Тот, кто знает

Александра Маринина, 2001

В причудливый узор сплетаются судьбы кинорежиссера Натальи Вороновой, следователя Игоря Мащенко и сибирского журналиста Руслана Нильского. Коренная москвичка Наталья живет в коммунальной квартире и опекает всех, кто нуждается в ее помощи – от пожилой одинокой соседки до рано осиротевшей девочки. Выросший в благополучной состоятельной семье Игорь становится следователем и волею случая соприкасается с загадочным убийством старшего брата Руслана Нильского. Руслан же посвящает свою жизнь тому, чтобы разобраться в тайне гибели брата и узнать правду о его смерти. Любовь, ненависть, случайные встречи, взаимные подозрения и искренние симпатии связывают этих людей. И только открывшаяся в конце концов истина расставляет все на свои места.

Часть 2

Игорь, 1972–1984 гг.

— Мама, а папа увидит Никсона? — задал Игорь вопрос, который мучил его уже второй день.

В мае 1972 года президент США Ричард Никсон приезжает с визитом в СССР, а отца Игоря, Виктора Федоровича Мащенко, переводят на работу в Москву, так что всей семье придется переезжать из Ленинграда. Правда, отец уезжает уже сейчас, в апреле, а Игорь с мамой пока остается, чтобы мальчик мог закончить учебный год, а уж с сентября он пойдет в четвертый класс в новой школе в Москве.

— Не знаю, сынок. Вряд ли, — рассеянно ответила мама.

Она была занята тем, что аккуратно складывала в большой чемодан рубашки мужа. Игорь уже сделал уроки и прикидывал, чем бы ему заняться: то ли одному в кино сходить, то ли зайти за приятелем, живущим в соседнем доме, и позвать его погулять. Можно вообще никуда не идти, а помочь маме собирать папины вещи. Тоже интересное занятие. Он достал из шкафа сложенные стопкой отцовские шерстяные вещи — два свитера, теплую фуфайку и красивую красную жилетку.

— Не нужно, сынок, положи на место, — улыбнулась мама.

— Почему? — удивился мальчик. — Разве в Москве не бывает холодно?

— Сейчас папа возьмет с собой только то, что ему нужно на ближайший месяц. В начале июня мы с тобой приедем и привезем все остальное. Все равно нам нужно будет заказывать контейнер для мебели и вещей, зачем же папе на себе лишнюю тяжесть таскать.

Он обиженно засопел и стал засовывать вещи на полку. Ну и пожалуйста, не хотите помощи — не надо, тогда он в кино пойдет.

— Мам, дай на кино, — попросил он. — И на мороженое.

— А уроки?

— Я уже сделал.

— Ладно. Значит, не поедешь со мной?

— Куда? — встрепенулся Игорь.

— Папу встречать. Я поеду на машине, потому что папа должен забрать с работы все свои книги и бумаги.

— Я с тобой!

Кататься на машине Игорь любил, но больше всего ему нравилось, когда их красные «Жигули» вела мама, ведь это так необычно — женщина за рулем, в Ленинграде такое нечасто увидишь, все оглядываются, смотрят с интересом, а мама при этом такая красивая и модная, и Игорь так гордится ею! Ему кажется, что, находясь рядом с такой необычной женщиной, он и сам становится необычным в глазах окружающих.

От проспекта Непокоренных, где они живут, до университета путь неблизкий, и всю дорогу можно посвятить вопросам, на которые маме придется отвечать, потому что в машине нет телефона, по которому она постоянно с кем-нибудь разговаривает.

— А мы в Москве где будем жить? Возле Кремля?

— Вряд ли, сынок. Скорее всего, где-нибудь в новостройках.

— А там метро есть?

— Ну а как же! В Москве очень красивое метро.

— Лучше нашего? — ревниво уточнил Игорь.

— Сам увидишь.

— А в Оружейную палату пойдем?

— Обязательно.

— А в Большой театр?

— Сходим, если билеты достанем.

— Достанем, — уверенно пообещал Игорь, — ведь в Мариинский папа всегда билеты достает.

— Сынок, то — Ленинград, а то — Москва. Здесь у нашего папы есть связи, и он может все достать. А в Москве их пока нет. Так что насчет Большого театра ничего не обещаю.

Отец уже ждал их у входа в университет на набережной. Рядом с ним стояли еще двое мужчин, и у всех троих в руках были папки и огромные связки книг. Снег еще не совсем растаял, тротуары грязные и мокрые, и свою поклажу они держат на весу. Сидя на заднем сиденье, Игорь наблюдал, как книги и папки укладывают в багажник, потом папа прощается с мужчинами, пожимает им руки, они обнимаются. Лицо у Виктора Федоровича грустное, и пока машина едет по Дворцовому мосту, он несколько раз оборачивается и смотрит на здание университета. Игорь не понимает причину этой грусти, ведь впереди — переезд, Москва, новые приключения и новые впечатления.

— Грустишь? — тихонько спросила мама.

— Сама понимаешь, пятнадцать лет жизни здесь провел, — ответил отец. — Сначала учился, потом аспирантура, потом преподавал. Привык.

— Ничего, и в Москве привыкнешь, — бодро сказал Игорь. — А у меня в Москве будет своя комната? А моя новая школа будет далеко от дома? А кинотеатр там есть?

* * *

Сначала все складывалось именно так, как Игорю мечталось. В новой московской квартире у него была своя комната, мама водила его на прогулку в Кремль, в Оружейную палату, в Третьяковскую галерею и в музеи, на спектакль в Кукольный театр Образцова и еще в один, на Спартаковской улице, и в Театр юного зрителя. И все было таким необычным и так непохожим на Ленинград! Даже улицы и дома были совсем другими.

Но наступило 1 сентября, и с ним — первое жестокое разочарование. Игорь так ждал этого дня, он был уверен, что к нему, как к новичку, приехавшему из Ленинграда, из города-героя, колыбели Революции, все отнесутся с интересом, будут расспрашивать, он окажется в центре внимания и станет со знанием дела рассказывать москвичам про Эрмитаж, про крейсер «Аврора», про Петродворец и про то, как ночью разводят мосты над Невой. И, разумеется, после первого же дня в новой школе он обзаведется новыми друзьями, вместе с которыми будет ходить в кино, играть в футбол летом и кататься на коньках зимой. Но все вышло совсем не так.

Мама уже давно показала ему, где находится школа, это совсем недалеко от их дома, и 1 сентября Игорь заявил, что провожать его не нужно, он вполне справится сам.

— Не забудь, — несколько раз повторила мама, — твой класс — четвертый «Б», учительницу зовут Зоя Николаевна.

На школьном дворе ученики выстроились на торжественную линейку. В первый момент Игорь растерялся и даже пожалел, что отказался от маминой помощи. Где искать свой класс? Им хорошо, они все друг друга знают, а ему как быть?

— А где четвертый «Б»? — спросил он дрожащим голосом у какой-то толстой тетки в сером костюме, торопливо пробиравшейся сквозь толпу.

— Вон там, — она махнула рукой куда-то в сторону. — Ты новенький, что ли?

— Да, я из Ленинграда.

Но на тетку сообщение о том, что он из Ленинграда, не произвело ни малейшего впечатления.

— Вон туда иди, видишь, где Зоя Николаевна стоит, высокая такая, с белой косынкой, — равнодушно бросила она и куда-то умчалась.

Высокую женщину с белой косынкой на шее Игорь увидел и радостно направился прямо к ней.

— Я Игорь Мащенко, — заявил он без предисловий.

— И что? — Зоя Николаевна недоуменно приподняла тонкие выщипанные брови над круглыми глазами.

— Я новенький.

— Ах да… Хорошо, иди встань вместе с классом.

Ребята оживленно разговаривали, обмениваясь впечатлениями о летних каникулах. Им было о чем поговорить, ведь они три месяца не виделись! И даже не заметили, что к ним подошел какой-то незнакомый мальчик.

Линейка закончилась, директор торжественно потрясла медным колокольчиком, что должно было означать первый звонок на первый в новом учебном году урок, и все весело повалили в школьное здание. Игорь понуро плелся сзади.

В классе он попытался усесться за последнюю парту в дальнем ряду, возле окна, в ленинградской школе он всегда сидел именно на этом месте, но подошедший вихрастый мальчишка бесцеремонно шлепнул перед ним свой пузатый портфельчик со словами:

— Это наше место. Вали отсюда.

Рядом с вихрастым стоял еще один пацан, маленького росточка, со злыми глазками. На лице его явственно читалось: «Вот только попробуй не встань, вот только попробуй».

Игорь встал и принялся озираться в поисках другого места. Все парты уже были заняты, единственное свободное место оказалось на первой парте, прямо перед столом учительницы, но садиться туда Игорю не хотелось.

— Тише, дети! — закричала Зоя Николаевна, жестом успокаивая галдящий класс. — Сели все по местам! Быстренько! У нас в классе новенький, его зовут Игорь…

— Мащенко, — быстро подсказал Игорь.

— Игорь Мащенко. Игорь, ты хорошо учился?

— Нормально, — растерялся он.

— Ну вот и хорошо, будешь сидеть с Сашей Колбиным. Я надеюсь, вы подружитесь, и ты будешь помогать Саше с уроками.

С этими словами Зоя Николаевна показала рукой на ту самую первую парту, за которой он так не хотел сидеть.

Класс разразился дружным ржанием, но Игорь не понял, что такого смешного сказала учительница. И только через несколько дней до него дошло, в чем дело. Саша Колбин был посмешищем всего класса, с ним не хотели сидеть вместе, и тем более никто не хотел с ним дружить. Толстый, неопрятный, в очках, только частично компенсировавших сильную близорукость, Колбин вдобавок был непроходимым тупицей, не вылезавшим из двоек, за что и получил среди одноклассников прозвище Колобашка. На переменках ребята, пробегая мимо Игоря по коридору или школьному двору, весело спрашивали:

— Ну как Колобашка? Правда, клевый?

Или предупреждали:

— Смотри, не провоняйся от Колобашки.

И, не дожидаясь ответа, бежали дальше, к своим совместным играм и развлечениям в компаниях, сложившихся и устоявшихся еще с первого класса. Новенький как таковой им был неинтересен, и про Ленинград никто его не спрашивал. Оказывается, как раз этим летом они всем классом ездили на десять дней в Ленинград и все видели своими глазами: и белые ночи, и разводящиеся мосты, и Эрмитаж, и крейсер «Аврора». Игорь оказался обреченным на общение с тупым Колобашкой, которого не интересовало ничего, кроме хоккея.

Но именно с хоккея все и началось. В сентябре проходила хоккейная суперсерия СССР — НХЛ, игры транслировали по телевизору, и, измученный собственной отверженностью, Игорь в отчаянии пригласил Колобашку к себе домой смотреть матч. Трансляции шли поздно вечером, и ему пришлось просить маму, чтобы та позвонила родителям Колбина. Уж о чем они там разговаривали, Игорь не слышал, но результат его ошарашил: в гости к семье Мащенко явилось все семейство Колбиных в полном составе — мама, папа, старший брат и сам Колобашка.

— Мы так рады, что у Сашеньки наконец появился друг в школе, — чирикала Колобашкина мама. — А то он все один да один, ни с кем не дружит.

Колобашку, как самого слабовидящего, усадили прямо перед экраном.

— Во клево! — не переставал восторгаться Саша. — Никогда по такому классному телику хоккей не смотрел.

Телевизор у Мащенко и впрямь был отличный, цветной, с большим экраном, фирмы «Грюндиг». Наши хоккеисты победили со счетом 7:3, и стены квартиры, да и всего дома в тот вечер содрогались то от рева восхищения, то от стонов отчаяния.

На другой день к Игорю в школе подошел Гена Потоцкий, тот самый вихрастый паренек, который прогнал его с задней парты возле окна.

— Колобашка сказал, что смотрел вчера хоккей у тебя дома. Врет, нет?

— Смотрел, — подтвердил Игорь, замирая от страха и одновременно от радости. К нему впервые обратился кто-то, кроме ненавистного Колобашки. И не просто кто-то, а сам Генка Потоцкий. За несколько дней Игорь успел понять, что Генка — самый авторитетный в классе, как скажет — так и будет.

— Он говорит, у тебя телик клевый. Врет, нет?

— «Грюндиг», — неумело пытаясь скрыть гордость, заявил Игорь.

— Ух ты! А чего ты с Колобашкой сидишь? Убогих любишь?

— Так больше не с кем сидеть, других мест нет. Зоя Николаевна меня посадила, вот и сижу, — простодушно объяснил Игорь.

— Заметано, — таинственно подмигнул Генка.

Когда ребята вернулись в класс после переменки, Потоцкий подошел к пареньку, сидящему за партой прямо перед ним.

— Колян, освободи место, пересядь к Колобашке.

— Почему? — в ужасе закричал тот. — Я не хочу, я здесь сижу.

— Ну пересядь, будь человеком. А то побью, — пригрозил Потоцкий.

— Игорь, иди сюда, с нами сидеть будешь.

Дома у Генки телевизор был не хуже, настоящий «Филипс», он тоже, как и Игорь, имел возможность видеть в цвете мельчайшие детали знаменитых хоккейных матчей, в том числе и надписи на клюшках игроков. Оба мальчика первыми в классе стали делать из спичечных коробков миниатюрные клюшечки с надписями «KOHO», «TITAN» и «JAFE» и со знанием дела обсуждали ход игры, пересыпая свою речь фамилиями Михайлова, Петрова, Харламова, Якушева, Старшинова, Кузькина и Викулова.

Игорь и опомниться не успел, как оказался третьим членом компании, состоявшей из Генки Потоцкого и заправского хулигана Жеки Замятина, того самого низкорослого, со злыми глазками. Еще долгое время Игорь ловил на себе несчастный и растерянный взгляд Колобашки, который не понимал, почему его отвергли, и надеялся на то, что новый друг еще вернется к нему. Первое время Игоря это смущало, но вскоре новые друзья совершенно вытеснили из его памяти дни, проведенные в обществе никчемного и всеми презираемого полуслепого тупицы.

* * *

— Ты больше не дружишь с Сашей? — как-то спросил папа.

Игорь даже не понял сперва, о ком идет речь, и только потом догадался, что отец имеет в виду Колобашку.

— Нет, — нехотя ответил он.

— Почему? Вы поссорились?

— Мы не ссорились. Просто он… скучный.

— Понятно, — кивнул отец. — И с кем же ты теперь дружишь?

— С Генкой и с Жекой.

— А поподробнее нельзя?

— Ну чего подробнее… — Игорь задумался. — Генку в классе все уважают, как он скажет — так и будет.

— За что уважают? — продолжал допрос отец. — Он отличник?

— Да нет, он как я учится, на пятерки и четверки. И тройки бывают тоже.

— Так за что же его уважают? Может, он хороший спортсмен? В секцию ходит?

— Ни в какую секцию он не ходит. Просто уважают, и все.

— Ладно, а кто такой Жека?

— Замятин. Он в «чижика» лучше всех играет. И в «трясучку».

— В «трясучку»? Что это за игра? — приподнял брови отец.

Игорь прикусил язык. Черт, надо же было так проболтаться! Играть в «трясучку» в школе строжайше запрещали и нарушителей запрета сурово наказывали. Генка Потоцкий, правда, и тут был исключением, ловили его за игрой регулярно, но почему-то ему все сходило с рук. Как же теперь выкручиваться?

— Игорь, ты мне не ответил, — настойчиво сказал Виктор Федорович. — Что это за игра такая?

— Это… ну… монетки подбрасывать. И угадывать, орел или орешка.

— Решка, а не орешка, — поправил отец. — Поподробнее, если можешь.

Игорь нехотя принялся объяснять, что можно играть на две монетки по 5 копеек, а можно на четыре по 2, и тогда приходится договариваться, как играть, «на все или на много». Иногда даже пускают в ход десяти — и двадцатикопеечные монеты, но это в основном делают ребята постарше.

— Это же игра на деньги! — возмутился Виктор Федорович, выслушав невнятные объяснения сына. — Неужели в вашей школе это разрешают?

Пришлось признаваться, что, конечно, не разрешают.

— И ты тоже играешь?

— Нет, — соврал Игорь.

— А Генка твой с Жекой, выходит, играют?

Выхода не было, он все равно уже протрепался, что Жека — лучший по «трясучке». Сейчас отец рассердится и запретит ему дружить с ребятами. Что же теперь делать?

Но вопреки опасениям отец вовсе не рассердился, только спросил:

— И что бывает с теми, кого поймают за игрой?

— К директору вызывают. Потом родителей тоже вызывают. В дневник записывают. Оценки за поведение снижают.

— Значит, твоих друзей регулярно за это наказывают?

— Только Жеку. Генке ни разу ничего не было.

— А почему?

— Генку учителя любят. И вообще, его уважают.

Больше отец к этому разговору не возвращался, и Игорь успокоился.

Через несколько дней уже уснувший было Игорь вдруг проснулся около полуночи и побрел в туалет. Проходя мимо кухни, услышал за закрытой дверью голоса родителей и замер, когда до него донеслось произнесенное отцом имя Генки Потоцкого.

— Ну что ты хочешь, Лизонька, у него отец — дипломат, два срока пробыл в Швейцарии, а до этого был в Аргентине. Разумеется, он купил всю школу с потрохами. У него же карманы набиты чеками Внешпосылторга, он всем учителям достает дефицит по мелочи, кому духи, кому помаду, кому лекарства, поэтому Генке все с рук сходит.

— Это ужасно! — вздохнула мама. — Такой мальчик может испортить нам Игорька. Может, перевести его в другую школу?

— Не говори глупости. Генка, как я понял, ничего плохого не делает и сам привилегиями родителей не пользуется, учится нормально, я специально узнавал. А то, что его не наказывают и все ему прощают, так это вина учителей, сам парень тут ни при чем.

— Господи, я не понимаю, за что же его в классе так уважают-то? Он что, свою правоту силой доказывает?

— Лизонька, ну как же ты не понимаешь таких простых вещей! Мы живем в закрытом обществе, для каждого из нас заграница — это сказочная мечта. И тут вдруг появляется мальчик, который родился и до семи лет жил в Швейцарии, у которого дом набит импортной техникой, а на полках стоят самые дефицитные книги. Конечно, этот мальчик не может в нашей советской школе не стать чем-то особенным. Вот он и стал. Если бы это была школа, в которой учатся дети сотрудников аппарата ЦК и внуки членов Политбюро, так на Генку этого никто и внимания бы не обратил, там все такие. Но наш с тобой сын ходит в самую обычную московскую школу, так что удивляться тут нечему.

— А ты точно уверен, что Генка не будет плохо влиять на Игоря?

— Да помилуй, Лизонька, ну в чем он может повлиять? Гена — самый обычный мальчик, в меру хулиганистый, как и положено для его возраста, в меру усердный в учебе. Он очень много читает, это все учителя отметили. А что же ты хотела, чтобы наш Игорек дружил с этим чудовищным Сашей, который двух слов связать не может?

— Нет. — Мама снова вздохнула, — Саша мне тоже не понравился. Пусть уж лучше Генка, раз ты считаешь, что ничего страшного…

— Я тебя уверяю, — твердо сказал Виктор Федорович, — ничего страшного. Но если ты волнуешься, я познакомлюсь с его родителями и посмотрю, что там за обстановка в семье.

Не в силах больше терпеть, Игорь проскочил в туалет и не дослушал, чем же закончится такой интересный разговор между родителями. Впрочем, из их слов он понял далеко не все. Но главное усек: против дружбы с Генкой родители не возражают, за то, что бросил Колобашку, на него не сердятся, и папа собирается знакомиться с Генкиными родителями.

На следующий день Игорь подкараулил Генку по дороге в школу.

— Слушай, — понизив голос, сказал он, — у меня к тебе важное дело. Мои предки собираются знакомиться с твоими. Я случайно вчера услышал, как они разговаривали.

— Ну и пусть. — Генка беспечно махнул портфелем, едва не задев идущую мимо пожилую женщину. — Мне-то что?

— А вдруг они друг другу не понравятся? Тогда нам с тобой дружить не разрешат.

— Мои предки всем нравятся, — самоуверенно заявил Генка. — Насчет этого можешь не беспокоиться.

— А если мои мама с папой твоим не понравятся?

— Они у тебя кто? Дворники какие-нибудь? Или торгаши? Мой папа торгашей не любит.

— Почему дворники? — обиделся Игорь. — Ничего они не дворники. И не торгаши. Мой папа доцент, он преподает научный коммунизм в одном институте.

— В каком институте? В торговом? — прищурился Генка.

— Да почему в торговом?! Во ВГИКе, там на артистов учат.

— Это другое дело. А мамаша твоя чем занимается?

— Она врач… этот… оториноларинголог. — Игорь старательно выговорил трудное слово, которое он так долго учил еще в первом классе.

— Кто-кто?

— Ухо-горло-нос, — пояснил он.

— Ну, тогда все в порядке, они друг другу понравятся. И вообще, Игореха, чего ты так переполошился? Никто нам с тобой не может запретить дружить, а если попробуют, мы им покажем!

— Что мы им покажем? Это ты Жеке или Коляну можешь показать, ты лучше их дерешься. А с предками как быть? Не бить же их?

Генка остановился и приблизил губы к самому уху Игоря:

— Игореха, предков не нужно бить, их нужно обманывать. Усек?

* * *

На протяжении всего учебного года Игорь радовался тому, что нашел новых друзей. И только в сентябре 1973 года, когда пошел в пятый класс, вдруг осознал, что быть другом самого Генки Потоцкого не просто интересно, но и удобно.

1 сентября, едва завидев Игоря на школьной линейке, Генка с таинственным видом спросил:

— Ты где летом был?

Игорь начал добросовестно перечислять: ездил с мамой и папой в дом отдыха в Карелию, потом провел одну смену в пионерском лагере, потом сидел на даче у маминого брата под Ленинградом, на побережье Финского залива.

— Значит, в августе телик не смотрел? — зачем-то уточнил Генка.

— Нет, откуда на даче телик?

— Ну, ты много потерял! Там такое кино показывали! Называется «Семнадцать мгновений весны». Смотрел, нет?

— Про любовь? — презрительно поморщился Игорь, среагировав на слово «весна».

— Ты что, дурной? Про какую любовь? Про шпионов. Если хочешь, расскажу как-нибудь, — небрежно добавил Генка. — Хочешь, нет?

Хочет ли он! Конечно, хочет. Игорь припомнил, что мамин брат дядя Вова и его жена действительно уходили куда-то по вечерам и будто бы и в самом деле речь шла о том, что по телевизору показывают какой-то интересный фильм, который можно посмотреть у их приятеля — директора дома отдыха, расположенного неподалеку. Игорю даже в голову не приходило пойти вместе с ними, он радовался, что остается один и может в компании дачных приятелей-ровесников вовсю развернуть военно-спортивные действия на свободной от взрослых территории. И вот теперь оказывается, что он прохлопал все самое интересное — многосерийное кино про шпионов.

Как ни удивительно, но оказалось, что во всем их классе Потоцкий был единственным, кто посмотрел фильм целиком, от начала и до конца. Большинство ребят проводили лето там, где нет телевизора, — на дачах, в деревнях у родственников, в пионерских лагерях, а те немногие, кто в августе оставался в Москве, переставали смотреть «Мгновения» уже после второй или третьей серии, смущенные обилием документальной «информации к размышлению», казавшейся им скучной и длинной. Никакой стрельбы, никаких погонь — тягомотина!

Времени, отведенного на пять школьных уроков, оказалось достаточно, чтобы весь класс облетело известие: Генка Потоцкий будет рассказывать потрясающее кино, интересное, про немецких шпионов и советских разведчиков, но главное — длинное. И рассказывать будет не перед всем классом, а только избранным. В первую очередь Жеке Замятину и Игорю Мащенко.

Перед пятым уроком к Игорю подошел Славик Бойко — отличник и гордость класса.

— Говорят, Потоцкий будет кино рассказывать, — начал Славик почему-то робким и просительным тоном. — А можно мне тоже послушать?

— Не знаю, — пожал плечами Игорь. — Надо у Генки спросить.

— А ты не можешь спросить?

— Ладно, спрошу, — легко согласился Игорь.

Генка снисходительно разрешил Славику присутствовать при своем бенефисе, о чем Игорь и сообщил задаваке-отличнику. Во время пятого урока Игорь получил целых три записки, две из которых были от девочек, с просьбой походатайствовать перед Потоцким. Видно, Славик Бойко похвастался, что пробил через Игоря разрешение «послушать кино». Игорь обернулся к Генке, пошептался с ним, потом покрутил головой в поисках авторов записок и важно кивнул им. Сразу после звонка к Игорю обратились еще несколько одноклассников, и для всех он выспросил у Генки разрешение присутствовать при рассказе. Его распирало от сознания собственной значимости: его просят, перед ним заискивают, ищут его благосклонности. А все почему? Потому что с ним дружит сам Генка Потоцкий!

После уроков жаждущие пересказа «Мгновений» собрались на школьном дворе, и началось: штандартенфюрер Штирлиц, папаша Мюллер, у которого все под колпаком, агент Клаус, которого Штирлиц коварно застрелил на берегу реки, профессор Плейшнер, который так глупо облажался в Берне, не заметив условный знак — цветочный горшок на подоконнике. Генка рассказывал подробно, со вкусом произнося магические слова «пастор Шлаг», «партайгеноссе Борман» и «сепаратные переговоры». Ребята слушали затаив дыхание и, когда «устное кино» закончилось, испуганно разбежались по домам — шел уже шестой час.

