Город, где начинаются дороги

Александра Мурзич

Убежавшая собака и пропавший брат. Загадка недописанного стихотворения и поиск своего Дела. Совершенно разные дороги приводят Мишку, Люду, Алёку и Славку в Город, а там…Улицы меняются местами по собственному желанию. В городском Архиве хранятся вовсе не старинные документы. На таинственной Пустоши подстерегают призраки, а Поляна Костров отпускает домой только тех, кто говорит правду.И это ещё не всё! Ведь дороги здесь только начинаются…В книгу вошли две части повести.Продолжение следует.

Часть 1. Площадь Фонтанов

Собака с неправильным хвостом

Верный не был чистокровной лайкой, но хвост колечком ему всё же достался. Мишке очень нравилось, как Верный вилял им не разворачивая, когда радовался. А радовался Верный часто. Он обладал весёлым характером собаки, которой повезло с хозяином.

Василий Дмитриевич, учитель математики на пенсии, души не чаял в своём питомце. Верного ещё крохотным щенком подарил ему бывший ученик. Он занимался разведением западносибирских лаек. Одна из его собак, серая красавица по кличке Астра, однажды пропала. Говорили даже, что её украли. Возможно, так оно и было, однако через месяц Астра вернулась сама, уставшая и голодная, но здоровая. Вскоре выяснилось, что она ждёт щенков. Кто был их папой, осталось неизвестным, и щенки не могли считаться чистопородными лайками. Другой человек, более брезгливый и высокомерный, мог бы от них избавиться самым жестоким образом. Но хозяин Астры по-настоящему любил собак. Малыши подросли, и он подыскал им добрых хозяев из тех, кому не важна родословная, а просто нужен пушистый друг.

Всё это Мишке рассказал сам Василий Дмитриевич. Выйдя на пенсию, он давал частные уроки, и Мишка ходил к нему подтягивать математику. Папа считал, что в четвёртом классе иметь по этому предмету тройку абсолютно непростительно.

— А что ты будешь делать в десятом? Нужно всегда во всём разобраться с самых азов, тогда дальше будет легко, — сказал папа и отправил сына к репетитору. Мишка уныло подчинился. Даже не стал выяснять, что это за азы такие. Математику он не любил и рассмеялся бы тому в лицо, кто заявил бы, что вскоре он, Мишка, будет с радостью бегать на занятия.

Василий Дмитриевич оказался человеком незаурядным. Он совсем не был похож на Мишкиного школьного учителя математики, зануду и сухаря, которого ребята прозвали Сусликом. Это потому, что шипящие звуки он произносил с лёгким присвистом, а ещё имел привычку объяснять материал, сложив руки на животе, что при его небольшом росте и заметной полноте делало математика и впрямь похожим на суслика. Василий Дмитриевич был вовсе не таким. Высокий, подтянутый, несмотря на свои шестьдесят семь лет, он больше напоминал спортивного тренера, чем школьного учителя. Придя к нему на первый урок, Мишка с самого порога и думать забыл о математике — столько интересных вещей он увидел вокруг. На стене в коридоре висели причудливые деревянные маски, в комнате стояла большая стеклянная витрина, как в музее, а в ней на полочках были разложены разнообразные ножи, длинные, короткие, узкие, широкие, все с красивыми ножнами. Там же в комнате на стене висели лук и узкий колчан со стрелами, какое-то старинное ружьё и странного вида топор, небольшой, на длинной рукоятке, украшенной мехом и перьями.

Пытаясь решать примеры, заданные учителем, Мишка украдкой поглядывал на этот топор. Нестерпимо хотелось спросить, почему он висит здесь вместе с оружием и зачем на нём перья, но ведь шёл урок, а Мишка был воспитанным мальчиком, поэтому помалкивал. Однако после того, как ученик пятый раз подряд спутал плюс с минусом, Василий Дмитриевич строго взглянул на него поверх очков и сказал:

— Молодой человек, если вы на ближайшие полчаса всё-таки сосредоточитесь на уравнениях, то после занятия я, так и быть, расскажу про оружие, которое вас так заинтересовало.

Мишка слегка оторопел от подобного обращения, ему ещё никогда не говорили «вы». И, разумеется, послушать обещанный рассказ ужасно захотелось, так что он честно уткнулся в тетрадь.

Когда урок подошёл к концу, Василий Дмитриевич неторопливо собрал учебники и наглядные пособия, подождал, пока ученик сложит свои тетради и ручки, после чего снял очки, улыбнулся и уже совсем не строго, а очень даже весело сказал:

— Ну а сейчас, Миша, я заварю нам чай и расскажу тебе про томагавк.

— Про что? — не понял Мишка, но Василий Дмитриевич только подмигнул ему и ушёл на кухню. Появился он спустя минут десять с чайником и чашками на подносе.

— Вот так. Давай нальём чаю и побеседуем. Тебе понравилась моя коллекция, не правда ли?

— Понравилась! Только почему вместе с луком и стрелами, и ружьём висит топор? Да ещё такой странный, с перьями…

— Миша! — Василий Дмитриевич вскинул брови. — Ты в самом деле не знаешь, что такое томагавк?

— Не знаю… — смутился Мишка, как смущался всегда, если не мог ответить урок.

— М-да, — вздохнул учитель. — Вы, молодёжь, теперь читаете совсем другие книги и смотрите другие фильмы. А вот ещё твои родители в десять лет наверняка знали и что такое томагавк, и что такое вигвам, и про тропу войны слыхали. Ну что ж, восполним и эти пробелы в твоём образовании.

Он отхлебнул чаю, откинулся на спинку стула, помолчал немного и продолжил.

— Так вот, Миша, всё, что ты здесь видишь: ножи, лук, стрелы, ружьё, томагавк — всё это привезено из Северной Америки и имеет прямое отношение к истории североамериканских индейцев. Этим оружием они пользовались на охоте и во время войны, в том числе войны с бледнолицыми.

— И ружьём? — уточнил Мишка. Он, разумеется, слышал про индейцев, но в его представлении это были сущие дикари, не знавшие огнестрельного оружия.

— И ружьём, — подтвердил Василий Дмитриевич. — Конечно, ружья появились только после того, как в Америку пришли европейцы, но пули из них нередко летели в своих же создателей. Однако давай сперва про этот, как ты выразился, «топор». Всему не индейскому миру он известен как томагавк. Только это всего лишь английское слово, довольно искажённо передающее соответствующее название на языке какого-то одного народа. Скажем, на языке племени поватан оно звучит приблизительно как «тамахаак», на языке племени делаваров, например, уже «темахикан», а на наречии дакота — «онспеканнонпа», разумеется, тоже приблизительно.

Мишка затаил дыхание, неизвестные слова звучали таинственно и притягательно. Василий Дмитриевич встал, снял со стены томагавк и положил его на стол, продолжая рассказывать.

— Железными томагавками индейцев тоже снабжали переселенцы, прежде оружие этого типа имело вид обычных деревянных дубинок или каменных топориков. В кино часто можно встретить сцены, где ловкий краснокожий сражает своего врага, метнув в него такой топорик, но это правдиво лишь отчасти. Индейцы действительно умели использовать томагавк как метательное оружие, однако редко делали это в реальном бою.

— Почему? — удивился Мишка.

— Видишь ли, Миша, среди индейцев высоко ценилась воинская доблесть, мужество. Побеждать врагов на расстоянии порой необходимо, для этого есть лук и стрелы, позднее — ружья. Стрелку требуется умение, но здесь нет особой храбрости. Куда почётнее поразить врага с близкого расстояния, когда и он тоже может достать тебя своим томагавком. К тому же разбрасываться оружием в бою нерационально, ведь его нужно вернуть, а на это может не оказаться ни времени, ни возможности.

О чае Мишка давно забыл.

— А этот, у вас, это настоящий боевой томагавк? — спросил он.

— Можно и так сказать, — улыбнулся Василий Дмитриевич. — Разумеется, он не древний, это реплика, то есть точная копия оригинала. Но, попадись мой томагавк в руки какому-нибудь шайену или дакота, будь уверен, они бы нашли ему достойное применение.

— А почему на нём перья?

— Индейцы часто использовали перья в качестве украшений. Думаю, здесь они появились потому, что это всё-таки сувенирная вещь. Хотя рукояти настоящих томагавков тоже украшали мехом, кожей, резьбой. В традиционных культурах, Миша, редко можно встретить ничем не украшенные изделия. Ведь любой узор — это символ, имеющий своё значение. Одни символы защищали, другие призывали удачу, третьи просто рассказывали о хозяине: кто таков, откуда, какого рода-племени. Своеобразный документ.

В соседней комнате послышался странный звон, шипение, а затем какие-то надтреснутые звуки равномерно один за другим, пять раз. Мишка догадался, что это бьют старинные часы. Они представились ему большими, наверное, выше него самого, в коричневом деревянном футляре и с тяжёлым бронзовым маятником.

— Однако времени уже много, — спохватился Василий Дмитриевич. — Что же это за тобой не приходят?

— А мы живём в соседнем дворе, — ответил Мишка. — Папа меня привёл, потому что первый раз, а так я сам буду ходить.

— Понятно, — кивнул математик. — Ну тогда на первый раз достаточно. Тебе однозначно пора домой.

— Да, пора, — Мишка с сожалением поднялся, взял рюкзак и вышел в прихожую. Уже зашнуровав кроссовки, он всё-таки набрался смелости и спросил:

— Василий Дмитриевич, а в следующий раз вы расскажете что-нибудь ещё про индейцев?

— Расскажу. Но, — учитель поднял вверх указательный палец, — при одном условии. Если ты без ошибок выполнишь домашнее задание.

— Я постараюсь! — горячо пообещал Мишка. — До свидания, Василий Дмитриевич!

Дома Мишку, конечно, сразу же спросили, почему он так сильно задержался. Он и не подумал ничего скрывать.

— Василий Дмитриевич рассказывал мне про томагавк.

— Прекрасно, — вздохнула мама. — Вы же вроде математикой занимаетесь?

— Мы занимались! — Мишка вытащил тетрадь. — Вот, смотри, сколько исписано. Рассказывал Василий Дмитриевич после урока. У него такая коллекция! Одних ножей штук сто! Ну или пятьдесят… И все из Америки! И томагавк почти настоящий! А в следующий раз, если я домашнее задание без ошибок сделаю, Василий Дмитриевич мне ещё что-нибудь расскажет про индейцев.

— Ты сделай сперва, — фыркнула сестра Люда. Она была на полтора года старше брата, училась в пятом классе и получала в основном пятёрки и четвёрки.

— А вот и сделаю! — обиделся Мишка. — Что, думаешь, не смогу?

— Очень захочешь, так сможешь, — пожала плечами Люда.

Вообще-то они жили дружно, а школьные отметки уж тем более никогда не были поводом для ссор. Да и учился Мишка нормально, только вот математика… Порой Люда подшучивала над братом за его нелюбовь к точным наукам, но, если он просил, всегда помогала с заковыристыми задачками. Однако нынче случай был особый, так что никакой помощи Мишка просить не стал, а сразу же сел решать заданные примеры, пока ещё держались в памяти объяснения Василия Дмитриевича.

Он не слышал, как на кухне мама сказала папе:

— Кажется, твой репетитор не только математик, но и психолог по совместительству. Может, хоть этими рассказами об индейцах он подружит Мишу с математикой.

— Что-то раньше наш сын ничем подобным не интересовался, — ответил папа.

«Так то — раньше!» — мог бы возразить Мишка, если бы услышал этот разговор. А теперь он даже свой разрешённый час за компьютером потратил не на игры, а на поиск сайтов про Северную Америку и индейцев. На одном оказалась подборка старинных фотографий, и Мишка долго рассматривал чёрно-белые портреты, большей частью мужские. Индейские воины были запечатлены в причудливых одеждах с орнаментами и бахромой, в головных уборах из перьев, у всех были длинные волосы, у некоторых на шее висели ожерелья из нескольких рядов бусин. Мысль о том, что это всё не рисунки, а фотографии реальных людей, живших больше века назад, добавляла очарования и разжигала любопытство.

Вечером, когда мама пришла в комнату пожелать детям спокойной ночи, Мишка спросил:

— Мам, а ты правда знаешь, что такое томагавк и этот… вигвам?

— Конечно, знаю, — ответила мама. — Томагавк — это такой боевой топор, а вигвам — это жилище индейцев. Вроде шалаша, только большой.

— А откуда ты это знаешь?

— Как откуда? Из книжек, из фильмов. Когда я училась в школе, мы с подругой очень любили истории про Дикий Запад. «Зверобой», «Последний из могикан» — всё это книги моего детства.

— Интересные? — вскинулась Люда.

— Конечно, это же приключения.

— А в школьной библиотеке они есть, как ты думаешь?

— Они и дома есть, — улыбнулась мама. — Поискать надо.

— Ой, мамочка, давай завтра поищем! А то я уже все свои книги перечитала.

— Хорошо, Люда, поищем. Завтра. А теперь — спать!

— Подожди, мам, а фильмы? — спросил Мишка, который не разделял горячей любви сестры к чтению. — Про индейцев. Ты сказала, они есть.

— Фильмы? — мама задумалась. — Те, которые я в детстве смотрела, сейчас редко показывают, они и тогда уже довольно старыми были. В интернете есть, наверное.

— А как называются?

— Да я не помню. Ну там… Чингачгук какой-нибудь. Знаешь, если тебе уж так интересно стало, наберёшь «фильмы Гойко Митича» и точно полный список получишь.

— Кто такой Гойко Митич? — снова вмешалась Люда.

— Актёр. Самый знаменитый индеец своего времени.

— Настоящий индеец?! — воскликнул Мишка.

— Нет, конечно, — засмеялась мама. — Но он блестяще изображал их в кино. Так, ну всё, дорогие мои индейцы, пора спать! — она поцеловала обоих, поправила им одеяла и ушла.

На следующий день была перевёрнута вся домашняя библиотека, а также «книгохранилище» на антресолях. Вместе с «Последним из могикан» и «Зверобоем» там обнаружились «Белый вождь», «Следопыт», «Всадник без головы» и «Оцеола, вождь семинолов». Всё это богатство Люда радостно утащила к себе.

Папе пришлась по вкусу идея найти и пересмотреть все старые и такие любимые в детстве фильмы о храбрых апачах и дакота, и на ближайшие вечера семейный досуг был устроен.

Когда Мишка снова пришёл к Василию Дмитриевичу, ему не терпелось похвастать, сколько всего он успел узнать за три дня. Однако учитель встретил его строго и сдержанно, будто и не было никогда дружеской беседы за чаем, и Мишка забеспокоился. Вдруг Василий Дмитриевич передумал и не станет больше ничего ему рассказывать? Тогда зачем он так старался, решая примеры? Ведь был же уговор!..

— Так, посмотрим, что тут у нас, — сказал учитель, открывая Мишкину тетрадь. — Ага… так-так… Замечательно. Что ж, молодой человек, вы не безнадёжны.

