Последняя

Александра Веен

Посиживать дома в уютном кресле и читать книгу о странствиях – приятно, разве нет? Над очагом закипал бы чайник, а за окном накрапывал бы дождик.Вот и она предпочла бы посиживать. Но ей опять надо идти.Она мечтает, чтобы ее дорога закончилась. Она устала гнаться за тем единственным ненавистным человеком, без которого погибнет.Последняя вымученная попытка. А вдруг повезет?История-путешествие. История, где бегают с кроликами, летают в тазах и пекут булочки на кухне у рогатого великана.

Глава 2. Нечисть с рогами и без

Седой разбудил Эрсиль спозаранку. Нагнувшись, он теребил ее за плечо, пока она не разлепила веки.

— А, это ты, демон… Наконец-то. Сколько заплатишь за мою душу? — проговорила Эрсиль, язык у нее заплетался.

— Ни гроша, — отчеканил Седой и освободил ей ноги.

Эрсиль тут же пнула наугад. Промахнулась — обидно.

— Почему так мало? — полюбопытствовала она, неуклюже прислоняясь к перегородке.

Седой продолжил сматывать бечеву, потом сунул ее в мешок.

— Для чего тебе моя смерть? — нахмурился он.

— Отвечать вопросом на вопрос невежливо. Тебя не учили в детстве, нет? — пожурила Эрсиль и зевнула.

— А тебя? — эхом откликнулся Седой.

Эрсиль умолкла: беседа получалась глупая. Наверное, с врагами всегда так — что ни слово, то полнейшая чепуха.

— Есть будешь? — Седой кивнул на табурет, где остывали ноздреватые овсяные коржики и плошка наваристой похлебки.

— И как, по-твоему? Ткнусь носом в тарелку и начну лакать? — проворчала Эрсиль, дергая затекшими руками.

— Покормлю.

Седой взял миску и придвинулся к смутившейся Эрсиль.

— Крысиной отравы туда подсыпал? — фыркнула она. Но, рассудив, что сытой жить и мстить веселее, открыла рот.

Вскоре Седой заухмылялся.

— Завтрак в приюте умалишенных, — желчно сообщил он. — Ложечку за маму, за папу, за доброго дядю, которому ты мечтаешь всадить сталь под ребро…

В ячменной похлебке как на заказ попался не то хрящик, не то косточка, чуть не сломавшая Эрсиль зуб. И вот это что-то неопределенное полетело точнехонько в лоб Седому. Он был чересчур близко и недооценил коварство Эрсиль, а посему уклониться не успел.

— Значит, наелась, — глубокомысленно изрек он и отставил тарелку.

Эрсиль не мигая глядела на Седого. За румяную коврижку и глоток сладкого чая она посулила бы половину своих денег, но пресмыкаться на потеху врагу претило.

Седой с аппетитом жевал лепешку и застегивал крючки на широком тисненом поясе, снабженном ремнями, петлями и утолщениями-зазорами. Прикрепив ножны, Седой покосился на Эрсиль. Та притворялась, что не голодна. Напрасно. Он все понял.

— Нечего было плеваться, — принимаясь за второй хлебец, буркнул Седой, но не вытерпел немого упрека и поперхнулся.

Откашлявшись в кулак, он сжалился над Эрсиль и протянул ей большой кусок.

— Еще кружку воды, — потребовала она, неловко придерживая угощение растопыренными пальцами.

Седой напоил Эрсиль и удалился, а вернулся уже с ее вещами.

— Из дома выйдешь сразу. Хочешь — убегай, хочешь — жди меня на крыльце. — Седой рывком поднял Эрсиль, обернул ее плащом, нахлобучил капюшон почти до подбородка. — И не вздумай ляпнуть что-нибудь трактирщику. Себе же навредишь.

— А то он не сообразит, что дело нечисто! — огрызнулась Эрсиль. — У меня в прорезях для рук нет, собственно, рук!

— Тайком проскользнешь. Уяснила?

— Уяснила? — гнусаво передразнила Эрсиль и пошатнулась, когда Седой с размаху повесил на нее сумку и абы как скрученный тюк.

Отнятый вчера кинжал валялся на кровати. Седой пренебрежительно бросил его в котомку и погнал Эрсиль вниз по лестнице.

Владелец «Клюки», надо полагать, где-то прятался — обеденный зал пустовал. Седой толкнул Эрсиль за порог, а сам направился к стойке и громко хлопнул по ней трижды.

На улице Эрсиль окунулась в густой туман. Смысла убегать она не видела, напротив, боялась, что от нее убежит Седой.

— Ну-ну, господин «я-благороден-но-ты-мне-поперек-горла», — прильнув к щели между косяком и дверью, бормотала она. — От меня ты не отцепишься, нет… Разве что пырнешь все-таки своим прадедовским тесаком.

В действительности Эрсиль храбрилась: «отцепиться» от нее, связанной и обессилевшей, было проще простого.

Седой переговорил с отчаянно трусившим хозяином. Звякнули монеты, перекочевав в карман Ломтя, отчего Ломоть явно испытал облегчение.

— И помни, мне все известно, — припечатал напоследок Седой и стремительно покинул злополучную таверну. Не замедляясь, он ухватил Эрсиль за локоть и поволок ее в сторону Тэрлина.

Брезжило раннее зябкое утро, дождь прекратился, но липкая, пахнущая хвоей дымка затопила окрестности. Теневые очертания елей проступали сквозь белое марево, дорога растворялась под ногами. Казалось, нетрудно и воспарить над ее поверхностью.

Седой размеренно шагал вперед, не обращая внимания на Эрсиль и звуки, ею производимые. А звуков этих было великое множество: Эрсиль запиналась и охала, хлюпала, стонала и честила Седого за то, что сдавил ей предплечье как тисками.

— У меня набухнут здоровенные синяки, — брюзжала она.

— Ты запихал в мешок мои ботинки, они теперь шваркают меня по лопатке, черт бы их побрал — и тебя заодно… — бубнила она.

— А ты ботинки прямо к чистой одежде сунул?! Да они мне все там перепачкают! — негодовала она.

«Клюка» давно затерялась вдали, солнце так и не сумело иссушить мглистые облака, а Эрсиль с муравьиным усердием продолжала донимать Седого.

— Освободи меня, а? — канючила она, порядком умаявшись. — Я тогда быстрее пойду. Пожалуйста. Чего тебе стоит?

— Спокойствия стоит, — наконец отозвался Седой. — И моего и твоего. Если ты нападешь на меня, как я отвечу, по-твоему? Тебе мало шрама?

— А то нет! — воскликнула Эрсиль. — Вашими стараниями мечтаю обзавестись еще парочкой таких украшений!

Седой испортил ей лицо при первой же встрече. В пригороде У́кселлоу Эрсиль подкралась к нему со спины и прыгнула, не очень-то зная, куда втыкать стилет. Несложно догадаться, чем все завершилось. Седой с разворота полоснул, Эрсиль пригнулась, но это ее не спасло. Вспышка, боль, кровь… Его ошеломленный и даже испуганный взгляд. Темнота. С тех пор пролетело два с половиной года.