— Почему так поздно? — строго спросила Игоря мама, работавшая в тот день в первую смену, до трех часов дня, и уже давно поджидавшая сына дома.

— Генка новое кино рассказывал, про Штирлица. Ой, мам, так интересно! А вы с папой смотрели?

— Конечно, — улыбнулась мама. — Только что твой Генка мог понять в этом фильме? Это серьезное кино, для взрослых. Там много тонких политических нюансов.

Никаких политических нюансов Игорь в рассказе Генки не уловил, наоборот, все было просто и понятно. Гитлер проигрывает войну, но не хочет в этом признаваться, и другие военачальники, видя, что дело идет к концу, но Гитлер этого не понимает, хотят заключить соглашение с некоторыми странами за спиной рейхсфюрера. Это и называется «сепаратные переговоры». И чего тут тонкого и непонятного?

Вечером пришедший с работы отец тоже заинтересовался Генкиной версией фильма и заставил сына вкратце повторить пересказ.

— Ну что ж, — удовлетворенно констатировал Виктор Федорович, — твой товарищ весьма неглуп, это меня радует.

Довольный Игорь убежал в свою комнату доделывать уроки и не слышал, как мама спросила:

— К чему этот экзамен, который ты устроил ребенку?

— Лизонька, это действительно был экзамен, только не для Игорька, а для родителей Гены. Мы же с тобой взрослые люди и отдаем себе отчет в том, что одиннадцатилетний пацаненок не в состоянии понять и усвоить такую сложную политическую игру, какую нам показали в «Семнадцати мгновениях». Ребенок может быть сколь угодно одаренным, он может быть даже вундеркиндом, но это сказывается в музыке, поэзии, живописи, математике, да в чем угодно, но только не в политике. Можно научиться блестяще играть на скрипке, можно освоить самые сложные разделы математики, можно быть шахматным гением, но нельзя научиться политике во младенчестве. Нельзя. Понимание политических реалий приходит с возрастом и жизненным опытом.

— Ну и что? Что из этого? При чем тут родители Гены Потоцкого?

— А при том, Лизонька, что, если мальчик понял и сумел внятно пересказать длинный политический фильм, это означает, что рядом с ним постоянно сидел кто-то из взрослых и объяснял ему все подробно и, как говорится, на пальцах. И эти объяснения, это понимание политики Советского государства в период Второй мировой войны ребенок потом понесет в среду своих товарищей. Мне важно было их услышать. Я хочу быть уверен, что за годы пребывания в Аргентине и в Швейцарии этот дипломат Потоцкий не заразился буржуазным мировоззрением и не начал толковать историю и политику в западной манере. А если заразился, то внушает ли он эти идеи своему малолетнему сыну, или у него хватает ума держать свои взгляды при себе. Не хватало еще, чтобы Игорек набрался у Генки черт знает каких представлений.

— Ну и как, доволен ты результатом экзамена? — скептически осведомилась Елизавета Петровна.

— Вполне. Со стороны Потоцких нашему сыну ничего не угрожает.

* * *

Первый конфликт произошел у Игоря с друзьями в конце ноября того же года, когда должен был состояться отборочный матч чемпионата мира по футболу. Встреча сборных команд СССР и Чили была назначена на 21 ноября 1973 года на стадионе в Сантьяго. Советская сторона, не желая проводить матч на стадионе, где устраивались массовые расстрелы, требовала перенести встречу на территорию третьей страны. Международная федерация футбола нам отказала, но советская сборная тем не менее на матч не приехала. В назначенный день сборная Чили вышла на поле, судья дал свисток, и четверо игроков легко и непринужденно закатили мяч в пустые ворота, предназначенные для советских футболистов. Нашей сборной засчитали поражение, и на чемпионат мира советские спортсмены не поехали. В среде многочисленных любителей футбола наступил легкий шок. Военный переворот в Чили произошел всего за два месяца до этого, в середине августа, жестокое убийство президента Альенде и массовые расстрелы на том самом стадионе были у всех на слуху, и в нашей стране до самого конца не верили, что мировая общественность и ФИФА могут этим вот так запросто пренебречь, забыть о солидарности с чилийским народом и отказать СССР в просьбе перенести матч в другое место. И не просто отказать, но и провести встречу вот так, без соперников.

— Наши правильно сделали, — заявил Генка. — Лучше пусть мы проиграем и не поедем на чемпионат, но с хунтой Пиночета дела иметь не будем. Согласен, нет?

— А по-моему, зря мы не поехали, — возразил Игорь. — Жалко же, игру отдали просто так. А могли бы выиграть.

— Как ты не понимаешь, это же вопрос чести. Мы не могли играть на стадионе, обагренном кровью.

Генка явно повторял чужие слова, точь-в-точь ту же фразу Игорь слышал накануне, ее произнес спортивный комментатор в какой-то телевизионной программе.

— Ну и что, все равно можно было что-нибудь придумать, чтобы матч не срывался, — упрямился он.

— Что, например?

— Например, выманить чилийскую сборную в другую страну. Сказали бы, что на Чили надвигается страшный ураган и встречу проводить опасно. Или, например, что террористы собираются взорвать стадион во время матча. Вот в Мюнхене же в прошлом году террористы расстреляли целую делегацию во время Олимпиады, они запросто могут и в Чили то же самое сделать. Напугали бы их как следует, они бы сами попросили матч в другую страну перенести.

— Ты дурак! — внезапно разъярился Генка. — Это вопрос принципа, ты что, не понимаешь? При чем тут «выманить» и «напугать»? Нам важно, чтобы весь мир знал, что мы не можем сотрудничать с хунтой и что мы против Пиночета.

— Да при чем тут принципы? — заорал в ответ Игорь. — Это же чемпионат мира по футболу!

— Значит, по-твоему, пусть Пиночет убивает людей?

— А по-твоему, пусть наша сборная проигрывает?

Молчавший до этого времени Жека Замятин внезапно ударил Игоря кулаком в лицо.

— Да чего с ним разговаривать, с редиской этой, — презрительно процедил он. — Пошли, Генка.

Ошарашенный Игорь долго не поднимался с тротуара, глядя вслед уходящим друзьям. Он искренне не понимал, почему Генка рассердился на него и зачем нужно было лезть на рожон в этой футбольной истории, когда можно было бы придумать десятки способов добиться своего «без шума и пыли», как говорилось в любимой его кинокомедии «Бриллиантовая рука». Он не понимал, почему какие-то там принципы важнее результатов матча. И не понимал, почему Жека его ударил. Да еще и «редиской» обозвал. Фильм «Джентльмены удачи» к тому времени уже год как победно шествовал по экранам кинотеатров, и жаргонные словечки прочно вошли в повседневную речь не только взрослых, но и школьников. Игорь знал, что «редиска» — это «нехороший человек», и недоумевал, чем мог заслужить такое обращение. Глотая слезы боли и обиды, он поднялся с грязного тротуара, на котором мерзко хлюпал подтаявший первый снег. Новое пальто, купленное мамой месяц назад, в мелкую черно-серую клеточку и с цигейковым воротничком, безнадежно испачкано, да и разбитая губа кровоточит, так что скрыть от родителей следы конфликта никак не удастся. А может, и не надо скрывать? Рассказать им все как есть, пожаловаться на Генку и на Жеку. Нет, на Генку-то за что жаловаться? Он же его не бил, это Жека, сволочь, нанес внезапный предательский удар, даже не предупредив, что собирается драться. Нажаловаться только на Жеку? Но они с Генкой — неразлейвода, всегда вместе, и если папа с мамой рассердятся, то запретят ему дружить с обоими ребятами. «Ну и пусть запрещают, — озлобленно думал Игорь, бредя в сторону дома и прикладывая к губе носовой платок, — не хочу я с ними дружить, раз они такие. Я думал, они настоящие друзья, а они из-за какого-то футбола могли так со мной… Ну и пожалуйста, ну и не очень-то хочется с вами дружить».

Однако, чем ближе подходил он к дому, тем отчетливее вспоминал слова Генки, сказанные ему на ухо в прошлом году: родителей нужно обманывать. Да и в самом деле, зачем говорить им правду и жаловаться на Генку с Жекой? Еще неизвестно, что папа скажет, если узнает, из-за чего они поссорились. А вдруг окажется, что Игорь и сам не во всем прав, тогда и ему тоже попадет. Так уже бывало неоднократно, когда Игорь с праведным негодованием жаловался дома на несправедливость учителей, записавших ему в дневник замечание или поставивших слишком низкую отметку, а отец строго выговаривал ему, объясняя, что мальчик не прав и поступил дурно, потому что нарушал дисциплину на уроке или плохо подготовил домашнее задание. Так что лучше не нарываться. Он скажет, что подвернул ногу и упал. И все.

* * *

Несколько дней Генка с Жекой делали вид, что не замечают Игоря, всячески демонстрируя разрыв дипломатических отношений. Игорь жестоко страдал, опасаясь, что их дружбе пришел конец и что он снова останется один, и больше никому не будет интересен, потому что все будут знать, что Генка Потоцкий — сам Генка Потоцкий от него отвернулся. Однако вскоре дружба была восстановлена, тем более что в декабре снова стали показывать по телевизору «Семнадцать мгновений весны», и каждое утро в школе начиналось с обсуждения, что сделал Штирлиц, да что сказал Мюллер, да как классно Штирлиц вывернулся из ситуации с чемоданом радистки Кэт.

А во время зимних каникул Игорь и Жека наконец удостоились приглашения к Генке домой, где до той поры ни разу не бывали. Мальчишки вообще-то не особенно стремились ходить друг к другу в гости, играли и гуляли на улице, ходили в кино, гоняли в футбол и бегали зимой на каток, а если и подходили к двери квартиры, где жил кто-то из товарищей, то лишь затем, чтобы позвать друга. Но тем не менее у Игоря мальчики несколько раз бывали, да и к Жеке домой пару раз наведывались, а вот в квартире, где обитали Потоцкие, ни Игорь, ни Жека не были никогда. Сам Генка с небрежным презрением говорил, что его предки не разрешают приглашать друзей, чтобы грязи не нанесли, и, хотя они целый день на работе, за порядком бдительно следит его бабушка. А тут так удачно все складывается — родители уехали на субботу и воскресенье за город кататься на лыжах, а бабушка завтра с утра уйдет на похороны: умерла какая-то ее приятельница.

— Приходите, — пригласил Генка, — я вам классные книжки покажу. И слайды про Аргентину и Швейцарию.

Слайды произвели на мальчиков неизгладимое впечатление, особенно те, на которых был запечатлен сам Генка. Ведь одно дело, когда ты смотришь просто на красивый пейзаж, который где-то там, неизвестно где, и совсем другой коленкор, когда на слайде человек, которого ты лично знаешь и понимаешь, что он там был, стоял на берегу этого озера, сидел на кривом стволе этого дерева или любовался освещенными солнцем заснеженными вершинами Альп.

— Это мы на горных лыжах катаемся, — небрежно, как обычно, пояснял Генка. — Это Альпы, а вот эти домики называются «шале»… Это я на берегу Женевского озера… Это мы с папой в Берне…

— Где профессор Плейшнер? — выпалил, не сдержав восхищения, Игорь.

— Ну, — подтвердил Генка.

— И на Цветочной улице был? — спросил Жека.

— Ты что, больной? — презрительно протянул отпрыск дипломата, — Кино же в Таллине снимали, а не в Швейцарии. Понял, нет?

— А ты никогда не рассказывал, что был в Берне, — с упреком заметил Игорь. — Мы столько раз вместе кино обсуждали, а ты и не сказал ничего.

— Мне предки хвастаться не разрешают, — спокойно объяснил Генка.

— А-а-а, понятно, — протянул Игорь, хотя на самом деле ничего не понял. Почему хвастаться плохо? Почему нельзя, обсуждая фильм, действие которого происходит в Швейцарии, сказать, что ты сам там был и видел все своими глазами? Что в этом особенного? Впрочем, с Генкиных родителей какой спрос, они вообще не в себе, друзей приводить не разрешают. Грязь они, видите ли, нанесут. Ну и что? Убрать нельзя, что ли? Хотя квартира у Потоцких и в самом деле шикарная, Игорь в таких никогда не бывал. Пол прямо сверкает, и мебель красивая, на стенах висят африканские маски, на полках стоят какие-то загадочные штуковины, о назначении которых Игорь даже догадаться не может, а на журнальном столике валяются заграничные журналы в ярких глянцевых обложках, пачка американских сигарет и удивительная зажигалка в виде крошечного револьверчика.

Вообще дома у Генки было много интересных и непонятных вещей, но больше всего воображение Игоря потрясли книги. «Библиотека современной фантастики» — все 25 томов! Толстые книги о путешествиях Тура Хейердала, Даррелла и даже Рокуэлла Кента, прочитать которые Игорь так мечтал. Надо же, сколько раз он говорил об этом вслух, а Генка, гад такой, даже словом не обмолвился, что у него дома эти книги на полке стоят.

— Дай почитать, — попросил Игорь с горящими глазами, уже протягивая руку к заветным томам.

— Не трожь, — резко ответил Генка. — Предки убьют, если хоть одна книжка пропадет. Понял, нет?

— Но она же не пропадет, я не насовсем беру, я же верну, — удивился Игорь, все еще не веря в то, что ему отказывают.

— Я сказал — не трожь. Они завтра приедут и увидят, что книги нет на полке. Знаешь, что они со мной сделают?

Неожиданно на сторону Игоря встал Жека, хотя до сих пор всегда заглядывал в рот Генке и поддакивал ему.

— Да ладно, Ген, чего ты, в самом деле? Пусть Игореха возьмет до завтра. А завтра вернет. Твои предки ничего не узнают.

Генка задумался. Видно, такой вариант не приходил ему в голову.

— А ты до завтра успеешь прочитать? — с сомнением спросил он.

— Успею, — поклялся Игорь. — Если не успею, все равно книжку верну, не сомневайся.

Дома он тут же уединился в своей комнате и уткнулся в книгу. Вечером к нему заглянул отец.

— Ну как, был у Гены в гостях?

— Угу, — промычал Игорь, не отрываясь от страницы с описанием африканских джунглей и их хищных обитателей.

— А что ты читаешь с таким увлечением?

— Гржимека и Ганзелку. Про путешествия.

— Это тебе Гена дал?

— Да, на один день всего. Завтра нужно вернуть.

— Почему так срочно?

— Его родители завтра вечером возвращаются. Они не разрешают книги отдавать.

— Ну, в таком случае читай, не буду тебе мешать.

Отец вышел, и через некоторое время до Игоря донесся его голос:

— У этого Потоцкого неплохие связи.

— Откуда ты знаешь? — спросила Елизавета Петровна.

— Во всяком случае, книги у него дома весьма дефицитные. Наш мальчик взял у него Гржимека и Ганзелку, а это очень редкое издание. Я, по крайней мере, даже в Ленинграде не всегда мог такие книги доставать. Но меня радует, что наш сын любит читать. Хорошо, что я успел собрать приличную библиотеку. Ничего, Лизонька, вот постепенно обрасту связями в Москве, снова начну дефицитные книги доставать, билеты, в театры будем ходить регулярно, на концерты. Одену тебя как куколку. Заживем как раньше, даже еще лучше. Ты уж потерпи немножко.

Игорь слушал краем уха и смутно догадывался, что слова отца — это продолжение какого-то разговора с мамой, но в чем его суть — неизвестно. Да и неинтересно. У них своя жизнь, у него — своя.

* * *

До 1977 года жизнь его текла размеренно, насколько это вообще возможно для подростка. Никаких взлетов и падений, ровная учеба, в основном на четверки, реже — на пятерки, но без троек, и ни малейшего интереса к общественной работе. Вышло постановление о профтехучилищах, и классный руководитель на собрании объявила восьмиклассникам:

— Вам в этом году предстоит сдавать экзамены за восьмилетку. Имейте в виду, кто плохо сдаст — будем отчислять и переводить в ПТУ, так что старайтесь, ребята, готовьтесь к экзаменам как следует.

После собрания Гена Потоцкий отозвал в сторонку Игоря и Жеку:

— Старички, надо что-то думать, а то как бы Жеку в ПТУ не спихнули. До экзаменов еще два месяца, давайте прикинем, что можно успеть. Согласны, нет?

Женя Замятин был толковым парнем и при желании мог бы учиться на одни пятерки, но беда в том, что желания такого у него не было. Он органически не переносил слова «надо» и «должен», болтался до позднего вечера неизвестно где, активно зарабатывая на жизнь все той же пресловутой «трясучкой», мода на которую до сих пор не прошла. Деньги у него всегда водились, в восьмом классе он уже курил, причем не дешевенькую «Приму», а сигареты с фильтром, «Столичные» или даже «Яву-100». Из низкорослого четвероклассника, каким он был, когда с ним познакомился Игорь, Женя превратился в долговязого красавца, превосходящего ростом и Игоря, и Гену. Друзья знали, что он уже активно ухаживает за девушками, и не только ровесницами, но и постарше, поскольку благодаря высокому росту выглядит лет на семнадцать-восемнадцать, водит их в кино и в кафе и даже, кажется, целуется с ними в темных подъездах. Однако сейчас, после классного собрания, осознав реальность перспективы оказаться отчисленным из школы и загреметь в ПТУ, Женя так перепугался, что даже стал казаться ниже ростом.

Гена Потоцкий энергично принялся разрабатывать план подготовки друга к экзаменам. После длительного обсуждения стало ясно, что за два месяца наверстать упущенные за несколько лет знания вряд ли удастся, и все усилия юношей были направлены на то, чтобы придумать стратегию подсказок на устных экзаменах и помощи на письменных.

— Все равно нужно заниматься, — решительно заявил Гена. — Жека, ты можешь взять себя в руки хотя бы на два месяца? Мы с Игорехой тебе напишем «шпоры», но без основных знаний ты даже не сможешь ими воспользоваться.

— Ты думаешь, получится? — неуверенно спрашивал Жека. — Нет, мужики, зря вы это затеяли, все равно меня выпрут. Директриса спит и видит, как бы от меня избавиться.

— Нельзя опускать руки, надо бороться до конца, — уверял его Гена, и Игорь полностью его поддерживал.

Как ни странно, страх оказаться в ПТУ и лишиться ежедневного общения с друзьями оказался для Жени Замятина настолько сильным стимулятором, что за два месяца он не только исправил отметки по большинству предметов, но и вполне прилично подготовился к экзаменам. Немаловажную роль в этом сыграла и очередная Женина подружка, первая красавица микрорайона, девятиклассница Катя, которая как-то в разговоре с ним обронила фразу о том, что «ни за что не стала бы встречаться с пэтэушником, они все испорченные и какие-то недоразвитые». Женя был по уши влюблен, на 8 Марта он подарил Кате французские духи «Клима» за 25 рублей, что по меркам учеников восьмого класса казалось просто немыслимым. Во-первых, это безумно дорого, а во-вторых, еще попробуй достань. Короче говоря, ради Катиных прекрасных глаз Жека был готов на все, даже на то, чтобы перестать валять дурака, прекратить обирать местную молодежь при помощи ловкости рук, используемой при игре в «трясучку», и начать нормально учиться.

В день устного экзамена по математике Игорь и Гена волновались за друга куда больше, чем за самих себя, и были совершенно потрясены, когда при объявлении отметок учитель математики сказал:

— Нас приятно удивил Женя Замятин. Он блестяще отвечал, нашел интересный ход при решении задачи, и мы с удовольствием поставили ему «пять». Я уже три года веду математику в вашем классе, и мне всегда казалось, что Женя плохо знает мой предмет. Оказалось, я был не прав. У него большие способности, и я не побоюсь сказать, что тебя, Женя, ждет большое будущее. Если, конечно, ты снова не разленишься и не перестанешь заниматься.

Гена получил на этом экзамене пятерку, а Игорь — четверку.

— Старик, я чего-то не понял, — озадаченно произнес Гена, когда друзья после экзамена шли в кино. — Как это получилось?

— Никак, — Женя подкинул в воздух монетку и ловко поймал ее, зажав между указательным и средним пальцами. — Само получилось.

Отчисления из школы Замятин благополучно миновал и с нового учебного года снова принялся за свое: «трясучка», благодаря которой он зарабатывал на «красивую» по школьным меркам жизнь, ухаживание за Катей, пиво с более взрослыми приятелями и поздние возвращения домой.

* * *

— Есть два билета в Большой театр на «Спартак», — торжественно объявил сыну Виктор Федорович. — Мама отказывается в твою пользу.

— Ну зачем же, — промямлил Игорь, — пусть мама с тобой сходит.

Идти на балет ему совершенно не хотелось, в детстве его явно перекормили регулярными посещениями Мариинского театра, и перспектива снова смотреть на игрушечные страдания девушек-лебедей, оживающих мертвецов или сказочных принцев Игоря не вдохновляла.

Однако родители твердо решили, что мальчик должен приобщаться к прекрасному, и сопротивление было сломлено в самом зародыше.

Через несколько минут после начала спектакля Игорь уже забыл о том, что не хотел идти в театр. Балет поразил его воображение, он даже не подозревал, что можно ТАК танцевать под ТАКУЮ музыку. Страсти оказались вовсе не игрушечными, рисунок танца был непривычен глазу и завораживал настолько, что сводило затылок. В тот момент, когда два непримиримых врага — Спартак–Васильев и Красс–Лиепа — сошлись у края сцены и несколько секунд молча смотрели друг на друга, у Игоря возникло ощущение, что он смотрит кино или даже читает книгу: слова, описывающие мысли и чувства героев, словно сами собой возникали в голове. Никогда еще на балетных спектаклях с ним такого не происходило.

В антракте отец повел его в буфет. Им удалось занять удобное место, где отец и сын Мащенко расположились со своими соками, бутербродами и пирожными. В какой-то момент отец повернул голову и улыбнулся.

— Здравствуйте, Наташа, — сказал он красивой рыжеволосой девушке в длинной черной юбке и зеленой кофточке.

Девушка держала за руку девочку лет десяти-одиннадцати с нежно-оливковым личиком и огромными темными глазами. В другой руке у нее была тарелка с двумя пирожными.

— Здравствуйте, Виктор Федорович, — произнесла девушка низким голосом.

— Познакомьтесь, Наташа, это мой сын Игорь. А это Наташа, — добавил отец, повернувшись к Игорю, — моя студентка, в этом году заканчивает сценарное отделение. А кто это с вами, Наташа? Сестренка?

— Нет, просто соседка. Мы в одной квартире живем.

Виктор Федорович наклонился к девочке:

— И как же тебя зовут, соседка?

— Ира Маликова, — бойко ответила та, ничуть не смутившись.

— А сколько тебе лет?

— Через месяц будет восемь.

— Что ты говоришь? — непритворно удивился отец. — Неужели всего восемь? Я думал, тебе лет двенадцать, ты такая высокая, крупная и совсем взрослая.

— Она в дедушку пошла, — с улыбкой пояснила рыжеволосая Наташа, — тот был двухметрового роста. В классе Иринка самая высокая.

— Присоединяйтесь, — пригласил Виктор Федорович, сдвигая стаканы и тарелки, — ставьте сюда свои пирожные. Кого еще из наших видели здесь?

— Почти никого, несколько девочек с актерского и Буйнову из деканата. Даже не верится, ведь когда билеты распределяли — такая свара была, все перессорились, и где теперь все эти люди? Я думала, полтеатра только нашими будет заполнено, а нас здесь — раз-два, и обчелся.

— Наташенька, вы очаровательны в своей наивности, — добродушно засмеялся Виктор Федорович, — билет в престижный театр на престижный спектакль — это для огромного количества людей не способ приобщиться к искусству, а просто дефицитный товар, который можно выгодно использовать, чтобы поддержать нужное знакомство. Я, например, точно знаю, что мой завкафедрой, который с пеной у рта вырывал для себя два билета, отдал их своему знакомому из техцентра на Варшавке. Он, видите ли, недавно купил новые «Жигули» и хочет иметь возможность ремонтировать их быстро, качественно и с гарантией, что с машины ничего не украдут. А ваш, Наташенька, любимый педагог Ржевская взяла билеты, чтобы подарить их своему косметологу из Института красоты. Как вам балет? Нравится?

— Очень, — восхищенно вздохнула Наташа. — Такой эмоциональный накал, столько режиссерских находок! Потрясающе.

— А вам не показалось, что сцена Красса и Эгины была слишком…

Отец задумался в поисках подходящего слова, и Игорь попытался угадать, что же он имел в виду. Сам юноша не остался равнодушен к этой сцене, его будто жаром обдало, и даже голова немного закружилась.

–…слишком эротичной? — подсказала Наташа.

Отец бросил выразительный взгляд на сына, потом на маленькую черноглазую девчушку.

— А что же это наши дамы едят пирожные всухомятку? Игорь, будь добр, принеси… Что вам принести, Наташа? Сок или лимонад? Может быть, шампанское?

— Сок, если можно.

— Вот, возьми деньги. — Отец протянул Игорю три рубля. — Иринка, иди с Игорем, поможешь ему.

