Шафт
Александр Шорин
По земным меркам мой приятель с Тарахири безобразен настолько, что рядом с ним даже Квазимодо показался бы писаным красавцем. Насколько я помню, у Квазимодо один глаз закрывала огромная бородавка, и он был горбат. Мой приятель имеет на своем, с позволенья сказать, лице, штук пятьдесят безобразных бородавок, чудовищно изогнутый нос (кажется, две ноздри торчат из какого-то углубления) и рот такой величины, что он может спокойно целиком глотать апельсины или яблоки средних размеров. Из этого рта торчат во все стороны кривые клыки, чистить которые на Тарахири не позволяет религия, а поэтому они почти чёрные. Горба у него нет, зато он настолько толст, что кажется поперёк себя шире, что при его двухметровом росте не так-то просто. В Россию он приезжает исключительно за закупкой самой дешевой водки, которую потребляет в количествах, для человеческих существ абсолютно невообразимых: например, за сегодняшний вечер, по моим прикидкам, он выпил уже литров тридцать, причём на его состоянии это никак не сказалось. Если к этому добавить, что голос у него рыкоподобный, а наш язык он изучал по словарю русского мата, составленному еще в конце ХХ века, то несложно себе представить, что с друзьями у него здесь некоторый напряг.
Я — исключение, потому что знаю, что тарахирец (имя его состоит из 77 согласных, потому выговорить его нет никой возможности) — милейшее существо. Я однажды спас его от проблем, связанных с оптовыми закупками водки (тот умудрился поссориться с мафией, контролирующей этот рынок), и с тех пор он меня просто обожает.
История, о которой я хочу рассказать, произошла вот в этом самом баре. Приятель сидел напротив меня за этим самым столиком и поглощал все, что горит, рассказывая мне о том, что спиртное (в переводе на русский) «приятно щекочет ему внутренности». Я был уже расслаблен, и чёрт дернул меня за язык спросить его о том, много ли он зарабатывает на перепродаже водки. Удивлению тарахирца не было предела: оказалось, что водка — это его хобби, и закупками ее он занимается исключительно для личного пользования и угощения избранных друзей. Я спросил, чем же он занимается на своей планете.
— Шафтом, — ответил он скромно.
Теперь удивляться была моя очередь. Коллеги из аналитического отдела рассказывали легенды об этом самом тарахирском шафте. Насколько я помню из этих разговоров, шафт — это нечто среднее между предсказаниями и анализом. И если верить им, шафт дает куда более высокие результаты, чем любой продукт земных аналитиков. «Ноу-хау», недоступное землянам.
Я сглотнул слюну и выпил рюмку водки. Тарахирец в ответ опрокинул в свою глотку литровую кружку и спросил:
— Интересуешься?
Я кивнул и выдал первое попавшееся:
— У меня тут с женой… это. Семейные проблемы. Не мог бы ты помочь как-то с ними справиться?
— Почему нет? — спросил тот и тут же ухватил своими ручищами меня за голову. Шея у меня хрустнула, а тот зарычал: — О жене думай!
Сначала всё поплыло перед глазами, а потом я действительно начал думать о жене: о том, какая это была красавица и умница, когда мы познакомились, и вплоть до сегодняшнего дня, когда утром в меня едва не полетел чайник из-за какой-то мелочи.
…Лапы отпустили меня. Приятель хрюкнул удовлетворённо и заявил:
— Вероятность развода 55 процентов, убийства — 15 процентов, самоубийства — 7 процентов…
— А хороших вариантов нет? — пискнул я испуганно.
— Разве развод не хороший вариант? — удивился тот. — Вероятность полной гармонии две десятых процента. Вот смотри.
Он достал из кармана куртки жидкокристаллический блокнот и начал ногтем чертить в нем какие-то схемы, бормоча:
— Дерево вариантов сначала дает четыре ветви, затем 765 ветвей, затем три миллиона шестьсот тысяч ответвлений, затем…
— Погоди, погоди! — остановил я его, хлопнув ещё рюмашку. — Нельзя ли сразу тот вариант, который ноль два процента?
— Почему нельзя? Можно. Для этого нужно…
Дальше шло доскональное описание того, что я должен делать и чего делать не должен. Я только крякал и спрашивал время от времени:
— Во вторник, тридцатого, я должен проснуться в 7.30 и, уходя на работу, завязать шнурок только на левом ботинке… Да?
— Именно! Если завяжешь на обоих ботинках, начнёт действовать вариант миллион сто двадцатый, из которого будет ветвь…
— Не надо ветвь, я понял!
…В общем, для достижения искомого блаженства в личной жизни я должен контролировать не только буквально каждую минуту своего бренного существования, но и регулярно проводить корреляцию поступков в случае малейшей ошибки. Осознав сие, я перешел на русский матерный и только спустя несколько минут спросил у него нормально, по-человечески:
— Ты сам-то этим пользуешься?
Тот посмотрел на меня как на идиота:
— Нет, конечно!
— А… зачем тогда?
Тот многозначительно посмотрел на свою пустую кружку, наполнил её водкой, опрокинул и сказал медленно:
— Водка для меня — хобби, и я плачу за то, чтобы у меня её было в достатке. А есть те, для кого хобби — шафт. Они платят мне. Усёк?
— Усёк… — ответил я медленно.
И твёрдо решил никогда не рассказывать об этом разговоре нашим аналитикам.
