Подвиги Слабачка

Алексей Артов, 2016

Среди взрослых рабочих муравьёв был замечен маленький муравьишка, который, подражая взрослым, пытался поднять большое бревно-веточку. И, пока у него ничего не получалось, его успели прозвать Слабачком. Он всё же смог преодолеть себя, но его имя другим уже не стало. Во время работных и ратных подвигов героя происходит множество событий. Читатель встречается со многими сказочными персонажами: Грозоглазом, Иглобрилиями, Цветокаком, Тропой зависти, Зверями Тьмы, Делоручкиным, Бурживчиками, Драконом ледяного огня и др.

2. Муравьишка и камни. В зените тяжестей

Самый маленький и слабый — с самым большим и сильным желанием: быть самым сильным.

Лилипут и великаны. Замеченный из ниоткуда

…Непонятно откуда, зачем и для чего, но среди таких же, как и он, но только намного его старше и больше, оказался… муравьишка! Он и сам не мог понять, как он появился, и откуда оказался здесь, то есть не пойми где, но он стал осознавать, что он — это он, что эти лапки — это лапки и лапки его, что это туловище-тельце его, а не чьё-нибудь.

Вокруг все быстро-быстро бегают-суетятся: что-то несут, что-то поднимают, что-то бросают, что-то кладут, ломают, разрывают и что-то едят. Все так заняты-увлечены, что не обращают на него ровно никакого внимания. А ему так хочется понять, кто все они такие и чем тут занимаются.

А появился наш муравьишка на одной из крупнейших муравьиных строек, которая проходила где-то в одном из дремучих лесных мест. Работали на ней только взрослые муравьи-мастера.

Муравьишку сначала долго никто даже и не замечал, настолько он был маленький и так усердно все были заняты работой. А потом на него ещё долго старались не обращать внимания, потому что каждый думал: «А вдруг его привела на стройку мама специально посмотреть, поучить, и повоспитывать? Вот мол, для чего он растёт, чтобы, когда вырастет, также бы умел хорошо работать».

Муравьишка продолжал оставаться на месте один-одинёшенек.

Но только тогда взрослые муравьи всё же забеспокоились и окружили кроху, когда он изо всех своих силёнок пытался поднять большое бревно-веточку.

— Нельзя пытаться превозмочь то, что может превозмочь тебя. Никому нельзя. А тебе и тем более, ибо ты ещё мал и несмышлён, — сказал малышу один из муравьёв.

— Но зато, когда он станет большим, он сможет осилить то, что будет не по силам всем, — сказал вдруг другой, пониже ростом, но у которого тельце было седое по самые задние лапки.

— Почему?

— Потому что у него есть сила, которая есть не у всех.

— Это что же за сила? — спросил третий, который ещё только начинал белеть.

— Это сила желания, желания превозмочь то, что может превозмочь тебя, — сказал седой по самые лапки.

— Если только то, что он хочет превозмочь, не сможет превозмочь его, — возразил ещё кто-то из стоящих вблизи.

— А откуда он здесь? — поинтересовался вдруг кто-то.

— А может, оттуда? — предположил кто-то, указывая лапкой вверх.

Но в толпе только посмеялись… Но не все.

Тогда один из муравьёв склонился над муравьишкой и спросил его:

— Ты не знаешь, почему находишься там, где находишься? Не знаешь, где и с кем ты, малыш?

Но кроха поднял над собой передние лапки, и, как будто что-то кому-то доказывая, стал ударять ими себя одновременно и попеременно в грудь, уверенно пищать и поднимать вверх то одну лапку, то другую, а то и все две сразу. При этом его маленькая головка и грудь немного как бы краснели изнутри.

Придание Имени. Победа над бревном

Прослышав о неимоверном происшествии, пришёл самый-самый главный муравей. Он был ниже всех, но казался выше всех и с побелевшей головой.

— Почему здесь тот, кто здесь быть не должен? — тишина. — Вижу, здесь нет того, кто бы имел силу ответить?

Его зрение не подвело: ему никто не ответил.

— Так, никто не знает! Но нужно сделать то, что нужно! Подобные должны жить среди подобных.

— Малыша к малышам.

— Отвести его… к таким же?! — спросил с улыбочкой кто-то из не самых главных.

Главный не ответил, потому что был увлечён наблюдением за муравьишкой.

— О, какой упрямый! — произнёс он, видя, что муравьишка-малютка снова хватается за попытку поднять огромное бревно. — Ему даже удалось пошатнуть эту деревянную глыбину! — продолжал удивляться седоголовый. Он оторвал кроху от его занятия и, подняв перед собой, добавил: — Но всё равно, это бревно тебе ещё не по зубам. Ты ещё Сла-ба-чок, — и вернул его на его место.

Но, как только муравьишка был им отпущен, то сразу же снова подлез под ещё большее бревно-веточку и пыта-ясь… пы-та-ясь… поднял его над собой!

Поднялся гул удивления. Но многие всё равно подумали, что им показали какой-то фокус.

— О! А этот муравьишка, действительно, превозмог то, что могло превозмочь его!.. — только и смог, улыбаясь, отреагировать белоголовый. — …Пора спасать стройку! А не то нам тут всё раскидают, да так, что и не соберем! — и, сказав эти слова, поспешил удалиться по делам, которые не ждут.

Бревно подхватили, пока оно не погребло под собой кроху-крепыша.

— Отведи, Глядячий. Только тебе доверить и могу, — сказали одному из убелённых муравьёв.

Согбенный и хромающий древний старик-муравей повел детишку к таким же маленьким, как и он. Но идти им пришлось не долго. По пути им попалась как раз сама главная муравьиха воспитательница. Глядячий передал ей кроху из лапки в лапку.

— Почему тебя, дедушка, отправили передать мне малыша? Разве нет кого-нибудь помоложе, кто привёл бы мне его гораздо быстрее?

— Гораздо быстрее, может быть, и привёл бы кто, если бы довёл. Если бы не отвлёкся на что и не потерял бы малыша. Они же все большие бегунки-прыгунки.

Когда она поинтересовалась, как его зовут, то старик ей возьми да и скажи, что:

— Зовут его Слабачок, и это имя ему дал не кто-нибудь, а самый-пресамый главный!

«Слабачок так Слабачок», — подумала Муравьиха-воспитательница.

Вдруг раздался крик:

— Спасайся, кабан, кабан!

Огромный вепрь, хрюкая и повизгивая, стремительно направлялся как раз на рядом стоящую муравьиную пирамиду-небоскрёб. Совершенно не разбирая дороги, задев одним копытом общий дом, он, не мешкая, пустился дальше и скрылся в ближайших кустах.

— Караул!

— Всеобщий сбор!

— Службу спасения!

Половина муравьиного здания обрушилась, поймав в капканы завалов сотни муравьёв.

— Спасите! — слышались повсюду стоны.

Неожиданно муравьишка вырвался из лапки воспитательницы и прыгнул в ямку среди развалин.

— Что же я наделала! — неожиданно даже для себя самой вскрикнула воспитательница. — Я не смогла удержать даже такого кроху! Теперь он наверняка сломал себе что-нибудь или даже разбился, погиб!

Но муравьишка недолго заставлял воспитательницу переживать и ругать саму себя. Он выполз из ямки и направился к ней, неся на передних лапках крохотную муравьинку.

— Ах ты, негодник! — начала было его укорять воспитательница, но когда обратила внимание, что муравьишка спас маленькую муравьинку, воскликнула:

— Ты такой маленький, а такой смелый и такой сильный!

Но, когда муравьишка опустил муравьинку на землю и, оказалось, что она цела и невредима, потому что сразу же встала на все лапки, воспитательница воскликнула:

— Ах, Кукляшка, ах ты проказница! Опять тебя понесло куда не надо! Всё-то тебе интересно!

— Но я… но я… — неудачно пыталась объясниться муравьинка.

В этот момент снова раздался грохот. Это обвалилась ещё одна часть муравьиного дома, подняв новое облако пыли. И ещё все не успели опомниться от нового обрушения, как раздался новый крик:

— Зверь! Зверь бежит!

— Какой? Какой?

— Ничего не видно!

— Да чего там не видно, зато слышно! Кабаны это бегут, уже целая стая!

— А не волки?

— А нам какая разница, кому нас топтать?

— А ну-ка, — заторопилась воспитательница, — давайте свои лапки и быстренько, быстренько побежали.

А вместе с ними, боясь быть затоптанными целой стаей кабанов, с криками: «Спасайся!» — в разные стороны побежали и муравьёв целые толпы.

Игры побегунчиков

Когда своего нового кроху муравьиха воспитательница привела вместе с Кукляшкой в муравьишник (у людей это был бы детский садик), то оказалось, что в нём муравьишек видимо-невидимо было, чуть ли не больше, чем муравьёв, у которых побывал кроха уже. Они были везде: и на холмиках, и в ямках, и даже на деревьях. Казалось, что это какое-то живое тёмное одеяло, которое движется, как волны в неспокойном море.

— Ты, моя милая, беги к своим подружкам и смотри, никуда не сворачивай. Обещаешь?

— Обещаю, — пролепетала Кукляшка и в мгновение ока исчезла из глаз. Правда, перед тем, когда воспитательница отвернулась, она успела покрутить пальчиками у своего носа перед мордочкой Слабачка.

— А с тобой мы пойдём туда, где тебе быть. — взялась воспитательница за Слабачка.

Вокруг все занимались делами серьёзными очень — играми. А игр много было и играли в лучшего: и лазанье по стебелькам трав (достань конфетку), и даже по лепесткам цветов (принеси с пыльцой мешочек или нагрызанных лепестков охапку), и на глубину копание, ширину и быстроту подземных ходиков (первый землекопик), и норок рытьё, которые и у людей называются землянками (лучший землянишкин), через лужицы перепрыгивание (лучший прыголужик), кто всех подпрыгнет выше (лучший прыголётик), кто больше муравьишек растолкает или повалит (лучший борьбаришка), больше принесёт песчинок (лучший песконосик), кто всех сильнее: донесёт больше и дальше палочек или муравьишек… и ещё, и ещё, и ещё.

А вблизи Слабачка муравьишки таскали камешки и клали их один на другой. И совсем скоро камешки стали напоминать… домики. И, как потом оказалось, тут играли в лучшего домовьёвика. Самые первые домовьёвики, в отличие от самых последних, уже кидали поперек веточки, а на них сухие листочки. Вот ещё чуть-чуть — и крыша. Тут строили не как взрослые, большой пребольшой дом сразу на всех-всех муравьёв, нет, тут каждый строил совсем маленький, крошечный домик, на одного муравьишку, но зато — каменный! (Взрослые-то всё из деревяшек!) В нём можно было стоять, сидеть (конечно, лежать) и что-нибудь хранить. (Правда, когда муравьишки подрастали, в них нельзя уже было стоять, но «в тесноте да не в обиде»).

А у самых-самых маленьких была игра не в домики, а в шалашики — это, куда можно только пролезть, и где можно только сидеть или лежать. И делались они из кусочков веточек и листочков. И малыши старались стать здесь лучшим шалашунькой. Кода привели Слабачка, то все так и подумали, что его тоже начнут сначала учить делать такие шалашики.

А какие у игр правила? Конечно, там где лазаем, бегаем, прыгаем, там кто быстрее, тот и лучший, а там где строить: на земле или под землёй, так там ещё кто прочнее и красивее смог.

Кто был быстрее — это все и сами видели. А вот кто красивее и крепче — решала муравьиха-воспитательница. Но только первых мест здесь было не как у людей: и первое, и второе, и третье. Нет. А здесь было столько первых мест, сколько было самых красивых и прочных домишек. И никаких тебе ни вторых и ни третьих мест.

И наградой были сами домики. Лучшие из них не разрушались, как все остальные (ведь это игра), а оставлялись, чтобы заселить в них всех новеньких, таких же маленьких, как наш муравьишка, или самих победителей, если им так хотелось.

Кипа очищенья. Огнь избавляющий

Муравьиха-воспитательница привела Слабачка в сердце муравьишника и строго-настрого наказала ему оставаться там, где они сейчас стоят. Когда игры закончатся, она вернётся и скажет тогда, что ему дальше делать.

Оставив Слабачка, муравьиха-воспитательница пошла к морю своих воспитанников.

