Две стороны стекла

Александра Турлякова, 2020

Неожиданная стычка с группой агрессивно настроенных ребят-националистов обещала мне большие неприятности… Но знал бы я тогда, что это будет не самая большая моя неприятность. А теперь меня окружает чужой и странный мир, отделённый от родного мне тонкой гранью хрупкого стекла. Сейчас я хочу лишь одного – выжить и вернуться домой…

Часть 1

Глава 1

Второй месяц хожу мимо неё. Серая бетонная плита. Ненавижу голые стены. Скучная, унылая поверхность, а за ней — долгострой, из тех, на которые вечно не хватает денег.

А пусть сегодня будет иначе! А почему бы, собственно, и нет? У меня даже есть с собой всё, что нужно, а главное — настроение.

Рюкзак с плеча — одним движением. Банки с красками — основные цвета на этот раз у меня все с собой. И место — глухой переулок немного в стороне от конечной троллейбусной остановки — безлюдное, тихое место.

Это будет девочка моей мечты. Именно такая, какой я видел её всего дважды. В последний раз — сегодня, на остановке. Она садилась в «траллик», я в последнюю секунду увидел её в съезжающихся дверях. Взгляд за спину поверх плеча. Мы встретились глазами друг с другом всего на миг. Я редко ездил этим маршрутом, мне пришлось выйти, чтобы пересесть на свой, а она как раз вошла, и мы разминулись. Всего два раза я и видел её…

Так, тёмные волосы и непокорная чёлка, насмешка в глазах, яркий проводок наушников, а на чуть приоткрытых губах — еле заметная полуулыбка. Художник из меня, конечно… От слова «худо». Пусть она так и смотрит на меня и на весь мир через плечо, так, как я её запомнил сегодня. Вот блин, кажется, её лицо получается у меня похожим на лицо героини из анимэ-сериала. А почему бы и нет? Пусть будет так, главное, чтобы мне нравилось. И её напоминало…

Никто мне не мешает, и я любуюсь ею, отступив на два шага назад. Ничего так вышло-то… Незнакомка из мира грёз. Нет, сама себя она бы точно никогда в ней не узнала. Ну и пусть! Зато каждые утро и вечер её улыбка будет провожать меня в универ, а не эта унылая стена. Так, ещё в зрачках добавить бликов и подсилить на губах. Пусть улыбается для всех. Чего уж там? Встряхиваю баллончик с белилами и распыляю краску очень осторожно. С белилами перебарщивать нельзя, это такое дело…

И тут чья-то рука ударила меня под локоть — баллончик с краской отлетел в сторону.

— Какого хрена ты тут делаешь, козёл?

Ребята. Трое. Молодые, крепкие, нахальные. Из тех, кому море по колено. Короткие стрижки, толстенные цепи на шеях, чёрные джинсы и высокие ботинки со шнуровкой. У каждого на плече всем знакомая наколка из переплетённых готических рун. Интересно, этим ребятам не холодно в одних майках?

Смотрю в глаза самому рослому из них, в спокойные чуть прикрытые бледно-голубые глаза хладнокровного убийцы. Странно, впервые вижу их в нашем районе. Я тоже пока спокоен, внешне спокоен, я же не сделал ничего плохого с точки зрения уличной молодёжи, конечно. Но в памяти сами собой всплыли слова из недавно прочитанных новостей: зверски забит гражданин Турции — студент местного вуза.

Я знал его, Азима-турка, он со мной на одном факультете учился, на одном курсе, на общих лекциях мы сидели в одной аудитории. Неплохой был, в принципе, парень, неглупый, незадиристый, и язык русский знал хорошо. Кому он мешал? Мы с ним даже как-то перебросились парой фраз под дверью аудитории. И почему он тогда о чём-то меня спросил? Может быть, потому что я показался ему одним из своих? Я ведь тоже, это, как и он, не турок, конечно, но всё же… И вот эти вот ребята назвали бы меня «чуркой» или «хачиком». А почему «хачиком», когда по-армянски «хач» — это крест, а «хачик» значит крестик? Но я не «хачик» и не армянин. Мать у меня самая обыкновенная русская с нормальным русским именем скандинавского происхождения — Ольга.

Она актриса, играет в местном драмтеатре, не главная, правда, но в молодости побывала как-то на международном фестивале, а там, наверное, и нашла его, моего папашу… Я его и в глаза-то ни разу не видел, только размытый образ на пожелтевшей фотке. Он был то ли студент какой-то, то ли турист, то ли ещё кто-то… Венгр. Так что я не с Кавказа, ребята, несмотря ни на что… А тёмные волосы и глаза, что поделаешь, достались по наследству. А мать, словно в насмешку судьбе, назвала меня настоящим русским именем — Арсений. Вот так вот…

Мы смотрели друг на друга, я и этот бугай с наколкой. Он рассматривал меня прищуренными глазами.

— Ты чё тут на наших стенах дерьмо всякое малюешь? А? Чурка ты черножопая…

Ну вот, началось. Я покрепче сжимаю пальцами рюкзак с баллончиками, там ещё и тетради с лекциями и словарь, он тяжёлый сегодня, поэтому даром я не дамся. Но их трое, а я один, и я не хочу, чтобы меня, как Азима… Я у матери один, и я жутко хочу к ней вернуться.

Я пока молчу и краем глаза выискиваю пути отхода, но эти козлы профессионально заходят с боков. Они это умеют, я у них не первый и, как думаю, не последний…

— Чё молчишь, гнида? — Бугай надвинулся, и мне под этим деревянным навесом стало вдруг тесно. — Чё ты припёрся к нам, ну и лил бы свои красочки у себя дома, где-нибудь в Стамбуле или в Ереване… Там, где таких чурок, как ты, полно…

— Я и так у себя дома, — говорю спокойно, удивляя его нормальным русским, без всякого акцента. — И стена эта не ваша, ребята. Давайте, просто разойдёмся?

— Ух, ты, какой ушлый нашёлся…

Да, зря я надеялся с ними договориться по-человечески. Чтобы договариваться с кем-либо, надо, чтобы у этих ребят были головы, а в этих головах что-то было, кроме националистической белиберды. Похвально ещё, что он знает такие сложные слова, как Стамбул и Ереван… Я усмехнулся.

— Чё ты лыбишься, урод?

Я чуть отхожу назад к самой стене, теперь моя девочка как раз у меня за спиной, улыбается мне с поддержкой. Ребята эти надвигаются на меня, особенно тот здоровый, посередине. Я не жду, когда они первыми ударят: у них могут быть кастеты. Резко, вложив всю силу, снизу вверх хлёстко бью рюкзаком, утяжелённым металлическими баллончиками и словарём, по лицу их главарю. Досталось ему по носу и неожиданно, к такому ребята были не готовы. Этой секунды замешательства мне хватило, чтобы юркнуть вправо в бок под одного из них и припустить вдоль бетонной стены.

— Лови этого урода! Ну, всё, падла… Ты попал…

Они все трое бросаются за мной. Бегу, что есть мочи, под ногами ходят доски деревянного настила, мимо мелькают наклеенные объявления и яркие плакаты рекламы на бетонной стене. Знаю, что скоро будет проём — одна из плит рухнула в прошлом году, открыв проход на стройку. Я ныряю в него, под ногами грязь, песок и строительный мусор. В наступивших сумерках лавирую между всем этим хламом. Бетонная арматура, камни, обломки почерневших досок, битый кирпич, лужи после последнего дождя. За спиной слышу плеск и ругательства через зубы. Видно, кто-то из скинов плюхнулся ногами в лужу.

Они не отстают. Запрыгиваю в недостроенный дом в окно первого этажа, замираю, переводя дыхание, наблюдаю одним глазом в проём. Вот ведь чёрт! Бегут сюда!

Если они поймают меня, мне не жить. Где-то на этой стройке они и забьют меня, и бросят. И найдут меня нескоро, если вообще найдут…

Адреналин придаёт сил. Срываюсь с места и бегу по первому этажу, взлетаю вверх на второй этаж по лестнице без перил, под ногами хрустит и катится всякий хлам. Наверное, поэтому они узнают, где я. Слышу за спиной:

— Наверх! Наверх пошёл… Вот гад!

Забегаю на второй этаж, ныряю в квартиру направо, в одну из комнат к окну. Вот ведь повезло, как утопленнику! Прямо под окном куча белого песка. Не задумываясь, прыгаю. В прыжке уже спохватываюсь, хоть бы не попал в песке кирпич или кусок арматуры… Падаю с перекатом. Опять повезло! Песок хоть и слежалый, но без подвоха. Вскакиваю и оглядываюсь. В окне второго этажа уже маячат белобрысые защитники интересов Родины. Заметили меня.

— Вот он! Вот! Внизу! Сволочь…

Я не жду, пока они последуют моему примеру, опять срываюсь с места. Настырные гады. Сколько таких, как я, они ловили вот так же? Гнали и догоняли, как голодная стая. А потом забивали ногами…

Я пролетаю всю стройку насквозь и пытаюсь пролезть через металлическую сетку заграждения. Кто-то раздвинул один её край, чтобы, видимо, ходить здесь. Я замечаю это место ещё на бегу и тут же протискиваюсь в эту прореху в сетчатой стене. Чёрт! Зацепился толстовкой, мать опять все мозги прожужжит, что всё горит на мне. Плевать! Либо толстовка, либо я сам. Уже вижу мельтешащие фигуры националистов, в полумраке они как-то видят меня, не отстают. Выдёргиваю на себя ногу, зацепившуюся кроссовкой за стальную проволоку, и тут же рядом в сетку ударяется самый быстрый на ногу из этих ребят.

— Стой, урод! — хрипит сорванным дыханием. — Всё равно же поймаем… Тебя, гнида, хоронить в закрытом гробу будут… Мамочка в морге не узнает…

Я пинаю его через сетку под колено, он не ожидал этого от меня, и ахнул с болью, проворонив удар. Сетка, конечно, смягчила его. Но я не жду, когда подлетят двое других, и все они втроём полезут на мою сторону. Я убираюсь подальше. У меня есть минута форы, надо успеть воспользоваться ею.

Сгущающиеся сумерки на моей стороне, может, эти гады потеряют меня и отстанут, наконец. Перехожу улицу, пропустив на перекрёстке пару машин, нервничаю. На другой стороне оборачиваюсь и вижу их — они не отстают. Один чуть заметно прихрамывает, и это лелеет мне душу — это я его поддел, и поделом тебе, сволочь. Надо бы вернуться, забрать свои вещи, там, в рюкзаке тетрадки с лекциями, они подписанные, и мобильник, угораздило же положить его сегодня туда. Что, если скины эти тоже вернутся и догадаются забрать мои вещи? Блин! Они смогут найти меня через универ, а в мобильнике номер матери. Позвонят, наговорят всякой ерунды, она ещё и поверит. Вон, Игорёк говорил, позвонили вот так матери с украденного мобильника, наговорили, что он в аварию попал, нужны деньги и всё такое, она взяла да и положила хорошую сумму на номер по терминалу. Матери они все одинаковые…

Надо увести их подальше, сбросить, а уже потом вернуться. Я и так шёл в противоположную сторону от дома. Но к дому этих ребят подпускать нельзя. Если они такие настойчивые, могут подкараулить позже, или нарвутся на кого знакомого, узнают номер квартиры. Тогда уж точно житья не будет… А они, судя по всему, настойчивые.

Ныряю в проулок, прохожу мимо автобусной остановки, ого, такие места дремучие, а автобусы, оказывается, ещё ходят, я и не знал, что здесь есть какой-то маршрут. Ещё один квартал и я прячусь за стену деревянного дома. Слежу за скинхедами из-за угла. Вот же чёрт! Ну что за люди!

Какой-то дядька в кепке стоял на остановке и указал этим ребятам, куда я пошёл. Ну вот, спрашивается, тебе это зачем? Боишься, что самому дадут по морде? Эту бы вашу сознательность, гражданин, да в другое русло. Ребята эти срываются и бегут ко мне. Минуту форы я уже потерял. Бегу сам.

Проклятый асфальт! Ему тут, наверное, лет сто — не меньше, весь в трещинах и ямах, в сумерках ни черта не видно! Упадёшь — ноги переломаешь! Мне кажется, я даже слышу, как они пыхтят за моей спиной! Как близко… Вот ведь гады! Ну что прицепились? Какого фига?

Пробегаю два квартала, поворачиваю направо, бегу ещё один. Дома мимо промелькивают, я понял, что это уже окраина, цивилизация сюда ещё не пришла, и в ближайшее десятилетие вряд ли заглянет тоже. Всё больше «деревяшек» частных, резные наличники, заборчики штакетником, старые тополя, корнями вывернувшие утоптанные тропинки тротуаров.

Я запыхался, да, давненько столько не бегал, даже на уроках физкультуры, останавливаюсь и прячусь за деревом, прижимаюсь спиной к шершавой в глубоких трещинах коре исполинского тополя.

Перевожу дух и аккуратно оглядываюсь назад через плечо, будто преследователи мои уже тут и схватят меня в ту же секунду. Если бы это случилось, я, кажется, даже не удивился бы.

Разворачиваюсь и выглядываю из-за ствола тополя. Блин. Они не отстали. Идут загоном, один по тротуару, второй посреди дороги, третий — ближе к той стороне улицы, высматривает там. До меня им осталось совсем чуть-чуть, несколько домов. Они уже даже не бегут, они знают, что всё равно догонят. Я пытаюсь восстановить дыхание, стираю дрожащими пальцами испарину со лба.

Что же делать? Вот прилипли!

Поднимаю глаза, мимо проходит женщина с собакой, с маленьким пуделем, глядит на меня удивлённо. Наверное, я её напугал в сумерках-то, шевельнувшись у дерева.

— Ой! — кричит она. — Что вы тут делаете?

Я вскидываю руку к губам, этим жестом прошу её молчать, не выдавать меня, но куда там, она замолкать и не думала.

— Шляются тут всякие, на ночь глядя! Уже пора дома сидеть!

Я понимаю, что обнаружил себя и без слов срываюсь с места, краем уха улавливаю знакомый топот ног по дороге, по тротуарам.

Бегу сломя голову, слышу за спиной:

— Вот он, падла! Вон он, лови!

Ныряю на маленькую улочку, бегу мимо забора из штакетника. На меня из темноты двора вылетает собака, прыгает передними лапами на забор, лает на всю округу. Вот чёрт! Она, как маяк, привлекает к себе моих преследователей.

Я бегу дальше. Перелетаю через дорогу и шмыгаю в ещё одну подворотню. Это какой-то лабиринт, будет ли отсюда выход? В домах уже зажигают свет. На фоне горящих окон меня хорошо видно, и я устремляюсь к дому, где нет света. Добегаю до него и тут же опускаюсь на корточки, замираю, чтобы не заметно было движения со стороны. Стараюсь даже не дышать. Слежу глазами за двигающимися фигурами в стороне. Проклятые нацисты! Они не отстают, как собаки-ищейки, идут по запаху. Откуда у них это? Профессиональный нюх? Вот уроды. Сколько у них было таких, как я?

— Эй, Клин, у тебя там не видно? — переговариваются скины между собой, называя друг друга по прозвищам.

— Нет! Надо дальше смотреть…

— Не дёргайтесь, куда он денется? Тут кругом заборы и собаки, прямо побежит… Поймаем…

Голоса приближались ко мне. Долго я не выдержу, они всё ближе и ближе, точно, скоро побегу, вперёд и прямо, как они и сказали. Проклятье! Чертыхаюсь сквозь зубы. Тут, и правда, кругом частные дома с заборами и собаками, ни чердаков тебе, ни подъездов, ни подвалов… Они поймают меня, это дело времени. Что же делать?

Озираюсь по сторонам. В этом доме нет не только света, лишь сейчас замечаю, что он старый и заброшенный, забор покосился, и доски не везде сохранились. Это не тоненький штакетник, а нормальные широкие доски, и рядом со мной одной не хватает. Пробую ещё одну, чтоб расширить дыру в заборе. Везёт мне сегодня на дырки в стенах! Да и сам я, если честно, в порядочной дыре оказался. Подвезло же попасть этим козлам на глаза. Мать, наверное, дома с ума сходит, и мобила там звенит на всю улицу. Если никто его ещё не утащил…

Доска поддаётся. Ржавый гвоздь легко вышел из гнилой прожилины забора внизу, но вверху второй держался. Но я сумел поднять доску и пролез на ту сторону. Теперь я в палисаднике чужого дома, пустого и не жилого. Стараюсь тихо продираться через ветки малины и ещё чего-то колючего. Хорошо, что я в толстовке, карябаю только щеку и немного руки.

Замираю, когда мимо проходят националисты. В кустах в человеческий рост меня почти не видно, если ребята эти не будут смотреть по сторонам слишком пристально.

— Где этот козёл? Куда он делся?

— Не истери, найдём. Куда он здесь спрячется?

— Блин! Темно уже, как у негра в жопе… — Заржали на всю улицу. — Фонарик бы… У меня мобила без фонаря… Только зажигалка…

— Просто слушайте…

Я пропускаю их мимо, и, подождав ещё немного, добираюсь до дома. Одно окно без рамы и стёкол, кто-то уже поживился, должно быть. Ещё пара секунд, и я уже внутри, замираю у беленой когда-то стены и через оконный проём слежу за своими преследователями. Словно чуя, где я, они проходят опять мимо дома, выискивают меня в темноте.

Отсидеться, походу, не получится, не стоило и надеяться. Медленно шажок за шажком отхожу спиной к проёму в другую комнату. Если что-нибудь под ногу попадёт, мне хана. Этот дом ловушкой станет.

Тихо. Только сердце колотится в самом горле, и в лёгких саднящая боль. Дышу загнанной собакой, открыв пересохший рот. Вспомнился невольно старый прикол ещё со школы: «Я не из тех, кто быстро бегает, я из тех, кого хрен догонишь…» Догонишь, ещё как догонишь! Если упорно догонять, любого достать можно. А я не спортсмен, мне просто жить охота.

В доме напротив собачка разрывается, её лай заглушает голоса ребят на дороге, реплик не разобрать, лишь отдельные слова, удивительно, маты среди них хорошо угадываются. Вот уж страшная сила нецензурного слова. Все иностранцы именно их хорошо схватывают, энергетика убийственная…

И что я этим скинхедам сделал? Откуда такая ненависть? Те, кто содержимым карманов интересуются, давно бы уже отвязались, но эти не из таких. Они идейные, мать их на пьедестал! Русскую их матушку да по матушке послать! И не по факсу, не по факсу… Чтоб не рассмеяться, не дай Бог, кусаю костяшку указательного пальца на исцарапанной ладони. Перемещаюсь вглубь дальней комнаты. Здесь есть ещё одно окно, на соседнюю улицу смотрит, и в него попадает немного света из домов напротив и фонаря на столбе.

