Танец алого и золотого

Александра Ибис, 2023

С одной стороны – готовые в любой момент сожрать главы школ, с другой – учитель и старший соученик со странными представлениями о заботе и наставничестве, а с третьей – последователь тёмного учения, вертящийся рядом и будоражащий что-то внутри. Как понять, кто друг, а кто враг?Надвигается ливень в горах, и молодой главе школы Ван Лунгун предстоит выйти живой из схватки со старшими заклинателями и влюбиться в того, кто страшнее демона в ночи.Вторая книга цикла "Соблазнить учителя главного героя".

Глава 3. Ребёнок в корзине из-под редиса

Примечания:

Цыянь — режущий глаз, ослепительный.

Лилян — сила, власть, энергия.

Дацзе — старшая сестра, сестрица.

Из-за тёмной энергии в воде сменная одежда, хранящаяся в рукаве, промокла, как и та, что была на мне, так что на постоялом дворе приходится переодеться в вещи, купленные у хозяйки. Потуже затянув на себе халат, я цепляю ждущего в коридоре заклинателя за запястье и затаскиваю в тускло освещённую комнату. Обойдя развешанные по всем поверхностям одеяния, он уверенно садится на кровать. Я поджимаю губы — благовония в комнате горят, но не успокаивают, моё раздражение разгорается с ними.

— Знаешь, в таком свете… — начинает адепт из Сюэсэ Хоянь, правильное отношение к которому трудно определить.

— Что? — руки сами собой складываются под грудью.

— В таком свете я чётко вижу ямы под твоими прелестными глазками. Не хочешь прилечь вот сюда и поспать до утра?

Закатив «прелестные глазки», я подвязываю высохшей ленточкой волосы повыше:

— И упустить подходящее для поисков время? Все известные пропавшие пропали именно в ночные или предночные часы.

Пока я зажимаю один конец ленты зубами, парень возражает:

— До будущего вечера уже вряд ли случится что-то страшное. Так отчего бы не отдохнуть?

— Ты трусишь? — лента туго стягивает пучок. — Наглости в избытке, храбрости не так много?

— Не заигрывайся, — ровно произносит юноша. По спине от его тона бежит холодок, отдалённо знакомый. Я не соображаю, кого он мне сейчас напоминает, но вдруг соображаю другое:

— Как тебя зовут?

Имени его я до сих пор не узнала. Вежливость убежала в начале нашего знакомства вместе с озёрным духом.

— А, меня? — ощущение холода испаряется, парень неуместно веселеет. — Чжао Цыянь, молодая госпожа! Как прикажете величать вас?

Небеса, лучше бы и не спрашивала! От вольной речи к формальностям, нелепость же!

— Ван Лилян, — представляюсь я.

Имечко у тёмного заклинателя занимательное, с одной стороны, от него веет обожанием тех, кто его дал, с другой, призывом остерегаться. Но при всей своей интересности, это имя мне не знакомо. А вот ему может оказаться знакомо нынешнее имя главы школы Нинцзин. А вот моё прежнее взрослое имя — едва ли.

— Ван Лилян-а, — протягивает он моё имя по-дружески тепло. — Такое суровое имя не помешает чуточку смягчить.

Я повторно закатываю глаза.

— Ван Лилян-а, гляди же, какая кроватка удобная, — идею затащить меня в кровать Чжао Цыянь не отбрасывает, призывно хлопает по одеялу и сюсюкает, как с дитятком. — Чистенькая, никто не покусает.

Бесит!

— Что ж, тогда ложись, затеряйся в Царстве Снов и нарвись на какую-нибудь злобную тварюгу! — от души желаю я, подорвавшись, подобно бамбуку, брошенному в костёр, и распахиваю дверь в коридор.

Тяжкий вздох тут же рвётся наружу и будто зависает под потолком чёрной тучей. От бессилия прикладываю дрожащие пальцы ко лбу, а в мыслях только: «Надоело, надоело, как же надоело… и это что, детский смех?!» Отцепив ладонь от лица, я сталкиваюсь с мальчиком в бамбуковой шляпе. Он оттопыривает детские пальчики, манит ими за собой, не стесняется показать улыбку с недостающими зубками.

Я покачиваюсь, волевым усилием удерживаюсь на ногах и моргаю, прогоняя муть, заволокшую мир. Смех, однако, после этого не пропадает, он превращается в скорбный плач. Ребёнок перестал мерещиться — значит ли это, что плач настоящий? Откуда он?

— Слышишь? — оборачиваюсь к Чжао Цыяню. Слух у тёмного заклинателя должен быть не менее остёр, чем мой, он отличит, где иллюзия, где явь.

— Что? Я много чего слышу, — плечи его прыгают вверх-вниз.

— Будто ребёнок плачет, — поясняю я, почёсывая кулаки.

— А, это слышу!

Я сразу же срываюсь с места, вниз по лестнице, на первый этаж постоялого двора, откуда и доносятся тревожащие меня звуки. В спешке даже не захватываю фонарь, чтобы не было нужды всматриваться в темноту. Завывания дитя тем неуловимее, чем ближе я к кухне. Когда я вхожу на кухню и огненным талисманом, без раздумий затолканным в рукав при одевании, зажигаю найденную свечу, ребёнок уже не столько плачет, сколько давит всхлипы.

— Там, — я подскакиваю — Чжао Цыянь неведомо как образуется за спиной! Следуй он за мной изначально, я бы обратила внимание!