— И… ошибок нет? — с надеждой спросил Мишка.

— Ни одной. Скажи, Миша, тебе здесь всё понятно?

— Да вроде…

— Я рад. Тогда пойдём дальше.

Начался урок. Василий Дмитриевич объяснял очень хорошо, гораздо лучше Суслика, Мишке действительно было всё понятно, но думал он о другом. Неужели учитель не сдержит слова? Вдруг он забыл? Ведь Мишка наверняка не единственный его ученик, может, он ещё кому-нибудь рассказывал про свою коллекцию, и теперь не помнит, кому именно…

— Михаил!

Мишка вздрогнул. Василий Дмитриевич смотрел на него поверх очков.

— Михаил, если ты сейчас меня не услышишь, сомневаюсь, что следующее домашнее задание тебе удастся так же хорошо.

— Извините, — пробормотал Мишка.

— Умение полностью сосредотачиваться на том деле, которое выполняешь в данный момент, позволяет добиваться наилучших результатов, запомни это, — сказал учитель.

Мишка вздохнул. Попробуй тут сосредоточься… Но, разумеется, он кивнул и принялся читать условие задачи.

По окончании занятия, когда Мишка твёрдо уверился, что никаких рассказов ему больше не светит, и уже собирался уйти, Василий Дмитриевич вдруг спросил:

— Ты сегодня куда-то спешишь?

— Нет… никуда, — ответил Мишка. — А что?

— Ну как — что? — учитель снял очки и улыбнулся. — Ведь у нас был уговор: ты решаешь примеры без ошибок, а я рассказываю тебе про индейцев. Свою часть ты выполнил, так что, если ты не торопишься, можем продолжить беседу.

Мишка просиял.

— Я никуда-никуда не тороплюсь, Василий Дмитриевич!

— Замечательно! Тогда — чай.

За чаем Мишка похвастал, что он уже слышал о тропе войны и про вигвам теперь тоже знает.

— Ты знаешь, что это жилище, но вряд ли правильно его представляешь, — остудил Мишкин восторг Василий Дмитриевич. — Впрочем, не удивительно.

— А как надо его представлять?

— Видишь ли, слово «вигвам», как и слово «томагавк», настолько широко известно, что нам кажется, будто все индейские хижины назывались именно так. А между тем вигвам — это жилище лесных племён, обитавших на севере и северо-востоке Америки. Это шалаш с каркасом из веток, покрытый корой деревьев или циновками из травы и листьев. Он имеет куполообразную, то есть круглую форму. А те островерхие палатки-конусы, которые, как я полагаю, ты себе воображаешь, называются типи. Они были свойственны племенам Великих Равнин…

Так оно и повелось. Мишка ходил на уроки дважды в неделю, и, если он выполнял домашнее задание без ошибок, Василий Дмитриевич непременно рассказывал удивительные истории: о священных Чёрных Холмах и войне за них, которую вели индейцы с войсками Соединённых Штатов; о великих вождях Ташунка Витко, Татанка Йотанка, Макпийя Лута; о Битве Ста Убитых и битве при Литтл-Бигхорн; он рассказывал легенды и предания индейцев, рассказывал об их мирной жизни, обычаях, традициях, верованиях. Ради этих бесед за чаем Мишка занимался так усердно, что вскоре стал получать за школьные контрольные работы твёрдые четвёрки, а потом и пятёрки.

Однажды, после пятого или шестого урока Василий Дмитриевич спросил:

— Миша, скажи, как ты относишься к собакам?

— Хорошо, — ответил Мишка. — У нас, наверное, была бы своя собака, если бы не мамина аллергия.

— Вот как… Что ж, значит, я могу больше не запирать этого товарища?

Василий Дмитриевич открыл дверь в соседнюю комнату, и оттуда выскочил большой серый пёс. Он радостно повертелся вокруг хозяина и немедленно отправился обнюхивать гостя. Мишка без всякой боязни потрепал зверя по загривку и поинтересовался, как его зовут.

— Его зовут Верный, — ответил Василий Дмитриевич. — Полагаю, вы подружитесь.

Они действительно подружились. Василий Дмитриевич охотно разрешал ученику возиться с собакой, и Мишка полюбил Верного. Пёс тоже по-своему к нему привык, встречал в прихожей, виляя хвостом-колечком, и даже порой слушался, когда Мишка велел ему сидеть или лежать, или просил дать лапу.

Именно с Верного и началась ещё одна удивительная история. Случилось это уже летом, незадолго до Мишкиного одиннадцатого дня рождения.

На окраине города, там, где рукой подать до леса, в одном из маленьких деревянных домов, похожих на деревенские, жила Надежда Фёдоровна. Эта бодрая восьмидесятитрёхлетняя старушка приходилась Мишке и Люде прабабушкой. Все в семье её очень любили, ласково называли «бабулей» и часто навещали. Переезжать из своего домика к детям или внукам она наотрез отказывалась.

Ребята подолгу гостили у бабули Нади каждое лето. Других детей по соседству не было, но брат с сестрой не скучали. Они помогали по дому, катались на велосипедах и играли в прятки в старых полуразрушенных домах, что в общем-то строго запрещалось. Когда приезжали бабушка Катя и дедушка Митя или папа с мамой, они все вместе гуляли в лесу. Ходить туда без взрослых детям также строго-настрого запретили, потому что «не деревня всё ж таки, мало ли кто тута шастает».

Однажды Мишка и Люда играли в «поиск сокровищ». Люда спрятала «сокровище» и оставила брату подсказки, а Мишка их разгадывал, чтобы найти спрятанное. Потом предполагалось поменяться ролями. Игра была в самом разгаре. Мишка решил уже добрую половину Людиных ребусов и вот-вот должен был отыскать клад. Очередная подсказка привела его на чердак одного из ближайших заброшенных домов, давно и тщательно обследованных втайне от взрослых. Мишка знал там все укромные уголки и не сомневался, что «сокровище» окажется запрятанным в старом ящике возле чердачного окна. Уже открывая ящик, Мишка глянул в оконный проём, где давно не было стекла. Окно выходило на узкую улицу, по которой изредка проезжали машины, а собаки на тротуарах встречались чаще, чем люди. Вот и сейчас мимо дома деловито трусила пушистая лайка, и здесь не было бы ничего странного, если бы только эту лайку не звали Верным.

Мишка совершенно точно узнал своего пушистого приятеля. Он высунулся в окно почти по пояс, но нигде в обозримом пространстве не увидел Василия Дмитриевича. Привлечь внимание пса надо было немедленно, иначе он убежит, и Мишка закричал прямо с чердака:

— Верный! Верный!

Пёс обернулся, и, безошибочно определив, откуда его позвали, задрал морду, радостно гавкнул и завилял хвостом. Да, да, мол, я тебя узнал.

— Верный, ты никуда не уходи, я сейчас! Сейчас спущусь! — крикнул Мишка, но вспомнив, что с собаками надо разговаривать по-другому, попытался чётко скомандовать: — Верный, сидеть!

К его удивлению, пёс послушно сел. Мишка бросился вниз, размышляя на бегу, что делать дальше. Василий Дмитриевич никогда бы не пустил Верного гулять по городу просто так, без поводка. Значит, пёс потерялся. Значит, надо его поймать и вернуть хозяину. И сделает это Мишка сам! Во-первых, потому что учитель очень обрадуется и будет ему благодарен за возвращение своего любимца, да и вообще — это просто хороший поступок. Во-вторых, потому что придётся проехать с собакой через полгорода. Мишка представил, как люди на улице будут на него смотреть и, само собой, считать, что он — хозяин такого красивого пса. Здорово же!

Правда, вслед за этим Мишка успел подумать и о том, что настоящего собачьего поводка у него нет, а какую-нибудь пустяшную верёвку Верный запросто порвёт. И слушается Мишку он, только если сам захочет, так что ехать с ним в автобусе, а потом ещё идти несколько кварталов будет трудновато.

В этой последней мысли Мишка уверился, когда выскочил на улицу. Верного на месте не оказалось. Повертев головой, Мишка увидел его в паре десятков метров, пёс бежал по дороге, изредка оглядываясь.

— Верный, стой! — закричал Мишка и побежал следом. Но Верный, не иначе решив, что с ним играют, задорно гавкнул, припустил со всех ног и вскоре скрылся за поворотом. Мишка — за ним. Он постоянно звал собаку, поэтому даже не услышал, как его окликнула сестра.

Улица, на которую свернул беглец, была крайней, за ней начиналась роща. Мишка пробежал по дороге до самого конца, но Верного и след простыл. Опечаленный, Мишка повернул домой. «Надо хотя бы позвонить папе с мамой и попросить, чтобы они сказали Василию Дмитриевичу, где была его собака», — подумал он.

— Знаю, куда убежал твой пёс, — сказал вдруг кто-то позади Мишки. Он вздрогнул и оглянулся. Рядом стояла женщина в длинном платье, полностью седая, но ещё не очень старая. Волосы её были заплетены в две косы, перекинутые на грудь, по рукавам платья от ворота до запястья тянулся узор из квадратов и треугольников. Мишка никогда её прежде не видел, хотя на здешних окраинных улочках все знали друг друга, как в деревне. Сразу вспомнились пугающие истории бабули Нади — про цыганок, якобы похищавших маленьких детей. Но, во-первых, он уже не маленький, а во-вторых, женщина была совсем не похожа на цыганку.

— Знаю, где искать собаку, — повторила она.

— Где? — быстро спросил Мишка. Женщина внимательно оглядела его и ответила:

— Далеко. Если ты готов идти, я укажу тебе путь, если нет — возвращайся домой.

Мишка тут же забыл про цыганок, про любимое бабулино «мало ли кто тута шастает» и про все запреты. Он понял, что его ждут приключения! Взаправду, а не на экране телевизора. Поэтому, не раздумывая ни секунды, решительно кивнул:

— Да! Я готов!

Женщина в свою очередь степенно кивнула, принимая Мишкин ответ, затем указала на тропинку, ведущую в рощу.

— Пойдёшь туда. Всё прямо и прямо, никуда не сворачивая. За рощей начнётся сосновый бор. Возле самой старой сосны повернёшь направо и вскоре выйдешь на вершину холма. У его подножья течёт река. За той рекой ищи свою собаку.

Мишка проследил взглядом тропинку. Он знал эту рощу, но не помнил за ней никакого соснового бора. И река текла совсем в другой стороне.

— А как я узнаю самую старую сосну? — спросил он, но ему никто не ответил. Он обернулся. Загадочная женщина исчезла так же внезапно, как и появилась.

Мишке стало страшновато. Самую капельку. И чуть больше — любопытно. В конце концов он рассудил, что в любой момент сможет повернуть назад, если совсем уже забоится. Но попытаться отыскать Верного всё-таки надо. «Была не была!» — подумал Мишка и побежал по тропинке в лес.

Чудеса начались ещё прежде, чем окраинные дома скрылись за деревьями.

Рощица была местом хоженым, и тропинки там разбегались во всех направлениях, но сейчас они пропали. Все кроме одной, той самой, по которой шёл Мишка. Она уверенно вела его всё дальше и дальше в лес.

Если бы дело произошло вечером, наверное, Мишка всё-таки испугался бы. Но вокруг звенело яркое летнее утро, солнце светило сквозь листву, щебетали птицы, и даже до обеда было ещё далеко. Поэтому Мишка спокойно шагал вперёд.

Мало-помалу лес менялся. Исчезали заросли кустов, деревья становились выше, их кроны — гуще, всё чаще стали попадаться сосны, и наконец Мишка в самом деле очутился в сосновом бору. Запах там стоял такой, что у него даже голова закружилась. Пахло хвоей, смолой и ещё чем-то, чему Мишка не знал названия. Он шёл, глазел по сторонам и шумно втягивал воздух, наполненный лесными ароматами. Ему нравилось дышать горьковатой свежестью, нравились высокие рыже-серые сосны, похожие на колонны неведомого лесного дворца или на мачты кораблей. На память пришло однажды услышанное выражение «корабельная сосна». Сейчас, глядя вверх на ровный, без малейших изъянов ствол, он понял, какая она, корабельная сосна. Прямая, как по линейке нарисованная, и высокая-высокая, уходящая в самое небо… Ух!

Мишка спохватился, когда тропинка потерялась в траве, и вспомнил, что ему нужно отыскать самую старую сосну. «Как же я её найду? — подумал он. — Самая старая, это значит — самая высокая? Или самая толстая?» Но все сосны вокруг казались ему одинаковыми. Мишка вздохнул и отправился дальше, на всякий случай решив пока никуда не сворачивать, а идти всё прямо и прямо.

Он прошёл шагов пятьдесят или шестьдесят, когда среди деревьев, и так росших не очень густо, наметился широкий просвет. Там оказалась просторная светлая поляна, а посреди поляны… Мишка в первый же миг понял, что это она! На поляне росла сосна. Нет — Сосна! Огромная, раскидистая, совсем даже не корабельная. В нескольких метрах от земли её ствол разделялся натрое, и каждый из этих трёх стволов по толщине не уступал любой другой сосне в лесу. С одной стороны ветви с длинной мягкой хвоей свешивались низко, Мишка даже мог их достать, правда хорошенько подпрыгнув. На другой стороне до самых нижних веток не дотянулся бы и спортсмен-баскетболист.

Мишка обошёл дерево кругом, гладя шершавую кору. Почему-то захотелось поздороваться, и он шёпотом сказал Сосне «здравствуйте». Все страхи, даже самые смутные, прошли. Загадочная женщина сказала правду, всё было: и сосновый бор, и старая Сосна. Значит, и остальное получится, и Верный отыщется! Мишка встал перед деревом с той стороны, откуда пришёл, повернулся и зашагал направо.

Спустя некоторое время лес расступился, и Мишка очутился на открытой вершине большого пологого холма. Заросший травой склон плавно спускался к реке. На противоположном берегу над деревьями поднимались едва заметные струйки дыма. Наверное, там какой-нибудь дачный посёлок, решил Мишка. Должно быть, туда Верный и убежал.

Моста на реке не было, и Мишка немного этому огорчился. Вдвоём с папой он бы запросто переплыл на другой берег, а вот в одиночку было боязно. Однако Мишка уже окончательно поверил словам таинственной незнакомки и решил пока не отчаиваться. Надо сначала спуститься, там видно будет.