Что-то тускло отблескивает в самом тёмном углу. Что это может быть в заброшенном, всеми покинутом доме? Несмотря на усталость и переживаемый страх, осторожно подбираюсь поближе. Клад тут, конечно, на виду у всех мне никто не оставит, но всё же любопытство — это порок… Это страшная сила, с ней не всегда справишься.

Чёрт! Это — зеркало. Старое зеркало в причудливой резной раме. Большое, из тех, что в полный рост. И почему его хозяева с собой не забрали? Такую редкую и старую штуковину и в антиквариат можно сдать, если самим не нужна. На гладкой поверхности ровная бархатистая шуба из застарелой пыли. Я провожу по ней раскрытой ладонью раз и ещё раз. Несколько долгих, как вечность, секунд смотрю на своё отражение. Вообще не люблю смотреть в зеркала в темноте. Это ещё с детства у меня…

И сейчас почти в полной темноте знакомое до чёрточки лицо кажется мне самому старше, взгляд решительнее и злее. На щеке заметна царапина совсем свежая, глубокая, до крови. Волосы взъерошенные сырыми сосульками на лоб и до самого носа. Ухмыляюсь с горечью самому себе. Чёрт, что же это будет теперь с тобой, Сенька? Отворачиваюсь, прислушиваюсь к звукам на улице.

Не всё ещё так плохо. У меня есть окно — отличный путь к отходу, я не загнан в угол. Главное — не дёргаться, не суетиться.

А собачка соседская попритихла, да и ребят-нацистов, кажется, не слыхать. Может, отстали, потеряли интерес? По своим нацистским делам отправились, герои хреновы.

Всё может быть, но я вылезать не спешу. Ну их… Наклонив голову чуть на бок, всё так же на корточках слушаю ночь и улицу. Краем глаза замечаю странное непонятное свечение в зеркале и рывком перевожу взгляд на своё отражение.

Интересно, и кого я там увидеть ожидал? Ничего там и никого, кроме самого себя, ну и стен ещё, тыщу лет назад беленых, обвалившаяся известь на печной кладке и кирпич. Всё так же, как и должно быть в зеркальном отражении. И всё равно не так… Здесь темно, хоть глаз коли, света совсем чуть-чуть. «Как у негра…», так один из бритых говорил, а там, по ту сторону, светлее как будто. И стены… Стены… Мама моя родная! Они не крытые сухой штукатуркой, а поверху побелкой, они из серого камня. Там, за моей спиной, всё какое-то другое совсем. Не такое, как тут…

Что за чертовщина непонятная!

Я обо всём другом забываю, выпрямляюсь в рост и начинаю тереть пыль со стеклянной поверхности уже обеими ладонями.

Странное какое-то ощущение бархатной податливой резины под пальцами. Мягкого чего-то, живого, как медуза, и такого же зыбкого.

Но этого быть не может. Я же вижу, я знаю, что это обыкновенное зеркало. Простое старое зеркало. Вон, верх у него расквасил кто-то. Может, хозяева ещё, а может, пацаны местные камни кидали. Трещины расходятся ломаными линиями, и даже кусков не хватает кое-где. Эти осколки меня и выдают громким на весь дом и на всю улицу хрустом стекла под кроссовками.

Чёрт! Твою мать! Мать твою! Только бы они все уже убрались к ядрёной фене…

— Вот ты где, урод! — Довольно оскалившаяся рожа суётся в окно. — Эй, ребята, здесь он! Давай, с другой стороны заходи! Никуда он теперь от нас, козлина, не денется… Отбегался, падла, здесь и останешься…

Внутри дома кто-то уже хрустит стеклом и мусором, ещё две-три секунды — они все трое будут тут. Бежать мне некуда. Одно остаётся — драться. Наверное, этим всё и должно было закончиться с самого начала. Зря я бегал… Они убьют меня, они сейчас злые, лучше бы на остановке, чем тут…

Мне страшно, Боже, как же мне страшно. И обидно. Обидно подохнуть в этом заброшенном старом доме на окраине города.

Я невольно прижимаюсь спиной к холодной глади зеркала. Оно будет прикрывать мне спину, когда эти козлы набросятся. Но гладь стекла не твёрдая, она, как вода, тянет меня вглубь, и я, теряя равновесие, падаю спиной назад. Быстрее и быстрее! Только в глазах, как при головокружении чернота, а в голове — пустота. И всё! Всё!

Глава 2

Я очнулся в полумраке. Долго не мог понять, где я нахожусь. Башка жутко трещит. Лежу на животе, грудью на чём-то твёрдом и, видно, лежу давно — оно впилось в тело, что дышать больно. Отталкиваюсь на руках, приподнимаю себя, ничего, вроде, не сломано, кости не подводят. Гляжу по сторонам. Где это я? Что за место?

На старый дом не похоже. Ну и голова же болит. Видно, я ударился, когда упал. Поднимаюсь на ноги. Земляной пол как будто, какой-то обтёсанный камень битый. Что за чёрт! Что это за место?

Оглядываюсь в темноте. Уже ночь. Сколько же я провалялся тут? Несколько часов? Проклятье! Что случилось? Я ничего не помню.

Свет луны падает через верх как-то необычно, пригляделся. Это окно небольшое, расположенное как-то не на стене прямо, а как будто к потолку. Оно разбитое, что ли, без стекла и вверху, словно я в подвале. Зажмуриваю глаза, пережидая боль и тошноту. Мне ещё сотрясения мозга не хватало… Глаза немного привыкли к темноте.

Это склеп! Очень старый-старый склеп!

Вокруг старые могильные плиты и саркофаги, буквально вросшие в землю от времени. Где у нас в городе может быть такое место? Не помню в упор. Что это?

Чёрт! И голова болит! И тошнота не проходит…

Осторожно касаюсь пальцами затылка. Мокро и волосы слиплись. Ни фига себе я брякнулся! Как же это получилось? Очнулся же на животе, а удар как будто сзади. Неужели ребятки эти, нацисты, дали мне по башке и перетащили сюда, чтоб подох здесь один? Значит, была драка, а я ничего не помню. Я ничего не помню! Я бы не дался просто так! Я бы запомнил драку! Проклятье! Но руки-ноги целы и костяшки на руках не сбиты, все зубы на месте, нигде крови на лице нет, нос, губы… Чтобы эти били и ни разу не по лицу? Такого не бывает. Странно это всё.

Я хорошо помнил только, как падал вниз…

Ладно. Я живой и это уже хорошо.

В свете луны из оконца пробираюсь между замшелыми саркофагами и кусками камня, это плиты покрошились от времени. Хлипкая дверь из трухлявых досок скрипит ржавыми петлями на всю округу. Выбираюсь на улицу и оглядываюсь! Ого! Это кладбище! Старое кладбище. Могилы, заросшие травой, могильные плиты, старые обкрошившиеся от времени скульптуры, даже не поймёшь, то ли ангелов без крыльев, то ли ещё каких-то небесных созданий. Ни одного креста!

Во попал, так попал! Где у нас такое кладбище? Что это за место и как отсюда выбираться? Я не помнил таких старых кладбищ у нас в пригороде. Где я?

Оглядываюсь и поднимаю глаза к небу. О, Боже! Только не сойди с ума, Сеня! Это не Земля! Это вообще чёрти где! Луна не такая, не наша… Она светит голубым сиянием и больше, чем наша. И звёзды! Вот же блин! Они не такие, как наши. Они кажутся больше и сияют ярче. И я не узнаю ни одного созвездия. Где Большая Медведица, где Полярная звезда? Где Лебедь и Кассиопея? Эти созвездия я умел находить всегда, мне их в детстве ещё дед показал, так что…

Сглатываю нервно. Где я? Что это за место? Как я мог здесь оказаться? Это не Земля! Я хочу домой! Как бы это ни звучало по-детски, я хочу к маме… Плевать на этих долбанных нацистов, я лучше б встретился с ними ещё раз, чем оказаться неизвестно где! Как в дурацком американском кино, привет, Голливуд…

Что теперь делать?

От того, что выяснилось, даже головная боль ушла на второй план, да и тошнота почти не чувствовалась. Вот же блин, что же делать мне сейчас?

Прохладно. Наверное, здесь тоже осень. У нас только октябрь начался, но здесь, кажется, холоднее. Натягиваю на голову капюшон толстовки и прячу руки в карманах.

Куда идти? Что делать? И что теперь?

Прохожу мимо могил и иду дальше. Света от звёзд и этой большой луны хватает разглядеть впереди поле, и я иду к нему. По краю этой заросшей равнины тянется дорога, старая просёлочная, по ней сто лет никто не ездил. Да и поле это, видно, никто давно не садил и не косил. Высокая сухая трава шелестела колосьями на ночном ветру. Иду вперёд. Куда? И почему именно в эту сторону? Да сам не знаю! Просто иду. Бездействие ещё хуже.

Как такое со мной вообще могло получиться? Фантастика какая-то. Вроде не сплю, что за ерунда со мной творится? Как такое вообще может получиться по законам физики? Что это за мир? Если здесь люди? Ну, судя по могилам, они тут точно есть или, по крайней мере, были когда-то. Дорога старая, поля заросшие, кладбище древнее. Если здесь ещё и людей нет, я свихнусь один в этом мире.

Я хочу домой! Хочу к маме. Завтра пойти в Универ на лекции, плевать на всё остальное. Домой! Только домой! Если есть сюда вход, то должен быть где-то и выход. Ведь так? Часто, конечно, вход с одной стороны — это же выход с другой! Или я не прав? Может быть, зря я ухожу от этого места?

Всё равно иду. Через момент мне уже и не холодно, только чувствую, что есть охота. Когда я ел в последний раз? В Универе, в местном буфете… А дома мать ждёт к ужину, уже у неё и упрёки готовы, телефон оборвала, а я тут… Где? Где я нахожусь? Чёрт побери эту всю дьявольщину! И этих долбанных нацистов, и этот старый дом…

Иду. В голове не понять что творится, а ноги несут себе и несут, будто так и надо. А что, кроссовки лёгкие, они и созданы для этого, земля под ногами без камней. Легко, воздух чистый, прохладный. Яркие звёзды над головой, эта чудная луна. Куда иду? Зачем? Далеко ли?

Останавливаюсь вдруг. Что это? Впереди как будто какой-то шум, топот, что ли. Что это? Слушаю его, как дурак, ничего понять не могу. Вглядываюсь в дорогу. Света нет. Но из-за поворота вижу, двигаются ко мне какие-то тени, но не на ногах. На ногах так быстро идти невозможно! Это всадники! Несколько человек на конях! Слава Богу, люди…

Сейчас узнаю, где я и как выбраться отсюда. Где же я, в конце концов, застрял-то? Скажут же мне, надеюсь…

Я и не думал бегать, хватит уже на сегодня, набегался, просто отошёл в сторонку, встал на обочину этой дороги, стою, жду. И только, когда они рысью подлетели ко мне близко, я понял, что это не просто всадники — это рыцари! Самые настоящие! В доспехах, в кольчугах, и кони в попонах, и копья, и щиты, и мечи. На головах только шлемов не было. У одного я даже заметил арбалет. Ого! Как в кино… Ого! Чёрт, чёрт, чёрт! Куда я попал? Куда меня забросило?

Если бы я раньше понял, что к чему, я бы додумался отойти с дороги в поле и затаиться в траве, но я же, как последний лох, смотрел на всадников, открыв рот.

Их было человек пять или шесть. Шесть! Кони храпели под ними, крутились на месте. Они сразу же окружили меня со всех сторон, о чём-то переговаривались между собой. Я прислушивался к их разговору и ничего не мог понять. Потом, как-то само собой, я понял одно слово, а потом начал узнавать и другие слова в этой словесной белиберде. Ничего себе! Я что, знаю их язык?

— Может, он лазутчик? — спросил один рыцарь у другого.

— Смотри, как он странно одет! Ерунда какая-то…

Тут я с ними был согласен, в самом деле, какая-то ерунда, но я не лазутчик! Я меньше всех знаю, что здесь происходит!

Один из рыцарей, мне он показался самым главным, пристального взгляда с меня не сводил. Что он хотел увидеть в свете луны — не знаю. Мне уже начинало это всё не нравиться.

— А, может, он из свидетелей? — опять спросил один из рыцарей, арбалетчик.

— Да нет, — ответил тот, что рассматривал меня, — не похож. У них одежда другая, и они редко ходят по одному, часто парами… А этот вообще какой-то странный. Ты кто такой, парень? — Наконец-то, они решились меня спросить о чём-то. Я и не знал, как отвечать им, язык-то я, оказывается, начал понимать, но мог ли говорить на нём — вопрос. Я попробовал, с трудом подбирая каждое слово:

— Что это за место? Кто вы? Что это за страна? Какой сейчас год?

Наверное, я их удивил. Они вдруг заржали все, будто я брякнул великую глупость. А, может, и так.

— Да ты чё, парень, с ума сошёл?

Нет, я, конечно, не сумасшедший, хотя вопросы мои… Может, и не стоило вот так прямо в лоб спрашивать о том, что каждый дурак, по их мнению, знать должен. А что тогда делать? Просто молчать, а там будь, что будет? Нет, не по мне это всё! Я выбраться хочу…

— Послушайте, люди добрые, я бы не хотел…

— Тебя одного отправили? Где остальные? — Самый почтенный из всех этих рыцарей не дал мне договорить, и тон его сильного голоса мне очень не понравился.

— Простите, я не понял… — Стараюсь говорить ровно, с достоинством. Видит Бог, как я стараюсь, кажется, даже голос не дрожит. — Я один здесь. Просто шёл…

— Он, точно, из войска графа Лоранд. Лазутчик! — Меня перебили снова, и я только вздохнул в ответ. А я ещё, наивный, ждал помощи.

Ощущения такие, будто я всё ещё во сне или на ролевой игре. Делай, что положено по сюжету, и всего делов. Не страшно пока, но и дальше во всём этом спектакле играть нет никакого желания.

— Доставить его к барону, там он всё расскажет, — предложил один из военных. Он у меня за спиной, и лошадь его тычется мягким носом мне чуть ли не в шею. Я не дёргаюсь. Лошадей я никогда не боялся, но и верхом не сидел ни разу в жизни.

— Я ничего не знаю, честное слово, вы что? Не надо меня никуда! — Смотрю старшему из всей этой компании прямо в лицо. Говорю, вроде бы, убедительно и смотрю честно-пречестно. — Не надо никакого барона. Я просто шёл в…

Я и сам не знал, куда я, собственно, шёл, да мне и договорить не дали. Сильный пинок в спину был таким неожиданным, что на ногах я еле удержался. Чёрт! А больно-то как! Ни вдохнуть, ни выдохнуть. И никакой это не сон. Во сне так больно не бывает.

— Тодор, свяжи ему руки!

Какого чёрта? Какие руки? Ребята, вы что?

Один из рыцарей подошёл ко мне с верёвкой. Я поглубже спрятал руки в карманах и глянул исподлобья.

— Давай-ка сюда ручки, парень.

— Зачем это? — бурчу недовольно.

— Повидаемся с нашим сеньором, он задаст тебе пару вопросов. Уж больно ты странный, на наш взгляд.

— Не хочу я ни с кем видеться. Отпустите меня. Не надо мне ваших вопросов. Я шёл и никого не трогал. Вы ехали себе и езжайте дальше… Давайте разойдёмся подобру-поздорову…

— Эй, парень, не дури. Давай руки…

— Да не хочу я ничего давать! — Делаю два шага назад и упираюсь лошади в морду.

— Тодор, долго ты будешь с ним возиться? — начали поторапливать рыцари своего товарища.

И тут я сорвался с места, лавирую между лошадьми и прямиком в поле, в высокую траву. Бегу во весь дух. И угораздило же связаться! Слышу за спиной топот копыт. Меня догнали быстро. Кто-то из всадников толкнул в спину ногой, и я покатился кубарем в сухой траве. В голове всё завертелось. Опомнился и попытался вскочить, но меня предупредили:

— Только дёрнись — и тебе конец.

Я увидел нацеленный в грудь арбалет. Ничего себе. Они что, в самом деле, могут меня убить?

— Вы не можете убить меня… — шепчу громко, а рядом уже маячит этот Тодор с верёвкой. — Меня нельзя убить…

— Да? С чего вдруг? — удивляется арбалетчик. — Может, попробуем?

Сработала пружина арбалета, я аж подпрыгнул от этого звука. Арбалетная стрела прошла буквально у моей щеки, я даже почувствовал порыв ветра. А если бы он промахнулся? Блин! Он что, с ума сошёл! Меня нельзя убивать! Мне по барабану ваши войны, на ваших лазутчиков и каких-то свидетелей! Я здесь чужой, и я хочу домой!

Я онемел от происходящего. Нет, до этого момента мне не было страшно, всё казалось какой-то игрой, заори, что я «убит», и ты вышел из игры живой и здоровый. Но так я не договаривался! Я не хочу, чтобы в меня стреляли из арбалета, чтобы меня пинали с коня, чтобы меня связывали. Я не хочу!

Я смотрел на арбалетчика, медленно натягивающего тетиву, он снова ставил свой арбалет на боевой взвод, я следил за его руками с ужасом. Господи! Куда я попал?

Я передёрнул плечами и только тут осознал, что сижу на земле на притоптанной траве, а рыцарь связывает мне руки.

— Ну всё, парень, побегали и хватит. Теперь пойдёшь с нами…

Он взял меня под локоть и рывком поставил на ноги, длинную верёвку неторопливо привязал к седлу, и сел на лошадь.

— Поехали к барону, братцы, покажем свой трофей…

Ну, они-то поехали, а я, как дурак, бежал следом. Слава Богу, что ехали они не сильно быстро, да и, как оказалось, совсем недалеко.

Я ещё издали заметил горящие костры, потом показался лагерь, чёрт, самый настоящий рыцарский военный лагерь. Меня протащили через него к раскинутому шатру. В свете горящего рядом костра я заметил несколько воинов охраны, лошадей у временной коновязи. Ну, отсюда мне точно смыться не удастся. Что за день? Дурдом какой-то… То, что я сегодня сидел на лекции по философии, а потом бегал от придурков-националистов, казалось мне из другой жизни. Да что же это происходит?