— Твоя вина. — Седой безучастно посмотрел на Эрсиль. — Зачем тебе моя смерть?

— Я не спорю, вина моя, — покаянно согласилась Эрсиль. — Во всем, что случается с людьми, виноваты они сами.

— Понятно, каши с тобой не сваришь, — обронил Седой.

— Боюсь, что так. Готовить не люблю, увы.

Седой столь внезапно ринулся в лес, утаскивая за собой Эрсиль, что она чуть не вывихнула лодыжку, угодив в размытую колею. «Ну все, доигралась, порешит. Вон и клинок вынимает», — заключила Эрсиль. Убить Седого или погибнуть самой — для нее почти не было разницы.

Опасения Эрсиль не подтвердились. Вместо того чтобы швырнуть ее на обочину и пригвоздить к земле, как букашку, Седой засел в кустах черемухи. Поднес палец к губам и устрашающе зыркнул на Эрсиль. Она намеревалась завопить — из вредности, но Седой благоразумно зажал ей рот ладонью. Обрадовавшись редкостной удаче, Эрсиль хорошенько его куснула и заработала добрую оплеуху.

Над ними тем временем сомкнулась тишина — непроницаемая, вязкая. Словно на тысячу миль вокруг нет никого живого. Однако всего через минуту Эрсиль заслышала слабое перестукивание и отпраздновала это событие, повторно укусив Седого. Он не дрогнул, стерпев ее выходку. А потом Эрсиль не до выходок стало: из молочной пелены вынырнуло создание, при виде которого волосы на затылке шевелились.

Тело существа могло бы принадлежать невообразимо крупному мужчине, но голова… Вряд ли у какого-либо оленя имелась такая огромная черная морда с налитыми багрянцем раскосыми глазами. А рога! Широкие, заостренные по кромке. Нарочно их затачивали, что ли?

Сам нелюдь передвигался бесшумно. Едва уловимое шуршание и потрескивание издавала матерчатая накидка, унизанная берестяными амулетами, птичьими косточками, перьями, каменными бусинами. Помимо нее на гиганте были кожаные штаны и высокие сапоги. Мохнатую грудь ничто не прикрывало.

Втягивая ноздрями сырой воздух, монстр отклонялся то вправо, то влево. В руке его покачивалось увесистое копье, и Эрсиль вдруг подумалось, что он за компанию с Седым ограбил лавку старинного оружия… А если без шуток, Эрсиль искренне посочувствовала укушенному врагу: отпрянь он, вскрикни, и жуткий человекоолень обнаружил бы их.

— Надо сойти с дороги, — прошептал Седой.

Эрсиль не шелохнулась: перед ее мысленным взором все еще плыл рогатый воин.

— Да поднимешься ты или нет?! — ожесточенно зашипел Седой.

Поскольку это не подействовало, он вздернул Эрсиль за шиворот.

— Ну же! Заснула?!

— Кто он? — вымолвила Эрсиль.

— Позже, — оборвал Седой и поволок ее в чащу.

Пока пробирались сквозь бурелом, утекло немало времени. Туман понемногу рассеивался, и Эрсиль посчитала, что близится полдень — в сумрачных дебрях точнее не определишь. Под ногами пружинил напитанный влагой мох, колючие сероватые ветки когтили одежду, путь преграждали накренившиеся стволы, разрисованные кольцами голубоватых и рыжих лишайников.

Эрсиль утомилась и понуро ковыляла. Приметив это, Седой помедлил.

— Я бы распрощался с тобой сейчас, но бросать нежных барышень на потребу чудищам не в моих правилах. Впрочем, ради тебя правила не грех и поменять, — усмехнулся он.

— Зубоскалишь, — пропыхтела Эрсиль, оскальзываясь на услужливо подвернувшейся кочке. — Не по твою ли душу зверушка наведывалась?

— По мою, по мою. Вы на па́ру за мной гоняетесь.

Эрсиль осеклась: и это следовало за ней по пятам давешней ночью? Свести знакомство с виверном и то было бы предпочтительнее.

— Как-то ты сбледнула, подруга. Нужно тебе на привал.

Манеры Седого не пришлись Эрсиль по нраву — что это за панибратство такое? — но на воспитательные беседы не хватало сил.

Вскоре отыскалась полянка, возникшая благодаря вывороченному с корнями дереву. Почти вся она заросла брусникой, а по краям — заячьей капустой, посередине трепетали пурпурными листиками чахлые бересклеты.

— Ты — жди меня, — велел Седой. — Я кое-что проверю, затем — в О́лкер и назад…

— Все же поменял свои правила, да? — спросила Эрсиль. — Распутай меня тогда, а то чудище загрызет.

— Никого чудище не тронет. Распутаешься сама, у тебя припрятан резак, — объявил Седой и был таков.

— Гад, — просипела Эрсиль, не без основания полагая, что врагу прискучило с ней возиться, и он, не мудрствуя, улизнул. Авось оно и к лучшему!

Присев возле рухнувшей ели, Эрсиль постаралась выудить из-за голенища охотничий нож: он уже изрядно натер ей щиколотку. Выяснилось, что избавиться от обуви проще, чем ковыряться в ней обмотанными пальцами. Эрсиль попыталась зажать черен коленями, но ей мешало все: перекрученный плащ, сумки, болтавшиеся по бокам…

— Да пропади оно пропадом! — вспылила Эрсиль.

Стряхнув с себя тюк, она вдела ступню обратно в сапог и устроилась поудобнее. Ночью Эрсиль подремала всего ничего, Седой теперь сбежал, и что ей терять? Вот только страшилище неподалеку прогуливается. А пускай сделает милость и съест ее, не разбудив!..

Страшилище на Эрсиль не польстилось. Она очнулась вечером, и все части ее тела были целы — не отъедены, не пожеваны. Зато польстился заяц — на лужайку. Облезлый, длинноухий, он прыгал туда-сюда и уплетал сочную кислицу, приняв Эрсиль за бугор, не способный причинить вреда его драгоценному здоровьицу. Эрсиль развеяла это заблуждение, с кряхтением выпрямившись. Заяц подскочил и мгновенно растаял в зеленоватых тенях.

Быстро смеркалось. Прогалина светлела крошечным пятнышком, что сохранилось посреди тревожного мглистого царства. Где-то в стороне шумно взлетела сойка, заухала сова. Эрсиль поерзала, с трудом двигая закоченевшими руками. Подползла к ножу, вдавила его в землю и начала пилить веревки.

Не сказать, что Эрсиль хорошо отдохнула. Ее куртка отсырела, горло саднило, а желудок, судя по ощущениям, ссохся и прилип к ребрам. Воспользоваться магией Эрсиль не могла. Произнести заклинание — пожалуйста. И что толку, когда направить его нельзя?

Вспоров один из многочисленных узлов, Эрсиль подняла глаза и наткнулась на пристальный взгляд Седого. Он наблюдал за ней, прислонившись к сосне.

— Ты еще здесь? — полюбопытствовал он.