Когда он вприпрыжку побежал вниз, из-за деревьев на другом берегу показался всадник. Мишка даже приостановился от удивления. Он ещё никогда не видел, чтобы кто-то в окрестностях города ездил верхом. Разве только в парках, где катают за деньги. Но этот явно не катался, а ехал куда-то с определённой целью. Он направил коня через реку вброд и затем вверх по склону холма. Мишка шёл навстречу и мог как следует его разглядеть. Удивления только добавилось. Всадник был мальчишкой лет пятнадцати, хотя назвать его вслух «мальчишкой» язык не поворачивался. Крепкий, широкоплечий, он сидел верхом без седла, цепко обнимая коня ногами в мягкой кожаной обуви, очень похожей на мокасины, как представлял их Мишка. Простые штаны не то из грубой ткани, не то из кожи довершали наряд парня. Сверху по пояс он был раздет, прямые чёрные волосы падали на плечи. Судя по всему, в таком виде он разгуливал часто, потому что всё его тело покрывал ровный густой загар. Мишка так сумел загореть только однажды, на юге.

Незнакомец тоже разглядывал Мишку, пристально и спокойно. Когда они поравнялись, он остановил коня и ещё некоторое время молчал. Молчал и Мишка. Он тоже на всякий случай остановился, но сомневался, стоит ли начинать разговор. Парень был старше, от таких не знаешь, чего ждать.

— Кто ты? — спросил наконец всадник.

— Я — Мишка… — ответил Мишка, слегка растерявшись. И, подумав, добавил: — Я из города.

Парень посмотрел на холм и покачал головой. В его взгляде мелькнула подозрительность.

— Ты лжёшь, — сказал он. — Город в другой стороне.

Мишке стало не по себе.

— Не вру я! — запротестовал он. — Ну… может, у вас тут ещё какой-нибудь город есть в другой стороне. Но я не вру! Я собаку ищу.

— Твоя собака потерялась в городе? Почему ты ищешь её здесь?

— Мне сказали, что я найду его за рекой. Его зовут Верный. Серый такой, лайка… Ты не встречал?

— Собака с неправильным хвостом? — спросил парень.

— С неправильным? Скажешь тоже! — фыркнул Мишка. — Говорю же, он лайка. Ты что, лаек никогда не видел?

— Не знаю, кого ты называешь лайкой, но одну серую собаку с неправильным хвостом я видел. Если ты не лжёшь, иди за реку, там живёт сейчас наша тийошпáйе, там ты найдёшь собаку.

Мишка посмотрел на незнакомца с уважением. Он знал, что такое тийошпайе. Этим словом на языке племени лакота называлась община, живущая вместе. Мишка подумал, что внешность всадника действительно напоминает индейцев из кино.

— А вы в индейцев играете, да? — спросил он, втайне уже мечтая напроситься в игру.

— Я уже взрослый для детских игр, — ответил парень, пропустив мимо ушей слово «индейцы». — Ступай. Собака живёт у нашего вождя Токáлу Скá, — с этими словами он ударил пятками коня и поскакал вверх по склону. Если он и играл, то как-то очень всерьёз.

Мишка пожал плечами и пошёл к реке. «Подумаешь! — бормотал он. — Не больно-то хотелось связываться! Я тут, между прочим, тоже по делу, а не для игр».

Спустившись с холма, он подошёл к самой воде в том месте, где всадник пересекал реку. Ноги лошади тогда скрылись меньше, чем наполовину. Значит, Мишка тоже сможет перейти вброд. Для своего возраста он был рослым мальчиком, поэтому смело снял кроссовки, закатал штаны и шагнул в реку.

Вода оказалась прохладной. Он шёл осторожно, ощупывая ногами дно. Сначала идти было легко, однако на середине реки вода поднялась до колен, и стало чувствоваться течение. Мишка почти испугался, но потом подумал, что если упадёт на глубину, то уцепится за дно руками и выберется на берег на четвереньках, как крокодил. Они так играли с Людой на море, и оба здорово наловчились бегать «крокодильчиком» даже под водой. Успокоившись этими мыслями, он поднял голову, чтобы посмотреть далеко ли ещё до берега… и в тот же момент шлёпнулся в воду, поскользнувшись на гладком камне.

Поднявшись и отфыркавшись, Мишка огляделся в поисках кроссовок, которые, падая, выпустил из рук. Они двумя бело-синими корабликами весело уплывали прочь по реке. Мишка кинулся было догнать, но сразу понял, что не сумеет — дальше течение становилось быстрее. Он с досадой ударил кулаком по воде и снова повернул к берегу. И тут услышал заливистый девчоночий смех.

Выше по течению от брода стояла молодая женщина, рядом с ней — девочка лет пяти-шести, женщина держала в руках кувшин, девочка — что-то похожее на большую глиняную кружку. И платья на них были точь-в-точь как у женщин из индейских племён на старых фотографиях, Мишка видел такие в интернете — с геометрическим узором и бахромой по низу и на рукавах.

Девчонка смотрела на Мишку и смеялась.

Мишка вздохнул. Ответить бы ей как полагается. Но, во-первых, она маленькая, а во-вторых… Всё было странно и непонятно. Тот парень на лошади, теперь вот эти две… Может, Мишка угодил на какой-нибудь слёт реконструкторов? Василий Дмитриевич ему рассказывал. Собираются взрослые серьёзные люди, выбирают историческую эпоху, готовят костюмы, вещи разные, какие тогда использовали, оружие, а потом играют. По-настоящему. Несколько дней такие игры могут длиться. Битву, например, какую-нибудь историческую разыгрывают, или так, просто живут. Мишка тогда заявил, что если бы ему посчастливилось участвовать в такой реконструкции, то за индейцев он с радостью играл бы, а вот за тех белых, которые их убивали, — ни в жизнь!

Женщина тем временем набрала воды в кувшин, поднялась и строго сказала всё ещё хихикающей девочке:

— Довольно, Винóна! Нельзя смеяться над чужим несчастьем. — И повернулась к Мишке: — Ступай правее, там совсем мелко.

Мишка послушался. В самом деле, вода сразу же опустилась до щиколоток, и Мишка быстро выбрался на берег. Женщина подошла к нему.

— Спасибо, — сказал Мишка. Она улыбнулась:

— Ты откуда взялся?

— Оттуда, — Мишка махнул рукой на холм за рекой. — Из города. Я собаку ищу. Мне сказали, он здесь. Верный его зовут.

— Кто сказал?

— Ну… сначала женщина одна… ещё в городе. А потом мальчик. Я его на том берегу встретил, он на лошади был.

Промокшая одежда холодила тело. Когда налетел ветерок, сделалось неуютно, Мишка поёжился. Женщина это заметила и посоветовала:

— Разденься и отожми свою одежду.

— Ага, — кивнул Мишка, — только скажите, вы не видели…

— Делай, что говорю, — остановила его женщина. — Я подожду тебя.

Мишка снова кивнул и, спрятавшись за ближайший куст, принялся раздеваться. С футболкой, носками и трусами он управился легко, а вот попробуй-ка отожми джинсы. Сколько Мишка не бился, у него мало что вышло. Махнув рукой, он быстро натянул всё обратно и выскочил на берег. Он очень боялся, что индианка уйдёт, ведь нужно было спросить про Верного. Однако женщина, как и обещала, дождалась. Когда Мишка появился, она коротко сказала:

— Пойдём, — и зашагала к лесочку. Мишка — делать нечего — пошёл за ней. Девчонка Винона топала рядом, изо всех сил стараясь не пролить воду из своей кружки.

Лес был вовсе даже не лесом, так, небольшой рощей, за которой… Мишка просто рот разинул. На равнине расположилось индейское стойбище! Над острыми конусами типи вился дымок, взрослые занимались делами: чистили рыбу, выделывали шкуры, плели корзины. Дети постарше им помогали, малыши играли рядом.

Возле одного типи сидели две женщины, старая и молодая, они шили что-то, похожее на цветные одеяла. Старуха подняла голову и обратилась к матери Виноны:

— Что это тебе река подарила, Татэлоуэ? Ушла с одним ребёнком, вернулась с двумя, — и она пристально оглядела Мишку с головы до ног.

— Твоя правда — река подарила, — ответила Татэлоуэ, — видишь, мокрый весь. Сейчас обсушится пока, а муж вернётся, решит, что с ним делать.

Старуха покачала головой и вновь занялась шитьём.

Татэлоуэ привела Мишку к типи, которое, в отличие от многих других, было раскрашено, откинула кожаный полог и пригласила войти. Внутри горел огонь, было темно, тепло и немного дымно.

— Раздевайся, — снова велела Татэлоуэ и протянула Мишке шерстяное одеяло.

Он быстро стащил джинсы и футболку и закутался в одеяло.

— Винона, — позвала Татэлоуэ, — отнеси-ка одежду гостя на солнышко. — И объяснила: — Можно и здесь высушить, но потом ты будешь пахнуть, как копчёный лосось.

Мишка хихикнул и подумал, что тогда Верный, должно быть, сам бы его нашёл — по вкусному запаху.

Когда девчонка, схватив вещи в охапку, убежала, хозяйка села у огня напротив Мишки.

— А теперь спокойно расскажи, кто ты и как сюда попал.

Торопиться было некуда, всё равно надо ждать, пока высохнет одежда, так что Мишка обстоятельно поведал всю историю про Верного, Василия Дмитриевича, игру в «поиск сокровищ», загадочную седую женщину, старую Сосну и всадника у реки.

— Тот мальчик сказал, что он видел серую собаку с неправильным хвостом, — закончил Мишка рассказ. — И что собака живёт за рекой у вождя… — тут он осёкся. За год Василий Дмитриевич успел много рассказать ему про обычаи индейцев, и Мишка знал, что типи вождя, быть может, не всегда самое большое, но зато непременно раскрашено. Уж не сидит ли он сейчас в этом самом типи?

В этот момент полог над входом откинулся, и внутрь вошёл высокий мужчина. Мишкины глаза уже привыкли к полумраку, и он смог разглядеть светлые легины и рубаху, тоже украшенную орнаментом и бахромой. На поясе вошедшего висел нож в ножнах, очень похожий на те, из коллекции Василия Дмитриевича. Его волосы, падавшие на плечи, были такими же тёмными, как косы Татэлоуэ и Виноны.

— Здравствуй, Токалу Ска, — сказала хозяйка и улыбнулась.

— Здравствуй, Татэлоуэ, — откликнулся он. — И ты здравствуй, Вáкпа Кý.

Мишка не понял последнего слова, но догадался, что обращаются к нему.

— Здравствуйте, — выдохнул он со смесью неловкости и восторга. Услышав имя, которое называл всадник, он понял, что действительно разговаривает с вождём.

Губы Токалу Ска чуть дрогнули в намёке на улыбку.

— Не говори со мной так, будто меня двое, — сказал он, садясь к огню с противоположной от входа стороны.

Мишка кивнул, попутно силясь вспомнить, что он знал об индейских правилах вежливости. Кажется, когда в типи находятся взрослые воины, то мальчикам вроде него и женщинам у очага сидеть не полагается. Однако Татэлоуэ никуда не ушла. Мишка подумал и на всякий случай слегка отодвинулся от огня, хотя никто его не прогонял.

— Как ты угодил в реку? — спросил Токалу Ска. Видно, ему уже успели рассказать о мокром госте.

— Я переходил вброд, — ответил Мишка, — и упал. Только и всего.

— Зачем ты пришёл в наши земли?

— Я ищу собаку, — в который раз за сегодняшний день повторил Мишка и замолчал. Вопросы вождя звучали очень кратко и точно и ответов — Мишка это почувствовал — требовали таких же кратких и точных.

— Почему ты решил, что твоя собака здесь? — продолжал Токалу Ска.

— Мне это сказал мальчик из вашего племени. Я встретил его за рекой.

— Он назвал её собакой с неправильным хвостом, — прибавила Татэлоуэ и засмеялась. Токалу Ска тоже засмеялся, и Мишке показалось, что на секунду он даже перестал быть вождём индейцев, а сделался обычным человеком. Поэтому он решился спросить:

— Почему с неправильным? У Верного как раз правильный хвост.

— Да, — кивнул Токалу Ска, — для лайки у него правильный хвост. Но здесь нет лаек, и никто из нашего народа их никогда не видел.

Мишка удивлённо заморгал. Он никак не мог взять в толк, что это за люди. Когда он рассказывал Татэлоуэ про свои уроки математики с Василием Дмитриевичем, она, кажется, прекрасно его понимала. Сейчас вождь спокойно называет Верного лайкой, но при этом говорит, что его народ таких собак никогда не видел. И тот парень на лошади слово «лайка» услышал, как будто впервые. Так кто же они? Реконструкторы, тщательно соблюдающие свою игру? Или всё-таки… Любопытство плеснуло через край.

— А вы… вы правда настоящие индейцы? — осторожно спросил Мишка. И вновь почувствовал, как неуловимо изменился Токалу Ска.

— Посмотри на огонь, — велел он. — Огонь настоящий?

От очага тянуло приятным теплом и пахло дымом, когда дым попадал в глаза, они слезились по-настоящему.

— Да, — сказал Мишка.

— Одеяло, в которое ты завёрнут, настоящее? — снова спросил вождь.

— Да, — опять подтвердил Мишка, на всякий случай закутавшись поплотнее, хотя давно уже согрелся.

— А ты настоящий? — прозвучал следующий вопрос, и Мишка растерялся. Наверное, надо было ответить «да», но он вдруг засомневался. Что, если это всё — сон? Мишка ущипнул себя за руку. Ущипнул честно и ойкнул от боли.

— Вроде бы настоящий… — неуверенно сказал он.

— Вроде бы? Прежде, чем задавать мне такой вопрос, ответь на него сам, — медленно произнёс вождь, и Мишка виновато потупился. Кажется, он сделал что-то очень неправильное. Вдруг теперь Токалу Ска рассердится и выгонит его? Однако вождь спокойно продолжил:

— Я отдал твою собаку в типи брата Татэлоуэ, подарил его сыну.

— Винона, — позвала Татэлоуэ, и девчонка появилась откуда-то из глубины типи. Мишка даже не заметил, когда она успела проскользнуть внутрь. — Винона, приведи сюда Мáто.

Девчонка кивнула и убежала. Спустя несколько минут она вернулась.

— Мато нет. Он уехал вниз по реке с другими мальчиками. Собака была с ним.

Татэлоуэ вопросительно посмотрела на мужа. Тот кивнул.

— Мы не будем их ждать, мы поедем следом. Всё равно Город в той стороне.

Он произнёс слово «город» как бы с заглавной буквы. Странно. Но Мишка решил не удивляться. Пускай будет Город, лишь бы Верный нашёлся.

Одежда тем временем просохла, даже джинсы были только слегка влажные на ощупь. Кроссовки вот уплыли… Впрочем, ходить босиком Мишка умел и любил, к тому же сейчас ему предстояло не идти, а ехать верхом на одной лошади с Токалу Ска.

При мысли о том, что он первый раз в жизни сядет на коня — да не на какого-нибудь, а на индейского мустанга — Мишка готов был прыгать и вопить от восторга! Но такое поведение считалось индейцами недостойным, поэтому он сдерживался изо всех сил.

Он стоял возле лошади, пока вождь о чём-то тихонько говорил с Татэлоуэ. Подошла Винона, держа за руку мальчугана лет трёх.