Меня втолкнули в шатёр. Тот, главный рыцарь, заговорил первым, я стоял в стороне. Тодор крепко держал меня за плечи, благо — руки мне развязали.

— Милорд, мы поймали лазутчика… Был один в наших землях. Кто такой и что делает здесь, говорить отказывается… Привезли сюда.

— Где он? Покажите-ка…

Меня вытолкнули вперёд. Я смотрел на этого их милорда прямо. Он был человеком средних лет, уже за сорок, седой, высокий и хорошо сложенный. Как профессор с кафедры всемирной истории, спроси, и он всё знает. Он показался мне умным, умнее этих рыцарей, что меня поймали. Он и меня рассматривал внимательно сверху донизу, от такого взгляда ничто не ускользнёт. Да, одет я не по-вашему, что уж там смотреть так пристально, вряд ли вы тут видели кроссовки и толстовки с «молнией».

— Я — не лазутчик, — говорю первым, — никакого графа Лоранд я не знаю. Я просто шёл, и ваши люди напали на меня…

Но человек этот поднял руку, останавливая меня, видно, он не привык, что с ним заговаривают первым.

— Куда ты шёл? — спросил сам.

А куда я, спрашивается, шёл? Хотел найти людей, поговорить… Ну вот, нашёл, только разговор у нас всё как-то не клеится. Я пожал плечами, не зная, что сказать, старался, чтобы жест этот получился естественным.

— По дороге… — отвечаю.

— Я не спрашиваю, по чему ты шёл, я спрашиваю, куда ты шёл? Куда ты направлялся? Цель твоя — какая?

— Да не всё ли равно! Какая разница — куда?

Милорд этот помолчал, глядя на меня. По дороге сюда капюшон толстовки съехал с моей головы, и я понял, что даже причёска моя не по их моде. Здесь все по-военному, коротко стриженные, а я… Вдруг барон этот взял меня за подбородок, больно впился пальцами до костей, покрутил туда-сюда, рассматривая моё лицо. Нахмурился.

— Где это он покарябался? По каким кустам вы его ловили?

— Он такой и был, милорд.

Конечно, это я продирался через кусты малины в темноте у того треклятого старого дома, здесь таких высоких и колючих кустов я не встречал ещё. Я дёрнулся, пытаясь освободиться от руки барона, зло шепнул ему:

— Мне больно…

Но он меня не отпускал, всё рассматривал внимательным взглядом, будто мы с ним могли когда-то встречаться. Это вряд ли, но мне стало как-то не по себе.

— Что-то как будто знакомое, — задумчиво протянул барон сам себе и только тогда отпустил меня. Перевёл взгляд на мою одежду. Спросил: — Ты — свидетель?

— Чего? — не понял я вопроса.

Барон удивлённо поднял седые брови, будто я брякнул какую-то тупость, нахмурился.

— Он что, совсем? — Покрутил ладонью у головы таким жестом, как показывают и у нас полного дурака.

— Милорд, мы и сами заметили, что он немного того… — это главный из рыцарей ответил. — Когда мы заговорили с ним, он начал задавать тупые вопросы…

— Тупые вопросы? — Барон нахмурился.

— Спрашивал, что это за страна? Какой сейчас год? Что это за места?

При этих словах барон перевёл на меня удивлённый взгляд. Ну всё, я попал, теперь я ещё и дурак в их глазах. Ещё этого мне не хватало! Я быстро заговорил:

— Никакой я не дурак! Вы что! Я просто приехал издалека, ни разу у вас не был. Ничего здесь не знаю. Ни про ваших графов, ни про свидетелей… Я хочу вернуться домой… Хочу домой! У вас я заблудился! Но я не лазутчик, я ничего здесь не знаю… — Я бы ещё говорил и говорил в том же духе, но барон так неожиданно отвесил мне пощёчину, что я заткнулся.

Чёрт! Как больно! Меня даже мать никогда не била! Да что это такое! Блин… Блин… Блин… Проклятое место!

Зажимаю губы ладонью, походу, будет кровь. Ни фига себе, конечно, такой ручищей, он ею привык мечом махать, ничего удивительного. А больно-то как…

— Ты не тарахти, парень, про свидетелей знают все. Если ты с таких мест, где про них не знают, то я не знаю, где это. А язык наш ты знаешь, значит, местный, а лазутчик ты или нет, мы ещё разберемся.

Какие, к чёрту, свидетели? Что это вообще такое?

Медленно стираю кровь с разбитых губ, вот угораздило же, чёрт возьми! Да, Сеня, десять раз подумай, прежде чем скажешь слово.

— Как твоё имя?

Ладонью закрываю губы, чёрт, они распухли уже, и больно, блин, отвечаю, он же стоит и ждёт ответа, замешкаюсь — врежет ещё раз. Имя так имя…

— Арс… ений…

Барон хмурится, конечно, такие имена здесь он вряд ли встречал когда-нибудь, переглядывается с рыцарем, тот тоже жмёт плечами невпонятках. Тодор, тот, что вязал меня, говорит вдруг:

— Милорд, он из Эниона, это маленький городок на севере, у моей жены там двоюродная тётка, приезжала как-то лет пять назад. Но там всё, как у нас… свидетели тоже…

Барон выслушал его и перевёл взгляд на меня, вопросительно приподнял брови. Какой, на фиг, Энион, откуда он это взял? Чертовщина какая-то! Они все тут какие-то ненормальные, что ли…

— Арс из Эниона, значит? — спросил барон.

А-а, вот в чём дело! Это они моё имя так поняли! Вот же блин. Ну да, ладно, так, значит, так. Как хотите, пусть будет Арс из Эниона. Вот бы ребята в группе узнали — поржали бы. Арс из Эниона… Ага.

— Кто твой отец? — опять спрашивает.

— Отец? — А кто мой отец, собственно? Какой-то венгр с фестиваля театра и кино. Я только имя его и знаю, и то мать как-то случайно проболталась. — Я рос без отца, он рано умер…

— Но имя-то у него было?

— Бернат… Его звали Бернат… И что даёт вам его имя?

При звуках имени моего отца барон ещё больше нахмурился и принялся пристальнее рассматривать меня. Спросил:

— Бернат из Эниона? Как ты говоришь? Он уже умер?

— Конечно. — Киваю головой для пущей убедительности.

— Странно. А мне кажется, что ты больше похож на Берната из Лоранда. Может, ты мне врёшь, парень, а?

— Какого Лоранда? Я вообще ни разу не был в Лоранде! Я даже не знаю, где это! Да и почему бы это вдруг?

Барон подумал над моими словами.

— Действительно, почему бы? Да и вряд ли его сын разгуливал бы здесь один среди ночи и по нашим землям.

— Вот именно! — соглашаюсь.

Интересно, и на какого такого Берната из Лоранда я могу быть похожим? Какая-то ерунда! Ей-богу, ерунда…

— Тогда, кто ты такой? — спрашивает меня барон, но вопрос риторический. Если б я ещё знал, что ему ответить? Студент Университета, сын актрисы… Что ещё добавить? Да ничего! Отпустите меня!

Я многозначительно жму плечами.

— Отпустите меня. Я ничего не знаю…

— Кто твоя мать? — перебивает меня барон. — Чем она занимается?

— Актриса… — лучшего я не придумал, что сказать.

— Актриса? — переспросил, скривившись. Да, наверное, для этого мира профессия совсем неуважаемая, а у нас, так, ничего, конкурсы во всякие театральные училища каждый год, ещё поступи попробуй. — Ты тоже актёр?

— Нет, я студент.

— Студент?

Пожимаю плечами и ничего не говорю, может, у них тут и Университетов нет? Убогий мир… Блин, вот ляпнул.

— Разве в Энионе есть Университет?

Опять жму плечами. Что уж тут говорить, про этот Энион я знаю даже меньше его самого. Ну, хоть Университеты у них тут есть, и то, слава Богу, а то что-то совсем как-то мрачно всё.

— Ты точно не свидетель?

— Нет. — Смотрю ему честно в глаза.

— Что ты тогда тут делаешь? Почему ходишь по этим землям? Да ещё ночью…

— Я заблудился, я же говорил вам…

Барон ещё раз смерил меня глазами сверху вниз.

— Что это за странная одежда на тебе? Тебе не холодно?

— Да ничего, нормально…

— Ну-ка сними! — приказал, протягивая руку.

Я подчинился, хотя без одежды оставаться очень уж не хотелось. Я их точно удивил, расстёгивая «молнию» толстовки. Снял и подал барону, сам остался в футболке. Блин, а у них тут прохладно. Барон долго крутил мою одежду, удивлялся, что нет пуговиц или шнуровки, что она лёгкая, что рукава как-то пришиты. Спросил вдруг:

— И что, ты не мёрзнешь в этом? Он же лёгкий…

— Ну, — Я снова пожал плечами. Как объяснить ему, что это полиэстер сто процентов? Да. — Если не сильно холодно, то нормально…

Он бросил толстовку мне в руки, и я тут же опять надел её, застегнул «молнию» под внимательными взглядами присутствующих.

— Странный ты какой-то, Арс из Эниона.

Да, знал бы ты насколько, ты бы ещё больше удивился. Я расправил толстовку и спрятал руки в карманах.

— Ну что, разобрались? Я могу идти?

— Куда?

— Домой.

— Прямиком в лагерь графа Лоранд? Ну уж нет, никуда ты не пойдёшь. Мы ещё не всё выяснили. Ты ещё никак не доказал нам, что ты не лазутчик графа и его баронов…

— Что? Я — лазутчик? Конечно же, нет! Я даже не знаю, где их лагерь, я этого графа в глаза не видел ни разу. Я же говорил вам уже это и им говорил тоже… — Я дёрнул подбородком за спину на стоявших в дверях рыцарей ночного дозора. — Я ничего не знаю. Мне всё равно! Я не воюю! Я не солдат, я — студент Университета… — Я забылся и снова начал повышать голос, и барон опять влепил мне свою тяжёлую пощёчину.

Проклятье! Я заткнулся поневоле. Ну что за руки! Сколько можно? Да что б тебя… Как же больно! Как больно! Что у них за манеры, чуть что, сразу — раз! — и по морде! Ну и мир треклятый…

Я вытирал кровь ладонью и глядел на этого проклятого барона.

— Может, ты и не знаешь, где их лагерь, но ты хорошо знаешь теперь, где наш. Никуда ты не пойдёшь. Я тебя покажу ещё графу Сандору. Он лучше знает графа Берната Лорандского в лицо, он разберётся, что к чему, чей ты сын. Может, и Агнес опознает тебя, как своего брата…

Какая Агнес? Какого брата? Я у матери один! Какой к чёрту граф — как его? — Сандор? Отпустите меня! Я хочу домой! Я не могу быть ничьим братом! У меня нет ни братьев, ни сестёр! Что вы все привязались ко мне?

Меня вытолкали на улицу. Оказывается, уже рассвело. Стали видны снующие люди вокруг, растянутые шатры и палатки, воины с копьями и арбалетами. Померк цвет огня в кострах. Прохлада рассвета ожгла лицо. А народу здесь, оказывается, больше, чем мне показалось ночью. Ржали лошади, лаяла собака, кто-то смеялся у меня за спиной. Где я? Что за безумие окружает меня?

Тодор опять связал мне руки спереди. Я пока оглядывался по сторонам, не сразу понял, когда он начал это делать, иначе бы опять, наверное, возмутился.

— Эварт! — барон позвал кого-то, и из соседнего шатра к нему примчался парень, оруженосец, наверное, возрастом младше меня.

— Да, милорд!

— Присмотришь за этим парнем, — барон кивнул на меня, — его надо привезти в Нандор к графу. Отвечаешь головой за него, если сбежит, с тебя спрошу. Понятно?

— Да, милорд!

Я не успел и сообразить, как этот парнишка-оруженосец получил верёвку из рук рыцаря. Приехали. Теперь этот сопляк будет за меня отвечать. Блин!

— Пошли! — Потащил меня за собой, накручивая верёвку, что связывала мои руки, себе на кулак.

Мы дошли до соседнего шатра, когда за спиной раздался крик и топот конских копыт. Я резко обернулся.

— Барон! Барон! Где барон?

Один из рыцарей подлетел на коне к барону.

— Милорд! Милорд, прикажите трубить к атаке! Они перешли в наступление!

— Трубите атаку! — крикнул барон, и всё вокруг смешалось сразу.

Все забегали, начали выводить лошадей, проверять оружие, кто-то искал своих оруженосцев и доспехи. Вот суматоха! Я смотрел на всё с открытым ртом. Как в кино, даже лучше!

Мой конвоир засуетился. Ему, наверное, тоже хотелось туда. Так и есть. Добрался до барона, а тот уже в доспехах, ему коня подводили.

— Милорд, а я? Я ж должен быть с вами? Вы не можете оставить меня здесь.

— Эварт, у тебя уже есть задание, ты отвечаешь за этого человека. Понятно?

— Да, милорд. — Он, конечно, согласно кивнул, но приказ этот не разделял, я это видел. Конечно, ему хотелось быть там, в бою, со своим господином. Мне это было непонятно, я не герой, зачем глупо лезть в неприятности? Я стоял рядом и смотрел, как оруженосец с тоской придержал стремя, помогая своему сеньору, как провожал глазами уезжающих рыцарей. Я подошёл.

— Да не расстраивайся ты так, успеешь ещё. И на тебя врагов хватит. — Я пытался приободрить его. Парень глянул на меня удручённо, будто все прелести мира прошли мимо него. — Да ладно ты! Подумаешь. Справятся без тебя…

Он посмотрел на меня так, что я всё понял. Ничего, на меня здесь все так же смотрят, как на сумасшедшего.

— Ты — Эварт? Тебя же Эварт зовут? — Кивнул мне согласно. — Слушай, Эварт, если хочешь туда попасть, — а я знаю, что ты хочешь, — просто отпусти меня и всё… — Но он перебил моё предложение:

— Я не могу, я отвечаю за тебя перед бароном.

Вот чёрт! Казался таким простым, как пять копеек, а не подкопаешься. Ну что вы все за люди здесь? Что вам всем от меня надо?

— Слушай, я не лазутчик, я не воюю, я ни во что не вмешиваюсь. Твой барон просто спутал меня с кем-то… Отпусти меня. Просто отпусти…

— Я не могу! — Он уже повысил голос.

— Сейчас твой барон прилетит с громкой победой, и про меня все даже не вспомнят, вот увидишь. Тебе ничего не будет.

— Нет! Ты не знаешь барона Эрно, он никогда и ничего не забывает, уж поверь мне. Я его знаю…

— Проклятье! — невольно вырвалось у меня. Я не хочу ни в какой замок, ни к какому графу, не хочу встречаться с какой-то там Агнес. Я хочу найти путь домой! Домой! Все эти препятствия раздражали меня. Почему бы им всем не отстать от меня? Я вздохнул.

— Что у вас за война? — спрашиваю первым, пытаясь хоть что-то понять из того, что творится здесь, в этом мире. — С кем вы воюете?

— С графом Бернатом из Лоранда. Ты разве не знаешь? Эта война идёт столько, сколько я себя помню. Все знают об этой войне…

Ну что ж, приплыли. И этот барон — как он сказал? — Эрно спутал меня с сыном своего врага? Круто! Только этого мне не хватало!

— Из-за чего воюют-то? Столько-то лет воевать, это же с ума сойти…

— Из-за земель и власти. Граф Бернат поддерживает принца Рикарда, его притязания на трон, а сеньор моего господина — граф Сандор из Нандора — защищает нынешнего короля Иствана…

— Они что, не поделили трон? — Чёрт, точно всё как в кино!

— Они родные братья, и после смерти отца не поделили трон, как ты и сказал…

— А у вас, разве, власть не передаётся старшему в семье, ну, старшему сыну? У нас так…

— У нас — это где?

— Ну-у… — я замялся, не зная, что сказать, но Эварт этот заговорил о другом:

— Король Истван и принц Рикард — братья-близнецы, они родились в один день, так что… — Многозначительно пожал плечами.

— Понятно. — Я кивнул. Ого. У нас в группе были две девчонки-близняшки Лера и Вера, чем уж они отличались друг от друга — не знаю. И я спросил: — И что, они сильно похожи? Если так, не всё ли равно, кто из них король? Зачем нужна эта война?

Он поглядел на меня таким взглядом, что я, какой уже раз за день, пожалел о своей болтливости. Конечно, это я со своей колокольни рассуждаю о власти, мне самому она не нужна, потому что власть — это ответственность, но люди здесь, видимо, думают по-другому.

— Ладно-ладно, — попытался я его успокоить, — не слушай ты меня…

И чем я мог быть похож на сына этого самого графа Берната? Я никого здесь и в глаза-то ни разу до сегодня не видел, что уж там о похожести говорить. Ну и влип, честное слово, скоро не выпутаешься.

— Слушай, Эварт, и что теперь со мной будет? Ну, допустим, буду я похож на этого графа, но я же не его сын! Я его и в глаза-то не видел! Что со мной будет? Что вы со мной сделаете? — Я в упор смотрел на этого оруженосца и ждал ответа.

— Ну, — пожал тот плечами, — барон Эрно — человек справедливый, он во всём разберётся, и, если всё так, как ты говоришь, тебя отпустят. Я думаю.

— Ты меня утешил. — Я усмехнулся, только легче мне от этого не стало. Я жутко хочу домой, хочу в свой привычный мир, мне надоели эти приключения. Лучше сидеть на лекции по философии, чем получать по морде от «справедливого» барона Эрно. Чёрт! И занесло же! И как отсюда выбираться теперь? Отпустите меня!

Подлетел рыцарь на вороном коне, осадил его у группки молодых пажей и сполз с седла прямо мальчишкам в руки. Эварт бросился к ним, я, естественно, следом, выбора у меня не было.

— Что? Что случилось? Что там? — загалдели все, как болельщики «Зенита» на трибуне. «А кто выигрывает? Какой счёт, господа?» Мне, собственно, всё равно, я просто хотел домой, если бы не верёвка на моих руках, я бы даже не подошёл.

— Они заманили нас в ловушку… в овраг…

— А барон? Где барон? Как он? — Это Эварт. Он переживал за своего господина. Я вздохнул.

