Я умер вчера

Александра Маринина, 1997

От взрыва в автомобиле погибают два сотрудника телепрограммы «Лицо без грима». Через некоторое время её ведущий, популярный тележурналист Александр Уланов узнает, что существует заказ и на его убийство. И заказ сделала его собственная жена. Неожиданно Уланов попадает в поле зрения работников милиции, ведущих следствие по делу об убийстве колдуньи Инессы. Анастасия Каменская, работающая по делу о взрыве автомобиля сотрудников телепрограммы, и Татьяна Образцова, занимающаяся убийством колдуньи, пытаются вместе распутать сложные узлы хитроумной комбинации преступников.

Оглавление

Из серии: Каменская

* * *

Приведённый ознакомительный фрагмент книги Я умер вчера предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.

Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других

ГЛАВА 3

Они не встречались почти пять лет. За это время Дмитрий Захаров слегка погрузнел, а виски стали совсем седыми. Но глаза оставались по-прежнему хитрыми и лукавыми, словно он постоянно хотел напомнить собеседнику о чем-то таком… пикантном. Известном только им двоим. Насте от этого взгляда делалось не по себе, хотя она точно знала, что так Димка смотрит на всех, а не только на нее.

— Значит, ты по-прежнему в сыскном агентстве?

— В охранном, — поправил Захаров. — Именно поэтому мне и пришлось отказать милейшей Юлии Николаевне. Я объяснил ей, что могу только организовать личную круглосуточную охрану ее мужа либо охрану квартиры, а слежкой мы не занимаемся, это не наш профиль.

— Она говорила тебе, почему хочет следить за собственным супругом? — поинтересовалась Настя.

— Нет. Она с ходу начала выяснять, можем ли мы установить постоянное наблюдение за ним и его связями, а я точно так же с ходу ее прервал и посоветовал обратиться в другую фирму. Дал ей несколько телефонов и сказал, что если ее эти фирмы не устроят, могу помочь подыскать другие варианты. Вот, собственно, и все.

— А зачем ты ей вчера звонил?

— Хотел предложить услуги своего приятеля. Мы с ним когда-то вместе в отделении работали, потом потеряли друг друга из виду, а на днях он вдруг объявился, и оказалось, что он открыл агентство, как раз и специализирующееся на слежке за неверными супругами. Только-только начал, и ему нужна клиентура. Вот я и подумал, что если Юлия Николаевна еще никого не нашла, то я их солью в сыщицком экстазе. Слушай, а когда ее убили-то?

— Позавчера. Дим, будь другом, принеси мне еще кофе, — попросила Настя, — а то я никак не проснусь.

— Ничего себе! — Захаров присвистнул и посмотрел на часы. — Время — половина одиннадцатого.

— Ой, Дима, для меня это все равно что пять утра. Я до трех часов дня вообще не человек, а полусонная особь непонятного пола. Зато после часа ночи самая жизнь начинается. Надо спать, а голова пашет как заведенная, мысли всякие рождаются, придумки придумываются, даже что-то вроде охотничьего азарта во мне просыпается.

— Ну, положим, я и так знаю, что именно в тебе иногда просыпается в пять утра, — весело подмигнул он, вставая, чтобы принести Насте еще одну чашку кофе.

Они сидели в тихом уютном китайском кафе на Красной Пресне. В этот час Настя и Дмитрий Захаров были здесь единственными посетителями, остальные пять столиков пустовали, и стулья вокруг них отчего-то казались сиротливыми. Зато и оглушительной музыки, типичной для таких заведений, не было, и это радовало Настю больше всего.

— Пей, кофеманка, — Дима поставил перед ней уже третью за время их разговора чашку кофе и уселся напротив.

Настя не спеша размешала сахар, отложила ложечку и погладила Захарова по руке.

— Димочка, я не люблю прозрачных намеков на свое нецеломудренное прошлое, поэтому давай договоримся раз и навсегда: этого не было. И это не предмет для обсуждений. Хорошо?

— Как это не было, когда было, и я это прекрасно помню, — рассмеялся он, накрывая Настину ладонь другой рукой.

— Это было не со мной. Я прошу тебя, Дима… Пожалуйста. Ты просто подловил момент, когда меня можно было затащить в постель.

— Я не понимаю, — очень серьезно сказал Захаров. — Тебе что, неприятно об этом вспоминать? Ты стыдишься того, что произошло? Жалеешь об этом?

— Не жалею и не стыжусь. Это было прекрасно. Но именно было. БЫЛО. И больше не будет. Поэтому нет смысла вообще говорить об этом.

— Забавная ты, Настюха, — усмехнулся он. — По-прежнему не замужем?

— Увы, — она шутливо вздохнула и отняла руку. — Сломалась. В мае будет два года, как я стала замужней дамой.

— И, конечно, хранишь верность супругу?

— Конечно, — Настя весело улыбнулась. — Но он, к счастью, в этом сомневается.

— Не понял, — протянул Дмитрий. — Почему «к счастью»?

— Потому что он вчера устроил мне сцену ревности, заподозрив в измене, и только благодаря этому мне удалось вспомнить, что по номеру телефона, который продиктовал мне Готовчиц, я звонила когда-то именно тебе. Сидела и перебирала в голове: может, я действительно давала Лешке повод для ревности? Вот и про тебя вспомнила. Ладно, Димуля, вернемся к покойной Юлии Николаевне. Какое впечатление она на тебя произвела?

— Сильная дамочка, с характером.

— Ты хочешь сказать, с норовом? — уточнила она.

— Да нет, я бы так не сказал. Именно с характером. Сильная, волевая, умеет смотреть в глаза неприятностям и не прятаться от них. Мне даже показалось, что она как бы ищет негативную информацию.

— А поточнее? — насторожилась Настя.

— Ну вот… — Захаров на мгновение задумался. — Есть люди, которые ни за что не верят в плохое, даже если это плохое происходит на их глазах. Они придумывают сто пятьдесят объяснений и оправданий, прячут голову в песок. Самый типичный пример — матери наркоманов. Парень ходит бледный, синюшный, аппетита нет, голова кружится, на глазах худеет, а она вместо того, чтобы насторожиться, уговаривает себя, что он, бедненький, в институте надрывается, учебой себя изводит. Из дома деньги и вещи пропадают, потому как парню же нужно на что-то раскумариваться, а она готова признать себя рассеянной растеряхой, только бы не думать о том, что сын деньги ворует. А есть другая категория людей, которые за любым безобидным фактом видят страшную опасность и моментально верят в то, что случилось самое плохое. Так вот покойница была как раз из таких. Что-то такое она за своим муженьком заподозрила и тут же кинулась собирать информацию.

— И к кому ты ее направил?