А когда закончились игры и вернулась она, то увидела, что её нового воспитанника нигде нет, а на его месте теперь возвышается целая стопка из кусочков сухих листьев и веточек высотой с трёх взрослых муравьёв. Зато далеко вокруг от этой кипы мусора не было ни единого листочка, ни единой веточки.

Муравьиха воспитательница окликать стала:

— Слабачок! Слабачок! Не видели здесь такого маленького-премаленького?

— Такого маленького-премаленького не видели. А вот видели, что охапки листьев и палочек сами собой двигались, а потом ещё и сами собой друг на дружку накладывались и в кипу эту сами собой и укладывались.

— Да, прям чудеса, да и только. Слабачоок! — закричала, глядя вверх на кипу, воспитательница, — ты там? Отзовись!

Наверху стопки листьев что-то зашуршало, задвигалось, а потом появилась маленькая черненькая головка с антеннками.

— Эх, негодник, тебе кто-нибудь говорил из мусора горы делать? А? Ну-ка, быстро слезай! Построил мне тут кипу очищенья.

Наверху опять зашуршала листва, а потом крошечный чуть красноватый черный шарик кубарем скатился вниз.

— Ты что тут наделал? Разве я тебе говорила делать что-нибудь?

Слабачок стоял, весь в листочках, глядя на муравьиху-воспитательницу с виноватой и плаксивой мордашкой.

— Но… но я… но ведь…

— Что ты там лепечешь?

— Но… чище…

— Что чище?

— Не стало…?!

Неожиданно стопка сухих листьев и палочек, накиданная Слабачком, вспыхнула ярким и жарким пламенем.

Муравьиха-воспитательница схватила Слабачка и перенесла его на безопасное расстояние.

— Видишь, что происходит, когда не слушаешься старших. И жарко сегодня как. Солнце так и печёт. А теперь пойдем, посмотришь на таких же ретивых, как и ты.

— Зато теперь нет того, что вас так разозлило. Огонь помог, избавил.

Муравьиха воспитательница с удивлением и даже страхом взглянула сначала на догорающую кипу мусора, а потом на Слабачка:

— Плохо не то, что ты построил, а то, что ты не послушался, что ты не слушаешься.

Малыш в ответ только опустил голову и развёл лапки.

Расточение обещаний. Сокрушение в лужу

Игры закончились, и через некоторое время все муравьишки и их взрослые наставники собрались в одном месте. Стояли прямыми длинными рядами, один за другим. Со стороны можно было бы подумать, что собралась огромная лесная армия крошечных лесных воинов!

Муравьиха-воспитательница предстала перед морем воспитанников и назвала всех пятерых первых! При произнесении имени муравьишку очередного с этим именем хватали, на длинную соломинку сажали, соломинку в воздухе крутили-крутили и вверх муравьишку запускали, а потом всем полем-морем, всеми рядами-толпой ловили и подолгу качали, помногу подбрасывали. И все радостно кричали «Угу-гу! Ага-га! Угу-ге! Ага-го!»

А после этого она стала подзывать к себе новеньких и показывать каждому из них его домик. Так было и с нашим муравьишкой — ему тоже подарили маленький каменный домик, к которому его подвели и даже дали заглянуть внутрь.

Слабачку достался домик, в котором даже невысокий взрослый мог бы стоять почти не сгибаясь. А для нашего крохи такая комнатка и тем более показалась целым залом. А ещё в нём было совсем даже не темно. Потому что в стенах было сверху много дырочек, несущих свет, и из некоторых можно было смотреть на улицу.

Муравьишка не знал радоваться или грустить от такого подарка. Ему уже захотелось спрятаться ото всех в этом своём жилище-убежище, чтобы прийти в себя от навалившейся усталости, но он вышел вперёд всех, решив сказать спасибо главной муравьихе-воспитательнице и тому из «первых», кто этот домик построил.

Но говорить он стал о том, о чём и сам не думал говорить:

— А я завтра возьму да и построю домик, ещё больше и ещё крепче!

Никто не только ничего сразу не сказал, а наоборот, замолчали даже и те, кто говорил между собой. Наступила полная тишина. Но ненадолго. Потом вдруг многие (но не все), разом оглушительно захохотали. Перед Слабачком стали вставать и, смеясь, кричать:

— Посмотрите, среди нас появился гигантский карлик-хвастун!

— Сам вон — песчинка на земле, а высота его глупых желаний дотянулась до самого неба.

— Его горстка ума так же мала, как велико его бахвальство!

— Но сила его убежденья так же крепка, как рахитичен он сам!

— Поэтому его слова вызывают у нас только смех! Ха-ха!

— И имя, Слабачок, видно, дано ему не случайно!

— Да, и это имя! Оно нам говорит о нём всё!

Снова раздались смешки. Потом все стали потихоньку расходиться. Ему слышались упрёки:

— Он даже не поблагодарил муравъиху-воспитательницу!

— Он любит только себя!

— А значит, никого не уважает!

— Никого не любит!

— Он не сказал спасибо тому, кто смастерил этот домик!

— Он и дальше будет только хвастаться!

— Да!

— И не будет ничего делать!

— Конечно, не будет!

А Главная муравьиха-воспитательница встала над Слабачком, накрыв его своей тенью, и сказала:

— Ну, что ж. Либо сами слова приведут тебя к тому, о чём ты тут говорил, либо те слова, которые ты тут говорил, так правдой и не наполнятся, — и тоже ушла.

Муравьишке было неловко. И хотя он не знал, почему он сказал то, что сказал, но знал, что то, что сказал, то сделает. В этом он не сомневался. И тоже не знал почему.

Тут его снова обступили. Это были муравьишки, которые недавно подошли и услышали о хвастовстве какого-то новичка.

— Это вот этот кроха хвастает, что всех сильней?

— Что настоящий строитель?!

— Да ещё и самый лучший?!

Слабачок хотел возразить, но, растерявшись, не мог.

— Он такой маленький, что даже мы, маленькие, можем его держать на руках, — сказав это, один из муравьишек взял и поднял его перед собой. Слабачок был явно втрое меньше всех его окруживших.

Муравьишки стали его передавать сначала из лапок в лапки, а потом перекидывать друг другу со словами:

— Вот какой гигант!

— Во много раз больше крупинки!

— И пылинки!

— Ха-ха-ха!

— Кидай его мне! Ха-ха!

— А теперь, ха-ха, мне!

— И мне!

А поставив малыша на землю, положили на него палки. Трое из них ещё на эти палки и уселись, а остальные семеро вскарабкивались поверх этих троих друг на друга.

Кто-то закричал:

— Вы же раздавите его?!

Но ему возразили:

— Он же самый сильный?!

— Он же не хвастун?!

— А раз он не хвастун, значит пусть нас несёт!

— Раз он может!

— Если может, значит обязан!

На нашей крохе уместилось десять муравьишек!

Вдруг весь этот столбик забияк приподнялся и задвигался сначала в одну сторону, потом в другую, а потом и в третью. Это Слабачок задвигался наугад, так как ему под сидящими на нём ничего не было видно. И то тут, то там со Слабачка сваливались по одному-двум муравьишке. «Ааа!» — только и успевал вскрикнуть каждый из них. Тут Слабачок, по-прежнему ничего не видя, направился в сторону, где была ямка с лужей. Как раз около этой самой лужи он споткнулся о какую-то кочку и все его «пассажиры», выговаривая протяжно буквы: «Аааааааай!» и «Ооооой!», полетели в грязнющую воду.

— Ну, как, покатались?

— На самом сильном?!

— Ну как, покупались? — кричали насмешливо насмешникам со всех сторон те, которые уже сочувствовали Слабачку.

«Купальщики» захотели в отместку бросить в лужу малыша-Слабачка.

Но Слабачок, подняв с земли одну из сброшенных с себя палок, как возьмёт, да так замахнётся, что насмешники, испугавшись, поспешили из лужи с другой от него стороны выбираться и восвояси убираться.

А Слабачок резвой и бодрой походкой направился в своё новое и первое жилище.

Поле глыб и Огненное болото

На следующее утро Слабачок вышел на свет и увидел, что солнце улыбается и всем, и ему. Улыбались и вокруг. Но многие улыбки по-прежнему светились насмешкой.

Но как раз это совсем не расстроило муравьишку, а наоборот, даже раззадорило.

И взялся он за дело, за обещанье: домик построить. Но чтобы делать, знать надо, как делать. И он, чтобы узнать, смотреть стал.

И увидел, что все брали столько камешков, сколько могли нести, относили и складывали их там, где их собирали в домики. Слабачок посмотрел да и стал тоже набирать и относить камешки. Но вскоре он почувствовал, что может нести больше и стал носить больше. Но и тут он почувствовал, что переносить большие кучи камней ему тоже легко. Тогда он стал переносить по одному камню, равному нескольким десяткам обычных камешков. Но и тут почувствовал он, что ему легко. Тогда он решил носить камни, которые равны по весу нескольким большим камням, которые равны нескольким десяткам маленьких. Но став такие искать, он обнаружил, что таких камней просто нигде нет.

— А где я могу найти камни, которые во много раз больше больших камней? — спросил он.

— Ему нужно то, что никому не нужно, — послышалось ехидное.

— Потому что никто такие камни поднять не может, — ответили в поддержку.

— Это на Огненном Болоте, — сказал кто-то.

— А это где?

— Пойди по той тропинке. Её ещё Дорогой в Дебри кличут.

— А какая же это дорога, если она еле даже через травку и мох просматривается.

— А вот такие непонятные дорожки в дебри и ведут. Она перед лесом закончится. А через лес потопаешь, так там придётся тебе победить Тропы Заблужденья.

— Тропы Заблужденья? А почему Заблужденья? А что значит победить? И как победить?

— Почему-почему?! Трудно догадаться? По такой тропе пойдешь и почти точно пропадёшь. И пропадают! Правда, в основном те, которые вообще троп не различают, по тропам привычки ходить не имеют.

— А почему же ты меня на такие тропы направляешь!

— А нет другой дороженьки.

— А как…

— Как-как?! Увидишь. В общем, не перепутать главное, где тропа, а где травка только чуть примята. И надо суметь с троп не сорваться.

— А как мне с них не сорваться? Это ж не канат над обрывом?!

— Увидишь — попомнишь мои слова… А, когда тропа закончится, другую, если не найти, остаться тогда у дебрей в заперти.

— Другую тропу? Найти? В дремучем лесу?

— Ээх! Потом перейдёшь Всеядный Овраг.

— А это, как это он всеядный?

— А так. В его дне трещина появляется широкая — Овражья Пасть. И всё, что на этом дне оврага прохлаждается, этой его трещиной-пастью и поглощается. Потом реку преодолеешь. Её брызгами не соблазнись и рекой не унесись.

— Какая-то брызгалка-речка!

— И то правда. Только не брызгалка, а Брызго-рекой называется! Потом снова тропу увидишь.

— Ага, и у неё есть название?

— А как же. Название — это путь!

— И, как же обозвали эту тропку?

— Эх! Тропой к Источнику Безбрежного жара, к Жар — Источнику!

— Или к Огненному болоту!

— Красиво! Только безбрежного жара не бывает!

— Даа?.. А уже она приведёт тебя к холмику. Вот там за холмиком и будет.

— Аа…? — попытался снова спросить Слабачок.

— Ты всё увидишь.

Слабачка еле заметная тропинка Дорога в Дебри привела к лесу, который и был самыми непроходимыми дебрями. Хотел Слабачок не хотел, а пришлось ему на пороге леса ступить на Тропу Заблужденья. Тропа эта часто бывает не тропой, а тропкой и тропка та, и то, то была, то, то не была, то опять появлялась, то разветвлялась. И, если не по той тропке пойти, то в глушь можно было зайти, и обратно дороги и не найти. Плутал-блуждал Слабачок, да не долго, не до устали. Вот тропа, наконец, закончилась. Закончилась-то она закончилась, да только там, где кроме теней от густых ветвей да смрада от замшелостей ничего и не было. С трудом, глядя и бегая во все стороны, Слабачок всё же новую нашёл Тропу Заблуждения, надеясь, что она его наконец из лесных заблуд и выведет. Да только более узкая та тропа, сильнее петляющая и заметная менее. Слабачок шёл, рискуя не разглядеть тропы, свернуть с пути, заплутать и заблудиться.