— А сам не видишь? — скривилась Эрсиль, оцарапав ладонь о зазубрину.

Седой шагнул вперед и скинул нагруженную торбу.

— Запасся провиантом, — известил он.

— И что, орден хочешь?

— На тебя тоже купил.

— Спасибо, благодетель, — съязвила Эрсиль. — До крышки гроба буду тебе обязана! Особенно если развяжешь меня.

— Как же ты в прошлый раз выкрутилась с подобной сноровкой? — Седой вынул кинжал и склонился над Эрсиль.

— Егерь освободил, — процедила она. — Тьфу! Постригся бы, что ли! Всюду твои волосы!

— Так нечего ртом мух ловить…

Пока Эрсиль разминала окостеневшие запястья и ругалась вполголоса, Седой насобирал хвороста и свалил его кучей подле нее. Поджечь решил, догадалась Эрсиль. Взяв из котомки гребешок, она побрела прочь.

— Куда снарядилась? — поинтересовался Седой, бережно снимая дерн, чтобы подготовить ямку для костра.

— Нос припудрить, — фыркнула Эрсиль.

— Ну-ну, — ухмыльнулся Седой. — Не заплутай.

Юго-восточные чащобы графства Эльсул вместила в себя обширная низина, что простиралась от самого Шетэ́льнского озера. Даже в засушливое лето тут без числа было стариц¹ и болотин, поэтому в первом же овраге нашелся бочаг. Эрсиль умылась, причесалась, заплела косу и притулилась на камне — подумать. Легкий ветерок холодил кожу. Сентябрь близился к концу, и у Эрсиль оставалось меньше двух месяцев.

Она вспомнила день своего пятнадцатилетия. Она получила подарки…

«Это, — бабушка протянула стилет, — вгонишь ему в глотку. Этим, — бабушка извлекла нож, — выпотрошишь его». Эрсиль проплакала всю ночь. Разве каленая сталь порадует молоденькую девушку? Почему не новое платье, почему не книга о приключениях, не карманное зеркальце из лавки мистера До́эрта? Чем Эрсиль провинилась? Но бабушку не волновали ее слезы. «Исполни то, что должно быть исполнено, — говорила она и добавляла: — Не посрами меня, как посрамила твоя мать».

Эрсиль опробовала на ногте заточку лезвия — совсем тупое, с выщербинами… Спрятав резак за спину, Эрсиль возвратилась на поляну, где потрескивал огонь.

— Выброси этот похабный кусок ржавчины. — Так встретил ее Седой, не прекращая копаться в заплечном мешке. На траве около него лежали миски и коробочка с солью.

— У меня ничего нет, — солгала Эрсиль.

— Врешь. Тебя выдает твое же лицо. И ты правда надеешься, что я забуду о твоем дрянном ножишке? Ты когда-то пыталась меня им продырявить. Тащи его сюда.

— Чтоб тебя виверн съел, — засопела Эрсиль и, лишившись оружия, спросила: — Кто это был на проселке?

— Твой единомышленник. Сходи к роднику, — скомандовал Седой и, качнув головой на север, всучил Эрсиль котелок.

— Уже умчалась, — кивнула она, царственно опускаясь на бревно.

— Тогда ничего не узнаешь.

Эрсиль подождала-подождала… И что ей делать? Седой нацелился чистить картошку, не спорить же с ним?

Залезла Эрсиль в самые дебри. Прокляла Седого аж десятью способами: ишь, не угодила ему лужа в распадке! Но порадовалась, отыскав ручей — глубокий, почти речка, с мягкими рыжеватыми струями. Зачерпнув воды, Эрсиль закрепила посудину между оголенными корнями ольхи и расстегнула замаранный плащ, разулась… Вечер был промозглый, в горле першило, но Эрсиль не желала, чтобы Седой записал ее в грязнули.

Клацая зубами, она ступила в поток. Напитанный дождем, он оказался ей по пояс. Илистое дно щекотало пальцы. Эрсиль задержала дыхание и окунулась. Притерпевшись, она даже поплавала, слушая тихий плеск и разглядывая темный засыпающий лес. Эрсиль не боялась. Ручей смывал ее боль, смывал ее страх, унося их течением. И так далеко унес, что Эрсиль нырнула лишь в последнюю минуту.

— Тебя только за смертью посылать.

Седой захватил с берега котелок и исчез.

— Вот бы и не посылал, — злобно прошипела Эрсиль, словно присутствие врага обожгло ее изнутри.

Продолжать купание настроения не было. Кроме того, Эрсиль замерзла. Торопливо одевшись, она поспешила к прогалине.

— И зачем ты пошел за мной, а? — выскакивая из зарослей, выпалила Эрсиль.

— Проверить, не сожрал ли кто, — отозвался Седой и ссыпал картофелины в кипяток.

— Например, пугалище с дороги?

— Нет. Тебя он, скорее всего, не тронет. Ему нужен я.

— А по-моему, исчадию без разницы, кого лопать, — поежилась Эрсиль. — И куда ваши констебли смотрят?

— Это у́эль. Они умеют затуманивать взоры, и обычные люди их не замечают. Уэли разумны, как ты и я. Хотя все же как я. Ты ведь шальная, — объявил Седой и сунул в руки Эрсиль матерчатый сверток. — На. Запасные вещи. А то лягуха лягухой…

Размотав кулек, Эрсиль ядовито улыбнулась.

— О да, в мужской рубахе и штанах я вмиг похорошею!

— А ты и так в мужских штанах, — парировал Седой, сдабривая булькающее варево тимьяном и лавром. — Но если брезгуешь, околевай в сыром.

— Почему это уэль меня не тронет? — прищурилась Эрсиль.

— Уэль — простой наемник, человечиной не угощается. И, в отличие от тебя, не кровожаден.

Эрсиль прищелкнула языком: все-то тебе известно!

— Зато убьет — недорого возьмет.

— А ты дорого возьмешь? — обернулся Седой.

— Очень дорого, — серьезно ответила Эрсиль.

Они сидели у костра друг напротив друга и сосредоточенно поглощали суп. Рядом, подсыхая на колышках, пари́ли башмаки Эрсиль. С неба свисали черные клубящиеся тучи, грозя в любое мгновение окатить ливнем и без того размокшую землю.

Эрсиль поджала ноги в толстых шерстяных чулках, оправила юбку и вонзила зубы в третий по счету ломоть свежего ароматного хлеба. Насытившись, Эрсиль прислонилась к замшелому стволу и прикрыла глаза. Она слушала, как стучит ложкой ее враг.

— Тебя было видно в кустах, — проронил Седой.

— Что? — не поняла Эрсиль.

— Там, у «Клюки», в сирени, — отодвигая миску, пояснил он.

— А почему сразу не сказал?! — вспыхнула Эрсиль. Она-то, наивная, возомнила, что славно запряталась!

Седой промолчал. Эрсиль поднялась и надергала кислицы — самое то, чтобы подлечиться, пока болезнь не расцвела пышным цветом.

Эрсиль устроилась на поваленном дереве, пережевывая тонкие стебельки и листочки, напоминавшие клевер.

