Видимое невидимое. Рассказы

Александрина Вигилянская, 2018

В этой книге Александрина Вигилянская делится невыдуманной историей своего поиска Промысла Божьего – историей путешествия не только в пространстве, но и во времени, через века, от настоящего к прошлому. Неисповедимые пути привели её к чудесному обретению своей родословной и встрече со святым дедушкой, ее предком в восьмом колене – праведным Алексием Бортсурманским. Для широкого круга читателей.

2014

Осторожно, двери закрываются

21 сентября

Как интересно складываются сюжеты, иногда — просто в голове, но это ведь уже путешествие.

Увидела в телефоне непринятый звонок — от отца Августина, игумена Псково-Печерского монастыря. Когда-то я брала у него интервью, где он рассказывал о своём пути к монашеству и произнёс фразу, которая меня взволновала: «Самое главное — угадать волю Божию о себе». Угадать, ничего себе! Его история была о резкой, внезапной остановке, когда он сделал поворот: мгновенно упразднил всю запланированную жизнь, чтобы идти совсем в другом направлении — по пути монашества, где уже не может быть никаких поворотов…

И вот сейчас его неотвеченный вызов, перезваниваю — молчит. Зато моя мысль мне уже отвечает — куда-то меня зовёт, оттолкнувшись от всплывших воспоминаний — от темы судьбы и Промысла, о которых мы тогда говорили.

Мысль позвала оглянуться, посмотреть вокруг — на то, как складываются судьбы. Вот Петя, веснушчатый, с брызгалкой, из двора — уже депутат важный. А Вася — священник. А Юра — бизнесмен. А Ваня эмигрировал. А Катя умерла…

Но на самом-то деле всегда оглядываешься на себя — даже если смотришь на Колю, Катю и Петю. Кидаешь взгляд назад и дивишься — здесь улыбаешься с ностальгией, а тут — сетуешь или, что чаще, ужасаешься даже: как же меня угораздило попасть в ту историю?

Самое трудное и интересное — найти точку, с которой она началась. Когда именно ты шагнул в неё и оказался внутри? Не в тот ли момент, когда купил билет? А может, когда сел в поезд? или когда он тронулся? или когда заговорил с тем человеком в купе? или когда проводник толкнул: уже пора — конечная? Или вообще, давным-давно, когда ты только придумал себе далёкий город, куда так захотелось…

А в этом поезде у тебя и место есть — с номером, по билету, — и попутчики, и машинист, и ложка дребезжит в стакане с подстаканником, и расписание висит в коридоре. И сам ты уже — пассажир. А что там дальше, на конечной остановке — непонятно совсем. Это только сейчас, отсюда, всё видно: маршрут был чужой и поезд шальной и случайный.

В какой-то момент я решила, что самое правильное — как можно меньше вмешиваться в ход событий. Стараться не помешать Замыслу своим своеволием, не сломать, не напортить. Ехать по рельсам — и просто смотреть по сторонам: чем случайней, тем вернее. Но только вот если уже сидишь в поезде, который едет не по маршруту, то как же сложно с него сойти!

Записываю себе: не забыть про спасительную возможность — про остановку, как в жизни отца Августина. Ведь, может быть, в Замысле нет ни вокзала, ни кассы с билетами, ни пассажиров-попутчиков. И машинисты со стрелочниками — из чьей-то другой истории. И билет с местом, и расписание, и маршрут, и тот город далёкий — тоже.

Я спрыгну сейчас, проводник. Я спрыгну с этого поезда, мчавшего меня, прежнюю, в тех незапамятных временах, когда я — теперь уже знаю — ошиблась: я спрыгну с него сейчас, чтобы бывшее сделать не бывшим. Ведь нам, верующим, подарена эта целительная способность — изменить прошлое из настоящего.

Чудо. Называется — покаяние.

По-настоящему

30 сентября

Возвращались вчера с моей Лизой от бабушки и дедушки, и случилась у нас философия в пробках.

— Вот никак не могу понять, — говорит мне моя одиннадцатилетняя дочь, — как люди узнают, что зелёный цвет — он тот самый зелёный, который видится зелёным для другого? Вот смотрит человек, скажем, на листья и произносит: листья — зелёные. А может, другой видит их красными там или жёлтыми — другими? Просто научили его называть этот цвет — зелёным, не зная о том, что зрение другого, возможно, устроено совсем иначе… И как же узнать, что в действительности видит другой? Как выяснить, совпадают ли вообще люди в этом видении? Вдруг они только думают, что говорят об одном и том же, а на самом деле — совсем о разном? Зелёный-незелёный, красивый-некрасивый — это ведь для меня они такие, а другой, который соглашается, он, может, воспринимает их совсем иначе, а значит, и соглашается не по-настоящему! Получается, люди не понимают друг друга и даже не подозревают об этом… Да и вообще, как узнать, зелёные ли листья на самом деле — без нас, которые на них смотрят?

На самом деле центральный философский вопрос — в недоумении ребёнка. Тут и Кант с его ноуменами, феноменами и вещью в себе, да и вообще — вся классическая философия с сомнениями о тождестве качества предмета нашему представлению о нём, с проблемой вечного зазора между тем, что кажется, и объективным качеством, признаком вещей, присущим их природе независимо от нашего зрения. Что в действительности является зелёным? Что в действительности является прекрасным? И вообще, какова «действительность», отдельная от нашего представления о ней?

Но Лизе я ответила по-другому. Я вспомнила слова из Послания апостола Павла о нашем нынешнем — ограниченном — состоянии ума и зрения: «Теперь мы видим как бы сквозь тусклое стекло, гадательно, тогда же лицом к лицу», «мы отчасти знаем и отчасти пророчествуем; когда же настанет совершенное, тогда то, что отчасти, прекратится».

Конец ознакомительного фрагмента.