Игорю показалось, что улыбка девушки стала как будто натянутой, и решил, что она, наверное, стесняется затруднять сына своего преподавателя. Иринка без колебаний сунула свою ладошку в его руку.

— Ты меня держи, а то я потеряюсь, — деловито скомандовала она. Они встали в конец длинной очереди, и Игорь с недоумением подумал, что отец зря послал его за соком, все равно до конца антракта они не успеют дойти до буфетной стойки.

— А ты мне купишь конфету? — Иринка подергала его за руку.

— Какую?

— Вон ту, зелененькую.

— «Белочку»?

— Я не знаю, как она называется. Купишь?

— Куплю, — кивнул Игорь.

— А вон ту, голубенькую?

— «Мишку косолапого»? — уточнил он.

— Ну что ты все время спрашиваешь? — внезапно рассердилась девочка. — Я же тебе сказала: зелененькую и голубенькую. Купишь?

— Куплю.

— Сколько? Одну или две?

— На сколько денег хватит.

— А на сколько хватит?

— Не знаю. — Он начал терять терпение, но старался держать себя в руках. — Это не мои деньги, а папины, я не могу их все потратить на твои конфеты.

— А почему?

Очередь двигалась на удивление быстро, и Игорь успел взять два стакана сока и конфеты до окончания антракта. К этому времени он уже был по горло сыт обществом черноглазой девочки, ее настырностью и бесцеремонными вопросами. Если все дети такие, то хорошо, что у него нет младших братьев или сестер, они бы его до белого каления довели. Или он их просто придушил бы.

— Вот. — Он поставил сок на стол перед Наташей.

— А мне конфетки купили! — тут же радостно похвасталась Иринка. — Две зелененькие и две голубенькие.

— Странная она у вас, — произнес Игорь с плохо скрываемым раздражением, — конфеты различает не по названию, а по цвету фантиков.

Наташа густо покраснела, положила обе руки на плечи Иринки, прижала девочку к себе.

— Она не странная. — Ее голос стал еще ниже и как будто глуше. — Просто она никогда не видела и не ела ни «Белочек», ни «Мишек». В магазинах их уже давно нет, и блата нет, чтобы доставать. А в Большом театре она в первый раз.

Отец бросил на Игоря уничтожающий взгляд. Слава богу, в этот момент раздался второй звонок, и нужно было идти в зал.

После спектакля они снова столкнулись с Наташей и ее соседкой, на этот раз в гардеробе.

— Вас подвезти? — спросил Виктор Федорович. — Я на машине.

Игорь с ужасом представил себе, что сейчас эта рыжая согласится и придется еще какое-то (а может быть, даже весьма длительное) время терпеть общество этого маленького чудовища. Отец, конечно же, предложит Наташе сесть рядом с ним впереди и будет всю дорогу с ней разговаривать, а ему, Игорю, выпадет завидная участь отвечать на дурацкие вопросы малолетней наглой дуры.

— Нет-нет, спасибо, — отказалась Наташа, застегивая длинное пальто макси и обматывая вокруг шеи белый шарф. — Мы близко живем, в конце Арбата, возле метро «Смоленская». Через десять минут будем дома.

Игорь с облегчением вздохнул. Опасность миновала, можно расслабиться. Однако он сильно заблуждался. Едва они с отцом сели в машину, Виктор Федорович сказал:

— Никогда не подозревал, что мой сын может оказаться таким глупым и бестактным.

Игорь ошеломленно уставился на отца:

— Ты что, пап? Что я сделал?

— Что ты сделал? Ты поставил Наташу в неловкое положение, вот что ты сделал. Кто дал тебе право насмехаться над девочкой за то, что она никогда в жизни не видела хороших конфет?

— Да я не насмехался, я просто удивился, — попытался оправдаться Игорь.

— Удивляться можешь молча, про себя. А когда говоришь вслух, то думай как следует над своими словами. Ты когда в последний раз покупал в магазине конфеты?

— Я?

Да, действительно, конфеты он уже много лет не покупал. Мама его посылала за хлебом, молоком, макаронами, картошкой, мясо и рыбу покупала сама, а конфеты, то в коробках, то россыпью, откуда-то появлялись сами.

— Да, ты, — сердито продолжал Виктор Федорович. — Ты не покупал в магазине хорошие конфеты, потому что их там давно уже нет. Остались только карамельки, а если в продаже появляются шоколадные конфеты, то совсем дешевые и невкусные.

— Но у нас дома конфеты всегда есть, — упрямо возразил Игорь. — Откуда они берутся? Разве не из магазина?

— Их приносят маме больные. Или я достаю, используя свои знакомства. И запомни, сын, так, как живет наша семья, живут далеко не все. Вот ты ощущаешь разницу между тем, как живет семья твоего друга Гены Потоцкого и наша?

— Нет, — честно признался Игорь. — Я вообще не знаю, как они живут, я у него дома только один раз был, его родители не разрешают никого в гости приглашать. А Генка сам не рассказывает.

— Правильно. Генка твой умнее тебя в десять раз, потому и не рассказывает. И родители его умные люди, поэтому и объяснили ему, что не нужно на каждом углу хвастаться тем, какие у тебя есть книги, пластинки и игрушки, какая у тебя модная одежда и куда ты ездишь отдыхать. Потому что большинству людей все это недоступно, и им неприятно слышать, что это у тебя есть. Неприятно и обидно. Они не понимают, почему у одних людей все это должно быть, а у других — нет. На самом деле между семьей Потоцких и нашей семьей лежит огромная пропасть, и Генкина заслуга в том, что ты этого ни разу не почувствовал и до сих пор не понял, хотя вы с Геной дружите с четвертого класса. Это сколько лет получается?

— Шесть, — подсказал Игорь.

— Вот видишь, шесть лет. — Отец некоторое время молчал, глядя на дорогу. — А между тем, как живет наша семья, и тем, как живут Наташа и ее соседка, пропасть еще больше. Твой второй товарищ, Женя, живет примерно так же, как они, так ты спроси у него, когда он в последний раз ел «Белочку» и знает ли он, каков на вкус торт «Птичье молоко». Голову даю на отсечение, он даже не вспомнит, что это за конфеты. А про торт только слышал, но никогда не пробовал. Мне сегодня было стыдно за тебя, сын.

* * *

Незадолго до окончания девятого класса Виктор Федорович спросил Игоря:

— Ты, собственно, в какой институт собираешься поступать?

— Не знаю, еще не решил, — осторожно ответил Игорь. — Это ведь еще не скоро будет, только в следующем году.

— Очень плохо, — неожиданно серьезно произнес отец. — Ты должен думать об этом уже сейчас и усиленно готовиться по тем предметам, которые придется сдавать на вступительных экзаменах.

— Да ну, пап…

— В армию захотел? — загремел отец. — В казарму? Дедовщины решил попробовать? Это все влияние твоего Женьки, оболтуса и бездельника. Имей в виду, мы скоро переезжаем на новую квартиру, и я переведу тебя в другую школу, если ты не возьмешься за ум.

Разговоры о переезде шли в их семье уже давно, и Игорь так к ним привык, что и внимания не обращал. Почти год назад отец впервые заговорил о том, что скоро они будут жить в новой квартире, более удобной и просторной, где все комнаты будут отдельные, а не проходные, как сейчас. Но время шло, мама записывалась в какие-то очереди на мебель и бегала отмечаться, а квартиры все не было и не было, и Игорь перестал думать о ней как о чем-то близком и реальном.

И вот неожиданно в конце мая отец радостно сообщил, что вопрос решен окончательно и на следующей неделе можно переезжать. Новый дом оказался совсем в другом конце Москвы, очень далеко от школы, в которую придется добираться час с четвертью вместо привычных десяти минут пешком.

— Пойдешь в новую школу? — спросил отец Игоря незадолго до наступления нового, последнего учебного года. — Или будешь в старую ездить?

Ездить так далеко, конечно, не хотелось, но расставаться с Генкой и Жекой хотелось еще меньше. Кроме того, Игорь очень хорошо помнил, что быть новеньким в сложившемся коллективе — не самая приятная вещь на свете. В новую школу он решил не переходить.

Теперь ему приходилось вставать на целый час раньше, долго трястись в автобусе до ближайшей станции метро, потом ехать с двумя пересадками. Правда, за это время Игорь успевал почитать пару учебников и подготовиться к устному ответу по истории, литературе или биологии.

— Слушай, — как-то сказал он Генке, — меня отец совсем задолбал, требует, чтобы я ему сказал, куда буду поступать. Ты сам-то определился с институтом?

— Ты чего, старичок? — Генка вытаращил на него изумленные глаза. — Мы же еще в шестом классе решили, что будем в летное училище поступать. Забыл, нет?

Честно говоря, Игорь забыл. Мало ли что они там решали в шестом классе! Мальчишки собирались стать то спелеологами (когда началась мода на изучение пещер), то путешественниками, то пожарниками, то полярниками. В шестом классе, когда все вокруг говорили о международном космическом полете на кораблях «Союз» и «Аполлон», было решено, что они станут космонавтами. А для этого нужно было сначала стать летчиками.

— А что туда нужно сдавать? — спросил он у Генки.

— Сочинение или изложение, я точно не знаю, математику и физику. Нам весь год нужно будет по этим предметам усиленно готовиться.

— А Жека? Он тоже в летное будет поступать?

— А куда он денется, — рассмеялся Гена. — Мы же всегда втроем, всегда вместе.

Перспектива стать летчиком Игорю не особенно нравилась, но, подумав как следует, он понял, что вообще не знает, кем хочет быть и где учиться. Не то чтобы ему было все равно, какую получать профессию и чем потом заниматься всю жизнь, нет, конечно, он мог с уверенностью сказать, кем он быть не хочет. Дворником, врачом, учителем, рабочим на заводе, музыкантом, артистом, ученым. Все эти виды деятельности его ничуть не привлекали. Но выбрать среди всех остальных оказалось крайне затруднительно. Можно стать инженером-строителем и строить дома, красивые, удобные, надежные. Можно стать корабелом и строить корабли. Можно стать физиком-ядерщиком и строить реакторы. Можно стать разведчиком и охранять безопасность Родины. Можно поступить на юридический и стать следователем, вон по телевизору показывают «Следствие ведут знатоки», уже 13 серий прошло, работа нужная, уважаемая, интересная. А можно и летчиком, чем плохо?

Но самое главное — Генка Потоцкий. Ведь Игорь согласился с ним, сказал, что готов поступать в летное училище. И как теперь можно отказаться от своих слов, как сказать Генке «нет»? В первый и в последний раз он посмел не согласиться с Генкой еще тогда, в пятом классе, когда они поссорились из-за матча СССР — Чили. Игорь хорошо помнил тот страх, который охватил его, когда прошел первый приступ обиды на Генку и Жеку. А вдруг дружба кончилась? А вдруг Генка больше никогда не примет его в свой круг? Что же ему, снова к Колобашке возвращаться? У него никогда больше не будет таких замечательных друзей, как Генка и Жека, и, если они не помирятся, жизнь кончится. Игорь переживал тот конфликт необыкновенно тяжело, боялся остаться в одиночестве и с тех пор никогда и ни в чем Потоцкому не перечил, более того, не только не перечил, но всячески поддерживал, даже если был не согласен с товарищем.

— Папа, я буду поступать в летное училище, — сказал Игорь Виктору Федоровичу.

— С какой это стати? — нахмурился отец. — У тебя никогда не было тяги к армии.

— Я хочу стать космонавтом. Это уже не армия, а космос.

— Ты заблуждаешься…

Отец не на шутку рассердился и весь вечер читал Игорю лекцию на тему о воинской дисциплине и о том, что нужно получать гражданскую профессию. Игорь кивал и делал вид, что соглашается, он давно уже усвоил, что, если хочет жить спокойно, должен избегать открытой конфронтации, ни с кем не спорить, свою точку зрения не отстаивать, а потихоньку делать так, как он считает нужным.

На другой день он озабоченно сказал Генке:

— Мой старик категорически против летного училища. Весь вечер канифолил мне мозги насчет гражданской профессии, которая будет меня кормить до самой пенсии, и все такое.

— Ну ты и козел, — укоризненно покачал головой Генка. — Кто тебя за язык тянул трепаться про летное училище?

— А что я должен был говорить? Он же меня спрашивает, куда я буду поступать, хочет, чтобы я уже к вступительным экзаменам готовился. Еще и угрожает, мол, если я не определюсь с институтом и не начну готовиться, он меня из этой школы заберет. Вот и пришлось сказать.

— Дурной ты еще, — презрительно фыркнул Генка. — Вот учу я тебя, учу, учу, а все без толку. Родителей не нужно убеждать в своей правоте. Их нужно обманывать.

— А когда обман откроется?

— А тогда уже поздно будет. Ты уже студент, личность взрослая и самостоятельная, они ничего с тобой сделать не смогут.

— И что я, по-твоему, должен сказать отцу?

— Ты…

Генка наморщил лоб, о чем-то сосредоточенно думая, потом просветлел и хитро подмигнул другу:

— Скажи, что готовишься в университет на физический факультет. Или в институт инженеров транспорта. И еще скажи, что насчет летного училища ты пошутил, сморозил, не подумавши, и приносишь свои извинения за дурацкий розыгрыш. Экзамены там те же самые, все равно физику и математику сдавать. И твой старик от тебя до конца десятого класса отстанет.

— А потом?

— А потом в один прекрасный день он придет домой с работы и увидит на столе записку, дескать, дорогие мама и папа, не ждите меня сегодня, я уехал в город Качинск поступать в летное училище. Вот и все, старичок. Понял, нет?

В Генкином изложении план выглядел простым и вполне выполнимым. Вечером того же дня Игорь с покаянным видом извинился перед родителями за вчерашнее, сказал, что это был всего-навсего розыгрыш и что на самом деле он собирается стать инженером-транспортником и заниматься конструированием большегрузных автомобилей, ему это всегда было интересно. Отец одобрительно кивал, мама радостно улыбалась, и до следующего лета в семье Мащенко наступили мир и покой.

* * *

Игорь отправился в военкомат и написал заявление с просьбой направить его на учебу в Харьковское высшее военное авиационное училище летчиков. Генка и Жека сделали то же самое. Ходить приходилось по отдельности, потому что в связи с переездом Игорь оказался прописанным в другом районе Москвы. Военком разъяснил им, что придется пройти две военно-врачебные комиссии, сначала районную, потом городскую. Комиссии они прошли благополучно, ни у кого из троих никаких заболеваний обнаружено не было.

— Теперь ждите, — сказали в военкомате, — когда придет запрос, приносите к нам, вам выпишут проездные документы, купите билеты и поедете к месту назначения.

Игорь больше всего боялся, что пришедший по почте запрос попадется на глаза родителям, поэтому по нескольку раз в день проверял почтовый ящик. Наконец запрос прислали, в нем было сказано, что Мащенко Игорю Викторовичу надлежит явиться в училище к 3 июля 1979 года для сдачи вступительных экзаменов. На той же неделе запросы получили Генка и Жека.

— Надо получить проездные документы и сразу же покупать билеты на поезд, — озабоченно говорил Гена.

— Да ты чего, рано еще, — махнул рукой Жека, — месяц впереди. Мы еще даже экзамены не сдали.

— А тебе что, билет карман тянет? Это же лето, балда, и южное направление. Ты билеты потом хрен достанешь, — авторитетно заявлял Потоцкий.

Они отстояли огромную многочасовую очередь на Курском вокзале и взяли билеты на пассажирский поезд (на скорые поезда мест уже не было) в плацкартный вагон, как и было указано в выданных в военкоматах проездных документах.

* * *

В плацкартном вагоне Игорь ехал впервые в жизни, раньше он путешествовал на поезде только в купе, если ехал с обоими родителями, или даже в спальном вагоне, когда ездил с мамой или с отцом в Ленинград. Дожив до семнадцати лет, он даже не представлял себе, что бывает и так: пятьдесят четыре человека, в прямом смысле слова сидящих и лежащих друг у друга на головах, переодевающихся, едящих, пьющих водку и играющих в карты на глазах у всех, потому что в плацкартном вагоне нет дверей. И полки какие-то короткие, у него ноги не помещаются. «Бедняга Жека, — с сочувствием думал Игорь о своем долговязом друге, — ему, наверное, еще тяжелее». Но самым неприятным для Игоря Мащенко была именно эта открытость всеобщему обозрению и невозможность уединиться. С самого рождения он жил в отдельной квартире, и у него всегда была своя комната, где можно было заниматься своими делами и оставлять сначала игрушки, потом книги и тетрадки так, как ему удобно, и точно знать, что никто их не возьмет и не переложит в другое место, не спрячет и не заберет. Конечно, был и опыт совместной с десятком мальчишек жизни в пионерских лагерях, но это было давно, когда Игорь был еще маленьким и не так остро ощущал потребность в том, чтобы побыть одному, иметь собственный ареал обитания, никем не нарушаемый. Чем старше он становился, тем острее проступало в нем странное чувство ненависти к каждому, кто прикасался к его личным вещам. Он морщился, как от зубной боли, когда сосед по парте брал его ластик.

Игорь поступил так, как советовал Генка, — до последнего дня ничего не говорил родителям и днем, когда отец и мама были на работе, за несколько часов до отхода поезда умчался на вокзал, оставив дома большое и подробное письмо, в котором изложил веские, как ему казалось, аргументы, объясняющие, почему и куда он уезжает, что он твердо решил стать летчиком, что в большегрузных автомобилях он разочаровался, просил родителей не беспокоиться и обещал, что с ним все будет в порядке. Однако теперь, на середине пути, он вдруг решил, что надо бы дать телеграмму. Пусть мама с папой знают, что пока с ним ничего плохого не случилось и он находится в дороге.

Поезд начал притормаживать возле большой станции, и Игорь спрыгнул со своей боковой полки и направился к выходу из вагона. На нижней полке под ним спал Женя Замятин, а на следующей боковой полке, расположенной вдоль прохода, сидел, уткнувшись в книгу, Генка Потоцкий. «Путешествие дилетантов» Булата Окуджавы — самое модное чтение семьдесят девятого года.

— Ты куда? — поднял голову Генка, когда Игорь протискивался мимо него.

— Хочу выйти, телеграмму дать. Все-таки они беспокоятся.

— Не суетись, — поморщился Генка. — Записку ты им оставил, так что все тип-топ.

— Тебе хорошо говорить, твои предки тебя и так отпустили.

— Ладно, тогда пивка принеси, на вокзале дешевле, чем в вагоне-ресторане.

Поезд стоял двадцать минут, и Игорю хватило времени не только на телеграмму и на покупку шести бутылок «Жигулевского», но и на то, чтобы немного прогуляться по платформе и подышать воздухом. В вагоне было душно и жарко, и невозможность принять душ и надеть чистую белую футболку угнетала его. Не в том дело, что переодеться не во что, в рюкзаке у Игоря лежат еще две белые футболки, но в вагоне такая грязь, словно здесь не делали уборку лет двадцать, сажа залетает из всех щелей, оседает на коже, волосах и одежде, и если переодеваться, то к концу поездки у него не останется ни одной чистой вещи, в которой можно явиться в приемную комиссию.

Вернувшись в вагон, Игорь с особой остротой ощутил все многообразие раздражающих его неприятных запахов, заполнивших вагон: пот, лук с чесноком, перегар, мокрые, пропитанные мочой пеленки, которые негде постирать и некуда спрятать, — в их вагоне ехали две семьи с грудными младенцами. Подошел к Генке, поставил на столик пиво и уселся напротив.

— Скоро дочитаешь? — спросил Игорь, кивком головы указывая на книгу.

— Уже немножко осталось, часа на два.

— Я следующий.

— И единственный, — усмехнулся Генка. — Жека все равно читать не будет. Ты же знаешь, какой он упертый, месяцами ничего не делает, потом наваливается со всей мощью своего буйного интеллекта и наверстывает упущенное. Как проснется — снова начнет физику учить.

— Удивительно, как он может спать в такой обстановке, да еще днем, когда все разговаривают и ходят туда-сюда. Я, например, даже ночью заснуть не могу.

— Ну, сравнил. — Генка захлопнул книгу, предварительно засунув в нее закладку, и сладко потянулся. Потом ловко открыл бутылку при помощи специальной скобки, прикрепленной под столиком, и сделал несколько больших глотков прямо из горлышка. — Жека у нас из многодетной семьи, ты же был у него дома, видел, в каких условиях он вырос. Так что ему не привыкать.

— А ты? — спросил Игорь, внимательно глядя на друга. — Ты же не из многодетной семьи, и жилье у вас всегда было хорошее.

— А что я? — беспечно пожал плечами Генка и залпом допил бутылку. — Ох, хорошо пошло! Я, Игореха, умею ко всему относиться легко и ни на что не обращать внимания. И потом, у меня есть цель, и для ее достижения я готов на жертвы.

— На любые? — недоверчиво уточнил Игорь.

— Почти. Вот ты видишь мои джинсы?

Он выразительно потер ладонью штанину фирменных джинсов «Ливайс», ухватил большим и указательным пальцами край материи и подергал.

— Ну, вижу. И что дальше?

— Знаешь, где я их взял?

— Знаю, конечно, мы же вместе были, когда ты их покупал. У фарцовщиков на Беговой, возле комиссионки.

— И сколько я за них заплатил, помнишь, нет?

— Кажется, сто шестьдесят рублей. Я еще тогда удивлялся, откуда у тебя такие деньги.

— Сто шестьдесят пять, — поправил его Гена. — Я их целый год копил. Предки на обед и на всякую мелочь три рубля в неделю выдавали, а я их складывал. В школе не обедал, в кино с вами не ходил. Заметил, нет?

А ведь и в самом деле, за весь десятый класс Генка Потоцкий ни разу не ходил с Игорем и Жекой в кино, придумывая различные отговорки: то родители просили куда-то съездить и что-то сделать, то свидание с девушкой назначено, то настроения нет. И не заглядывал в школьный буфет.

— Но этого на джинсы явно не хватило бы, — заметил Игорь, в душе упрекнув себя за невнимательность.

— Само собой, — кивнул Генка. — На этой экономии я только стольник сцыганил.

— А остальное откуда?

— От верблюда. У предков вместо подарков наличными брал. Что тебе, сынок, на Новый год подарить? Двадцать рублей. А на день рождения? Двадцать рублей. А на окончание школы? Двадцать пять, я теперь взрослый, у меня потребности возрастают.

— И давали? — изумился Игорь.

— Куда они денутся. Им проще деньгами дать, чтобы я сам ими распорядился, чем бегать, высунув язык, и доставать то, что я попрошу. Вот у меня и набралось ровно сто шестьдесят пять рублей ноль-ноль копеек. Я вообще-то «рэнглеры» хотел, но за них просили сто восемьдесят.

— Не понимаю я тебя. Зачем все эти трудности? Сказал бы своим предкам, что хочешь на день рождения джинсы, они бы тебе сами на блюдечке принесли.

— О! — Генка назидательным жестом поднял палец. — Вот тут мы подходим к самому главному. Я не хочу, чтобы мои предки доставали мне джинсы, пользуясь своими связями и всякими закрытыми магазинами типа «Березки». Я не хочу, чтобы они говорили: «Ты еще никто, ты даже джинсы сам себе купить не можешь. Все, что у тебя есть, ты имеешь благодаря тому, что твой папа — Потоцкий». Знаешь, сколько раз за свою жизнь я это слышал? Поэтому я твердо решил, что стану космонавтом. В крайнем случае — знаменитым летчиком-испытателем. Чтобы про меня никто не мог сказать, что я — сын того самого Потоцкого. Я хочу, чтобы про моего отца говорили, что он — отец того самого Геннадия Потоцкого. Понял, нет?

Игорь помолчал, собираясь с мыслями. В нем вдруг проснулась неизвестно откуда взявшаяся обида, хотя он не мог понять, откуда она свалилась. Ведь ничего обидного или плохого Генка ему не сказал. Чтобы скрыть неловкую паузу, он тоже открыл пиво и стал медленно цедить теплую невкусную жидкость. Пиво он не любил, но скажи он об этом Генке — тот не понял бы его.

— Странно, что ты только сейчас об этом сказал, — наконец произнес Игорь, осознав, что обидела его скрытность товарища. — Мы с тобой столько лет дружим, а ты никогда не говорил мне об этом. Даже не объяснил, откуда деньги, когда мы вместе джинсы тебе покупали.

— А мне с детства внушили, что трепаться надо поменьше, — усмехнулся Генка. — Стиль жизни дипкорпуса — держать язык за зубами и при этом все время что-нибудь говорить. Давай буди Жеку, хавать пора.

* * *

С вокзала в Харькове им нужно было добраться до поселка Восточный и найти аэродром, который назывался «Рогань». Именно там находилось Высшее военное авиационное училище летчиков. В приемной комиссии их зарегистрировали и отправили устраиваться. Оказалось, что жить им предстоит в палатках прямо на летном поле. Земляной пол, три двухъярусные койки. И, разумеется, никакого намека на ванну или душ, умываться нужно будет на улице в общем умывальнике.

— Здесь только абитуриенты живут? — на всякий случай спросил Игорь, все еще надеясь на то, что курсантам обеспечивают более приемлемые условия существования.