— Простыла? — спросил Седой, отрываясь от немыслимо важного занятия — шебаршения палкой в горячей золе.

— Нет, мало покушала.

Седой наклонил голову влево, изучая Эрсиль, затем меланхолично сообщил:

— В тебе умер актерский талант… Умер и теперь воняет.

— Тоже мне, ценитель театра. Во мне талант воняет, а от тебя попахивает кое-чем похуже!

Седой невозмутимо отогнул воротник, понюхал.

— Твоя правда… иду мыться.

И он действительно зашагал к ручью.

«Нечестно! Все мои колкости насмарку! — досадовала Эрсиль — Что это за непоколебимое спокойствие?»

Через пять минут она подобралась к котомкам Седого: было бы верхом беспечности не воспользоваться его отлучкой. Эрсиль намеревалась выкрасть стилет, но ничего острого в принципе не нашла: всё тряпки, коробочки и бумажонки, «Тихослов Харольда» какой-то… Протрясла мешок с провизией и разочаровалась. Помимо того, что в нем отсутствовал ее кинжал, так еще из продовольствия — только фасоль в жестянках, картошка и хлеб.

— Вкусностей не ожидается, — пробормотала Эрсиль.

Ей, строго говоря, не привыкать. За три года в Онсельвальте она едала всякое. Чаще всего Эрсиль некогда было привередничать — она мчалась за врагом, который с умом непостижимой скоростью перемещался по стране и за ее пределами. Порой он оказывался буквально у черта на куличках, и Эрсиль прекращала изнурительную погоню. В понравившемся городке она снимала домик или комнату на подворье, шила у портних ладненькие платья, жакеты по фигуре, баловала себя недешевыми сладостями. Последние шесть месяцев Эрсиль обитала в Заречье. По средам она наезжала в Иоль, чтобы посетить изумительную книжную лавку и уютную кондитерскую. Эрсиль коротала дни за чтением, без особого успеха осваивала рукоделие (смастерила три корявенькие салфеточки) и решила обосноваться на берегах Морбэя вплоть до восемнадцатого ноября, но тут пожаловал Седой и все испортил…

Печальный итог. Эрсиль поморщилась. Аккуратно увязав сумки и разгладив шнуровку, она старательно придавала лицу выражение безучастное и невинное. Получалось будто бы неплохо, но Седой заухмылялся, едва очутившись на поляне:

— В вещах порылась уже?

Эрсиль надменно задрала подбородок — ха, якобы он знает все ее хитрости! А Седой стоял и отжимал волосы, отсвечивающие янтарем в редких всполохах огня. Стоял и внимательно смотрел на Эрсиль, ни капли не смущаясь, когда она поворачивалась к нему.

— Я заварю тебе чай с гвоздикой и брусничным листом… От воспалений.

— С чего такая забота? — опешила Эрсиль.

— Ну, — задумался Седой, — за два с лишним года ты уж почти как родная.

Если бы Эрсиль не сидела, то наверняка упала бы. Что ответишь на подобное заявление? Тайком прижав кулак к груди, она устремила взгляд в темноту, где мирно поскрипывали могучие ели. А свое брусничное зелье Седой все же намешал. Протянул Эрсиль объятую парком кружку и отжалел целый пучок кислицы.

«Хочет меня ею закормить, чтоб живот скрутило», — заподозрила Эрсиль.

— Ты сторожишь первая, — обязал Седой, расстилая дерюгу на куче лапника. Приспособил скомканную куртку под подушку, завернулся в плащ.

«Вот и умница, спи, дружочек, спи, — улыбнулась Эрсиль. — А я пока…»

— Кстати, меня зовут Къельт, — счел нужным известить Седой.

«…убью тебя, Къельт. И забуду твое дурацкое имя».

По окрестностям растекалась ночь. Мгла полнилась боязливыми шорохами, отдаленным ворчанием грозы на севере, потрескиванием углей.

Высушив одежду, Эрсиль поджарила на прутике несколько ломтей хлеба, запасливо их припрятала и занялась обожаемым колдовством. Предварительно она поощрила себя оздоровительным заклинанием На́виэв дэйр. Направленно оно не лечило, но сил прибавляло. Эрсиль владела им в совершенстве, да и полюбилось оно ей куда больше прочих. Эрсиль точно подхватывало теплой золотистой волной, стоило произнести его. Заскорузлое одиночество рассеивалось, а нечто прекрасное и незыблемое — то, что было с Эрсиль в самом начале и будет с ней до самого конца, — принимало ее и дарило утешение.

Повеселев, Эрсиль сотворила великолепный морок. Зажмурилась, воскресила образ впечатлившего ее человекооленя и прошептала сложную формулу. Монстр соткался из теней, как живой. Накидка с амулетами даже чуточку колыхалась.

«Натравить бы его на Седого!» Пока Эрсиль витала в облаках и рисовала картины по осуществлению этой затеи, уэль скучал на границе сумрака и понемножку бледнел.

Эрсиль покосилась на своего врага: не храпит, не шевелится. Обманывает или сморило его? Время к двенадцати, бестелесное чудище давно развеялось прахом. Если пытаться, то сейчас.

Эрсиль вынула из костра тлеющую палку и ступила за кольцо света. В ушах звенели восклицания жены господина Батопа: «Кочергой его, кочергой!» А почему бы и нет? Кочерги, само собой, в лесу не растут, но есть же увесистые камни. Тот, возле бочага, где Эрсиль умывалась, должен подойти.

Камень был не увесистым, а четырехпудовым, и хуже того — осклизлым. Эрсиль изрядно намучилась, выковыривая его изо мха. Горящую ветку она отбросила, поэтому поспотыкалась на обратной дороге всласть. Маленький рыжеватый отблеск вывел ее на прогалину. Глаза Эрсиль потускнели, застыли. Перед ней враг. Уязвимый. Къельт.

«Ненавижу, ненавижу, ненавижу…» — твердила про себя Эрсиль, чтобы оградиться своей яростью. Мысли путались: «Все это глупо, очень глупо. Но попробовать-то надо — вдруг посчастливится…»

Шаг, еще шаг и еще… Казалось, руки выскакивают из суставов. До чего несправедливо, что волшебством Седого не побороть! Это было бы так легко, его сердце замерло бы навсегда. Он ничего бы не почувствовал, все равно что уснул. О́рноморт ве́реберо о́рто — слова метались внутри Эрсиль, готовые сорваться с губ.

Раньше она надеялась одолеть Седого именно этим заклятием. Оно не подействовало. Эрсиль перепугалась и хлестнула цепью магических наговоров. Воздушный Удар переломал бы кости, Осколок Льда пронзил бы насквозь, Огненная Плеть сожгла бы воспоминание о враге… И сокрушительное невезение. Он без единой царапины, зато удивлен и высматривает злодея.

Угол обшарпанного дома защитил Эрсиль тогда. В Укселлоу кипели празднества. Канун Нового года, над главной площадью города плыла музыка, гомон… Поздним вечером в безлюдном переулке Эрсиль потерпела второе поражение и заработала шрам. Зря она до этого радовалась, что всего за месяц отыскала врага.

