раз, но был его пациентом. Он лечил их детей, принимал роды у их женщин, он зашивал им раны и царапины, спасал от проклятой лихорадки — и сейчас, видя их, еще недавний флотский полковник Огоновский ощущал себя настоящим «семейным доктором», живущим в этой огромной галдящей семье.

Кое-как отбившись, он повернул к стойке, где радостно улыбались лица шерифа Маркеласа и старого аристократа Гора Адамса, владевшего доброй половиной территории Гринвиллоу и землями за ее пределами. За годы войны Адамс приметно осунулся, густые брови из пепельных стали совсем серебряными, но жесткая складка вокруг губ, выдававшая неукротимый характер вояки, ничуть не изменилась.

— Милорд… шериф…

— Мы очень рады, э, Ник? Я вот Нику-то и говорю: вот, говорю, здорово, говорят, док Эндрью вернулся, не забывает нас… а он мне и говорит: ха, да он целым полковником вернулся, весь в крестах-то, вот как!

— Присаживайтесь, док. Последний транспорт привез отличную выпивку. Нет-нет, платить и не думайте. Будем считать, что вас угощает община… в моем лице.

— Расскажите нам, док, как воевали-то? Полковника, сам знаю, за просто так не дают. Эх, как же жаль, что док Кренц не дожил… вот было бы здорово, верно, Ник? Доктора-то: генерал с полковником, а?

— Да воевал как получалось… не очень, наверное, плохо, но были ведь и лучше. Давайте вы мне расскажите, как дела у нас в округе? А то я что-то кроме плохого ничего и не слышал…

Адамс опустил голову, махнул рукой.

— Что хорошего-то, док? Рады, что хоть кто-то вернулся, а так… когда такое было, чтобы людям жрать было нечего? Шахты стоят. Удобрения купить не на что, а как тут без них? Сеяться просто не кому…

— Зато, я слышал, и бандоты не осталось. А то мне так надоело всех вас зашивать по три раза на дню! Особенно, если учитывать, что я всю войну этим занимался.

— Бандоты? — Адамс скривился. — Ну, это еще как сказать. Кое-то всю войну в болотах просидел. Кое-кто, да только все знают, кто именно. А еще кое-кто по цивильному призыву проходил, хотя можно было бы и пасть за свободу, так сказать, человечества. А теперь все по-новой. Что ж мне? Я стар, да и моего у меня не отнимешь. А вот другим, не скажу кому, может, и не так уж весело.

Андрей понимающе покачал головой. Дерьмовый орегонский бренди обжег ему горло, и он подумал, что местный самогон, пожалуй все же лучше этого «импортного» пойла. За годы войны он настолько привык пить спирт, который, конечно же, выгодно отличался от пусть фабричного, но дешевого фуфла, что сейчас морщился, кривился и смеялся над самим собой.

— Нацеди-ка мне лучше своего, — попросил он бармена. — Сладенького, с травкой.

— Твои девушки, — вдруг произнес Адамс, — кто как… Инга вышла замуж за сержанта с военной базы и год как улетела, Тея исчезла в первый же год — тут, знаешь, такое творилось… а Делия… она, в общем сына твоего родила.

— Ч-что? — вскинулся Андрей. — Какого сына?

— Ну от кого она могла родить через полгода после того, как тебя забрали? От меня, что ли? Да и видел я парнишку — ну вылитая папкина морда.

— И где он?!

Адамс сглотнул и беспомощно посмотрел на Маркеласа. Тот недовольно хмыкнул, скосил глаза в сторону — мол, ну на кой же ты, хрен старый…

— Басюк их обоих… баловался, гад.

Огоновский выпил полный стакан самогона, аккуратно поставил его на стойку и громко щелкнул пальцами. Он не знал своего сына. Он никогда не видел его лица, он вообще никогда еще не был отцом. Он даже плохо помнил лицо Делии, совсем юной девчушки, которая оказалсь в его доме буквально за год до войны.