Захаров назвал три частные сыскные конторы, которые порекомендовал некоторое время назад Юлии Николаевне Готовчиц.

— У тебя там приятели? — спросила Настя, быстро записывая сведения в блокнот.

— Знакомые.

— Протекцию не составишь?

— Зачем тебе моя протекция? Они нормальные ребята, не кусаются.

— Ну конечно, а то я не знаю, — фыркнула Настя. — Мы все нормальные, пока нам вопросов не задают. А как до дела доходит, так сразу начинаются проблемы с памятью. Димуля, съезди к ним вместе со мной, а?

— А что мне за это будет? — лукаво прищурился Дмитрий.

— Что попросишь, — неосмотрительно пообещала она.

— И попрошу. Дашь?

— Димка! Мы же договорились.

— Ты сама сказала: что попросишь. Я и попросил. А что, нельзя?

— Прекрати, — сказала она сердито. — Это не обсуждается.

— Почему? Давай обсудим. Нам было очень хорошо, я это отчетливо помню. Не понимаю твоего упрямства.

Настя вздохнула, сделала очередной глоток кофе, вытащила сигареты. Она не очень хорошо представляла, как правильно вести себя в такой ситуации. Мужчины никогда не домогались ее, и в запасе не оказалось выработанных и оправдавших себя приемов вежливого и не оскорбительного отказа.

— Дима, зачем тебе это нужно? Внесешь в реестр и поздравишь себя с очередной партнершей? Никогда не поверю, что ты искренне этого хочешь.

Он внимательно посмотрел на нее, потом улыбнулся.

— Ты очень красивая.

— С ума сошел! Да на меня без слез не взглянешь. Ни кожи, ни рожи. Не валяй дурака.

— Глупая. Кому нужна твоя рожа вместе с кожей? Я же помню, какие у тебя ноги, да и все остальное — высший класс. Я вижу, ты по-прежнему все свои достоинства успешно прячешь, ходишь в джинсах и свободных свитерах. Кого другого ты этим, может, и обманешь, но не меня. Я-то тебя видел.

— Ну и что из этого? Ты хочешь уложить меня в постель, потому что у меня ноги красивые?

— И грудь тоже. И вообще ты замечательная любовница. Поэтому, что бы ты ни говорила, я буду предпринимать все новые и новые попытки, пока не добьюсь своего. Предупреждаю честно, чтобы потом ты не ныла. Да не смотри ты на меня с таким ужасом! Я пошутил. Если ты хочешь, чтобы мы закрыли тему — так тому и быть.

— Меня от твоих шуток в дрожь бросает, — пробормотала Настя.

— Не в дрожь, а в краску, — уточнил он. — Не сердись, Настюха, это у меня юмор такой. И манеры плохие. Просто если женщина мне нравится, я никогда этого не скрываю. Ты хочешь ехать прямо сейчас?

— Да, если ты можешь.

Она была благодарна Захарову за резкую смену темы. Не умеет она поддерживать такие скользкие разговоры. Нет, не совсем так… Если бы она сейчас играла, притворялась роковой женщиной, предварительно одевшись соответствующим образом и сделав тщательный макияж, то вполне могла бы провести беседу на высоком, как говорится, уровне, быстро найти изящные и не обидные ответы и даже заставить собеседника смутиться. Но тогда это была бы уже не она, а та женщина, которую она изображает. А сама она, Настя Каменская, совершенно не привыкла к тому, что мужчины проявляют к ней интерес. Ну в самом деле, какой может быть интерес у нормального мужика к бесполому существу в бесформенном свитере, джинсах и кроссовках, с бесцветными бровями и ресницами, бледным лицом и бескровными губами. От отсутствия мужского интереса к себе она не страдала, ибо внимание это было ей не нужно. Просто не интересно. У нее был Лешка, сначала верный друг-одноклассник, потом такой же верный друг-любовник, а в последние два года — не менее верный муж. У нее в юности были романы, и даже страстные, которые Лешка мужественно переживал втихомолку, но романы эти не были для Насти тем главным, что полностью захватывает ум и сердце и подчиняет себе всю ее жизнь. Самым интересным для нее были логические задачи, которые она с упоением решала. Каждое новое преступление — новая задача, и работа над ней — радость, и найденное наконец верное решение — счастье. А все остальное казалось ей второстепенным и не таким уж важным. Ведь если вспомнить тот эпизод с Димкой Захаровым, то он имел место только потому, что она решила очередную задачу. Полночи крутилась на диване, перекладывала плитки мозаики то так, то эдак, и когда вдруг нашла единственно правильный расклад, при котором из этих плиток сложилась ясная и точная картинка, для нее это была такая радость, что она не смогла удержаться и помчалась в соседнюю комнату, где спал Дима, чтобы разбудить его и поделиться открытием. Она была счастлива в этот момент и от радости совершила глупость, не подумавши: позволила ему сделать то, на что он перед этим весь вечер прозрачно намекал. Как давно это было… Летом девяносто второго, когда она выманивала на себя наемного киллера Галла, убившего сотрудника милиции. Они с Захаровым тогда изображали супружескую пару и должны были какое-то время ночевать в одной квартире.

«Забавно, — с улыбкой подумала Настя, поднимаясь из-за столика и застегивая куртку, — похоже, Захаров — единственный мужчина, который видит во мне женщину и именно поэтому меня хочет, если не придуривается, конечно. Все остальные, которых было, честно говоря, совсем немного, реагировали на ясный ум и спокойный характер, а вовсе не на внешность, которой я никогда не могла похвастаться».

Машина у Дмитрия была хорошая, дорогая. Настя вспомнила, что пять лет назад он ездил на «Жигулях». Даже номер вспомнила.

— А что, охранная деятельность приносит неплохой доход, — прокомментировала она. — Твой транспорт стал существенно дороже.

— Так и я стал лучше, — тут же отозвался Захаров. — Старше, умнее и опытнее. Во всех отношениях.

— Димка!

— Что ты, что ты, — замахал он руками, — я ничего такого в виду не имел, только навыки профессиональной деятельности, которые усовершенствовались и потому стали оплачиваться гораздо лучше. А ты уж готова подумать Бог знает что.

Он засмеялся и слегка обнял Настю, быстро проведя рукой по ее спине и талии.

— Что бы ты ни говорила, все-таки ты чертовски хороша, Каменская. И если бы не слово джентльмена, которое я, как дурак, тебе дал, я бы изнасиловал тебя прямо в машине.

— Но ты его дал, — напомнила Настя, осторожно высвобождаясь и отступая на шаг.

— Я ж говорю — дурак. Садись, поехали.