А бабушка ей обещала! «Учи, бестолковая, учи. Учи, и не умрешь, как мать», — изо дня в день клевала она. И Эрсиль учила: Э́отэн э́гралин — один, Ирсокогна́риэт — два, Фламефла́грум — три. Все напрасно.

По коже ледяными пальцами пробежал озноб. Внутри Эрсиль застарелый холод, иногда он выбирается наружу. Вот ее враг — так близко. Так близко мечта — стать свободной…

В тот же миг Эрсиль запнулась о громко лязгнувший котелок. Валун бухнулся в угли, к небу взмыл рой пепла, а Эрсиль полетела навстречу Къельту. Она угодила лбом в его каменный бок. Шейные позвонки хрустнули. Къельт проворно изогнулся и придавил Эрсиль.

— Ну почему бы не позволить мне спокойно поспать? — упрекнул он самым несонным голосом во вселенной. Без сомнений, Къельт ждал нападения.

Эрсиль уткнулась носом в подстилку и хранила скорбное молчание расплющенной улитки.

— Ты что, отважилась взять меня на таран? Опрометчиво… Ах да-а, — протянул Къельт, различив булыжник в кострище. — Хотела приласкать меня камушком?

— А ты что посоветуешь, раз чародейство против тебя бесполезно? — пропыхтела Эрсиль и забрыкалась.

— Спать. И дать отдохнуть другим, — пояснил Къельт, отпуская ее.

«Отдо́хнешь, когда сдохнешь!» — подумала Эрсиль, но выразилась по-иному:

— Твоя очередь караулить.

— А, это у тебя способ побудки такой? — издевательски поинтересовался Къельт. — Необычно. Но впредь, если тебя не затруднит, лучше позови меня по имени.

— Поднимайся, упырь, твоя очередь караулить, — добросовестно позвала Эрсиль и вознамерилась стереть свой позор забытьем.

Она расстегнула куртку, поворачиваясь спиной ко всему на свете, укуталась. Ей было стыдно за себя и мерзко. Эрсиль понимала, что никакая она не убийца, но выбор слишком прост: либо убей, либо умри.

Къельт, судя по шуршанию, вытаскивал камень из углей, потом сгребал хворост… Закрапал тоскливый дождик, а у Эрсиль все не получалось задремать. Къельт подошел и накинул на нее что-то из толстой материи. Эрсиль вздрогнула. Одеяло? У Къельта что, прилив благородства?

Час, полтора — за это время Къельт воздвиг над Эрсиль полноценный курган. Она нащупала ребристые наплечники — кожаный плащ Охотника, собственную кофту, еще что-то шерстяное колючее… А слева Къельт прислонил тюки и набросил на все промасленную холстину.

Озадаченная поведением врага, Эрсиль высунулась из своего укрытия. Над поляной висела прозрачная тишина — шелест падающих капель и больше ни звука. Пламя давно потухло, но привыкать к темноте не потребовалось, Эрсиль сразу увидела Къельта.

Он стоял у кромки леса — босиком, в мокрой облепившей спину рубашке — и мерцал. Блеклое голубоватое свечение окружало его с головы до кончиков пальцев. У Эрсиль екнуло в груди: Къельт был нечистью.

До этого она считала его человеком. Особенным, но человеком. В вопросах магии Эрсиль разбиралась поверхностно и после неудачи с Къельтом сделала вывод, что колдовство влияет не на всех. В правилах есть исключения, и Къельт — исключение. Теперь же у нее возникли определенные догадки.

Эрсиль растерялась. Как ей поступить? То ли спрятаться опять под ворох одежды, то ли удирать во все лопатки… Но ничего из вышеперечисленного она не успела. Къельт медленно обернулся, впиваясь в Эрсиль взглядом. Мгновение — и он уже склонился над ней.

— Кому скажешь — сожру.

Къельт не запугивал — предупреждал, но Эрсиль проняло.

— Сожрешь меня или того, кому скажу? — вырвалось у нее.

— Сначала — того, потом — тебя.

Не понравился Эрсиль его тон: с планами на неделю ознакомил, честное слово.

— А можно меня сейчас?

— Нет, только завтра.

Къельт сел вплотную к Эрсиль, положил руку на тряпичный холм — мерцающую руку! — шепнул: «Спи» — и.… даже не отстранился.

Эрсиль была в замешательстве. Она съежилась, замерла и долго не смыкала глаз, чувствуя Къельта. Позже Эрсиль вспомнила «заклинание», с помощью которого всегда оберегала себя, и сосредоточилась на его повторении: «Ненавижу, ненавижу, ненавижу. Убью, убью, подстерегу и убью…»

— Мы идем в Дуну́м, — объявил Къельт, «забыв» пожелать хорошего утра.

Эрсиль не питала горячей любви к многолюдным городам, поэтому новость ее не осчастливила. Забрав кое-что из своих вещей, она поплелась к давешнему бочажку. Почистила зубы, ополоснула лицо. Затем утеплилась: под юбку — штаны, на плечи — шаль, уголки крест-накрест, чтобы не поддувало за пазуху.

«В Дунум так в Дунум», — размышляла Эрсиль. Ко всему, что случится и случилось, она решила относиться как пенек, с глубочайшим равнодушием.

Пока Эрсиль увязывала мешки, скудный лагерь на прогалине испарился, и заслуга эта всецело принадлежала Къельту. Напоследок он протянул Эрсиль яблоко — с эдакой церемонной серьезностью, будто выплавил его из белого золота. Эрсиль состроила гримасу, непочтительно выхватила плод и тут же опробовала.

— Спасибо. — Къельт шевельнул бровями, намекая Эрсиль на ее невоспитанность.

— Не стоит благодарности, обращайся еще, — милостиво кивнула она, навьючивая котомки и готовясь тронуться в путь.

— На минутку, будь любезна. — Къельт поманил Эрсиль.

Она недоуменно посмотрела на него и с опаской приблизилась. Къельт подцепил за ремень ее сумку.

— Чего?! — возмутилась Эрсиль и отпрянула, пожертвовав имуществом.

Она заподозрила, что Къельт примеряется, как бы половчее ее заглотнуть. И угостил-то он ее, дабы позавтракать лакомым блюдом — Эрти, фаршированной яблоком.

Къельт невесело улыбнулся и всего-навсего вынул из кармана веревку, чтобы смотать Эрсиль запястья.

— И зачем тебе это? Тоже мне, герой — штаны с дырой, боишься?

— Боюсь, — согласился Къельт. — За тебя. Взгрустнется, как всегда, захочешь меня упокоить, но быстрее сама угробишься: споткнешься, упадешь, ножку поломаешь…

— Ночью тебя это не шибко волновало, — хмыкнула Эрсиль и метнула огрызок в позеленелую корягу.

— Ночью я тебя проверял. И моих надежд ты не оправдала.

— Да брось! Оружия у меня нет, ворожба моя для тебя безвредна. Что я, выкорчую елку и тюкну ею по твоему затылку?