Но его сын был мертв.

Он знал: отчаяние придет потом…

— Ну, Басюк свое получит, — туманно пробормотал Маркелас, все еще косясь на притихшего лорда Адамса.

— Мальчишки подрастают, — с неестественной живостью заговорил тот. — Скоро и в шахты пойдут, а там, думаю, жизнь наладится. Иначе и быть ведь не может, э?

— Каждый второй, — вдруг произнес Андрей, берясь за новый стакан. — На Оксдэме — каждый второй, это я помню. Давайте помянем, что ли…

Ближе к вечеру, хмельной, но не чувствующий себя пьяным, он вывалился из «Тумана», всадил ключ в замок зажигания и некоторое время сидел, глядя на ожившую перед ним панель приборов. Браться за руль почему-то не хотелось. Андрей протянул руку, включил аудиосистему и долго думал, что именно ему выбрать. В памяти дорогого аппарата было очень много музыки…

Наконец машина тронулась. Сам не знаю почему, он поехал домой не напрямик, а по кругу, через несколько шахтерских поселков, лежавших чуть выше долины. Он проехал мимо того места, где стоял его дом — теперь там мертво скалился высажеными окнами типично армейский куб оперцентра учебного лагеря. Дома не было. Не было ничего, что могло бы напомнить ему о проведенных здесь годах, даже болотце, через которое был когда-то переброшен ветхий деревянный мостик, военные строители безжалостно осушили, чтобы оно не мешало господам офицерам, имевшим особое пристрастие к падению пьяным рылом в грязь.

Дорога полого шла вверх. Змеиный лог остался позади, среди редких кривых деревьев уже виднелись блестящие крыши шахтерских усадеб. Андрей снял ногу с педали газа и поймал себя на мысли о том, что сейчас, именно сейчас он наконец-то стал для Оксдэма своим. Он вернулся с войны. Здесь лежит его сын, которого он так никогда и не увидел, здесь живут люди, которых он лечил и будет лечить дальше. Это — его мир, его земля; он пришел сюда навсегда.

На въезде в селение он увидел нескольких свиней, которых пас тощий мальчишка в перешитом комбинезоне. Увидев машину Андрея, паренек опасливо втянул голову в плечи — Огоновский приветливо помахал ему рукой и попытался вспомнить лица тех, кто жил здесь раньше.

Одно из таких лиц он попалось ему буквально через минуту. Возле старого грузовичка курили двое мужчин, на одном из которых красовался десантный офицерский комбез со споротыми знаками различия. Андрей притормозил и высунулся из машины:

— Привет, Блэз! Навоевался, старик?

— О, господи, док!

Нелепо вытянувшись, Блэз отмахнул честь и тотчас же полез в карман за флягой.

— Лейтенантом пришел? — спросил Андрей, с улыбкой разглядывая открытое лицо шахтера, украшенное большим рваным шрамом на щеке.

— Так точно, ваша милость! — хохотнул Блэз.

— Ну, хорошо, хоть пришел. А вот друга твоего не помню… кто таков?

— Да и помнить не можете. Я его с собой притащил — мы с ним всю войну в одном взводе. Только я потом командиром своего, а он — взвода разведки… было дело.

— Хэнкок, — представился молодой мужчина, — Стив Хэнкок. Я с Бифорта, мелкопоместный, так сказать… земли на всех не хватает, я и возвращаться не захотел.

— Полковник Огоновский, медслужба Флота, — немного пьяно ответил Андрей. — Здешний врач, так сказать. Как дела, бойцы? Как перспектива?

— У нас-то куда ни шло, — вздохнул Блэз. — Стив помогает, работы валом, так что внакладе не будем. А вот у других… ой, мама ж ты моя…

Шахтер опустил голову, передернул плечами, и Андрей с удивлением увидел, что Хэнкок ласково треплет его по шее, пытаясь успокоить.