* * *

Ну вот, наконец-то я увидел того, ради кого моя жена решила спасти наше совместно нажитое имущество от раздела. Этого мужика можно было бы считать достойным соперником, если бы не одно «но». Он готов взять Вику вместе с деньгами, половина из которых принадлежит мне. То есть моральной чистоплотностью он, вероятно, не страдает. И Вика не может этого не понимать, она никогда не была дурой, напротив, сколько я ее знал, моя жена очень трепетно относилась к подобным вещам. Достаточно вспомнить, с каким мужеством и достоинством она терпела выходки моей матушки. Я, бывало, срывался, орал на мать, но Вика каждый раз меня одергивала и корила. «Она больной человек, Саша, — говорила жена, — ты должен это понимать и быть терпимым. В конце концов, это твоя мать, она тебя любит, и этого достаточно. А меня любить она вовсе не обязана, я ей чужой человек, и ты не имеешь права требовать от нее, чтобы она хорошо ко мне относилась». Вика, Вика… Ты всегда была такой доброй, разумной, такой чудесной, и я так тебя любил. Что же произошло? Почему ты хочешь забрать себе все, с таким трудом добытое и нажитое, и бросить к ногам этого роскошного красавца?

Вероятно, он лучше меня, вот и все. Никаких других причин нет, но и этой вполне достаточно. Может быть, ты так его хочешь, что умираешь не то что от его прикосновения, а от одной мысли о нем. Такое бывает, я знаю. Я и сам когда-то точно так же умирал при мысли о Вике.

Сегодня программа в эфир не пошла, руководство телеканала, которому мы продаем нашу передачу, принесло извинения: в связи с очередным парламентским скандалом понадобилось время для дополнительного блока новостей. Поэтому вместо того, чтобы находиться в студии, как предполагалось, я отправился в свой любимый книжный магазин, в который не заходил уже несколько месяцев. Времени на то, чтобы читать, в последнее время было немного, если я выкраивал несколько свободных часов, то предпочитал проводить их с Викой и с друзьями, а теперь я вдруг понял, что нуждаюсь в книгах. До меня даже не сразу дошло, что происходит, и только спустя несколько дней я вдруг сообразил, что не могу и не хочу больше общаться ни с кем. Все меня раздражают. Только книги остались.

Так вот, сел я в машину и отправился в центр Москвы. В магазине я провел добрых полтора часа, переходя в зале самообслуживания от одного стенда к другому, снимая с полок книги, листая их, читая аннотации и наугад открытые страницы. Выбрав несколько изданий и оплатив их, я вышел, но никуда не поехал, а прошел полквартала пешком до бара, где, как я знал, варили изумительный кофе и подавали отличную пиццу. Вика тоже этот бар любила, мы часто бывали здесь. Чему же удивляться: именно там я ее и увидел. Вместе с моим «достойным соперником». Они с аппетитом ели пиццу, запивая ее светлым пивом, и оживленно разговаривали. Пиццу запивать пивом — для этого надо совсем ничего не понимать. Для пиццы существует кьянти, замечательное красное вино, и Вике оно всегда очень нравилось. Но, очевидно, у ее кавалера были несколько иные представления. Я бы сказал, представления деревенские. Ну ладно, смягчим формулировку: провинциальные.

Народу было много, большой зал набит почти битком, и они меня не увидели. Я не особенно старался прятаться, нашел свободный столик, взял кофе и принялся листать только что купленные книги, то и дело кидая взгляд на воркующую парочку, которая меня не замечала.

Странно. Вика всегда казалась мне очень красивой. Я не романтический юнец и понимаю, что абсолютного критерия красоты не существует. Вика была красивой именно для меня, никакая другая женщина мне не была нужна, но это вовсе не означало, что ее должны были считать красавицей все мужчины поголовно. Мне она нравилась, и этого было достаточно. Но сейчас я пытался увидеть ее глазами этого дорого одетого красавца и приходил в недоумение. Зачем она ему? Что он в ней нашел? Никакая Вика не красавица, у нее самая обыкновенная, даже простоватая внешность, да и годы привлекательности не прибавляют. Сорок — они и есть сорок. Не старуха, конечно, но юной прелестной свежести нет и в помине. Лицо усталое, подбородок начал отвисать, спина «поплыла». Зачем она ему?

Впрочем, вопрос был чисто риторическим. Реформы реформами, а проблемы остались. Я тысячи раз видел такие ситуации и таких мужиков. Провинциал без гроша за душой и без профессии, позволяющей зарабатывать деньги, а хочет жить в Москве, в хорошей квартире в центре города, и ездить на иномарке. Да и как ему этого не хотеть, если с кино — и телеэкранов он с самого детства видел эту красивую жизнь и мечтал о ней, с отвращением волоча ноги по раздолбанным тротуарам родного городка (а то и деревни, где тротуаров вообще нет, а горячая вода, сортир в доме и телефон до сих пор остаются несбыточными мечтами). На последние бабки он покупает дорогие шмотки и едет покорять столицу, точнее, ее истосковавшихся по «красивенькому» состоятельных обитательниц. Дарит цветы, смотрит в глаза, говорит нужные слова и вовсю старается на сексодромах. Глядишь, какая-нибудь да и клюнет.

И Вика клюнула. Я еще раз взглянул на нее и внезапно подумал: как некрасиво она ест. Почему я раньше этого не замечал? Или это появилось только в последнее время?

Мне захотелось уйти из бара, но я трусливо остался. Пока здесь Вика, наемник меня не убьет. Если это случится, всех присутствующих задержат и начнут разбираться, и очень скоро выяснится, что одна из посетительниц не кто иная, как моя родная супружница, которая находилась здесь почему-то не со мной, а с совершенно посторонним мужчиной. Еще шаг — и выяснится, что это ее любовник. Следующий шаг — и зародится подозрение, что неверная жена хотела избавиться от надоевшего мужа. Нет, так дело не пойдет. Вика не дура, да и киллер, надо думать, не на помойке себя нашел.

