Институт эмоций. Первый семестр

Александра Глазкина

Мое любимое развлечение – мысленно пририсовывать смайлики над головами людей, за которыми я наблюдаю. И это безобидное, казалось бы, занятие приведет меня в странный институт, двери которого есть везде, но не каждому дано их открыть. Теперь мне предстоит научиться управлять эмоциями и разгадать, как связана с ними тайная жизнь города, в котором я живу…

Глава 11

Как ни откладываю я возвращение домой, мои усилия оказываются напрасными, потому что во время традиционного кормления хомяка-копилки замечаю рядом записку от Ивара: приехала комиссия из столицы, и теперь он ведет всю честную компанию в ресторан, вернется поздно.

От ужина я отказываюсь под предлогом, что нужно выполнить много заданий на завтра. Под тем же предлогом удается избежать маминых распроссов о первом учебном дне. Папа занят в мастерской, предусмотрительно открыв дверь, чтобы было видно внука в саду. А Юсси так увлечен наблюдением за каштаном, что мою честную попытку расспросить его об экскурсии отметает нетерпеливым взмахом перепачканной ладошки.

И я сбегаю под спасительное укрытие чердака. На кровати — безукоризненно разглаженное покрывало. Ни следа моих утренних сборов: вся одежда аккуратно возвращена в шкаф, украшения разложены по шкатулкам. Я чувствую легкий укол в сердце. Ну, вот зачем Ивар это делает? Даже если я что-то и не успела, а он, забежав переодеться, застал хаос в комнате, зачем демонстративно все убирать? Я бы и сама справилась!

Усилием воли заставляю себя доделать тест, благо после слез, пролитых под надежным укрытием зеленых листьев беседки, мне стало значительно легче. Остальные тесты я прохожу внимательно, но, к счастью, они не задевают чувствительных струн моей души. Внимательно изучаю расписание. Интересно, зачем нам спортивные занятия и лекции по искусству? Я думала, что здесь будут только психологические дисциплины.

Ввожу в информер код заполненных страниц, потом сгребаю листы в стопку и растерянно оглядываюсь. Шредера у меня дома нет, а нести бумаги на работу как-то глупо. Просто их порвать? А, может, сжечь? Долго разглядываю аккуратно сложенные дрова у камина, пока не осознаю, что разжигать его не умею: этим всегда занимается Ивар. Но образ освобождающего огня уже пляшет перед глазами, и я спускаюсь в сад.

— Пап, а давай в саду костер разведем?

Чудесная особенность папы — отсутствие скептицизма. Он не спрашивает, что это взбрело мне в голову и почему нельзя растопить камин. Он просто кивает и отправляется за дровами. Юсси приходит в восторг. В саду уже густо-чернильные сумерки, слышно, как шуршат на каштане новые листья, но ничего уже не разглядеть.

Когда огонь разгорается, я прошу Юсси, уже держащего наготове прутики и ломтики хлеба, немного подождать и осторожно поджигаю документы. По краю листов мгновенно принимаются плясать язычки пламени, бумага скукоживается, чернеет и осыпается пеплом. Может, это самовнушение, но я чувствую, как мне становится легче. Или это близость костра магнетически действует, возвращая сознание во времена, когда люди собирались у огня, как у островка безопасности?

Юсси принимается печь хлеб, папа приносит плетеные кресла с веранды, а мама осторожно укутывает мои поникшие плечи пледом, связанным из разноцветных махровых шариков (результат еще одного ее недолгого увлечения). И мы долго сидим, околдованные простотой и очарованием осеннего вечера: ароматами прелой листвы, тихим шелестом деревьев, теплом, идущим от костра.

Переполненная впечатлениями дня я постепенно погружаюсь в легкую дрему. Сквозь сонную завесу слышу тихие голоса родных: мама уговаривает Юсси, что пора в кровать.

Папа уходит за водой, чтобы залить костер. Не надо, пожалейте его, хочется сказать мне. Костер похож на диковинную птицу, бьющую крыльями, от взмаха которых разлетаются в стороны искры, расчерчивая огненными штрихами вечернюю тьму. Но слова отказываются приходить, пляшут где-то на краешке сознания, щекочут волосы, я неловко отмахиваюсь от них, и по пальцам стекают розовые и зеленые струйки краски, которую я вроде бы смыла перед зеркалом в кабинете Марты. Зеркало дразнится, доказывая мне, что все не так…

— Я пропустил самое интересное? — спрашивает кто-то очень знакомый.

— Тшш… Аурика засыпает совсем, — тихо откликается мама.