— Ты поедешь с отцом? — спросила она.

— Да, — подтвердил Мишка. — Так он сказал. Мы поедем за моей собакой.

— Она не твоя, — хитро прищурилась Винона. — Я слышала твой рассказ.

Мишка сам не заметил, как назвал Верного своей собакой, пронырливая девчонка ловко поймала его на невольном обмане. Он нахмурился и поддал ногой мелкий камушек.

— Ну не моя… Это не важно! Верный меня знает. Я его отведу к хозяину.

— Вы поедете прямо в Город? — спросила Винона, тоже произнеся это слово с большой буквы.

— Не знаю, — пожал плечами Мишка. — Наверное, нет, потому что твой отец… В общем, это будет странно, если он появится в нашем городе.

Винона засмеялась и замотала головой.

— Нет! Не в вашем! Вы поедете в Город, понимаешь?

Мишка не понимал и почти разозлился. Ещё всякая малышня будет над ним насмехаться! Но ругаться с малышнёй тоже было недостойно, поэтому Мишка отвернулся и стал рассматривать рисунки на типи.

Винона подошла ближе и примирительно зашептала:

— Ты не злись, Вакпа Ку. Ты просто не знаешь. Это особенный город. Там очень разные люди живут. И даже если вся наша тийошпайе туда придёт, это не будет странно.

— Ты там бывала? — спросил Мишка отчасти из любопытства, отчасти, чтобы уличить девчонку во лжи.

— Нет, — вздохнула Винона.

— И я нет, — вставил малыш, видимо, её братец.

— Ты ещё маленький, — строго ответила Винона.

Мишка уже хотел бросить что-нибудь вроде: «Ну и нечего сочинять!» — но девчонка продолжала:

— Ты у отца спроси, когда поедете, он расскажет.

Это был аргумент. Уже дружелюбнее Мишка поинтересовался:

— А зачем мне ехать в этот ваш Город?

— Так полагается. Все, кто сюда попадают, потом уходят в Город.

Все? Значит, Мишка не один такой? И что приключается с ними в Городе?

— Я домой-то вернусь? — встревоженно спросил он.

— Вернёшься, — ответил подошедший Токалу Ска. Он подхватил малыша и несколько раз подбросил его высоко вверх. Мальчуган радостно улыбался, но не издал ни звука. Мишкин двоюродный братик Димка визжал, как поросёнок, когда дядя Володя его так подкидывал. Визжал, конечно, от восторга, но до того громко, что тётя Оля каждый раз возмущённо говорила: «Прекратите немедленно! А то соседи полицию вызовут, решат, что мы тут над ребёнком издеваемся!» Вот у кого бы Димке поучиться, подумал Мишка, глядя на маленького индейца.

Поставив сына на землю и кивнув дочери, вождь вскочил на коня. Он протянул Мишке руку и сказал:

— Ты сядешь позади меня. Поставь ногу на мою ступню и держись за руку.

Свалиться было бы позорно. Мишка изловчился и, приподнявшись, сумел-таки закинуть другую ногу на круп мустанга. Токалу Ска помог, и вот они уже тронулись в путь.

Вдоль реки ехали не торопясь. Мишка сидел, покачиваясь в такт шагам лошади, оглядывался по сторонам и думал, почему это за целый год общения с Василием Дмитриевичем и разговоров об индейцах ему ни разу не пришла в голову мысль попросить папу и маму съездить на конную прогулку. Дядя Володя с тётей Олей ездили однажды кататься. Вспомнив их рассказ, Мишка представил: тропинка в негустом пригородном лесу, смирная лошадка, сопровождающий инструктор… Не-е-ет! Какая прогулка может сравниться вот с такой поездкой? Пускай даже Мишка сидел бы там на лошади один, всё равно там всё понарошку. Час или полтора бесцельного кружения по утоптанным дорожкам. А здесь… Холмистые равнины раскинулись вокруг; далеко в стороне, на горизонте, проступают очертания гор, в рощах перекликаются птицы, река негромко журчит на камнях, и кажется, будто никого поблизости и нет, только конь с двумя всадниками. И едут эти всадники не кататься, а по делу, и один из них — Мишка, а второй — самый настоящий вождь индейцев! Сейчас Мишка уже не сомневался, что настоящий.

— Токалу Ска, — негромко обратился он, — можно спросить?

— Спрашивай.

— Мы правда поедем в какой-то город?

— Да. Мы найдём мальчиков, ты заберёшь собаку, и я отвезу тебя в Город.

— Но зачем? Я понял, что… это другой город, не тот, где я живу. Зачем тогда? — в голове у Мишки эта фраза прозвучала так: «Я понял, что ты говоришь про другой город…» — но дойдя до языка, она сама собой перестроилась, чтобы избежать обращения. Говорить взрослому «ты» было неловко, пусть даже того и требовал местный обычай.

Токалу Ска взглянул на Мишку через плечо.

— Ты ещё не понял, Вакпа Ку? У сказок свои законы. Ты сможешь вернуться домой не иначе, как побывав на Поляне Костров, а для этого нужно попасть в Город.

Мишка почти не удивился. В нём натянутой тетивой индейского лука задрожало предвкушение чего-то необычного и удивительного. В сказках всегда случается такое. И, может быть, оно уже началось — вождь вдруг принялся всматриваться куда-то далеко вперёд. Мишка выглянул из-за его спины и через некоторое время увидел скачущих навстречу мустангов.

Коней было пять, они быстро приближались, на их спинах, пригнувшись и держась за гривы, сидели мальчишки — ровесники Мишки и постарше. Токалу Ска остановил свою лошадь и ждал. Мальчишки явно узнали вождя и принялись усмирять разгорячённых скакунов. Подъехав вплотную, один из мальчиков, самый старший, сказал:

— Хау, Токалу Ска. Мы ехали к тебе. За большим валуном мы встретили бледнолицего мальчишку. Мы хотели проучить его, чтобы не совался в наши земли, но он передал вот это, — юный индеец протянул вождю свёрнутый трубочкой листок бумаги. Токалу Ска развернул послание, и Мишка тоже увидел: на бумаге был рисунок, сделанный чернилами. Большое дерево, рядом гора или холм, солнце и тень от дерева, протянутая в сторону холма.

— Бледнолицый сказал, это ему дал человек, которого мы называем Отаэйé, и я думаю, бледнолицый сказал правду.

— Он сказал правду, — кивнул вождь. — Возвращайтесь в стойбище и расскажите всё. Скажите, что я поехал на встречу с Отаэйе.

— Должны ли мы сказать, когда ты вернёшься?

— Этого я пока не знаю. Мато, — позвал вождь, — где Серый, которого я тебе подарил?

— Он убежал, — отозвался мальчишка лет десяти. — Он чужая собака, он убежал с бледнолицым.

Мишка сник. Не видать ему Верного. Токалу Ска не станет искать какого-то там мальчишку, особенно теперь, когда у него, похоже, появилось неотложное дело. Ещё неизвестно, что с самим Мишкой будет.

Юные всадники, конечно, заметили за спиной вождя ещё одного «бледнолицего» и поглядывали с любопытством, но вопросов не задавали. Токалу Ска свернул письмо, убрал его за пояс и кивнул старшему, давая понять, что разговор окончен. Тот молча ударил пятками коня, сразу посылая его в галоп, остальные умчались следом.

Мишка понуро ждал. Токалу Ска посмотрел на солнце и сказал:

— Теперь держись крепче, нам придётся скакать галопом, чтобы успеть к назначенному времени. — И прежде, чем Мишка осознал происходящее, добавил: — Если твой пёс убежал с мальчиком, который принёс послание от Отаэйе, значит, Отаэйе может о нём знать.

Мишка просиял: Токалу Ска берёт его с собой! И, наверное, эта встреча важная, раз надо спешить. Вот они, приключения! Да к тому же надежда вернуть собаку всё-таки не потеряна.

— Держись, — повторил вождь. Мишка обхватил его за пояс, и они полетели.

Клубочек самокатный

— Миша! Мишка, куда ты?

Люда крикнула ещё несколько раз, но брат её не услышал. Он нёсся по улице и орал во всё горло: «Верный! Верный!». Так зовут собаку Мишкиного учителя математики, но откуда она тут взялась? Почему брат внезапно прервал игру и умчался за этим Верным? Люда понимала, что должна быть причина. Она побежала домой проверить, где Мишкин телефон.

Конечно, вот он, мирно лежит на столике возле телевизора! Забыть дома телефон — это братцу как дважды два! Люда вздохнула — придётся искать.

Она снова вышла на улицу и направилась в ту сторону, куда убежал Мишка. Брата и след простыл. Дойдя до поворота, Люда посмотрела по сторонам. Нет, направо Мишка свернуть не мог, некуда, там узкий проход между домами, упирающийся в гараж. Значит, налево. Люда помедлила немного — эта улица была крайняя, туда ходить не разрешали. Но потом она сказала себе: «Я же ненадолго и не просто гулять, я Мишку ищу», — после чего свернула и решительно направилась вперёд.

Она дошла до самого конца улицы, заглядывая всюду, где Мишка, по её мнению, мог бы спрятаться, но брата нигде не было. Люда начала злиться. Как это так — убежал, ни слова не сказав! Посреди игры, ни с того ни с сего, не предупредил… с собой не позвал! Да ещё и подевался куда-то совсем, как сквозь землю провалился! А теперь его ищи!

Но кроме этих мыслей были и другие. Вдруг что-то случилось? Вдруг Мишке нужна помощь? Братец, конечно, иногда раздражает, но в беде она его не бросит!

У конца дороги Люда остановилась. Дальше была роща. Они ходили туда гулять, но только со взрослыми. На другую улицу Мишка ещё мог убежать один, но уж в лес-то бы не пошёл, в этом Люда была уверена. Она растерянно оглядывалась, теребя пальцами косу. Вот окраинные дома — один опрятный, свежевыкрашенный, второй тёмный и покосившийся, за ними — ещё два заколоченных, дальше — кусты, стихийная свалка старых автомобильных покрышек, снова кусты, за которыми дорога из асфальтовой превращалась в грунтовую и убегала за деревья. Здесь просто некуда было больше уйти. Неужели всё-таки в лес? Но зачем? И что теперь делать?

— Потерялась, девонька? — раздался вдруг ласковый голос. Люда вздрогнула, но только от неожиданности, напугать такой голос не мог.

На обочине дороги стояла старушка в светлой кофте, длинной синей юбке и тёмном переднике. На её голове был повязан платок, так, как бабуля Надя никогда не завязывала: узлом наверху и с двумя ушками-хвостиками. Глаза у старушки были добрые и словно молодые. В руках она держала какие-то травы (в городе такие не растут), и обрывала с них длинные листья и стебли. Её руки делали это будто сами по себе, смотрела старушка на Люду.

— Ты откуда, милая? — снова спросила она.

— Я с соседней улицы, — ответила Люда. — Вы не беспокойтесь, я не заблудилась, я просто… Вы мальчика здесь не видели? В джинсах и футболке такой сине-белой. С ним ещё, может, собака была. Не видели?

— Мальчиков не видала, — улыбнулась старушка, — и собак тоже. А на что они тебе?

— Это брат мой… младший, — зачем-то уточнила Люда. — Убежал куда-то, бестолочь. Ни стыда, ни совести!

— Вишь чего — брат, — задумчиво проговорила старушка, пряча траву в холщовую сумку, которая висела у неё через плечо. — Ну вот что, девонька, брата я твоего не видала, но помочь найти — помогу. Ежели твёрдо того хочешь.

— Хочу, конечно!.. — чуть возмущённо начала Люда, но осеклась.

Старушка смотрела на неё мягким, проницательным взглядом. Её слова звучали странно, однако за ними ощущалось нечто такое… такое… Серьёзное и требовательное. И в то же время — таинственно-щекочущее и чудесное. Почему-то вспомнилась сказка «Гуси-лебеди»…

И пропало всё раздражение на обормота-Мишку, осталось только «это мой брат» и предчувствие волшебства.

— Хочу, — повторила Люда уже другим тоном. — Он же мой брат. Вдруг с ним что-то случилось.

Старушка улыбнулась тепло и ласково, погладила Люду по голове.

— Коли так, девонька, вот, держи, — с этими словами она снова открыла свою сумку и достала оттуда плотный клубок тонких золотистых ниток.

Люда так и ахнула. Она разом забыла, что ей уже двенадцать с половиной, что она уже просила у мамы разрешения отрастить ногти и купить лак, что уже училась носить туфли на высоком каблуке… Всё это мгновенно стало неважно. С самого раннего детства Люда обожала волшебные сказки про Ивана-царевича и Василису Прекрасную, про Алёнушку и Иванушку, про Кощея Бессмертного. Как часто героям помогали такие клубочки! Сейчас старушка (Баба Яга?) отдаст его и скажет…

— Вот тебе клубочек самокатный. Куда он покатится, туда и ты путь держи.

Люда взяла в руки тёплый клубок как самую заветную мечту своего дошкольного детства.

— Спасибо! — прошептала она. Баба Яга (Люда в этом уже не сомневалась) снова ласково улыбнулась.

— Ступай, девонька. Время попусту не трать, зазря не торопись, да не больно удивляйся, коли что чуднóе встретишь.

— Хорошо, я постараюсь, — кивнула Люда.

Она огляделась по сторонам. Куда, интересно, поведёт её клубочек? И, погладив его, как котёнка, опустила на землю. Клубочек вздрогнул, подпрыгнул и шустро покатился в сторону леса. Всё-таки туда! Люда прищурилась, откинула на спину косу.

— Ну, братец, получишь ты у меня! — воскликнула она с весёлым азартом и бросилась вдогонку.

Сначала лес был знакомым, но очень скоро Люда поняла, что клубочек ведёт её в самую настоящую чащобу, каких на окраинах города отродясь не водилось. Тропинки исчезли, под ногами то расстилался травяной ковёр, то шуршала сухая хвоя. Клубочек петлял, огибая густые непроходимые ельники и буреломы. Люда бежала следом, стараясь не упустить клубочек из вида и радуясь, что он катится быстро и нет времени остановиться и подумать — о том, что дорогу обратно она нипочём не найдёт. А ещё о том, что именно такой лес и называется дремучим, и в нём наверняка водятся волки и медведи, а то и кто пострашнее…

Долго катился клубочек, пока не остановился на прогалине среди густого ельника. Там стояла избушка, да такого удивительного вида, что Люда застыла с широко распахнутыми глазами.

Избушка была маленькая, сложенная из толстых брёвен, с двускатной крышей, местами поросшей мхом. Стояла она на четырёх корявых пнях — ни дать ни взять избушка на курьих ножках! Правда, вопреки сказкам, стояла она к Люде передом, а задом к ельнику, поднимавшемуся вокруг так густо, что и частокола не надо.

