Институт эмоций. Первый семестр

Александра Глазкина

Мое любимое развлечение – мысленно пририсовывать смайлики над головами людей, за которыми я наблюдаю. И это безобидное, казалось бы, занятие приведет меня в странный институт, двери которого есть везде, но не каждому дано их открыть. Теперь мне предстоит научиться управлять эмоциями и разгадать, как связана с ними тайная жизнь города, в котором я живу…

Глава 3

— Так, иди, делай уроки! — строго командует мама.

— Но я же должен знать, как вы решите мою судьбу, — парирует Юсси.

— Брысь, умник! — добавляю я, пряча улыбку, и он, насупившись, уходит к себе.

Главный вопрос на повестке дня с учетом моей новости — перераспределение нашего времени. Все работают, я теперь еще и учиться буду, а Юсси у нас, хоть вполне и самостоятельный, но все равно дома его одного надолго не оставишь. В последний раз он, несмотря на строгий запрет, забрался в папину мастерскую. Пальцы после знакомства с пилорезкой, к счастью, остались целы, а вот наши нервы заметно пострадали!

— И сколько будет длиться обучение? А диплом ты получишь? А из архива тебя будут отпускать?

Вопросы следуют один за другим, и я понимаю, что поторопилась с известием. Надо сначала сходить на вводную лекцию, все подробно узнать, а потом уже принимать решение.

— Так, родители, давайте дождемся вторника. Пока мне просто важно знать, как вам вообще эта идея?

Мама меня обнимает:

— Золотце, ну, конечно, мы тебя поддерживаем!

— И впрямь, сколько можно в бумажки зарываться, — брякает папа.

Я прямо затылком чувствую, как мама делает ему страшные глаза. Папа — добряк, но тактичность — не его конек. Ему, как искусному мастеру, из-под рук которого выходит мебель, пользующаяся огромным спросом, сложно понять, что люди могут посвящать себя труду невидимому, нематериальному, так сказать, и не очень (по его мнению) ценному. Хотя, когда я раздобыла ему рабочий дневник Хедвига Тана, знаменитого краснодеревщика прошлого века, папиному восторгу не было предела. Но осознать, что именно благодаря стараниям архивных работников, он теперь копирует давно забытые узоры, папе сложновато.

Я ухожу, понимая, что родителям нужно обсудить мое внезапное решение. Заглядываю к Юсси и какое-то время стою, прислонившись к дверному косяку, глядя на непослушные вихры на макушке. Внутри меня разрастается нежность и умиление. Неужели этот мальчик, склонившийся над учебниками, совсем недавно лежал в кроватке и гулил, пуская пузыри и щедро раздаривая нам очаровательные беззубые улыбки! Как летит время!

Я подхожу, целую его и склоняюсь над столом:

— Какие тайны мироздания постигаете, молодой человек?

— Вот, — тыкает он ручкой. — Роль приборов и инструментов в изучении мира. Три снимка. Ученый смотрел на Луну невооруженным глазом, в бинокль и в телескоп. Какой вывод мы можем сделать?

— И какой же?

Юсси попирает рукой щеку и выдает:

— Что ученый долго-долго смотрел на Луну…

— Нет, милый, вывод в том, что поверхность Луны гораздо лучше видна, когда человек использует приборы для наблюдения.

— А, — тянет он, — тоже верно! Ты мне почитаешь перед сном?

— А ты уже все написал?

— Ага, — отвечает он, торопливо сгребая все со стола.

— Дай посмотреть.

Юсси распахивает глаза в притворном изумлении и крепко прижимает к себе тетрадки:

— Ты что, не доверяешь ребенку?!

Я не отстаю:

— Ты честно-честно все сделал?

В «гляделках» я всегда выхожу победителем, и он, вздыхая, сдается:

— Ну, ладно, парочку примеров допишу.

За вечер мы не только успеваем почитать, но и обсудить аттракцион, открывшийся в парке, Марику (новую симпатию Юсси) и мое поступление в институт. Факт, что я тоже буду по вечерам делать уроки, его забавляет. И все же, сколько бы удовольствия не приносила мне привычная вечерняя возня, я невольно поглядываю на часы. Уже почти девять, а Ивар еще не вернулся.

Наконец, хлопает входная дверь, я торопливо расцеловываю уворачивающегося Юсси в щеки, нос и уши, и спешу в прихожую. Но все равно успеваю увидеть только широкую спину Ивара, который уже поднимается наверх.

— Привет! — окликаю я. — А ужинать?

— Привет, — отзывается он, не оборачиваясь. — Нет, устал. Пойду, приму душ и лягу.

Так, не остановился. Не поцеловал. С родителями поздороваться не зашел. Юсси обещанный чертеж не принес. Я замираю, тщетно пытаясь унять волнение, а потом все же поднимаюсь следом. Ивар уже раздевается, упорно не оборачиваясь ко мне. Я смотрю, как летит на застеленную кровать пиджак, галстук, сорочка. На мгновение отвлекаюсь от тревожных мыслей, завороженная игрой мускулов на его спине, но потом понимаю, что для аккуратиста-Ивара вот так разбрасывать вещи — еще один тревожный звоночек.

