Серёжка

Александра Бурдукова

Перед вами необыкновенная история про обыкновенного одиннадцатилетнего мальчишку, который остался без родителей. Про честность с собой и про чудеса, которые всегда рядом. Про любовь. Про силу и смелость. Про жизнь. И даже про то, как перевоспитать взрослых.В книге нет длинных описаний и скучных философствований, наоборот, лёгкие и короткие диалоги вовлекут вас в вихрь переживаний и событий, заставят вас удивляться, смеяться и плакать вместе с героями, проживая всю историю от начала до конца.

***

В четверг в доме Амалии появилась модная раскладушка, а в пятницу вечером из интерната Амалия вышла не одна.

Берта сначала очень робко, но потом с каждым разом всё смелее и смелее заходила в её квартиру, которая могла со временем стать и её домом. Берта была смышлёной девочкой, она понимала, что «воскресная семья» может закончиться в любой момент, но всё равно мечтала.

Мечтала жить в радости и не бояться, что завтра её тоже, как Серёжку, возьмут и увезут в совершенно незнакомый город, в незнакомую семью, в незнакомую жизнь. Она так привязалась к Амалии, и в то же время она так боялась показывать эти чувства при всех, что по вечерам часто плакала, а на вопросы отвечала, что просто скучает по Серёжке.

Каждые выходные, конечно, были сказочными. Амалия с Бертой ходили в кино, по магазинам, просто гуляли вдвоём и много разговаривали. Если быть честным, то до этого они никогда и не разговаривали. Разве это разговоры? Так, формальные фразы между воспитателем и воспитанником. А сейчас они говорили и не могли наговориться. Время пролетало быстро, они его просто не замечали, и каждый раз, каждое воскресенье они всё больше становились по-настоящему родными друг для друга.

У Амалии была кошка Липка. Липочка. Обычная беспородная полосатая буро-зелёная кошка со странным характером. «Зелёная» — это, конечно, образно, обычная беспородная кошка болотного оттенка. Своенравная. Она подходила к Амалии и разрешала себя гладить ровно столько, сколько ей было нужно. Любая инициатива со стороны хозяйки была неприемлема, когти появлялись почти сразу. Липка не терпела чужих людей и особенно детей. Она их почти и не видела за всю жизнь, поэтому каждый раз при появлении ребёнка старалась держаться подальше. Чаще за диваном.

Но Берту Липка приняла сразу. Большой любви, конечно, не случилось, ведь большая любовь и Липка — понятия несовместимые. Но в первую же ночь, когда Берта осталась ночевать у Амалии, кошка по-хозяйски запрыгнула на раскладушку, беспардонно прошагала по девочке, села у неё на груди, внимательно посмотрела в глаза, понюхала, развернулась хвостом к лицу, потопталась, а потом спустилась через плечо и легла рядом.

Берта никогда особо не любила кошек, точнее, она относилась к ним спокойно, поэтому без лишней радости и уж тем более без вторжения на личную территорию Липки приняла эту кошачью благосклонность.

— Амалия Сергеевна, а вдруг меня заберут? Ведь это не навсегда — то, что мы ходим к вам в гости на выходные.

— Я не знаю, — честно ответила Амалия, потому что тоже думала об этом. — Я не могу тебя удочерить, так как у меня нет мужа и, к сожалению, не очень много денег. Но я верю, что всё будет хорошо. По крайней мере, в твоей карте есть отметка: «Закреплена. Семья выходного дня».

— А Серёжка вам не писал? — Берта подняла глаза, в которых читались беспокойство и надежда.

— Нет, ни разу.

— Странно, не похоже на него. Он обещал.

***

А Серёжка писал. Много и часто. Только его письма не доходили ни до Берты, ни до Амалии. Его новая семья жила в соседнем городе, был он побольше и побогаче. Областной центр как-никак.

Называть Ирину Михайловну мамой, как она требовала, а Бориса Григорьевича папой Серёжка не мог и со всей своей честностью и прямотой так и говорил об этом, чем каждый раз вызывал странную реакцию обоих приёмных родителей.

— Мы теперь твои родители, и для всех ты — наш сын. Если ты на людях начнёшь называть нас по имени и отчеству, это будет плохо. Нас тут многие знают, и, я уверена, все радуются нашему наконец-то свершившемуся счастью. Мы теперь твои родители, — как заученный стишок, тарабанила Ирина Михайловна, и было понятно, что сама она не очень-то верит, что Серёжка их сын и что какие-то люди радуются за их свершившееся родительство.

— Мои мама и папа… Мои родители — это те, кто меня родил, а вы — мои приёмные родители, Ирина Михайловна и Борис Григорьевич, и я буду называть вас по имени-отчеству.

— Сергей, мы вытащили тебя из этого интерната, чтобы дать тебе новую жизнь, чтобы наша семья была полноценной. А ты?

Серёжка терпеть не мог, когда его называли Сергеем. Сергей Викторович — ещё куда ни шло, а так… У него на спине даже волосы дыбом вставали, когда она слышал: «Сергей!»

— Мне было хорошо в интернате! У меня там сестра и Амалия Сергеевна!

— У тебя нет сестры! Хватит выдумывать! — почти закричала Ирина Михайловна. Она бесилась всякий раз, когда слышала про Берту и Амалию.

— У вас нет сына! Хватит выдумывать! — точно скопировав её интонацию, вернул ей Серёжка.

Ирина Михайловна вышла из комнаты, хлопнув дверью.

— Вы в интернате все такие жестокие? — с тщательно скрываемым раздражением спросил Борис Григорьевич и вышел вслед за женой.

— А я и не в интернате, — пробурчал под нос Серёжка и чуть не дал слабину слезам, но сдержался.