Три довольно высокие ступеньки вели к двери с изогнутой веткой вместо ручки. Клубочек проскакал вверх и принялся прыгать у двери, словно вернувшийся домой щенок. Люда осторожно подошла ближе, но подняться и постучать не отважилась.

Внезапно дверь распахнулась, и на пороге появилась хозяйка. Пожилая, морщинистая, однако не сгорбленная, как можно было ожидать, а прямая и строгая. Одетая во всё тёмное, в сером домотканом переднике и синем платке с ушками-хвостиками наверху, она была похожа на старушку, которая отправила Люду в лес, только глядела суровее.

Увидев подпрыгивающий клубочек, она спросила:

— Ну чего ты тут скачешь? Кого привёл? — и только потом перевела колючий взгляд на Люду, которая в нерешительности стояла перед ступеньками.

— Кто такая? Что ищешь?

— Люда, — пролепетала Люда чуть слышно. — Я брата ищу.

— Ась? — старуха приложила ладонь к уху. — Громче говори, не слышу.

Люда подошла ближе и, чуть осмелев, ответила громко:

— Меня Люда зовут. Я брата своего ищу.

— Ну то-то, — одобрительно кивнула старуха. — А то мямлит там чего-то себе под нос, на вопрос путёво ответить не может, а туда же — «брата ищу». Ну ладно, недосуг мне с тобой. Клубочек, вишь, скачет как, значит, не ко мне тебя послали. Дальше ступай.

— А как же… А Мишка? Вы мне ничего про него не скажете?

— Не скажу. Не знаю я ничего про твоего Мишку.

— Но ведь клубочек к вам привёл, — совсем расхрабрилась Люда. Она вспомнила, что в сказках, когда общаешься с Бабой Ягой, нужно быть решительным и смелым.

— Как привёл, так и уведёт! — отрезала Баба Яга. — Сказано, не ко мне твоё дело.

Клубочек снова запрыгал на верхней ступеньке, будто хотел что-то сказать.

— Так не бывает! — упрямо повторила Люда. — Если клубочек сюда привёл, значит, это зачем-то нужно.

Баба Яга собралась что-то ответить, но в это время хлопнули крылья, с верхушки ели сорвалась большая чёрная птица.

— Кр-раа! — пролетая над избушкой, каркнул ворон. — Письмо! Кр-раа!

— Ах ты ж! — всплеснула руками Баба Яга. — Колода я старая, совсем запамятовала! Ты же в Город идёшь…

— В какой город? — переспросила Люда, но старуха проворно скрылась в доме. Через минуту она появилась снова, держа в руках свиток, перевязанный верёвкой с восковой печатью.

— Вот, держи. Найдёшь в Городе Старый парк и передашь Ворону, который живёт на Дубе, поняла?

— Поняла. А что за город?

— Там увидишь. Всё, ступай, нечего мешкать, — и строгая Баба Яга скрылась за дверью.

Клубочек, судя по всему, вполне довольный, соскочил со ступенек и покатился за деревья. Люда побежала следом, недоумевая, почему ей нужно идти в какой-то город.

Ельник скоро кончился, его сменили сосны, берёзы и осины. Буреломов и непроходимых зарослей больше не встречалось, но Люда уже устала, и бежать становилось всё труднее.

— Клубочек, миленький, — взмолилась она, — подожди немножко! Можно, я отдохну?

Клубочек остановился (вот честное слово — оглянулся), потом откатился чуть в сторону к большой поваленной сосне.

— Спасибо! — улыбнулась Люда и села. Дерево было тёплое. Она подобрала юбку, чтобы случайно не приклеиться к смоле, которая местами блестела на рыжевато-бурой коре.

«Сяду на пенёк, съем пирожок», — вспомнились слова из сказки. Эх, знать бы, что придётся отправиться в такое путешествие, она бы прихватила бабулиных творожных ватрушек. Или хотя бы шоколадку из буфета. Люда посмотрела под ноги. Вокруг расстилался черничник, но искать там ягоды в начале июня было бессмысленно. Ладно, быть может, клубочек приведёт её к другой Бабе Яге, которая, как водится в сказках, и накормит, и напоит, и спать уложит… Хотя вот спать всё-таки некогда.

Люда встала.

— Клубочек, только, пожалуйста, давай не бегом, хорошо?

Послушный клубочек покатился медленнее, Люда пошла за ним.

В залитом солнцем приветливом лесу думалось вольготнее, чем в тёмной еловой чаще. Однако возвращение домой уже почти не заботило. Конечно, если они с Мишкой пропадут надолго, бабуля хватится, позвонит родителям, все начнут их искать и будут жутко волноваться. Но ведь всё закончится хорошо! В сказках конец обязательно благополучный, какие бы приключения ни встретились по дороге. Гораздо интереснее думать об этих самых предстоящих приключениях! В каком таком городе ей нужно разыскать старый парк и ворона на дубе? Люда повертела в руках свиток, посмотрела в него, как в подзорную трубу. Ужасно хотелось узнать содержание, но читать чужие письма нельзя, это они с Мишкой усвоили с раннего детства. Вот если оно и её саму касается… Не зря же её выбрали в почтальоны! Но тогда ворон об этом скажет — если он читать умеет, то и говорить, наверное, тоже. Где только его найти?..

Тем временем клубочек привёл к шустрому лесному ручейку и покатился по берегу. Люда улучила минутку и зачерпнула воды — умыться и напиться. Вода была холодная и вкусная. Люда с наслаждением сделала несколько глотков и вдруг услышала негромкий смех. Она быстро подняла голову — из-за ствола берёзы на другом берегу ручья выглядывала девушка с длинными распущенными волосами. Заметив Людин взгляд, она снова тихонько засмеялась и скрылась за деревьями, будто её и не было вовсе. Несколько мгновений Люда удивлённо смотрела ей вслед, но клубочек знай себе катился дальше, и девочка поспешила за ним.

Спустя некоторое время ручеёк прыгнул несколько раз с камня на камень и наконец нырнул в озеро, открывшееся среди деревьев. Было оно небольшое и почти круглое. С дальней стороны берег зарос высокой травой, а здесь, где впадал ручей, он полóго спускался к самой воде. Выше на холме стоял дом, к которому и покатился клубочек.

Люда без боязни пошла следом. Этот дом совсем не походил на избушку Бабы Яги. Крепкий бревенчатый сруб хоть и был невысоким, но стоял как положено, на земле, и смотрел на озеро двумя окнами с расписными ставнями. Под окнами на деревянном приступочке, устроенном вдоль стены, сидела девочка примерно одних лет с Людой. Она держала в руках иглу и пяльцы, но сейчас отвлеклась от вышивки и с любопытством смотрела на гостью. Клубочек подкатился к самым её ногам и снова завертелся, как щенок. Девочка отложила рукоделие, подняла клубочек и встала.

— Здравствуй! — сказала она Люде и улыбнулась.

Её длинное льняное платье с тонким пояском было украшено затейливой вышивкой по вороту, рукавам и подолу. Когда девочка наклонялась за клубочком, через её плечо скользнула коса и теперь спускалась ниже середины груди. Люда не без гордости подумала, что у неё самой коса почти такая же длинная и, может, даже потолще.

— Здравствуй! — дружелюбно отозвалась она.

— Ты к бабушке пришла? — спросила девочка.

— Не знаю, — пожала плечами Люда. — Меня он привёл, — она кивнула на клубочек. — Я брата ищу.

— Ну заходи, коли привёл, — девочка приглашающе кивнула и направилась к крыльцу.

Двери в избе были низкие, а пороги высокие. Осторожно, чтобы не споткнуться и не удариться лбом, Люда прошла за хозяйкой сначала в сени, а потом в дом. Там пахло травами, печным теплом и чем-то ещё, чего Люда распознать не смогла.

— Ты, поди, есть хочешь? — спросила девочка.

— Хочу, — призналась Люда и подумала, что, наверное, надо познакомиться. — Меня Люда зовут, а тебя?

— Милогляда. Садись за стол, пока поешь, а там и бабушка вернётся. Она, верно, знает, зачем тебя клубочек привёл.

Она поставила перед Людой миску с тёплой похлёбкой и отрезала ломоть хлеба, тёмного, но пышного. Голодная путница взялась за ложку, не забывая при этом рассматривать всё вокруг.

На ничем не обшитых стенах был виден каждый ряд брёвен. Вдоль стен тянулись широкие лавки, справа от входной двери господствовала печь, напротив неё на полках стояла всяческая домашняя утварь. Слева от двери в углу расположился большой кованый сундук.

— Вы тут вдвоём с бабушкой живёте? — спросила Люда, когда вдоволь насмотрелась по сторонам.

— Тут бабушка Велимира живёт, — охотно ответила Милогляда, — а я у неё в ученицах.

— Чему же ты учишься? Рукоделию, да?

— Нет, на ткачество своё бабушка пока только глядеть позволяет, за кросна волшебные не пускает, — вздохнула Милогляда. — Мала, говорит. Сейчас она меня травкам всяким учит, заговорам обережным, с Духами учит разговаривать.

— С какими духами? — оторопела Люда.

— Как с какими? Со всеми, что рядом с людьми живут. В доме, в лесу, на реке, в поле. Всякому своё слово, со всяким своё обхождение. Да неужто сама не знаешь?

— Н-нет… У нас нет духов…

— Откуда ж ты такая явилась? — искренне удивилась Милогляда.

— Издалека она, внученька, — раздался голос, и через порог шагнула та самая Баба Яга, которая вручила Люде клубочек. Сейчас на ней было тёмно-синее платье без рукавов, надетое поверх льняной рубахи, так же как у Милогляды, украшенной по рукавам вышивкой; на концах широкого тканого пояса красовалось по три нитяных шарика.

— Что ж ты, девонька, — обратилась она уже к Люде, — в сказки веришь, а в Духов нет?

— Ну… я слышала, конечно, про водяных, леших всяких…

«А в самом деле! Если есть клубочек самокатный, так почему бы не жить в озере водяному?» — подумала Люда и спросила:

— А в вашем озере тоже есть водяной?

— Как же можно дому без хозяина? Конечно, есть, — улыбнулась Баба Яга.

— Бабушка Велимира, — встряла Милогляда, — её клубочек сюда привёл! Вот! — и она протянула золотистый клубок.

— Знаю, знаю. Сюда привёл и дальше поведёт.

— Вы мне тоже задание дадите? — спросила Люда. — Меня уже попросили ворона найти в каком-то старом парке, — и она показала свиток.

— К старшей сестрице моей завернула? Это хорошо, она редко из своей чащи показывается, помоги, коль попросила. Но здесь ты не за надобностью, а для передышки. Что, похлёбка вкусная?

— Вкусная! Спасибо большое!

— Вот и славно. Сейчас ещё чаю с медком попьём, и поведёт тебя клубочек дальше. Брата ведь не нашла ещё, — лукаво глянула бабушка.

Чай был не обычный, чёрный или зелёный, а из одних только трав, душистый и горьковатый, с мёдом — в самый раз. Пока пили, Люда спросила про девушку у ручья.

— Так русалка это, — ответила Милогляда. — Они всегда здесь, у озера да у ручья, пока их время на земле жить.

— Как русалка? Она же на земле стояла и убежала потом за деревья. А как же рыбий хвост?

Милогляда прыснула в чашку.

— Она что, щука или карась, чтоб с хвостом? Чуднáя ты!

— Нет у них хвостов, — сказала бабушка Велимира. — Это, говорят, в морях такие живут, которые с хвостами. Их и зовут по-другому. А наши-то русалки, они как девки обычные, только краше.

Тут Люда вспомнила, как мама читала им с Мишкой страшную историю про утопленницу, которая стала русалкой и потом с подружками, другими русалками, играла на берегу ночью под луной. И правда, хвостов у них не было!

— Они всё лето здесь живут? — спросила Люда. — А зимой где? Под лёд что ли прячутся?

— По земле-то русалки не всегда ходят, — ответила бабушка Велимира. — Их время от того дня, как росы отомкнуты, и до Русальной недели, а это во всякой стороне по-своему бывает. Весна-красна хоть и Богиня, но одновременно всюду появиться тоже не может, куда-то раньше придёт, куда-то опосля. Вот и русалочки, где раньше появятся да раньше и уйдут, а где и почти до Купалы задержаться могут. А как проводят их люди, уходят до следующей весны в Светлую Навь.

Люда слушала как заворожённая. Это была совсем иная сказка, не про храбрых царевичей и мудрых Василис, даже не про Бабу Ягу с Кощеем Бессмертным. Да и сказка ли это? Люде показалось, будто её коснулось нечто более древнее, чем все записанные сказки, нечто вполне реальное, незримо присутствующее где-то совсем рядом…

Хотя почему «незримо»? Русалку-то она видела…

— Ну что, милая, подкрепилась? — спросила бабушка Велимира, поднимаясь из-за стола. Милогляда тоже встала, а за ними и Люда.

— Да, спасибо, всё очень вкусно было!

— Теперь можно и путь продолжать. Милогляда, где клубочек-то?

— Вот он, бабушка.

— Ну пойдём на крылечко-то.

Все вышли из избы. Бабушка Велимира снова отдала Люде клубочек и сказала:

— Приведёт он тебя к моей младшей сестре. Она недалече от деревни живёт, на выселках. А уж там тебе помогут и до Города добраться.

— До какого города, бабушка? — спросила Люда. — Мне вот и ворона тоже в городе искать сказали…

— Ты не только Ворона, ты и брата вернее всего там отыщешь. Дойдёшь — увидишь, что за Город, а сейчас не мешкай, путь-то не близкий.

Немного успокоенная словами о брате, Люда попрощалась с бабушкой и Милоглядой, снова пустила клубочек катиться и отправилась следом.

Как говорится, долго ли коротко, но в какой-то момент Люда заметила, что клубочек катится уже не просто по траве между деревьев, а по тропинке. Тропинка вывела к опушке леса, оттуда — в поле и на дорогу. Нет, разумеется, не асфальтированную, а грунтовую, просёлочную, накатанную колёсами телег и утоптанную лошадиными копытами. Там, где к ней примыкала другая дорога, поменьше, клубочек свернул, и в скором времени впереди показались крыши домов.

«Наверное, это и есть выселки, — подумала Люда. — Большая дорога ведёт в большую деревню, а маленькая сюда. Интересно, за что этих людей выселили?»

Из названия ей казалось, что выселки должны выглядеть мрачно и угрюмо, но всё оказалось совсем не так. Дорога (которую уже стоило называть улицей) обходила четыре двора, огороженных крепкими заборами. По воротам, калиткам и наличникам вились затейливые резные узоры, из-за чего вся улица выглядела необычайно нарядно. Клубочек, миновав три дома, подкатился к самому дальнему и остановился перед воротами. И даже прыгать не стал. Видно, всё — довёл, куда требовалось.

Люда остановилась в нерешительности. Мама рассказывала, что прежде в деревнях двери не запирали, и в дом можно было войти без стука, но это, наверное, своим, деревенским, все же друг друга знали. А чужим? Может, всё-таки постучать? Но стук в ворота вряд ли услышат. Тогда войти во двор и постучать уже в дверь?