Почему-то Игорь в мыслях представлял себе трехместные комнаты с ванной и туалетом, где они будут дружно и весело жить с Генкой и Жекой. Однажды он по просьбе отца ездил в общежитие Московского университета на Ленинских горах, отвозил какому-то аспиранту отзыв на диссертацию. Там была нормальная комната, совсем как в гостинице.

— Нет, здесь живут курсанты, — невозмутимо ответил дневальный — коротко стриженный паренек в ладно сидящей форме и с красной повязкой на рукаве, который встретил их у входа в учебно-летный отдел и проводил до места. То, что он ничуть не удивился, услышав вопрос, навело Игоря на мысль, что вопрос этот ему задают уже не в первый раз.

Настроение резко упало, но Игорь изо всех сил старался, чтобы друзья этого не заметили. Генка балагурил и шутил, раскладывая свои пожитки в деревянной обшарпанной тумбочке, а Жека тут же нашел среди трех прибывших раньше и поселившихся в этой же палатке абитуриентов желающих сразиться с ним в «очко», извлек из рюкзака колоду карт и занялся зарабатыванием денег.

В первую ночь, проведенную в палатке, Игорь глаз не сомкнул. Он никогда не ходил в турпоходы и никогда не спал нигде, кроме помещений. Как это, оказывается, страшно: спать на открытом пространстве аэродрома, где гуляет ветер, рвет брезентовые полы и заставляет ходуном ходить стены палатки. Не просто страшно — жутко! Он чувствовал себя незащищенным и уязвимым, и все вокруг выглядело таким шатким и ненадежным, просто опереться не на что. Ты весь на виду, тебя со всех сторон окружают сотни глаз, враждебное незнакомое пространство и пронизывающий неуемный ветер. И некуда спрятаться… С каждой минутой паника охватывала Игоря все сильнее, и к утру он уже был на грани истерики. Только веселый голос неунывающего Генки и полусонная возня поднявшихся по сигналу побудки других соседей по палатке немного привели его в чувство.

Оказалось, что прежде, чем их допустят к вступительным экзаменам, нужно будет пройти еще одну медкомиссию и тестирование на профпригодность. Что такое медкомиссия, все уже знали, каждый абитуриент проходил ее по два раза по месту жительства, а вот про тесты рассказывали всякие чудеса. Когда же тестирование началось, абитуриентов разбили на группы, и по вечерам шел активный обмен впечатлениями и опытом.

В группе, куда попали Игорь и Женя, первым тестом было зачеркивание букв. Всех усадили за столы, раздали листы с отпечатанным текстом, карандаши и наушники.

— В этом тексте вы должны зачеркнуть все буквы «а» и подчеркнуть все буквы «о». Запомнили? «А» зачеркнуть, «о» подчеркнуть. А теперь надевайте наушники и работайте.

Игорь надел наушники, и в ушах зажужжал чей-то голос, беспрерывно бормочущий: «А» подчеркнуть, «о» зачеркнуть, «а» зачеркнуть, «о» подчеркнуть, «а» подчеркнуть…» Сосредоточиться было трудно, через некоторое время начала болеть голова, но Игорь старался изо всех сил.

В Генкиной группе в этот день был совсем другой тест, нужно было, сидя в кабине, имитирующей кабину пилота, двигать красную рукоятку строго по синусоиде. Если будешь двигать неправильно, отклоняясь от заданной линии больше чем на 20 градусов, тебя легонько бьет током.

Игоря тесты забавляли, ему было интересно, но во всем остальном жизнь на аэродроме Рогань его совсем не устраивала. В 6 утра подъем, физзарядка, завтрак, уборка территории, потом строем — в учебно-летный отдел для подготовки к экзаменам и консультаций. И выход за территорию части категорически запрещен. С каждым днем Игорь все отчетливее представлял себе смысл отцовских слов, когда тот кричал на него: «Казармы захотелось?!» И все яснее понимал, что казармы он совсем не хочет. Ему приходилось вставать раньше всех, чтобы успеть умыться и побриться до того момента, когда туда набьется толпа и будет не протолкнуться к умывальнику. Он не мог есть то, что давали в столовой, тосковал по маминой домашней стряпне, но когда решил, что лучше купит в солдатском буфете сыр, колбасу, масло, хлеб и хорошие рыбные консервы, то был несказанно удивлен тем, что в нем ничего этого не оказалось, кроме хлеба, сгущенки, лимонада и булочек. Его не переставало удивлять, как легко и быстро приспособились к такой жизни его друзья. Ну ладно Жека, с ним все понятно, он и в Москве жил не лучше, в тесноте и нищете, но Генка-то, Генка как может с веселой усмешкой уминать клейкую овсянку, или перловку, политую чудовищным на вкус красно-бурым соусом, или отвратительный полуостывший суп, в котором не плавает почти ничего, кроме каких-то невразумительных кусочков сала. Генка, который жил и за границей, и в Москве в просторных квартирах, ел дома продукты из закрытых распределителей и делал только то, что ему нравится, мгновенно адаптировался к жизни в казарме и, казалось, не испытывал от этого ни малейшего дискомфорта!

На третий день пребывания в училище у Игоря пропали деньги — десять рублей. А он так на них рассчитывал! Банка сгущенки — 55 копеек, бутылка лимонада — 12 (если без тары) и булочка — 7 копеек, да на эти десять рублей он мог бы до конца экзаменов через день подкармливаться в буфете. А что теперь? Он посетовал на пропажу, когда ребята строем шли на очередной тест, и оказалось, что пропажи были буквально у каждого второго, у кого мыло, у кого — привезенные из дома продукты, в основном шоколад, у кого — сигареты, у кого одежда, у многих, как и у Игоря, деньги. Среди абитуриентов процветало воровство. «А ведь многие из этих воров выдержат экзамены и поступят в училище, — думал он. — И что же мне, вместе с ворами учиться? Жить с ними в одной палатке, сидеть за одной партой? Мерзость, какая мерзость!»

После полного цикла тестирования ряды абитуриентов заметно поредели, если в самом начале конкурс был пять человек на место, то к первому экзамену претендентов на каждое место осталось только двое. Первый устный экзамен — физику — все трое сдали на «четыре». К вечеру провалившиеся на экзамене собрали вещи и отбыли домой, теперь в их палатке оставались только они — Игорь, Гена и Женя.

Второй экзамен — устную математику — все трое сдали на «отлично».

— Ну все, старички, остался последний рывок, — с воодушевлением сказал Генка после объявления отметок. — Если напишем математику — то все, считай, проскочили. Так, нет?

— А изложение? — с опаской спросил Женя, у которого в школе были вечные нелады со знаками препинания, что не переставало удивлять его товарищей. Такой способный к точным наукам — и такой тупой в освоении синтаксиса!

— Да брось, не паникуй. Я тут со знающими ребятами поговорил, они мне рассказали, что весь отсев происходит на тестах и на физике с математикой. После второй математики количество абитуриентов равно количеству курсантов, больше никого отсеивать уже нельзя. Изложение — пустая формальность, даже если ты миллион ошибок сделаешь, тебе двойку все равно не поставят, — успокоил друга Потоцкий.

— Ты точно знаешь? — В голосе Жеки ясно слышалось сомнение.

— Ну ты сам подумай, зачем летчику запятые? Физика и математика — это да, это понятно, без них в летном деле никуда. А грамотность? Кому она нужна?

Это показалось логичным, и Женя успокоился.

После экзамена Игорь собрался с духом и отправился искать телефон, чтобы позвонить домой. Время он выбирал специально, чтобы дома застать только маму. Вопреки ожиданиям Елизавета Петровна не кричала в телефонную трубку и даже не ругалась.

— Сынок, подумай как следует, — ласково говорила она, — еще не поздно сдавать в какой-нибудь другой институт. Сейчас еще июль, в большинство вузов экзамены сдают в августе. Возвращайся и поступай, куда душа пожелает.

— Мама, я решил, что стану летчиком, — упрямо твердил Игорь. — Я уже сдал два экзамена, мне остались только математика письменная и изложение. Ну почему ты не хочешь, чтобы я был летчиком?

— Потому что я хочу, чтобы ты жил долго и счастливо, — ответила мама, и Игорь услышал слезы в ее голосе. — Возвращайся, сыночек, папа поможет тебе поступить в любой институт.

После этого разговора Игорь долго не мог сосредоточиться на подготовке к экзамену. Он с самого начала не сомневался, что успешно сдаст все экзамены и поступит в училище, ведь в школе он хорошо учился, и его всегда хвалили. Если поступит, то в августе начнется «курс молодого бойца», потом учеба, и отпуск ему дадут только через год. Год — срок большой, родители за это время наверняка остынут и простят его, а если даже и не простят, то можно и домой не ездить. Что он, не найдет, где отпуск провести? Однако теперь, вкусив казарменной жизни, которая не пришлась ему по душе, и поняв, что путь домой открыт и папа с мамой скандалить не собираются, он начал сомневаться в собственной правоте. Он не хочет жить в таких условиях. И он совсем, ну совсем не стремится быть летчиком. У Генки есть цель, он хочет стать космонавтом или летчиком-испытателем, и ради этой цели он готов терпеть все, что угодно. У Жеки другие мотивы, он хочет получить образование, но при этом кормиться и одеваться за государственный счет, потому что семья у него бедная и многодетная, а если самому начать зарабатывать, но никакого толкового образования не получишь, только фиктивную бумажку о фиктивной сдаче экзаменов. Кроме того, в авиации, хоть в военной, хоть в гражданской, хорошо платят, а Жека хочет вырваться из нищеты. С Жекой тоже все понятно. Ну а он-то, Игорь, зачем во все это ввязался? Он хочет домой, в свою комнату, где никого нет, кроме него самого, его книг и пластинок, его магнитофона и коллекции записей его любимых певцов и ансамблей. Он хочет, чтобы на обед был вкусный мамин суп, а на ужин — его любимая жареная картошка с колбасой или пельмени со сметаной. Он хочет утром и вечером вставать под горячий душ и мыться вкусно пахнущим «Земляничным» мылом, которое может спокойно лежать в мыльнице, и не нужно беспокоиться о том, что его украдут. Он не хочет никакой воинской дисциплины, переполненных курсантами грязных сортиров и вонючей столовской еды.

Но при всем этом он не может отступить. Не может сказать друзьям, что передумал становиться летчиком, испугался трудностей и возвращается домой. Они расценят это как предательство, ведь они договаривались. Ведь они всегда вместе, один за всех, и все за одного. Как же быть?

* * *

Результаты письменного экзамена по математике оказались неожиданными. Генка Потоцкий получил «четыре», Женя Замятин — «пять». А Игорь Мащенко — «два».

Услышав об этом, Генка и Жека несколько минут ошарашенно молчали. Первым пришел в себя Генка:

— Этого не может быть. Ты же сказал после экзамена, что все задачи решил. Мы же потом сверяли решения, и ты говорил, что все в порядке. Говорил, нет?

— Я соврал.

— Зачем?

— Чтобы вас не расстраивать. Ребята, не берите в голову, никакой катастрофы. Вы будете учиться, а я вернусь домой. На следующий год приеду и буду снова поступать. Ну подумаешь, будет разница у нас с вами в один курс, так что? Нам это дружить не помешает.

— Ну уж нет, — решительно заявил Генка. — Так не пойдет. Мы с Жекой забираем свои документы и возвращаемся в Москву вместе с тобой. Верно, Жека?

— А то, — тут же согласился Замятин. — Правда, на следующий год мы вряд ли куда поступим, нас в армию заберут.

— Ах ты, черт! — Генка со злостью ударил кулаком в стену. — Забыл я совсем, нам же до мая всем по восемнадцать стукнет. В весенний призыв попадаем. Жека, дай закурить.

Женя с готовностью вытащил из кармана пачку «Явы» и протянул другу. Генка сделал несколько глубоких затяжек, потом взгляд его повеселел.

— Ну и ладно! Пойдем в армию, отслужим, потом снова будем сюда поступать.

— Ребята, не валяйте дурака, — грустно проговорил Игорь. — Ну куда вы поступите после армии? Вы же за два года все перезабудете, чему вас в школе учили. Это сейчас у нас знания свежие, а после армии нам физику и математику ни за что не сдать. Оставайтесь и учитесь, я не буду злиться и вам завидовать, честное слово.

— Вот дурак же ты все-таки, — в сердцах бросил Генка. — Ну что ты такое говоришь? Мы всегда были вместе и дальше будем вместе, что бы ни случилось. Как же мы тебя одного бросим? А после армии сюда еще легче будет поступить, тем, кто отслужил, в военные вузы всегда дорога открыта. Согласен, нет?

Они проспорили до самого вечера, Игорь уговаривал друзей остаться, и те, в свою очередь, уговаривали его не расстраиваться и рисовали радужные перспективы совместной воинской службы в армии и потом в училище. На другой день с самого утра они втроем явились в приемную комиссию и забрали документы.

* * *

Дома Игорь с наслаждением залез в ванну, вылив туда изрядное количество немецкого «Бадузана». Вот он и дома, вот и кончились его мучения. Как хорошо, что папа с мамой не стали его ругать и все поняли. Папа обязательно что-нибудь придумает, найдет выход. Игорь готов поступать в любой гражданский институт, только бы не идти в армию.

Пока Игорь наслаждался одиночеством и покоем в своей комнате, лежа на удобном диване с книжкой, Виктор Федорович весь день просидел у телефона, сам кому-то звонил, ждал ответных звонков. Наконец он вошел в комнату сына.

— Собери свои вещи и ложись спать. Завтра мы улетаем в Томск.

— Почему в Томск? — удивился Игорь. — Зачем?

— Подавать документы. Ты будешь поступать в Томский университет, на юридический факультет. Это единственное, что я сейчас могу для тебя сделать.

— Но я думал, что буду поступать в Москве… — растерянно пробормотал юноша.

— Ты думал! Я вообще не знаю, о чем ты думал, когда поперся в этот свой Харьков! Прием документов закончился 25 июля, с первого августа уже начнутся экзамены, сегодня 27 июля, а ты все еще о чем-то думаешь! Я поднял все свои связи, я с огромным трудом нашел вуз, где для тебя сделают исключение и завтра примут документы, чтобы ты мог сдавать экзамены. Ты же получил двойку по математике, то есть этот предмет ты знаешь слабо, и мне пришлось искать такой институт, где ее не надо сдавать. Пожалуйста, я мог бы договориться в нескольких московских вузах, чтобы у тебя приняли документы, но это технические вузы, и там нужна математика, которую ты снова завалишь. Так что выбор у меня был ограниченный, в гуманитарные вузы конкурсы огромные, и людей, которые хотят, чтобы им пошли навстречу, гораздо больше, чем ты думаешь.

— Но я… — начал было Игорь и осекся.

В самом деле, ну что он может сказать отцу. Тот прав, безусловно прав.

— Что — ты? — Виктор Федорович подозрительно уставился на сына.

— Я хотел сказать… Ну, в общем, там же историю надо сдавать и литературу. Я не готовился.

— Так подготовишься! Найди учебники, будешь читать в самолете. До первого экзамена еще несколько дней. У тебя, сын, тоже выбор ограниченный: или в Томск, на юрфак, или в армию. Ты сам своими дурацкими поступками, своим непростительным легкомыслием поставил себя в такое положение.

На следующий день рано утром они уехали в аэропорт. Игорь не позвонил ни Генке, ни Жеке и, уже сидя в самолете, думал о том, что второй раз за это лето совершает то, что очень напоминает постыдное бегство. Втихаря, без объяснений и предупреждения.

* * *

На всех экзаменах Игорь получил четверки и был зачислен на первый курс юридического факультета Томского государственного университета. Энергично взявшийся за устройство судьбы сына Виктор Федорович нашел двухкомнатную квартиру, в которой хозяйка сдавала одну комнату, и обо всем с ней договорился.

— Только пусть чистоту соблюдает и компаний сюда не водит, — деловито говорила полная яркая женщина — хозяйка квартиры Тамара Серафимовна. — Холодильником пусть пользуется, я ему полочку целую освобожу, кастрюли, сковородки, тарелки, вилки-ложки — пусть все берет, не стесняется, только чтоб мыл за собой, грязное не оставлял.

За комнату она попросила 30 рублей в месяц, и Виктор Федорович пообещал высылать ей деньги ежемесячно почтовым переводом.

— Я оплачиваю твое жилье, а жить будешь на свою стипендию, — сказал он Игорю.

Однако примерно через месяц отец поостыл и, видимо, решил, что уже достаточно повоспитывал непокорного сына. Первый денежный перевод из дома — 40 рублей — Игорь получил в середине октября. И с тех пор регулярно, раз в месяц, по адресу, где он снимал комнату, приходили два извещения, одно на перевод для Тамары Серафимовны, второе — для Игоря Мащенко.

Тамара Серафимовна оказалась замечательной женщиной, доброй, веселой и жизнерадостной. У нее был любовник, у которого она частенько оставалась ночевать, а бывало, и по два-три дня не появлялась дома. Кроме того, где-то в деревне у нее был участок, который тоже требовал внимания и заботы: то копать, то сажать, то полоть, то поливать, то урожай собирать и консервировать. В общем, присутствием своим она городскую квартиру не сильно баловала, и это Игоря весьма и весьма радовало. Правда, появлялась она всегда неожиданно, без предупреждения, и Игорь, несколько раз пытавшийся нарушить запрет и пригласить к себе компанию сокурсников, вскоре понял, что дешевле все-таки выйдет соблюдать требования хозяйки. А то что это за радость — ребята веселятся, пьют пиво и вино, слушают музыку, целуются по углам, а он только и делает, что прислушивается или в окно выглядывает, не появится ли Тамара. А вдруг сейчас придет, увидит это развеселое сборище, да и откажет ему от комнаты. Куда деваться? В общагу? Нет уж, спасибо, коллективной жизнью он сыт до самой смерти. Лучше уж он сам будет ходить в гости.

Тамара Серафимовна работала администратором в ресторане «Томь», питалась на рабочем месте, а посему дома практически ничего не готовила и продукты почти не покупала. То есть покупала, конечно, и готовила из них разные вкусные блюда, но не у себя дома, а у своего дружка. Рассчитывать на сердобольность хозяйки, которая пожалеет бедного студента и покормит его, таким образом, не приходилось. Игорь никак не мог понять, почему двадцатого числа, в день стипендии, у него в кошельке лежит 40 рублей, а двадцать пятого — только десять. Куда в течение пяти дней улетало три «чирика», было непонятно. Он честно старался наладить быт, покупал продукты и пытался из них варить себе обеды, но отчего-то выходило так, что из того, что можно было купить в магазине, ничего путного не сваришь, а если хочешь съедобного и вкусного, то покупай продукты на рынке, а на это никакой стипендии не хватало, даже с учетом родительских дотаций. Да и умения кулинарного у Игоря не было никакого, он пару раз покупал на рынке мясо с косточкой, в магазине брал свеклу, морковь, картошку, капусту, лук, сметану, полдня возился у плиты, натирая овощи на крупной терке и содрав кожу на пальцах рук, в попытках сварить себе борщ. Но получилось у него что-то невразумительное, даже отдаленно не напоминающее тот густой ароматный борщ, которым кормила его мама. Он решил проконсультироваться у сокурсницы, и девушка, выслушав его горестный рассказ, посоветовала покупать на рынке и овощи тоже, потому что в магазине они перемороженные и полугнилые, какой от них вкус, одна горечь. Игорь прикинул, во что обойдется ему борщ из рыночных продуктов, и решил, что лучше перебьется без любимого блюда, потерпит до каникул, когда можно будет поехать в Москву.

Весь первый семестр он то и дело ловил себя на мысли: а зачем, собственно говоря, он здесь учится? История государства и права СССР, история государства и права зарубежных стран, история КПСС, теория государства и права, римское право, политэкономия — все это было для него скучным и неинтересным, а главное — бесконечно далеким от той материи, вокруг которой вертелись и «Знатоки», и «Рожденная революцией», и «Место встречи изменить нельзя», и множество других замечательных фильмов о борьбе с преступностью. Учеба навевала тоску, и ненужные, как ему казалось, дисциплины никак не хотели укладываться в голове в стройную, пригодную для запоминания и усвоения систему.

Зато вне учебы студенческая жизнь ему нравилась. Игорь сразу, еще во время вступительных экзаменов, познакомился с ребятами-москвичами, которые по тем или иным причинам тоже не стали испытывать судьбу попытками поступать в Москве.

— Ты знаешь, какой в Москве конкурс на юрфак? — сказал ему один из новых друзей, смешной очкарик по имени Василий. — Сорок семь человек на место среди школьников. Среди тех, кто имеет стаж работы или служил в армии, конкурс, конечно, поменьше, человек двадцать. При таком конкурсе лучше туда не соваться, если не имеешь блата. Да что я тебе рассказываю, ты же сам сюда приехал поступать, значит, знаешь все это не хуже меня.

Игорь молча кивал, делая вид, что полностью согласен с Васей. Ему совсем не хотелось рассказывать, как он пытался стать летчиком, как получил двойку по математике и как потом его папа по блату устраивал сюда, в Томский университет.

Компания сложилась быстро и легко; кроме Игоря и Василия, в нее входили Георгий Попандопуло, вскоре переименованный в Жору Грека, и две девушки-подружки, вместе решившие стать юристами и вместе приехавшие поступать, — Света и Лена. Все они были из Москвы и все жили в общежитии, ибо только у Игоря была семья, способная оплачивать своему отпрыску отдельное жилье. Со временем он понял, что все закономерно: люди более состоятельные и благополучные находят возможность пристроить свои чада на учебу в Москве, в крайнем случае посылают их в другой город поступать в институт, а потом добиваются разрешения на перевод в аналогичный московский вуз. Для этого, правда, тоже нужен блат, которого у семей малообеспеченных, как правило, не бывает.

Ребята вместе ходили в кино, на танцы или устраивали в складчину веселые посиделки в общежитии. Переписывали друг у друга конспекты, сидели на лекциях вместе и валяли дурака, играя в «морской бой» или в «балду». Юноши и девушки почти сразу разбились на пары, Вася трогательно ухаживал за маленькой тщедушной Леночкой, а мужественному, широкоплечему Жоре Греку выпало счастье удостоиться внимания красивой и слегка надменной Светы. Игорь немного комплексовал из-за того, что остался в этой дружной компании как будто бы не у дел, и усиленно искал девушку, которую мог бы ввести в этот узкий круг в качестве своей подружки. Но пока ничего подходящего на горизонте не появлялось, девушки им интересовались, но все они были, на его взгляд, или глуповатые, или некрасивые. Одним словом, недостойные того, чтобы быть представленными его московским друзьям.

На зимние каникулы поехали в Москву все вместе. Еще в самолете начали строить планы, как будут проводить время, куда пойдут.

— Я могу попросить отца, он нас проведет на закрытый просмотр в Дом кино, — брякнул Игорь, который все время по мелочам пытался доказать, что тот факт, что у него нет на данный момент девушки, еще не свидетельствует о том, что он ущербный. Пусть девушки нет, зато в другом он может себя проявить.

— Да? — Света с интересом посмотрела на него, приподняв красивые брови. — Он у тебя что, артист? Ты никогда не говорил об этом.

— Он не артист, он преподает во ВГИКе. У него среди киношников знаете какие связи?

— Что ж он со своими связями тебя в Москве учиться не пристроил? — с насмешкой спросил очкарик Вася, который всегда и во всем видел подвох или попытку обмануть себя.

— Так у него связи среди киношников, а не среди юристов, — ответил Игорь, полагая, что привел достаточно убедительный аргумент.

Через некоторое время Света, сидевшая через проход от Игоря, рядом со своим Жориком, протянула руку и тронула Игоря за рукав куртки.

— А твой отец действительно связан с кино или ты просто так сболтнул?

— Действительно. Он доктор наук, профессор кафедры во ВГИКе.

Игорь предусмотрительно умалчивал до поры до времени, что его отец преподает научный коммунизм, а не дисциплину, непосредственно связанную с искусством кино, с актерским или режиссерским мастерством.

До конца полета Света еще несколько раз обращалась к Игорю с какими-то ничего не значащими вопросами и разговаривала с ним, понизив голос, словно между ними происходило что-то интимное, не предназначенное для глаз и ушей ни Васи, ни Леночки, ни тем более Жорика.

Из аэропорта они доехали на большом автобусе до аэровокзала на Ленинградском проспекте и направились к метро. Ехать всем нужно было в разные стороны, ребята еще раз проверили, записали ли телефоны друг друга, и договорились на следующий день созвониться.

Дома Игоря ждали родители и накрытый стол, в центре которого торжественно возвышалась фарфоровая супница с дымящимся ароматным борщом — он специально просил маму по телефону приготовить его любимое блюдо. Игорь, стараясь не растерять солидность — все-таки он теперь студент, а не пацан сопливый, — рассказывал об учебе, о житье-бытье в квартире Тамары Серафимовны и о своих новых друзьях.

— Какие планы на каникулы? — осведомился отец.

— Хотим с ребятами по выставкам побегать, по театрам. Может быть, ты нам поможешь? — Игорь просительно взглянул на отца.

— Ты имеешь в виду помощь с билетами или материальную?

Игорь рассмеялся. До чего же все-таки хорошо дома! Тепло, уютно, безопасно, сытно.

— С билетами, конечно. Ну и материально если поможешь — буду благодарен. Кстати, ты, помнится, говорил, что в Доме кино бывают закрытые просмотры западных фильмов. Ты не мог бы?..