— Он где-то там… — выдавил с трудом рыцарь; с него уже сняли шлем и кольчужный капюшон с головы, мокрые волосы торчали сосульками. Изо рта рыцаря текла кровь. Только при виде всего этого я понял, как всё серьёзно. Меня ведь могут убить здесь, и я не вернусь домой. Я не вернусь…

Здесь идёт война, здесь люди убивают друг друга в многолетней кровопролитной бойне, подозревают друг друга в служении противнику, и я оказался прямо в эпицентре этой войны. И выберусь ли я отсюда — ещё вопрос. А мне хочется жить, хочется вернуться домой.

Как я и предполагал, как боялся, этот мальчишка Эварт резво понёсся к месту сражения, видимо, он знал, где находится этот овраг, упомянутый раненым рыцарем. Я всё время был рядом, как бы мне этого ни хотелось, но кто бы спрашивал моего желания.

Кругом были видны следы прокатившегося по этим местам сражения. Всё вытоптано копытами коней, то тут, то там — стрелы арбалетов, раненые копошились в окружении своих слуг и оруженосцев, стояли и лежали лошади. Ужас какой-то… Но сам бой ещё шёл где-то там, за редким леском осин с яркими красными листьями. Я старался не смотреть туда, хотя слышал, как там кричали люди, ржали кони и звенело оружие.

Интересно, на чьей стороне перевес? И где этот барон Эрно? Что вообще здесь можно понять в этой суматохе? Это дурдом…

— Где милорд? Где барон? — спрашивал всех, кто встречался нам, этот Эварт. — Барона не видели?

Все пожимали плечами или отмахивались неопределённо. До барона ли им было всем? Я с трудом представлял, что можно было чувствовать сейчас, о чём думать, что творилось у каждого в голове, если во всём том, что вокруг, принять участие. Это страшно. Это всё безумно страшно… Да, Эварт, ты немного потерял… Зачем тебе вот это? А за осинками ещё кричали и грохотали отступающими вдаль звуками боя. Наверное, скоро всё закончится. Наши дадут им отпор…

«Наши»?

Я поймал себя на мысли, что думаю обо всех этих людях, как о своих. Вот же блин! Что это со мной?

А между тем уже взошло солнце, нормальное солнце, такое же, как и у нас дома. Сейчас я вставал бы, мылся, завтракал и шёл бы на остановку ждать своего троллейбуса, а я тут. Тут! Сидел бы сейчас на лекциях, боролся бы со сном. Утром мать обычно «пилит» меня, что я долго вечером не ложился, сидел за компом, а сейчас выгляжу, будто всю ночь разгружал вагоны.

Я усмехнулся. Она актриса, она всегда преувеличивает, любит красивые слова и много внимания уделяет внешнему виду. Это же надо — разгружал вагоны! Откуда она знает, как бы я выглядел, если бы, в самом деле, всю ночь разгружал вагоны?

Тьфу ты! Что за ерунда лезет в голову? Кругом такое, а я думаю невесть о чём.

Рядом закричали от боли, и я дёрнулся как от удара. С раненого рыцаря снимали кирасу, и, по-моему, латы с руки, и воин этот кричал. Наверное, у него была сломана рука, где-то я читал, так бывало часто в то время. В то время…

Крик захлебнулся стоном, и я отвернулся, стискивая зубы от этого безумия.

— Видели барона Эрно? — Это всё не унимался Эварт. Я тащился следом на верёвке, как телок привязанный.

— Наверное, он там… — Один из оруженосцев махнул рукой на осиновый лесок.

Ну уж нет, туда я не полезу. Там ещё дерутся, мало ли что. Я упёрся, не желая идти следом за упрямым оруженосцем, и Эварт, почувствовав моё сопротивление, обернулся, недовольно сверкнув глазами.

— Ты что?

— Я туда не пойду. Хочешь, иди сам. Я не пойду.

— Почему? — Он ещё и удивляется.

— Знаешь, я — не воин, я не хочу получить по башке просто так. А если прилетит какая-нибудь шальная пуля?

— Шальная — кто? — Он удивился. Я бы тоже удивился на его месте.

— Кто-кто… — передразнил я. — Пошли, раз уж тебе так надо. Но если что, в пекло я не полезу, учти…

— Да там уже всё, не бойся…

Мы обошли осинки. Их красные листья трепетали над головой так тревожно, что я уже сто раз пожалел, что согласился пойти с этим Эвартом. Но он оказался прав, бой уже закончился. Живые помогали раненым, отступающих нападавших не было даже видно.

— Где барон? — спросил первую же группу своих Эварт.

— Там смотрите, — махнули рукой за спину, — он там был, где-то на правом фланге, а мы слева…

Эварт прибавил шагу, и я невольно тоже, вот же втемяшил себе в голову — «где барон? где барон?» Воюет твой барон, где же ещё!

Я смотрел вокруг и всё никак не мог отделаться от мысли, что мне всё это снится. Ну не может этого быть со мной по-настоящему! Всё это просто сон, глюк наркомана, как в том старом анекдоте. Блин!

Эварт что-то заметил и припустил бегом, я — следом. Ну, наконец-то. А вот и барон Эрно. Он лежал на земле и рядом с ним были его люди.

— Барон! Милорд! Милорд! — Эварт принялся тормошить сеньора, снимать шлем, расстёгивать ремни лат, кое-кто из оруженосцев постарше принялись ему помогать. Я просто стоял рядом. Похоже, все их усилия уже бесполезны, барон даже не шевелился. Когда сняли шлем, все вокруг вздохнули с огорчением. Да-а…

— Я ничего не пойму, — сетовал один из воинов, — не видно ран или крови, вот, только на руке. Он просто упал с коня… Может, позвать врача, может, ему ещё можно помочь?

Но никто не двинулся с места, все словно замерли, будто уже смирились, или навалился ступор. Я такое уже видел однажды. В электричке женщине стало плохо, а все вокруг как в столбняке, никто и пальцем не шевельнул. Потом только кто-то спохватился…

— Ну-ка. — Я протиснулся вперёд, к Эварту. — Пропустите меня! — Народ немного расступился, я опустился рядом и тут же два пальца под подбородок барона. Как там учили нас на медицине на первом курсе? Нашёл запястье, благо, с него уже сняли латные рукавицы, нашёл пульс. Слабый, конечно, но пульс есть. Он живой, наверное, просто потерял сознание.

Я вскинулся ко всем этим людям вокруг, все смотрели на меня с каким-то тайным ожиданием, будто я сейчас вдруг совершу чудо мановением руки. А я попросил банально:

— Дайте воды! Есть у кого-нибудь вода?

Все оживились вдруг, задвигались, прошёл этот дурацкий ступор.

— Воды! Воды! У кого есть вода?

Мне подали серебряную фляжку. Я плеснул холодной водой на лицо барона, на лоб, щёки, шею. Прохладная вода ожгла кожу ладоней. Чёрт, а связанными руками как же неудобно всё!

— Это поможет? — не веря, спросил Эварт, глядя на меня недоумённо.

— Да живой он, живой… — ответил ему я. — Сейчас придёт в себя, подожди немного… Лучше развяжи мне руки. — Я протянул оруженосцу запястья, и тот, как на автопилоте, развязал мне руки. Я до этого столько его упрашивал…

Я потрогал лоб барона, нашёл пульс на вене под подбородком. И тут барон Эрно открыл глаза. Все вокруг возликовали с радостью. Ну, слава Богу! Я почувствовал, как кто-то коснулся моего плеча в благодарном жесте, а Эварт смотрел на меня с благоговением, будто я превратил воду в вино — не меньше!

— Как вы, милорд? — спросил кто-то из окружающих у барона.

Тот удивлённо смотрел на всех. Наконец, барона усадили на земле, помогая с латами.

— В груди болит… — прошептал чуть слышно. — Что-то со мной… Дышать больно…

Я догадался. Быстро начал шарить по карманам. После того случая в электричке, когда у женщины стало плохо с сердцем, я всегда стал носить с собой валидол в специальном таком металлическом патроне. Он ни разу мне пока и не пригодился, но сейчас…

— Возьмите, положите под язык, пусть рассосётся… — Я дал одну таблетку барону, тот взял. — Сейчас пройдёт, вам станет легче. Старайтесь дышать спокойно и глубоко. Это приступ стенокардии, он пройдёт, поверьте мне.

Барон Эрно молчал какое-то время, потом спросил:

— Ты что, учишься на медицинском факультете?

Я молча дёрнул головой — нет.

— Слушай, Арс из Эниона, ты всё равно поедешь с нами в Нандор, понятно?

— Ладно, — я согласился. На то, что меня отпустят, я уже не надеялся.

Глава 3

Я сидел на длинной скамье и следил за поединком двух молодых оруженосцев. Это Эварт с Колином. Эварт сейчас только что под орех разделал меня, а теперь сменил поединщика. А я что, я — не воин, я от этого далёк. Конечно, за прошедший месяц я многому научился, сказал бы мне кто об этом месяц или два назад — не поверил бы!

Я научился ездить верхом, стрелять из арбалета, кое-что умел теперь и с мечом, мало, конечно, Эварт всё делал лучше меня. Да что там говорить, он этим занимается с детства, а я всего месяц. Но я быстро учусь. Длинный лук мне не давался, тут нужна особая сила и сноровка, это только в кино девушки-лучницы лихо стреляют от бедра, на самом деле, не всякому удастся даже согнуть настоящий боевой лук, тем более, натянуть тетиву. Этому тут учат с детских лет. А ещё я не могу привыкнуть к тяжести доспехов, даже кольчуги. Она одна весит, наверное, килограмм двадцать, такая тяжёлая, собака. Они тут все это железо учатся таскать лет с восьми. Я видел здесь двоих мальчишек. Наденут латы или эти дебильные кольчуги и ходят весь день по замку. Я бы свихнулся!

Я в их возрасте кораблики пускал в ручьях вдоль дороги или сидел в песочнице с пацанами, а они… Я вздохнул.

Месяц. Целый месяц. Я вчера только посчитал, я каждый вечер отмечал гвоздиком на стене под гобеленом в своём углу. Шесть по пять дней. Тридцать. Месяц! Я здесь целый месяц.

Дома, наверное, мать с ума сходит, меня и искать, скорее всего, перестали. Я теперь там — пропавший без вести. По телеку показали мою фотку, ориентировка в полиции, объявление в местной газете, наверное, информацию обо мне напечатали на вкладыше для лапши «Доширак» в коробке… Я засмеялся своим мыслям, но из всех ребят вокруг никто не обернулся и внимания не обратил. Я уже начал к этому привыкать. Здесь все так — не обращают на меня внимания. Может, только в первые дни ещё как-то и озирались, шушукались, что я спас жизнь самому барону, а потом привыкли. Я стал своим и, тем более, не самым успешным.

Что я тут такого умел по сравнению с ними, чтобы быть у всех на языке? Да ничего!

Меня переодели в местное, определили угол в комнате у кухни, где жили все оруженосцы и военные слуги. Я стал своим.

Но я хотел домой. Я жутко хотел домой. Каждый прожитый день я не переставал думать об этом, вспоминал, как я оказался здесь. Просыпался рано утром и каждый раз надеялся, что окажусь в своей постели, буду дома. И радовался бы и звону будильника, и голосу матери, и шуму города, и с превеликой радостью сидел бы на лекциях. Но всё это стало вдруг зыбким, как во сне, будто и не моё уже, будто и не со мной, будто и не моё прошлое.

Будь проклят этот мир! Я хотел домой!

Я помнил, как убегал от этих националистов-патриотов, как прятался от них в старом заброшенном доме где-то на окраине, а потом — этот мир, склеп. Как я здесь оказался? Я же треснулся башкой, когда упал. Откуда я падал? Как я вообще оказался здесь?

Я вспомнил первый день, когда меня привезли сюда, в Нандор. Большой замок, огромные каменные стены. Это был замок сеньора барона Эрно — графа Сандора. Я и остался здесь, а барон Эрно уехал к себе — пока. Нас с Эвартом оставили здесь на время, скоро он вернётся, и всё, наверное, опять изменится.

Меня тогда показали графу Сандору, он должен был узнать, не являюсь ли я сыном графа Берната из Лоранда? А ещё там была девушка. Я её запомнил. Все звали её Агнес. Меня тоже показали ей. Думали, может быть, она опознает меня. Все почему-то предположили, что я — сын этого графа Берната Лорандского. Кто-то решил, что я на него чем-то похож. Что за глупости? Я тут вообще никого не знаю, какой, на фиг, отец?

Я вздрогнул — каким звонким рядом зазвенел удар меча о меч, оруженосцы что-то начали ругаться друг на друга. Да ну вас…

Я вспомнил лицо этой Агнес. Она смотрела на меня тогда высокомерно, эта дочь графа. Кто я рядом с ней? Студент. А сейчас — слуга барона Эрно. Она, конечно же, симпатичная. Брюнетка. Тёмные глаза, брови, длинные ресницы. Готов поспорить, на ней не было и грамма «штукатурки», наши девчонки на курсе сдохли бы от зависти.

Она была здесь заложницей. Она ведь дочь графа Берната из Лоранда, получалось, что она в руках врага. Её держали под постоянной охраной, с ней рядом были камеристки, две женщины. Но я уже несколько раз видел её и без них, она свободно ходила по Нандору. Да чёрт их поймёт! Дают слово и все ему верят. Отец сам послал её сюда. После последнего перемирия графы обменялись детьми. Граф Бернат отдал свою единственную дочь, а граф Сандор передал противнику для обмена младшего сына. Это я узнал здесь за этот месяц.

Заложники должны были гарантировать перемирие. Но все уже понимали, что этому перемирию хана. Даже я это понял. Все они готовятся к войне. И что будет с заложниками? Заложников обычно убивают, когда такое дело. И что, они убьют эту Агнес?

Я нахмурился. Её нельзя убивать, она же девушка. Она — дочь врага. И всё равно. Если убить её, то те там, в Лоранде, убьют сына графа Сандора.

Меня поражали эти порядки. Какое-то средневековье. Варварство. Дикость. И я ещё больше хотел домой.

Эварт выбил меч из рук Колина и дождался признания поражения, подошёл ко мне, счастливый, уставший, вытирал влажный лоб ладонью.

— Молодец, — шепнул я ему, я за него «болел». Он был здесь единственным, кого я более-менее знал хорошо.

— А ты что сидишь? Нашёл бы себе пару…

— Отдыхаю.

Эварт усмехнулся и сел рядом, внимательно осматривал лезвие учебного меча, искал трещинки, может, пока не поздно, отнести в кузню, чтобы мастер поправил. Я уже многое понимал и даже угадывал мысли местных по взглядам, поступкам, словам. Все здесь живут просто, предсказуемы их действия и заботы. Образованных здесь мало. Эварт, вот, например, читает, как пятиклассник, а пишет ещё хуже. Но я-то знал, как он умеет стрелять из арбалета и управляться с мечом, и это в этом мире было ему куда нужнее, чем уметь читать и писать. Он был простым, прямолинейным, бесхитростным парнем, но ему бы я доверился в любом случае, а вот в своём мире таких товарищей у меня не было. Все искали выгоду: стрельнуть сигаретку, тетрадь с лекцией, подготовленную практическую, позвонить с чужого мобильника, занять на траллик… Каждый думал о себе, хитрил и выкручивался.

Здесь было по-другому. Но я всё равно хотел домой. И чем больше видел эту разницу, тем больше хотел. Домой…

Как я вообще оказался здесь? Как это было возможно? Что я сделал не так? Почему со мной вышло так, что я очутился в этом мире? Что я натворил особенного, что включился вдруг этот механизм переброса за тридевять земель? Как это могло получиться? Я был там и очутился здесь…

А где это, собственно, здесь? Что это за мир? Где он находится? Что это за страна? Что за время? Понятно, что здесь ни компьютеров, ни мобильников, ни телевизора, ни Интернета. Этот мир — как мир нашего Средневековья. Но я-то знал точно, что я не в прошлом. Это не Земля, это не прошлые столетия нашей планеты. Это вообще какой-то другой мир, какая-то другая реальность. И как я здесь оказался — вопрос!

Я заметил, тут нет христианства, здесь не верят в Бога, как это у нас или должно было бы быть в мире нашего Средневековья. Здесь нет храмов и соборов, не ставят крестов на могилах, да и вообще, как-то всё не так. Я читал о Средневековье, да и мать была в Чехии, в Польше, во Франции, она рассказывала мне про замки и соборы. В каждом замке всегда была часовня, церковь, а в городах — соборы. Так было везде во всех странах Европы, да и у нас, в России. Средневекового мира не может быть без веры в Бога, это закономерность.

Здесь же всё было не так, всё по-другому. Здесь была какая-то вера, но не в Христа или в Троицу, Аллаха или Будду, например, здесь верили в какой-то Мировой свет, в Высшую Справедливость, но не называли всё это Богом. Были и ритуальные постройки — небольшие здания, но храмами или церквями их никто не называл, они назывались Залами Света. Во, как.

Простые люди туда не ходили на специальные службы, как в церковь, как у нас, нет, все молились каждый сам, и все верили в этот Свет. Вот чудо-то. По крайней мере, ко мне никто не приставал, почему я не молюсь, и это не казалось кому-то странным. Здесь верят, что каждый получит по заслугам потом, за то, как проживёт эту жизнь, вернётся ли после смерти к Свету или сгинет во тьме. А грехи, грехи тут как и везде. Они во всех мирах, видно, одинаковые. Не убивать, не красть, уважать старших, не лгать и т.д. и т.п. в том же духе. Вот оно, что. Я усмехнулся. Правда, она сформирована в заповедях библейских, и никуда от неё не денешься, даже в ином мире.

Если так, для чего тогда нужны эти Залы Света? Я старался всё понять, наблюдал незаметно. Здесь, в Нандоре, тоже был один такой Зал Света, и я видел, кто входил в него. Свидетели…

Я хорошо помню, как барон Эрно, когда впервые увидел меня, спросил: не свидетель ли я? Я тогда ничего не понял и глупо уточнил: «чего — свидетель?» И получил пощёчину. Да, это сейчас я понимаю почти всё.

Свидетели. Они были везде и всегда рядом, они за всем наблюдали и ни во что старались не вмешиваться. Их считали жрецами Мирового Света, их уважали и боялись, старались прислушиваться к их мнению. Это мне уже Эварт рассказывал, их Залы есть в каждом замке, в городе и даже в селе. И свидетели эти делятся по иерархии кто выше, кто ниже.