Пока она так размышляла, сзади послышалось:

— О, да у нас гости!

Люда обернулась и увидела девушку с коромыслом. Она приветливо улыбнулась и кивнула на клубочек:

— От тётушек идёшь?

— Да, — ответила Люда, вспомнив, что бабушка Велимира говорила про свою младшую сестру.

— Забирай его, пойдём, — сказала племянница Бабы Яги и повела Люду во двор.

Из будки высунулся большой лохматый пёс. Он подозрительно принюхался, но решил, что раз девочка зашла вместе с хозяйкой, то беспокоиться не о чем, и улёгся обратно.

В настоящей деревне, тем более в такой, Люда не бывала ни разу, и с любопытством оглядывалась. На дворе было множество построек, о назначении которых она могла только догадываться. Наверное, там живёт домашняя скотина и хранятся разные… ну разные нужные для хозяйства вещи. Под навесом стояли телега и сани. Из какой-то книжки Люда знала название «рóзвальни» и теперь вдруг поняла, что это именно они: сани с узким передком и расходящимися врозь — «разваливающимися» — боками. Она тихо порадовалась открытию.

Девушка тем временем опустила свою ношу, убрала коромысло и взяла одно из вёдер, кивнув Люде на второе:

— Поможешь?

И то правда, с коромыслом в этакие двери не пройти. Люда взялась за ручку. Ох, как же она их таскает?! Деревянное ведро, полное воды, — это вам не сумка с картошкой из магазина. Люда постаралась нести аккуратно, но, заходя из сеней в избу, всё-таки зацепила ведром высокий порог. Ледяная вода плеснула на пол и на ноги. Люда ойкнула, но стерпела. Начнёшь прыгать — всё опрокинешь.

— Что, холодна водица? — улыбнулась девушка, забирая у Люды ведро — своё она уже успела поставить на лавку. — У нас колодец глубокий, вода вкусная, попробуй, — и протянула ковшик с головой уточки на конце ручки.

Люда зачерпнула воды. Она вправду оказалась вкусной и такой холодной, что заломило зубы. Но всю дорожную усталость как рукой сняло.

— Ну давай знакомиться. Меня Радославой зовут, а тебя?

— Люда.

— Людмила… Хорошее имя. Садись, Людмила, сказывай, с чем пожаловала.

— Мне клубочек бабушка Велимира дала, отправила к своей младшей сестре. Это мама твоя? (Радослава кивнула.) Сказала, что там… ну то есть здесь мне помогут брата найти.

— Матушки нет сейчас, — ответила Радослава. — Она в деревне у бабушки с дедушкой гостит. Вчера с дядей Хватом уехала, завтра к вечеру вернуться обещалась.

— Ой, а что же делать? Мне до завтра нельзя… Бабушка Велимира сказала, меня в город проводят.

— Так тебе в Город? — обрадовалась Радослава. — Тут мы и сами справимся. Батюшке только сказаться надо, я как раз ему обед понесу. Со мной пойдёшь или отдохнёшь с дороги?

— С тобой, — подскочила Люда.

— Да сиди, сиди, пока соберу, — улыбнулась Радослава и захлопотала у печи. Люда снова опустилась на лавку и принялась за любимое дело — глазеть по сторонам.

Изба была такая же, как у бабушки Велимиры, но просторнее, окон больше, стол длиннее. Слева от двери, где у бабушки Велимиры стоял сундук, здесь тоже тянулась широкая лавка, под неё был задвинут деревянный ящик. Над этим углом, над дверью и до самой печи был устроен навес из крепких досок, смысла которого Люда не поняла. На полках у печки выстроились рядами горшочки, плошки, ковшики — много всего, похоже, в доме живёт большая семья. А Радослава, наверное, старшая дочка.

На вид ей было лет семнадцать. Непривычная для Люды одежда, длинная рубашка с надетой поверх клетчатой юбкой, смотрелась на Радославе удивительно красиво — «ладно», как сказала бы бабуля Надя. Ворот и рукава рубашки окаймляли вышитые узоры, куда более замысловатые, чем на платье Милогляды или у бабушки Велимиры. А уж когда Радослава поворачивалась спиной, Люда каждый раз завистливо вздыхала: ей бы такую косу!

Радослава тем временем увязала два узелка, сложив туда хлеб, сыр, ватрушки с творогом и варёные яйца.

— Один батюшке снесём, другой нам с тобой в дорогу, — сказала она. — Сейчас ещё кваса из погреба достану и пойдём.

Глиняный не то горшочек, не то кувшинчик был ловко обвязан по горлышку верёвкой, чтобы нести его, как за ручку. Когда вышли из избы. Люда спросила:

— А где твой папа? В поле? — Отнести обед работающим в поле родителям — это тоже было что-то из сказок, которые Люда читала в детстве.

— Какое ж нынче поле? Отсеялись уже, теперь урожая ждать. Батюшка мой кузнец. Очень хороший, — прибавила Радослава не без гордости. — Ему плотницкая артель новые инструменты заказала, вот он и трудится с утра до вечера, чтобы сладить побыстрее. Чтобы люди без работы не сидели.

Кузница стояла на отшибе. Люда хотела спросить, почему так, но, войдя, сама догадалась. Внутри было жарко и огненно. Мехи раздували угли, на которых лежала раскалённая до яркого сияния железная заготовка. Качал мехи дюжий парень лет шестнадцати или семнадцати. Высокий крепкий мужчина стоял у наковальни, звонкими ударами молотка подправляя другую железку, которая уже приобрела нужную форму. Вот он ударил последний раз и опустил зажатый в длинных щипцах будущий инструмент в бочку с водой, раздалось громкое шипение.

Всё это огненное царство нельзя пускать в деревню — а ну как пожар?

Отложив работу, кузнец подошёл, взял у Радославы принесённый обед, поблагодарил, а потом взглянул на Люду.

— Кто это с тобой, дочка?

— Людмила, гостья, от тётушки Велимиры. Ей в Город попасть надо, я проводить обещала.

— Обещала так проводи. А в Город-то тебе зачем? — это уже Люде.

— У меня брат потерялся. Бабушка Велимира сказала, что я его в городе найду.

— А я уж, на одёжку твою глядя, подумал, ты сама из Города, — усмехнулся кузнец.

— Из города она, только из другого, — ответила Радослава. — Ну мы пойдём, время ждать не будет.

— Ступайте. Да осторожнее будьте.

— Хорошо, батюшка.

«Интересно, почему прежде никто не удивился моей одежде», — думала Люда, пока шли обратно. Джинсовая юбка и жёлтая футболка с нарисованным на ней лопоухим щенком в самом деле выглядели странно рядом с вышитыми рубахами и ткаными поясами. Бабушка Велимира, понятное дело, сама Люду сюда отправила, ей удивляться нечему. Строгой Бабе Яге, наверное, было просто всё равно. А Милогляда? Из вежливости промолчала, или ученица колдуньи тоже ко всему готова? А Радослава? «Так кузнец-то ведь тоже не удивился! — осенило Люду. — Он просто подумал, что я из города… Так я и есть из города. Выходит, это не сказка никакая? Тогда где я?»

Дома их встретила девочка постарше Люды.

— Ну что, Нежана, все Любавины узоры разглядела? — спросила Радослава.

— Все, — вздохнула Нежана. — Ох, сестрица, мне никогда не научиться так вышивать!

— Было бы усердие, придёт и умение. Это хорошо, что ты вернулась, за хозяйку остаёшься, я в Город поеду. Вот, гостью провожу.

— А батюшка отпустил? — прищурилась Нежана.

«Все младшие одинаковы, — подумала Люда. — Что братья, что сёстры».

— Отпустил, отпустил. Да наказывал тебе передать, чтобы за кашей лучше смотрела, не то подгорит.

«И старшие тоже одинаковы», — хмыкнула Люда, которая слыхом не слыхивала в разговоре кузнеца с дочерью ни про какую кашу.

Нежана фыркнула и повела плечами, однако не возразила. Видно, грешок имелся.

— Меньших не видала? — спросила Радослава.

— Видала. С ребятами дядьки Ждана ускакали куда-то, палки оседлав. К ужину прискачут, — и обе засмеялись.

Потом Радослава запрягла в телегу рыжего жеребца, дала последние наказы сестре, и они с Людой покатили по дороге, уходящей из выселок в поля. На широком просёлке Радослава направила коня влево.

— Там деревня, да?

— Да, дорога через деревню проходит.

Люда поколебалась немного, но всё-таки спросила:

— Через ту, откуда вас выселили?

— Кто выселил? — удивилась Радослава.

— Бабушка Велимира говорила, вы живёте на выселках. Значит, вас выселили?

Радослава засмеялась и внезапно похвалила:

— Умница, язык чувствуешь. Можно сказать, что выселили, только произошло это по доброй воле. Батюшкин дед туда пришёл, кузню поставил, дом, вот и стали про него говорить, мол, тот кузнец, что на выселках живёт. Не в самой деревне, значит, поодаль. А дальше всё как у людей: женился, детей вырастил, дочерей замуж отдал, сыновья своих жён привели, а после — и внуки. Как в одной избе тесно стало, рядом новые срубили. Так и растёт помаленьку новая деревня.

— Радослава, а тот город, куда мы едем, он как называется?

— Город.

— Просто — Город? Почему?

— Наверное, потому что он один такой на всём белом свете, ему особого имени не требуется. Кто знает, те и так понимают, о чём речь идёт. А может, потому что сложно ему имя дать.

— Почему сложно?

— Ну смотри, как деревни свои названия получают? А по примете какой-нибудь. Стоит возле соснового бора — будет Сосновка, возле каменистой речки — будет Каменка. Или вот пришёл человек, как мой прадед, на новое место, построил дом, а звали человека, скажем, Некрас, так деревню, что потом рядом встанет, Некрасово и назовут. Наша, поди, Выселками останется — привыкли. А в Городе таких примет много, одну для названия не выберешь.

— В любом городе много разных особенностей, — пожала плечами Люда. — Однако же их как-то называют.

— Их называют основатели, но никому неизвестно, когда и как появился Город.

— А он далеко?

— К вечеру доберёмся.

— Ой-ёй, а домой как же? — всполошилась Люда. — Мне же ещё Мишку найти надо и ворона в парке.

— Домой, Людмила, вы с братом только к утру вернётесь.

«Мамочки! Вот переполох дома будет!»

— Нам опять клубочек самокатный дадут?

— Нет. Это туда можно всякими дорогами попасть, а оттуда путь один, хоть и у каждого свой.

— Разве так бывает — один, но разный?

— Чтобы вернуться домой, тебе нужно будет отыскать Поляну Костров, а к ней Город каждого своим путём ведёт.

— Так это волшебный город? — обрадовалась Люда.

— По-своему волшебный. Он людям разным показывается. Кому только один переулочек откроет, кому несколько улиц, а кому и целиком предстанет.

Люда несколько минут обдумывала услышанное, а потом спросила:

— Если улицы для всех свои, как же я брата найду?

— Так ты же именно за этим в Город идёшь, стало быть, найдёшь. А коли не найдёшь, он и сам через Поляну Костров домой вернётся.

— Значит, можно было и не искать его вовсе?! — воскликнула Люда. — Всё равно бы пришёл?

— А ты о чём-то жалеешь? — хитро улыбнувшись спросила Радослава, и Люда засмеялась. Ни капельки она не жалела! Дома, конечно, будут волноваться, но… Разве от путешествия в Сказку отказываются?! Ведь они с Мишкой вернутся, и всё будет хорошо!

Она устроилась поудобнее на пахучем сене и огляделась. Налево, сразу за весёлыми полянками, поднимался лес, направо расстилалось поле. С краю, возле поворота дороги, на зелёном пригорке, стояли три высокие стройные берёзки. На одной из них, самой кудрявой и красивой, сидели две девушки. Они раскачивались на ветвях (пожалуй, слишком тонких, чтобы выдержать человека), перебирали свои длинные волосы, о чём-то переговаривались и смеялись. Их длинные белые рубашки почти сливались с берёзовой корой.

— Смотри! — подскочила Люда. — Это кто, русалки?

— Русалки, — улыбнулась Радослава. — Сейчас их время, вот и веселятся.

— Я видела одну, когда к бабушке Велимире шла, возле ручья. Они разве не у воды должны?

— У воды их чаще можно увидеть, но и на поля русалочки приходят, поиграть да порезвиться. Они дожди посевам приносят.

— Значит, они хорошие?

Радослава засмеялась.

— Не про всякого Бога сразу скажешь, плохой он или хороший, а уж про Духов и подавно. Вот река — она хорошая или плохая?

— Хорошая, конечно!

— А ежели половодье сильнее обычного, да деревню подтопит, тогда какая?

— Тогда уже не очень…

— А лес хороший или плохой?

На этот раз Люда задумалась, принялась рассуждать:

— Ну… в лесу грибы, ягоды, звери всякие — на них охотятся. Деревья кислород дают… — нет, пожалуй, в сказках про кислород ещё не знают, надо что-то другое… Ага, вот: — Дома из дерева строят. Значит, лес хороший. Но там и заблудиться можно… А ещё волки! Они овечек таскают, а лисицы — куриц.

— Вот видишь, выходит, лес тоже и плохой, и хороший?

— Но ведь без лесов и рек жить на Земле было бы невозможно! — эх, не объяснить Радославе про круговорот воды в природе и фотосинтез! — А то, что волки приходят или половодье, с этим ведь что-нибудь сделать можно!

— Конечно, — легко согласилась Радослава. — Никто не поставит дом у реки, не поглядев сперва на неё весной, не сделав заметку, докуда вода поднимается. А после подумают-подумают да и отойдут ещё подальше — а ну как весна не самая бурная выдалась?

— Ну вот! — победно улыбнулась Люда. — Значит, река всё же хорошая!

— И река, и лес, и русалки, и лешие — все хороши для того, кто умеет с ними рядом жить.

— Радослава, а ты тоже можешь с ними разговаривать?

— С Духами-то? Могу.

— И колдовать умеешь?

— Так, как мои тётушки, нет. На это жизнь положить надо, а я замуж хочу да деток побольше. Ну а для своей семьи каждая женщина — ведьма.

— А что ты умеешь?

— Дом очистить могу, коли тёмное что заберётся, травы целебные знаю, обережьем владею.

— Ух, ты-ы-ы! — восторженно протянула Люда. — Здорово, когда такие тётушки!

Радослава улыбнулась:

— Положим, с Духами разговоры вести — это, правда, от тётушек, но всему прочему любая выучиться может.

— И я?!

— И ты.

— Ага, — хмыкнула Люда, — у нас ведь колдуний нет, кто же меня научит?

— Кто ищет умения, найдёт и учителя, — уверенно произнесла Радослава.