И тогда меня подхватывают сильные руки, и я покорно-привычным жестом склоняю голову на крепкое плечо, с наслаждением вдыхая родной запах. Позволяю себе погрузиться в сладостно-расслабленную дрему и все же каким-то усилием удерживаюсь, чтобы ощутить, как меня укладывают на кровать, как заботливо раздевают, невзначай лаская обнаженную кожу. Как потом Ивар укладывается рядом, целует меня в волосы, так что его дыхание, в котором смешивается запах вина и вишневого табака, щекочет мою шею. И вот уже тогда, уверившись, что все хорошо, что счастье от близости любимого мужчины, как прежде, окутывает меня мягким теплом, я позволяю себе окончательно соскользнуть в сон.

А просыпаюсь все от тех же прикосновений, только теперь дразняще-настойчивых.

— Вставай, соня, — тормошит меня Ивар, — на работу опоздаешь!

Начинается утренняя суета, во время которой я успеваю получить от Ивара легкий упрек в том, что посиделки у костра устроили без него.

— Это спонтанно получилось. И потом, мы же не знали, когда ты вернешься, — я отвечаю, не вкладывая упрек в слова, лишь потом спохватываюсь, что выстраиваю шаткий мостик к объяснению вчерашнего.

— Если б ты знала, с какой радостью я променял бы вчерашний ужин на семейный вечер! — смеется Ивар. — Эти столичные чинуши — такие снобы! Мы повели их ужинать к Анджею, и что получили? Презрительные усмешки и рассуждения о том, как примитивно и убого поставлено обслуживание в провинциальных забегаловках. Представляешь, назвать заведение Анджея забегаловкой?

Да уж. Ресторан Анджея — самое уютное заведение в городе, двухэтажный сруб в окружении старых сосен, с непередаваемой атмосферой и очень вкусной местной кухней. Именно там, во время романтического ужина Ивар недавно сделал мне предложение, которое я, правда, в замешательстве, пока не приняла, но это другой вопрос. Мне становится обидно за Анджея и за город, к которому чужаки относятся столь пренебрежительно.

— Да кто они вообще такие?

Ивар морщится:

— Конфликт с Донатом повлек за собой более серьезные последствия, чем мы ожидали. Насколько я успел понять, это была осознанная провокация. Кому-то в верхах не по вкусу, что город живет по своим законам и не желает жертвовать историческим обликом и традициями в угоду веяниям моды. Эти люди из комиссии хотят, чтобы мы обосновали целесообразность соблюдения законов, которые, по их мнению, давно устарели. Я вчера водил их по городу, они восторгались и ахали, постепенно растерялись по дороге: один на трамвае уехал кататься, второй застрял на улице-реке, третья по площади меня таскала, разглядывая архитектурные изыски. Правда, потом все сама и испортила, когда начала сверять особенности построек со стандартами из своего ведомства…

Ну, вот все и объяснилось. Сейчас я не понимаю, что со мной было вчера. Может, проходя через двери института, мы подверглись какому-то воздействию, которое, например, провоцирует несвойственные нам эмоции. Или будит то глубинное, дремлющее, что неохота трогать и признавать? Как бы то ни было, сейчас, когда Ивар все это мне рассказывает, вчерашние сомнения кажутся мне смехотворными! Нужно будет у Акселя с Мией расспросить, не заметили ли они у себя странных перепадов в настроении?

— Значит, город хотят модернизировать? — спрашиваю я с легкой тревогой.

— Ничего, отобьемся, не в первой! — уверенно отвечает Ивар. — Просто нужно разобраться, кто за всеми этими нападками стоит. Ну, а ты как? Я вчера не решился тебя будить. Как занятия прошли?

— Хорошо, — почти честно отвечаю я. — Но пока ничего особенного.

Ну, да, если не считать волшебного кота, дверей, открывающихся в разные точки города, моего случайного возвращения, странного города за окном аудитории, разговора со Стефаном и заданий, вызвавших у меня эмоциональную бурю…

Ивар испытующе смотрит на меня, потом касается губ легким поцелуем:

— Ладно. Захочешь — расскажешь, верно?

Я пожимаю плечами и принимаю беспечный вид. Есть у меня ощущение, что если я скажу, что нам запрещено рассказывать обо всем, что происходит в стенах института, это вызовет куда больше вопросов!