— Отчего же, можно попробовать. Завтра узнаю, где у нас что идет. Кстати, интересные просмотры бывают и в Доме архитектора, вот туда я вас наверняка смогу устроить. Годится?

— Годится, пап, спасибо, — благодарно произнес Игорь.

— А как твои друзья поживают? — неожиданно спросила мама.

Игорь, увлеченный мыслями о предстоящих каникулах, даже не сразу понял, о ком речь.

— Я имею в виду Гену и Женю. Ты с ними переписываешься?

— Ой, мам, письма в наше время — это архаизм, — отмахнулся Игорь. — Зачем писать письма, когда есть телефоны?

— Значит, ты с ними перезваниваешься? — не отставала мама. — Как у них дела? Они учатся где-нибудь или работают? Они в августе несколько раз звонили, когда вы с папой были в Томске, я сказала им, что ты уехал поступать. А потом они перестали звонить.

Настроение у Игоря испортилось. За полгода он ни разу не позвонил ни Генке, ни Жеке. Не позвонил, потому что боялся. Ведь это из-за него они забрали документы из летного училища, в которое практически уже поступили, из-за него, из-за его двойки по математике они отказались от учебы и решили все вместе идти в армию, а он струсил, испугался армии и поехал в Томск поступать в университет. Конечно, у Генкиного отца связей побольше, чем у Мащенко-старшего, и он, вполне вероятно, Генку тоже в какой-нибудь институт пристроил, а вот Жека — тот уж точно в весенний призыв загремит в казарму. И все это будет на его, Игоря, совести. Зачем он будет им звонить? Чтобы выслушать по телефону, что он — трус и подонок?

— Честно говоря, не знаю. Я им не звоню, — признался он.

— Вот как? Почему же? Вы что, поссорились?

Мама, сама того не подозревая, бросила ему спасательный круг, и Игорь немедленно в него вцепился:

— Да, знаешь, еще в поезде, когда ехали из Харькова.

— И из-за чего вы поссорились? — продолжала допытываться мама.

— Мы… ну, разошлись по идейным соображениям. Ну мама, ну какое это имеет значение? Главное — результат. Я не хочу больше с ними общаться.

— Но как же так? — недоумевала Елизавета Петровна. — Вы столько лет дружили, вас водой не разольешь, как же можно из-за какой-то пустяковой ссоры отказываться от многолетней дружбы? Нет, я этого не понимаю!

— Оставь, Лизонька, — вмешался отец, — разве ты забыла, что такое юношеский максимализм? В его годы у всех молодых людей любимые слова — «никогда» и «навсегда». Поссорятся из-за пустяка — и жизнь кончается, потому что больше никогда… и так далее. А потом все проходит и даже не вспоминается. Ты уже забыла, как ты отказывалась выходить за меня замуж? Говорила: никогда, Витя, я твоей женой не буду. И что? Вышла за меня как миленькая.

Родители засмеялись, глядя друг на друга теплыми глазами, и Игорь вдруг остро почувствовал свое одиночество. Старых друзей он предал и теперь скрывается от них, прячется, как преступник, а новым он не особенно-то и нужен, они существуют парами, Вася с Леночкой, а Жорик со Светой.

Зазвонил телефон. Игорь даже головы не повернул, он точно знал, что ему никто звонить не может.

— Это тебя, сынок, — сказала мама, почему-то хитро улыбаясь.

Сердце у него упало: кто мог позвонить ему сегодня? Только Генка или Жека. С ребятами он договорился на завтра.

— Кто? — спросил он одними губами.

— Девушка, — шепнула мама.

Игорь быстро схватил трубку. И, к своему изумлению, услышал голос красавицы Светы.

— Игорь, я, наверное, не вовремя…

— Нет-нет, все в порядке, — торопливо произнес он. — Что-нибудь случилось?

— Нет, — Света издала короткий смущенный смешок, — у меня тоже все в порядке. Я тут вспомнила, ты, кажется, говорил, что у тебя есть французский диск Высоцкого.

— Да, — подтвердил Игорь.

Этот диск ему подарил Генка на последний день рождения, от сердца оторвал, отдал свой собственный, привезенный прямо из Парижа, ему отец по своим каналам доставал.

— А ты не мог бы дать его переписать?

— Пожалуйста, бери. Когда встретимся, я принесу.

— А сегодня нельзя? Понимаешь, у меня будет возможность переписать только завтра с утра, магнитофон принесут…

Через пятнадцать минут Игорь, упакованный в новенькую куртку-аляску оливкового цвета с оранжевой подкладкой (мама постаралась к его приезду), мчался с пластинкой в руках к месту встречи со Светой. Казалось бы, ничего особенного не произошло, но он чувствовал, что все это неспроста — и ее звонок, и просьба, и свидание, назначенное в девять вечера и явно за спиной у Жорика.

* * *

Света жила далеко, от метро «Водный стадион» еще несколько остановок на автобусе, но Игорь, конечно же, поехал ее провожать. И не переставал удивляться тому, что за все время девушка ни разу не упомянула о Жорике, словно его и не было в ее жизни. Сидя рядом с ней в холодном дребезжащем автобусе, он с необыкновенной ясностью ощущал, какая она красивая. Именно ощущал, а не видел, потому что боялся смотреть прямо ей в лицо, подумает еще, что он разглядывает ее с каким-то особенным смыслом, а какой же может быть смысл, если она — девушка его друга? Никакого, это и ежу понятно.

— Давай я запишу твой адрес, — сказала Света на прощание, когда они стояли перед подъездом ее дома.

— Зачем? — не понял Игорь.

— Завтра привезу пластинку.

— Да не нужно специально ездить, ты что? Завтра созвонимся, все равно будем встречаться все вместе, тогда и отдашь.

— Нет, Игорь, я так не могу. Во-первых, это очень дорогая и редкая пластинка, я ее перепишу завтра с утра и хочу сразу же вернуть, не дай бог с ней что-нибудь случится.

— Господи, Светка, что ты выдумываешь? Что с ней может случиться?

— Ты не понимаешь. — Девушка грустно вздохнула. — Я не хотела говорить, это стыдно, никто из ребят не знает. Но тебе скажу. Понимаешь, у меня старший брат… он… в общем, он сильно пьет. Алкоголик. Он из дома все выносит и толкает за бутылку. Мы с мамой давно уже привыкли все прятать, а он все равно находит и продает. Магнитофон мой унес. Теперь вот у подруги одалживаю. Так что пластинку я хочу сразу вернуть от греха подальше.

Вот это да! У Светки, такой красивой и неприступной, оказывается, брат алкоголик. Игорю отчего-то всегда казалось, что пьянство и алкоголизм бывают только в неблагополучных семьях, а в неблагополучных семьях люди обязательно некрасивые и убогие. Красивые же и умные люди непременно живут в достатке, мире и благополучии.

— А во-вторых? — озадаченно спросил он.

— А во-вторых, я не хочу возвращать тебе пластинку при всех. Жорик сразу поймет, что мы с тобой встречались.

— Ну и что? — не понял Игорь. — Что особенного в том, что ты взяла у меня пластинку?

— Ты не понимаешь, — снова повторила Света, и Игорь почувствовал себя полным идиотом. Оказывается, существует масса вещей, которых он не понимает, зато понимает красивая и умная Света, его ровесница. — Я должна была бы позвонить Жорику и попросить его вместе со мной поехать к тебе за пластинкой. Тогда все было бы в порядке. А я не позвонила ему, и он может подумать, что я хотела встретиться с тобой без него.

— А почему ты ему не позвонила? — тупо спросил Игорь.

— Ты не понимаешь, — в третий раз произнесла Света уже совсем грустно. — Диктуй адрес, и будем прощаться. Поздно уже, мама ругаться будет.

Всю дорогу домой Игорь пытался сообразить, что же такого он не понимает и почему Света и в самом деле не позвонила Жорику, а поехала за пластинкой одна. Но так и не понял.

* * *

Утром он провалялся в постели допоздна, выполз умываться только часов в одиннадцать и долго разглядывал в зеркале свою заспанную физиономию. Была суббота, родители дома, из кухни тянет знакомым вкусным запахом — на сковородке поджариваются гренки из белого хлеба с сыром, Игорь так любит съесть несколько штучек со сладким чаем. Когда раздался звонок в дверь, он еще стоял в ванной в одних трусах и неторопливо, с удовольствием брился.

— Сынок! — в ванную заглянула мама. — К тебе девушка пришла.

Света! Ох ты господи, он так разоспался, что совсем забыл о ней. Как же в таком виде из ванной выходить?

— Мам! — крикнул он, приоткрыв дверь. — Кинь мне джинсы и майку, пожалуйста.

Он быстро закончил бритье, оделся и выскочил на кухню. Светка уже сидела за столом вместе с родителями, перед ней стояли чашка и тарелка, ее, совершенно очевидно, пригласили позавтракать вместе со всеми, и она, столь же очевидно, не отказалась. Сегодня она показалась Игорю еще красивее, хотя там, в Томске, он видел девушку каждый день и в самых разных обстоятельствах, и принаряженную, с ярким макияжем, и невыспавшуюся, с опухшим лицом и покрасневшими глазами — перед экзаменами или после затянувшихся за полночь посиделок со спиртным. Но такой, как сегодня, она никогда еще не была. Длинные белокурые волосы завиты в локоны и свободно падают на плечи, голубизна глаз умело подчеркнута тенями и тушью, а также нарядным голубым платьем, слишком тонким и легким, чтобы носить зимой. «И как она не замерзла, — подумал Игорь, усаживаясь рядом с ней за стол. — Январь на дворе, а у нее даже не шуба, а пальто».

— Вы извините, что я так рано вас потревожила, — вежливо говорила Света, — но я Игорю еще вчера сказала, что принесу пластинку прямо с утра. Я думала, он вас предупредит.

— Ну что вы, Светочка, стоило ли так беспокоиться, — великодушно ответила Елизавета Петровна.

— Нет, у меня принцип: ценные вещи вообще лучше ни у кого не брать, а если уж взял, то как можно быстрее вернуть.

— Похвально, — коротко бросил Виктор Федорович. — И вообще радостно слышать, что у нашей молодежи есть хоть какие-то принципы.

— Пап, — Игорь умоляюще взглянул на отца, — ну зачем за завтраком говорить о политике?

— Принципы — это не политика, это нравственность, а говорить о нравственности уместно всегда и везде, эта тема неисчерпаема и актуальна, — внезапно выдала Света.

Игорь ошеломленно уставился на девушку. Что она такое говорит? И это Светка, которая на лекциях умирает от скуки и готовится к экзаменам ровно столько, сколько нужно, чтобы получить хиленькую четверочку и не потерять стипендию? Это Светка, которая больше всего на свете любит наряды и танцульки и считает себя первой красавицей Томского университета? Да откуда она слова-то такие знает? Отец, однако, ничего необычного в ее словах не уловил, но это и понятно, он ведь видит Светку в первый раз и не знает, какая она на самом деле.

— Ну, с этим, уважаемая гостья, я бы поспорил. Нравственность не так легко отделить и отграничить от политики, как вам кажется. Они очень взаимосвязаны и влияют друг на друга. Какова политика государства, такова и нравственность в обществе. Но, впрочем, это действительно слишком тонкая и сложная материя, чтобы обсуждать ее субботним утром за завтраком. Давайте лучше поговорим о приятном.

— Давайте, — с готовностью согласился Игорь, поглощая уже третий гренок.

Они принялись обсуждать культурную программу на предстоящие каникулы, отец со знанием дела советовал, куда сходить и что посмотреть, обещал достать билеты.

— Но только по пять билетов я вам обеспечить не смогу, — предупредил он. — Это много.

— А зачем нам пять билетов? — Света выразительно округлила свои голубые глазки. — Нас же двое, я и Игорь.

Игорь поперхнулся и долго откашливался, мама похлопывала его ладонью по спине, а Виктор Федорович некоторое время насмешливо посматривал то на сына, то на девушку в голубом платьице.

— Ну что ж, — наконец произнес он, — если двое — то уже легче.

После завтрака Игорь пригласил Свету в свою комнату и показал свою коллекцию пластинок и магнитофонных записей.

— Ты посмотри, может, тебе еще что-нибудь нужно, — предложил он. — Перепишешь, пока мы в Москве.

Света долго разглядывала книжные полки, мебель, шторы на окнах.

— Хорошо у тебя, уютно. И вообще у вас квартира хорошая, большая такая, никто никому не мешает. И родители у тебя очень приятные.

— Спасибо. Слушай, я не понял, почему ты сказала, что нам не нужно пять билетов? Мы с тобой что, вдвоем будем в театр ходить?

— Конечно. А ты хочешь ходить один?

— Постой, а как же ребята? Мы ведь договаривались все каникулы вместе проводить. И потом, а Жорик? Он обидится, он же тебя любит.

— Этого недостаточно, Игорек, — с загадочным видом ответила девушка.

— Чего недостаточно?

— Того, что он меня любит. Нужно еще, чтобы я его тоже любила. Впрочем, это к делу не относится. Давай лучше решим, чем сегодня займемся.

Она удобно устроилась на диване и оперлась локтем о диванную подушку.

— Но ведь ребята будут звонить, мы же договаривались…

— Игорь, ну что ты, в самом деле, как маленький! — сердито воскликнула Светлана. — Ребята, ребята… Ваське с Леной и без нас хорошо, мы им совершенно не нужны. Если хочешь знать, они собираются заявление в загс подавать, им вообще сейчас не до нас.

— Васька с Леной женятся? — изумился Игорь.

Вот никогда бы не подумал! Конечно, они влюблены друг в друга, это всем понятно, и все время проводят вместе, глаз друг с друга не сводят, но жениться… Зачем? Они и так вместе и, пока будут учиться в Томске, будут жить в общежитии, ничего не изменится. Неужели Васька считает свою невзрачную малышку таким сокровищем, которое кто-то может у него увести? Нет, конечно, Леночка — чудесная девчонка, веселая, остроумная, компанейская, но разве жену выбирают за эти качества? Жена должна быть красивой и такой, чтобы все восхищались и завидовали. Например, такой, как Светлана. Но уж точно не такой, как Леночка.

* * *

Опасения Игоря не подтвердились. У него было еще слишком мало опыта, чтобы прогнозировать подобные ситуации, и он не знал, что отношения, складывающиеся в одной обстановке и в одной социальной среде, зачастую преображаются и теряют свою ценность при попытке перенести их в другую обстановку и среду. Оторванные от дома, оказавшиеся в далеком сибирском городе, так непохожем на Москву, втиснутые в совершенно иные бытовые условия, ребята искренне считали, что стали самыми близкими друзьями. Однако по возвращении домой все оказалось иначе. У всех были в Москве друзья-приятели, с которыми так хотелось пообщаться и поделиться новостями, а у Жорика была девушка, с которой он встречался целых два года до того, как поехал поступать в Томский университет, и которая, конечно, тут же объявилась, как только ей от общих знакомых стало известно, что он в Москве. Вася и Леночка всюду ходили вместе, перезнакомились сначала с его, потом с ее друзьями, мгновенно создалась большая общая компания, которая то уезжала с самого утра кататься на лыжах в Подрезково или под Яхрому, то собиралась у кого-то дома слушать записи группы «Пинк Флойд», Элтона Джона и Джо Дассена, то просто гуляли по зимней Москве, перемежая бесконечный треп с заходами погреться в какой-нибудь кафетерий и поеданием кексов «Столичный» за 16 копеек, которые запивались горячим невкусным кофе с молоком из мутных от грязи граненых стаканов.

Света пару раз для порядка позвонила Жорику, собираясь что-то наврать, тем самым объясняя ему невозможность встретиться в ближайшие дни, однако дома его не застала и на этом успокоилась, тем более что Жорик и сам ее не очень-то разыскивал, тоже отзвонился один разочек и вполне удовлетворился тем, что «Светы нет дома». Игорю же никто из ребят вообще не позвонил, и он, каждый день с утра надевая свежую рубашку и собираясь на свидание со Светланой, с облегчением думал о том, что совесть его чиста.

Все десять дней они провели вместе, по вечерам ходили в театры и в кино, а днем, когда родители Игоря были на работе, слушали музыку и до обморока целовались в его комнате на диванчике.

Но каникулы закончились, и надо было уезжать. Обратные билеты покупали еще в Томске, и лететь всем пятерым предстояло одним рейсом. Игорь поехал в аэропорт вместе со Светой. Регистрация на их рейс еще не началась, и они стояли в обнимку в сторонке и целовались. У Игоря неприятно холодело внутри при мысли о том, что сейчас придет Жорик и нужно будет с ним объясняться. Или не объясняться? Просто демонстративно держать Светку за руку и целовать в щечку? Ну хорошо, а Жорик спросит, что это значит, и надо будет что-то отвечать. А что? Или ничего не показывать, никаких чувств не проявлять, а потом с глазу на глаз поговорить с ним по-мужски. И что сказать? Дескать, извини, друг, я у тебя девушку увел, пока ты на минутку отвернулся? Тоже не годится. Хотя, если по совести, речь идет не о минутке, а о десяти днях, в течение которых Жорик, судя по всему, не очень-то убивался от тоски по своей любимой Светочке. Потому что если бы убивался, то оборвал бы телефон у Светки дома, а не застав ее, позвонил бы ему, Игорю, с вопросом, не объявлялась ли Света и не знает ли Игорь, где она может быть.

Через какое-то время появились Вася и Леночка, сияющие и счастливые. Правда, они несколько опешили, увидев, как Игорь совершенно недвусмысленно обнимает Светлану.

— А Жорик где? — с подозрением спросил Василий.

— Как всегда, опаздывает, — равнодушно ответила Света, еще сильнее прижимаясь к Игорю. — Не волнуйся, успеет, еще регистрация не начиналась. Вы заявление-то подали? Или, может, передумали?

— Подали, — Леночка порывисто обняла подругу. — В Грибоедовский. Такую очередь отстояли! Регистрация 28 апреля, мы специально так подгадали, чтобы к майским праздникам. На свадьбу три дня отпуска полагается, плюс праздники, плюс суббота с воскресеньем — у нас получится целая неделя. Правда, здорово?

— Здорово, — согласилась Света. — Когда я буду замуж выходить, я тоже в Грибоедовский буду заявление подавать, там, говорят, все так красиво, торжественно, мраморная лестница, ковровые дорожки, и музыканты настоящие, а не магнитофон. Ладно, вот выйдешь замуж — расскажешь, как там все происходит, буду знать, к чему готовиться.

Игорю показалось, что в этот момент Светлана ждала от него каких-то слов, но не сообразил, каких именно, и промолчал.

Регистрация на рейс началась, ребята заняли очередь, а Жорика все не было. Он появился в последний момент и едва успел через головы других пассажиров протянуть Игорю свой паспорт и билет.

— Ты чего опаздываешь? — с негодованием набросился на него Вася. — Мы уж не знали, что и думать.

— Извини, старик, проспал. Вчера отвальную устроил, перебрал немного, голова прямо раскалывается. Светик, иди сюда, я тебя чмокну.

Он потянулся к Светлане, но та брезгливо отвернулась:

— От тебя перегаром несет.

— Да ладно, ну чего ты…

— Не трогай меня! — взвизгнула девушка. — Ты за все каникулы ни разу со мной не встретился, только пил со своими дружками и с девицами, наверное, тоже. В Москве я тебе не нужна оказалась, ты себе тут получше нашел, да? А для Томска и я сгожусь. Нет уж, Жорочка, так не пойдет.

— Да ты что, Светка, взбесилась? Что с тобой? — удивленно протянул Жорик.

— Со мной ничего. И с тобой ничего. И больше у нас с тобой ничего не будет, запомни.

— Как это — ничего не будет?

— А вот так это. Не будет — и все. А о том, что было, — забудь.

— То есть… ты хочешь сказать, что у нас с тобой… все, что ли?

— Вот именно. У нас с тобой — все. Все кончено.

— Ну ладно, — Жорик пожал плечами, — все так все. Когда очухаешься — дай знать.

Игорь, Вася и Леночка ошеломленно наблюдали за этой сценой, казалось, сошедшей со страниц какого-то дешевого любовного романа. Особенно недоумевал Игорь. Ведь Света сама сказала, что Жорик ей не нужен, и встречаться с ним во время каникул она не хотела, и не искала его, а когда звонила, то лишь затем, чтобы объяснить, что не может с ним встретиться. Зачем же она разыгрывает этот спектакль? Да еще самого Жорика выставляет виноватым. Но в конце концов, это не самое важное. Главное — Жорик теперь знает, что Света не с ним, она его бросила, и ничто не может помешать Игорю за ней ухаживать. А скандал… Ну что ж, это, как любит повторять Светка, к делу не относится.

* * *

Спустя месяц Света впервые осталась у него ночевать. Тамара Серафимовна вдруг решила заблаговременно предупредить своего квартиранта о том, что уезжает на несколько дней в деревню, где заболела какая-то ее родственница.

— Лекарства отвезу, вкусненького чего-нибудь, — деловито говорила она Игорю. — Ну и сам понимаешь, надо будет в райцентр ехать, в больницу ее класть, а там надо договариваться, чтобы ухаживали как следует, а то, как говорится, не подмажешь — не поедешь. «Утку» не вынесут вовремя, белье не поменяют. На работе я отпуск взяла за свой счет, так что искать не будут. А если кто спросит — скажи, приеду числа пятнадцатого.

Пятнадцатого! А сегодня только шестое. А послезавтра — восьмое. 8 Марта, Международный женский день. Между прочим, выходной. Радостные и пугающие мысли забродили у Игоря в голове. Проводив хозяйку до автовокзала и дотащив ее тяжеленные сумки, Игорь принялся проверять содержимое своего кошелька и прикидывать, что можно купить Свете в подарок. И чтобы хватило на цветы, на бутылку шампанского и торт. Правда, за тортом еще побегать придется, так просто на каждом углу не купишь.

Седьмого марта он прогулял две лекционные пары, явившись только на семинар по политэкономии. Результатом этого прогула явился торт «Подарочный», бисквитный с кремом и посыпанный орехами, бутылка шампанского, букетик мимозы и умопомрачительного цвета лак для ногтей, темно-малиновый, в изящном заграничном флакончике, купленный возле рынка у цыганки в широкой цветастой юбке. Все свои приобретения Игорь успел отнести к себе, торт засунул в холодильник, веточки мимозы поставил в вазочку, которую временно позаимствовал у Тамары Серафимовны, не имевшей привычки запирать дверь в свою комнату.

После семинара он помчался искать Свету — они учились в разных группах.

— Привет! Какие планы? — как можно небрежнее спросил он.

— Никаких, — улыбнулась девушка. — Завтра выходной, так что сегодня можно к семинарам не готовиться.

— Пойдем ко мне, — с замиранием сердца предложил Игорь. — Моя хозяйка свалила на несколько дней.

— Пошли, — легко согласилась Света.

Она так обрадовалась стоящим на столе цветам, так радостно прыгала, зажав в кулачке флакончик с лаком, и с таким нескрываемым удовольствием ела торт, что Игорь умилялся и не мог понять, как он мог еще два месяца назад считать ее надменной и неприступной. Ничего надменного в ней нет, просто она так вела себя, потому что рядом был Жорик, который душил ее своей любовью и который ей совершенно не нравился. А с ним, с Игорем, она совсем другая, легкая, дружелюбная, простая и милая.

Съев добрую половину торта и прикончив бутылку шампанского, они начали целоваться, и спустя некоторое время наступил тот момент, когда Игорь понял, что нужно что-то делать. Что-то другое, отличное от того, чем прежде ограничивались их ласки. То, ради чего, собственно, он и позвал сегодня Свету к себе. Но как это сделать? Как приступить к выполнению задуманного? А вдруг Света обидится и уйдет?

— Какой диван узкий, — бросил он пробный шар в секундном перерыве между поцелуями.

— А давай его раздвинем, — с готовностью отозвалась девушка.

Они разложили диван, и возникла пауза. Оба стояли и не знали, что делать дальше. Но Света взяла инициативу на себя:

— Где у тебя постельное белье?

Они провели в квартире Тамары Серафимовны все время вплоть до утра 9 марта, когда нужно было подниматься и идти в университет на занятия. За эти долгие и такие скоротечные часы они доели торт и выгребли из холодильника остатки продуктов, купленные Игорем, — яйца, сыр и консервы «Завтрак туриста». Светлана оказалась опытнее Игоря, и им удалось избежать неловкостей и заминок, которых так опасался сам Игорь, рисуя в мечтах первые минуты близости с красавицей-сокурсницей.

— Света, а ты с Жориком… — Он не закончил вопрос, не зная, в какие слова облечь то, что хотел спросить.

— Конечно. Разве он тебе не говорил?

— Нет.

— Ну что ж, это хорошо. Значит, Жорка — не болтун. А ты, Игорек?

— Что — я?

— Трепаться не будешь? Или завтра же всем раззвонишь, что уложил меня в постель?

— Да ты что, Светик! Как ты можешь!

— Ладно, не обижайся.

Света прижалась к нему, погладила по груди.

— Просто я знаю, как вы любите хвастаться друг перед другом, когда вам удается уложить красивую девушку. Но ты не такой, я знаю. Ты самый лучший.

Он помолчал, думая, задавать следующий вопрос или лучше не надо. И решил, что все-таки задаст.