Но вдруг лес неожиданно закончился. А прекратился он там, где начинался овраг, видимо этот, который всеядный. Долго спускался Слабачок в овраг, а потом ещё дольше и труднее поднимался, рискуя сорваться и быть засыпанным обвалившимися песка краями, или быть съеденным неожиданно появляющейся-раскрывающейся Овражьей Пастью, ещё Пасть-Трещиной зовущейся.

Пока спускался, миновала его Пасть Овражъя, видимо, то ли проспала, то ли о своём о чём о вкусном задумалась. Но, как только Слабачок подниматься стал, треск громовой раздался. Разорвала чертой тонкой изломанной трещина на зубы акульи похожая, дно оврага на бездонье. И черта эта зубчатая на глазах утолщалась — пасть раскрывалась. Пасть раскрывалась, а пропасть вздрагивала. Вот-вот вздрогнет, а Слабачок не удержится и покатится тогда. В пропасть провалится. Вот тогда пропасть-пасть и закроется. А Слабачок, хвастунишка-врунишка, так и сгинет.

Но, посмотрев вниз на зубы пропасти, муравьишка не испугался, с оврага не сорвался, с песком спадающим не укатился, а топ-топ-топ и на поверхности ровной очутился.

А там новая тропа, то вверх ведущая, то вниз. А он и отдыхать не стал даже. И привела та тропа к Брызго-реке.

Узка была река. Мелка была. Средь камней бежала. Брызги во все стороны кидала. Брызгами сбивала. И с собой уносила. Брызго-рекой и звалась потому. И управы на неё, кажется, и не найтись.

А оказалось, ту реку перейти можно… По Смех-Прутику. Лежит себе прутик, когда его никто не трогает, по нему никто не бегает, и лежит себе, как змея прямая на отдыхе растянувшаяся. А стоит на него кому-нибудь наступить, так так Смех-прутику становится щекотно, что Смех-прутик от щекотки весь дрожит-дребезжит, да так, что на нём никак не устоять, и идёт визжать-хохотать, что ушам не сдобровать. А Слабачок возьми сразу да и прыгни, и побеги по Смех-прутику. Задрожал-заверещал Смех-прутик, аж птицы разлетелись, что в речку сам вот-вот плюхнется и в речке заплещется.

Но удержался малыш на Смех-прутике качалке-дребезжалке, как Злючка-Липучка, как Пиявка-Приставучка! Как брызги ни летали, как сбить Слабачка в воду ни обещали. Но и брызгами в воду не столкнулся, с брызгами в речку не улетел, ими не утащился, хотя и измочился.

Вот так, еле-как, Слабачок речку предолел и перед холмом очутился. Высокий был холм, как гора почти, Горой и звался. Перешёл Гору-Холм — поднялся и спустился. И тогда увидел то, что искал: вот оно — Поле Глыб. Было поле это ровно-неровным, потому что его ровные части были наклонены в разные стороны: то влево, то вправо, а то и вперёд, а где и назад. И на этих наклонных по-разному равнинах, на горячем блестящем песке лежали огромные Камни-Глыбы. Равнины наклонены сильно очень были, но камни не скатывались. Пройдя с трудом через всё Поле Глыб, он оказался на Побережье Глыб перед прудом булькающей красно тлеющей грязи — перед Огненным Болотом, перед Источником Безбрежного Жара, перед Жар-Источником! Его булькающая тлеющая грязь была раскалённой магмой вулкана.

Чем ближе Слабачок подходил к Огненному Болоту, тем становилось действительно всё жарче и жарче. Слабачок взял один из камней, размером с муравья, и бросил в это Болото Огня. Камень пролетел расстояние с десяток муравьёв и упал, вляпавшись в раскалённую грязь и разбросав раскалённые брызги во все стороны. Постепенно жарко тлеющая топь начала камушек засасывать. И, когда камушек уже наполовину скрылся в лаве, из него вдруг появилась страшненькая рожица угрожающая и визжащая, лапками машущая. Камушек с ужастиком вдруг сам вспыхнул ярким пламенем, плавясь и превращаясь в ту же самую огненную жижу, в которой и оказался. «Неужто зло жило в камушке? Я победил маленькое зло?» — подумал Слабачок.

Чтобы самому не стать ярким пламенем, Слабачок поспешил с огненного болота уйти. Еле удерживаясь на наклонных равнинах, он не спускал с огромных глыб глаз, удивляясь огромности этих камней.

— Ооо! — невольно вырвалось у него. — Как же рождаются такие гигантские камни?!

Но снующие то там, то тут немногие местные муравьи спешили по своим делам и ни на что, что поражало Слабачка и удивило бы любого, не обращали никакого внимания.

Вдруг комариный писк, слышавшийся невдалеке, усилился. От взмахов приближающихся крылышек подул ветерок и Слабачок услышал тонюсенький голосок:

— А это само Огненное Болото рождает такие камешки.

— Болото?.. Рождает?.. Камни? — Слабачок уже хотел было рассмеяться, но вовремя спохватился и спросил: — А как? — оставшись стоять с раскрытым ртом.

— Пиииииии… — закружил вокруг Слабачка писклявый гул. — Иногда это болото немного остывает. А когда оно немного остывает — оно немного затвердевает. Но затвердеть полностью никогда не успевает и берёт, да и чихает. А, когда оно чихает то, то, что затвердевало, когда чихает, в разные стороны бросает, — пищал разъяснениями комарик.

— Оооо! Так вот откуда здесь Поле Глыб!

— Да, куски лавы взлетают, а потом падают, а упав, лежат и жар выпускают. Вот так глыбы и рождаются.

— Глыба сразу рождается большой-пребольшой!.. А мне ещё расти и расти, — неожиданно грустновато закончил Слабачок.

— И таким громадным никогда не быть ни тебе и ни мне, — так же уныло пропищал комарик.

— Важно быть счастливым, а большой ты или маленький — это не важно, — решив не унывать и поднять настроение, проговорил Слабачок. — Вот, как тебя зовут?

— Скрипулик.

— А меня — Слабачок.

— Я здесь живу. А ты зачем сюда пришёл?

— Я пришёл сюда, чтобы унести эти глыбы.

— Так ты же… Слабачок?.. Ой, извини, но ты такой маленький, а глыбы… они такие! Правда, они для меня гораздо больше, потому что я гораздо меньше.

— А я всё-таки попробую! — сказал Слабачок и пошёл дальше, рассматривая глыбы со всех строн.

Боданье с камнями. Продвижение глыбы

Слабачок, наудивившись глыбам, принялся их переносить. Взялся он за самые большие из них, пытаясь хотя бы приподнять для начала. Но камни даже не замечали его. Они стояли неколебимы. Тогда он стал толкать их. Но ни один даже не шелохнулся.

Редкие проходящие, из тех, кто обратили внимание на его «причудливые» усилия, сначала удивились. А потом некоторые уже останавливались, засматривались, и даже между собой переговаривались. И, наконец, узнав у него его имя, брызнули смеяться и надсмехаться:

— Он не только Слабачок, он ещё и Туповатик!

— И Глуповатик!

— Пытается осилить то, что ему не по силам!

— Что никому не по силам!

— Хочет делать, не зная, что можно делать…

— А что, нельзя попытаться? — кто-то попытался возразить и поддержать.

— И, не зная, как делать!

Некоторые смотрели на Слабачка с молчаливым состраданием.

Проходил день за днём, а Слабачок не сдавался и продолжал толкать глыбы. Но не сдавались и те, кто продолжал укалывать малыша ехидными словами. А то, что старшие говорили младшим, Слабачку было особенно обидно, ещё и потому, что те были правы.

— Смотрите, слабачки, смотрите и так не делайте. На что нет сил, то не осилить и поэтому осиливать не надо. Кто хочет уметь то, что не надо уметь, тот будет всегда не уметь. Но то, что уметь будет — это хвастаться!

Слабачок понимал, что не прав, что делает не то, что не это надо делать, но им управлял кто-то внутри него и диктовал ему делать то, что он делал. И он старался изо всех своих силёнок. Он разбегался и бился о камни: об один ударился несколько раз, об другой ударился, о третий. Но глыбы оставались неприступными, как горы.

Вскоре появилась Главная муравьиха-воспитательница, а вместе с ней и много-много её муравьишек-воспитанников. Узнав, что её новый подопечный отправился на Поле глыб, она вместе с толпой своих шалунишек немедленно последовала туда и преодолела и заблужденье лесных троп и Всеядный Овраг и Брызго-реку.

Рой братишек-неугомонишек ворвался на Поле Глыб с неимоверным шумом над которыми возвышалась главная. Но, увидев попытки Слабачка, она почему-то не мешала ему. Почему-то не сказала: «Делай то, что делают все!»

А у Слабачка наступил момент, когда ему показалось, что огромная птица подняла его на своих крыльях и понесла по просторам необыкновенных «могу»!

Все увидели, как он разбежался и ударился о камень с такой силой, что обязательно должен был разбиться. Но нет, он не расшибся. Нет! Наоборот, у него… По-лу-чи-лось! Большой пребольшой камень сдвинулся с места, чуть не треснув сам! Удалось! Удалось! Правда, за целых полдня! Но, удалось! И велика беда — начало!

Осуждения и восхищения. Слёзы толкача

Муравьишка очень устал. Он, правда, успел попрыгать и поликовать, но вскоре сел и заплакал: сначала от радости, а потом и от безнадежья. Ведь вряд ли у него снова получится сдвинуть этот камень, хотя бы ещё один раз, а уж поднять, так нечего и мечтать. Тогда зачем же он всё это затеял?!

Чего сейчас полностью лишился он, так — это сил веры — веры в самого себя!

Но многие, кто смеялся над ним, теперь сочувствовали ему.

Его обступили такие же маленькие муравьишки, кто больше, кто меньше.

И все они пытались его подбодрить:

— Ты смог сдвинуть такую большую глыбину!

— Да, высотой в сотни муравьёв!

Но оставались другие муравьишки, которые остались стоять подальше, и раньше насмехались и продолжали и сейчас посмеиваться и показывать на него пальцем, но теперь завидуя. Они все, как и вчера, кричали: «Ой, подумаешь, подвинул!», «А надо: носить!»

Подошла Главная муравьиха и обратилась сразу ко всем насмешникам.

— Что вы делаете тут, где вам делать нечего? — спросила она.

— Мы смеёмся над глупость, — ответил самый смелый.

— А где глупость? — стала взглядом искать по сторонам Главная.

Многие указали лапкой на плачущего Слабачка.

— Какая же это глупость? — удивилась Главная муравьиха. — Это же ваш товарищ, такой же, как и вы, и плачет.

— Глупость не он, но в нём!

— В том, что он делает!

— Почему? — изошел вопрос от Главной.

— Потому что он устаёт от того, что не нужно.

— Таак, — произнесла Главная.

— А мы устаём для нужного!

— А почему вы знаете, что делаете нужное?

— Мы делаем то и так, как нам говорят!

— Как говоришь ты, Главная!

— А зря говорить не будут!

— Ведь нам не зря говорят?

— ТО, что ты говоришь — это не зря, Главная?

— Или зря?

— И у нас получается!

— Да!

— А он говорит себе сам, что делать!

— Поэтому у него — глупость!

— Поэтому он сам глупый!

— А вы? — спросила главная.

— А… не мы!

— Д…дда!

— Значит, он делает ненужное, глупость, потому что не делает так, как говорят? — переспросила Главная.

— Да!

— И не слу-ша-ется!

— И у него не получается!

— А нужно, чтобы получалось и именно то, что говорят!

— Но он делал ещё кое-что. И «что» вы все видели? — почему-то защищала Слабачка Главная муравьиха.

— И что мы видели?

— Он стремился, старался, пытался и изо всех сил!

— Но и мы стараемся, стремимся, пытаемся и изо всех сил!

— Или нам всем надо начать так же, пробовать таскать, кому что вздумается?

— Я буду учиться таскать облака!

— А я буду поднимать солнце!

— Правильно. Тогда домиков, где жить, у нас точно некому будет строить, — согласилась Главная.

— Но ведь он сдвинул глыбу?! — вырвалось у кого-то из тех, кто за Слабачка.