Тут уж я вспомнил нашу церковь. Чем эти свидетели хуже священнослужителей Средневековья? Кто там? Монахи, аббаты, епископы, ага, ещё Папа Римский. А у этих, интересно, как? Тоже есть свой Папа Римский? Вот дурдом-то. И что я здесь делаю?

Эти свидетели напоминали мне наших земных монахов, они тоже ходили в длинных одеждах чёрного или коричневого цвета. Их тоже называли Отцами, как святых отцов. С одним таким Отцом Света меня даже познакомили…

Это было месяц назад, как раз тогда, когда я оказался в Нандоре. Меня показывали всем, как тигра в передвижном зоопарке, а вдруг кто узнает. Я видел и графа Сандора, и его старшего сына графа Арна, и заложницу Агнес. И вот тогда-то ко мне и проявил интерес один из местных свидетелей — Отец Иллар.

Я до сих пор помню эту встречу, его пытливый взгляд и подробные вопросы. Если все, узнав о том, что я не брат Агнес, быстро потеряли ко мне интерес, то этот свидетель долго не давал мне покоя, он буквально допросил меня с пристрастием. Конечно, иглы под ногти мне не совали, но я почувствовал себя — ой, как! — неуютно.

Он спрашивал меня обо всём: кто я, откуда, как зовут моих мать и отца, чем занимаются они и чем я? Я врал. Конечно, что мне оставалось ещё делать? Я играл свою роль до конца. Я — Арс из Эниона, как меня назвали воины барона. Я — студент Университета. Моя мать — актриса, отец умер. Как я оказался здесь, я не мог вспомнить, просто заблудился. Этот Отец Иллар добивался от меня, с какого я факультета? Что я мог ему сказать? Сказал, что с медицинского, я знаю, что даже в Средневековье были медицинские факультеты. Он мне поверил, но долго крутил таблетки валидола, посматривая на меня с подозрением. Спрашивал, что за лекарство и от чего оно помогает? Какой дотошный попался, ей-богу, тоска.

Мне не понравилось, как он сказал:

— Ладно, мы всё проверим…

Что он собирался проверять? Есть ли Энион? И живёт ли в нём моя мать-актриса? Да и как он мог всё это проверить? Говорили, что Энион — это маленький городок на севере. Как они могли там что-нибудь проверить? Во времена нашего Средневековья, я знал, дорога от Парижа до Лондона казалась путём в Тмутаракань, неделями добирались. Как он собирался что-то там проверить?

Они тут, что ли, как тайная полиция? Работники Смерша, чекисты, кэгэбэшники чёртовы. Я думал, они просто жрецы. Ну и молитесь себе на здоровье этому своему Свету, а я тут при чём? Проверят они, ишь ты.

Я невольно улыбнулся. Хорошо ещё, что этот Отец Иллар не видел меня в той одежде, в которой я сюда попал. Хорошо, люди барона переодели меня в местное. Если бы он увидел мою флисовую толстовку, джинсы и кроссовки, его бы, наверное, хватил удар, и мой валидол бы ему не помог, это точно.

Уж как подозрительно он смотрел на меня, да и сейчас смотрит при случае. И всё время крутит, крутит в пальцах свой амулет, будто нервничает, будто меня боится.

Я заметил, тут все эти свидетели носят на груди такие амулеты, как у наших священников неотъемлемые кресты, а у них же эти. Мне кажется, они похожи на символы солнца — диск и лучи, только диск странный, как будто зеркальный, и поэтому светится. Ну, всё правильно, они же верят в свет, а какой свет без солнца?

Всё здесь не так. Это чужой мир, и я в нём чужой. Целый месяц я уже тут, а всё никак не могу привыкнуть, да и вряд ли смогу.

— Ладно, пойдём, — это Эварт поднялся со скамьи, — я хотел зайти на конюшню, узнать, перековали ли мою лошадь после вчерашней прогулки.

Да, я помнил это, я же был с ним вчера. Ну, на конюшню, так на конюшню.

Пока Эварт разговаривал с конюхом, я смотрел, как подъезжала молодая графиня Агнес. Наверное, она возвращалась с прогулки, и с ней была одна камеристка и мальчишка-паж. Никакой охраны! Она же заложница! А если она сбежит? Почему они позволяют ей вот так вот свободно разгуливать?

Агнес подъехала почти вплотную ко мне, и я опередил грума, поймал лошадь за уздечку. Подоспевший паж помог графине спуститься с седла. Она и сама всё умела, я видел, как здорово она держалась в седле и сидела по-мужски. Может быть, у них в этом мире женщины не знают дамских сёдел, а может быть, они появятся позднее.

Я смотрел, как девушка рывком расправила свои юбки и принялась снимать перчатки, она смотрела мимо меня скользящим взглядом.

— И как это вам доверяют ездить без охраны? — не выдержал я. Она смерила меня пренебрежительным взглядом и скривила губы с усмешкой:

— Сразу видно, какого вы происхождения. Что вы там говорили, ваша мать из менестрелей? Жонглёрка? Певичка? — Усмехнулась.

Ничего себе. Это моя мать её не слышит, она бы повыдёргивала из её причёски шпильки и перья, уж я-то знаю.

— Она — актриса, и, между прочим, её труппа бывает даже в других странах.

— Да? Это в каких же?

Я прикусил язык, вот уж точно «Язык мой — враг мой, друг Сатаны и помощник Дьявола». Лучше бы молчал.

— Если она такая хорошая актриса, может быть, она бывала и в Лоранде, может, я и видела её. Кто знает?

— Вряд ли… — Я поглаживал лошадь по мягкому носу и наблюдал за графиней. Она симпатичная, держится только высокомерно, смотрит свысока.

Конечно, кто я перед ней? Но выглядит она потрясно, в своём бордовом бархате, с беретом и перьями. Она младше меня, от силы ей лет восемнадцать, как наши школьницы-одиннадцатиклассницы, но мне она не кажется малолеткой. В своём мире я бы позвал её в кино или в кафешку поесть мороженое, или в ночной клуб, а здесь даже не знал, о чём поговорить.

Она — заложница, она здесь такая же чужая, как и я.

— Вы не соскучились по своим родным? Я же знаю, что вы давно здесь…

Она нахмурилась и сделала ко мне навстречу два шага, приблизилась и шепнула в лицо:

— Очень… Очень, но я скоро… — Вдруг осеклась и замолчала, понимая, что должна молчать.

Я нахмурился. Что она имела в виду? Тоже проболталась? Что значит это «скоро»? Но Агнес потеряла ко мне интерес и отошла в сторону, громко подзывая мальчика-пажа. Грум взял у меня лошадь, а потом подошёл и Эварт.

— Она что, даже поговорила с тобой? Ничего себе… Наверное, ты ей понравился.

— Я? — Я засмеялся. Это Агнес-то этой? Да ну. Кто ей вообще может нравиться?

Её слова только не давали мне покоя до самого вечера, я думал о них перед сном. Что всё это значит? Она готовит побег? Или скоро начнётся война, и свои отобьют её у нас? Что это может значить?

Глава 4

После этого момента я стал как-то невольно наблюдать за ней, за этой странной Агнес — дочерью графа Берната из Лоранда. Но мы с ней — птицы разного полёта: я не мог быть там, где была она, я и за столом-то с ней сидеть не имел права, не то что… Вот был бы я оруженосцем — другое дело, а так… Так, я — просто слуга, как говорится «подай-принеси». Но я пытался не упускать её из вида, всё не давали мне покоя её слова о том, что скоро она увидится со своей семьёй. Она готовила побег, не иначе. А что? Она тут уже давно. Ходит себе такая покорная, исполнительная, ни с кем не спорит, не шумит, и не скажешь, что она заложница из лагеря противников, усыпила бдительность всех здесь, ходит, улыбается. А сама…

А что? Она красивая, просто девушка в почётном плену, кто и что тут может заподозрить? К ней даже никого, кроме этих старых камеристок и малолеток-пажей, не приставляют. Ходит себе Агнес, где хочет, катается верхом, куда хочет, и разговаривает, поди, с кем вздумает. Ей готовят побег, и она, предвкушая его, так переволновалась, что даже проболталась об этом. И думает, что я ничего не понял, но я-то понял, пусть за дурака меня не держит. Это Эварт, может быть, просто прохлопал бы ушами и радовался бы тому факту, что Агнес-распрекрасная обратила на него внимание. Я ей не такой лопух, меня она не обманет. Все они, эти красавицы, одинаковые. Она тебе глазки строит, улыбается, а потом, когда ты потратишь на неё все свои скопленные деньги, поможешь на практической, поделишься тетрадью с конспектами, и сессия, наконец, закончится, она сделает вид, что тебя видит в первый раз и даже имени твоего не знает.

Поэтому мне эта Агнес мозги не запудрит.

Я наблюдал за тем, с кем она разговаривает, правда, я мог это делать только во дворе замка или по вечерам в общем зале у камина, когда собиралась молодёжь. Там в основном оруженосцы, мы с Эвартом чаще в тени, никуда не лезли, просто слушали, что другие говорят. Одним словом, кто бы нам позволил вперёд вылезти? Хотя все эти оруженосцы возрастом были моими ровесниками, а то и младше. Но в этом обществе главную роль играл не возраст, а положение, происхождение. Какой-нибудь оруженосец графа Сандора — малолетка лет семнадцати — был выше меня по положению, я всего лишь слуга барона, моё место далеко в стороне.

А они выпендривались друг перед другом, пели, рассказывали всякие байки-небылицы, пытались произвести впечатление на Агнес и друг на друга. Я же наблюдал только за ней. И чем больше наблюдал, тем больше она мне нравилась.

Тут все, наверное, в неё были тайно влюблены, и она этим пользовалась, улыбалась, расправляя свои юбки, шутила, принимала в свой адрес стихи и песни, но никому не оказывала особого расположения. Стерва, она и есть стерва, что по неё ещё скажешь? Она умела пользоваться всеми, кто её окружает. Один ей яблоко почистит и нарежет дольками, другой вина нальёт, третий кресло у камина поставит, четвёртый стихи читает, будто в последний раз в жизни. Ну, честное слово, хоть стой, хоть падай. Нет, я так вокруг неё бегать не собираюсь, пусть она и нравилась мне чем-то, но я не такой дурак, как эти все здесь.

Она именно этого и добивалась. Пока все вокруг неё вьются, она ведёт свою игру, хитрит и строит планы побега. Но я, как ни пытался, ничего подозрительного не видел. Кто-то помогал ей, но я не мог понять, кто.

А потом меня вызвали к отцу Иллару…

Был уже вечер, с утра шёл дождь, никто не собирался у камина, все, какие-то уставшие и раздражённые из-за плохой погоды, рано поужинали и разбрелись по своим углам. В комнате для прислуги при кухне все тоже как-то притихли, вели негромкие разговоры и готовились ко сну. И вот тут-то за мной и зашёл один из этих монахов-свидетелей.

Я удивился: кому это я мог понадобиться на ночь глядя?

— Я не пойду. С чего вдруг? — буркнул недовольно. — Они бы ещё ночью «воронок» прислали… Устроили бы обыск здесь… полный шмон… Ещё чего! Я не пойду с ним… — Я почему-то почувствовал тревогу, страх накатил вдруг. Всё это время меня не трогали. А сейчас неожиданно ночью я понадобился? Почему? Уйду и не вернусь? И поминай, как звали! Никто здесь с утра и не спохватится. Был и не стало. Какая кому разница?

Рядом был Эварт, на нервной почве я нёс всякую околесицу, рот не закрывался, и парень удивлённо смотрел на меня.

— Чего-чего?

— Да не пойду я! С какого хрена баня загорелась? Ага…

— Арс, ты чего говоришь?

— А-а-а… — Я махнул рукой, не собираясь ничего объяснять. А этот из свидетелей глаз с меня не спускал.

— Вы можете поторопиться? — спросил строго, и я поймал на себе десятки глаз окружающих меня слуг разных возрастов. Даже если я встану на дыбы и откажусь подчиняться, меня никто не поймёт и не поддержит. Даже Эварт. Это же свидетели! Против них никто пойти не смеет. Здесь так принято.

— Да ладно тебе… — прошептал Эварт примирительно. — Сходишь быстро туда и обратно… Я подожду, не буду ложиться, придёшь — расскажешь…

— А если не приду? — Голос мой был таким осипшим от тревоги, что я его даже сам не узнал.

— Почему не придёшь? — Эварт искренне удивился.

Я не стал объяснять ему, почему. Он бы всё равно мне не поверил.

Как-то было со мной на первом курсе ещё. Я прямо на лекции поспорил с профессором по истории. Он на полном серьёзе сказал, что в годы Гражданской войны «красный» террор был лучше «белого» террора, и правильно, что царскую семью расстреляли. Вся наша группа промолчала, то ли всем было просто по фиг, то ли просто не захотели связываться. А я один взял да и не промолчал. Залупил ему прямо: «Какая разница, какого цвета террор? Террор — он и в Африке террор! Белый, красный, зелёный — не всё ли равно?..» Ну и про царскую семью — тоже не промолчал. Надоело, что за проступки отцов вечно дети платят. Одно дело царь, а в чём пятеро детей виноваты? Ну и в том же духе…

Это сейчас я бы уже смолчал, наверное, чтобы просто не связываться, а тогда молодой ещё был, только-только после школы, как думал, так и говорил. Ну и понесло тогда нашего профессора, он так орал, что я десять раз пожалел, что не приткнулся вовремя. Слава Богу, звонок с пары прозвенел. А на завтра Кирилл — наш староста попросил меня помочь ему сборники после практической на кафедру отнести. Ну и предупредил по секрету, что препода по истории вчера корвалолом отпаивали, и что хана мне, долго я не продержусь, и дал совет перевестись куда-нибудь, пока не поздно.

Матери я тогда ничего не говорил, решил сам всё разрулить как-нибудь, и пошёл на кафедру вечером. Дождался, когда профессор один останется, и пришлось мне извиняться перед ним, просить прощения. Вот тогда я струхнул капитально, никогда так не боялся, как в тот день. Профессор, конечно, душу отвёл, он мне всё высказал, и о современном обществе, и о молодёжи в частности, и о современной демократии, ну и обо мне, конечно. Да, этот день я стараюсь забыть. Никому о нём не рассказывал. Но то, что профессор меня с грязью смешал и ноги вытер раз десять, это точно. Как моя мать однажды после разноса нового режиссёра сказала: «После такого только женятся». Я с ней согласился, вспоминая свой разнос от профессора. Меня одно успокаивало: впереди ещё после Университета армия светила…

И вот сегодня, когда я шёл к этому Отцу Иллару, я чувствовал подобный страх и предстоящее унижение, как тогда, когда шёл на кафедру истории, пред ясные очи профессора. Зачем? Для чего я понадобился этому Отцу Света? Что он хотел от меня? И вспоминались его слова: «Мы всё проверим…» Что ему стало известно? Чего он хочет? Почему не оставит в покое?

Отец Иллар сидел в своей комнате за книгой в свете горящих свечей. В камине потрескивали дрова, было тепло и уютно. Меня же морозило.

— Проходите, молодой человек. Садитесь. — Он указал на резное кресло у стола, и это предложение мне не понравилось.

Это уже был седой старик, лицо в глубоких морщинах, потерявшие цвет когда-то голубые глаза настороженно рассматривали меня цепким взглядом, от которого тут же пересохло во рту. Я не ждал ничего хорошего, а под таким взглядом даже надежду на благополучный исход потерял. Что мне сулит эта встреча?

Меня пугал этот их свидетель. Эварт говорил, среди всех здесь он — самый главный. Он сейчас смотрел мне в лицо очень внимательно и настороженно. Всё моё враньё ему сразу же вспомнилось. Что я ему нагородил в прошлый раз? Вагон и маленькую тележку… Он всё знает… Он всё проверил… Все мои слова проверил. Про родителей, про Энион, про Университет, про медицинский факультет… Как он говорил мне тогда «Мы всё проверим…»

И словно в подтверждение моих мыслей и страхов он поставил на стол прямо передо мной мою бутылочку с валидолом и выжидательно посмотрел мне в глаза.

— Что это? — Я молчал, и старик продолжил: — Мы поговорили с профессорами всех медицинских факультетов всех наших Университетов, никто никогда не видел ничего подобного. Откуда это? Что это? И где ты это взял?

Я сразу же заметил перемену в обращении ко мне, свидетель перешёл вдруг на «ты», что всё это значит?

— Это — валидол… — Единственное, что я нашёлся ответить.

— Ва-ли-дол… — задумчиво протянул Отец Иллар. — Я уже слышал от тебя это слово в прошлый раз. Что это?

— Это лекарство от сердца, я уже говорил вам. Когда у человека случается приступ стенокардии, этот препарат помогает снять его, надо положить таблетку под язык, если это, конечно, не инфаркт, тогда бесполезно… он не поможет… — Я говорил быстро, прекрасно понимая, что этот свидетель не поймёт и половины моих слов. — Во время боя барону Эрно стало плохо, это приступ стенокардии движения, сердце не дополучает кислорода, это сердечная недостаточность, вот он и потерял сознание… Валидол может помочь, он расширяет сосуды сердца, а ещё нитроглицерин…

Отец Иллар ударил раскрытой ладонью по столу, прерывая мою речь, и громко воскликнул:

— Хватит! — Я замолк и замер, а взгляд мой упёрся в его старческую ладонь с выступающими венами. — Хватит лгать!

— Я не лгу… — Мой голос превратился в шёпот. Да, здесь я точно не лгал, если, конечно, я всё правильно помнил с пар по медицине.

— Все твои слова — сплошная ложь. Мы всё проверили. — «Мы всё проверим…» «Мы всё проверим…» — стучало у меня в голове с каждым ударом сердца. — В Энионе никто не знает тебя и твоей матери-актрисы. Ни в одном Университете нет студента по имени Арс, даже среди вольных слушателей, на всех медицинских факультетах нет этого твоего лекарства… вали-дола… как ты его называешь… Что такое стено-кардия, как ты сейчас сказал? Всё — ложь! Все твои слова — ложь! Ты появился из ниоткуда, твоя одежда была странной, ты вёл себя странно и говорил странные вещи…

Я слушал его, сжимая и разжимая зубы. Как? Как он мог всё это узнать? Я здесь не так и долго по времени средневековья, у них же нет Интернета, чтобы «прокачать» меня по всей их стране. Как он сказал? Все Университеты, все медицинские факультеты, да и Энион этот, сказали, далеко на севере. Как быстро они здесь, в своём убогом средневековье, смогли собрать информацию? По крупицам буквально. Ладно, здесь, в Нандоре, можно было опросить тех, кто видел меня в первый день. Откуда он взял, во что я был одет, как говорил, откуда появился? Только от тех, кто видел меня! Это слуги и воины барона Эрно, но ведь они все отбыли с бароном, и здесь никого нет. Только я и Эварт.