— Свет, а до Жорика у тебя был кто-нибудь?

— Это к делу не относится.

«Значит, был», — решил про себя Игорь. Ну и пусть, какое это теперь имеет значение? Теперь она с ним, и это — главное.

* * *

Вплоть до приезда Тамары Серафимовны Светлана приходила к Игорю каждый день и оставалась у него до утра, но с возвращением хозяйки пришлось придумывать, как быть дальше. Он маялся, опасаясь внезапного возвращения квартирной хозяйки, вздрагивал от каждого шороха и кусал локти от злости на самого себя и на весь мир, когда Тамара вообще не являлась ночевать. Света с каждым днем все больше мрачнела, но ничего не говорила. И только в конце апреля неожиданно спросила:

— Твоя Тамара к которому часу на работу уходит?

— К одиннадцати. Но не каждый день. У них там смены, но они все время меняются, не уследишь.

— Значит, с утра она в любом случае дома? — зачем-то уточнила Света.

— Ну да, если только дома ночует, а не у хахаля своего. А ты почему спрашиваешь?

— Так просто.

— Ну все-таки почему? — не отставал Игорь.

— Это к делу не относится, — отмахнулась девушка.

Спустя несколько дней Игорь, придя с утра в университет, не увидел Свету. Ее не было в лекционном зале, и Леночка не знала, куда девалась ее подруга. Ночевала в общежитии, а утром куда-то ушла. Игорь места себе не находил и твердо решил, что если ко второй паре Света не появится, он отправится ее искать. Где искать и как, он представлял себе слабо, но нужно же что-то делать! Человек пропал!

Однако на вторую пару Света пришла, уселась рядом с Игорем как ни в чем не бывало, достала толстую тетрадь для конспектов и приготовилась записывать.

— Где ты была? — прошипел Игорь.

— Это к делу не относится. Проверка была на первой паре?

— Не было.

— Ну и слава богу, значит, мой прогул не отметили.

— И все-таки где ты была?

— Отстань, не мешай конспектировать.

До конца лекции они сидели как чужие, Светлана старательно записывала, а Игорь рисовал в тетради кораблики и с горечью думал о том, как быстро кончилось его счастье. Вот она уже уходит, не предупреждая, и не считает нужным что-то объяснять. А что будет дальше?

После занятий Света сама подошла к нему и ласково взяла под руку:

— Ну что, Игорек, пошли домой?

— Куда? Домой? — переспросил он.

— Ну да. К нам домой. Я разговаривала сегодня с Тамарой Серафимовной, и она разрешила нам жить вместе.

— Ты…

Он потрясенно смотрел на девушку, не веря тому, что услышал.

— Ты была у Тамары?

— Да, сегодня утром. Вместо первой пары.

— И что ты ей сказала?

— Сказала, что мы любим друг друга и хотим жить вместе. И спросила, не может ли она нам чем-нибудь помочь. Может быть, она знает кого-то, кто сдаст нам комнату или квартиру.

— И что Тамара?

— Да ничего, расслабься ты, чего ты так перепугался, Игорек? — Светлана весело рассмеялась. — Твоя Тамара мировая тетка, ей на самом деле глубоко наплевать, один ты живешь или со мной, для нее главное — чтобы грязи не было и чтобы никто на кухне и в ванной не толкался, когда она дома. Поэтому она и компании приводить не разрешает. А спокойная хозяйственная молодая девушка, которая обещает соблюдать чистоту и порядок, — это же совсем другое дело.

— Светка, ты не врешь? Ты действительно с ней договорилась?

Он все еще не верил обрушившемуся на него счастью.

— Ну конечно. Пошли. Теперь у нас есть свой дом. Правда, хорошо?

Они перетащили из общежития ее вещи — учебники, одежду, кое-что из посуды и всякие милые мелочи и вечером устроили в комнате Игоря тихое новоселье с дешевым вином «Агдам», яичницей с сыром и помидорами и с бесконечными «законными» поцелуями.

* * *

Светлана сильно преувеличивала, когда назвала себя хозяйственной девушкой. Ходить по магазинам в поисках продуктов она не хотела, готовить не умела, мыть полы и драить сантехнику не любила.

— Ну что это такое, — жаловалась она Игорю, — в этом Томске ничего купить невозможно, ни мяса, ни колбасы. Жаркое приготовить не из чего, суп сварить невозможно.

Он даже не пытался возражать и говорить, что весь огромный город как-то живет и из чего-то варит супы, он слишком хорошо помнил свои жалкие и безуспешные попытки сварить борщ. В конце концов, разве это главное — все эти обеды и ужины? Они молоды, полны сил, любят друг друга и живут вместе, это ли не счастье? А питаться можно консервами и булочками, все студенты в общаге так живут — и ничего, никто не умер.

— Вот если бы мы с тобой жили вместе в Москве, я бы тебя кормила на убой, — часто повторяла Светлана. — Я такие пирожки пеку — пальчики оближешь. И вообще я хорошо умею готовить, только продукты нужны.

И Игорь верил.

— Я не могу мыть унитазы и раковины в чужой квартире, — со скорбным видом говорила она. — Понимаешь, я так остро чувствую, что это — чужое! И получается, что я как бесплатная домработница. Вот если бы это была сантехника в нашей квартире, где только ты и я, она бы у меня сверкала и блестела! Честное слово.

И этому он тоже верил. Он был полон первой взрослой любовью (девчонки, за которыми он ухаживал еще в школе, не в счет, это было смешное неуклюжее детство) и не хотел думать о пустяках.

Оставалась одна проблема — родители. Рано или поздно они узнают о том, что он живет со Светой (а точнее — Света живет с ним), и еще неизвестно, как к этому отнесутся. Хотя там, в Москве, она им, кажется, понравилась, во всяком случае, они ничего не имели против того, что их сын проводит с белокурой голубоглазой девушкой целые дни. Но ведь одно дело — сходить вместе в театр или на выставку, и совсем другое — жить вместе, как муж и жена. А узнают об этом родители непременно, потому что регулярно звонят сюда, в квартиру Тамары Серафимовны. Либо в один прекрасный день Света снимет трубку, и они обо всем догадаются, либо Тамара им сама скажет.

До летней сессии ничего страшного не случилось, родители Игоря оставались в полном неведении. Но после сессии во всей полноте встал вопрос о том, где и как проводить каникулы. Василий с Леночкой поженились и после майских праздников вернулись в Томск с новенькими обручальными кольцами на руках. Жорик, прождав несколько дней после зимних каникул в надежде, что Света одумается и прибежит мириться, быстро утешился в обществе сначала одной сокурсницы, потом другой, а к лету у него уже развивался бурный роман со студенткой филологического факультета. Он и не думал сердиться на Игоря и свою бывшую пассию, вел себя вполне дружелюбно и даже выступил инициатором совместного летнего отдыха. Идея была поддержана с энтузиазмом.

— Я знаю одно место, где можно жить вместе без регистрации брака, — сказал Жора Грек. — Там селят в двухместные домики и никаких документов не спрашивают.

— А где это? — заинтересовался Игорь.

— В Марийской ССР, под Йошкар-Олой. Турбаза называется «Яльчик». Можно поехать вшестером, теплой компанией. Только надо путевки купить. Но это не проблема, поскольку место не шикарное, все-таки не Сочи и не Ялта, а всего лишь Яльчик, — скаламбурил Жора.

В тот же день вечером Игорь позвонил домой и спросил отца, может ли он достать путевки на эту турбазу. Тот пообещал узнать, потому что слышал о Яльчике впервые в жизни. Но через несколько дней, как раз перед последним экзаменом, Виктор Федорович сообщил, что все в порядке, есть шесть путевок, заезд 10 июля.

* * *

Грек не обманул, на турбазе «Яльчик» в паспортах смотрели только фамилии, на наличие штампов о регистрации брака никто внимания не обращал. И домики действительно было двухместными, деревянными, с двумя кроватями, двумя стульями и двумя тумбочками. Общий туалет и общий длинный жестяной умывальник находились на улице, и Игорь сначала содрогнулся от отвращения, вспомнив прошлое лето и аэродром «Рогань», но потом утешил себя мыслью о том, что жить он будет не с кем-нибудь, а со Светой, и у них отдельный, запирающийся на ключ домик, в который никто без их ведома не войдет и ничего не украдет, и можно уходить с территории турбазы куда хочешь и когда хочешь. И вставать можно когда угодно, а не в 6 утра, и физзарядку делать не нужно, и уж тем более не нужно заниматься уборкой территории. В общем, никакого сравнения!

Кормили в «Яльчике» плохо, но зато на территории турбазы был магазин, где можно было отовариваться спиртным, шпротным паштетом в банках и хлебом, а у приезжающих каждый день крестьян покупать огромные сочные помидоры пугающе лилового цвета, невероятно вкусные и сочные. Ребята целыми днями катались на лодках, купались, загорали, играли в волейбол и в бадминтон, по вечерам пили вино или дешевый плохой коньяк, закусывая помидорами и хлебом, намазанным паштетом, и, влажно блестя глазами от предвкушения, расходились по своим домикам.

Вернувшись с турбазы, остаток лета они провели по отдельности. Вася с молодой женой осел на даче в Подмосковье, Жорик с подружкой-филологиней махнул куда-то на Волгу к родственникам, а Игорь и Света остались в Москве. Виктор Федорович, правда, предлагал отправить сына на Черное море, в дом отдыха, у него была такая возможность, но Игорю не хотелось расставаться со Светой.

На втором году учеба пошла веселее, начался курс уголовного права, правда, пока только общая часть, но все равно это было Игорю куда интереснее и ближе к настоящей преступности, чем какие-то там истории-теории. Комната его в квартире Тамары Серафимовны все больше обрастала приметами того, что здесь живет женщина: на подоконнике прочно обосновалось большое зеркало, перед которым Света наводила красоту, рядом лежала ее косметика и стояли баночки с кремами для лица и для рук; посреди стола теперь стояла вазочка для цветов, а на гвозде, вбитом в косяк, висел шелковый яркий халатик. С хозяйкой квартиры Света отлично ладила, и Тамара Серафимовна даже стала изредка подбрасывать молодым людям принесенные с работы продукты — то кусочек сырокопченой колбасы, то маленькую баночку салата «Оливье», то несколько ломтиков красной или белой рыбки. В остальном жизнь текла как и прежде: консервы, булочки, чай, плавленые сырки «Дружба» и макароны из серой муки. Уборкой занимался Игорь, так повелось с самого начала, да и потом, у Светы маникюр, который она портить не хотела. Но это не омрачало его радости, ведь после каждого дня ему наградой была упоительная, чудесная, восхитительная ночь, полная восторгов и открытий.

* * *

Каждый раз, когда звонил телефон, Игорь вздрагивал и внимательно прислушивался, пытаясь по интервалам между звонками определить, не междугородний ли вызов. Телефонный аппарат стоял на столике в прихожей, и Света каждый раз пыталась первой выскочить из комнаты и схватить трубку.

— Сколько раз я тебя просил — не делай этого, — сердился Игорь. — А вдруг это мои предки?

— Ну и что? Скажу, что пришла к тебе заниматься.

— Ты моего отца не знаешь. С ним такие номера не проходят. Он сразу же начнет дозваниваться до Тамары и все у нее выспросит. Он знаешь какой у меня!

— Ой, можно подумать, — презрительно тянула Света. — Убьет он тебя, что ли? Ты взрослый человек, тебе уже девятнадцать, даже жениться можешь. Если бы он так боялся за твою невинность, то оставил бы тебя жить в общаге, а не снимал бы тебе комнату, в которой ты сам себе хозяин.

— Совсем наоборот, — доказывал ей Игорь, — если бы я жил в общаге, он никогда не дознался бы, чем я занимаюсь и с кем. А здесь за мной хозяйка присматривает, через нее всегда можно меня проконтролировать.

— То-то я смотрю, как он тебя контролирует, — хохотала Света, опрокидывая Игоря на диван и жадно целуя. — Ты уже почти женат, а он все еще не в курсе.

Слова «муж», «жена», «свадьба» все чаще слетали с ее языка, но Игорь не обращал на это внимания. Все девушки хотят замуж и любят об этом поговорить, ничего особенного. Он сам пока жениться не собирался.

Но в один прекрасный день Светлана перевела свои многочисленные намеки в область жесткой конкретики.

— Скажи, пожалуйста, ты собираешься ставить своих родителей в известность о том, что скоро женишься? — спросила она вполне мирным тоном. Таким тоном Света могла бы спросить, взял ли он в библиотеке задачник по гражданскому праву и какой ответ у него получился при решении задачи номер пятнадцать.

Они только что поужинали, убрали со стола и разложили конспекты и учебники, чтобы готовиться к завтрашним семинарам, Света — по гражданскому праву, Игорь — по уголовному.

Игорь испугался столь открытого напора и решил попробовать отшутиться.

— А разве я собираюсь жениться? — спросил он весело. — Что-то мне никто об этом не говорил.

— А разве не собираешься?

Света неожиданно серьезно посмотрела на него, и Игорь вдруг понял, что шутками на этот раз ему не отделаться.

— Светик, я тебя люблю, ты это знаешь. Но как мы можем сейчас создавать семью? На что мы будем жить?

— А на что мы сейчас живем?

— Мы живем на две наши стипендии, — добросовестно начал перечислять Игорь, — и на то, что присылают наши родители.

— Ну вот, видишь. Нам хватает. Чего же ты боишься? С голоду не умрем.

— Света, это несерьезно. Пока мы с тобой холостые-неженатые, наши родители относятся к нам как к детям, которым нужно помогать и которых нужно содержать. Моя мама, например, в прошлом году купила мне куртку, на которую у меня денег не хватило бы. Твоя мама купила тебе пальто и сапоги. Пока мы их дети — это нормально. Но как только мы поженимся, мы станем самостоятельной ячейкой общества, и жить нам придется только на собственные доходы.

— Да перестань ты, — Светлана смешно наморщила носик, — что они нам, помогать перестанут? Всем молодым семьям родители помогают, квартиры им покупают, машины, мебель, посуду. У твоего отца наверняка мощные связи, он и нам с тобой квартиру пробьет. Не бойся, Игоречек, не пропадем. Так как?

— Ну что «как»? Какой нам смысл жениться, пока мы с тобой учимся здесь? Все равно жить придется у Тамары, ничего же не изменится. Ребенка заводить глупо, пока мы университет не окончили, так что я не вижу никакого смысла в том, чтобы жениться и будоражить наших с тобой предков. А к пятому курсу нам уже будет по двадцать три, и они воспримут наше решение пожениться совершенно спокойно. Ты согласна, Светик?

— Конечно. — Она посмотрела на него ясными голубыми глазами из-под белокурой челки. — Ты прав, Игоречек, как всегда.

Игорь радовался, что вышел из трудного разговора с наименьшими потерями и так легко смог переубедить Светлану. Правда, его здорово покоробило ее заявление насчет мощных связей Виктора Федоровича и его возможностей «пробить» им отдельную квартиру, но неприятный осадок быстро растворился в повседневной радости совместного с любимой девушкой бытия.

* * *

У Светланы был еще один пунктик — глубокая зацикленность на своей внешности. При этом она любила сравнивать себя с известными актрисами, и сравнение это было, разумеется, всегда в ее пользу. Какой бы фильм они ни смотрели в кинотеатре, Света обязательно говорила:

— Ну что за уродку они взяли на главную роль! Ты посмотри, Игоречек, — и это актриса? Это звезда?! По-моему, я намного лучше.

— Ну конечно, ты лучше, — соглашался Игорь. — Ты вообще самая красивая девушка на свете.

— Может, и не самая красивая, — скромничала она, — но уж точно получше этих страхолюдин. И зачем я пошла на юридический? Надо было в театральный поступать. Или во ВГИК.

«Наверное, она права, — с доброй усмешкой думал Игорь, вспоминая мастерски разыгранную Светланой сцену с Жорой Греком в московском аэропорту. — Такая актриса погибает. Ничего, это у нее пройдет, все красивые девушки мечтают стать актрисами, это нормально. Да и некрасивые тоже». Дальше этих снисходительных улыбок мысль его не шла. До поры до времени.

Они вполне успешно закончили второй курс юрфака. Света, как обычно, сдала экзамены на все четверки, которые сама же со смехом называла «тройка плюс красивые глаза», Игорь учился лучше, посему в его зачетной книжке мелькали и пятерки. И снова встал вопрос о каникулах. Расставаться не хотелось, Света настаивала на том, чтобы ее возлюбленный легализовал их отношения перед родителями, Игорь же вяло отнекивался, объясняя, что не может гарантировать их положительную реакцию. А вдруг они будут против?

— В конце концов, ты взрослый человек, — сказала Света жестко, — и можешь проводить каникулы там, где захочешь. Если ты боишься просить отца, чтобы он достал нам две путевки на море, то поедем дикарями.

Компания в этом году не сложилась, Вася с Леночкой укатили в дом отдыха на Валдай, а Жора, расставшись с филологиней, решил провести время в обществе своей московской подружки, по которой вдруг неожиданно соскучился. Игорь и Светлана отправились в Гагры. Конечно, была почти неразрешимая проблема с билетами на поезд, но ведь молодости, любви и здоровью никакие очереди не страшны.

Они сняли комнату у старухи-абхазки, узкую, темную, с одной кроватью и колченогим стулом, но и этим были довольны, ведь все равно целый день они проводили на пляже, вечером шатались по набережной, ели шашлык, пили молодое вино и сваренный на песке в маленьких турках крепкий кофе и наслаждались обществом друг друга. Мужчины-кавказцы с жадным любопытством бесцеремонно разглядывали белокурую красавицу, одобрительно цокали языками и бросали на Игоря завистливые взгляды.

Каждый раз доставая из кармана деньги, Игорь с благодарностью думал о родителях, которые не задали ему ни одного вопроса о том, с кем он едет, и если один — то почему, и куда поедут отдыхать его университетские друзья, в частности Света, с которой он проводил в Москве все свободное время. Ничего не спросили, только дали денег. Явно больше, чем нужно двадцатилетнему студенту, отдыхающему в одиночестве.

Уже в Москве, после возвращения с юга, Света неожиданно заявила:

— Мне так не хочется возвращаться в этот дурацкий университет! Кажется, я действительно ошиблась с выбором профессии. И с чего я, дура, решила, что хочу быть юристом?

— А кем же ты хочешь быть? — спросил Игорь.

— Актрисой. Хочу играть в театре и сниматься в кино. У меня получится, я чувствую.

— Светка, не придумывай! Это у тебя постканикулярный синдром, после моря, солнца и безделья всегда страшно возвращаться к работе или учебе. Вот приедем в Томск, в нашу комнату, начнем ходить на занятия — и все войдет в свою колею. Увидишь, все будет хорошо.

— Нет, не будет! Ничего не будет хорошо! Я не могу больше жить в Сибири, где нечего есть и нечего купить. Я не хочу больше зубрить гражданское право, меня от него мутит!

Они шли по улице Горького от Кремля в сторону кинотеатра «Россия» и в этот момент поравнялись с памятником Пушкину. Игорь прижал к себе локоть Светланы и повернул направо.

— Давай зайдем в «Лакомку», — предложил он, чтобы прекратить этот глупый и бессмысленный, на его взгляд, разговор.

До кафетерия дошли молча. Светлана, словно делая Игорю огромное одолжение, маленькими глоточками пила горячий шоколад и ложечкой аккуратно ела пирожное. Наконец лицо ее смягчилось, губы дрогнули в готовности улыбнуться, и Игорь решил, что гроза в очередной раз миновала.

— Ну, остыла? — ласково спросил он.

— В такую жару да еще с горячим шоколадом? — шутливо отпарировала девушка. — Не дождетесь, сударь. Игоречек, а твой отец имеет отношение к приемной комиссии во ВГИК?

Только теперь до него стал доходить смысл ее слов. Она что же, рассчитывает, что его отец поможет ей поступить учиться «на актрису»? Бедная девочка…

— Светик, мой отец к приемной комиссии никакого отношения не имеет. Отбор абитуриентов осуществляют известные актеры и режиссеры. А он — преподаватель, профессор.

— А что он преподает? Актерское мастерство?

— Научный коммунизм.

— Что?! — Света резко поставила чашку с шоколадом на стол.

— Научный коммунизм. Ты что, плохо слышишь?

— Но у него же есть связи, — растерянно заговорила девушка, нервно постукивая ложечкой по руке, — он же нам билеты доставал в театры и на закрытые просмотры… Ты сам говорил, что у него большие знакомства в мире кино. Неужели он не может мне помочь?

— Светик, он даже мне не смог помочь, когда я провалился на экзаменах в летное училище. Мне, своему родному сыну!

— Ты хочешь сказать, что я ему — никто? — Лицо ее приобрело хищное выражение, но всего лишь на какой-то миг, и снова стало горестным и просящим. — Конечно, Игоречек, ты прав, как всегда. Если бы я официально была твоей женой — другой разговор. А так — кто я ему? Знакомая сына. Он даже не знает, что мы с тобой уже давно фактически муж и жена. Выходит, шансов у меня никаких, и придется мне возвращаться в этот дурацкий Томск и учиться на этом дурацком юрфаке, от которого у меня уже скулы сводит. Что ж, значит, не судьба.

Она улыбнулась и погладила Игоря по руке, и снова он с облегчением вздохнул, увидев, что ситуация, грозившая перерасти в конфликт, благополучно разрешилась без ссоры, слез и истерик.

* * *

В ноябре Игорь стал замечать, что в Светлане снова начала проступать та самая надменность и холодность, которая так не нравилась ему. Они по-прежнему жили вместе, вместе сидели на лекциях и возвращались домой, в квартиру Тамары Серафимовны, только вот в магазины Света совсем перестала ходить, так же как перестала есть то, что покупал Игорь.

— Не хочу, — вяло отмахивалась она, глядя в окно или уткнувшись в книгу, — меня от этого мутит.

— С голоду помрешь, — весело предупреждал Игорь, решивший, что лучше всего не обращать внимания на капризы и дурное настроение.

— Все равно не буду. Я не могу это есть.

— Ну хочешь, в кафе сходим? — предлагал он.

Чаще всего Света соглашалась, но иногда и это предложение отвергала:

— Да ну, там такая же муть с комбижиром.

Она жевала булочки и бутерброды, принесенные из университетского буфета, и запивала их чаем или лимонадом. Игорь молча пожимал плечами и с аппетитом уминал дешевые консервы с вареной картошкой, стараясь не смотреть при этом на кислую физиономию своей подруги.

Однажды она отказалась идти с ним домой после занятий.

— Игоречек, я пойду в общежитие, ты меня не жди.

— Зачем тебе в общежитие?

— Там девочки сабантуй устраивают, просили помочь, салатики нарезать и все такое.

— Ну иди, — нехотя согласился Игорь.

Явилась Света за полночь, веселая, взбудораженная. От нее пахло вином.

— Игоречек, девчонки меня не отпустили, как же так, говорят, ты столько времени у плиты простояла, весь стол приготовила, мы тебя не отпустим.

— Могла бы позвонить и предупредить, что задерживаешься, — холодно ответил он, испытывая горькую обиду: для него она ни разу не сделала даже винегрета.

— У меня двушки для автомата не было. Ну не сердись, Игоречек, миленький. Давай ложиться, я так спать хочу…

Он быстро раздвинул диван и постелил постель, в радостном предвкушении страстного и сладкого примирения, однако надежды его не оправдались. Светлана закуталась в одеяло, отвернулась и почти сразу заснула, а Игорь до рассвета проворочался без сна, борясь с желанием разбудить ее, обнять, поцеловать…

Походы в общежитие случались все чаще и чаще, иногда Света приходила домой рано, иногда поздно. А однажды не пришла совсем. Игорь и не думал искать ее и обращаться в милицию, он отчего-то был уверен, что она ночует в общежитии. Так и оказалось. Утром они встретились на лекции.

— Как это понимать? — спросил он, едва сдерживая ярость и стараясь не закричать. — Что ты себе позволяешь?

И осекся. Перед ним снова стояла ТА Света, неприступная и далекая, чужая и высокомерная. На которую он не имел никакого права не то что кричать — даже голос повысить.

— Это Я, — она сделала упор на местоимение, — ТЕБЕ позволяю меня ждать. Я делаю то, что считаю нужным. Я тебе никто. И ты мне — никто.

Она подхватила свой портфельчик и ушла в другой конец лекционного зала. До конца занятий они не обменялись больше ни словом, и домой Света в этот день не пришла. Не пришла и на следующий день. И на следующий. Игорь злился, считая ее поведение хамским, изнемогал от любви и тоски и терпеливо ждал, когда Светлана перестанет сердиться и вернется к нему. Не век же ей в общаге ночевать, да и вещи ее у него, одежда, косметика, книги. «Перебесится», — уверенно думал он, но с каждым часом эта уверенность все больше разбавлялась вопросительными интонациями.

На пятый день он пришел домой и сразу увидел, что в прихожей нет ее тапочек, сиротливо стоявших на одном и том же месте с того момента, как Светлана в последний раз ушла отсюда на занятия. «Вернулась! — понял Игорь. Его захлестнула горячая волна радости. — Никуда ее больше не отпущу. Я не могу жить без нее. Мы все время были вместе, почти два года, ни на один день не расставались, и я, идиот, просто не знал, какой это кошмар — жить без Светки. И какое это счастье, когда она рядом. Если она хочет замуж за меня — я готов. Хоть завтра. Только бы она никуда не уходила больше».