«Достойный» встал из-за стола и направился к двери, ведущей в туалеты. Понятное дело, пописать захотел, вон пива-то сколько выхлестал. Вика, оставшись одна, судорожно схватила сумочку, вытащила пудреницу и начала поправлять косметику. Ах ты Боже мой! Сидела, видно, как на иголках, опасаясь, что лицо блестит, но не посмела в его присутствии достать зеркало и привести себя в порядок. А он, однако, парень простой, захотел в туалет — и пошел, стесняться не стал. Я хорошо знаю свою жену, она ни за что не пойдет в туалет в такой ситуации, будет мучиться, терпеть, умирать, но не пойдет. Почему-то ей это кажется неприличным. А что тут неприличного? Организм функционирует как ему положено. Закон природы. Я даже почувствовал что-то вроде симпатии к ее любовнику: парень без комплексов. А Вика всю жизнь страдает от своей жирной кожи, но стесняется припудриваться в присутствии мужчин. А уж о том, чтобы спросить, где туалет, и речи быть не может. Дурочка…

Я поймал себя на мысли о том, что совершенно не думаю о погибших ребятах, Вите и Оксане. Наверное, если бы не грядущая смерть от руки заказника, я бы переживал, ломал голову над тем, кому понадобилось подкладывать в Витину машину взрывное устройство, может быть, даже начал бы бояться, что и до меня доберутся. Но поскольку до меня, как выяснилось совершенно случайно, уже и так добрались, то ни чужая смерть, ни тем более чужая жизнь меня больше не интересуют.

Ладно, хватит прятаться за Викину спину. Она хоть и «поплывшая», как я только что заметил, но все-таки женская. Надо уходить отсюда. Кофе свой я уже выпил, а наличие в нескольких метрах от себя собственной жены с любовником радости не прибавляет. Конечно, пока Вика рядом, я буду жив, но это не основание для того, чтобы держаться за ее юбку двадцать четыре часа в сутки. Кстати о юбке. Что-то я раньше ее на Вике не видел. Новая, что ли? Естественно, все женщины, заведя любовника, начинают обновлять гардероб, хотят понравиться, произвести впечатление. Мужу, по их представлениям, нравиться не обязательно, он уже и так муж, никуда не денется, при нем можно ходить лахудрой, с намазанным кремом лицом и в старом халате. Господи, как я изменился за последнее время! Вика в домашнем халатике всегда казалась мне такой родной, теплой и уютной, а лечебные мази и кремы на ее милом личике приводили меня в умиление: она изо всех сил борется с жирным блеском кожи, чтобы хорошо выглядеть. Теперь я готов был ненавидеть ее за эту простоту.

Протискиваясь к выходу, я бросил последний взгляд на их столик. Красавец уже справил нужду и снова с удовольствием потягивал пиво из высокой кружки, а Вика что-то ему рассказывала. Интересно, о чем они могут разговаривать? Что между ними общего? Постель — это само собой, особенно в период взлета эмоций, но ведь в сутках двадцать четыре часа, и нельзя их полностью занять сексом. В оставшееся время приходится общаться. Начитанная, образованная, тонкая Вика — и этот провинциальный донжуан, который за всю жизнь прочитал небось полторы книжки, одна из которых — правила дорожного движения, и еще половинка — расписание автобусов до ближайшего райцентра.

Проезжая по Тверской, я заметил растянутый над проезжей частью транспарант «Мирей Матье в Кремле» и поймал себя на том, что даже не посмотрел на даты концертов. Еще месяц назад, увидев на афише ее имя, я бы запрыгал от радости и немедленно помчался бы узнавать, когда и где будут продавать билеты. Мирей Матье, певица нашей с Викой молодости, мы покупали пластинки с ее записями, мы сделали все возможное и невозможное, чтобы попасть на ее концерт в Большом театре много лет назад. Из газет я знал, что после смерти своего постоянного продюсера Матье три года не выступала, и при обычном течении событий я просто не смог бы не захотеть послушать ее после такого трагического перерыва. А теперь какой смысл думать об этом? Даже если концерт состоится уже завтра, я все равно могу не дожить до него. Завтра… Для меня это слово утратило смысл, я перестал его понимать и чувствовать. У меня нет завтра, есть только тот момент, в котором я живу. Пока еще живу. Может быть, в следующую секунду я уже прекращу это глупое и бессмысленное занятие.

До дома, как ни странно, удалось добраться вполне благополучно. Вяло бродя по квартире, я окидывал взглядом такие знакомые, любовно выбранные вместе с Викой вещи и все пытался понять, неужели можно ради них забыть и перечеркнуть те годы, которые мы прожили с ней. Ведь нам было очень хорошо, мы почти не ссорились, мы любили друг друга. А может быть, я себя обманываю? Это я любил Вику, а она всего лишь терпела меня, ожидая, когда из способного небесталанного журналиста наконец вылупится человек, умеющий делать деньги и обеспечивающий ее безбедное существование. Что ж, следует признать, что она своего дождалась. Наверное, в самом начале она и не ожидала, что я смогу делать такие деньги. За последний год мы скопили достаточно для того, чтобы вообще больше не работать ни одной минуты и жить долго и счастливо, хотя и без роскоши, но в достатке до глубокой старости. Часть этих денег предназначалась для моей матери. Она еще относительно молода, всего шестьдесят семь, сердце здоровое, так что век ей уготован отнюдь не короткий, но она совсем сумасшедшая и жить одна не может. Надо или помещать ее в больницу, или нанимать постоянную сиделку-компаньонку с проживанием. И то и другое стоит отнюдь не дешево, но я должен это сделать. Мы с Викой много раз говорили об этом, и мне казалось, она относилась к моей идее с пониманием и одобрением. Но теперь я начинаю думать, что это было совсем не так. Она умело притворялась, а внутри у нее все кипело при мысли о том, что ей придется делиться с этой ненавистной свекровью, на которую было потрачено столько нервов и душевных сил. Она все предусмотрела, даже то, что при разделе имущества через суд мне присудят не половину, а большую часть, поскольку на моем иждивении находится нетрудоспособный инвалид. А если я умру, ни с кем делиться не придется, Вика не обязана опекать мою мать.

Я могу спасти свою жизнь, просто уйдя от жены и оставив ей все. Машину, квартиру со всем, что в ней есть, деньги. Тогда она меня не тронет и будет жить в любви и финансовом согласии со своим провинциалом. Но я-то, я как буду жить? На что? Возвращаться к сумасшедшей матери, которая с утра до вечера орет по любому поводу и без повода, потому что таинственные голоса ей нашептывают всякие мерзости о происках сионистов и о прилете инопланетян, и она с упоением обсуждает эти проблемы сама с собой? Ни за что. Лучше сразу в крематорий. Рядом с матерью я не могу находиться дольше двух минут. А если не возвращаться на старую квартиру, то где жить? И на что? Витя с Оксаной погибли, денег программа больше не получит, потому что только они умели эти деньги добывать, так что с телевидением придется проститься в самое ближайшее время. «Лицо без грима» умрет самое позднее недели через три-четыре. Снова заняться журналистикой? Можно, но денег это принесет ровно столько, чтобы не сдохнуть под забором от голода. А все остальное где взять? Жилья нет. Машины нет, а журналист без машины — это почти смешно, он же ничего успевать не будет. И что тогда делать с матерью, на какие средства помещать ее в больницу или нанимать сиделку? Остается только один способ выжить: ввязаться в какой-нибудь криминал. Это может принести быстрый и неплохой доход, а через очень короткое время — долгий и нехороший срок в тюрьме.