— Ну, и что? Он же её всё равно никогда не поднимет?!

— Раз он пытается поднять то, что никто не пытается, он обязательно поднимет то, что ещё никто не поднял; даже, если то, что он поднимет, будет меньше того, что он пытается поднять сейчас, — опять выкрикнул кто-то.

— Ну и что?!

— А то, балда, что из-за таких появляются дома крепче и больше, — опять промчался защищающий крик.

Все молчали.

— На его мордашке слёзы.

— Его слёзы из-за того, из-за чего наш смех.

— Из-за того, что сам не знает: «зачем» и «почему»!

— Потому, что хочет, чего не может.

— Вот!

— Вот!

— Вас рассмешили его слёзы? — спросила Главная.

— Не слёзы, а не дело.

— Но мы правы?!

— Кто потешается, всегда не прав! — вступился за Слабачка кто-то из тех, кто за Слабачка и за всех обиженных.

— А что нам делать?

— Посочувствовать?

— Но он же не прав?!

— Дать ему время это понять, — посоветовала Главная негромким голосом.

— А… а если окажется, что не правы мы?

— Тогда останетесь правы и вы, и в том, что дали время.

— Смех против слёз! — неожиданно для всех с обидой проговорил сидевший неподалёку Слабачок.

Все смолкли. С лиц сбежали улыбки, превратившись в недоумения, ожидания и страхи.

— Ты хочешь сделать то, чего сделать не сможешь! — выкрикнули из толпы.

— Зато я могу то, чего не могут все тут.

— И чего же?

— Я желаю, как не желает никто.

— И чем это хорошо?

— Я смогу больше того, у кого цель меньше.

— Ну, всё. Хватит мучить того, кто и сам себя измучил, — проговорила, переводя взгляд с мордашки на мордашку воспитательница.

Постепенно все начали расходиться. А Главная подошла к Слабачку и присела рядом.

— Ну, как же тебе не стыдно! — неожиданно изменила снисходительно-защитительный тон на дружелюбно-упрекательный. — Исчез неизвестно куда! И оказалось, что так далеко! Я так долго волновалась и искала! Я прошла долгий и трудный, и не безопасный путь из-за тебя! — и поправилась: — но и для, и ради тебя! — мягко довысказала Главная.

— Я совсем, совсем забыл обо всём, обо всех! — еле проговорив, Слабачок склонил голову и утонул в глубоком сне.

Вытаптывание Прямого Пути. На Поле Глыб

Все были восхищены чудом Слабачка-толкачка. Да то, что им захотелось рассказать о нём всем-всем своим друзьям! Но лишь несколько муравьишек отважилось вернуться в свой муравьишник и рассказать обо этом целому морю своих друзей.

Смельчаки перебежали Смех-прутик, преодолев Брызго-реку; сложив хворостинки, перешли Всеядный Овраг, так обманув его Овражью Пасть.

Пробежали по Тропам Заблужденья через лесные дебри и обратная Дорога в Дебри вернула их в Муравьишник.

— Слабачок передвинул глы-ыбу! — закричали восхищённые.

— Это у вас что-то передвинулось, — отвечали им.

— Это тот Слабачок-наглячок?

— Тот, тот! — отвечали им. — Передви-инул!

Постепенно смех и насмешки над прибежавшими сменились недоумением, потом удивлением, а потом тем же самым восхищением, а за ним и жутким интересом! И всё море Муравьишника поплыло широкой рекой на Поле Глыб!

Затоптало море муравьишек Дорогу в Дебри, исходило за раз Тропы Заблужденья, сметая травинки, песчинки и даже маленькие деревца! Появилась одна новая дорога, которая прозвалась Прямой Путь. С этих пор перестали плутать муравьи и заблуждаться в дебрях. У всех была теперь только прямая дорога в жизни!

Остановилось море муравьишек у Всеядного оврага. Раскрылась на дне его Овражья пасть во всю ширину оврага, поглотить-полакомиться всеми муравьишками готовая. А муравьишки-шалунишки были ещё и смышленышами. Повернули обратно в дебри, нанесли хворостин, закидали ими овраг доверху, да так, что овражья пасть ни поперхнуться, ни сомкнуться не успела!

А как дошли до Брызго-реки, опять в дебри убежали и палочек-брёвен наложили, Смех-прутик ими придавили! Не до смеху теперь Смех-прутику!

Заполонило море муравьишек Поле Глыб. Обступило Слабачка. Всем интересно, что завтра будет. А Слабачок никого не слышит, никого и ничего не видит, даже снов! И сон его был настолько сильнее сна любого крепко спящего, что казалось, что сон его будет длиться вечно!

Глыба на букашке

Силу желания силы

Влил в беспомощность свою.

И тело силу обрело.

Проснулся Слабачок неожиданно рано даже для самого себя, перед рассветом. И теперь вокруг него все спали настолько крепко, что уже Слабачку показалось, что спящих не разбудит ни гром, ни дождь!

Его словно кто-то поднял, а в его тельце будто заалел огонёк. Лапки, как будто не его, не спрашивая голову: «Как?» и «Куда?», — понесли его к камням.

Выбрав одну из самых великих глыб, он сделал под ней подкоп в половину роста, чтобы можно было подлезть под камень, снизу его подпереть и поднять, если получится. Приподнимаясь на задних лапках, Слабачок передними лапками упёрся в глыбу, а глыба… дрогнула и… взялась… поднима-аться!… Подни-маается!.. Каамень! Камень пооднят! Ка-мень… Поо-днят!

«Поднял, поднял, неужели поднял?!» — кричало внутри Слабачка. Он еле-еле его понёс по подкопу и поднялся на травку.

Слабачку глыбу нести было очень тяжело, но ему казалось, что должно было бы быть гораздо тяжелее, что камень поднимает и держит не он. Ему как будто кто-то помогает, как будто кто-то поддерживает его камень.

Вторженье скал. Первое донесение

Когда все, проснувшись, стали постепенно выходить из своих домиков и норок, то увидели, что по их улочкам, на них и мимо них надвигается-продвигается глыба-скала.

— Карауул!

— Карауул! — закричали многие.

— На нас надвигаются горы!

— Нашествие гигантских камней!

— Спасайтесь!

— Скалы двигаются сами!

— Они хотят нас раздавить!

— Камни ожили!

— Глыбы научились ползать по земле!

— Горы парят над землёй!

— Нашествие каменных муравьедов!

Многие с выпученными глазами и искривлёнными мордашками, крича: «Спасайтесь! Ааааа!», — побежали во все стороны прочь от каменного монстра, распространяя панику своими кричащими страхами.

Вдруг один бежавший и полный ужаса муравьишка, которого звали Невезучкин, споткнулся и упал перед ползущей глыбой.

«Ой, — подумал он, — глыба сейчас меня съест!» — и замер, ожидая неминуемого.

Глыба, двигаясь, накрыла его собой. «Ой, — дрожал несчастный, — громадина раздавит меня или съест!»

Но до него никто даже не дотронулся. Тогда несчастный открыл глаза и увидел под глыбой существо, которое двигалось вместе с ней, еле передвигая лапками.

Глыба так и не съела и не раздавила дрожатика. Она прошла над ним, даже не заметив его.

Дрожатик Невезучкин сел, приходя в себя, а потом вскочил и, подпрыгивая, топая и махая лапками, закричал:

— Стойте, не бойтесь, не бегите! Это не камень идёт! Это с камнем идут!

Из-за травинок и ямок появились мордашки.

— Как это с камнем идут? — спросила одна мордашка.

— Камень несут! — пояснила другая мордашка из травки.

— Как это несут?

— Так это! На спинке!

— Как это на спинке?

— Да так с большим трудом. Изо всех сил.

— А это как?

— Да так! Не попробуешь — не узнаешь!

— А у кого ж столько сил?

— Это наверно у паука у какого-нибудь?!

— Или жука?!

— Или зверя?!

— А сходите, подползите и посмотрите.

— Легко сказать.

— А легко мне было дрожать?! — зазлился Невезучкин.

Слухи несутся быстрее зверей, быстрее ветров. Убегающие остановились и повернули назад.

Любопытные со всех сторон сначала обступали камень, а когда страхи окончательно испарились, то пробовали и подлезть под него. Сумевшие пробраться под камень действительно разглядели того, кто полз вместе с камнем, а точнее, того, кто на себе камень этот тащил и почти ползком. Хотя все и произвели поход в ожидании нового чуда Слабачка, но никто этого чуда никак не ожидал!

— Д-да… это муравей?!

— Только очень маленький.

— Да, это муравьишка!

— А! Да это же наш Слабачок!

— Вот для чего он от нас исчез!

— Слабачок несет на себе огромный-преогромный камень, ещё гораздо больший, чем тот, который он вчера пытался сдвинуть с места!

Слухи магнитом притягивали к ползущему камню всё новых и новых любопытных! Многие протирали глазки, не веря в то, что видят. Забыв закрыть ротики, они смотрели на чудо — на огромный камень, ползущий над землёй! Это несёт глыбу кроха — муравьишка — силач! Носильщик настолько мал, а глыба настолько велика, из-за чего и кажется, что камень ползёт сам!

Потом тишина изумления сменилась криками восхищения:

— Молодец!

— Этого не может быть!

— Держи!

— Муравей такого сделать не может!

— Да, муравей не мышь!

— Держись!

— В него вселилась страшная сила!

— Так держать!

— В нём сила!

— Не сдавайся!

— Давай помогу!

— Ему поможет только тот, кто в нём!

— Да, только кто им в нём правит!

— Да, только он себе сам!

— Давай поддержу!

Но и подлячки-наглячки не дремали. Им уже стало завидно, что есть кто-то такой крепкий. Они решили помешать и посмеяться. Вот было бы здорово, если бы этот здоровичок выбился из сил и камень на него упал. Чтобы он под камнем застрял! Чтобы не смог из-под него выбраться! А ещё лучше, если бы его камень раздавил!

Когда Слабачок переходил Брызго-Реку и уже не по Смех-прутику, а по новым брёвнышкам мосточка Великого перехода, то тут Наглёвик, Хамьёвик, Подлёвик, Мерзлёвик и Труслёвик заскочили к нему на камень и запрыгали по нему, заскакали-загоготали, надеясь Слабачку помешать, в Брызго-Реке Слабачка искупать.

Но сколько они ни прыгали, сколько ни гоготали, Слабачку они ничем не навредили. Он их даже не почувствовал. А вот Брызго-Река мосточек брызгами скользкими поливая и на камень несомый брызги натравила. Так наглёвики с камня обмокшего чуть в бурлящую водичку не соскользнули и сами чуть речными купальщиками не стали.

Всё, что было на пути камненоса до речки и после: травинки, веточки, даже кое-где песочные домишки — всё под мощью камня сгибалось, ломалось, рассыпалось. Но вот камень упирается в земляную кочку. Слабачок, идущий на задних лапках, поднимает передние, а с ними поднимается и камень, который тут же и накренился! Наглячки катятся с камня: «Оой!» и падают на землю: «Оооой! Бооольно!». Камень зависает выше кочки, Слабачок проносит его над ней и продолжает на передних поднятых лапках нести дальше.

А когда на его пути появлялись ещё бо́льшие холмики или росточки, он уже умел обходить их стороной.

Но пришлось Слабачку и на холмик подниматься. Камень вдруг зашатался, ударился о землю сначала левым краем, потом правым, потом двинулся быстро назад по наклону вниз, но… остановился и потихонечку-потихонечку снова задвигался по наклону вверх.

— Ура, Слабачок побеждает камень! — закричали со всех сторон.

— Его сила побеждает силу глыбы! — сказала Главная, стоявшая в целом море муравьишек.

Но один из подлячков-наглячков, которого звали Хамьёвик, в отличие от остальных, вовсе не успокоился после падения с камня и награждения синяками. Он быстро придумал, как попакостничать дальше. Для начала он лепит из глины шарики и кидает их в ползущую глыбу. А потом он пробует под глыбу подлезть и бросить шарики в Слабачка. Но после того, как глыба в очередной раз накренилась и чуть не придавила негодяйчика, он с криками и визгами выполз и убежал. Но, когда нахальчик пришёл в себя, то вернулся и тогда придумал что-то ещё получше, то есть ещё похуже.