Деревня, в которую въехали немного погодя, оказалась не такой большой, как представлялось Люде, — дворов десять, рассыпанных по высокому речному берегу. У ворот крайнего дома сидел, щурясь на солнышко, старичок. Радослава с ним поздоровалась, и Люда вслед за ней.

По обочине прошла девушка с коромыслом. Шаг её был плавным, спина — ровной.

— Вот это осанка! — вполголоса восхитилась Люда, провожая девушку взглядом. — Под такой-то тяжестью!..

— Будешь горбиться да шаркать — половину разольёшь по пути, — усмехнулась Радослава.

Люда вспомнила, что однажды видела где-то в чулане у бабули Нади старое коромысло. «Надо будет попробовать!» — решила она.

Впереди послышался шум. На лужайке между двумя домами шла драка. Двое мальчишек катались по земле, отчаянно мутузя друг друга, ещё четверо стояли кружком, громкими возгласами подбадривая дерущихся. Было видно, что это не ссора, а «товарищеский поединок».

Снизу от реки тоже доносились радостные крики — ребятишки плескались у берега, плавали, ныряли и брызгались водой. Иногда брызги долетали до мостков, где женщины стирали бельё. Тогда на шалунов замахивались мокрыми жгутами и обещали отходить по спине и ниже. Звучало оно, впрочем, не особенно грозно.

Люда смотрела вокруг, и ей казалось, будто она сама когда-то жила вот в такой — или похожей — деревне. Стирала бельё в реке, ходила на колодец за водой, носила вышитые рубахи… Может, даже и колдовать умела…

Вывернув из деревни, дорога некоторое время шла вдоль реки, а потом углубилась в лес. Радослава остановила коня, достала из узелка ватрушку, кусочек сыра и яйцо, соскочила с телеги и подошла к большому пню, который стоял чуть в стороне от дороги. Положила на него снедь, обернулась к лесу и проговорила:

— Здрав будь, Хозяин! Не побрезгуй угощением. Позволь через владения твои проехать, да назад вернуться.

Поклонившись, Радослава вернулась на телегу и тронула коня.

— С кем это ты? — на всякий случай шёпотом спросила Люда. — С лешим, да?

— С ним.

— И видела его?!

— Нет, не показался.

— А услышал?

— А ты обернись.

Люда привстала и посмотрела назад. Угощение с пня исчезло.

— Ой!.. Забрали…

— Выходит, услышал, — улыбнулась Радослава, — и принял.

— Если без угощения придёшь, то что? В лес не пустит?

— Пустит, ежели по-хорошему. Да и по-плохому пустит, а вот выпустит ли — уже вопрос.

— По-хорошему это как?

— Людмила, неужели ты не знаешь, как себя вести в лесу?

— Ну… знаю, как всегда говорят: не мусорить, костров не жечь, деревья не ломать, цветы не рвать… Но я не понимаю. Вот не мусорить — это ясно, а если человек ночью в лесу — без костра же холодно будет, и звери напасть могут. А ещё здесь вон все дома деревянные, значит, деревья рубили. И печи дровами топят. И у нас такие деревни есть, где ещё печки стоят, и деревья нужны на дрова. Это по-хорошему или нет?

— Хорошее и плохое от человека зависит, как сделает, так и будет. В дом заходишь, с хозяевами здороваешься? Так и здесь, поздоровайся да разрешения спроси. А войдёшь в дом, знаешь ведь, что гость ты тут, и хозяева смотрят и всё подмечают, что и как делаешь. Как себя поведёшь, так тебя потом и приветят: снова позовут али дальше порога не пустят. Так и в лесу хозяин зорко следит за гостями. За непрошеными, что вломились не сказавшись, зорче вдвойне. Если по забывчивости али по незнанию не поздоровались, но ведут себя правильно, так и сердиться не станет. А то ещё и покажется — познакомиться. Впредь здороваться будут.

— Радослава, всё-таки что значит вести себя правильно?

— А как хочешь, чтобы с тобой обходились. Не любишь поди, когда обижают? Так и лес не любит. Ты вот верно сказала, сор не оставлять, цветы без толку не рвать, а коли ягоды или грибы собираешь, или травы какие, так не обирай всё подчистую вокруг себя. Оставь птицам и зверям полакомиться, оставь травку расти на старом месте. Сама же на будущий год снова придёшь, вот и подумай загодя, подарит тебе полянка ягод спелых да травы целебной али нет. Корешки копаешь — попроси прощения за нанесённую обиду, объясни, что не забавы ради, а для дела. И с деревьями то же, их зимой рубят, когда душа древесная спит, в корнях спрятавшись. Тогда они боли не чувствуют. Весной проснётся древесный дух, потянется вверх, и вырастут у старого пня молоденькие побеги, а из них — новые деревья. А ежели нужда пришла летом дерево срубить, так повинись да расскажи свою нужду, а уж потом руби. В костёр же и вовсе только сухие ветки да сучья годятся, их в любом лесу вдосталь. А развёл костёр — так следи за ним. Тебе же друг нужен, который согреет и накормит, а не буян, что всё вокруг сожрёт, да и тебя не пожалеет. Переночевал — поблагодари полянку за приют, огонь за тепло. Он тебя всю ночь грел, теперь ему на покой пора, вот и усмири его, убаюкай, да крепко, чтобы сам собой не проснулся. Тогда и беды не будет. Тогда и встречать тебя в лесу будут как гостя доброго.

— И охотники здесь тоже добрые гости? — спросила Люда, уже предчувствуя ответ.

— Конечно. Им вовсе нельзя по-другому. Начнёшь пакостить, сперва без добычи воротишься, а там, гляди, как бы без головы не остаться. Хозяин суров, но справедлив. Тому, кто с благодарностью да меру знает, всегда охота удачная будет.

— И рыбаки так же, да? С водяным дружат?

— С Водяным подружиться сложно, — усмехнулась Радослава. — Нрав у него иной, переменчивый шибко. Но всякий нрав уважение понимает, так что и с ним договариваются. Кто в самом деле с Водяным знается, так это мельник. Ему иначе никак, поссоришься с Хозяином реки — всю деревню без муки оставишь. Мельница-то у нас водяная.

Будто лёгкий ветерок повыдувал у Люды из головы всякий там «фотосинтез». Да и нужны ли умные школьные слова там, где люди умеют разговаривать с Лешими и Водяными, приходят в лес, как в гости к добрым друзьям, и берут ровно столько, сколько необходимо?.. Люда вспомнила книжку про Маугли. Там звери жили по Закону джунглей, который запрещал хищникам убивать больше, чем те могут съесть. «Хорошо бы все люди в мире это понимали», — вздохнула она.

Яркий летний день плыл над лесом. Берёзки тихонько о чём-то переговаривались на своём языке, шелестя листочками. Высокие сосны — многие не в один обхват — казалось, смотрели на двух путниц ласково, как на внучек. «Они ведь, наверное, ещё Радославиных родителей детишками помнят, — подумалось вдруг Людмиле, — а может, и бабушек-дедушек… И река, что у деревни течёт, и весь лес… всех знают и всех помнят… Как же это правильно!.. И лешие с водяными…» — мысли смешались с шумом леса, с птичьим гомоном и перестуком копыт, Люда не заметила, как задремала.

— Людмила!

Старшая сестрица зовёт… Наверное, Люда уснула на сеновале под стук дождя по крыше, и её все потеряли…

— Людмила, просыпайся.

Если «просыпайся», значит, уже нашли… Ой, а кто нашёл? У неё ведь нет старшей сестры. И сеновала у них тоже нет…

Люда открыла глаза, окончательно возвращаясь из сна в реальность.

Телега стояла на обочине дороги, проходившей через какую-то деревню. Так сначала показалось Люде. Но, оглядевшись как следует, она поняла, что это уже не совсем деревня. Дворы, конечно, были обнесены такими же заборами, и дома за ними, были деревянными, но совсем близко виднелся… да, забором уже не назовёшь. Люда поняла, что это ограда вокруг города. Дорога шла прямиком к воротам.

Радослава тем временем развязывала припасённый из дома узелок.

— Сейчас перекусим да и отправимся каждая в свою сторону. Ты дальше в Город, а я домой.

День заметно склонился к вечеру, и Люда обеспокоилась:

— Ты же, наверное, только к ночи доберёшься до дома. Не страшно?

За себя почему-то страшно не было — она же в Сказке.

— Здесь дороги безопасны, — ещё больше успокоила Радослава. — Батюшка бы иначе не отпустил. Да и день нынче долог. До сумерек-то я уж близко к дому буду, а в своих лесах чего бояться?

— А мне сейчас куда? — спросила Люда. — Город же большой, наверное. Где мне Мишку искать?

— Вот уж не знаю, большим ли, маленьким ли для тебя Город станет, — усмехнулась Радослава. — Ты, главное, ступай смело, да крепко в голове держи, зачем идёшь. Тогда он тебя нужными дорогами быстро выведет.

— К Мишке?

— И к Мишке, и к Ворону, и потом на Поляну Костров.

Люда кивнула. Дожевала ватрушку, запила её квасом, который непостижимым образом остался прохладным, несмотря на жаркий летний день.

Пора было прощаться.

— Спасибо тебе за всё, Радослава!

— Доброго пути, Людмила!

— И тебе доброго пути до дома.

Люда соскочила с телеги, помахала на прощание рукой и зашагала по дороге, ведущей к воротам Города.

Ковбой Гарри

Мишке показалось, что головокружительная скачка продолжалась целую вечность.

Как бы чудесно ни было мчаться на резвом мустанге, какой бы восторг и предчувствие приключений ни распирали его, он всё-таки здорово устал и вздохнул с облегчением, когда конь снова перешёл на шаг. Мишка выглянул из-за спины индейца и увидел высокий каменистый холм, кое-где поросший травой. На его подножье падала тень от высокого дерева, одиноко стоявшего на открытой равнине в стороне от двух небольших рощиц. «Рисунок! — понял Мишка. — Место и время встречи!»

Возле дерева никого не было, и Токалу Ска огляделся с явной настороженностью. В этот момент из ближайшей к ним рощи показался всадник. Не индеец. На нём была светло-синяя рубашка и чёрный жилет, а то, что издали можно было принять за широкие кожаные штаны, оказалось особым предметом одежды, который ковбои Дикого Запада надевали поверх штанов. Мишка не знал, как правильно называются эти кожаные ноговицы, но назначение их понимал: они защищали ноги всадника от ушибов и острых веток. Образ ковбоя дополняли характерная тёмно-коричневая шляпа и клетчатый шейный платок. Мишка гадал, окажется ли у него на поясе пистолет, но пистолета не было.

В отличие от индейцев ковбой сидел верхом в седле и управлял лошадью с помощью уздечки.

В первый момент при появлении незнакомца Мишка встревожился: белый человек мог оказаться врагом. Но, заметив Токалу Ска, ковбой поднял руку, и вождь ответил таким же приветственным жестом.

— И как это ты ухитряешься приехать первым, даже если встречу назначаю я! — вместо «здравствуй» выпалил ковбой, когда они сошлись в тени раскидистого дерева.

— Хау, брат. Я тоже рад тебя видеть, — ответил индеец, как показалось Мишке, пряча усмешку.

Стало быть, это и есть Отаэйе. И ничего удивительного, что вождь назвал его братом. Индеец так может обратиться и к другу, и просто к доброму знакомому.

— А это кто? — спросил ковбой, глядя на Мишку.

— Вакпа Ку, — ответил вождь. — Он ищет собаку. Она убежала с твоим посыльным.

— Собаку? Эту, что ли? — Отаэйе громко свистнул, и откуда-то из-за деревьев выскочил… Верный!

— Верный! — закричал обрадованный Мишка. — Верный, ко мне!

Пёс его узнал. Подбежал, виляя хвостом-колечком, прыгнул, лизнул в щёку. Мишка крепко схватил его за ошейник, чтоб не вздумал больше никуда удирать. Теребя густую шерсть на загривке, он принялся выговаривать бродяге за своевольное поведение:

— Разбойник ты, Верный! Сбежал от хозяина, а я тебя ищи, да? Вон в какую даль забрался. Василий Дмитриевич уже, наверное, в полицию заявил, что тебя украли. Ни стыда у тебя, ни совести, бандит!

Так мама всегда говорила, если дети безобразничали: «Ни стыда у вас, ни совести!» Мишка постарался произнести эти слова строгим голосом, хотя, если по правде, на «бандита» он ни капельки не сердился. Даже был ему благодарен, ведь без Верного не было бы этого путешествия, не было бы индейцев и приключений!

Кстати, о приключениях.

–…видел отряд солдат, — говорил Отаэйе. — Они ехали к форту и везли с собой двух пленных. Я стоял за деревьями, они меня не заметили, зато я смог как следует их разглядеть. И пленников тоже. Это были твои разведчики, Токалу! Я узнал Вáнбли.

— Ты уверен? — ровным голосом спросил Токалу Ска.

— Да не сойти мне с этого места! Я бы вчера ещё предупредил, но уехать никак не мог.

Мишка замер. Вот, значит, какая она — сказка… Значит, и здесь солдаты хватают индейцев, связывают и увозят в свои форты. И здесь гордые племена тоже идут по тропе войны, чтобы отстоять свои земли и свою привычную жизнь. Хорошенькое дело!

— Пленные остались в форте? — спросил вождь.

— Пока они точно в форте. Но это ещё не всё, брат. На днях в форт пришёл большой отряд из Ривер-тауна, зачем — не знаю. Сидят тихо, вроде ни к чему серьёзному не готовятся, даже ходят слухи, что собираются вскоре уезжать обратно. И я очень надеюсь, что так оно и случится. Не нравится мне соседство с большими отрядами солдат, редко из этого получается что-то хорошее…

Отаэйе говорил ещё про форт, про солдат, про неприятности, которых от них можно ожидать. Токалу Ска молчал. Мишка смотрел на него и ждал. На лице вождя не отразилось ни тревоги, ни огорчения, только показалось, будто он мгновенно разучился улыбаться. Совсем. Лицо было спокойным и сосредоточенным.

Вождь почувствовал Мишкин взгляд. Посмотрел на него и снова повернулся к Отаэйе.

— Выполни мою просьбу, брат. Отвези мальчика и собаку в Город.

— Ладно, отвезу, — кивнул ковбой. — А ты что намерен делать?

— Вернуться в стойбище, собрать воинов. Затем напасть на форт и освободить пленников.

— Постой! Ты разве не слышал, что я сказал? — ковбой не на шутку обеспокоился. — В форте крупный отряд, соваться туда сейчас — безумие! Тайком вы не проберётесь, а если полезете напрямик, вас перестреляют, как куропаток! Подожди хотя бы, пока эти из Ривер-тауна уберутся к себе.

— Они могут увезти пленных с собой, — возразил Токалу Ска.

— Нет, ты ей-богу не слышишь! Говорю же…

Вождь положил руку ему на плечо, останавливая на полуслове. И всё-таки слегка улыбнулся.