— У него с нервами, — тихо объяснил он, поймав удивленный взгляд Огоновского. — Рана… а вообще, тут действительно такое… у кого фермы, те еще как-то, женщины друг другу помогают, да и мы пытаемся. А вот у кого шахты, да еще и сыновья не пришли, тем хоть погибай.

Андрей облизнул пересохшие губы.

— Вы хоть рожайте, баб-то много, — сказал он, старясь не глядеть на плачущего десантника. — Рожайте, а я уж всегда… приму…

Проехав дальше, он остановился возле крохотного деревенского кабачка. В зале было пусто, за стойкой дремал белобрысый мальчуган, совершенно не услышавший шагов Андрея.

— Эй, малый, — Огоновский потрепал его за вихры и улыбнулся, — а дед Хома куда делся?

— Хома? — затрепетал ресницами отрок, — Так помер Хома, два года уж как зарыли. А вы… кто?

— А я тебя из мамки вытаскивал, — ответил Андрей. — Не красней, все там были.

— Так вы… тот самый доктор, про которого Джош рассказывал?

— Доктор, доктор. Пиво-то давно варили? А ну, нацеди мне большую.

Суетясь, парень налил Андрею здоровенную кружку темного пива. Огоновский присел на отполированный за долгие годы стул и грустно оглядел низкий зальчик, едва освещенный парой тусклых плафонов. Раньше в такое время суток здесь торчали почти все мужчины поселка. Теперь кабачок был пуст, как и вся округа…

— Доктор…

Погруженный в хмельные думы, Андрей и не заметил, как подошла к нему высокая седоватая женщина в грязном рабочем комбинезоне. Он узнал ее — это была жена владельца крупнейшей среди поселковых шахты. У нее, кажется, было трое сыновей и дочь, вспомнил Андрей. И жили они тогда дай бог каждому.

— Мэдлин? — удивился он. — Здравствуйте… как ваши?

— Моих больше нет. Никого. Я хотела просить вас об одной вещи… правда, все не знаю, как начать…

Андрей встал на ноги. Перед ним стояла женщина, потерявшая абсолютно все — мужа, сыновей, почву под ногами. Он не мог сидеть; он склонил перед ней голову и приготовился слушать.

— Моя дочь, Ханна… она не больна, вы не подумайте! Дело в том, что я уезжаю — наверное, я найду работу в порту… мы уже давно продали шахту, дом, в общем, все… а зимой мы просто не прокормимся. Доктор, купите Ханну! Она красивая стала, вы ее даже не узнаете! У вас пенсия, содержание, она будет работать, она может… она сыновей вам родит… доктор, я умоляю вас, спасите ее! Иначе нас просто сожрут зимой, вы не знаете, тут из болот выходят…

Огоновский глубоко вздохнул. Он все понял. Деньги, полученные за девочку, и в самом деле помогут женщине добраться до столицы, а в порту устроиться еще можно. Но с несовершеннолетней дочерью ее ни на какую работу не возьмут, это он знал твердо. Либо девчонка станет проституткой и через год погибнет под ножом уделанного нарка, либо ее действительно съедят ублюдки, пересиживавшие войну в местных болотах. Защищать ее тут некому, своих бы спасти!

Пошарив по карманам, Андрей вывалил перед женщиной кучу мятых купюр. Одну он выделил и положил на стойку, а остальные пододвинул к плачущей Мэдлин.

— Здесь больше двухсот крон, — сказал он. — На первое время вам хватит.

— Что вы, — прошептала женщина, — тут нет таких цен!

— Это мое дело, — перебил ее Андрей. — Идемте.

Через полчаса справа от него, вжавшись в бархатную кожу дверцы, испуганно улыбалось светловолосое длинногое чудо по имени Ханна. Ей было пятнадцать; как и все девушки на Оксдэме, она созрела раньше своих лет и выглядела уже весьма женственно. Украдкой поглядывая на свое приобретение, Огоновский сладко щурился и думал о том, что все, кажется, становится на свои привычные места.