Он рванулся в комнату и с удивлением обнаружил, что дверь заперта. «Зачем она закрылась? От меня?» Игорь осторожно постучал, потом чуть громче. Подергал ручку. Никто ему не открыл, и за дверью стояла мертвая тишина.

— Света, это я, открой! — кричал он все громче и громче, барабаня в дверь кулаками. Ему вдруг привиделась страшная картина: Светлана с перерезанными венами, истекающая кровью. Это он довел ее до самоубийства, он привел ее в свой дом, стал открыто жить с ней, а жениться не хотел, это любую девушку оскорбит до глубины души и доведет до самоубийства.

Наконец ему пришло в голову проверить полочку в прихожей, где они оставляли ключ от комнаты. Может быть, Светка вернулась, переоделась и пошла в магазин, а тапочки просто забыла в комнате? Такое часто бывало. Вот и сапог ее в прихожей нет, не могла же она пойти в комнату прямо в грязных сапогах, на которые налип мокрый серый снег?

Ключ лежал на месте. Дрожащими руками Игорь вставил его в замок и распахнул дверь. Первое, что бросилось ему в глаза, — на гвоздике возле двери не было знакомого цветастого халатика. Подоконник девственно чист — ни зеркала, ни косметички, ни баночек с кремами. Нет Светкиных учебников и конспектов, нет вазочки посреди стола. Ничего нет, кроме того, что и было до ее появления в квартире Тамары Серафимовны.

Она ушла. Обиделась и бросила его. Но почему? На что она так обиделась? Что ее не устраивало? Ведь они за последнее время ни разу не поссорились. Неужели все дело в его нежелании оформить их отношения? Он немедленно отправится в общежитие, найдет Свету и объяснится с ней, попросит прощения и приведет сюда. А в Москве, куда они поедут на зимние каникулы, они подадут заявление, что бы там ни говорили его родители. Он не может жить без нее, теперь он это знает точно. Они пойдут во Дворец бракосочетания, самый престижный в Москве, который все называют Грибоедовским, и подадут заявление, пусть у Светки все будет так, как ей мечтается: мраморные лестницы, ковровые дорожки, настоящие музыканты, самое лучшее свадебное платье и море цветов. Только бы она вернулась.

* * *

В общежитии Игорь бегом домчался до комнаты, в которой раньше жила Светлана вместе с Леночкой и еще двумя девушками.

— А Светки нет, — недоуменно протянула веснушчатая толстушка в коротком халатике, сидевшая на кровати с учебником в руках.

— Куда она ушла? — запыхавшись и с трудом переводя дыхание, спросил Игорь.

— Да она и не приходила. Ее здесь уже несколько дней не было.

— Как не было?! А где же она ночевала? Разве не здесь?

— Нет. — Толстушка повела плечом, как бы говоря: «С чего бы это Светке здесь ночевать? Что у нее, места получше не найдется?»

— А где?

— Ой, Мащенко, ну что ты пристал? Откуда я знаю, где твоя Светка ночует? Вы что, поссорились?

— Да в том-то и дело, что нет. А Леночка где?

— Они с Васькой в читалке, к семинару готовятся.

Он помчался в библиотеку, разыскал в читальном зале Василия и его жену, которую из-за маленького роста и хрупкости все называли не иначе как Леночкой, несмотря на ее замужний статус. Леночка не стала дожидаться вопросов. Увидев в дверях Игоря с растрепанной шевелюрой, в расстегнутой куртке-аляске, со съехавшим набок шарфом, она молча встала из-за заваленного книгами стола и пошла к выходу.

— Ты Свету ищешь?

— Да. Где она?

— Не ищи, Игорек.

— Почему?

— Она ушла от тебя. Совсем.

— Но почему?! Что я такого сделал? Чем я ей не угодил?

— Всем, Игорек. Ты оказался не тем, за кого она тебя принимала.

— О господи, да кем же я оказался?! — в отчаянии от своего непонимания воскликнул Игорь. — Я что, преступник, маньяк какой-нибудь, который овцой прикидывался, выдавая себя за студента?

— Игорек, тебе неприятно будет услышать то, что я скажу, но я все равно скажу, иначе ты будешь напрасно надеяться и ждать ее, только нервы себе истреплешь. Света считала, что ты — сын влиятельного и состоятельного человека, имеющего обширные связи и знакомства. Она хотела выйти за тебя замуж. И чтобы твой папа добился перевода вас на учебу в Москву, устроил вам отдельную квартиру и вообще обеспечил всяческими благами, в том числе и материальными. А ты жениться не хотел. И оказалось, что твой папа не может помочь ей с поступлением во ВГИК или в театральный. И он не может перевести тебя, а заодно и ее в качестве твоей жены в Московский университет. Понимаешь? От тебя никакого толку. Это не я сказала, — торопливо добавила Леночка, видя, как он побледнел, — это Света так говорила. Поэтому она тебя и бросила.

— Но она же любила меня, — пробормотал Игорь одеревеневшими губами.

— Любила, — согласно кивнула Леночка, — пока думала, что ты достоин ее любви. Ты не думай, что я за спиной у подруги рассказываю о ней гадости. Во-первых, мы давно уже перестали быть подругами, у нас было несколько серьезных конфликтов. Тебе Светка не говорила?

— Нет, — покачал головой Игорь. — Я не знал, что вы ссорились.

— Ссорились, и еще как! Между прочим, из-за тебя.

— Из-за меня?

— Ну да. Светка со мной делилась своими планами относительно тебя, она почему-то считала, что я за Ваську замуж вышла по тем же соображениям. У Васьки мама — зубной врач, протезист, у них семья очень богатая. Вот Светка и решила, что я окрутила Ваську из меркантильных соображений, значит, я такая же, как она, и со мной можно не стесняться, выкладывать все как есть, я пойму и одобрю. А я не одобряла ее, вот из-за этого мы и ссорились.

Он молчал, стараясь осмыслить услышанное, но парализованный отчаянием мозг отказывался усваивать информацию.

— А во-вторых, — продолжала Леночка, — Светка сама просила меня сказать тебе, чтобы ты от нее отстал и не думал даже ходить за ней хвостом и уговаривать вернуться. Она нашла себе другого, более перспективного.

— Кого?

— Мальчик с первого курса. Тоже москвич. У него отец — какая-то большая шишка и будет его после первого курса переводить в Москву.

С первого курса! Подумать только! Сопляк какой-то, которого она предпочла ему, Игорю.

— Он же младше ее…

— Ну и что? Зато ему родители здесь квартиру снимают, целую квартиру, а не комнату. И денег много присылают. Светка к нему переехала, там, по-моему, все очень серьезно. И вообще он симпатичный, высокий такой, широкоплечий, они вместе хорошо смотрятся, даже не заметно, что у них разница в возрасте. Теперь Светкина задача — как можно быстрее женить его на себе, чтобы их вместе в Москву перевели.

Голос Леночки то становился глуше и словно отдалялся, то приближался и гремел в самое ухо, отдаваясь в висках болезненными ударами. Все становилось на свои места: и неожиданный интерес к Игорю, и уход от Жорика, и настойчивые просьбы поставить в известность родителей, и постоянные намеки про карьеру в кино, которую Светлана могла бы сделать со своей выдающейся внешностью, и даже та напористость, с которой девушка решила проблему их совместной жизни, взяв на себя щекотливый разговор с Тамарой Серафимовной, и вопросы о женитьбе.

Остаток дня Игорь провел в общежитии у Жоры Грека, заливая душевную боль водкой «Русская», бутылку которой купил за 5 рублей 20 копеек в магазине неподалеку, попутно удивившись невиданной доселе цене. Оказалось, это новый сорт, подороже, а старые сорта, более дешевые, теперь в дефиците. Игорь так давно не покупал водку, что и не знал об этих изменениях. На закуску денег уже не оставалось, придется пить на пустой желудок. «Ну и ладно, — с тупой отстраненностью думал он, шагая в сторону общаги, — быстрее заберет. Может, полегчает».

* * *

И вот снова каникулы, он снова в Москве. Он дома, рядом мама и папа, на столе вкусная еда. Только все это уже не радует, как в прошлом и позапрошлом году.

— Ну что, сын, — бодро спросил Виктор Федорович, — нужно тебе обеспечивать культурную программу, или в этот раз у тебя другие планы?

— Пока не знаю, — уклончиво ответил Игорь.

Отец понимающе закивал головой.

— Ну ты посоветуйся со Светой, вы решите, нужны вам билеты или нет, и скажи мне. Только не в последний момент, хорошо?

— При чем тут Света? — резко ответил Игорь. — Я сам по себе.

Он оставил в тарелке недоеденное жаркое и ушел в свою комнату, хлопнув дверью. Бросился на диван и уткнулся лицом в жесткую ткань подушки. Минут через тридцать к нему зашла мама, присела на краешек дивана, погладила его по затылку.

— Сыночек, мы с папой все знаем.

— Что — все? — глухо спросил он, не отрывая лица от подушки.

— Про тебя и Светлану. Мы знаем, что вы жили вместе почти два года, а теперь расстались. Вы поссорились?

— Да.

— Из-за чего?

— Какая разница? Это к делу не относится.

«Черт, я даже разговаривать стал, как она, — сердито подумал Игорь. — Это же ее любимое выражение».

— Откуда вы узнали?

— От Тамары Серафимовны. Иногда, когда мы тебе звонили в Томск, тебя не было дома, и мы разговаривали с ней.

— Она что, стучала на меня?

— Сынок, как ты можешь! Тамара Серафимовна очень хороший человек, добрый, отзывчивый. Мы спрашивали, как у тебя дела, как ты выглядишь, чем питаешься, не болеешь ли. И потом, мы с папой понимаем, что ты уже взрослый и у тебя наверняка есть девушка. Мы бы огорчились и испугались, если бы это было не так. Тамара Серафимовна нас успокаивала, говорила, что ты прекрасно выглядишь и нормально питаешься, что Света за тобой ухаживает, кормит и все такое. И мы с папой были спокойны, Светочка показалась нам хорошей девочкой, неглупой, целеустремленной. Если бы ты захотел на ней жениться, мы бы не возражали.

— Не хочу я на ней жениться, с чего ты взяла? — проворчал Игорь.

— Это ты сейчас так говоришь, сыночек, потому что вы поссорились. Пройдет немного времени, вы помиритесь, вот увидишь, так всегда происходит.

— Мы не помиримся. Никогда. Она меня бросила.

— Она вернется, поверь мне.

— Она ушла к другому. Мама, не утешай меня, между нами все кончено. Она меня больше не любит.

* * *

Теперь Жора Грек стал его задушевным другом. Вокруг него постоянно были шумные сборища и развеселые компании, много спиртного и много девушек, причем девушки были все, как одна, не с их курса и даже не с их факультета. И где только Жорка с ними знакомился! Среди них встречались и студентки, и учащиеся техникумов, и те, кто работал. С разной внешностью и разными характерами, поумнее и поглупее, все они были рады весело и беспроблемно провести время, а многие готовы были дарить свои ласки без предварительных ухаживаний и красивых слов. В таком угаре прошел год.

Опомнился Игорь только в декабре 1982 года, перед самым Новым годом. Светлана добилась своего, женила на себе юного москвича и вернулась вместе с ним в Москву. С сентября Игорь больше не видел ее на лекциях, не сталкивался с ней в коридорах, библиотеке или студенческой столовой, и постепенно образ белокурой голубоглазой красавицы, его первой женщины, стал расплываться и тускнеть. В молодом сердце раны заживают быстро.

Новый год договорились встречать на даче у одной из подружек Грека. Предполагалось, что соберется человек двадцать, и между всеми по жребию распределили задания: кому покупать спиртное, кому овощи для винегрета, кому мясо, кому стоять в очереди за тортами и конфетами, кому тащить елку, кому — игрушки. Вот елочные игрушки-то как раз Игорю и достались.

За неделю до Нового года он пришел в большой универмаг, где можно было купить яркие стеклянные шары, серебряный дождь, серпантин и хлопушки с конфетти. Игорь задумчиво стоял перед прилавком, переводя глаза с одних игрушек на другие и прикидывая, сколько чего можно купить, чтобы уложиться в выделенную на украшение елки сумму. Народу было много, его толкали со всех сторон и раздраженно спрашивали:

— Молодой человек, вы будете брать или нет? Встал тут как истукан, к прилавку не подойти! Отойдите и не мешайте.

Простая арифметическая задачка никак не решалась. И вдруг рядом прозвенел нежный голосок:

— Извините, пожалуйста, вы мне не поможете?

Игорь повернул голову и увидел огромные зеленые глаза на запрокинутом вверх лице. Обладательница этих удивительных глаз была такой же маленькой, как Васина жена Леночка.

— Тут все такие высокие, — снова зазвенел голосок, — и все толкаются, мне ничего не видно. И к прилавку не протиснуться.

Он решительно взял девушку за плечи, рывком придвинул к себе и поставил между собой и прилавком.

— Ну а теперь как? Видно?

— Да, спасибо большое, — сдавленным голоском произнесла зеленоглазая, — только я теперь дышать не могу совсем.

Игорь рассмеялся и с удивлением почувствовал, что тяжесть, целый год привычно давившая на сердце, вдруг куда-то исчезла. Растаяла, словно ее и не было никогда.

Из универмага они вышли вместе.

— Давайте я вас провожу, — предложил Игорь. — Вы такая маленькая, вас в транспорте сожмут со всех сторон и все игрушки испортят.

Он не понимал, почему так боится отпустить от себя зеленоглазую малышку, но чувствовал, что стоит ему отойти от нее хотя бы на три метра, как тяжесть вернется. Пока ехали в автобусе — познакомились. Девушку звали Верой, она приехала из соседней, Кемеровской, области, из какого-то райцентра, учится в мединституте, живет в Томске у тетки. Игорь предложил перейти на «ты», Вера согласилась, и всю дорогу до теткиного дома они болтали как старые знакомые.

Жила Вера на самой окраине города, в частном секторе, в крепеньком покрашенном голубой краской домике с белыми наличниками. Тетка ее — худая, изможденная, с натруженными руками и хмурым лицом, сначала испугала Игоря своей неприветливостью, но уже через несколько минут он понял, что все это — только видимость, и на самом деле тетя Шура, несмотря на свою грубоватость, человек добрый и гостеприимный.

— Верка, чего на пороге человека держишь, веди в дом! — крикнула она в окно, пока Игорь, стоя на крылечке, рылся в карманах в поисках клочка бумаги, на котором собирался записать для Веры свой телефон.

— А правда, зайди к нам, — предложила Вера. — Чаю выпьем, погреешься.

— Неудобно, — замялся Игорь.

— Удобно, удобно, тетка тебя не съест, она только с виду страшная.

«Интересно, какого цвета у нее волосы? И какая у нее прическа?» — совсем некстати подумал Игорь, пытаясь разглядеть хотя бы одну прядь под плотно облегающей голову девушки вязаной шапочкой. В сенях Вера сняла шапку, и он увидел модно подстриженные «под Мирей Матье» темные волосы, прямые и гладкие, без малейшего следа завивки.

В доме было чисто, вкусно пахло деревом, ватрушками и еще чем-то незнакомым, но теплым и уютным. Тетя Шура работала зоотехником на расположенной неподалеку совхозной ферме, и Вера, судя по всему, была полностью в курсе ее рабочих проблем.

— Ну как Марютка, отелилась? — спросила девушка.

— Намаялась я с ней, — без улыбки ответила тетя Шура. — Но бычок родился ладненький.

— Как назвали?

— Да как его назовешь, если под Новый год родился. Дедом Морозом и назвали.

Игорь прыснул и зажал рот рукой, чтобы не расхохотаться. Тетя Шура неодобрительно зыркнула на него.

— Вот-вот, директор наш тоже ржал, как лошадь, когда ему сказали. А чего смешного? Была бы телочка — Елочкой бы назвали, а так…

— Можно было назвать Санта-Клаусом, — давясь от смеха, произнес Игорь. — Еще веселее было бы.

— Как, говоришь, назвать? — переспросила тетя Шура.

— Санта-Клаусом. Это у католиков так Деда Мороза называют, — пояснила Вера. — Потом говорили бы: Санта-Клаус покрыл Рябинку, и родилась у них телочка Кларинка.

— Тебе все хиханьки, — строго сказала тетя Шура, наливая Игорю вторую чашку чая, — привыкла, что молоко да маслице в магазине покупаешь, а как они там оказываются — не твое дело. От земли оторвались, жизни не знаете, крестьянский труд не цените.

Но в глазах у нее плясали искорки, и Игорь понял, что она и не думает сердиться. Время шло, надо было уходить, но у него не было сил подняться и расстаться с Верой. Здесь так светло, спокойно, радостно, здесь сияют зеленые глаза и по всему дому разносится нежный серебристый смех, а как только он выйдет на темную заснеженную улицу, пронизываемую ветром, пустынную и незнакомую, на него снова навалится одиночество, от которого его, как оказалось, так и не спасли ни Жорик, ни его бодрые беспечные приятели и легкомысленные веселые девицы.

Но уходить все-таки пришлось. Игорь поблагодарил тетю Шуру за ватрушки, взял с Веры обещание завтра же позвонить и побрел к автобусной остановке, до которой от голубого деревянного домика — два километра.

* * *

29 декабря Вера поздравила его с наступающим Новым годом.

— Чего ж так загодя? — спросил Игорь. — Еще тридцатое и тридцать первое впереди.

— Я не смогу тебе позвонить, — объяснила Вера своим нежным голоском, — я уезжаю.

— Как уезжаешь? Куда?

— Домой. Я всегда на Новый год домой езжу. Там мама с папой, братья. Это же семейный праздник.

Она уезжает. Отчего-то эта мысль больно резанула Игоря. Сам он собирался встречать Новый год в шумной веселой компании и совершенно не думал о том, где проведет новогоднюю ночь его новая знакомая, с которой он и виделся-то всего два раза — в день знакомства в универмаге и вчера, когда пригласил ее в кино. И вот теперь, услышав по телефону, что Вера уезжает, он вдруг ни с того ни с сего загрустил.

— А как же тетя Шура? Ты ее одну оставишь?

— Ну что ж поделать, она привыкла Новый год одна встречать. К соседям сходит или к подругам, если заскучает.

— Нет, так не годится, — решительно сказал Игорь. — Я вот что предлагаю. Ты дай телеграмму своим, что не приедешь, и мы с тобой и с твоей теткой вместе встретим Новый год. Еще два дня впереди, купим подарки, положим под елку, выпьем шампанского, посмотрим «Огонек» по телику. Устроим для тети Шуры настоящий Новый год.

В трубке повисло молчание.

— Алло! — Игорь подул в трубку, испугавшись, что связь прервалась и Вера его не слышит.

— Я здесь, — раздался тихий голос. — А ты… ты не шутишь? Ты в самом деле хочешь встречать Новый год с нами?

— В самом деле, — горячо заговорил он. — Ты только подумай, как это будет здорово, мы елку нарядим, ты же купила столько игрушек.

— Я их для дома покупала, — растерянно ответила Вера, — у тети Шуры даже елки нет.

— Найдем мы елку, купим или из леса притащим, тоже мне проблема.

— Но ты собирался встречать Новый год с друзьями…

— Да ну их, надоело, не хочу я этих гульбищ с водкой. Я хочу тихого уютного праздника с чаем и ватрушками. И с тобой, — добавил он неожиданно.

* * *

Праздник удался на славу. За два оставшихся до Нового года дня Игорь и Вера с ног сбились в поисках елки, шампанского, чего-нибудь вкусного к столу, а также подарка для тети Шуры.

— Теперь расходимся, — Вера глянула на часики, — до четырех часов. Даю себе два с половиной часа.

— А мне?

— И тебе столько же. Надеюсь, за это время я сумею купить тебе подарок.

— А я — тебе, — радостно откликнулся Игорь. — Встречаемся ровно в четыре здесь же.

После того как он снова стал жить один, с деньгами стало посвободнее. Игорь прикинул и понял, что львиная часть финансов уходила на бесконечные цветы, торты, покупаемую у спекулянтов импортную косметику и прочие знаки внимания Светлане, которая, особенно в последнее время, отказывалась есть магазинную еду и просила покормить ее в кафе. Даже постоянные складчины в Жоркиной компании обходились дешевле. Да и родители, учитывая, что сын уже на четвертом курсе, стали присылать побольше. После стипендии прошла всего неделя, и Игорь чувствовал себя настоящим миллионером: в кармане у него лежало целых восемьдесят рублей. Правда, на них нужно было дожить до двадцатого января, но ведь сразу после праздников начнется сессия, нужно будет усиленно готовиться к экзаменам, так что много денег ему и не понадобится — не до развлечений.

Сначала он хотел было пойти по проторенному пути и доехать до рынка, где постоянно крутились цыганки-спекулянтки, у которых можно было бы купить для Веры тушь, тени или лак для ногтей, но внезапно понял, что ей это не нужно. Да и не это он хотел бы ей подарить. Любая косметика рано или поздно кончается, а он хочет, чтобы его подарок остался у нее навсегда. Выбор его пал на серебряное колечко, изящное и одновременно нарядное, с фиолетовым камнем со странным названием чароит.

— Покажите, пожалуйста, вот это колечко, — обратился Игорь к сонной продавщице, на лице которой застыла стойкая ненависть ко всему миру, особенно к той его части, которая получает подарки на Новый год.

— Только маленькие размеры, — буркнула та, не сдвигаясь с места.

— А мне и нужен маленький размер.

Продавщица перенесла себя на полметра влево и достала с витрины кольцо. Размер его действительно был малюсеньким, колечко даже на мизинец Игорю не налезало, но он точно знал, что пальчики у Веры еще тоньше.

— Выпишите, пожалуйста.

Положив коробочку с колечком в карман, он понял, что у него есть еще почти час, и решил поискать что-нибудь радостное и приятное для двух, в сущности, незнакомых женщин, с которыми собирался встречать Новый год. Игорь сам себя не узнавал. И что с ним такое происходит?

В домик на окраине он явился ровно в одиннадцать вечера, как и было условлено. В большой спортивной сумке у него лежал магнитофон и несколько кассет с любимыми записями, красный колпак с белой опушкой и ватная борода на резинке, а также множество пакетиков с разными вкусностями, которые он раздобыл в ресторане у Тамары Серафимовны: сырокопченая колбаса, отварной язык, баночка салата из крабов и многое другое. Коробочка с колечком, заботливо завернутая в цветную бумагу и перевязанная розовой ленточкой, лежала во внутреннем кармане куртки.

Его уже ждали за накрытым столом. Тетя Шура радостно суетилась, поминутно бегая на кухню, чтобы проверить пирог, а Вера, сверкая зелеными глазами и встряхивая темными волосами, стояла босиком на стуле и пыталась пристроить на елку последнюю нитку серебряного дождя.

— С ума сошла! — Игорь бросился к ней и осторожно снял легкую, как пушинка, девушку со стула. — Упадешь ведь! Я сам сделаю.

Ему показалось или Вера действительно прижалась к нему чуть сильнее, чем того требовала несложная процедура переноса со стула на пол? Он быстро закончил украшение елки, искоса посматривая на девушку.

— Тащи подарки, — скомандовал он.

Вскоре под елкой рядом с фигурками Деда Мороза и Снегурочки лежали два пакета с подарками для тети Шуры и для Игоря. Рядом с ними он положил свой подарок.

Увидев деликатесы, которые Игорь извлек из сумки, тетя Шура разохалась:

— Ну зачем же ты так тратился! Сам небось впроголодь живешь, а сюда еды натащил на целый полк.

— Ничего, съедим, ночь впереди длинная, — отшутился Игорь.

Но по той бережной осторожности, с которой тетя Шура доставала и раскладывала по тарелкам ресторанные продукты, Игорь отчетливо понял, что она всего этого много лет не видела и не ела. Он включил магнитофон, и из динамика полились голоса, рассказывавшие о любви на чужом языке. Расцветала мода на итальянскую эстраду, и Игорь принес записи Тото Кутуньо, Рикардо Фольи, Пупо, Аль Бано и Ромины Пауэрс.

К праздничному столу подали кулебяку с капустой, большой пирог с яблоками и маленькие румяные пирожки с мясом, рассыпчатую отварную картошечку и множество домашних солений — огурчики, помидоры, капусту, грибочки, маринованый чеснок, черемшу.

— Ай-яй-яй, тетя Шура, — укоризненно сказал Игорь, — а еще меня ругали, что я на целый полк продуктов притащил. Да тут у вас столько еды, что дивизию накормить можно.

— Сравнил тоже, — за ворчливым тоном тете Шуре не удалось скрыть горделивую улыбку, — за твое деньгами плачено, а у нас все свое, бесплатное, с огорода.

С боем курантов открыли шампанское, поздравили друг друга, чокнулись, выпили.

— Ты куда? — испуганно спросила Вера, видя, что Игорь поднялся из-за стола.

— Я сейчас.

Он выскочил в сени, где заблаговременно спрятал колпак и бороду, и через минуту вернулся, вещая утробным голосом:

— Это Дедушка Мороз, я подарки вам принес.