Он всё что-то говорил мне, а я не слышал. Я думал, а взгляд мой всё следил за руками этого свидетеля. Старик всё время поглаживал свой знак на груди, тот, в виде солнца. И я заметил, как в центре символа блеснули языки огня из горящего камина.

Это — зеркало!

Меня осенило вдруг. В центре амулетов этих — зеркала! Настоящие зеркала! Не полированная бронза или даже серебро, нет, именно зеркало, самое настоящее из стекла и серебряного напыления, или чего там ещё. Как там делают зеркала, чёрт его знает, я не химик, но со школы помню, делали в старших классах опыт с ртутной амальгамой. Зеркало! Да, опыт назывался «реакция серебряного зеркала». Вроде так. Это не металл, как я думал, это зеркало!

И тут у меня как озарение, я сразу всё забыл, и про то, где нахожусь, и про этого прилипчивого старикашку — хуже профессора по истории, ей-богу. Я вспомнил тот момент, когда провалился сюда, тот злосчастный вечер. Сумерки, старый заброшенный деревянный дом, ребят нацистов и… зеркало! Конечно! Как я забыл об этом? Припечатался башкой в склепе, вот и забыл, память отшибло, наверное.

Там было зеркало, большое, почти в человеческий рост, старое, немного отбитое, в резной раме. Вот, как я попал сюда! Через зеркало!

В этом мире нет зеркал, настоящих зеркал. Я ни разу не видел здесь ни одного зеркала. Один раз я даже побывал в комнате Агнес, думал, может, она что-то прячет там. Я помню. Я видел у неё одежду, в шкатулке немного драгоценностей, как у всех женщин из любого мира и времени, как и у моей матери, только косметики у матери в разы больше. У Агнес не было зеркала. Даже полированного бронзового зеркальца.

У наших девчонок в группе у каждой были свои зеркальца в сумочках, они на каждой перемене между парами то губы красят, то пудрятся, то тушь проверяют, то собой любуются. А у Агнес я не помню зеркала.

Все их зеркала у свидетелей.

Я посмотрел в лицо Отца Иллара. Тот смотрел на меня более чем вопросительно.

— Ты меня слышишь? Молодой человек?

— Что вам надо?

— Что надо мне? — Я его удивил. Он усмехнулся на мои слова. — Мне ничего не надо, мне важно, что надо тебе здесь? Зачем ты здесь? Кто тебя послал? Ты один? Вы подбираетесь к графу? Сеете смуту? Так? Вы собираетесь убить его? Вам нужен хаос? Ты — лазутчик? Тебя послали убить графа Сандора? Кому ты служишь? Графу Бернату?

— Я никому не служу. Я вашего графа Берната в глаза ни разу не видел. Я оказался здесь случайно. Я хочу домой…

— Где твой дом? Где ты живёшь? Только не говори про Энион…

— Далеко отсюда. Я нездешний… — Я усмехнулся. — Я из другой страны…

— Из какой?

Вот дотошный попался. Я огорошил его. А что мне терять?

— Из России…

— Где-где? Откуда? — Старик нахмурился озадаченно. — Я не знаю такой страны, у нас таких нет…

— Это далёкая северная страна. Вы не знаете. У нас всё не так, как у вас. У нас лечат новыми лекарствами, у нас есть такое оружие, какого нет у вас, мы можем за один раз смести все ваши замки и города, останутся только обожжённые голые камни…

— Такого не бывает… — Он изумлённо шепнул мне в ответ, и я почувствовал в его голосе страх, и продолжил:

— Бывает, ещё как бывает. Если вы чего-то не знаете, это не значит, что этого нет.

Он долго молчал, и я видел, как задрожали его старческие пальцы, которыми он всё гладил свой солнечный амулет. Наверное, он думал. Думал, арестовать ли меня, ну, или просто взять под стражу, в их мире же, наверное, не арестовывают. А может, я напугал его, и он сейчас всё обдумывал, вспоминал, что ничего про меня не знает, я казался ему странным, и он решает, стоит ли связываться со мной? Второй вариант для меня был бы лучше. Я мысленно улыбнулся, прямо глядя в глаза Отцу Иллару.

— Я больше вам не нужен? Я могу идти?

— Идите… — Я поднялся, громыхнув креслом. — Но помните, мы следим за вами, за каждым вашим шагом. Мы не разрешим вам причинить вред графу и творить здесь, что вздумается…

И я позволил себе перебить его:

— Поверьте мне, пожалуйста, мне не нужен ваш граф и ваша война — тоже. Сейчас я просто ищу возможность вернуться домой, и когда я найду её, я исчезну отсюда, так же, как и появился. Я — вам не враг. Просто не мешайте мне и всё…

— Надеюсь, мы друг друга поняли… — он тоже перебил меня и уставился в свою книгу. — Дорогу назад вы найдёте.

— Спокойной ночи, Отец… — Я пытался быть вежливым.

— И вас пусть хранит Мировой Свет.

Мы мирно разошлись, и я улыбался всю дорогу до своей кровати. Этот старик заговорил вдруг со мной на «вы», всё-таки он боялся меня. Не думаю, что я запугал его своими словами, слова всегда и везде просто слова, но этот Отец Иллар не знал, кто я, а неизвестность пугает куда больше. Поэтому он отпустил меня. Пока. И времени у меня немного. Когда он — или они? — разберётся, что угрозы во мне — пшик, меня запрут где-нибудь подальше и поглубже. От греха, как говорится. В каком-нибудь подвале, в подземной тюрьме, в застенках местной инквизиции. И я никогда не выйду оттуда. Я сгину в этом чужом мире.

А это значит, что мне нужно убираться из Нандора. Да и вообще убираться. Если я «пришёл» сюда через зеркало, то и уйти отсюда я тоже смогу через зеркало. Где только его взять? Да такое же большое, как то в заброшенном доме. Здесь таких зеркал я не видел, да я вообще здесь зеркал не видел! Ну, кроме тех, что носят на себе свидетели.

Выходит, в этом мире поклоняются зеркалу. Свету, солнцу, что даёт свет и зеркалу, что может отражать его.

Если я пришёл сюда через зеркало, то там, в том старом склепе, тоже должно быть зеркало, или что-то подобное, то, через что я вошёл сюда. Надо найти это место, надо снова попасть туда. И тогда я смогу вернуться…

Я чувствовал, как задрожали в волнении руки. Ещё ни разу за всё время здесь я не был так взволнован появившейся надеждой на будущее. До этого я даже и мечтать об этом не мог. Я спасусь, я выберусь из этого мира. Первые дни я ещё надеялся, что проснусь утром, а всё окажется сном, красивым, реалистичным до одури, но сном. А потом я понял, что застрял здесь надолго. И только сейчас появилась хоть какая-то надежда.

Я даже улыбнулся сам себе. А в голове зазвенели слова старой песни, что очень нравилась моей матери: «Надежда — мой компас земной, а удача — награда за смелость. А песни довольно одной, чтоб только о доме в ней пелось…»

О доме…

Мать всегда подпевала, когда слышала её по радио, бывало и просто пела, а я, дурак, усмехался. Да что я тогда знал о доме? Потому и усмехался. Дом для меня всегда был просто местом пребывания, тихой гаванью, рутина, скукота, но и всегда покой. Мой покой. Как там говорил Толстой? «Счастлив тот, кто счастлив дома». Сейчас бы я всё за него отдал. Подумаешь, старенький телевизор, компьютер не новой модели, и кран в ванной течёт, но я хотел бы вернуться домой. Это мой дом. Это мой мир.

Эварт не солгал, он дождался меня, не тушил чадящую свечу в нашем углу, хотя все вокруг уже улеглись.

— Ну что? Что он хотел от тебя? Арс? Говори! Что ему надо было? Я боялся, что они не отпустят тебя…

Да, они все, местные здесь, боялись свидетелей, я это уже понял за то время, пока здесь жил. И Эварт тоже боялся.

— Всё нормально…

— А что он хотел?

— Задавал вопросы про лекарство, что и откуда… Да-а… — Я отмахнулся, расстёгивая пуговицы камзола.

— И всё?

Я не знал, что ещё ему сказать и пожал плечами. Да, из всех только Эварт за меня и переживал. Но я не мог всё ему рассказать, он бы не поверил мне. Да и кто бы поверил?

— Слушай, Эварт, — я говорил шёпотом, укладываясь в постель у стены, — откуда они всё знают? Он спрашивал меня про Энион, про мать, про Университеты… Откуда они так быстро умеют всё узнавать, всё проверять? Ты знаешь, как они это делают?

— Никто не знает… Ходят разные слухи, но, знаешь…

Ему не дали договорить, кто-то из засыпающих разорался на нас, и нам пришлось замолчать. Эварт задул свечу. Я долго не мог заснуть, думая, как мне узнать место, где я оказался, когда попал в этот мир. Как найти старый заброшенный склеп и кладбище? Я же не мог просто уйти из Нандора, никто не отпустил бы меня. Но даже, если бы я и ушёл, то куда идти? Где искать нужное мне место?

Я решил, что завтра спрошу у Эварта, где проходило то сражение, когда появился я, надо узнать, далеко ли это место находится? А рядом должен быть этот склеп и кладбище, а там и выход отсюда. По крайней мере, я на это надеялся.

Глава 5

Последние два дня я не вылезал из библиотеки. Эх, жаль, у них тут нет Интернета, я бы быстро нашёл то, что искал. Эварт сказал мне, что место сражения, к которому я вышел, было под Малым Ортусом.

Когда-то, много лет назад, в тех местах проходил приток реки, и стоял небольшой городок. Скорее всего, то кладбище и склеп были как раз у стен этого города. По реке его так и звали — Малый Ортус. Потом река начала пересыхать, и люди стали покидать город. Настал момент, когда его совсем забросили, помогла в этом ещё и эпидемия. Многие умерли, а живые оставили эти места. Потом и всё остальное растащили: камень, дерево. На реке — Ортусе — стоял город, и все жители, кто уцелел, перебрались туда, забрав с собой всё мало-мальски ценное. Прошли уже десятки лет, и от всего былого остались только старое кладбище и название округи.

Вот где-то в тех местах и проходило сражение, по словам Эварта. Я искал это место по старым книгам в библиотеке Нандора.

Старый библиотекарь объяснил мне, что это где-то северо-восточнее Нандора, но я хотел видеть карту, чтобы самому разобраться. И я завис в библиотеке. Библиотекарь разрешил мне копаться на последней полке, где стояли самые старые книги, там, как сказал мне хранитель книг, должны быть и карты. Но они встречались прямо в текстах, поэтому надо было листать страницы.

И почему эти люди ещё не придумали атласов? Собрали бы все карты в одно место, пришёл бы, взял и нашёл, что тебе нужно, но нет же…

Я предложил эту мысль их старику. Говорю, там, откуда я, делают так, и этот библиотекарь от удивления чуть книгу не уронил. «Это ж надо, что придумали! Как же здорово это… Надо и нам так делать! Это же удобно…» Ну и в том же духе. Я так его удивил, что он даже стал разрешать мне оставаться в библиотеке одному, без присмотра.

Вот и сейчас я копался в огромном фолианте вечером и был совершенно один. Опускались сумерки, и света в окнах было уже немного, но от горящих свечей ещё можно что-то прочитать.

За всё время я так ничего и не нашёл. Странно, я понимал язык этого мира, даже не знаю, почему и как мне это удавалось, а вот их письма я прочитать не мог. Даже если я и найду нужную карту, как я пойму, что это именно то, что мне надо? Я попросил библиотекаря написать мне это название — Малый Ортус — на клочке бумаги, и я зрительно выучил его начертание, а теперь искал его на картах. Конечно, это усложняло поиски. Так я мог сидеть и неделю, и месяц, а может, и год, и так ничего и не найти. А я торопился. Я знал, что свидетели и этот подозрительный Отец Иллар дышат мне в спину. Но чтобы покинуть Нандор, я должен был хорошо представлять себе, куда и в какую сторону я должен отправиться. Мне нужны были хоть какие-то ориентиры на местности. Сейчас же я знал только направление: северо-восток. Так сказал мне библиотекарь. Как везли меня сюда, я не помнил.

Есть ли там дороги, перекрёстки, колодцы, мосты, овраги, холмы? Есть ли какие-то населённые пункты? Хоть какие-то реки?

Я был с армией барона Эрно, меня везли с обозом, и я настолько был удручён тем, что случилось, что ничего не видел. Вокруг были раненые, я, помнится, пытался помогать, чем мог: поил, помогал менять повязки, укрывал одеялами, кормил кого-то с ложки. Эти первые дни здесь были безумием для меня, страшным сном. До дороги ли мне было? Думал ли я, куда меня везут?

Конечно же, нет!

Это сейчас я ищу пути, как мне вернуться, а тогда…

Стукнула дверь. Наверное, вернулся библиотекарь, а может, ещё кто, почём мне знать. Я не видел вошедшего, я был за стеллажом с книгами в самом дальнем углу и навстречу не пошёл. До темноты мне хотелось долистать начатую книгу, и в данный момент я застрял на очередной карте. Наверное, тот, кто вошёл, подумал, что в библиотеке никого нет, и я удивился, когда этот человек вдруг громко заговорил.

Агнес! Это была Агнес — дочь графа Берната Лорандского!

Что ей надо в библиотеке? И с кем она разговаривает?

Я притих и сосредоточился на карте. Просматривал надписи на незнакомом письме: реки, города, посёлки, переправы, мосты, какие-то холмы… Карты нарисованы примитивно, да и как у нас в эпоху Средневековья, и не поймёшь, то ли вид сверху, то ли вид сбоку. Да, картёжное дело у них тут только в зачаточном состоянии. Ни масштаба тебе, ни условных знаков, ни чёткости. Каждый художник сам себе велосипед: куда захотел, туда и поехал. Это тоже всё усложняло и путало.

Я злился и долго не вслушивался в то, что говорит Агнес, а потом вдруг поймал себя на мысли, что будто сижу в читалке Универа, готовлюсь к практической на завтра, а рядом кто-то беспардонно бубнит по мобильнику. Ну прямо дежавю. Вот же чёрт!

Почему я так подумал?

Да потому, что Агнес разговаривала с кем-то словно по мобильнику! Я слышал только её реплики, а кто ей отвечал, и с кем она говорила — нет!

Вот тут я обомлел, видит Бог. Откуда у них мобильники? С кем она говорит? Как она говорит?

Я осторожно отложил раскрытую книгу и тихо прошёл вдоль стеллажа, стараясь увидеть Агнес.

— Да… Да, я всё поняла… Послезавтра… Хорошо… Спасибо, что не забыли про меня…

Ноги в кожаных сапогах ступали неслышно по каменным плитам пола, я крался так тихо, что собственное дыхание казалось мне громче меня самого.

Как она это делает? Как и через что она может разговаривать здесь, в этом дремучем мире? Это же Тмутаракань, у них не может быть никаких мобильных устройств связи!

Агнес, слушая того, кто с ней говорил, рассмеялась. Чёрт, да так непринуждённо, открыто, я такого смеха от неё ни разу здесь не слышал, даже вечерами у камина в компании молодёжи. Этот смех был настоящим, искренним.

— Конечно, папа… Я всё поняла…

Папа?!! Папа! Она сказала «папа»? Я не ослышался? Она что, разговаривает со своим отцом? С графом Бернатом из Лоранда? Ну нафиг… Бред какой-то… Честное слово.

Я, наверное, неправильно что-то понял. Она не может — просто физически! — не может сейчас разговаривать со своим отцом. Только не в этом долбанном мире!

А Агнес просто добила меня своей следующей фразой:

— Скоро, папа, потерпите ещё немного… Послезавтра… Да-да, хорошо… Ага… Передавай привет Вирагу, я соскучилась… Да… Хранит вас пусть Мировой Свет. До скорого…

Ага, вот и сеанс связи закончился, а я только-только добрался до начала прохода между стеллажами. Я только и увидел, как Агнес копалась на ближайшей полке с книгами, стояла ко мне спиной. Я сделал шаг назад, когда дочь графа начала оборачиваться, и Агнес не увидела меня. Она огляделась и вышла из библиотеки. Чёрт, и, по-моему, она улыбалась. Если это не свет свечей так упал на её лицо.

Я долго стоял на том же месте, как громом поражённый. Этот мир доконает меня, честное слово. Что ещё я не знаю о нём? Глухое средневековье. Они не знают, как рисовать карты, что такое сердечная недостаточность, поклоняются Солнцу, как какие-нибудь южноамериканские ацтеки или майя. Ни черта про них не знаю! Но говорят по каким-то устройствам друг с другом на расстоянии, умудряются проверять информацию на огромном пространстве… И что? Может, у них тут есть тайный Интернет, скайп, электронная почта, и их учёные уже собрали водородную бомбу?

Я не смог сдержать смеха близкого к истерике.

Этот дремучий мир. Да ну, блин, какой Интернет, какая ядерная бомба? Что смеяться? Они карты-то чертить не умеют и масштаба не знают. И за всё время тут я ни разу не видел ни одной мобильной вышки.

Я вышел из-за полок с книгами и встал на том же месте, где только что стояла Агнес. Огляделся. Что я ищу? Чертовщина какая-то! Куда я попал? Какой-то дурдом на выезде. Что в этом мире происходит? Неужели наука настолько опережает действительность?

Может быть, эти свидетели знают больше всех и скрывают научные открытия, информацию? Понятное дело, что весь этот мир не дозрел ещё до мобильных устройств связи, до Интернета и скайпа, но… Что это вот только что было? С кем сейчас и как разговаривала Агнес? Нет, с кем — понятно! С папочкой со своим, с графом Бернатом, привет передавала какому-то, как его, имя-то такое, хрен вышепчешь, Вираг, по-моему… Ага, «храни вас всех Мировой Свет…» Ну, ни дать ни взять — любящая дочь, вот сдаст сессию и вернётся домой на летние каникулы… Блин!

