В поисках войны. Пять лет в Крыму

Александра Крыленкова

Александра Крыленкова – правозащитница. В 2012 году стала со-основательницей «Наблюдателей Петербурга», благодаря которым на выборах президента 2012 года на избирательных участках работали 3000 независимых наблюдателей. В августе 2012 года основала «Открытое пространство» – общественный коворкинг для активистов.Занимается поддержкой гражданских инициатив.С 2014 года ездит в Крым документировать информацию о нарушениях прав человека, помогает родственникам политзаключенных. Книга содержит нецензурную брань.

Ожидание войны

Киев, март 2014 г.

В этой главе я пытаюсь реконструировать по более поздним разговорам ощущения накануне и, главное, в процессе появления в Крыму «зеленых человечков».

Меня не было в Крыму в конце февраля, когда пророссийская часть крымчан с ужасом ждала крымскотатарских погромов, проукраинская — войны, а официальная российская пропаганда в это же время готовила зрителя к появлению бойцов «Правого сектора». Судя по воспоминаниям об этом периоде, которые я собирала в последующие несколько лет, это было время затишья перед боем. Такое ожидание войны, когда у тебя не остается возможности быть «где-то между», нужно выбирать сторону. А выбрав — определиться с действиями.

Меня не было в этот момент в Крыму. Я появилась позже. Всё, что я знаю об этом времени, — я знаю только из разговоров с людьми. Больше четырех лет постоянных разговоров. Поэтому тут хочется дать слово самим этим людям.

Через два года после аннексии мы обсуждали эти ощущения с Мариной, активисткой Украинского культурного центра:

Обострения не было. Понимаешь, не было обострения. А происходящее [на Майдане] придало ускорения моей личной реакции. И потом, когда поднимается общественное возмущение такого уровня, невозможно продолжать оставаться на берегу и никак не реагировать. Одно дело — мы в болоте, другое дело, мы уже на берегу штурмующего моря, извините за пошлость сравнения.

…Сходила к нам (в Симферополе) на Майдан… ни черта понять не могу: чужие лица, никого знакомых…. «Слава Украине!» кричат. Для меня это дико тогда было. Не могу врубиться, что делать. Они вообще одно и то же говорят друг другу… Встретила там одну знакомую. Говорю: «А что будет, что делать?» Она: «Стоять». Для меня странно: что стоять? Кому стоять? Там 20 человек стоят. Кому стоять? Ради друг друга стоять? И для меня это непонятно было. Я не могла поверить, что вот это «стояние» может к чему-то привести… И когда произошел перелом в Майдане — для меня было такое удивление… Думаю: неужели правда вот этим стоянием они совершили такое чудо?

…23 февраля было очень тревожно. Мы как будто на другом конце мира. Я собиралась на митинг. Там наши журналисты были. Я должна была пойти их защищать. Но сначала пошла в церковь. Там разрыдалась… У меня такая истерика была… Я стояла перед иконой из-за того, что расстреляли этих… ребят… на Майдане…

…Бежать некуда. В моем кругу все пророссийские. Куда ни пойди… Я помню, мы были в центре, идем… Мы все время бродили. Ходили-бродили. То я одна бродила, то с мужем… Утюжили… смотрели, что происходит. Что лично я могу сделать? Просто стоять? Страшно ж. По роже как-то давно не били, опыта нет, не натёрто… Это всё было тяжеловато, знаешь, осознать. Сейчас, конечно, вспоминаю: такая школа психического закаливания. Серьёзная».

Как мало мы представляем в обычной жизни, что происходит с человеком в рушащейся реальности. Очень многое зависит, конечно, от того, насколько человек один перед лицом этого страха. При этом надо понимать, что все интервью, которые я привожу, взяты в 2015—2018 годах. То есть в момент, когда восприятие и понимание отрефлексированы, отполированы, но ещё не отболело. Другая активистка Украинского культурного центра, Вера, так описывала впечатления от 2014 года:

Папа с утра говорит: «Не езди в центр города, там захватили дома». Мы приезжаем на работу, приходят студенты, и им кто-то звонит, что где-то мимо села едут БТРы. Очень странное ощущение — предчувствие войны какой-то. Непонятно, что происходит.