Вера и тетя Шура рты разинули от изумления. Не дожидаясь, пока они придут в себя, Игорь подошел к елке и начал торжественную раздачу подарков, требуя, чтобы в обмен ему что-нибудь спели или прочитали стишок. Первой получила свой подарок тетя Шура — новый байковый халат и красивый фартук с аппликацией.

— Петь я не умею, стихи все давно забыла, а вот сплясать могу, — неожиданно заявила она и отбила такую лихую чечетку, что Игорь с Верой только диву дались.

— Ну, тетя Шура, ты у нас с голоду не помрешь, — хохотала Вера, — если что — пойдешь на эстраду бить степ.

Сама она в обмен на подарок спела на немецком языке куплет из рождественской песенки, которую учила еще в школе. Торопливо развернув бумагу, она открыла коробочку и замерла, потом подняла на Игоря огромные глаза, в которых стояли слезы.

— Это правда мне?

— Ну конечно, тебе, кому же еще? Тетя Шура свой подарок получила, мой еще под елкой лежит, стало быть, остаешься только ты.

Игорь пытался шутить, но чувствовал, как у него перехватило горло. Светка всегда радовалась подаркам, прыгала, бросалась ему на шею. Но ни разу она не приняла от него подарок вот так — не веря своему счастью, со слезами благодарности.

— Спасибо, — прошептала Вера, и две прозрачные слезинки скатились по ее щекам.

— Это еще что? — сурово одернула ее тетя Шура. — В праздник плакать? Ну-ка прекращай. А ты, парень, тоже удумал: только-только с девкой познакомился — и уже кольца дарить. Кольцо знаешь когда дарят?

— Знаю, — серьезно ответил Игорь. — Потому и дарю.

— А ну тебя! — Тетя Шура безнадежно махнула рукой на юношу, говорить с которым без толку — все равно порядков не знает. — Ты лучше сам себе подарок подари, коль ты у нас сегодня Дед Мороз, да не забудь стишок прочитать или песенку спеть.

Игорь добросовестно и с выражением прочитал Некрасова «Однажды в студеную зимнюю пору…», чем сорвал бурные аплодисменты хозяек дома, и развернул свой подарок. Томик Рея Брэдбери из серии «Иностранная литература».

— С ума сойти! — ахнул Игорь. — Где ты это достала? Это же страшный дефицит, днем с огнем не найдешь.

— А какой смысл дарить на Новый год то, что можно купить на каждом углу? — резонно возразила Вера. — У Деда Мороза всегда просят то, что недоступно.

Под вкусную еду они посмотрели «Новогодний голубой огонек», а когда начались «Мелодии и ритмы зарубежной эстрады», тетя Шура, с трудом сдерживая зевок, попрощалась и пошла спать.

— Не могу я так поздно сидеть, — извиняющимся тоном сказала она, — привыкла рано ложиться, я ведь встаю чуть свет. А вы тут празднуйте, не стесняйтесь, я сплю крепко, мне музыка не помешает.

Они остались вдвоем, болтали, пили чай с пирогами, танцевали сначала под музыку из телевизора, потом под магнитофонные записи. Часов в пять утра Игорь наконец решился поцеловать девушку. Она ответила ему не очень умело, но пылко и искренне.

Потом они оделись и пошли на улицу, почти час бродили по снегу, обнявшись и разговаривая обо всем на свете. Потом вернулись, снова пили чай и снова танцевали и целовались.

В восемь утра на пороге комнаты возникла заспанная тетя Шура.

— Батюшки, так вы и не ложились?

И только тут Игорь почувствовал, что смертельно хочет спать, и начал собираться домой.

— Пойдем, я тебе в своей комнате постелю, — решительно сказала тетя Шура. — Ну куда ты сейчас поедешь? Ты ж до автобуса не дойдешь, заснешь прямо на снегу. Верка тоже поспит, встанете, покушаете, вон еды-то еще сколько осталось.

Сопротивляться не хотелось, и, проваливаясь в сон, Игорь успел вспомнить старое поверье, согласно которому как Новый год встретишь — так его и проведешь. Означает ли это, что предстоящий 1983 год он проведет рядом с Верой, и у него всегда будет на сердце легко и радостно, и жизнь станет уютной и домашней? Хотелось верить, что именно так и случится.

* * *

Учебу они закончили одновременно в 1984 году. Веру распределили в тот райцентр, откуда она приехала, а с Игорем оказалось куда сложнее. Еще летом 1983 года в Москве отец сказал ему:

— С твоим распределением могут возникнуть трудности. Я хотел устроить тебя в Научный центр Академии МВД, но после смерти Брежнева сняли министра внутренних дел Щелокова, а новый министр Федорчук считает, что милиции наука не нужна, и сокращает научные учреждения, а некоторые вообще ликвидирует. Научный центр в Академии он как раз закрыл, а я уже договорился, чтобы оттуда дали запрос на тебя. А в других научных подразделениях в связи с сокращением пока нет вакансий. Не исключено, что тебе придется поработать какое-то время на практике.

Игорь в глубине души обрадовался, ведь на практике можно работать всюду, в том числе и там, где будет Вера. Он никак не мог определиться и понять, чего хочет: жениться на Вере и увезти ее в Москву, жениться и остаться с ней здесь, в Сибири, или не жениться, но все равно быть рядом с ней. Единственное, что он знал точно, так это то, что он не хочет расставаться с ней. Сама Вера о свадьбе вообще не заговаривала, не пыталась переехать к нему в городскую квартиру или залучить на постоянное проживание в домик к тете Шуре. Она радостно и нежно отдавалась ему, когда предоставлялась такая возможность, но если и думала об их общем будущем, то вслух это не обсуждала.

До апреля, когда заседает комиссия по распределению, Игорь так ничего и не решил. Виктор Федорович, конечно, обеспечил запрос на Игоря из Москвы, из следственного управления, но по телефону предупредил:

— Знаешь, сын, новый министр — человек непредсказуемый. Сейчас идет активное перетряхивание кадров, многих увольняют за различные провинности, так что вакансий в следственных подразделениях, конечно, много, но я не уверен, что в практических органах сегодня благоприятная атмосфера для работы.

— Я понимаю, папа, — быстро ответил Игорь, хотя на самом деле ничего не понял и связи между массовыми увольнениями и благоприятной для работы атмосферой не уловил. — Наверное, мне лучше остаться здесь. Временно, конечно, пока в Москве все не утрясется. Как ты считаешь?

Ну вот, как отец скажет, так и будет. Скажет: «Возвращайся домой» — и Игорь помчится уговаривать Веру выйти за него замуж. Скажет: «Оставайся там и поработай какое-то время» — побежит в деканат и попросит, чтобы на пришедший из Москвы запрос внимания не обращали, а его распределили в тот райцентр Кемеровской области, куда уедет Вера.

— Тебе решать, сын, — сказал Виктор Федорович.

— Но тебе же виднее, как лучше.

— Я бы остался. Но ты решай, как считаешь нужным.

— Тогда я останусь. Ты плохого не посоветуешь.

— Приятно слышать такое от собственного сына, — почему-то усмехнулся отец.

* * *

От того, чтобы сделать Вере предложение, Игоря постоянно удерживала опасливая мысль: а вдруг она такая же, как Светлана? А вдруг выйдет за него только для того, чтобы выбраться из сибирской провинции и превратиться в законную москвичку? И хотя в поведении зеленоглазой девушки ничто не свидетельствовало о корыстных намерениях, он все равно боялся, слишком уж сильным оказался удар, нанесенный его первой любовью. Он больше не тосковал по Свете, но помнил о ней. Помнил всегда, почти каждую минуту, переживая гамму самых разнообразных чувств, от нежности и насмешливого снисхождения до горькой обиды и ненависти.

Игорь получил, как и просил, распределение в Кемеровскую область, поближе к тому месту, где будет жить и работать Вера. Райцентр находился на севере области и был куда ближе к Томску, чем к Кемерову, потому, собственно, Вера и поехала учиться в Томск, а не в свой областной центр, тем паче в Кемерове жить пришлось бы в общежитии, а в Томске у нее тетка, да и домой на каникулы и праздники ездить куда удобнее и дешевле.

Ему дали комнату в общежитии техникума, пообещали со временем выделить квартиру, когда построят новый дом, и велели завтра же приступать к работе. Начала первого рабочего дня Игорь Мащенко ждал с радостным волнением. Он был уверен, что грамотных следователей и толковых оперативников здесь нет и быть не может по определению, откуда они возьмутся в такой глухой провинции? И вот придет он, молодой специалист с высшим университетским образованием, вооруженный глубокой теоретической подготовкой и всесторонними знаниями во всех отраслях права, наведет порядок, раскроет все серьезные преступления и вообще покажет им всем, как надо работать.

И вот 28 июля 1984 года Игорь переступил порог районного отдела внутренних дел.

— Работать будешь с Ушаковым, это наш самый опытный сотрудник, — сказал ему начальник отдела. — Наберешься у него ума-разума, постажируешься с годик, потом Ушаков на пенсию пойдет, у него как раз в мае срок, начнешь работать самостоятельно. Шагай в восьмой кабинет.

Павел Иннокентьевич Ушаков оказался немолодым, тучным и морщинистым мужиком с лицом, испещренным красными прожилками. «Алкаш, голову даю на отсечение, — брезгливо подумал Игорь, знакомясь со следователем. — Ему лишь бы выпить да в баньке попариться. Тем более на пенсию скоро. Наверняка в делах полный завал. И это у них самый опытный сотрудник. Каковы же все остальные?!»

— Работы у нас немного, — гудел между тем Ушаков своим неожиданно звучным и приятным голосом, — воруют по мелочи, хулиганят по пьяному делу, бытовой мордобой случается, не без того. Расхитители государственной собственности, конечно, у нас водятся и на комбинатах, и на заводах, и в совхозах, но эти дела у нас сразу область забирает. Так что растратами и присвоениями заниматься не придется.

— А как у вас с раскрываемостью? — солидно спросил Игорь.

— А что раскрываемость? — Ушаков довольно хохотнул. — Раскрываемость у нас девяносто три процента. Приезжих здесь мало, делать им тут нечего, а со своими разобраться — труд невелик.

Фраза прозвучала для Игоря полной загадкой. В чем разница между приезжими и своими? Однако, если раскрываемость всего девяносто три процента, значит, есть и нераскрытые преступления. Интересно, какие?

— Ну я ж тебе объясняю: приезжие, — нетерпеливо мотнул головой Ушаков. — Воруют опять же, драки с местными устраивают, девок наших портят — и ищи их потом, когда никто толком и не знает, откуда они приехали и как их зовут. А ты небось в бой рвешься, собираешься раскрыть громкое убийство и показать мне, старому пню, небо в алмазах? Чего покраснел-то? Угадал я? Тоже труд невелик — угадывать. Вас таких я знаешь сколько перевидал? Каждый год, считай, молодого следователя присылают, и все из университетов. И каждый год одна и та же песня: Павел Иннокентьевич, ты его обучи работе — и можешь спокойно на пенсию отправляться. А года не проходит — и этот молодой сбегает, то устраивает себе перевод в большой город, к магазинам, стало быть, поближе, то женится и к жене уезжает, то еще что придумывает, и снова я тут в гордом одиночестве остаюсь. Я знаешь сколько сверх положенного за этим столом пересидел? Мне срок службы уже два раза продлевали, а третьего раза не будет — не положено. Так что как ни крути, а в мае все равно уходить придется. Давно бы уже рыбку ловил на Томи да грядки обихаживал, если б не такие, как ты. Только совесть не позволяет, да и начальство упрашивает. В общем, так, молодой специалист Мащенко: по сложным преступлениям работать ты здесь не научишься, такая вещь у нас редко бывает, а чтобы научиться — надо дел пятьдесят закончить, не меньше, только тогда можешь считать, что у тебя рука набита и глаз наметан. А вот по части краж, хулиганки и групповых драк станешь мастером, асом. Имей в виду, групповуха в любом преступлении — это самое сложное, это высший пилотаж.

— Почему? — удивился Игорь.

— Да потому, молодой специалист Мащенко, что каждый участник группового преступления дает разные показания. А тебе надо, чтобы все сошлось один в один, иначе из суда дело завернут на дослед. А дослед — это брак в твоей работе. Вот представь себе групповую драку, в которой одному потерпевшему нанесены тяжкие телесные повреждения или он, не приведи господи, скончался, а двум-трем другим ребро сломали, челюсть повредили или просто рыло начистили. Дрались, к примеру, восемь человек, по четыре с каждой стороны. И вот тебе нужно разобраться, кто кого ударил, как ударил, чем, в какую часть тела противника. Кто нанес тот удар, от которого потерпевший отдал богу душу. Кто именно то треклятое ребро сломал, кто своим кулачищем в челюсть заехал. Да они сами, драчуны эти, не помнят, пьяные были, в общей куче руками махали, а ты должен разобраться. Короче, сам увидишь, на собственном опыте учиться будешь.

— Неужели у вас совсем убийств не бывает? — недоверчиво переспросил Игорь.

— Ну почему, бывают. Но не так часто, как тебе хотелось бы. Ты ведь об убийстве мечтаешь, о загадочном и жутком, весь район в шоке — а ты пришел и раскрыл. Так? Выбрось из головы. Убийство — дело грязное и муторное, удовольствия не получишь. Но если тебе повезет — научу, как и что надо делать. А пока вот тебе материалы, изучай и напиши по каждому план неотложных следственных действий. Это твой первый урок будет.

Игорь с воодушевлением принялся за работу, но уже к концу дня скис. Ну что это за преступления? Курицу украли, корову совхозную угнали, картошку на чужом поле выкопали. Избитая женщина обратилась в больницу за медицинской помощью, утверждает, что ее ударил неизвестный, в то время как все соседи слышали, а некоторые и видели, как ее бил родной муж. Неужели только этим ему и придется заниматься?

Увидев его разочарованную физиономию, Ушаков усмехнулся.

— Скучно? Ничего, привыкнешь. А чтобы подсластить пилюлю, я тебе страшную историю расскажу. Правда, к нашему району она отношения не имеет. Пока, — он особо подчеркнул это слово. — И бог даст, нас не коснется. Но я тебе рассказываю, чтобы ты знал, что загадочные преступления не только в Москве случаются.

Игорь, раскрыв рот от напряжения, слушал о том, что в Кузбассе объявился маньяк, который насилует и убивает молодых девушек. Малолеток не трогает, взрослыми женщинами тоже не интересуется, нападает на тех, кому от шестнадцати до двадцати. Режет их ножом, мучает, истязает. Свою страшную охоту устраивает не только в Кемеровской области, но и в соседних. За два года на его счету девять жертв. И поймать не могут, даже не представляют, кто он и откуда.

Вечером Игорь сел в автобус и поехал к Вере, она жила в двадцати километрах от райцентра, где работали и Игорь, и она сама. «Зачем я сюда приехал? — в отчаянии думал он. — Куда меня занесло? Какой же я дурак, что послушался отца, надо было возвращаться в Москву, там жизнь кипит, там настоящая работа, интересные дела, а здесь я протухну быстрее, чем молоко на солнце скисает. И ничему не научусь. И вообще… Комната эта жуткая в общежитии, обшарпанная, с тараканами и клопами. Улицы, где столько грязи, что хорошие «шузы» не наденешь, впору в кирзовых сапогах ходить. Единственное средство передвижения — раздолбанные автобусы, которые ломаются через каждый километр, или попутка. Что я здесь делаю? Сейчас сидел бы в Москве в своей комнате на диване, слушал бы «Рикки и Повери», книжку бы почитал, мама вкусно накормила бы. А тут? Нет, надо отсюда выбираться во что бы то ни стало. Завтра же позвоню папе и попрошу, чтобы он все устроил. Вот только Вера… Как же я ее брошу? Ну ничего, женюсь на ней, в конце концов, и увезу с собой».

И в тот же вечер он сделал девушке предложение. Ее зеленые глаза смотрели на него чуть удивленно, и Игорь прочитал в них отказ раньше, чем Вера сказала это вслух.

— Но почему? Разве ты меня не любишь?

— Люблю. Очень люблю.

— Тогда почему?

Она помолчала, собираясь с мыслями.

— Ты все еще помнишь о ней. Ты все время о ней думаешь, — наконец произнесла Вера.

— О ком?

— О Светлане.

— Да с чего ты взяла? Я и думать о ней забыл.

— Неправда, Игорь. Я же вижу, я чувствую. Она все время здесь, с нами, между нами. Ты меня с ней сравниваешь. И ты ее вспоминаешь. Я так не хочу.

— Верочка, солнышко, но я же живой человек, а не манкурт какой-нибудь, я не могу стереть свою память. Я помню всю свою жизнь, у меня пока еще нет склероза. В детском саду я был влюблен в свою воспитательницу, так ты и к ней будешь меня ревновать?

Вера грустно посмотрела на него:

— Не надо так, Игорь, ты прекрасно понимаешь, о чем я говорю. Она еще живет в тебе. Я не хочу быть женой человека, в котором живет другая женщина. Может быть, со временем это у тебя пройдет.

— И тогда ты выйдешь за меня замуж?

— Выйду. Но только тогда, не раньше.

— Договорились.

Игорь повеселел. Если Вера отказывается стать его женой, значит, у нее нет никаких корыстных планов относительно переезда в Москву и прописки в просторной профессорской квартире. Конечно, насчет Светланы она права, только Игорю даже в голову не приходило, что все это так заметно. Но отныне все будет по-другому, он проследит за своим поведением и постарается, чтобы ревнивые мысли больше не посещали его чудесную зеленоглазую Верочку.

* * *

Спустя две недели, в понедельник, Игорь, придя утром в отдел, заметил в дежурной части необычную суету, но значения ей не придал. Однако в кабинете, где он сидел вместе с Ушаковым, его ждала неожиданность. Вместо тучного Павла Иннокентьевича за его столом восседал совершенно незнакомый мужчина лет тридцати пяти в форме майора милиции.

— Проходите, — сухо сказал майор, увидев застывшего на пороге Игоря. — Вы ведь Мащенко?

— Да, — подтвердил Игорь. — А где Павел Иннокентьевич?

— В больнице. Увезли еще в субботу. Тяжелейший инфаркт.

— Я не знал…

— А вы вообще пока еще мало что знаете, — так же сухо оборвал его незнакомый майор. — У вас в районе ЧП, на рассвете в субботу обнаружен труп неизвестного мужчины. И поскольку Ушаков попал в больницу, а вам доверять такое серьезное дело пока рано, меня прислали из Анжеро-Судженска вести следствие. Фамилия моя — Дюжин, зовут Сергеем Васильевичем. Вопросы ко мне есть?

Игорь надеялся, что новый следователь будет привлекать его к работе, но все вышло совсем не так. Оказалось, что за время, прошедшее с момента обнаружения трупа, и до утра понедельника преступление как таковое было уже раскрыто, найден виновный, который признался в совершении убийства на почве личной неприязни. Потерпевший грубо приставал к нему и угрожал ножом, и виновный, некто Бахтин, находясь в состоянии сильного алкогольного опьянения, выхватил у хулигана нож и всадил тому прямо в сердце. Попадание было точным, Бахтин, по его собственным словам, служил когда-то в десантных войсках. Свидетелей происшествия нет, все случилось в лесу. Тело убитого лежало рядом с его автомашиной марки «ВАЗ-2106», и, по заключению судебного медика, осматривавшего труп на месте обнаружения, смерть наступила примерно 3–4 августа, то есть за неделю до того, как убитого нашли грибники. Самое пикантное состояло в том, что убийцей оказался директор вычислительного центра одного из кемеровских НИИ, в прошлом прекрасно зарекомендовавший себя на комсомольской работе.

— Ты же понимаешь, они своих просто так не отдают, — слабым голосом говорил Игорю Павел Иннокентьевич, когда молодой человек примчался в больницу, где, кстати, работала Вера. — Как только выяснили, что за птица этот Бахтин, сразу подсуетились, чтобы его дружка на подмогу прислать.

— А что, разве следователь Дюжин знаком с преступником? — удивился Игорь. — Это же основание для отвода следователя, Дюжин не может вести это дело.

— Ну я в переносном смысле, не в прямом. Дюжин-то в органах без году неделя, он погоны только месяца два как надел. Сейчас знаешь как принято делать? Берут из комсомольских и партийных органов тех, кто когда-то в незапамятные времена получал высшее образование, и к нам направляют. Якобы наши ряды усиливать идейно выдержанными борцами за светлое будущее. У кого образование юридическое — того в следователи определяют, у кого другое какое-нибудь — на другие должности ставят. Эту феньку наш новый министр придумал, пусть ему икнется лишний раз. Вот Дюжин как раз из таких. Закончил хрен знает когда что-то юридическое, ни дня по специальности не работал, идейно руководил строительством коммунизма. Теперь вот следователем сделали. А куда ему убийства-то раскрывать? Он еще меньше умеет, чем ты, молодой специалист Мащенко. У тебя хоть опыта и нет, но зато знания пока еще не выветрились, а он уже давно все позабыл, чему его учили.

— Так зачем же его прислали? — недоумевал Игорь. — Неужели никого более опытного не нашлось?

— Я же тебе о том и толкую, — Ушаков болезненно поморщился, — глупый ты еще, не понимаешь. Оба они, и Бахтин, и Дюжин, из комсомола пришли. Может, они и не задушевные друзья, но наверняка в одной баньке парились и одних девок… ну, это самое. Они друг за друга горой, своих не сдают. Теперь Дюжин этот будет убийцу изо всех сил тянуть и от срока спасать, какое-нибудь сильное душевное волнение, вызванное неправомерными действиями потерпевшего, придумает или неизлечимую болезнь подследственного. Вот посмотришь. Дюжин тебя к делу не подпустит, костьми ляжет, ты это имей в виду и лишний раз не нарывайся. Сиди себе тихонечко, оформляй бумажки на мелких воришек и пьяную бытовуху. А в это дело не лезь, они тебе шею свернут, если что не по-ихнему выйдет. С нашей партией и комсомолом шутки плохи.

Павел Иннокентьевич откинулся на подушку и устало прикрыл глаза.

— Может, вам принести что-нибудь? — заботливо спросил Игорь, зная, что его наставник — человек одинокий, вдовец, дети живут далеко и ухаживать за ним в больнице некому. — Минералку там, печенье, чай?

— Не нужно ничего, сынок, — Ушаков впервые так назвал Игоря. — Ты думаешь, я почему тебе все это сказал? Думаешь, я смелый такой? Ничего я не смелый, я такой же, как все. Все знаю, все понимаю и молчу. Помру я, сынок. Сегодня к вечеру. В крайнем случае — завтра утром. Так что мне теперь ничего не страшно, хоть раз в жизни скажу то, что думаю.

— Да вы что, Павел Иннокентьевич, — как можно убедительнее заговорил Игорь, — зачем вы так говорите? Вы поправитесь, я с врачом разговаривал, он сказал, что вы будете в полном порядке.

— Врет он, — вздохнул старый следователь. — Или ты врешь. А я знаю точно.

Совершенно удрученный, Игорь вышел из палаты и отправился искать Веру. Девушка подтвердила его худшие опасения.

— Его бы в хорошую кардиологию положить, препараты нужные ввести, приборы подключить. А так… — Она развела руками. — Делаем, что можем, но у нас обычная районная больница, лекарств нужных нет, оборудования нет. А Ушаков действительно плох. Боюсь, до утра не дотянет, потому его в отдельный бокс и положили.

Павел Иннокентьевич умер на следующий день в пять часов утра.

* * *

К концу августа следствие по делу об убийстве гражданина Нильского гражданином Бахтиным было закончено и передано в суд. Бахтин был признан виновным, и ему определили меру наказания в виде лишения свободы сроком 8 лет с отбыванием в исправительно-трудовом учреждении усиленного режима.

Игорь искренне горевал по своему наставнику, регулярно вместе с Верой ходил на местное кладбище ухаживать за могилой и каждый раз, стоя над скорбным холмиком, мысленно разговаривал с Павлом Иннокентьевичем: «Все получилось не так, как вы говорили. Ему дали восемь лет, и никаких смягчающих обстоятельств. Как же так вышло? Неужели вы были неправы?»

Этот вопрос мучил Игоря несколько месяцев, но постепенно, за повседневной суетой, оформлением документов, ведением уголовных дел и подготовкой к свадьбе с Верой, отступил и забылся.

— Вы ведь знаете, что произошло на самом деле. Я не ошибаюсь?

— Нет, не ошибаетесь.

— Пожалуйста, прошу вас… Мне необходимо это знать. Это очень важно для меня.

— Вот именно, для вас. Но не для меня. И не для него.

— Люди должны знать правду.

— Кто вам это сказал? Вам хочется узнать правду — это другой вопрос. Но это ваш частный интерес. И меня никто не может обязать с ним считаться. Мне была доверена конфиденциальная информация, если вы вообще понимаете смысл этих слов. Мне было оказано доверие, а вы пытаетесь заставить меня поступить непорядочно.

— Вы хотите меня обидеть?

— А вы что, обиделись? Забавно. Впрочем, мне это безразлично. Да, я все знаю, но я вам ничего не расскажу. И не приходите ко мне больше.

— Но ведь речь идет о преступлении…

— Все виновные осуждены и наказаны. Чего вам еще?

— Мне этого недостаточно. Я ищу истину.

— Ищите. Сожалею, но ничем не могу вам помочь.