Лавандовое сердце

Александра Глазкина

Лавандовая ферма – идеальное место для романтики и чудес, вот только мне ни того, ни другого, похоже, не дождаться! Я здесь лишь для того, чтобы работать, не поднимая головы и терпеть хамство и неприязнь хозяйского сына, циничного и уверенного, что он может за меня решать, как мне жить, что говорить и даже – в кого влюбляться! Но я готова терпеть, ведь у меня есть цель, о которой он даже не подозревает…

5. За меня решает любопытство

Только поставив подпись под новым контрактом — теперь уже на полгода, я поняла, в каком напряжении жила все это время. Теперь можно было расслабиться и наслаждаться своим новым статусом — полноправного работника лавандовой фермы. Полгода — это больше тысячи злотых, приближающих меня к цели. А там, глядишь, Санта-Клаус принесет мне в качестве рождественского подарка какую-нибудь приятную весть. Правда, теперь я бы не стала доверять сказочному персонажу с именем реального негодяя, но, в любом случае, до конца года далеко. Главное, что сейчас я здесь!

А под «здесь» подразумевалось небо, перламутровое на рассвете и насыщенно-розовое на закате; неугомонные птичьи трели и деловитое гудение пчел; одуряющие ароматы множества цветов; первая клубника прямо с куста и вкуснейшие пироги пани Ханны; редкие улыбки, которыми я обменивалась с хуторскими жителями, когда навещала местную лавочку; беззлобные шуточки пузатого пана Густава, верного помощника хозяйки; уютное мурлыканье Мисти (она еще не доверяла мне настолько, чтобы забираться ко мне на колени, но гладить себя уже позволяла). И бесконечные разговоры с хозяйкой…

Я уже смирилась с тем, что пани Ханна — не из молчунов, но мне это даже стало нравиться. Чем задумываться о своей жизни, я с удовольствием слушала про чужую. Конечно, большую часть времени она терпеливо учила мне всяким премудростям по уходу за цветами, а в свободное от этого время рассказывала о себе. Ее детство, оказывается, прошло в Провансе, в настоящем, хоть и запущенном замке, окруженном лавандовыми полями (вот откуда, оказывается, аристократичность манер и страсть к лаванде). Лавандой занимались несколько поколений е семьи, и все были уверены, что когда-нибудь она возглавит семейное дело.

— Кто ж знал, что однажды туристический автобус сломается недалеко от нашего поместья, — засмеялась она. — И там окажется мой Адусь.

Того недолгого времени, что водитель разбирался с мотором, Адаму Тамму хватило, чтобы по уши влюбиться в юную красавицу, распевающую песни на лавандовом поле. Он был настолько решителен, что уже через три месяца Ханна обнаружила себя на коленях перед грозным отцом, не желающим, чтобы его единственная дочь уезжала куда-то в другую страну, в суровый северный климат. Но любовь смела все преграды.

Теперь я поняла свое заблуждение насчет старых снимков — на ней была не «Лилла», а родительское поместье пани Ханны. Давно, впрочем, утраченное из-за неудачных финансовых махинаций ее отца. Все, что осталось — это фотографии и лавандовый альбом: растрепанная пухлая книга, которую любовно составляла для пани Ханны ее мать, когда узнала, что дочка хочет попробовать выращивать лаванду здесь, на севере Западной Федерации. С разрешения хозяйки я листала этот альбом, с удивлением и восторгом разглядывая многочисленные схемы, причудливые виньетки, выцветшие письма, заманчивые рецепты… Это был настоящий кладезь знаний! Но самое главное — это было воплощение материнской любви. Интересно, оценила бы Бланка подобный подарок от меня? Впрочем, что бы я могла ей передать в качестве знаний? В свои восемнадцать дочь гораздо умнее меня во всем, что касается жизненных целей и стремлений!

До цветения лаванды оставалось время, и мы теперь ее не трогали — она не требовала ни частого полива, ни подкормки. Кусты стали из серебристых ярко-зелеными, и благодаря нашим стараниям приобрели красивую шарообразную форму. Я отправила пару фотографий Бланке, и она еще больше загорелась идеей меня навестить.

— Идеальное место для фотосессий, — загорелась она, — может, нам с Тоби в таком свадебную церемонию провести?

До этого Бланка упорствовала, что их просто распишут в ратуше, и я, втайне возликовав, пообещала прощупать почву. Но разговор с хозяйкой меня охолонул. Да, ее неоднократно спрашивали, можно ли проводить в поле фотосъемки и свадебные обряды, но ее подобное совершенно не привлекало. Как я поняла, пани Ханна не терпела присутствия большого скопления людей на своей территории. Да и вообще чужаков. Даже за лавандовым мылом, маслами и саше, которые она, оказывается, делала для продажи, раз в месяц приезжала хозяйка магазинчика из Спишнево и забирала все оптом. А потом наверняка перепродавала втридорога.

