Ворон

Алексей Андреевич Прохоров, 2021

Ворон. Птица, обречённая на «низкую» жизнь. Каждое перо этого животного пропитано мизером. Извечное бегство, комменсализм – всё это и есть жизнь ворона. Образ чёрной птицы сопоставляется с дном и действительным, и событийном. Ворон – тип, отражающий вырождение красоты и превосходства. Всё, что, пожалуй, остаётся с ним – это изжившее себя наименование «птица», и прогрессирующий ярлык распространителя инфекций. Подобная аналогия привела к образованию паттерна человеческого поведения. Так каков же общий портрет поступков «ворона»? Эфемерный образ или клеймо?

1

Естественный атрибут большинства птиц — способность летать. Подобно человеческой мысли, данная возможность может применяться для достижения различных благ.

Крылья есть исполнительный инструмент птицы, возможно, и единственный, определяющий некоторое преимущество. Они кормят организм, защищают его, придают наслаждение. Выходит, что птицы являются представителями ярчайшего феномена: ярко выраженная функция одной части скелета заменяет деятельность нескольких отдельных органов, в некоторых моментах основывая индивидуальную роль, не подлежащую теоретическому замещению с чьей-либо стороны.

Вопрос понимания и использования данного атрибута остаётся субъективным, поскольку у каждого вида в разной степени рождается потребность в каких-либо факторах. Например, орёл, сокол поощряют способностью летать природное стремление к доминированию над наиболее слабыми особями. Ворон же потворствует данной возможностью своей слабости и паразитизму, используя её для побега.

Ворон — тип, отражающий вырождение красоты и превосходства. Всё, что, пожалуй, остаётся с ним — это изжившее себя наименование «птица» и прогрессирующий ярлык распространителя инфекций.

Каково же быть новорождённым вороном? Впитывая в себя вместе с первой пищей постулаты протекающей жизни, птенец не осознаёт примитивность его предков, соответственно, не знает и о банальности собственной. Возможен ли переворот данного факта? Способен ли диссидент изменить всех одной радикальной позицией?

2

Правильно ли я поступаю, приравнивая неразумное создание к такому низкому положению? Конечно, нет.

Мнение о ком-либо складывается с помощью паттернов, не вызывающих противоречий с предшествующим образом мыслей. Данная системность обусловлена общественной «флорой», семьёй и её взглядом. Заимствование, или, как вам угодно, наследование фундамента позиций ваших родителей напрямую влияет на ваш мир внешний и, конечно же, мир внутренний. Позволяя «воронам» вступать в круг вашего окружения, воспитатели, таким образом, расширяют диапазон людей, с которыми вы бы могли построить адекватные взаимоотношения. Естественно, сокращение данной области посредством передачи стереотипов в бытовых условиях станет фактором, потворствующим пренебрежительному отношению к общественным слоям, подобным «воронам».

Соответственно, сопоставление живого существа с чем-то «низменным», скверным подтверждает субъективность данной работы, но готов отметить, что взгляд с оттенком неприязни по отношению к такому типу, как «ворон», является общепринятым, потому и рассмотрение вопроса жизнедеятельности объекта моего произведения считаю своевременным.

3

Тёмная лампа озаряла келью старого писателя Юрия Павловича Смянцева. Полки, как и книги, были покрыты крупным слоем пыли. Уже вторую неделю тридцатисемилетний герой лежит на голубой софе, подняв глаза вверх. Уже третий день он не произносит слов из своего рта, ранее постоянно находившегося в состоянии активности.

Причина проявления ипохондрического поведения лежала на столе, забросанная газетами «Литературовед». Книга, которой он посвятил четыре года своей жизни, была буквально уничтожена критикой пресловутых издательств.

Так отвечает люд на старания, любовь к делу окружающих. Позабыв о прошлых работах Смянцева, публика сочла новейшее произведение проявлением бесталанности автора.

«Так ли я плох?» — думал Юрий Павлович. Действительно, столь неожиданный удар негатива в свою сторону способен выбить из колеи любого, тем более человека творческого.

— Четыре года я тратил всё своё время на то, что люблю. Был ли счастлив? Да, был. Пожалуй, мне и сейчас нравится моя работа, но какой в этом смысл? В чём же суть созданного, если оно не имеет признания?

Печаль действительно одолевала его, но разве так стоит реагировать творцу на падение?

— Действительно, гарантирует ли моя любовь к делу успех? Нужно принять такое предначертание, неудачу, написанную в моей планиде. Поставить ли точку?