Художьёвие эстетьёвиков

Мерзавчик решил позвать эстэтьёвиков-шалувьёвиков. Это такие муравьишки, которые красят всё и везде, пока их никто не видит. Но их искать не пришлось. Эстэстьёвики-шалувьёвики уже были тут. Потому что тут были все или почти все.

Их было семеро! Семеро ни на кого не похожих! Даже на самих себя! Никак у всех мордашки — раскрашены, головы — глиной облеплены то остриями, то кругляками, и каждый в свой цвет раскрашены: небесный, кровавый (ух!), листочко-травянной, солнечный, снежный, песочный… Но только один был такого же цвета, как и все, но только более густого — цвета сажи и ночи!

— Эй, художьёвики, не хотите нарисовать шедевр на глыбе-ползущей?

— Но тут столько муровьроду?!

— А вам что, впервой малевать… ой, рисовать у всех на виду?

— Впервой, — признались малевьёвики.

— Или вы стали трусовьёвиками?

— Нет, мы смелевьёвики!

— Тогда, что же вы стоите? Малюйте… то есть рисуйте!

— Ну, что малюем… в смысле — рисуем? — обратился один из них ко всем остальным.

— Так и быть!

— Рисуем!

— А нас не погонят?

— Погонят…

— Погонят, соскочим!

— Ускачем!

— Тогда художъёовим!

Эстэтьёвики-шалувьёвики всегда ходят с рюкзачками.

— Ой, как много двигающихся стен!

— Они такие пустые.

— Такие неэстетичные.

— Да, надо добавить им цвета.

— Красок!

Слабачок как раз шел по Всеядному Оврагу, заполненному ветошью. Силилась его Овражья пасть заглотить ветошь, а с ней и Слабачка с глыбой. Дрожал овраг, да только никак не мог пасть сжать и заглотить.

А эстэтьёвики опасности не замечали, рюкзачки сняли и раскрыли. В них было много маленьких баночек с красками и кисточками. Солнечный, снежный и небесный сразу запрыгнули и расползлись по глыбе.

А другие взялись за баночки с красками на земле. Первой была открыта баночка с красным цветом. Шалувьёвик из сажи, её открывший, эстетично размахнувшись, эстетично бросил её в ползущую глыбу. Краска эстетичным разбрызганным пятном эстетично разлеглась на камне. Тут же эстетично полетели баночки с синей, зелёной, с чёрной, коричневой и с другими красками.

Эстэтьёвики, расползшиеся по глыбе и её размалёвывающие, себя считающие, что её разрисовывающие, сами под градом летящих красок оказались.

— Эй, кидайся, да не забывайся!

— Слезем и самих вас разукрасим! Будете, как картинка!

— А вы, уже, как картинка! — смеялись кидавшие.

Глыба внешне уже была не глыба, а какой-то разноцветной шляпкой гигантского гриба.

— Эти художъёвики мешают Слабачку! — закричали со всех сторон.

— Если Слабачок упадёт, то пропадёт!

— Его раздавит и убъёт!

— Прогоняй тех, кто мешает!

Художъёвики ждать не стали, испугались и во все стороны мигом разбежались.

А Слабачок, шажочки редкие делая, камень нести продолжал уже по Прямому Пути, протоптанному многими не им, но интересом к нему! Оказалось, по прямому пути идти легче. Как будто сам путь помогает! Сам путь направляет! Не сбиться с прямого пути, не сойти! Это вам не тропа заблужденья! Заплутал-сгинул, не найдут!

Нёс он камень целый день! Вот на закате камень он опустил на неровное место одного из холмиков, где оставался под камнем зазор, через который он из-под камня вскорости и выполз. Обессиленный, упал он рядом с камнем и понял, что встать сегодня уже не сможет. И кричали ему: «Ура!», «Молодец!».

Последние лучи солнца тонули в глубинах горизонта.

Все видевшие разошлись, разнося весть о победе муравья над глыбой.

Но два муравья подняли спящего и отнесли его в его домик.

Под глыбой сомнений

На следующий день Слабачок проснулся, почувствовав полное отсутствие сил поверить в то, на что у него хватило сил вчера. «Нет, нет! — кто-то кричал внутри него. — Мне это приснилось! Я не мог этого совершить! Потому что никто не мог! Такая глыба! Зачем? Зачем мне это нужно?! Кому? Это никому не нужно!». А когда он высунул мордочку на улицу…

— Слабачок проснулся! Ура!

— Слабачок проснулся!

Закричала толпа, ожидающая его.

— Давай, прихвати ещё одну глыбку!

— И ещё одну!

— И ещё!

— Он этого не сделает, потому что мы не видели, что он это сделал!

— Слабачок, видишь, те, кто не видел, не верят нашим глазам!

— Не верят нашим языкам!

— Ты должен это повторить!

— Чтобы нам поверили!

— Хотя бы поэтому!

— Да, хотя бы поэтому!

— Мы видели, как тебе было вчера трудно!

— Когда ты нес!

— Мы видим, как трудно тебе сейчас!..

— Поверить, что ты это сделал!

— Но ты это сделал!

— Поверить, что ты это можешь сделать снова!

— Но у меня нет веры в себя!

— У нас есть вера в тебя!

— Мы поделимся с тобой своей верой в тебя!

— Мы делимся с тобой твоей верой в себя!

— И ты это сделаешь снова!

— И снова!

— И снова!

— Ваши слова много сильнее ваших лапок.

— Ура!

— Ваши слова поднимают мой тяжелый дух так же, как я вчера… поднимал камень.

— Поднимал, поднимал!

— Ты сделал это!

— Сделал!

— Сделал!

— Сделай это!

— Сделай снова!

— Я это сделал?! Сделал!

— Сделал!

— Смог!

— Смог!

— Я хочу сделать это еще раз! — воодушевлялся Слабачок.

— А потом?

— И потом, и потом… и потом!

— Ура!

— Я хочу это сделать снова!

— Ура!

— Не делал! — кричали невидевшие.

— Не сможет!

— Покажи им! — кричали за Слабачка те, кто за Слабачка.

— Если его не раздавило вчера, значит, он поднимет и сегодня!

— Теперь во мне сил желания ещё больше, чем вчера.

— Ура!

— Смогу ли я сегодня то, что смог вчера?!

— Он не мог вчера!

— Да, потому что не мог!

— Если силы были, то они и будут!

— Точно, никуда не денутся!

— Никуда не денутся?

— Никуда!

— Тогда они никуда и не делись!

— Тогда смогу! Смогу!

— Сможешь!

— Сможет!

— Смогу ли я ещё больше?

— Сможешь!

— Сможешь!

— Его спине и лапкам будут помогать ещё и наши слова!

— Да, а наши слова не слабее его спины и лапок!

— Не слабее!

— Он сам это сказал!

— И наши слова!

— И мы сказали!

— Ура-ааа!

— Ураа!

Утверждение достижения

Второе покорение

Слабачок подошёл к лесу камней на Поле Глыб и остановился у такой же большой глыбы, которую нёс вчера. При виде этой махины, страх сомненья снова червём проник в него. Но Слабачок не дал этому червю себя съесть. Как и вчера, он прорыл лаз под камень, потом присел, закрыл глаза и подумал, что без усилий поднимает невесомую пушинку. И приподнимая в головке пушинку, он снова стал приподнимать глыбу высотой в сто взрослых муравьёв. И всем вокруг, а вокруг были все, показалось, что глыба приподнялась над Слабачком, как пушинка, поднятая ветерком.

— Поднял!

— Смог!

— Повторил!

— Видите!

— А вы не верили!

— Не верили!

— Кто ж чужим языкам верит!

— А теперь верите?

— Теперь видим.

— А раз видим, значит — верим.

— Да, своим глазам верим.

Фантастическими усилиями своих воли и тельца Слабачок сумел удержать, поднятся из окопчика лаза и понести следующий свой неимоверно большой камень. И он чувствовал, что ему помогают и поддерживающие слова его друзей, и враки, и козни злодёвиков.

Самоутверждение помощью

Слабачок шёл также медленно, как и в первый раз.

А вокруг него кружили все кто мог. Несение Слабачком превратилось для многих в праздник. Кто-то веселился, кружился, танцевал и даже пел. Кто-то норовил подлезть, поддержать и понести его ношу. Но стоило камню чуть накрениться, как все «помощники» тут же из под него выскакивали. И правильно делали.

А кто-то вис на камне или пытался толкать камень, чтобы камень упал. Таких отталкивали, таким кричали:

— Ах, вы злодёвики. Ни стыда у вас, ни совести.

А Слабачок нёс. Камень подчинялся только ему.

Вдруг, многие подумали, что раскрашенный камень — это совсем не так плохо, а даже, совсем наоборот, очень неплохо!

— А где художьёвики?

— Вот они! Вот они!

— Нет, мы больше не будем!

— Нет, вы будете!

— А ну, рисуйте!

— Разрисуйте!

Художъёвиков (шалувьёвиками их уже не называли) подсадили на камень и не давали им слезть до тех пор, пока они не сотворили разноцветья.

Но многие жаждали показать самим себе, что они такие же силачи, как и Слабачок. А чтобы доказать, надо делать то, что делает он, но почему-то обязательно вместе с ним, и почему-то, как бы в помощь. Большая толпа окружила Слабачка и с возгласами: «Помогай, не отступай!» подлезла под камень и взялась подпирать его, так же, как и Слабачок. У многих глаза так же, как и у главного носильщика, «вылезали из орбит». С этих помощников так же, как с несущего, катился пот. Они честно обманывали себя, что несут камень вместе с ним и как и он.

Но среди честных всегда есть хитрецы, которые только делают вид, что они стараются, как все, а на самом деле, стараются только делать вид, что стараются.

— Вы должны делать не моё дело, а своё — сказал всем муравьишка.

— Разве мы не помогаем тебе? — завозмущались все.

— Ме-шаете, — ответил честно, но не лестно муравьишка.

— Он говорит, что мы не несем его камень! — возмутились те, кто сильнее всех старался подпирать камень и думали, что его несут.

— С нас так же, как и с тебя капает пот!

— А он говорит, что не несём!

— Но почему? Почему?

— Потому что, мне идти должно было бы стать легче. Но мне легче идти не стало.

— Но мы изо всех сил подпираем камень?!

— Изо всех сил помогаем тебе?! — искренне вопрошали его.

— Ему и тяжелей не стало?!

— Значит, мы не мешаем!

— Мешаете — отвлекаете, — и тут не отступал Слабачок.

— Он обманывает нас!

— Из-за вас дороги не видно, — критиковал Слабачок помогающих.

— Ему не стало легче! — продолжали возмущаться.

— Под камнем больше вас, чем воздуха.

— Не может не быть легче!

— Труднее дышать.

— У нас глаза выходят из орбит!

— Я не вижу куда идти!

— Слабачок не обманывает!

— С нас градом льёт пот!

— У нас разрываются мышцы!

— Он не хочет делить с нами своей славы!

— Вот-вот, правильно, не хочет!

— Не хочет!

— Поэтому так и говорит!

— Это вы хотите примазаться к его славе! — крикнули из тех, кто смотрел.

— Точно, хотят!

— Если я отпущу камень, вы сможете его удержать?

— Сможем! Сможем! — закричали все в едином порыве. — Мы же несем его так же, как и ты!

— Тогда я просчитаю до трёх, и вы нести его будете без меня.

— Хорошо! Хорошо! — прокричали-простонали все те, кто честно пытался нести.

— Тогда я считаю!

— Считай!.. — прокричало, но уже меньшее число муравьишек.

— О-дин! — простонал-прохрипел Слабачок под тяжестью камня.

— Бросай! Бросай! — опять с искренностью захрипели-застонали муравьишки, но уже в ещё меньшем количестве.

— Д-ваа! — прохрипел Слабачок.

— Броса-ай! — искренно прозвучало-пропищало два-три голоска.

— Ой, он сейчас бро-си-т!

— Ой, нас сейчас разда-ви-ит!

И все, кто ещё не убежал, бросились из-под камня врассыпную.

Висяки под глыбой

Когда муравьишки смогли отдышаться и прийти в себя от страха, они услышали голос Слабачка:

— Даже, если вы все повиснете на камне, то мне не станет тяжелее. Я даже этого не замечу. Я не согнусь ниже и не замедлю шага.