Нет, добровольный уход без раздела имущества — не выход из положения. Придется влачить такое существование, что лучше уж вовсе не жить. Что, собственно, я и собираюсь сделать.

Вика явилась, против ожиданий, совсем не поздно, примерно за полчаса до того времени, когда я обычно возвращаюсь домой после эфира. Наверное, она снова надеялась, что я уже не приду никогда, а я — вот он, собственной персоной, валяюсь на диване в брюках от спортивного костюма с книжкой в руках.

— Ты почему так рано? — спросила она удивленно.

— А что тебя не устраивает? — ответил я вопросом на вопрос. — Все устраивает. Я очень рада, что ты уже дома.

Она наклонилась, чтобы поцеловать меня. Запах пива ударил в нос, и я невольно поморщился. А раньше мне всегда нравилось, когда от моей жены чуть-чуть пахло алкоголем. Странно. И как мне мог нравиться этот омерзительный запах свежего перегара?

— Ты пила?

— Только пиво, — Вика бросила взгляд на журнальный столик, где стопкой лежали мои сегодняшние приобретения. — Ты купил новые книги?

— Как видишь, — сухо сказал я.

— Чем ты расстроен, Саша? — озабоченно спросила она. — Что-нибудь случилось?

— Ничего особенного. Обычные производственные трудности. Устал.

— Как прошел эфир?

— Нормально.

Я не стал объяснять ей, что эфира сегодня не было. Зачем? Ей ведь на самом деле совершенно не интересно, как прошла передача, она просто изображает заботливую и любящую жену и произносит все предписанные ролью реплики. Не стоит заставлять ее выслушивать длинные и ненужные ей рассказы о моих производственных и непроизводственных проблемах. Ей и без того сейчас нелегко: бегала на свидание к любовнику, нервничала, опасаясь нарваться на знакомых, потом торопилась домой, чтобы успеть вернуться раньше мужа, которого нанятый ею убийца все никак не прикончит. Не жизнь, а сплошное мучение.

— У тебя новая юбка? — спросил я, наблюдая, как она раздевается и вешает одежду в шкаф.

— Да, — Вика с улыбкой повернулась ко мне. — Тебе нравится?

— Нет.

— Почему?

— Тебе не идет. Она на тебе плохо сидит, и ты выглядишь в ней толстой теткой. И чего тебе в голову пришло покупать такую дрянь?

— Саша… Ее губы задрожали, глаза мгновенно налились слезами.

— Правда? Она действительно мне не идет?

— Нет, шучу.

Я снова уткнулся в книгу, злорадно усмехаясь про себя. Пусть теперь думает, была ли это грубая и хамская шутка или она действительно сделала неудачную покупку и предстала перед глазами своего хахаля стареющей толстухой. Не все же мне страдать, право слово, пусть и Вике слегка достанется.

Она молча развесила вещи на плечиках в шкафу и ушла на кухню. Я углубился в книгу и некоторое время с удовольствием читал, забыв обо всем, в том числе и о скорой неминуемой смерти.

— Саша.

Я оторвал глаза от книги и обнаружил Вику стоящей рядом с диваном.

— Я внимательно тебя слушаю, дорогая, — предельно вежливо произнес я.

— Саша, что с тобой происходит? Тебя как подменили.

— Подменивают младенцев в роддомах, а взрослые мужчины никому не нужны. Не выдумывай, будь добра.

— Я не выдумываю, я же вижу: с тобой что-то происходит. Ты стал злым, сухим…

— Ничего подобного. Я точно такой же, каким был раньше. Это ты изменилась и теперь готова из мухи делать слона. Чего ты завелась? Только оттого, что мне твоя юбка не понравилась? Так ты себя вини, а не меня. Это ты сделала такую дурацкую покупку, а не я. Раньше ты никогда не купила бы вещь, которая тебе не идет, потому и слов таких от меня не слышала. А то, что ты в свои сорок натянула на себя юбчонку, которую впору носить двадцатилетней девчонке, говорит только о том, что это ты стала другой. Ты, а не я. И не сваливай с больной головы на здоровую.

— По-моему, если у кого голова больная, то у тебя. Что за бес в тебя вселился? Ты плохо себя чувствуешь?

— Я чувствую себя прекрасно. А что касается бесов, то они живут в каждом из нас. Если ты забыла великого Достоевского, советую перечитать. И пожалуйста, сделай одолжение, не употребляй алкогольные напитки днем, это дурной тон.

— Хорошо, — коротко ответила она. — Я могу рассчитывать на ответное одолжение с твоей стороны?

— Можешь. Я тебя слушаю, дорогая.

— Сходи к психиатру. Говорят, эти болезни передаются по наследству. Мне кажется, тебе пора позаботиться о состоянии твоих мозгов, с ними явно не все в порядке.

Она вышла из комнаты, ожесточенно хлопнув дверью. Некоторое время из кухни доносилось звяканье посуды, потом стали просачиваться аппетитные запахи жарящегося мяса с луком. Мясо Вика готовила отменно. Я успел прочесть еще несколько страниц, когда зазвонил телефон. В кухне был параллельный аппарат, поэтому я не двинулся с дивана. Пусть Вика снимет трубку и поговорит, это наверняка наш провинциал, интересуется, как добралась и успела ли стереть прелюбодейское выражение с лица до прихода мужа.

Через некоторое время Вика снова появилась в комнате.

— Только что звонила Света Любарская, — сообщила она таким тоном, словно я должен был немедленно проникнуться трагизмом происходящего и начать рвать на себе волосы.

— И что Света сказала? — вяло поинтересовался я, не отрываясь от книги, хотя отлично понимал, зачем она звонила и что сказала.

— Ты действительно сказал Виталию, что не придешь к ним на юбилей?

— Действительно сказал. Не вижу в этом повода для обсуждения.

— Почему? Почему ты сказал, что не придешь?

— Потому что не приду. Впрочем, это не означает, что ты не можешь пойти. Я говорил только о себе.

— Что происходит, Саша? Любарские — наши друзья вот уже сколько лет. Вы что, поссорились с Виталием?

— Нет. Просто я не хочу туда идти, вот и все.

— Почему?

— Потому что не хочу. Не хочу слушать идиотские разговоры о том, что мне неинтересно, не хочу слушать сопливые туристские песни, которые Виталий, когда выпьет, начнет петь под гитару своим козлиным тенором, не хочу видеть, как его престарелая жена Света строит глазки всем подряд и при этом глупо хихикает. Не хо-чу. Тебе понятно?