Посвящая всего себя мысли о дальнейшей жизни, герой не давал повод окружающим мотылям продемонстрировать свою целеустремлённость.

Белый маленький мотылёк четвёртый день держал путь к тому, от чего отделял его плод человеческой деятельности — стекло. Разве могла эта никчёмная лампа заменить первородное — солнце? Как же прекрасно купаться в утренних лучиках, ощущаемых как касание младенческой ладошки.

Все мы, пожалуй, воспринимаем стремления букашек как проявление примитивной глупости, свойственной всем насекомым. Несколько десятков раз моль бьётся о стекло, предполагая, что одним усилием она сможет преломить окно. Ради чего? Ради солнца, ради света, который ей, возможно, напоминает зелёные леса и поля, в которых она не так давно резвилась. Воспоминания побуждали кроху на чистокровный мазохизм. Что-то внутри теплилось в момент поражения мизерной плоти жёлтой стрелой. Насекомым чужды ценности материальные, абсолютно так же они не догадываются о мнении окружающих великанов по поводу их стремлений. Весь жизненный цикл букашек есть проявление чего-то инстинктивного, сообразного с их естеством.

Как же часто усмехался я над мотылями и мухами, которые бесцельно летели на свет, руководствуясь лишь желаниями. Оказывается, в их действиях можно обнаружить элемент жизненного пазла, который мы собираем в течение всей жизни.

— Бросив своё поприще, чем я смогу заработать себе на жизнь? Найду. Нужно жить. Нужно забыть то, что так долго обременяло меня. Литература — не мой путь.

Оглянувшись, Смянцев оценил тот урон, который нанёс самому себе беспричинными переживаниями. Смятая рубашка небрежно свисала с правой половины телевизора, напоминая мантию великих военнослужащих. Скомканные листы бумаги заполняли всё пространство рабочего места.

— Как я мог допустить такую выходку со своей стороны? Почему не воспрепятствовал негативному побуждению?

Выбрасывая остатки творческого прошлого, Юрий Павлович прокручивал воспоминания, связанные с написанием своих работ.

— Неплохой отрывок. В тот день вдохновение действительно взяло бразды правления в свои «руки». После идентичных сеансов посещения высокого чувства я пребывал в наилучшем расположении духа, будучи обездоленным и нищим. Я получал удовольствие от проявления своего «Я», которое было выражено здесь — на листах. Перечитывая свою работу, как часто обращал своё внимание на непререкаемый диалог: Юрия Павловича, проживающего в этих символах на бумаге, и Смянцева, существующего в осмыслении познаваемого материала. Ради этого я и работал.

В один момент внутри автора проснулось чувство просвещения. Смянцев заметил мотылька, бившегося о стекло балкона, и решил отпустить его.

— Да, не стоит упиваться наиглупейшими выкриками. Всё же пишу для себя, для души.

Раздался звонок в коридоре, который, словно будильник, размыл ощущения сна и погрузил в серую реальность.

Пётр Николаевич, генеральный директор издательства «Маяк», в котором реализовывал себя наш главный герой, был тучный мужчина 60 лет с насупленным выражением лица, грозными густыми бровями и пухлыми розовыми губками.

— Здравствуй, Смянцев. Удивил, чрезвычайно удивил. Скажи мне: как ты?

— Терпимо. Скован будто, дышать тяжело — заболел, наверное.

— Ясно, братец. Ты думал о том, как будешь, так скажем, сглаживать «выбоины» своей карьерной дороги? Хотя, чем здесь, пожалуй, можно помочь! Ты представляешь: президент Совета Издательств выбрал приоритетное направление в области литературных произведений. Что же он подчеркнул, как считаешь? Комедию! Чепуха! Что думаешь, братец?

— Не… Не знаю. Думаю, веселья нам действительно не хватает. По поводу моей дальнейшей деятельности уже всё решено: я постараюсь более не писать.

— Не согласен с тобой, братец! Посмотри вокруг: на улице одни шуты и клоуны. Противно смотреть. Никакой строгости и самостоятельности! Драма нужна народу. Драма! Нужны слёзы. Только бытовая драма сможет вытащить, как элеватор, это погибающее от инфантильности поколение.

— Посмотрим.

— Кстати, пришёл сообщить тебе одну новость.

Раздался телефонный рингтон, подаривший на несколько секунд Юрию Павловичу свободу.

— Алло, Семён Геннадьевич. Да, я слушаю. За что? Когда получать? Спасибо вам, помощник. До свидания!

Конец ознакомительного фрагмента.