Это чувство неопределенности и того, что ты можешь завтра прийти на работу, а ее, например, не будет. Это было как-то… странно. Это было очень страшно. Это было очень неприятно. Так у всех тогда было, кто бы за какой лагерь потом бы ни встал. Чистая пелевинщина.

Ощущение того, что что-то будет, прямо витало в воздухе. Очень неприятное чувство. Человек и так не любит неопределенность, а тут она прям явно стояла перед тобой. И все об этом говорили.

Если за Майданом крымскотатарские активисты следили примерно с теми же чувствами сопереживания, надежд и сочувствия, как и будущие проукраинские активисты, то предчувствие войны вошло в их дома немного по-разному. Так вспоминает Совие, крымскотатарская предпринимательница:

Во время Майдана мы смотрели трансляции, каждый день смотрели, пересматривали. Созванивались… Очень переживали, ночами не спали, обсуждали. Это был Прорыв. Мне было очень стыдно за то, что Крым спит. Никто туда не ехал. Потом крымскотатарские ребята поехали, оттуда приходили новости, происходили события… а Крым весь спал. У нас была надежда на то, что отношение к крымским татарам изменится.

«Зелёных человечков» я увидела. Практически первая. В наш дворик пришли сначала казаки. Человечков еще не было, были казаки сначала. Наверное, они патронами пришли закупаться. У нас там охотничий магазин. Испугались все. Во-первых, испугались родители, которые привели детей к нам. И какое-то время мы даже — вот я даже говорила: «Не приводите детей». И родители говорили: «Давай завтра детей не приведем». Потом у меня училась девочка, у которой папа работал в СБУ, потом перешел в ФСБ работать. Он даже говорил: «Завтра, пожалуйста, не выходите на улицу. Я завтра своего ребенка не приведу, а вы закройтесь, пожалуйста». То есть какие-то мероприятия планировались.

На площади сидели тетечки из Горисполкома за столиками, составляли списочки и записывали в народное ополчение. В Самооборону.

Это было на волне страха перед татарами, хотя татары ни во что не образовывались и не записывались, а вот страх был.

В какой-то из очередных дней, когда по проспекту Победы стояли женщины татарские с детьми в совершенно искреннем порыве: «Мы не хотим войны!», а мимо них с Керчи, с Тамани двигались танки. И ночью эти танки двигались потом по Севастопольской туда, в Севастополь, в Бахчисарай. Грохот стоял! И вот тогда, в ту же, в одну из тех ночей всю ночь гудело небо! Просто гудело. Это, я так думаю, что мы тогда уже поняли, мы испугались, что будет война».

Если для всех жителей полуострова военная техника, «зеленые человечки», туманное будущее были страшны сами по себе, то для крымских татар был ещё глубинный страх повтора национальной трагедии. Ещё живо достаточно много людей, которых в 1944-м грузили в вагоны под прицелами автоматов. Поэтому новое появление на мирных улицах своих поселков людей с автоматами не могло вызвать каких-то других ассоциаций. Крымскотатарская активистка Дамира рассказывает:

У меня первое время, когда все это началось, была постоянно мысль: а вдруг депортируют опять? Ну а чего им стоит? Никто же сюда войска не введет. Это бред собачий… А что им стоит посадить нас на какие-то там товарняки те же? Или еще что-то?»

Особенно страшно было недели две спустя после 26 февраля, когда все больше и больше техники стало появляться… они курсировали по всему Крыму, ездили беспрестанно там-тут…. Мы еще сидели в рациях. И со всех регионов сообщают каждые полчаса о том, что там поехало около 30 машин, туда поехала такая-то колонна с КАМАЗами, с людьми, и ты понимаешь, что хрень творится. Вот тогда было реально страшно.

В тот период у нас не было свадеб. А как вы думали? Приходили дети из школы, говорили, что у них написано на партах «Депортация 44-го года», «Татары — вон». У нас больные бабушки, знаете, сколько смертей? Какие свадьбы? У меня настроения никакого не было, у меня депрессия была, я была больной человек. Я с дивана не поднималась.

Конец ознакомительного фрагмента.