Осторожно приближаюсь и обнимаю его сзади. Ивар замирает, накрывает прохладными ладонями мои руки, а потом решительно высвобождается:

— Золотинка, я пойду в душ, устал неимоверно.

А смотреть так и не смотрит.

— Да в чем дело? — не выдерживаю я, разворачивая его к себе, и ахаю от неожиданности.

Ивар хмурится и торопливо прикрывает рукой распухшую синеющую скулу.

— Господи, это еще что?

Неужели в нашем благословенном городе завелись грабители? Ивар устало вздыхает, понимая, что теперь от откровенного разговора не отвертеться.

— Это пустяки… Решительное неприятие Донатом факта, что ему вновь отказано.

— И ты еще иронизируешь? Надо в полицию идти.

— Не надо никуда идти, — целует меня Ивар, — лучше сделай своему избитому герою примочку, раз уже все открылось.

Содержательную беседу мы продолжаем уже в ванной.

— А ты хотел, чтобы не открылось? Лег бы сегодня спать, отвернувшись? А я бы тогда лежала и думала, что же резко изменилось в наших идеальных отношениях?

Ивар смеется и притягивает меня к себе:

— Вот, значит, как? Прости, сглупил. Не подумал, что в эту хорошенькую головку придут столь нелепые мысли. Просто не хотел, чтобы ты расстраивалась.

— Вот уж не думала, что работа в комитете градостроительства такая опасная! — ворчу я, осторожно прикладывая к щеке Ивара холодное полотенце. — Вам теперь хоть охрану нанимай!

— Да, ну, брось. Доната уже с почестями проводили из города. Что поделаешь, никак бедняга не смирится, что его шикарным пластиковым окнам не суждено украсить наши неприглядные домишки!

Я фыркаю. Красота города — константа, не подлежащая сомнению. Во многом как раз благодаря указу бургомистра о том, что все строения в городе должны быть кирпичными или каменными, а окна и двери — деревянными. Никакого бездушного пластика, никаких хай-тек офисов, никакого асфальта (только тщательно уложенная брусчатка да газоны). Никаких рекламных растяжек и билбордов, за которыми не было бы видно ажурных кованых фонарей и лепнины на старинных фасадах. Фабрики вынесены за черту города и оснащены новейшими очищающими фильтрами.

Но заезжие дельцы все не оставляют попыток навязать городу свои стандарты. Донат оказался особенно хватким. Надеюсь, что в последний раз! Ивар кратко пересказывает мне их разговор. Я понимаю, что он сглаживает острые моменты, но все же успокаиваюсь. Да и синяк не такой страшный, как подумалось в начале. Главное, зубы целы!

— Целоваться точно не помешает! — смеется Ивар и тут же подкрепляет свои слова действием.

Чуть позже я решаюсь рассказать ему о встрече с профессором и его предложении. И сразу понимаю, что Ивар не в восторге от услышанного.

— И что ты решила?

— Ну, я бы очень хотела пойти учиться! — осторожно говорю я.

— Эмоции? Объясни мне, ради бога, зачем тебе это? Какое это имеет отношение к твоей текущей работе?

— В принципе, никакого, если не брать во внимание то, что каждый день я сталкиваюсь с растерянными или сердитыми, или взволнованными, или равнодушными людьми, которые обращаются в архив с запросами или сдают дела. Я ведь не только с бумажками вожусь, знаешь ли. Меня-то чаще всего выставляют на передовую! Кому, как не тебе знать?

Ивар морщится. Наше знакомство началось как раз с того, что он принес мне, тогда еще стажеру архива, дела на передачу. И отчитал, когда я перепутала в описи всего две строчки. И хотя в тот же вечер он искупил свою неприветливость букетом роз и приглашением в кафе, но все же не любит вспоминать, что выставил себя в неприглядном свете.

— А ты не хочешь попробовать другие варианты? Что-то более… серьезное?

— Нет, — решительно говорю я, умалчивая, что самым веским аргументом стал факт, что профессор считал мои невидимые смайлики и другой факт, что на меня произвело магическое впечатление умение открывать двери наоборот.

Ивар — человек практичный. Он-то, в принципе, по работе наверняка сталкивается с пространственной разверткой. Город растет, и не всегда есть возможность совместить реальные размеры зданий с тем, что нужно уместить внутри. Так что и двойные лестницы, и переход-каналы, и залы-перевертыши Ивару не в новинку. Но я-то сегодня впервые увидела подобное! И пока еще удивляюсь, как ребенок.

— Ну, ладно!

— Значит, ты не против? — радуюсь я.

— Нет, я не против. Но, честно скажу, и не за.

— Воздержался? — не удерживаюсь я от шпильки.

Ивар сгребает меня в охапку и подминает под себя.

— Воздержался? — рычит он, покрывая поцелуями мои голые плечи, — ну уж, нет! Воздержание — это не про меня, особенно, когда такое соблазнительное создание под боком!

Я, смеясь, отбиваюсь, но недолго. Ивар умеет убеждать. И вечер сумбурного дня заканчивается как нельзя чудеснее!