— Этого не может быть!

— Быть этого не может! — закричали возмущённо почти все.

Но тут многим захотелось проверить правду Слабачка. Муравьишки, забыв прежний страх, снова побежали под камень и, ухватившись за него снизу, повисли на нём гроздьями вокруг Слабачка. Но Слабачок, как и говорил, нёс гигантский камень с висящими на нём товарищами так же, как и без них, и даже не покачнулся.

Только он уже ничего не говорил. Видимо, не хотел тратить силы на чужие озорство, хвастовство, любопытство и даже искренность.

Но, висящие под камнем муравьишки вдруг засомневались в гигантских силах Слабачка и их обуял страх. «А что, если в любой момент его силы закончатся? Тогда в любой момент камень может их всех раздавить!» Они попадали на землю и быстро-быстро снова повыползли из-под камня, опять радуясь своему спасению и солнечному теплу и свету.

Правосудие летунов

А когда и эти страхи прошли, то хитроватиков и наглеватиков снова потянуло, только уже не под камень прыгать-толкать снизу, а на камень греться-загорать на солнышке! Будут держаться покрепче, глядишь, теперь и не скатятся. А Слабачок-силачок их катает пусть целый день!

Они заползли на несомый камень и улеглись греться на солнышке, говоря:

— Мы уже сегодня натаскались.

— Пусть за нас потаскают.

— Пора и отдохнуть.

— Пусть нас таскает.

— И мы не вредим.

— Не вредим, потому что мы — ничто!

— В смысле по весу.

— Да!

— Да и не по весу!

–?

— Так мы ещё легче!

— А?! Да!

— Ничто навредить не может.

— Потому, что ничего не весит.

— Пусть повозит.

— Не страашно.

— Пусть покатает.

— Мы ничего не весим.

— Мы, как ничто, как никто!

А кто-то, захихикав, пропищал:

— Хотя мы ещё какое «что-то»!

Тут к загорающим на камне подлетел сначала рой комариков с одной стороны, а потом и рой жуков с другой.

— Эй, лежебоки, где тут муравьишка, который работает за всех муравьёв?

— А посмотри-те, где-нибудь там, впереди, — обманули несомые невесомые и превратились в лжецов.

— А нам сказали, что это тот самый камень, который не в силах поднять никто из муравьёв, и, который сейчас несёт один из вас.

— Нет, вас обманули. — нет совести, нет правды.

— Да, а почему тогда эта глыба еле-еле качается и еле-еле перемещается?

— Ааа… аа…! — попытались что-то проговорить бездельники-бессовестники, но и думать им было лень.

— Правду, правду вам сказали, — произнесли те, кто испугался потерять остатки совести.

— Как вы посмели мешать — сидеть-лежать на том, кто несёт за всех?

— И ещё обманываете!

— Мы… мы… не мешаем.

— По сравнению с камнем мы ничто!

— Он сам сказал!

— Вы вообще ничто!

— Теперь всякий скажет.

— У вас нет не только сил тела, у вас нет сил головы!

— У вас нет честности!

— Вы нам солгали!

— И совести нет!

— Нет!

— Вон как лежат и ухмыляются!

— Даже и не думают встать!

— Не то что спуститься с камня!

— Не то, чтобы помочь!

— Ему нельзя помочь!

— Мы пытались!

— Честно!

— Помочь не получилось, а помешать и сил не надо?!

— Нет, и помешать не получилось!

— Мы не пытались мешать!

— Наш вес так же ничто, как и наши силы!

— Кусай их! — воинственно запищали комарики.

— Хватай-бросай! — пробасили жуки.

Комарики и жуки пустились подлетать в первую очередь к самым наглым, ухмыляющимся, которые и не думали вставать, продолжая качаться на камне и греться на солнышке. Наглость оглупляет. Вот им и не хватало ума понять, что их сейчас накажут, что наказание неминуемо.

А комарики подлетели и стали тыкать в них своими хоботками, как шприцами.

— Ой, больно-спасите!

— Ой, больно-помогите!

И у кого из них на попе, у кого на глазу, и где только у кого, где ещё и не появлялись красные фонарики-шарики.

А тут уже и жуки за лапки их хватают, на высоту большую поднимают и с высоты большой бросают.

Нахальные улыбки на рожицы страха сменились. Глаза выпучены и рты разинуты. Нахалюшки кричали:

— Спасите-помогите!

— Мы больше не будем!

— Будете! — басили жуки.

— Будете! — пищали комарики.

— Если не накажем! — басы от жуков.

— Если не накажем! — писки от комариков.

— Накажем! — обещанья жуков.

— Накажем! — предсказанья комариков.

Муравьишек-нахалёвиков стали кидать-бросать на колючий кустарник, в высокую травку, в грязные лужицы и в глубокие ямки.

Неподъёмная попытка

Когда крылалёты освободили камень Слабачка, они закружили вокруг рассматривать и камень, и Слабачка. Они кружили и над камнем, но только пытались под камнем.

И вдруг Слабачок услышал голоса свыше:

— Слабачок, мы поможем тебе! — пищали и басили летуны все разом.

— И вы в помощь?

— Мы хотя бы попробуем! — кричали более мудрые.

— Лучше помогать слабым, а не сильным! — сказал Слабачок.

— Тогда слабые станут ещё слабее.

— А меня сильнее ваша помощь не сделает. Сильнее меня сделала не помощь, а её отсутствие.

— Тебе помощь для «не надорваться».

— Болтовня с вами — это нагрузка, которая не легче моего груза. А когда мой груз на мне, то с вами болтовня — это на мне уже, как второй камень.

— Поможем не словами, а делами!

Жуки и комарики подхватили с земли веточки и просунули их под камень. Затем, заработав во всю силу своими крылышками, они попытались поднять в воздух гигантский камень.

Вдруг и сами комарики не выдержали урагана от крылышек жуков и разлетелись в разные стороны.

Долго ещё слышен был гул крылышек жуков, но, как ни пытались они подвесить на себя камень, у них так ничего и не получилось. Тогда сказали они:

— Все мы прожужжим всем все уши, о том, какой сильный Слабачок! Всем, куда только ни прилетим, — прожужукали на прощанье жуки.

— И мы все всем пропищим, — прописклявили комарики.

— Пусть прилетают другие и смотрят, — пробасили жуки.

— Пусть прилетают и смотрят, — пропипикнули комарики.

— Только не пищите и не жужжите птицам, — попросил Слабачок.

— Начнем пищать птицам, и нас съедят, — откликнулись комарики.

— Набубним птицам, съедят и нас, — отжужукали жуки.

— Набубните-пропищите птицам, и меня заляпают и склюют вместе с камнем, — объяснил Слабачок.

Комарики и жуки, разлетаясь в разные стороны, растворились в воздухе.

Все ещё сильнее удивились невиданной силе Слабачка, которая рождена его невиданным желанием и, наверно, чем невиданным ещё!

Положение второй глыбы

А Слабачок, делая редкие маленькие шажочки, шёл и шёл, и шёл.

Все, кто пытался помочь, наконец, поняли, что Слабачку помогать — это, когда ему не помогать.

А все, кто пытался похулиганить и мешать, уже убедились на собственных шкурках, чешуйках и панцирьках, что Слабачку вредить — это себя губить.

Солнце уже снова, как и вчера, начинало садиться, а Слабачок, пройдя все прежние немыслимые преграды, продолжал восходить на тот же, приглянувшийся ему вчера и уже один раз покорённый, маленький холмик.

К вечеру команда поддержки Слабачка, идущих за ним «от» и «до», была уже больше вчерашнего. Она увеличилась и за счёт тех, кто ему пытался помочь, и тех, кто ему ещё недавно мешал и даже вредил. Здесь были вернувшиеся комаришки и жучишки, ставшие прикаменными мазильниками, художьёвики и расхотевшие или позабывшие на время делать неприятности, наглёвики с подлёвиками. Все они ждали, чтобы Слабачок справился и с этим камнем, и помогали не только криками, топами, прыжками, хлопками: «Крепись! Держись! Ты сможешь!» — но и делами: на его пути срывали травку и ростки, засыпали ямки, срезали кочки. И заранее сделали несколько кочек в том месте, где Слабачок должен был опустить глыбу.

Слабачок в диске заходящего солнца приближался к первой принесённой им глыбе.

Все кричали: «Сможешь! Ещё немного! Вперёд!» и вот последние шажочки и Слабачок опуска-ет глыбу: «Ура! Он смог!». Слабачок выползает из-под неё.

Но так и не поднявшись на лапки, он падает около глыбы в глубоком сне. Недавние зрители, запрыгав от радости, забрались на его глыбы и там прыгали и кричали в короне заходящего солнца: «Ого-го!» и «Эге-ге!». А некоторые огораживали Слабачка от того, чтобы его не подняли и не позаподбрасывали бы вверх и попросту не затоптали бы прыжками ликования.

Положение третьего камня. Лишний груз

На следующий день, со скоростью в сотни раз меньшей скорости черепахи, Слабачок надрывался над третьим камнем.

Одному из уважаемых муравьёв, кажется Бандюкинкину, на котором было много редких блестючек, сам собой в головку пришёл вопрос: «А если на глыбу положить ещё что-нибудь, то, наверно, Слабачок и не заметит? Ведь не заметил он кучу повисших на его камне муравъишек?» Он поделился этим вопросом с другими уважаемыми и сообразительными муравьями, у которых были тоже невиданные блестючки.

— Да, если Слабачок выдержит нести то, что мы положим на его глыбу, то мы сможем преобрести ещё больше из того, что на него положим!

— И блестючек!

— И блестючек.

— Только спрашивать его согласия не обязательно.

— Не обязательно.

— Даже вредно.

— Вредно.

На движимую Слабачком глыбу набросились десантёвики с рюкзачками и кирпичами на спинках. Вскарабкавшись на глыбу с одной стороны, они укладывали на неё кирпичики и спрыгивали с глыбы с другой стороны. При этом из их рюкзачков у них выскакивали парашютики из одуванчиков и листочков, и они, благополучно приземлившись, снова бежали за кирпичиками, складывая парашютики на бегу. Потом к кирпичикам почему-то стали прибавляться и бочёнки с мёдом. И так десантовики поднимались и спускались до тех пор, пока кирпичики и бочёнки не начали сваливаться с глыбы, разрушаясь и разливаясь.

Но Слабачок, продолжая идти, казалось, не почувствовал и этот груз.

Тогда уважаемый смышлёныш с блестючками Бандюкинкин подумал, как и все с блестючками, что ему, Бандюкинкину, можно то, чего нельзя всем: захотеть так, как никто не в силах хотеть, как всем даже страшно хотеть, то есть наглость его ещё посильнела-обнаглела.

Бандюкинкин встал перед несущим глыбу Слабачком. На его груди на сухой травинке был подвешен большой камешек, завёрнутый в фольгу от конфет. Он выпятил грудь, поднял вверх мордашку, заложил верхние лапки за спинку и одну нижнюю лапку выставил вперёд.

— Слабачоок, ты пойдёшь не тудаа, куда хоочешь, а тудаа, куда яа хочуу.

— Почему?

— Потому, что ты несёшь не только своё, но и моё.

— Я не видел.

— Тепеэрь знааешь.

— Тот, кто обманывает, отнимает желанья?!

— Отнимааю, но взамеэн твоего желаанья оставляю тебе своёо.

— Чтобы я хотел делать то, что хочешь ты?

— Даа.

— Но моё желанье, как было со мной, так со мной и осталось.

— Моё желанье станет наашим, когда ты не смоожешь идти, куда хоочешь.

— Как бы кто мне ни мешал, мне никто не помешает.

— Ну, хе-хе-хеэ!

И смышлёныш Бандюкинкин убежал, а вокруг Слабачка бандютовики оказались, которые напасть на него попытались. Но глупые, а сообразили, что, повалив его, сами будут камнем вместе с ним задавлены.

Поэтому попытались они камень толкать, чтобы Слабачка свалить и под камнем его одного оставить. Сначала сразу со всех сторон толкали (глупыши), потом все со стороны одной, потом с другой, потом с третьей — ничего не получалось. Взяли даже огромную веточку-палочку, да так разбегались били-толкали, что раскололась она на щепки. А Слабачок шел!