Я подошёл к полке, где копалась Агнес, и вытащил первую же попавшую под руку книгу. Полистал. Что толку? Всё равно ничего не понимаю! Поставил обратно. Взял вторую, то же самое, третью, четвёртую…

Что-то же она здесь делала. Что ей было нужно в этих книгах?

Я, ругая себя за сомнительность, продолжал вытаскивать книгу за книгой, и нашёл… Конечно, это было не то, что я искал. Не мобильник. Простое зеркало. Размером меньше ладони. Оно лежало в книге, подсунутое под кожаную обложку на последнем форзаце. Если не знаешь, то и не увидишь.

Я крутил зеркало, даже мельком глянул на себя, повернувшись к свету свечей. А потом повернул зеркало на другую сторону и обомлел ещё больше.

Это я уже вынести не мог. Я обессилено привалился к столу библиотекаря, заваленному книгами. Нет, этот чёртов мир точно меня доконает.

Это зеркало выглядело, как обычное зеркало, как тысячи подобных ему зеркал из моего мира. Но… На обратной стороне было изображение какого-то памятника, и по кругу шла надпись. Блин. Я даже сумел её прочитать. «Таганрог». Нормальным русским языком, знакомыми мне до боли буквами. Но это ещё не всё. В самом низу, у края уже, по-английски было написано: «Made in USSR»…

Глава 6

Весь следующий день я проходил сам не свой. Всё, что произошло, не укладывалось в моей голове ну никак. От слова совсем. Я могу во многое поверить: в домовых, в русалок, в лешего, да и много чего существует на свете. Где-то на каком-то интуитивном уровне подсознания я даже верил в Бога, как в Высший разум и основу миропорядка. Я даже как-то примирился с мыслью, что попал сюда через зеркало. Ну вот, блин, получилось это как-то, получилось — и всё. И вот я тут — незнамо где.

Но скажите мне на милость, как тут оказалось зеркало старого советского производства? Таганрог, блин! Таганрог! Убиться об стену! Честное слово! Made in USSR? Советского Союза уже не один десяток лет нет! А это, откуда это зеркало здесь взялось? Как это получилось?

Ну, понятное дело, что это карманное зеркало попало сюда из нашего мира, может быть, ещё тогда, когда он существовал, этот Советский Союз. Как? И ясно, как день, что я не первый, кто оказался здесь. Кто-то же принёс сюда это зеркало! Так же, как попали сюда вместе со мной мои вещи в карманах: тот же валидол, мой студенческий билет, который я, кстати, закопал вместе с гелевой ручкой где-то в тех местах, где стоял военный лагерь барона Эрно. Я боялся лишних вопросов, поэтому не пожалел, когда у меня забрали мою одежду и дали местную. Где сейчас мои кроссовки, толстовка, джинсы? Какие свидетели ломают над всем этим свои умные головы?

Я усмехнулся. А может, у них тут где-нибудь есть тайный склад с вещами из моего мира? И там не только зеркала? Ага. Пистолеты, автоматы, мотоциклы, мобильные телефоны, зажигалки и прочее, прочее, с чем можно в обычное зеркало пролезть. Всё это глупости, конечно. Если бы сюда попадали из нашего мира регулярно, свидетели эти знали бы об этом. Они не вылупляли бы глаза на валидол, и так не боялись бы вновь прибывших, как этот Отец Иллар испугался меня. Они бы знали, что я нисколько не опасен для них, и мои угрозы — просто пустые слова. А слова — это только слова.

Кто-то проходил уже через зеркала в мой мир, кто-то был там, но этот кто-то — исключительный случай. Этот человек принёс сюда это карманное зеркало с надписью «Таганрог»… И оно каким-то образом оказалось у Агнес. Но я нашёл его и забрал с собой. Вот уж Агнес в следующий раз удивится, когда захочет с папочкой поболтать. Я сделал ей сюрприз.

Конечно, я забрал его! Это же частичка моего мира, наш советский — российский! — Таганрог, да и я бы не поверил всему, что случилось уже на утро! А так зеркало, завёрнутое в ткань, я весь день проносил в собственном сапоге, я чувствовал его своей голенью, и понимал, что всё это правда, я постоянно помнил о нём, мне не приснилось это и не привиделось. Агнес на самом деле говорила со своим отцом по зеркалу, как по мобильному телефону или по скайпу. Я же сколько ни смотрел в это зеркало, так ничего и не понял. Зеркало как зеркало, ничего, кроме меня, оно и не отражало. Как Агнес умудрялась говорить по нему? Что знала она такого, чего не знал я? Какой такой секрет?

Да, в этом мире зеркала обладали уникальными свойствами, и все свидетели об этом знают. Видимо, поэтому они так хорошо и быстро собирают информацию про всё и про всех. Именно они только и могут обладать зеркалами, они носят их в своих амулетах, так заботливо берегут их.

Я хорошо помнил, как Отец Иллар поглаживал свой амулет старческими пальцами. Да, ни у кого другого в этом мире зеркал нет, ну, нормальных, настоящих, конечно, зеркал. У цирюльника, что постригал мне волосы в первые дни здесь, я видел бронзовое зеркало. Видно, вот такой полированный металл таких чудных свойств, как серебряное зеркало, не получал. А у Агнес я не нашёл даже бронзового зеркала. Как это она так жила без зеркала? Девушка — и без зеркала?! А может, ей этого хватало, ну «Таганрога»? А что? И потрепалась и на себя, любимую, насмотрелась…

Она злила меня, эта Агнес. Я хотел домой, у меня накопилась огромная гора вопросов, и, может быть, она смогла бы ответить хотя бы на часть из них, и я подозревал, что на большую их часть.

Что она там говорила насчёт послезавтра? Послезавтра уже превратилось просто в завтра. Что она затевает? Я не спущу с тебя глаз, дорогая Агнес, я узнаю, что ты скрываешь. Завтра уже скоро, завтра, если быть точным. И я начеку.

А завтра, к обеду уже, нагрянули в Нандор бродячие актёры, устроили во дворе замка подготовку к выступлению. Натянули какие-то палатки, канаты, расстелили ковры. К вечеру началось представление. Сначала шли какие-то театральные сценки, переодетые в костюмы актёры играли героев: рыцарей, прекрасных дам, каких-то злодеев.

Я, конечно, часто бывал у матери на премьерах, с билетами в наш драматический театр у меня проблем не было, но то, что я видел тут, кроме улыбки, ничего не вызывало. Блин, уровень школьной постановки детского летнего лагеря. Да, мать любила повторять слова Чехова: «Нет ничего хуже провинциального театра!» Я в провинциальных театрах не был никогда, поэтому слова Антона Павловича смог понять только сейчас. Ну ладно, всё это можно списать на средневековость, бедность, ну и ещё на что-нибудь, они же все здесь не профессиональные актёры, так, любители, да и только. Хотя местным представления зашли не хило так, молодёжь потешалась, и то хорошо.

А потом в сумерках всё быстро разобрали, наставили огромных жаровен, развели в них огонь для света, и началось другое. Певцы пели под аккомпанемент лютен и флейт, танцовщицы танцевали, акробаты показывали всякие трюки, появился даже человек с маленькими дрессированными собачками. Одним словом, к примитивному театру прицепом приехал ещё и цирк с Цветного бульвара. Да.

Но все смотрели с интересом, шутили, смеялись, всем нравилось. Красивые девушки, музыка, а что ещё нужно? А потом все начали и сами танцевать. Наверное, такие представления были у местных нечасто, поэтому все, живущие в Нандоре, высыпали на двор. Пажи, оруженосцы, слуги и горничные, мальчишки с конюшни… Всем нашлось место и занятие. Кто танцевал, кто упивался местным элем, кто просто наблюдал за всеми со стороны. Мы с Эвартом были из последних.

Я, конечно, весь день искал глазами Агнес. Пока шли театральные представления, она была здесь, я видел её, глаз не сводил, а потом она пропала. Я обыскался её и начал нервничать. Куда она делась? Как я мог не заметить?

Она же что-то говорила про сегодняшний день, она говорила «послезавтра», а послезавтра это уже сегодня, и день подходит к концу. А я потерял её! Вот растяпа!

— Чё ты? Кого потерял? — Это Эварт заметил моё беспокойство и ищущий взгляд по лицам окружающих.

— Агнес! Ты не видел, куда она делась?

— Зачем тебе Агнес? Влюбился, что ли? — Эварт подмигнул мне и улыбнулся.

— Ага… После второй кружки эля… — Я усмехнулся. — Выпью ещё две и пойду свататься. Будешь моим дружкой?

Я обнял Эварта по-дружески за плечи, да, вторая кружка эля оказалась лишней. Да я-то подумал, ничего страшного, этот их эль слабее нашего пива, подумаешь, пара кружек. Ага, вот тебе и подумаешь, уже несу всякую ахинею.

— Кем-кем? — не понял Эварт. Да, видать, у них и свадьбы тут проходят совсем по-другому. А чего я хотел?

— Да ладно, не бери в голову, братец, мотай на шею — толще будет… — Я отпустил Эварта и подтолкнул под ребро кулаком, тоже — по-дружески. Ещё один прикол из студенческой жизни Эварт, конечно же, не понял. Смотрел на меня и хлопал длинными девчачьими ресницами. Хорошо, что он выпил ещё больше меня и силился понять смысл моих слов.

— Чего мотай? Кто — толще будет?

— Шея, Эварт, шея…

— Шея? — переспросил озадаченно. — Зачем — шея?

— Да ладно тебе…

Я махнул рукой на него и уставился в сторону жонглёра. Этого умелого парня точно взяли бы даже в наш цирк. Он так ловко жонглировал сначала яблоками, а потом и парой кинжалов, что даже я засмотрелся. Он добавил ещё один кинжал и сейчас так свободно подбрасывал их и ловил то за острые лезвия, то за тонкие изящные рукояти. И металл в свете костров поблескивал по-настоящему, угрожающе. Это тебе не цирк, это настоящие лезвия, тут и палец порезать можно.

— Я, когда за элем ходил, видел там Бертока, он из оруженосцев, ты его знаешь… Он сказал, что проводил Агнес, она ушла, у неё голова заболела от всего этого… Её нет…

— Кого нет?

Я обернулся к говорящему Эварту — о чём он? Я что-то и не слушал его пьяного бреда.

— Да Агнес же! Ты же сам спрашивал про неё… Забыл?

— Что — Агнес? — Я навострил уши. Вот балда, Эварт что-то сказал, а я всё на жонглёра этого пялился.

— Да нету её, она ушла к себе…

— Ты точно знаешь?

— Ну, — Эварт пожал плечами, — Берток сказал…

Вот как? Что бы всё это значило? Она говорила про сегодняшний день, а уже ночь, и что? Она просто ушла?

Я огляделся. Среди горящих костров прыгали веселящиеся люди, все, наверное, как и я, после изрядной порции эля, на трезвую голову так скакать не будешь. Мы же с Эвартом сидели на скамье у колодца и следили за всем весельем со стороны.

У меня уже было ощущение, что я в пятничный вечер забрёл в ночной клуб, кругом все пьяные или под чем покрепче, музыка, от которой уши пухнут, и время как будто остановилось. В голове шумело, да, зря я местный эль недооценил, надо поосмотрительнее.

Что же делать с Агнес? Она не шла у меня из головы. Я нутром чувствовал, что что-то затевается здесь, что не зря она с отцом договаривалась на сегодняшний день, я внутренне весь день вчерашний готовился к чему угодно, да хоть к войне, хоть к осаде замка! Она же как говорила? «Скоро… Потерпите немного…» Так говорят, когда собираются в скором времени увидеться. Я на это и рассчитывал. Что что-то будет. Что, скорее всего, она попытается сбежать из Нандора! Но ворота замка закрыты, вокруг полный расслабон и веселье, а Агнес ушла к себе…

Стоп! А может быть, потому и ушла, что бежать собралась? Под шумок, так сказать, пока все пьют и развлекаются? Никто и не спохватится! Утром все протрезвеют, а Агнес-то и след простыл. Может, все эти артисты, жонглёры, собачки тут не случайно, а для отвода глаз?

От этой мысли я даже протрезвел и всмотрелся во всех этих актёров другими глазами. Парня-жонглёра уже не было, его место на ковре заняла девушка-акробатка. Девушка, конечно, симпатичная, и улыбалась она приятно, но я от всех своих мыслей на месте усидеть уже не мог. Все эти артисты казались мне коварными интриганами, прибывшими сюда с одной лишь целью: помочь Агнес убраться из Нандора. Все их улыбки, все их действия — просто подстава, запутать всех тут и добиться своего!

Я поднялся со скамьи.

— Ты куда? — Эварт глядел на меня снизу хмельными глазами. — Ты не досмотришь её? — Указал взглядом на акробатку. — Красивая же, а ты уходишь…

— Смотри-смотри, она именно тебе улыбается.

— Правда? — Эварт смутился, как школьник-восьмиклассник. — Да ну тебя…

— Не отвлекайся, самое интересное пропустишь…

А девушка в это время садилась на шпагат и улыбалась публике так естественно, будто делала всё без усилий со своей стороны. Кто знает, может быть и так. Лёгкое воздушное платье мелькало вокруг её стройных ног, и взгляд отвести от артистки было сложно. Да, особенно, когда все женщины вокруг в этом мире ходят только в длинных глухих платьях. А тут такие ножки. Да что там, юбка-то у неё была до колена, Эварту и этого хватило, чтобы глаз не отводить. Ещё и влюбится… Я-то пошутил, а он… Кто его знает? Немало мужчин было насмерть убито красивыми женскими ножками.

Как я ушёл и куда, Эварт даже не заметил. Ну и, слава Богу. Я теперь мог заняться проверкой своей гипотезы.

Где находилась комната Агнес, я знал, поэтому прямым ходом направился именно туда. Мне уже было всё равно на то, что я не имел на это никакого права, я ведь даже не оруженосец. Плевать! Я хотел знать, как она собирается бежать из Нандора, и если мне удастся, то предотвратить этот побег.

Замок внутри был пустым, конечно, все сейчас веселились на улице. Я поднимался по лестнице в Старую башню, именно здесь и жила Агнес вверху, под самой крышей. Хорошо хоть пару-тройку факелов кто-то заботливо воткнул по стенам, а то можно было и ноги переломать. Винтовая лестница шла вверх, с улицы доносились далёкие отзвуки музыки, а по каменным стенам плескались отблески факелов. Я шёл, держась ближе к стене, перил тут не предусмотрено, а на свою ориентацию в пространстве я не надеялся. Дурак, надо было меньше налегать на эль…

И тут я уловил шаги сверху и голоса, кто-то спускался вниз и шёл мне навстречу. Чёрт! Лестница узкая, прятаться негде, и я со всей своей пьяной быстротой, какую мог себе позволить, метнулся вниз. У входа в башню в стене был каменный выступ, я и спрятался за ним, уповая на то, что меня в полумраке не заметят.

Кто это может быть? Агнес? Остальные все веселятся, только её я не видел. С кем тогда она говорит? У неё есть сообщник? Ну, конечно!

Они о чём-то спорили, я вжался в стену, прячась в темноте и в этой нише. Слушал.

— Я не знаю, я всё проверила, куда оно делось — не знаю. Может быть, кто-то случайно наткнулся на него, но не думаю. Это вряд ли. Сколько лет оно лежало там же, в этой книге. Никому не было до него никакого дела…

— Отец убьёт тебя… Ты знаешь, как ему дорог этот Таганрог… — ответил Агнес молодой мужской голос. Это был мужчина в одежде приезжих артистов.

Я понял всё сразу, они говорили о зеркале. «Таганрог…» Конечно! Это могло быть только то самое карманное зеркальце, что сейчас преспокойненько лежало в моём сапоге. А ты как хотела, хитрая Агнес? Я обманул тебя. Я же обещал тебе сюрприз, нежданчик. Ты вернулась за зеркальцем, опаньки, а его там нет! Как тебе такой поворот? А оно так дорого тебе, оказывается, и родной папочка, граф Бернат, так дорожит им…

— Ладно, — мужчина взял Агнес за плечи и слегка встряхнул на вытянутых руках, — сейчас успокойся… Пропало — так пропало. Мы здесь не за этим… Главное — вернуть тебя домой… Ты помнишь, что нужно делать?

Из темноты я видел силуэты их обоих, хорошо различал только немного растерянное лицо Агнес. Видел, как она кивнула в ответ на вопрос.

— Помню… Но отец… и этот «Таганрог…»

— Не думай об этом! Ты сейчас должна думать о доме, отец ждёт тебя и очень скучает…

Он взял Агнес за руку и повёл на свет костров, я следил за ними. Широкий плащ развевался за спиной графской дочери, а голову её закрывал капюшон, она приготовилась к побегу, переодевшись попроще. Кто из приезжих артистов сопровождал её — я так и не понял в темноте.

Так и есть. Этот цирк-шапито тут не случайно, всё для того, чтобы устроить в Нандоре шумиху. Агнес пропадёт, и её не сразу хватятся.

Я неслышно шёл за ними. А они двигались не на звуки праздника и громкую музыку, они шли к конюшням, туда, где стояли повозки и фургоны этих бродячих циркачей. Здесь не было людей, только кони копались в сене и фыркали в полумраке. Я замер в тени, наблюдая за парочкой. Мужчина поднялся в один из фургонов и подал руку Агнес, вдвоём они скрылись за лёгкой разрисованной дверью. Я подождал немного и подобрался поближе.

Ладно Агнес, её они, скорее всего, спрячут где-нибудь среди своего реквизита. У них тут этого добра полно: ковры, верёвки, ширмы, занавес, костюмы… Как обычно всякая бутафория при любом театре. Спрячут — и сами не найдут! Но почему этот её сопровождающий назад не появляется? Ну увёл, спрятал, а самому-то надо назад вернуться, чтобы подозрений у всех окружающих не вызывать. Но он не появлялся!

Я ждал, думая об Агнес и об этом молодом циркаче, который так свободно говорил с ней, так вольно касался её. Всё это время я мог позволить себе лишь смотреть на неё со стороны. А этот… Кто он такой вообще? Откуда взялся?

И как же хитро они всё продумали! Утром вывезут её в одном из фургонов среди вещей, потом пересадят на коня, найдут охрану, и доброго пути, Агнес! Даже если в Нандоре спохватятся, догадаются и пошлют погоню, дочь графа им уже не найти. Сами виноваты, растяпы! Надо было держать её под постоянной охраной, а лучше где-нибудь взаперти, под замком.