— Как ты можешь? — возмутилась Вика. — Виталий очень неплохо поет, тебе же всегда нравилось. И Света совсем не престарелая, она наша ровесница. Откуда в тебе столько злобы? Это же наши друзья.

— Мне никогда не нравилось, как он поет. Я притворялся и терпел, именно потому, что, как ты выразилась, они наши друзья. А что касается Светы, то я очень советую тебе посмотреть на себя в зеркало и вспомнить, в каком году ты родилась. Пора уже перестать чувствовать себя молодой и думать так же о своих ровесниках.

— Виталий на тебя обиделся, и Светка расстроилась. Нельзя так вести себя, Саша, — укоризненно сказала она. — Зачем ты обижаешь людей? Мало ли какие у всех нас недостатки, но надо быть терпимыми, иначе с ума сойдешь, замечая за всеми малейшие промахи. Да, Виталий — не Юрий Визбор и не Сергей Никитин, но он хороший порядочный человек, с которым тебя связывает очень многое. У них со Светой двадцатилетие со дня свадьбы, и ты своим отказом их глубоко оскорбил. Немедленно позвони им, скажи, что у тебя изменились обстоятельства и ты обязательно придешь, а дело, которое у тебя было назначено на вечер субботы и из-за которого ты отказался к ним пойти, ты перенес на другое время. Давай, Саша, вставай с дивана и звони.

Подтекст этой пламенной речи я услышал очень хорошо. Ты, дескать, не должен обращать внимания на то, что я старею и дурнею, потому что я твоя жена и вместе прожито немало лет, и нельзя перечеркивать все это и обижать меня только из-за того, что тебе не понравилась юбка, которую я купила. Ну, Виктория Уланова, ну, актриса! Как будто она вообще способна сейчас на меня обижаться! Я уже, можно сказать, одной ногой в могиле, из-за моих прогулов на кладбище мне давно пора строгий выговор объявлять, а она со мной разговаривает как с живым человеком, с которым собирается жить до старости. Что ж, молодец, девочка, ты всегда была умненькой и тонкой. Впрочем, это я, кажется, уже говорил.

— Я не буду никому звонить, — спокойно ответил я, перелистывая страницу. — И в субботу к Любарским не пойду. Ты можешь пойти одна.

— Они обидятся, — строго повторила Вика.

— Пусть.

— Что — пусть?

— Пусть обижаются.

— Но ты потеряешь друзей.

— Тоже пусть.

— Тебе не нужны друзья?

— Нужны. Но в принципе. В общем, так сказать. Виталик Любарский и его дурочка-жена мне не нужны. От них одни хлопоты. Мне надоели его бесконечные просьбы устроить его машину в сервис и на техосмотр, одолжить денег или составить протекцию.

— Но ведь и он тебе в чем-то помогает, — возразила она, не очень, впрочем, уверенно.

— Да? — Я оторвался от книги и с любопытством глянул на жену. — В чем, интересно? Пример приведи, пожалуйста.

Она взорвалась. Глаза яростно засверкали, губы побелели.

— Как ты можешь! — почти закричала Вика. — Как тебе не стыдно? Разве друзей оценивают по количеству оказанных ими услуг? Друзья — это друзья, и никаких расчетов тут не может быть. Немедленно иди к телефону и звони. А завтра утром поедем с тобой покупать подарок.

— Подарок ты сможешь купить и без меня, — я снова уткнулся в книгу. — На юбилей к ним я не пойду. И все. Закончим на этом.

Она долго молча смотрела на меня, потом вышла из комнаты, тихонько притворив за собой дверь, словно я был тяжелобольным и нуждался в покое. Что ж, в известном смысле так оно и есть. По крайней мере впервые в жизни я позволил себе в течение почти часа быть абсолютно искренним, высказывать собственные мысли вслух, не приукрашивая их вежливыми формулировками, и не говорить «да», когда на самом деле хочется сказать «нет».

* * *

Поездки в частные сыскные агентства заняли у Насти и Захарова целый день. Что-то произошло с московскими магистралями, они были забиты машинами так плотно, что транспортные пробки образовались даже там, где их отродясь не было, и маршрут, который при нормальной ситуации занимал не более сорока минут, удавалось преодолеть не меньше чем за три с половиной часа. Разумеется, закон Мэрфи, который в России обычно именуется законом подлости и который гласит, что, если неприятность может произойти, она обязательно произойдет, так вот, этот самый закон остался верен сам себе и сработал на полную мощность. Из трех фирм, которые они объехали, нужные люди оказались как раз в последней.

— Да, у нас есть такая клиентка, — осторожно признался руководитель агентства, невысокий плешивый блондин с густыми пшеничными усами и по-детски голубыми глазами.

— Была, — поправила его Настя.

Брови блондина поползли вверх, но выражение удивления на его круглом лице быстро сменилось выражением понимания.

— С ней что-то случилось?

— Она убита. Поэтому я полагаю, что вы дадите нам все необходимые сведения и не будете настаивать на конфиденциальности вашей информации и требовать официальных постановлений. Вы в милиции раньше работали?

— А то, — усмехнулся руководитель. — Иначе разве я взялся бы за частный сыск? Мне бы и в голову не пришло. Правда, когда я там работал, женщин в уголовном розыске не было.

— Вы хотите сказать, что нынешняя милиция — не та, что раньше, и ряды сильно оскудели, раз начали женщин на работу брать?

— Я хотел сказать, что порядки стали более демократичными, — ловко вывернулся блондин. — Так что вас интересует?

— Все, — лучезарно улыбнулась Настя. — Все, что вы можете рассказать о покойной заказчице.

— Ну, тогда — ничего, — столь же лучезарно улыбнулся в ответ руководитель агентства. — Я просто проверил по регистрации, есть ли у нас такая клиентка. А работал с ней другой сотрудник.

— И где его найти?

— А где всех сыщиков ищут? В поле, как ветра. Он же не сидит в конторе целыми днями, а задания выполняет.

— Так, — усмехнулась Настя. — И как мы с вами, уважаемый, будем выходить из положения?

— Вы оставите свой телефон, и он вам сам позвонит, когда сможет.

— А когда он сможет?

— Ну, не знаю, — развел руками блондин. — Когда вернется сюда, наверное. Не раньше.

— Понятно. Значит, недели через две. Пейджер у него есть?

— Нет, — быстро ответил он. Настолько быстро, что стало совершенно очевидным: и пейджинговая связь есть, и сам сотрудник где-то поблизости, может быть, даже в соседней комнате.