— Тебя трудно не услышать, Отаэйе. Но это мои люди, я их не оставлю.

Вот так просто: это мои люди — и всё тут. Мишку захлестнула горячая волна уважения, восхищения и тревоги. Он чувствовал, понимал, что всё происходящее — не его сказка. Он не сможет остаться с Токалу Ска. Даже если попросит — не позволят. И будут, наверное, правы. Чем поможет одиннадцатилетний городской мальчишка опытным индейским воинам? Конечно, Мишке в жизни приходилось драться, и по-дружески — кто кого уложит на лопатки, и даже несколько раз всерьёз, но ведь индейцам предстоит не драка, а полноценное сражение. И его исхода Мишка, скорее всего, никогда не узнает…

— Я пойду с вами! — вдруг решительно заявил Отаэйе. Вождь покачал головой.

— Нет, брат. Если с тобой что-то случится, мы лишимся глаз в стойбище врага и руки, которая может прийти на помощь там, куда не дотянутся наши.

Ковбой упрямо дёрнул уголком рта, но наклонил голову, соглашаясь. Вождь тоже кивнул и повернулся к Мишке. Взял его за плечо и некоторое время молча смотрел в глаза. И Мишка смотрел. Молча.

— Как тебя зовут? — неожиданно спросил вождь.

— Мишка… Михаил.

— Что ж, прощай, Михаил — Вакпа Ку. Счастливой тропы тебе.

— И тебе, — почти прошептал Мишка. И не ощутил неловкости от этого «тебе».

— Если я смогу разузнать что-нибудь полезное, сообщу, — пообещал ковбой и добавил: — Будь осмотрителен!

Когда индеец вскочил на лошадь, Мишка почувствовал, что должен сказать что-то ещё. Что-то важное…

— Токалу Ска! — позвал он, вождь обернулся. — Токалу Ска, ты говорил, что это сказка, и у неё свои законы, — слова нашлись сами собой. — А по сказочным законам герой всегда выходит победителем. Значит, всё будет хорошо, и ты освободишь своих людей! Потому что иначе — это уже не сказка! Правда ведь?..

— Конечно, — серьёзно ответил вождь, прощально поднял руку и послал коня в галоп.

— И да хранят вас все ваши Духи… — пробормотал Отаэйе. — Пойдём, Михаил.

Он вскочил в седло, помог Мишке устроиться позади. Верный крутился около, больше не пытаясь никуда убежать. Ковбой свистнул ему, и они двинулись в путь.

— Так это, значит, твоя собака? — спросил Отаэйе немного погодя.

— Не совсем, — ответил Мишка. — Ну то есть совсем не моя. Его хозяин — мой учитель. Я увидел Верного на улице одного, хотел поймать, отвести домой, а он убежал. Я — за ним, ну и вот…

— Ясно. А в реке ты тоже его ловил? — хохотнул ковбой.

— Почему в реке? — удивился Мишка.

— Токалу назвал тебя Вакпа Ку, это можно перевести как «Подаренный Рекой». Индейцы просто так имён не дают, впору представить, что они тебя из реки выудили.

«Вот это да! — восхитился Мишка. — Мне, оказывается, дали настоящее индейское имя!» Вслух он объяснил, как получилось с рекой, а потом спросил:

— «Отаэйе» тоже можно перевести?

— А! — махнул рукой ковбой. — Насмехаются. Можно перевести, конечно. Приблизительно так: «Тот, Кто Много Говорит». Болтун по-нашему. Ну да я не обижаюсь, — он полуобернулся и протянул Мишке руку: — Меня вообще-то Гарри зовут. Гарри Гордон.

Мишка пожал руку и осведомился:

— Мне вас как называть — мистер Гордон?

— Зови Гарри. Чего там, мы люди простые.

Индейцы просто так имён не дают. Всю дорогу Гарри что-то говорил: рассказывал про свою работу на ранчо мистера Блэксмита, как перегоняют по прериям стада коров, как объезжают диких мустангов. Потом спешился, посадил Мишку в седло и долго, подробно объяснял тонкости управления лошадью. Попутно упоминал индейцев и растолковывал, как они добиваются от мустангов всего того же, но без уздечки.

Верховая езда показалась не такой уж сложной задачей. Конь послушно поворачивал, когда Мишка тянул повод, останавливался и снова шагал вперёд. А вот на рыси оказалось неудобно: Гарри не стал подтягивать стремена, и Мишка до них не доставал. На короткой пробежке рысью его здорово протрясло, он даже чуть было не свалился, но всё-таки сумел удержаться в седле, чем заслужил похвалу ковбоя.

Рассудив, что если Гарри рассказывает, как управляют лошадью индейцы, значит, сам тоже так умеет, Мишка спросил, нельзя ли ему попробовать проехать без седла и узды.

— Можно было бы, но не на этой лошади, — ответил ковбой. — Этот мальчик не понимает иного управления, кроме как с трензелем в зубах.

Тут же Мишке было разъяснено, что трензелем называется передняя железная часть уздечки с кольцами, к которым пристёгивается повод, и грызлом, лежащим у лошади во рту и никакого отношения к зубам, строго говоря, не имеющим. Грызло их не касается вовсе, а когда всадник тянет за повод, железная скоба давит на губы лошади, и та понимает, что надо повернуть или остановиться.

— Это же, наверное, больно? — с жалостью спросил Мишка.

— Бывает, — согласился Гарри. — Но опытные наездники зазря губы своим коням не рвут. Если лошадь хорошо обучена, ей и лёгкого касания достаточно.

— У индейцев всё-таки лучше, — вполголоса проговорил Мишка. Ковбой улыбнулся и спорить не стал.

Когда урок верховой езды закончился и Гарри снова сел на коня, Мишка поинтересовался, как он познакомился с Токалу Ска. Ответного рассказа хватило до самого ранчо. Оказалось, что молодой вождь и ковбой Гарри знакомы с детства.

— Тогда в здешних краях белых меньше было. Ни тебе фортов, ни солдат — приволье. Только такие отчаянные, как мой отец, и жили. Ну и я, по всему видать, в него характером удался…

Мальчишка Гарри Гордон любил надолго убегать из дома. Он скакал по прерии на лошади наперегонки с собственной тенью, бил мелкую дичь, купался, удил рыбу и упражнялся в метании лассо. Поначалу его кидались искать, потом привыкли. Он тоже привык и с каждым разом уходил всё дальше и дальше, пока однажды не забрёл на границу индейских земель. Там-то юный исследователь прерий и повстречался с таким же искателем приключений, вернее — был фактически взят в плен. В короткой ожесточённой драке Токалу Ска вышел победителем только за счёт возраста: он был старше Гарри, как выяснилось позднее, на три года. Оказавшись прижатым к земле, Гарри всеми возможными способами изобразил, что признаёт своё поражение и вообще имеет исключительно мирные намерения. Тогда у местных индейцев ещё не было повода опасаться всех белых без разбора, и Токалу Ска отпустил нарушителя границы (Гарри так и сказал — «нарушителя границы», что Мишку несколько позабавило: будто в кино про пограничников).

Следующий раз Гарри специально поехал на то же место, и снова там был Токалу Ска. Словно ждал. Мальчишки познакомились, а вскоре и подружились. Будущий вождь учил своего бледнолицего товарища скакать верхом без стремян и узды, а получивший новое прозвище Отаэйе учил Токалу Ска обращаться с мацавакáном — так индейцы называли ружьё.

Шли годы. Мало-помалу в этих землях стало появляться всё больше белых людей. Мишка знал по рассказам Василия Дмитриевича, как оно происходило: сначала всё мирно, даже дружественно, но потом белым становится нужна земля, много земли, и присутствие краснокожих на ней делается крайне нежелательным… Так случилось и здесь. Когда в семействе Гордонов поняли, что творится вокруг, то отнеслись к этому по-разному. Мать и сёстры Гарри хоть и сочувствовали индейцам, всё же по-женски осторожничали и просили мужчин не вмешиваться. Мол, всё равно ничего не изменить. Глава семьи мистер Джон Гордон на такие просьбы обычно отвечал ударом кулака по столу:

— Если все будут так рассуждать, конечно, ничего не изменится!

Само собой, для Гарри обиды, наносимые индейцам, были глубоко личными. Они с отцом начали собственную войну против творящейся несправедливости. Закончилась она трагедией.

Когда Джона Гордона принесли домой с разбитой головой, мать не проронила ни слова. Она молча смотрела на людей, ожидая, что они скажут. Сэм Уайт, Томас Мортон и Джо Харпер стояли, склонив головы и прижимая к груди шляпы. Они рассказали, что лошадь Джона понесла и сбросила наездника, а тот ударился виском о камень. Ведь лошадь-то была молодая, недавно объезженная. Сэм Уайт предупреждал мистера Гордона, что не стоит пока на ней ездить дальше окрестностей фермы. В то утро они вдвоём с Джоном отправились на дальнее ранчо мистера Блэксмита, у обоих были дела к хозяину. Так что он, Сэм, лично был свидетелем несчастья.

Выслушав печальный рассказ, миссис Гордон кивнула, сухо поблагодарила всех за сочувствие и, отказавшись от дальнейшей помощи, проводила. Точнее — выпроводила. И повернулась к стоящему здесь же Гарри. У того белели скулы и ноздри раздувались, как у дикого мустанга. Сэм Уайт, Томас Мортон, Джо Харпер… Все появились в здешних местах недавно, все были из этой новой волны переселенцев, которые считали, что прерии принадлежат им и «всяким дикарям» тут не место. Открыто своего настроения они пока что не выказывали, обживались, знакомились с соседями, да вот всё больше с теми, с кем у Гордонов была непримиримая вражда…

Джон Гордон всю жизнь провёл в седле. Ему ли было не знать, на какой лошади можно отправляться в дальний путь, а на какой нельзя?

— После похорон мы с девочками уедем к дяде Джиму, — сказала мать.

— Да, — отозвался Гарри, — это правильно. Мне одному будет проще.

Больше оно не обсуждалось.

Неделю спустя Гарри отвёз мать и сестёр к дяде Джиму, брату миссис Гордон. Он жил далеко от земель индейцев, которые грозили вот-вот превратиться в поле битвы. Узнав о случившемся, родственники принялись наперебой уговаривать Гарри остаться, но тот лишь упрямо качал головой.

— Там мой брат, — говорил он, — и я могу ему помочь.

Эти разговоры продолжались всё время, пока Гарри гостил в доме родни. Миссис Гордон в них не участвовала. Дядя Джим попытался было воззвать к её материнским чувствам, но она посмотрела на него так строго, что он сразу замолчал. Когда Гарри собрался в обратный путь, мать крепко обняла его и сказала, глядя в глаза:

— Я горжусь тобой, сын! — И впервые снизошла до объяснения, не для Гарри, конечно, для родственников: — Такие как ты и твой отец защищают честь всех белых переселенцев. Тех, у кого она есть. Нельзя начинать жизнь на новой земле с насилия и убийств!

Приняв эти слова как благословение, Гарри вернулся на родную ферму… и застал на её месте пепелище. Спроси он у соседей, что произошло, наверняка услышал бы вполне правдоподобное объяснение. Но Гарри не стал ничего выяснять. Зачем? Отомстить? Тогда, пожалуй, его лошадь тоже однажды понесёт и сбросит его на камень. Нет, теперь Гарри Гордон станет хитрее.

Не слезая с седла, он развернул коня и отправился на ранчо мистера Блэксмита — наниматься в работники. Так оно и проще. Теперь у Гарри была только одна ценность, которую стоило хранить — собственная жизнь. Что же, он станет её хранить очень бережно — есть для чего.

По окрестным фермам и ранчо поползли слухи, что после трагической гибели своего бунтаря-отца мальчишка Гордон присмирел, работает на богатого хозяина и в герои не лезет. Мистер Блэксмит им доволен, парень послушный, трудолюбивый, умелый. Да к тому же не трус — однажды он едва ли не голыми руками уложил двух краснокожих. Те обнаглели настолько, что напали на Гордона с хозяином прямо на землях ранчо. Неслыханная дерзость! Мистер Блэксмит сам рассказывал, а уж он-то врать не будет. Впредь Гордону наука — понял, видать, что из себя представляют эти дикари. На днях солдаты опять вернулись ни с чем, слышали? Краснокожие у них из-под самого носа ушли, будто предупредил их кто. Вот же хитрые черти!

Кто предупредил «хитрых чертей» знали только трое: Гарри, мистер Блэксмит и ещё один мальчишка с ранчо, который при необходимости работал связным между Отаэйе и его названным братом. Мистер Блэксмит тоже был горячо против притеснения индейцев, но что поделать — не досталось ему отчаянной смелости Гордонов. Зато весьма кстати приходились теперь и его репутация добропорядочного зажиточного землевладельца, и всем известная осторожность, и доверие, которым он пользовался среди соседей. Уже несколько раз мистер Блэксмит выгораживал своего работника, когда того начинали подозревать в «противозаконных действиях и пособничестве краснокожим дикарям». Словам хозяина ранчо верили всегда, к примеру, той истории с нападением индейцев. Ведь мистер Блэксмит врать не будет…

Мишка слушал, затаив дыхание. Отаэйе рассказывал длинно, пространно, со множеством малозначимых подробностей, но сейчас это было неважно. В глазах мальчишки он сделался настоящим героем вместе с отважным и хитроумным вождём Токалу Ска. Гарри не упускал момента вставить в своё повествование отдельные эпизоды, наглядно демонстрирующие военный опыт и природную смекалку его названного брата. Звучали эти истории весело и заканчивались шутками над недотёпами-бледнолицыми…

— Гарри, — негромко позвал Мишка, — как вы думаете, освободит Токалу Ска своих людей?

Ковбой посмотрел на Мишку через плечо и ответил, как равному, серьёзно и с тревогой:

— Не знаю, Михаил. Лишь бы сам не попался. Его голова и так с каждым днём растёт в цене.

Яркое солнце прерий будто потускнело от этих слов. Мишка ведь хорошо знал, чем в реальности закончилось противостояние коренных жителей Америки с белыми переселенцами. Как отчаянно ни сопротивлялись индейцы, их всё равно победили, многих убили, оставшихся согнали в резервации…

Но это в реальности, а здесь ведь — сказка! В сказке всё должно быть по-другому!

— Ну вот, почти приехали, — прервал его мысли Гарри. Мишка огляделся. Справа за изгородью, вдоль которой шла дорога, расстилался зелёный ковёр пастбища, по нему бродили лошади. От пастбища дорога поворачивала влево, высоких деревьев не было, и ничего не мешало разглядеть в отдалении дом. Низкий, в один этаж, зато очень широкий, он как бы расползся в стороны, раскинув крылья террас и навесов. Мишка понял, что это и есть ранчо мистера Блэксмита.

Конец ознакомительного фрагмента.