— Ты бы тюкнула, если б смогла… — Къельт что-то прикинул про себя и, к облегчению Эрсиль, сжалился: — Ладно, убедила. Но повадишься отвлекать меня своими нелепыми покушениями, и я спеленаю тебя так, что ты сумеешь единственно ползать на манер гусеницы.

— Шикарно, всегда мечтала быть гусеницей! — просияла Эрсиль и нырнула под влажный полог деревьев.

Приняв к западу и одолев длительный изнуряющий подъем, Къельт и Эрсиль оставили позади Шетэльнскую низменность. Дождик то утихал, то опять вкрадчиво постукивал по капюшону. Эрсиль еле поспевала за Къельтом. И это при том, что он нагрузил на себя ее мешки перед восхождением на лесистый увал, замыкавший долину.

В час пополудни сделали передышку — короткую донельзя. Эрсиль и не пообедала толком, а ломоть пшеничного хлеба дожевывала на бегу. Къельт вынужден был замедлить шаг, что сперва причиняло ему неудобство. Потом он свыкся и приноровился к Эрсиль.

Ельник поредел, сглаживались буераки. Къельту надоела тишина, и он спросил о самочувствии Эрсиль: излечилась ли ее простуда? Горло уже не болело, но Эрсиль очень сомневалась, что это победа Къельта, о чем ему и сообщила.

Вскоре отыскалась поросшая молодой травкой стежка. Эрсиль приободрилась и мало-помалу выпытала у врага, зачем ему понадобилось в Дунум — крупнейший город графства. Къельту предписывалось сдать некую — так он выразился — собственность почившего колдуна Мориша и получить за это деньги.

— Фу! — воскликнула Эрсиль, наступая Къельту на пятки. — Ты отрезал ему уши, чтобы подтвердить его гибель? Пакость какая! А я-то возомнила, ты великий герой, искореняющий зло в нашем мире.

— Герои вымерли вкупе с драконами. — Къельт недовольно оглянулся. — А ведьмарю я ничего не отрезал. Откуда у тебя эти кровавые идеи? Он завладел тем, чем владеть ему не полагалось, и замахнулся на большее…

— Но ты пырнул его ножом и заграбастал добро, — вклинилась Эрсиль.

— Я исполнил приговор — приговор за убийства, которые он совершил. А похищенное им я верну истинным хозяевам.

— Итог тот же: ты простой наймит. Вроде уэля твоего рогатого.

— Да, наймит. Но заказчик у меня один — Наместник Онсельвальта.

Къельт отодвинул колючую ветку, заслонявшую тропу, и пропустил Эрсиль.

— Ого! Прямо-таки сам Наместник? — изумилась она.

— Нет, разумеется, — покачал головой Къельт и пояснил: — Через год после образования Северного Онсельвальта началась упорная борьба с мятежами и беззаконием в пяти королевствах, ныне графствах. Основные силы были сосредоточены у границ для их укрепления, шерифов не хватало, ведомство Защиты и Порядка только-только создавалось. Поэтому требовались независимые помощники — избранные люди и не люди. Позже их прозвали Охотниками Онсельвальта. Так я и работаю.

— И много платят? — заинтересовалась Эрсиль.

— Прилично, — скупо обронил Къельт.

Эрсиль поняла, что обсуждение ему неприятно. К тому же догадалась, что Къельт умолчал о самом важном. Помянутое им ведомство вряд ли посылает служащих казнить провинившихся магов, там об их существовании и не подозревают вовсе. Зато Тайный Сыск как раз занимается подобным.

— Нечисть под каблуком у надутых чиновников! — поддразнила Эрсиль. — Никого из вас не коробит, нет?

— Чиновников все устраивает, меня тоже, — ответил Къельт бесцветным голосом. — Взял поручение — справился, свободен. Лишние обязательства мне ни к чему.

— И часто ты мотаешься по этим поручениям? — Эрсиль мигом уцепилась за слова Къельта.

— Нет.

— Почему же ты всегда в пути? Оседлая жизнь у тебя не в почете?

— Именно, — отрубил Къельт в знак окончания беседы.

Эрсиль решила его пока не трогать и, коли уж появилось время, тщательно обдумать свое положение. Быстро просчитав, что действует непозволительно грубо, без смекалки, Эрсиль изобрела новую мето́ду по уничтожению Къельта. В чем ее суть? Никаких особых премудростей: Эрсиль следует поостыть и запастись терпением, то есть не обрушиваться каждую ночь на Къельта с чем попало в качестве оружия. А когда он потеряет бдительность — к примеру, уснет без опаски — Эрсиль воссоединит его с праотцами, вогнав в сердце кинжал. Вот тут возникала загвоздка: Эрсиль должна исхитриться и выкрасть у Къельта стилет либо раздобыть что-то другое. По ее мнению, это было нелегко, но возможно. Еще бы враг не ускользнул от нее…

Эрсиль отмалчивалась до самого вечера. Къельт тоже рта не раскрывал. А поскольку шли без перерывов, слякотного Дунумского тракта достигли засветло и страшно голодные — во всяком случае, Эрсиль.

На западе ковром стелились дымчато-зеленые поля, разделенные тоненькими перелесками и низкими стенами из серого плитняка. Вдалеке, ближе к набирающим высоту холмам, паслись коровы, кое-где виднелись фермы с россыпью хлевов, сараев, амбаров. А на востоке чернел все тот же ельник, устремляясь к линии горизонта.

За плечами было около пятнадцати миль, и вскоре перед Къельтом и Эрсиль вырос провинциальный городок Удорожье. Людей им встречалось мало, и все бродили как в воду опущенные — осенняя хмарь навевала тоску не на одну Эрсиль. С обеих сторон теснились приземистые каменные дома, обрамленные лысоватыми палисадниками. От главной площади разбегались неопрятные кривые улочки. Округу заволокло сумраком, и Къельт прибавил шагу. Эрсиль поплелась за ним, ноги ее противно гудели, невзирая на богатый опыт пеших прогулок, а вернее, скитаний по Онсельвальту.

Мимо прогромыхала телега, груженная тыквами. К церкви потянулись укутанные по самые брови миряне. Погода оставляла желать лучшего, и это подтверждало недавние выводы Эрсиль касательно Къельта.

Приметив гостиный двор — длинное здание с десятком окон и побеленным фасадом, Къельт и Эрсиль сразу же повернули к нему. Из-за приотворенных дверей доносилось нескладное пение. Одуряюще пахло жареным мясом и луком. У Эрсиль засосало под ложечкой. В предвкушении отдыха она переступила порог огромной, ярко озаренной обеденной и была оглушена безудержным весельем, царившим внутри. После нежно-шелестящего покрова леса этот разудалый галдеж терзал слух не хуже пилы.

А посетителей в трапезную набилось! Как сельди в бочке. Дюжина массивных лакированных столов орехового дерева, и за каждым — целая компания. Повсюду в аляповатых рамах красовались полотна с изображением разнообразных кушаний: марципановые замки, кексы и булочки, запеченные поросята, фазаны, лебеди… Полыхали масляные лампы, чадили сальные огарки, вынуждая Эрсиль болезненно щуриться. Потупившись и глубоко надвинув капюшон, она ждала в уголке, пока Къельт договаривался с хозяином.