Настя понимала ситуацию правильно и была к ней готова. Руководитель частного сыскного агентства должен быть предельно аккуратен, если не хочет лишиться лицензии. Поэтому прежде чем напрямую связывать своего сотрудника с уголовным розыском, он должен сам лично проверить, о какой информации идет речь и нет ли, упаси Бог, какого-нибудь криминала, о котором частному сыщику стало известно, но о котором он, в нарушение закона, не сообщил куда следует. И ежели таковой криминал все-таки имеется, тщательно отсортировать все бумажки с копиями отчетов, первые экземпляры которых предоставляются заказчику, убрать все, где этот криминал хотя бы просматривается, накрутить хвоста сотруднику за глупость и тщательно проинструктировать его перед встречей с представителями государственной сыскной машины.

Она кинула быстрый взгляд на Захарова.

— Да, Паша, — тут же вступил Дмитрий, — нехорошо получается. Чего-чего, а черной неблагодарности я от тебя никак не ожидал. Твоей конторе сколько лет-то?

— Лет? — рассмеялся блондин Паша. — Это ты хватил. Еще и года не стукнуло, десять месяцев всего.

— Ага. И клиентов небось чертова туча, в очереди стоят.

— Это ты к чему? — насторожился руководитель.

— Да ни к чему, просто так. Твои рекламные объявления на всех столбах в округе висят, я видел, когда подъезжал, и все равно по этой рекламе никто к тебе не идет, верно ведь? Я эти дела знаю. Когда нужен частный сыщик, к первому попавшемуся, по объявлению найденному, никто не пойдет, будут искать через знакомых, чтобы надежно. Вот я и спрашиваю тебя, Пашенька, где бы ты сейчас был, на каком финансовом свете, если бы мы, твои бывшие сослуживцы и добрые знакомые, не посылали бы к тебе клиентов, не рекомендовали им твою фирму. Ну-ка ответь честно. А ведь покойницу Юлию Николаевну именно я к тебе послал.

— Да что ты, Митя, — засуетился блондин, — зря меня упрекаешь. Я же не отказываюсь помочь, я только объясняю, что нужного вам человека сейчас нет на месте. Когда появится — ради Бога, он ваш со всеми потрохами.

— Это хорошо, — удовлетворенно кивнул Захаров. — Ты уж похлопочи, будь любезен, чтобы потроха побыстрее прибыли. Покойница-то у нас с Анастасией непростая, депутат Госдумы как-никак.

— У вас? — переспросил недоверчиво Паша. — А ты-то тут с какого боку?

— Все тебе расскажи. Сначала сам стань разговорчивым, потом будешь мне вопросы задавать. Так как, Пашенька, мы поняли друг друга?

Блондин Паша понял все правильно, и когда Настя вернулась на Петровку, у проходной ее поджидал приятной наружности молодой человек, представившийся сотрудником частного сыскного агентства «Грант».

Было уже совсем поздно, когда она освободилась и пошла к начальнику. Виктор Алексеевич Гордеев был зол и напряжен, и хотя разговаривал по обыкновению спокойно и негромко, глаза его сверкали, а дужка очков, которую он то и дело грыз, грозила вот-вот с треском переломиться.

— Что у тебя? — коротко спросил он.

— Хотела доложиться по убийству депутата Готовчиц.

— Давай, — кивнул Гордеев.

— Она тоже увидела, что с мужем что-то не в порядке. После квартирного взлома он стал сам не свой. И Юлия Николаевна наняла частного сыщика, чтобы прояснить ситуацию.

— Вот даже как? Какие у нее были подозрения?

— Этого я не знаю. Точнее сказать, она об этом частному сыщику не говорила. Задание звучало следующим образом: взять под контроль всех людей, с которыми общается Борис Михайлович, и постараться выяснить, не участвует ли муж в криминальном бизнесе. А уж что она думала при этом на самом деле — неизвестно. Может быть, и вправду проверяла именно то, что сказала, а может быть, и что-то другое. Но знаете, что самое интересное?

— Не знаю, — буркнул Колобок. — Говори.

— При оформлении договора ее предупредили, что в соответствии с законом агентство обязано передать материалы в правоохранительные органы, если в ходе выполнения задания клиента будут выявлены признаки уже совершенного либо готовящегося преступления. И Юлия Николаевна с этим полностью согласилась. Единственное условие, которое она поставила, состояло в том, что эти материалы она передаст нам либо сама, либо будет присутствовать при беседе сотрудника агентства «Грант» с работниками милиции.

— Действительно, интересно. Зачем ей это нужно, как ты думаешь?

— Она хотела дистанцироваться от мужа, если вдруг окажется, что он замешан в чем-то нехорошем. Она хотела, чтобы все знали: она была в полном неведении, а когда почуяла неладное, первая забила тревогу и наняла детективов, чтобы выяснить правду. И правду эту она скрывать от широкой общественности не намерена.

— Ишь ты, — фыркнул полковник. — Тоже мне, Павлина Морозова. Получается, за муженьком действительно что-то есть, и он или его подельники, пронюхав об активности Юлии Николаевны, быстренько заткнули ей рот. С Павликом Морозовым тоже что-то вроде этого приключилось, сколько я помню. Ну и как частный сыск, накопал что-нибудь?

— Говорят, что нет. Правда, они совсем немного успели, оттоптали всего двенадцать человек и представили отчеты клиентке.

— Врут?

— А кто их знает. Может, и врут. В душу ведь не заглянешь. Но тут другой вопрос, Виктор Алексеевич. Откуда эти подельники узнали, что Юлия Готовчиц собирает сведения и обратилась в частное агентство? У нас с вами только два варианта, которые по сути являются одним и тем же: либо с ними контактирует кто-то из «Гранта», кто знает, что Готовчиц заключила с агентством договор на выявление связей ее мужа, либо кто-то из заинтересованных лиц все-таки попал под колпак, почувствовал слежку, забеспокоился и стал выяснять, кто и зачем дышит ему в затылок. Но, чтобы это выяснить, надо опять-таки иметь связи с «Грантом». Можно вычислить наружника и, в свою очередь, сесть ему на «хвост». Узнать, что он работает в «Гранте». Но выяснить имя клиента, по чьему заказу ведется слежка, можно только изнутри, из «Гранта», понимаете?

— Чего ж тут не понять, не маленький, — хмуро ответил Гордеев. — Какие еще версии отрабатываются?

— Юра Коротков крутится в парламентских кругах, он вам сам доложит, я его сегодня еще не видела.

— А Лесников чем занимается, хотел бы я знать?

Настя знала, что Игорь Лесников сегодня не занимался почти ничем, потому что все мысли его были о больном ребенке, и начала подыскивать наиболее обтекаемую формулировку, но Виктор Алексеевич не стал ждать ответа, а отошел к окну и замолк, снова сунув в рот дужку очков.