— Вы могли бы открыть магазин онлайн, — предложила я, — я умею делать сайты. Хотите, вам сделаю?

Но пани Ханна мягко, но решительно отказалась. Для нее маленькое производство, умещавшееся в «мастерской», было, скорее, невинным старческим развлечением, чем возможностью реальной прибыли. А ведь за букет с лавандой столичные невесты отваливали большие деньги, заказывая поставку из южного региона! Я грызла ногти от бессилия и зависти. Вот бы я развернулась, дай мне хозяйка возможность! Но пока мне давали в руки только садовые ножницы и ведра с водой (хозяйка не любила шланги и поливала все по старинке — ведрами из колодца).

— Окоротись, бизнес-вумен, — смеялась Селеста, когда я жаловалась ей, сидя на холме, куда, по-прежнему, уходила ловить сигнал информера. — Твоя коммерческая жилка — это собирательный образ из книг и сериалов. На деле, наверняка пришлось бы столкнуться с трудностями, о которых ты и не подозреваешь! Представляешь, подвыпившие гости на свадьбе начнут разбредаться по полю, топтать кусты, рвать цветы. Кошмар. Да после одной такой церемонии у вас поля не останется!

— Нууу, возможно, ты и права, — неохотно согласилась я, — но лавандовая ферма здесь — это такая редкость. Столько возможностей.

— Ви, — Селеста посерьезнела, — я понимаю, ты сейчас настроена заработать, как можно больше, но не лезь не в свое дело. Не тебе менять уклад, который складывался у Таммов десятилетиями. Тебе и так хорошо платят. Платят же? Деньги перевели за первый месяц?

— Перевели.

— Вот и радуйся. По крайней мере, в качестве дармовой рабочей силы никто тебя использовать не собирается. А все остальное — не твоего ума дело.

«Все остальное» было не только нежелание хозяйки пускать чужаков на свою территорию. К ней, за исключением пана Густава с женой вообще никто не приходил — ни соседи, ни коммивояжеры, которые, я видела, развозили по хутору товары, которых здесь было не достать. Даже за маслом и творогом на молочную ферму ходила я с корзинкой, хотя другим соседям молочник охотно развозил товары сам, прицепив к багажнику велосипеда небольшую деревянную тележку на колесах.

Создавалось ощущение, что пани Ханна живет в полной изоляции от остального хутора, и я не могла понять, почему. Она была милой, приветливой, меня встретила очень тепло, поучала терпеливо, на мои оплошности реагировала со сдержанными смешками. Но ни разу к ней на чаепитие не приходили поболтать соседские кумушки… В хуторе на мое появление среагировали с любопытством, но я была слишком заурядной персоной, чтобы вызывать долгий интерес. На мои же осторожные попытки перевести разговор на хозяйку только пожимали плечами, чудачка, мол. Понятно, что никто мне, чужачке, бывшей здесь без году неделя, ничего рассказывать не собирался, и это только подогревало мой интерес.

Теперь я не удивлялась, почему пан Матс выбрал для матери помощницу не из местных — местные бы и не пошли. Не потому, что хозяйка была невыносимой, она была — просто чужой, хотя и прожила здесь почти всю жизнь. Даже затею с лавандой, давно уже успешную, здесь, как и раньше, считали причудой (при этом я пару раз видела в беседках на столах знакомые баночки с лавандовым вареньем).

За всем этим наверняка стояла какая-то история, и это подогревало мое любопытство. Селеста и здесь тщетно попыталась воззвать меня к разуму:

— Смотри, а то еще среди лавандовых кустов скелет раскопаешь. Или обнаружишь, что хозяйка отравила особо настырную соседку, добавив яда в варенье! Какое тебе дело до чужой семьи, Ви?

— Не знаю. Просто мне кажется несправедливым этот негласный бойкот с обеих сторон. Пани Ханна такая одинокая, мне кажется, поддержка близких ей бы не помешала. Она явно нуждается в обществе. Если бы она больше общалась с людьми, отвлеклась бы от своей утраты.

— Ты — ее общество, Ви, вот и отвлекай. А затею раскопать старые тайны оставь. Тем более, на деле все может оказаться весьма банальным. Сама знаешь, в провинции рассориться и стать врагами навеки — дело пяти минут. Хватит сорванного без спросу яблока с чужой ветки!

— Да, это точно, — согласилась я.

Но все же решила, что раз уж отмалчивается хозяйка, то от кого-нибудь я все равно узнаю, как собака пробежала между обитателями «Лиллы» и остальными хуторскими. Кто-нибудь, да проболтается…