— Там, — повторяет адепт Сюэсэ Хоянь, подбородком указав туда, куда я и без него глядела.

— Знаю, — я крадусь к дальнему концу помещения, где сложены корзины с редисом. За белыми кучами, в самом уголке, вместо редиса в корзине сидит зарёванный мальчик.

Крохотный и потрёпанный, будто бы извалявшийся в грязи, он трёт липкие щёчки кулачками. Однако важно то, что щёчки эти — совсем беленькие, как и глазки: дитя морщится, но не краснеет.

Я присаживаюсь перед малышом и ласково зову:

— Здравствуй.

Мальчик сосредотачивает на мне слезящийся взгляд.

— Здравствуй, дацзе, — он будто отвык говорить, простому человеку ни слова бы не разобрать.

Губы мои чуточку подрагивают, но всё же складываются в тёплую улыбку.

— Ты потерялся? — я придвигаюсь на цунь ближе. Ребёнок не спешит убегать или закрываться, что считается добрым знаком.

Мне с заминкой отвечают кивком. Помявшись и поёрзав в корзине, в которой смотрится крошечной редисочкой, мальчик добавляет:

— Я потерял дацзе. А потом потерялся сам.

Не задумываясь, я оглядываюсь на Чжао Цыяня: тёмный заклинатель или светлый, он должен прийти к схожим с моими выводам. Оттого и рот закрыл, дав мне заняться делом.

— Я, — пальцем упираюсь себе в грудь, — похожа на твою старшую сестрицу?

Ребёнок кивает несколько раз.

— Потому ты заговорил со мной? Хочешь, чтобы я помогла тебе найти твою дацзе?

— Ты ведь можешь, дацзе? — с надеждой смотрит на меня это дитя.

Я со всей возможной теплотой треплю волосы мальчишки и обещаю:

— Могу. Клянусь, что приведу тебя к сестре.

Услышав желанную фразу, мальчик бросается в объятия — мне не остаётся ничего другого, кроме как подняться с ним в комнату на руках и укачивать, пока не уснёт. Чжао Цыянь молчит вплоть до тех пор, пока я не укрываю ребёнка одеялом.

— Тебе не следовало давать мальчонке подобные обещания.

Это верно.

— Как ещё мне было его успокоить? — грубо отзываюсь я.

— Если ты не найдёшь его сестру, он рассвирепеет и станет опасен. Тогда его точно не успокоить.

И это тоже верно.

— Но сейчас-то он безобиден. И он явно видит нас впервые, что означает, что в озере был кто-то другой. А этот ребёнок…

— Ещё жив, но раскололся на части, — подтверждает мои подозрения тёмный заклинатель. — Одна его половина где-то живёт и дышит, другая призраком воет в ночи.

— И собрать его воедино можно лишь приведя к сестрице, которую он ищет.

— Или просто найти вторую половину пацана и соединить их насильно, — хмыкает юноша.

Выбить бы ему дурь из головы!

— Ты хочешь разбить душу окончательно?! — шиплю от злости, не крича лишь из-за спящего мальчика. — Насилием можно только разрушать, но никак не создавать что-то!

— Тёмное искусство с тобой не согласится, — Чжао Цыянь взмахивает рукой.

Полы и рукава развешанных одежд покачиваются от дуновения энергии, выпущенной не мной, юноша же невозмутимо наблюдает за реакцией на свою пакость. Мне вспоминается учитель, чьи мысли отравил порочный базар, обиталище обмана и принуждения. Мерещатся Ян Гуйцзу, чья жизнь обернулась трагедией из-за чужой жестокости, и Фэн Цзяньсюэ, покинувшая Сюэсэ Хоянь и попросившаяся ко мне в ученицы.

— Даже светлые методы, направленные в насилие, уничтожают. Я не знаю противоположного, — выдыхаю, в конце концов.

— Так почему бы мне тебе его не показать?

Задержать дыхание. Снова выдохнуть. Опустить ресницы, чтоб глаза не видели.

— Не на столь хрупком примере, — зевок прорывается вперёд окончания фразы — ладонью не прикрыть даже.

Я не помню, как засыпаю, хотя детское сопение звучит во сне, как наяву. Смешиваясь со смехом мальчика в бамбуковой шляпе, ведущим меня за руку туда, где меня ждут, где будет легче и лучше, оно звучит потусторонне. Я мечусь по постели, сбиваю накинутое одеяло и просыпаюсь, маша руками и ударяясь запястьем о край кровати. Вспотевшая, беспокойная и ни капельки не отдохнувшая.

Ни ребёнка, ни тёмного заклинателя рядом нет. Посреди комнаты стоит бочка с согретой водой, что не стынет под заклинанием, высохшие одеяния сложены на столе в аккуратную стопочку. Подозрительная заботливость!

Чжао Цыянь появляется на пороге как раз тогда, когда я, спешно собравшись, цепляю меч на пояс. Мальчишка держится за его ладонь: в свете дня выглядит совсем беспризорником, но осколок души не то чтобы реально по-настоящему отмыть или вылечить, всё же он отражает состояние лишь части от целого, лишь целое возможно привести порядок.

— Ван Лилян-а хочет кушать? — напевает Чжао Цыянь добродушно.

— Вечер скоро? — однако я его настроение не разделяю: «Сколько времени потеряла?!»