— Надо что-то делать, Настасья, — произнес он наконец. — На нас сильно давят.

— В связи с чем?

— А ты как думаешь? Труп депутата на фоне нераскрытого убийства сотрудников телевидения — это что, по-твоему, наплевать и забыть? Завтра брифинг руководства ГУВД, и журналисты наших с тобой начальников будут с какашками мешать, обвиняя в профессиональной несостоятельности. Мне начальников, как ты сама понимаешь, не больно жалко, но ведь они на нас отыгрываться будут. Нужно иметь хоть какие-то слова в запасе, а их нет как нет. Не хочу тебя ругать, но ведь по телевидению ты совсем ничего не делаешь.

— Я не успеваю, Виктор Алексеевич, — жалобно сказала Настя, в душе признавая его правоту.

— Все не успевают, — жестко ответил полковник. — Но все делают. И ты постарайся. Не ставь меня в трудное положение.

— Почему в трудное? — не поняла она.

— Потому что я вижу, что с тобой стало за то время, пока ты работала под Мельником. И вины своей с себя не снимаю. Конечно, утешаю себя тем, что так надо было для дела, что это было необходимо и целесообразно, но ты за это заплатила слишком дорого. Моя вина в том, что я это допустил и не защитил тебя. Но я не смогу быть к тебе снисходительным слишком долго. Восстанавливайся, приходи в себя и начинай работать как следует. Слышишь меня, Настасья?

— Слышу, — тихо сказала Настя. — Я исправлюсь.

Ей было стыдно. Мучительно стыдно. Колобок прав, она непростительно распустилась, стала вялой, медлительной, ищет любые поводы, только бы ни с кем не общаться, никого не видеть. Может, ей к врачу обратиться? Очевидно же, что нервы у нее после той эпопеи не в порядке. Врач. По всей вероятности, ей нужен психиатр. Или психоаналитик. В конце концов, почему бы и нет? Совместим приятное с полезным.

— Виктор Алексеевич, разрешите мне поработать с мужем Готовчиц.

Полковник надел очки и внимательно посмотрел на нее.

— Что еще ты задумала?

— Он производит впечатление человека не в себе. Опасается за свое психическое здоровье. Ему кажется, что за ним следят, и он видит в этом признаки надвигающегося безумия.

— И что дальше? Ты полагаешь, что он в припадке этого самого безумия прикончил жену?

— Не совсем так. Душевнобольные обычно не сомневаются в том, что здоровы. Если человек сомневается, значит, почти наверняка он не болен. Но Готовчиц вполне мог убить жену и теперь готовит хорошо аргументированную почву под признание невменяемым. Уж кому-кому, а ему-то прекрасно известно, как нужно симулировать психическое расстройство. И он вполне грамотно начал это делать не при аресте и последующей судебно-психиатрической экспертизе, а с самого начала, с Лесникова и меня.

— А как же частная сыскная фирма? Оставишь на потом?

— Да нет же, это все будет одновременно. Если муж убил Юлию Николаевну именно в связи с тем, что она стала заниматься его второй жизнью, то это же укладывается в одну схему. А если он убил ее совершенно независимо от ее сыщицкой деятельности, то все равно нужно им заниматься. Правда, время, потраченное на агентство «Грант», уйдет впустую, но без этого же не бывает, верно? В любом случае из всего, что мы делаем, процентов девяносто пять не дает результатов.

— Что-то ты больно оживилась, — недовольно пробурчал Гордеев. — То жалуешься, что не успеваешь работать по убийству телевизионщиков, а то собралась одновременно отрабатывать Готовчица и частных сыщиков. Крутишь?

— Никогда, — честно сказала Настя и улыбнулась. — Мне Игорь с самого начала говорил, что Готовчиц ему не нравится, а я как-то значения не придала. Теперь все больше и больше думаю о том, что мне этот психоаналитик тоже не нравится.

— Нравится — не нравится… Знаешь, как дальше?

— Знаю. «Спи, моя красавица», — процитировала Настя народный фольклор.

— Так, — Гордеев быстро прошелся по кабинету взад-вперед и остановился перед Настей, сидящей за длинным столом для совещаний, нависая над ней округлой глыбой. — Я все понял. Ты придумываешь всякие байки, чтобы не заниматься телевидением. Конечно, копаться в душе у Готовчица намного приятнее, чем искать финансовые махинации в деятельности телекомпании. Не выйдет, дорогая моя. Я тебя нежно и по-отечески люблю, но всему есть предел. Делай со своим психоаналитиком все что хочешь, но чтобы по убийству Андреева и Бондаренко был результат. Поняла?

— Поняла, — вздохнула Настя. — Никуда мне, видно, от этого убийства не деться.

— Это точно, — подтвердил Гордеев. — И не мечтай.

* * *

— Я еще раз возвращаюсь к нашему проекту. Вы уверены, что убийство было необходимо?

— Абсолютно необходимо. С каждым днем я убеждаюсь в этом все больше. Это дало превосходный результат.

— Но это привлекло к нашему объекту внимание милиции. Вы не боитесь?

— Бог мой, кто боится нынешнюю милицию? Это просто смешно. И потом, механизм действия будет в точности таким же: отсутствие логической связи породит смущение и попытки совершенно невероятных объяснений. Уверяю вас, милиция никогда с этим не справится. Ни при каких, даже самых благоприятных, условиях ни наш объект, ни доблестная российская милиция не смогут связать психически неуравновешенного человека и лежащий рядом с ним труп.

— Интересно вы рассуждаете! Как это не смогут, когда они уже это сделали! Они же его допрашивали, что, впрочем, вполне естественно, поскольку он ближе всех.

— Вот именно, вот именно. Они пытаются найти связь, но они никогда ее не найдут. Или свернут на этом мозги и сойдут с ума, как и наш объект. Они не могут найти то, чего нет. А связи нет. На этом и построена вся комбинация.

— Мне приходится вам верить, но единственно потому, что все предыдущие ваши комбинации были успешными и приводили к результату. То, что вы затеяли на этот раз, вызывает у меня огромные сомнения. Я подчеркиваю — огромные.

— Такие же огромные, как и те деньги, которые мы должны получить в результате осуществления проекта?

— Я ценю ваш юмор и способность шутить даже в критической ситуации. Я пока не вижу поводов для веселья. И еще раз напоминаю вам, что ответственность за провал проекта будет лежать целиком на вас. На вас лично.

— У меня хорошая память, и мне не нужно повторять дважды.

Оглавление

Из серии: Каменская

* * *

Приведённый ознакомительный фрагмент книги Я умер вчера предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.

Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других

Смотрите также

а б в г д е ё ж з и й к л м н о п р с т у ф х ц ч ш щ э ю я