Тогда на пути его яму выкопали, широкую и глубокую. Видел Слабачок, как копали яму ему, но не изменил направления и даже не замедлил шага. А, когда перед ямой оказался, то спокойно шаг сделал в неё. Бандютовики увидеть ожидали, как свалится в яму Слабачок с камнем вместе. И, улыбаясь, загоготать уже готовы были. Но лапка Слабачка, как будто встала в пустоте на что-то. Потом он снова сделал шажок и не провалился. И так по пустоте пошёл он, изумление и страх рождая на лицах бандютовиков и смышлёнышей в блестючках.

— Слабачок держит глыбу, а пустая яма держит Слабачкааа! — восклицали, радуясь, его друзья.

— Слабачка сначала держала земля, а теперь его держит пустотаа!

— А пустота — это всё вокруг!

— Пустота — это всё!

— А всё — это космос!

— Ой! А космос — это же всё, что над наамии?!

— Это всё-всё, что там!

— И туут!

— Слабачок дружит с силой пустоты!

— С силой космоса!

— И она помогает ему!

— Помогает! Сила! Ой, пустоты! Оооой, силаааа коосмосаа!

— Или ему эта сила подвластна?!

— Оооой!

— Или эта сила часть его?!

— Но, эта же сила у тех, кто там над нами?!

— Оооой!

— А Слабачок здесь среди нас?!

— Оооой! — рассуждали и среди друзей Слабачка, и среди ему мешающих.

Тогда бандютовики, по приказу разозлённых смышлёнышей в блестючках, насыпали холмики на пути Слабачка, как непреодолимое препятствие. Но Слабачок, либо обходил их, либо срезал их без труда особого глыбой.

— Мое желанье просит стряхнуть с себя то, что не глыба на мне.

— Нет! — крикнул смышлёныш Бандюкинкин.

— Вот и сейчас у каждого из нас своё желанье. — сказал Слабачок и стряхул с глыбы кирпичики и с мёдом бочёночки.

— Покарать Слабачка! — крикнул уважаемый смышлёныш с блестючками Бандюкинкин.

— Да, да, правильно, но…

— Нет никаких «но»!!! — кричал уважаемый Бандюкинкин.

— Но, если нет «но», то есть «А».

— Что ещё за «А».

— А начнём Слабачка карать, а он возьмёт, свернёт со своей дорожки и опустит камешек свой на нас?!

— Но…?!

— Но вы же сами, что никаких «но»…

— А?!

— А «А» — это уже было.

— Было… Мн… да. Казнить нельзя?

— Нельзя.

— Помиловать?

— Посмотреть.

— Да и скорость перевозки.

— И высота погрузки…

— Ну, бог с ним.

— Бог с ним, — согласились все смышлёныши (а с ними согласился бы и весь муравьерод, ибо он (то есть все), всё больше так и думал).

Пока Слабачок окончательно не ушел далеко не в ту сторону, налетела на его глыбу армия грузовьёвиков, повскарабкалась на камень и кирпичики и бочёнки с мёдом поскидывали они вниз, где там же они же их поймали, себя ими нагрузили и утащили.

И больше ни кирпичиков, ни медовых бочёнков не клали; ни ямок не копали, ни кочек не возводили.

Обрушил Слабачок третью глыбу. Вздрогнула земля. Выполз Слабачок из-под глыбы и уже не упал от усталости, а сам вернулся, но не в домик в муравьишнике, а к Жар-источнику, поближе к камням Гигантам, и там в тепле и уснул.

Четвёртая глыба. Предложение управлёвика

На следующий день Слабачок, превозмогая себя, поднял и понёс четвертый камень. Удостовериться в его чуде, подвиге или фокусе пришли вместе со всеми кто был раньше ещё и управлёвики.

Управлёки делают так, что ничего не делают, но чтобы все кроме них всё делали. В этом их дело. В отличие от смышлёников в блестючках, которые обязаны носить блестючки, управлёвики обязаны блестючки ото всех прятать, потому что обязаны их не иметь, потому что им должно не на что их иметь.

Все управлёвики старались выглядеть очень чистенькими. Они всегда пытались очиститься и даже отмазаться. Но грязь к ним так и липла. Без грязи они не могли. Без грязи им было никак. А откуда тогда возьмутся блестючки, которые нельзя показывать и надо прятать? Но, чтобы все видели их грязь, им тоже было никак нельзя. Поэтому снаружи они были не только чистенькие, но и даже пушистенькие. А под тем, что снаружи, накапливалось из года в год. Поэтому все и думали, что управлёвики толстые.

И вот самый толстый управлёвик, скрыв своё удивление перед чудом Слабачка, предложил, думав и надумав, другим управлёвикам:

— А если на эту плывущую почти гору воздвигнуть памятник?

— Так ведь…

— На время, пока…

— Точно! Пока несёт!

— Ну, да, несёт-то еле-еле…

— До заката!..

— Вот, до заката и постоит.

— На том, что плывёт.

— А… зачем?

— Помощнички м-н да, у меня.

— Когда он там, где стоит, его видят те, кто проходит, — снизу в глаза заглядывая, скороговоркой говорил молодой Подлизнюкин.

— Таак!

— А так видят те, мимо кого проплывает, — продолжал Подлизнюкин.

— И плюс те, кто проходит.

— Воооот!

Сотворение пьедестала. Цвет памятника

Орды рабовьёвиков ринулись на памятник, оторвали его от земли и понесли к несомой глыбе. А другая орда муравьёвиков тоскала на носилках и спинках землю, щебёнку и камешки и доканчивала насыпать холмик на пути глыбы.

Когда глыба Слабачка поравнялась с насыпанным холмиком, с него перетащили на неё памятник «Самому примерному муравью». И стало казаться, что те, кто ближе к памятнику, светлее тех, кто от памятника дальше.

По высоте памятник мог сравняться с глыбой. Теперь все, глядя на самого примерного, должны были стать сами себе примером и другим.

Но памятник почему-то повышал всем настроение. И чем больше на него смотрели, тем больше он это настроение и повышал. И настолько сильно, что сначала вызывал позывы к улыбке, потом саму улыбку, а потом смех, который переходил в хохот. Многих муравьев отправляли в больницу, потому что они надрывали животики.

Но ещё удивительнее оказалось явление потери роста. Чем больше муравьи надрывали животики, тем меньше становился памятник сначала в их глазах, а потом и в глазах тех, кто животики ещё не надорвал и не надорвёт. А уменьшившись в глазах, памятник и сам уменьшился. И те, кто с ним рядом, уже не были светлее тех, кто от него дальше. Даже казались темнее.

Памятник понизился до роста муравья. Тогда рабовьёвики сбросили памятник, потому что это был уже не памятник, и сами скатились с глыбы.

Памятник поднимать никто не стал. На него перестали смотреть. О нём сразу забыли.

Но сразу, как о нём забыли, он стал расти сначала в глазах муравьёв, а потом и сам. Тогда трудовьёвиков вновь бросили на памятник и они поставили его на его прежнее место.

Памятник больше не увеличивал настроение. Глядящие на него теперь становились серьёзными и переставали сутулиться, отчего казалось, что они подросли, и вырастали в собственных глазах. Но вырастали только в собственных глазах. Но одни светлели, другие темнели. И те, кто светлел, мог стоять и дальше.

А Слабачок продолжал идти.

Поучения от глыбы

В этот раз один из умнёвиков вот что наумнёкал:

— А если с глыбы мы будем провозглашать?..

— Почему только провозглашать…

— И, или читать…

— А что читать?

— То, что читают…

— Ага, тем, кто не читает?!

— И не только…

— Ага!

— Цитировать…

— Кого?

— Кого-то…

— Учить!..

— Чему?

— Чему-нибудь…

— Да кому ж нужно, чтоб его учить?..

— Поучать…

— Здрасьте…

— О сокровенном…

— Уха-ха-ха-ха!..

— Мн-да… Но делать что-то надо.

— Надо.

— Да, это уж точно.

— Мн-да. Ну, тогда туда того, который этого… мн… читать…

— Да, нет. Читать на потом.

— А на сейчас?

— Пока спросони, пока никто не понял что-чего, да что и как — провозглашать!

— Ну — это и правильно.

— Тогда… того, которого… который провозглашать…

— Да вам же и…

— Нет. Посмотрим, как пойдёт. А то не так вдруг?! Давайте вон того и туда.

Но того туда было не надо того. Тот и сам туда, и преблагополучно.

И стал провозглашать:

— Мы — сила, когда мы все!

Порознь бессилье!

Все кто куда — гибель!

— А когда один за всех?

— Если такой один есть!

Но чаще есть все!

— Это точно!

— Только…

— Что только?!

— Есть один такой!

— И где же!

— А э вон, за всех тягает! — лапкой показывает под камень.

— И молодец!

И слушают того, который сам сюда. И в глазах тех, кто его слушал и слышал, он стал расти. А став расти в глазах, расти стал и сам. А становясь больше, становился и громче. А чем лучше слышали, тем больше слышало.

— Скидайте его скорее, пока он не стал падать в чьих-нибудь глазах. Упадёт в глазах, и сразу дадут упасть и… нам.

Провозглашёвик настолько вырос, что не сбежал с глыбы, а сошёл с неё, сделав всего один шаг.

Послали чтеца. Чтец читал-читал и тоже начал подрастать и в глазах, и так. Подрастал, под-растал… Чтобы он, потом, не раздавил глыбу, Слабачка и, главное, главных, он, по еле слышному слову, тоже сошел.

— Хватит там всяким расти, пора и мне… и нам в рост войти.

Стали, став вместе на глыбу, умнёвики поучать и, конечно, падать в глазах. А став падать в глазах, стали уменьшаться. А как уменьшились до роста много ниже себя, так сами и поспешили с глыбы упасть. Было больно.

— Да, для трибуны не очень. Нужна такая, чтобы слышали все, а расти и еще и вниз… чтобы ни-ни… ни кому…

— Никому… Ни-ни!

— И надо бы восстановиться…

— Надо бы…

А четвёртая глыба благополучно приползла к тому же холмику и положена рядом с такими же, как и она, гигантскими камнями.

Положение крыши

Слабачок возложил на себя пятый камень. Он был длиннее и ниже остальных.

«Опять в нагрузку возложат что-нибудь или кого-нибудь», — Слабачок подумал и не ошибся.

Впереди толпы оказались песнивьёвики. Они только что вернулись с большего межлесного фестиваля. Прослышав про лилипута атлета, тягающего гигантские глыбы, пришли убедиться.

Им обрадовались:

— Наконец-то развеселёвики — песнивьёвики пожаловали.

— Будет кому муравьерод потешить.

— А то всё читают-поучают!

— Провозглашают!

И их с их деревяшками-звучашками затащили, поставили и оставили.

Песнивьёвики, над всеми быть привычные, чтобы быть для всех, не стали медлить:

— Возвысили торговлю, памятники, идеалы и слово!

— А мы… мы… мы… сегодня возвысим голос!

— Я тебе возвышу!

— Молчи, дурак!

— Вчерашний кузов, пьедестал, трибуна, сцена речи (!) сегодня станут сценой звуков!

— Во надёргаемся!

— Во нажуёмся!

— Я тебе нажуюсь!

— Будем так орать, что ушки лопнут!

— Так барабанить и бренчать, что лес разбежится!

— Не томите!

— Зажигайте!

— Да не тебе. Туши балбес!

Муравьи одни кричали и прыгали, другие, опустив головки, хотели уходить. Одни из песнивьёвиков уже только начали расти в чьих-то глазах, а в других и так были огромны. А оказавшись на камне, стали расти и на камне. Другие не были большими ни в чьих глазах и не росли и на камне.

Вдруг, когда они заиграли, всё перевернулось вверх дном. Те, которые прыгали и скакали, ожидая радость звуков, перестали скакать и прыгать, кричать и улыбаться, а стали вдруг злиться и опять кричать, но недовольно от разочарования в звуках. И те, которые в их глазах были идолами звуков, теперь в их глазах уменьшались, уменьшались и превращались в карликов.