Я ждал, но ничего не менялось. Поэтому я осмелел и подобрался ещё ближе. Никаких разговоров из фургона, полная тишина. Где они? Что делают?

Я тихо поднялся по шатким ступенькам фургона и открыл дверь. Я ожидал увидеть всё, что угодно, но от увиденного просто обомлел. Выпал в осадок, по-другому не скажешь.

Фургон был пустой!

Нет, там, конечно, было полно всякого театрального хлама, горы вещей, но никого живого. Это раз! А два — это… Я аж к стенке фургона прислонился, чтобы не упасть… Посреди свободного пространства стояло… зеркало! Да-да, самое настоящее. Каким бы пьяным я ни был, я не мог ошибиться. Большое зеркало в рост человека, в простой деревянной раме. В дощатой стенке фургона находились маленькие окна, и лунный свет попадал в них, отражаясь в зеркальной поверхности. Проклятье!

Как это всё понимать? Я-то, дурак, думал, это будет нормальный человеческий побег, ну, обычный побег в прямом смысле слова. А это что? Они тут, походу, себя не утруждают такими проблемами. Через зеркало, как по мобильнику, разговаривают, через зеркала, как через нуль-кабины у Стругацких, сигают туда-сюда…

Я рассмеялся, понимая, что если не буду смеяться, я свихнусь от того, что вижу, от того, что произошло.

Ну, Агнес, ну стерва… Сегодня тут, а завтра там! Это тебе не самолёт, не автомобиль, и даже не долбанный велосипед, они в этом мире даже нас со своими технологиями обогнали! Какой бензин и двигатель внутреннего сгорания? К чёрту! Какие углеводороды? Стекло — и поехали! Удобно и дёшево. Чёрт и чёрт! Никаких тебе выхлопных газов, свинца, нефтеперегонных заводов и парникового эффекта. Первозданная планета — чистые леса, кислород, как в сосновом парке — красота! Это мы всю планету загадили, океаны нефтью залили, в городах от смога дышать нечем, всю Землю спутниками опутали…

Ну, Агнес, ну… Блин! Не добрался я до тебя! И побег твой не предотвратил. Кому об этом расскажешь — не поверят.

Я стоял перед зеркалом, как тот баран перед новыми воротами, и вспоминал стерву Агнес, её разговор с отцом через маленькое зеркальце, её обещание увидеться скоро, и этот проклятый праздник, звуки которого отдалённо даже здесь слышались.

Нет, ну понятно, что зеркала в этом мире под запретом, они есть только у свидетелей, остальные, наверное, даже не догадываются о подобных свойствах простого стекла, покрытого ртутной амальгамой. Об этом секрете как-то узнали в семье Агнес. Её отец говорил с ней и устроил ей вот такой вот побег…

А как же я оказался здесь? Каким ветром меня сюда занесло, в эту проклятую страну Оз? И Агнес нет! Кому мне задать свои вопросы? Кто на них теперь ответит?

А она сейчас далеко, наверное, в своём Лоранде, где же ещё? Агнес, стерва! Проклятый Лоранд!

Я смотрел в зеркало и ничего необычного не видел. Всё тот же фургон и его содержимое. Ну и я сам, конечно же, в этой непривычной глазу средневековой одежде, точно забрёл с новогоднего маскарада или с ролевой игры. Олух!

Как?! Как они это делают? Как им это удаётся?

Агнес могла бы сказать мне, если бы я припёр её тем, что всё знаю! Она могла бы помочь мне вернуться домой! Где сейчас искать её, эту стерву Агнес?

Я думал о ней, о Лоранде, я злился на себя, понимая, что упустил единственную свою возможность узнать хоть что-то. Вспоминал её голос, её смех, её высокомерный взгляд в мою сторону. Агнес…

И тут я заметил, как задрожала зеркальная гладь. Мгновение — и я увидел, что там, за зеркалом, мигают отблески горящего камина, каменные стены, яркий гобелен. Это уже был не цирковой фургон, это — другая комната!

Я коснулся зеркала рукой и почувствовал, как пальцы мягко ушли в тёплую пустоту. То же самое я помнил и тогда, в старом доме, те же знакомые ощущения… Это не стекло уже! Это — вход в другое пространство!

Ну, погоди, Агнес! Я ещё не прощаюсь с тобой!

Я закрыл глаза и шагнул вперёд — и провалился в пустоту.

Мне удалось это сделать!!!

Глава 7

Я как шагнул вперёд, так и выпал ничком на каменный пол чужой комнаты. Подо мной хрустнул устилавший пол тростник. А над ухом зазвенел громкий испуганный голос Агнес:

— Что это?! Как это? О, Мировой Свет… Он что, следил за нами? О, нет…

Я кое-как приподнялся на локте. Как же мне было плохо, и, видит Бог, это не от выпитого эля… Меня тошнило, и голова кружилась, вот тебе и зеркало — долбанный телепорт! А я-то в прошлый раз подумал о сотрясении мозга. А дело совсем не в этом. Такой эффект, как видно, давал зеркальный переход.

Блин! Сейчас меня вырвет… прямо на этот зелёненький тростничок…

Но меня за шиворот и довольно грубо поставили на ноги, толкнули к ближайшей стене спиной. Я с трудом поднял дурную голову и узнал циркача-жонглёра, того, что так поразил меня мастерством в управлении острыми кинжалами.

— А-а, — я вымученно улыбнулся ему, — неплохо жонглируешь, кстати…

— Он следил за нами! Он… Он никогда мне не нравился! Кто он вообще такой? Откуда взялся? Мне показывали его, думали, я его узнаю…

— Давайте, я всё сделаю легко и быстро… — Этот циркач ловко выдернул один из своих кинжалов, я понял, что он носит их на своих руках в кожаных накладках на предплечьях под рукавами свободной яркой рубашки. Подозреваю, что он умел не только эти кинжалы красиво подкидывать и ловить, но и метать в цель — тоже.

Ну и влип я — из огня да в полымя.

— Как он смог? Как у него это получилось? — всё причитала удивлённая Агнес.

— Да какая разница? — Жонглёру нетерпелось воспользоваться своим кинжалом, уж лучше бы он и дальше подкидывал яблочки. Какой кровожадный попался циркач, однако.

Я улыбнулся, глядя в его тёмные глаза, и невольно отомстил ему — меня вырвало прямо ему под ноги. Эх, жаль не на его пижонские сапожки с заклёпками.

Жонглёр отшатнулся и выругался через зубы. Думаю, ему ещё сильнее захотелось пустить в ход свой кинжал. Я отёр с губ поганую горечь и улыбнулся этому циркачу. Рядом стояла Агнес, и я подумал, что она почему-то выглядит нормально, ей не так плохо, как мне, да и этому козлу с его кинжальчиками, походу, тоже. Почему же мне так хреново?

— Ладно, отойдите!

О, здесь, оказывается, был ещё кто-то, а я и не заметил. Он подошёл ближе, и я рассмотрел его. Это был мужчина уже в возрасте, седой, волосы цвета перца с солью, и длиннее, чем принято было носить тут. Несмотря на всю эту седину, тело его не расплылось и не было рыхлым, сохраняло моложавость и спортивную подтянутость. Я удивился, что всё это время он был здесь и не вмешивался. Думаю, он и был тут главным, и циркач не воспользовался кинжалом только потому, что как раз этот человек не давал ему на это добро.

— Вираг, убери кинжал… — Его негромкий голос обладал непререкаемой силой, жонглёр подчинился, даже не пытаясь спорить. — Надо было самим лучше смотреть, раззявы…

Вираг? Я нахмурился и ещё раз посмотрел в лицо этого умельца-циркача. «Передавай привет Вирагу…» Я ещё подумал тогда, какое дурацкое имя… Кто он ей? Жених? Брат? Личный слуга? Телохранитель? А они похожи. Он тоже брюнет, тёмные глаза и тёмные брови, симпатичный парень, кстати. Но эти его кинжалы… Скорее всего, брат… И чем больше смотришь, тем больше замечаешь эту похожесть.

И что, заботливый братец сам явился в Нандор, чтобы помочь сестрёнке сбежать? А если бы его узнали и схватили? Вместо одного заложника было бы двое? Глупо! Или смело вот так рисковать сразу двумя детьми…

Детьми? Почему я так подумал?

Я снова перевёл взгляд на незнакомца и спросил:

— Вы — граф Бернат? А это — Лоранд? — Я бегло пробежался взглядом по стенам комнаты и её обстановке: гобелены, горящий камин, зеркало рядом — только дёрнись. Я в главном замке врагов, где мне угрожают смертью. Интересно, если я метнусь вдруг в сторону, я смогу шагнуть обратно в зеркало и оказаться снова в Нандоре, или кинжал этого Вирага догонит меня быстрее?

— Даже не думай… — Граф словно смог прочитать мои мысли, и я удивлённо уставился ему в лицо. — Так быстро это никому не удавалось, ты просто расшибёшь лоб или разобьёшь зеркало…

Конечно, как я об этом не подумал, ведь механизм перехода не срабатывал сразу. Во все разы, как мне это удавалось, нужно было время, и немалое, уж точно не секунды. И я согласно кивнул, сдаваясь.

— Кто ты такой? Откуда ты взялся?

Хороший вопрос — откуда? Мне тебе правду сказать или устроит то, что все здесь считают правдой? Я ещё думал, а Агнес уже опередила меня:

— Его зовут Арс… Его мать какая-то актриса… В Нандор его привёз барон Эрно, они все почему-то подумали, что он похож на меня и может быть моим братом… — Она усмехнулась громко.

— Что за бред? — это подал голос циркач Вираг.

— Сандор с годами последний разум потерял… — А это уже его отец, граф Бернат.

Мне стало обидно за графа Сандора, мне он как раз таки показался человеком здравомыслящим, и он, кстати, сразу же указал на ошибку барона Эрно, тут же сказал, что я Бернату никто. Так что…

Хотя я мог понять сейчас барона Эрно. Я смотрел на них на всех, и на графа Берната, и на его детей, и понимал, что ввело честных людей в заблуждение. Несмотря на седину и возраст, граф тоже был брюнетом. Его жгучие тёмные глаза смотрели на меня внимательно. О, этот человек обладал природной харизмой, как сказали бы в моём мире, из тех, кто могут подчинять людей своей воле одним только взглядом.

Это был самый настоящий граф до мозга костей, а мог бы, наверное, легко представляться и герцогом, и в короне короля.

Я глядел на него и понимал, почему Агнес смотрела на всех парней вокруг себя высокомерно. Она — дочь такого отца, и все вокруг не шли с ним ни в какое сравнение. Да, если она надеется найти себе пару под стать папаше, ей это вряд ли удастся. Такие экземпляры природа рождает нечасто…

— Ладно, мы теряем время и сильно рискуем… Вираг, ты задержался. Не забыл, что ты ещё должен сделать? Хорошо, если за вами следил только он один… Протянем, и они полезут оттуда толпой…

Я проследил за взглядом графа и понял, что он смотрит на зеркало. Конечно, там же до сих пор посреди фургона зеркало стоит, а они тут лясы точат.

— Да там все пьяные… — Жонглёр улыбнулся, но спорить с отцом не стал и пошёл к зеркалу. — Ладно, не скучайте, я скоро буду… И это… Отец, расспроси его обо всём, мне интересно, расскажешь потом… И не убивай его без меня…

— Ты теряешь время.

Да, отец был суровым, никаких тебе сантиментов.

— Береги себя, Вираг! — А вот Агнес не сдержала эмоций, мне же так вообще было пофиг на него.

Я больше хотел поглядеть, как он это будет делать, как он сумеет войти в зеркало, мне до сих пор было непонятно, как такое происходит, но граф сгрёб меня за дублет и перетащил ближе к свету камина. И зеркало, и Вираг-жонглёр остались за спиной. Вот блин!

— Не убивайте меня… — Я и сам не понял, как слова эти вырвались у меня, я даже сам себе показался жалким.

Граф толкнул меня в деревянное кресло у стола и налил мне воды в высокий стеклянный кубок.

— Тебя ещё тошнит? Попей водички…

Я тупо смотрел на воду. Стекло здесь было очень дорогим, и, наверное, это что-то значило. Может, граф, как и старый свидетель Отец Иллар, боится меня? Он не позволил сыну убить меня… Что вообще всё это значит? И что теперь будет со мной?

— Найди свою камеристку, пусть тебя покормят, и ложись спать. Уже поздно. У тебя я приказал растопить камин и сменить постель. Мы поговорим с тобой завтра.

— Пап, ты же не убьёшь его?

— Посмотрим, что он мне расскажет…

— Почему ты послал за мной Вирага? Это опасно! А если бы его узнали? Или что-то вдруг пошло не так?

— Не так оно уже пошло… — Граф бросил в мою сторону короткий взгляд. — Вираг сам попросился и знал, на что идёт. Кого, по-твоему, я должен был послать? Кто обо всём этом знает? Самому пойти? — Усмехнулся, потирая бритый подбородок ладонью. В свете горящего камина блеснуло кольцо на его руке. — Иди, Агнес… Уже очень поздно.

— Хорошо, пап…

Она посмотрела на меня взглядом, значения которого я не понял, и вышла. В голове моей вертелся её вопрос: «Ты же не убьёшь его…» Не убьёшь его? Это она обо мне?

Я понимал, насколько всё серьёзно. Там, в Нандоре, я оставил людей, которых более-менее узнал в этом мире за то короткое время, что прожил здесь. Там у меня был Эварт, он помогал мне, поддерживал, учил многому, отвечал, как мог, на все мои вопросы. Здесь же я не знал никого и ничего хорошего не ждал от этого жёсткого человека. Он так строг с собственными детьми, что же мне ждать доброго для себя?

— Итак, как, ты сказал, тебя зовут?

— Я не говорил…

Графу явно не понравилась моя неразговорчивость. Он сел напротив меня через стол и медленно расстегнул ряд пуговиц чёрного бархатного дублета. Наклонился ко мне, положив на стол раскрытые ладони. Я смотрел на них, потому что боялся смотреть ему в лицо. Странно, он был в возрасте, а руки его мне показались моложе. Мать всегда говорила: «Возраст человека выдаёт не лицо, его выдают руки…» Это точно. Пластические хирурги натянут тебе кожу на лице, а вот с руками ничего не сделают. Тьфу, что за глупости лезут в голову в самый неподходящий момент?

— Арс… Меня зовут Арс… — шепнул я и глянул ему в глаза, набравшись решимости.

— Странное имя… Откуда ты?

— Из Эниона… Это на севере, маленький городок…

— Я знаю, где находится Энион, не утруждайся. — Граф кивнул и продолжал рассматривать меня долгим внимательным взглядом. У меня пересохло в горле. Я уже и забыл, что какое-то время назад был пьян и весел, и ни о чём плохом и думать не думал. И вот теперь я здесь.

Я дотянулся до кубка и отпил несколько глотков холодной воды, пахнущей мятой. И всё это время граф не сводил с меня прямого взгляда.

— Как ты оказался здесь?

— Я следил за… за вашей дочерью… — Я не знал, могу ли я просто назвать её по имени, не будет ли это оскорблением.

— Почему?

— Я подумал, что она готовит побег…

— Почему ты так подумал?

Ну я же не мог сказать ему, что слышал её разговор с ним самим в библиотеке! Это уже слишком! Какая разница, собственно? Не всё ли равно?

— Я просто так подумал… И стал следить за ней. И… и оказался здесь… Вот и всё…

— Ты один? Кто ещё знает об этом? Свидетели — знают?

— Нет. Я один. Я никому не говорил…

Граф Бернат молчал, думая, я видел, как он сжимал и разжимал зубы, отчего мышцы двигались на его скулах.

— Ты понимаешь, что я должен буду убить тебя, парень?

Я нахмурился. В смысле — убить? О том, чтобы меня не убивали, просили и Агнес, и её братец с кинжалами. Все они знали, что ждёт меня в итоге… Наверное, глубоко в душе я и сам это знал…

Но ведь я хотел домой! Я просто хотел узнать у этой Агнес, как можно попасть домой? Мне не нужен Лоранд! Мне даже Нандор не нужен! Просто отправьте меня домой. Почему я вошёл в зеркало, а оказался не дома, а здесь, в Лоранде? Почему так? Как это работает?

— Вы не можете убить меня… — я сказал то же самое, как тогда, в первую ночь, когда появился здесь, когда арбалетчик собирался застрелить меня. Тогда моя фраза вызвала недоумение, удивился и граф Бернат сейчас:

— Почему?

Я посмотрел ему в глаза. А что мне терять? Жизнь? Свободу? Может, тогда этот суровый человек объяснит мне хоть что-то…

— Я должен вернуться домой.

Мои слова прозвучали не совсем обычно, не просто, а каждое слово отдельно от другого: «Я. Должен. Вернуться. Домой».

Граф долго молчал, будто что-то понимал, а потом спросил, уточняя:

— В Энион?

— Нет… Домой…

Он опять долго молчал, и мы смотрели друг на друга. О чём думал сейчас этот граф, я не знал, но я думал о своём мире, вспоминал мать, пыльные улицы, кружащиеся в июльском зное клочки тополиного пуха, небо с россыпью знакомых звёзд, коридоры Универа, истёртые ступеньки лестниц и… свой глупый граффити-рисунок на бетонной стене недалеко от остановки троллейбуса.

Всё это будет и дальше. Только без меня. Глупо как-то и бессмысленно… Мой дом будет жить без меня и дальше… Мой мир будет жить… Все там будут жить… Там…

— Ты проник туда, куда не должен был… Это — тайна, секрет… Я не могу отпустить тебя… Зря ты ввязался в это… Там у вас праздник, музыка, акробаты и песни, лучше бы ты напился и спал сейчас пьяным сном, чем…

Я резко перебил его, громко и отрывисто:

— Как вы это делаете? Как вам это удаётся? Почему у меня не получилось? Почему я не смог?

Граф нахмурился, слушая меня, и я различил, как ногти его пальцев скребнули по поверхности стола.

— Разве? Ты же здесь!

— Я не хотел быть здесь, я хотел быть… — Я вовремя остановился, чтобы не сказать лишнего, а граф словно понял это:

— Где ты хотел быть? — Я молчал, не сводя с него взгляда. Он — не барон Эрно, и даже не граф Сандор, как я мог лгать ему? — Где ты хотел оказаться? Дома?

Я молчал. Я просто молчал. И граф снова спросил меня негромко и твёрдо:

Конец ознакомительного фрагмента.