Скопление народа действовало на Эрсиль угнетающе. Не дай бог налетит какой-нибудь разгильдяй с вечно чешущимися кулаками! В трактир стеклась едва не половина Удорожья — неуемная половина, воистину. Эрсиль успели трижды пихнуть, а укромных местечек, чтобы схорониться, нигде не просматривалось.

— Стояла ночь, и столб стоял,

И бравый Джек ему сказал:

«Так вовсе не годится!

А ну, с дороги, самохвал,

Пока пинка не схлопотал,

Ишь, встал тут и кичится!»

А столб по-прежнему стоял,

И Джеку он не отвечал,

Как тут не усомниться?

Джек шаркнул ботом, шапку снял,

Он поклонился и сказал:

«О, милая девица!» —

взревели мужчины на крайней лавке, подхватывая задорную песенку о Джеке, который, будучи во хмелю, принимал многострадальный столб то за девицу, то за «шельмеца-соседа», а то и за самого дьявола.

При вопле «Стояла ночь, и столб стоял!» Эрсиль испуганно дернулась и начала искать взглядом тихого трезвого Къельта. Он протиснулся сквозь шумливую толпу, сгреб Эрсиль за локоть и потащил ее к узкому проему в дальнем конце зала.

— На нас двоих одна комната, свободных больше нет, — известил Къельт, поднимаясь по лестнице. — Завтра ярмарочный день, торговцы и ремесленники съехались со всех окрестных деревень.

— Но… — вспыхнула Эрсиль.

— Я назвал тебя своей женой, миссис Бжо́брас.

— Что?! — подавилась Эрсиль.

— Ваши приличия фальшивые, — скривился Къельт. — Тебе же это важно? Если так, побудешь женой, мне все равно. Я никогда не понимал, зачем вы, смертные, насочиняли бездну глупых правил поведения, а теперь соблюдаете их только внешне.

«Какие мы здесь умные!» — хотела уколоть Эрсиль, но прикусила язык. Она запретила себе злить Къельта, это повредило бы ее задумке. А еще Эрсиль мысленно согласилась с ним: всякого рода условности порядком затрудняли ей жизнь, приходилось частенько врать — о том же вдовстве в Заречье.

Поплутав по грязноватым коридорчикам второго этажа, Къельт обнаружил требуемую дверь — исцарапанную и перекошенную, зато на ней болталась железная табличка с полустертой закорючиной «12». Выделенная Къельту и Эрсиль каморка производила не самое хорошее впечатление: стылая, тесная, с расшатанными койками. Сев возле окна, Къельт одарил Эрсиль горбушкой хлеба и кожаной флягой с водицей из ручья. Надо ли пояснять, что Эрсиль, грезившая о сытном обильном ужине, восторга не ощутила? Она сбегала бы на кухню и взяла чего поосновательнее: куриных бедрышек, супчика с клецками, говяжьих котлеток, — но предпочла не толкаться среди подвыпивших людей.

Къельт быстро утолил голод, сковырнул сапоги и разлегся на постели — с оружием, в плаще, не иначе был совсем сухой. Этим похвастаться Эрсиль не могла. Покосившись на спутника, она задула свечу и полезла под одеяло. Из-за чернильной темноты в клетушке Эрсиль ошиблась с расстоянием и стукнулась лбом о стену. Звук получился гулкий, Къельт фыркнул.

— Смейся-смейся, — пробурчала Эрсиль и, откинувшись на спину, приступила к избавлению от мокрой юбки.

Подлая кровать скрипела так, будто Эрсиль на ней дикие танцы степняков растанцовывала. Къельт не вытерпел и расхохотался.

— Ты чем там занята? — просипел он. — Упражняешься на подушке, как сподручнее меня душить?

— Больно нужно! — почти искренне обиделась Эрсиль, развешивая одежду на ощупь. — Мне надоело тебя убивать.

Къельт прекратил забавляться.

— Правда? — глухо спросил он.

— Правда, — откликнулась Эрсиль, а про себя внесла маленькое дополнение: «На ближайшую неделю уж наверняка».

Спала Эрсиль богатырским сном, но очень надеялась, что без богатырского храпа. Ей не помешал даже гомон, долетавший снизу, — удорожцы и их гости бузили до утра.

Когда Эрсиль открыла глаза, Къельт уже ушел. Обмывшись над тазиком, что в паре с пузатым кувшином ютился на табурете, она скрутила волосы тугим узлом и поторопилась в обеденную.

Зря Эрсиль так старательно прятала лицо под капюшоном — в затененной, поблекшей трапезной никого, кроме Къельта и трактирщика, она не увидела. Эрсиль вежливо приветствовала своего врага и попыталась отдать ему деньги — часть оплаты за постой. Но Къельт был не в духе: он отодвинул монеты на угол стола и продолжил завтракать. Эрсиль расценила это как приглашение. Она плотно откушала, прикупила у лощеного корчмаря съестных припасов и выразила Къельту готовность направить стопы к каретной станции.

— Никаких экипажей, — выплюнул Къельт и, очутившись на улице, припустил во весь опор.

— Ну да, зачем тебе экипажи? Тебя самого впрягать заместо ломовой лошади… — проворчала Эрсиль и поспешила за Къельтом.

Небосклон пеленали сизые лохматые облака. Прыскал мелкий дождик. Раскисший Дунумский тракт замедлял и выматывал почище густолесья. Не подкрепляйся Эрсиль засахаренными орешками, то впала бы в отчаяние, а так — всего лишь приуныла.

Къельт чеканил шаг на изрядном отдалении от Эрсиль: якобы она не с ним, и вообще ее не существует. Эрсиль же гадала, что стряслось с Къельтом, и после некоторых колебаний обратилась напрямую:

— У нас какое-то горе горькое? Клопы покусали? Пятку натер? Если легкое несварение желудка, у меня имеются семена подорожника, зверобоя, календула и несколько древесных угольков. Хочешь пожевать?

Строгий, недружелюбный взгляд красноречиво оповещал о том, что жевать угольки Къельт не хочет.

— Ты говорила ночью, — еще сильнее нахмурился он.

— Боже милостивый! Неужели обозвала тебя бараньей башкой? Прости, пожалуйста, со мною это бывает.

— Ненавижу, ненавижу, ненавижу. Убью, убью, подстерегу и убью. — Къельт с отвращением повторил «заклятие» Эрсиль и уточнил: — Это с тобой тоже бывает?

— Мне крыса мерещилась, а крыс я ненавижу, — наскоро придумала Эрсиль и совершенно поникла: вне всякого сомнения, Къельта она не обманула, а ее замечательная хитроумная мето́да приказала долго жить.

Таким разгневанным Эрсиль Къельта не помнила. До вечера они и словечком не перебросились. Остановились в деревеньке Вельти́кша. Пока ужинали, Эрсиль снова попробовала навести мосты, но побуждение это засохло на корню: Къельт замкнулся и беседы беседовать не желал.