На работу мы идем вместе, попутно решив завести Юсси в гимназию. Выслушиваем его восторженные рассказы об экскурсии. Меня больше волнует техника безопасности: разве нормально было пускать детей, да еще таких неугомонных, как Юсси, в лабораторию? Каждый раз, как речь заходит об экспериментах с выведением новых пород деревьев, я вспоминаю ужасную историю родителей Марты. Вот, даже когда мы каштан в саду сажали, я заставила Юсси наблюдать за его появлением, отойдя на приличное расстояние, а для верности еще и крепко держала его за руку.

Ивар же подробно расспрашивает Юсси о подробностях эксперимента, о том, дали ли им посмотреть на процесс через био-визор и еще что-то, в чем я не разбираюсь. Что, впрочем, не мешает мне испытывать огромное чувство благодарности к Ивару за то, что он так хорошо ладит с Юсси.

Если честно, сразу после нашего знакомства я устроила Ивару своеобразную проверку. Решила, что раз уже в моей жизни есть факт раннего материнства, то невинную юную деву я разыгрывать не буду. Поэтому, когда Ивар после нашего недопонимания с делами архива вечером вновь возник на пороге, букет роз я благосклонно приняла, а вот от посиделок в кафе отказалась. Предложила встретиться на другой день — в парке. В конце концов, суббота — традиционный день досуга с сыном, почему я должна что-то менять?

Если тогда Ивар и смутился, увидев рядом со мной бегущего вприпрыжку Юсси, то виду не подал. Стойко переходил с нами от аттракциона к аттракциону, купил нам обоим мороженое и леденцы, и даже помог Юсси выбить молотом высший бал, чем сразу покорил его юное сердце. Когда мы устроились в тени на лавочке, наблюдая, как неугомонный Юсси гоняется за белками в тщетных попытках накормить их семечками, Ивар заметил:

— Забавный у тебя братишка.

— Это не братишка, это сын, — ответила я, стараясь, чтобы голос звучал ровно, хотя внутри все так и переворачивалось от волнения.

После долгой паузы Ивар сказал:

— Ну, для меня это ничего не меняет. Я имею в виду, мое желание узнать тебя поближе. Или, учитывая ситуацию, вас обоих.

— Честно?

Я не очень поверила, сочла это данью вежливости. А что он тогда мог сказать? Лишь на миг пожалела о своей затее, запоздало сообразив, что Ивару объяснить про Юсси будет гораздо проще, чем потом Юсси объяснять про Ивара. Если до этого мой не по годам смышленый ребенок и видел рядом со мной мужчин, то это были исключительно деловые контакты: Казимеж, охранники бюро, курьеры, продавцы. А теперь веселый и сильный дяденька проводит с нами день, катает Юсси на плечах, выуживает из пруда сбежавший кораблик. И что я буду делать, если уже завтра этот мужчина, ставший в глазах Юсси настоящим героем, исчезнет, решив, что не стоит связываться с матерью-одиночкой?

В очередной раз я потерпела крах: и как внимательная мама, и как влюбленная девушка. Не только Юсси хватило нескольких часов, чтобы проникнуться к Ивару восхищением! Но, на мое счастье, тому, кто сидел рядом, были неведомы мои внутренние метания. Он взял меня за руку и сказал спокойно:

— Я вообще стараюсь быть честным, а уж в делах сердечных особенно.

Так и мы и сидели, взявшись за руки и наблюдая за Юсси. Позже я рассказала Ивару версию событий, которые в итоге привели нас в этот город. Изложила факты кратко, тщательно избегая говорить о том, что пришлось пережить. Мне не хотелось специально его разжалобить или заставить мне сочувствовать. И, к моему облегчению, он не стал обсуждать то, что услышал. Просто обнял крепко-крепко и держал долго-долго, пока у меня не высохли слезы. Он, в свою очередь, поведал мне про Лешека, и теперь мне стало понятнее, почему Ивар так быстро нашел подход к маленькому мальчику.

С того дня прошло уже три года, и за это время Юсси с Иваром стали настоящими друзьями. Увлеченными единомышленниками, когда дело касается чертежей и сбора моделей. Иногда даже — верными заговорщиками, как в тот раз, когда они тайком уехали на дамбу (я не отпускала) и получили от меня нагоняй. Ну и, редко, спорщиками: Ивар не лезет в мои методы воспитания, но все же вынужден иногда решительно вмешиваться, пресекая совсем уж откровенные безобразия Юсси. Если в Бжове я постоянно слышала, что никто не примет чужого ребенка, то Ивар, к счастью, день за днем опровергает эти предубеждения, сам того не подозревая. Если кто в нашу идиллию и вносит смуту, так это я сама…