А другие, тоже из тех, для кого должны были быть звуки, но не ждали радости, подняли, неожиданно для себя, сияющие глаза. И те, которых они считали карликами, стали расти в их глазах. Поэтому рост песнивьёвиков то увеличивался, то уменьшался, из-за их изменений в глазах тех, для кого они звучали. А вместе с их ростом менялся и их цвет, и от них свет. Но их серо-черные тона сменились на многоцветья радуги. А включившийся в них свет залил собой «сцену» и ослеплял всех, кто не отрывал от них глаз.

— Ой, сплошная светомузыка!

— Почему они больше не кричат и не хрипят?!

— Почему не визжат их струны?!

— И не рвутся?

— Они поют, как те, кто больше нас?!

— Как те, кто парит!

— Безобразие!

— Здорово!

Песнивьёвики и сами не понимали, почему они не хрипят, не визжат, не грохочут, и не рвут струн. Они пели, сами удивляясь, как соловьи, как флейты и органы. Они играли, как оркестр у людей. Мышиные ворсинки их париков не поднимались, как обычно, дыбом, наподобие иголок у ежей, а подросли и теперь развевались на ветру, как водоросли в реке.

Так песнивьёвики, катаясь на Слабачке, пропели весь день то и так, чего никогда и так не пели.

Камень стал как бы притягивать тех, которые могли что-то всем показать. Выскакивали и кувыркались, и переворачивались в воздухе и, лёжа на спинке, по сто камешков перекидывали, всеми лапками. Один жонглер так даже жонглировал десятью муравьишками!

На исходе дня, когда никого уже не было на камне, на него кто-то заскочил и попытался захрипеть, но с ужасом почувствовал, что затянул какую-то нежную песню. Тут же спрыгнув с камня и, оказавшись на земле, «певец» вновь обрёл «дар» к хрипоте и с радостью заорал уже то, от чего все вокруг позатыкали уши.

Для Слабачка его камень был не только шляпкой от солнца, мешком для грузчика, зонтиком от дождя, щитом от стрел, пуль, ракет и бомбочек. Его камень — это ветер, толкающий вперёд, это стена, не пускающая назад.

На расстоянии с десяток глыб до его стройки Слабачок крикнул всем:

— Насыпьте мне лестницу без ступеней перед домиком и внутри стен.

— Ему нужна лестница!

— Ему нужны леса!

— Сыпь горку!

Тысячи муравьёв: одни бросились с корзинками земли делать насыпь внутри домика, а другие бросились эту землю трамбовать толстыми и тяжеленными дубинами.

Атака злодёвиков

Слабачок поднимался вместе с горкой. А перед ним насыпалась земля и дубасилась дубинами до твёрдости бетона.

Вдруг Слабачок подскользнулся и еле-еле устоял на ногах. Глыба накренилась.

— Ага! — вскричали злодёвики. — Слабачок устал!

— Он вот-вот уронит камень!

— Надо ему быстрее помочь уронить!

— Уронить помочь!

Злодёвики стали взбираться с корзинками камней на глыбу, а взобравшись, высыпали их на неё. Другие били по глыбе палками.

— Слабачку вредят!

— Надо помочь Слабачку! — закричали его друзья.

В злодёвиков полетели такие же камни.

— Надо помочь Слабачку! — записклявили комарики и укалывали злодёвиков своими хоботками.

— Помочь Слабачку! — зажужжали пчёлы и кусали злодёвиков.

— Не дадим в обиду! — бубнили жуки, поднимая злодёвиков над землёй. И многих кидали на паутины в лапки к паучкам.

— Не дадим мешать Слабачку! — шипели пауки, подползая к своим новым жертвам.

Весь домик изнутри был уже засыпан землёй. Слабачок подходил к самому верху насыпи. Ему никто не мешал уже подниматься, кроме глыбы над ним.

Песня муравьинки

Кто-то забрался на несомый камень и, поставив на него свою дочку, спустился обратно. На глыбе осталась миленькая песнивьёвинка. Многие начали смеяться и даже ржать, подражая лошадям. Но многие смотрели на неё светлым родительским взглядом.

Когда она запела, управляя воздухом и подражая птицам, то солнце одним глазком выглянуло из-за туч, цветы расцвели, хотя уже отцвели давно; стали приползать гусеницы, прилетать бабочки и даже сами птицы. Всем хотелось послушать её. В глазах всех она казалась всё белее и ярче. Даже у самых свирепых глаза блаженились. Даже самых стойких плавно шатало.

Её пение заканчивалось вместе с положением последнего камня, при заходе солнца. Все улыбались, не стыдясь мокрых глаз. Песневьёвинка казалась всем бабочкой, которая вот-вот воспарит над ними, как её песня. И вот, и в самом деле, она обрела крылышки и воспарила.

Только песнивьёвинка успела закончить песню и спуститься на землю, как вдруг раздался грохот. Это гигантский камень был положен Слабачком поверх принесённых им раньше камней. Камни домика задрожали вместе с землёй. Упав и закрыв небо, камень стал крышей.

А раз есть крыша, значит, есть и домик! Слабачок построил домик! Самый большой и самый крепкий среди самых маленьких во всей муравьёвии!

Слабачок выполз из-под камня и скатился с насыпи. Даже пошевелиться у него не было сил.

Все запрыгали, загалдели, застучали, ударяя над собой палками:

— Слабачок строитель!

— Вот: сильно захотеть, и впрямь горы можно свернуть!

— Только и сил так захотеть нет. Не то, что свернуть гору.

— Оооох!

— Ээээх!

— Мн-да.

— Хочет ли кто-нибудь справиться с лестницей без ступеней и перил?

— Мы справимся!

— Будет ему домик!

Тысячи муравьишек набежало с лопатками и корзинками. Совсем скоро насыпь исчезла. Домик обрёл внутреннюю пустоту, не менее важную, чем стены и крыша.

— Мы справились! — кричали одни муравьи.

— Хоть с этим! — отвечали другие.

Слабачок вполз в своё новое жилище, огромное, как храм, и снова сразу уснул.

Фея_-воспитательница. Притяжения Слабачка

Когда Слабачок спал, к нему пришла Главная воспитательница. Если бы кто-то в этот момент был бы рядом со Слабачком, то никаких гостей бы у него не заметил. Воспитательница пришла в его сне. Через неё было видно то, что за ней. Её лапки еле касались земли.

Заговорила Главная не назидательно и строго, как обычно, а доверительно и ласково.

— Двигая камни, ты двигаешь муравьями.

— Как это?

— Лапками двигают камни. Муравьями двигают слова, рекорды и подвиги.

— На мой рекорд пойдут другие? — во сне проговорил Слабачок.

— Рекорд обладает притяжением. Пойдут.

— Нет сил — нет рекорда — над тобой смеются, — бредил Слабачок. — Есть сила, есть рекорд, есть подвиг — есть результат — на тебя мо-лю-тся?!

— Да, всем, всегда и тебе нужен результат — рекорд.

— Но мне нужен рекорд, не чтобы на кого-то равняться и не чтобы равнялись на меня.

— То, что делаешь больше всех и при всех, то делаешь для всех. И все неравнодушны.

— Всегда делаешь для себя и для всех.

— Но все, если не знают, невоодушевлены.

— А почему, Главная, ты не заставила меня делать то, что делают все?

— А разве теперь ты не ответишь сам?

— Для примера?! Пример — лучшее воспитание?!

— Твоя головка не слабее твоих спинок и лапок. Все вокруг тебя, потому что в тебе притяжения всех.

— Какие ещё притяжения?

— Твои притяжения! Вот: первое — интерес к тебе; второе — вера в тебя; третье — быть, как ты; четвёртое — вера в себя; пятое — себя превозмочь; достигать, чего достиг ты; достигать недостижимое своё. И притяжения твои сильнее моих слов о том, как надо, — раскрыла главное Главная.

— Но я… мне не…

— И притяжения твои переживут и твои камни.

Слабачок спросил:

— А что такое подвиг?

— Подвиг — это когда жалея других, не жалеешь себя!

— А рекорд?

— Когда первый.

— А вдруг мои притяжения обернутся во вред? — неожиданно спросил он.

— И чем же?

— Надорвутся, поламают лапки, застрянут под камнем, разочаруются-расплачутся?! А то и раздавит кого.

— Опять твой ум поднимает свои собственные глыбы. Но я же воспитательница. Я буду учить всех тому, что должны знать и соблюдать все — мере!

— А что такое…

Но полупрозрачная Главная стала совсем прозрачной, а Слабачок потопал в глубины сна.

Камень вечного тепла

Пока все муравьишки и все муравьи приходили поглазеть на домик Слабачка, сам Слабачок решил принести в дом то, на чём можно бы было полежать, а может и перекусить — камень — стол-кровать!

Для этого Слабачок вернулся на Поле Глыб. Бродя между камней и глядя себе под ноги в поисках плоского не выше половины его роста камня, он ненароком поднял голову вверх. И там, на высоте в несколько раз выше его роста, застряв между двумя камнями гигантами и образовав между ними мостик, висел плоский продолговатый камень.

Слабачку показалось, что это как раз то, что ему нужно. Но как этот камень достать? И тогда Слабачок нашел округлый камень — камень шар, примерно такой же на глаз по весу, какой может быть у плоского камня, взял его в передние лапки и потащил вверх по одной из держащих плоский камень глыб гигантов.

Поднявшись много выше застрявшего камня, он обрушил на него камень-шар, который, упав с грохотом на плоский, так на нём, увы, и остался лежать. Казалось, что оба камня так и не сойдут с высоты. Но через мгновение раздался треск и оба камня полетели вниз. Округлый камень всё же вытолкнул плоский из тисков его двух огромных стражей.

Когда Слабачок взвалил плоский продолговатый камень на себя и его понёс, он вначале не обратил внимания на тепло, которым камень грел ему спинку. Но камень грел и тогда, когда он поставил его в своём домике, и тогда, когда улёгся на него спать.

И даже на следующее утро камень продолжал оставаться тёплым! Вот тогда Слабачок понял, что нашёл он Камень Вечного Тепла, исторгнутого когда-то его Жар Источником!

Забастовка муравьишек

Пример силы крохи одного

Заставил всех крох захотеть

Сравняться со всеми взрослыми.

И часть крох стала частью взрослых.

Много муравьишек, глядя на пример одного, не захотело уже больше играться и даже соревноваться. Встали все они перед Главной муравьихой-воспитательницей и требовать начали:

— Если хотя бы один из нас может то, чего не может ни один из взрослых, значит, все мы можем трудиться так, как все взрослые.

— Со взрослыми мы работать хотим!

— Быть взрослыми хотим!

— Дай нам, Главная, по-взрослому делать!

— Дай делать дела полезные!

— Если всего один из вас сильнее любого взрослого, значит, по-взрослому и может работать только этот один из вас.

— Мы против!

— Мы не согласны!

— Мы хотим! — кричали со всех сторон.

— А если сил не хватит у вас? — спросила Главная воспитательница.

— Желания наши превратятся в наши силы!

— А если ваши желания перерастут в ваше бессилье?

— Нет! Нет! Мы окрепнем, хотя бы на чуть-чуть! — насупились, чуть не плача, крохи.

— Пусть вы и станете сильнее, но взрослых останетесь слабее?

— Не настолько, чтобы работать наравне со взрослыми! Да! — кто-то выкрикнул обидчиво.

— Да! — тут же твердо ответила воспитательница. — Да! И что тогда? Докажите сначала, что вы хоть чуть-чуть похожи на них.

— Давайте!

— Давайте!

— Хорошо! Мы докажем!

— Докажем!

— Будем равняться на лучшего из нас — на Слабачка!

— Ну, хорошо. Идём туда, где вы узнаете, что вы есть, — сдалась Главная воспитательница.

И младшие пошли к старшим. И старшие приняли младших. И младшие стали старшим опорой. Старшие стали младшим учителями и примером. И младшие со старшими сравнялись!

Домашняя обитель. Дом выздоровления. Музей и цветосвет

И пото, Слабачок, отправляясь на свои очередные подвиги, никогда не закрывал вход в свой огромный домик. Никакой двери, как у людей, у муравьёв не бывает. А закрывать свою дверь другим огромным камнем, или брёвнами-веточками, или песочным холмом или грудой камней, ему даже не приходило в голову.

Конец ознакомительного фрагмента.