За сутки ничего не изменилось: те же безотрадные холмы, пажити, чуть тронутые медью прозрачные рощицы и морось зыбкой кисеей. Иногда мимо Эрсиль промелькивали на резвых жеребцах посыльные в казенных синих плащах и несуразных ке́пи. Расплескивая грязь, проскрипел дилижанс с желтыми колесами и надписью: «Ро́дуок и сыновья. Ольта́т — Дунум». Къельт не соизволил им воспользоваться… Почтовая бричка, два пестрых фургончика разъезжих торговцев, печальный согбенный лудильщик² — никто и ничто не интересовало Эрсиль. И на повозки, и на разношерстный кочевой люд она насмотрелась давным-давно.

Къельт то и дело убегал вперед, а Эрсиль брела за ним, все равно что прикованная. Не единожды он вовсе исчезал, но Эрсиль чувствовала его — чувствовала его с тех самых пор, как достигла девятнадцатилетия.

В старинный город Ва́рди-тэл, славившийся некогда своими резчиками по камню, Эрсиль и Къельт вошли окутанные мраком. К тому времени Эрсиль преследовало тревожное ощущение, что ноги она стоптала до ушей.

Высокие трех — и четырехэтажные здания нависали над узкими дорожками, мощенными булыжником. На консолях раскачивались фонари, на фигурных гребнях крыш стрекотали флюгера. Эрсиль озабоченно крутила головой: Къельт снова куда-то запропастился. Вот только что подле нее был, а теперь как в воду канул!

Эрсиль подождала у ворот зубчатой стены, отсекавшей Варди-тэл от внешнего мира, и похромала к черной громадине ратуши. Туда Эрсиль влекло нечто сложнообъяснимое — некая струна или тугая прочная нить. Враг в той стороне — тянула она.

Варди-тэл будто вымер: ни лаючей подзаборной собачонки, ни запоздавшего прохожего. Утомившая дробь капель о гранит и… Миновав очередную темную подворотню, Эрсиль вдруг отчетливо услышала знакомое перестукивание, обернулась и кинулась наутек — позади маячила зловещая рогатая тень.

На базарную площадь Эрсиль выскочила, шумно отдуваясь. Ее мгновенно схватил Къельт и затолкал в ближайший дом, оказавшийся закрытой на ремонт гостиницей.

— Уэль здесь, на улице, — держась за правый бок, прохрипела Эрсиль.

— Да, — кивнул Къельт и оттащил ее от порога.

Как лис из куста им навстречу выпрыгнул хозяин заведения. Он вытаращил глаза, рьяно замахал тростью и невнятно затараторил: извините великодушно, господа, мы посетителей не обслуживаем, не работаем, да и вид у вас, дражайшие, бедняцкий! Две золотые монеты, припечатанные к столешнице недрогнувшей ладонью Къельта, сотворили чудо — суматошный мужчина захлопнул рот.

Къельта и Эрсиль пустили в свежеотмытую, частично меблированную спальню, пахнущую лаком и деревом. Задвинув щеколду, Эрсиль подперла дверь стулом и повернулась к своему спутнику — он был спокоен и угрюм, как всегда.

— Ты уверен, что это твой уэль? — Эрсиль подкралась к трехстворчатому окну и задернула бархатную штору.

— Мой, мой, его соплеменники в Онсельвальте редкость.

Обнадеженная тем, что безмолвие между ней и Къельтом нарушено, Эрсиль спросила:

— Наши дальнейшие действия?

— Отдадим тебя ему в жертву, — поделился соображениями Къельт, но Эрсиль не восприняла угрозу всерьез.

— Почему ты не избавишься от него?

— По-твоему, это легко? Уэлей не зря считают неуязвимыми. Мало кто способен противостоять их мастерству и ловкости.

— Мм… — рассеянно промычала Эрсиль и огляделась.

Аккуратная просторная комната была обшита красновато-бежевым шелком с затейливым растительным узором. Возле печки, облицованной фаянсовой плиткой, красовался внушительный комод, над ним — зеркало в богатой вычурной раме. За угловой ширмой пряталась новенькая цинковая ванна. Но всю эту роскошь портил один недостаток.

— А где вторая кровать?! — Эрсиль скрестила руки на груди, намереваясь защищать принадлежавшие ей лоскуты того, что общество именовало честью барышни.

— Кровать отсутствует, да. Но я не возражаю, если ты прикорнешь на полу, — небрежно произнес Къельт, утопая в мягкой перине.

Эрсиль здорово возмущала эта его повадка хлопаться на чистые простыни в верхней одежде. Спасибо, изгвазданные сапоги он потрудился снять!

— Нет уж, — заупрямилась Эрсиль, позабыв о гордости: предложение Къельта скоротать ночь на жестких половицах ее сразило. — Коленки подкашиваются, спину ломит, а вы, сударь, спихнули измученную меня с постели.

— Постель широкая, измученная ты, пожалуй, и уберешься. — Къельт оценивающе посмотрел на Эрсиль, сравнивая ее размеры с размерами свободного места.

К щекам Эрсиль тотчас прилил жар. Она терпеть не могла вздорные девичьи треволнения, но совладать с ними было пока ей не по плечу.

— Бесподобно, — сухо проговорил Къельт. — Убивать меня и грубить мне ты не смущаешься, а тут сразу заалела. Вот оно, человеческое воспитание… Не майтесь дурью, миссис Бжобрас. Я построю заслон из котомок и даже оторву от сердца одеяло.

— Сам ты миссис Бжобрас! — рассвирепела Эрсиль. — Надо же, какую непотребную фамилию сочинил! Строй заслон!

Эрсиль надеялась, что благодаря эдакому безрассудству подозрительности у Къельта поубавиться. Он решит, что сломил ее. Неделя-полторы — и ему наскучит следить за ней.

Все было подготовлено, Къельт и Эрсиль обосновались по разные стороны довольно-таки хлипкой гряды из сумок. Эрсиль настояла на том, чтобы лампа горела до утра, и попробовала задремать — бесполезно. Къельт повозился, отчего сумочная гряда размашисто покачалась, и словно бы отошел ко сну. Эрсиль усердно изучала потолок. Она напрягала все внутренние силы, перебарывая соблазн: до чего ж ей хотелось расправиться с Къельтом тишком! Не выдержав, она приподнялась на локте. Высунулась из-за мешка и, наткнувшись на снисходительную улыбку Къельта, с немым стоном упала обратно.

— И за что ты меня невзлюбила? — прозвучал насмешливый голос.

«Да как тебе сказать, дружочек? Прознав о твоем существовании, просто-напросто света белого невзвидела!» — ответила Эрсиль. Мысленно, конечно.

Примечания

1

Старица — старое русло реки, полностью или частично отделившееся. Часто заросшее и пересыхающее.

2

Лудильщик — мастер, занимающийся покрытием железных, медных, латунных изделий и посуды тонким слоем олова для защиты от коррозии. Лудильщики предлагали свои услуги на фермах, в деревнях, гродках. Зачастую странствовали пешком.