Битва за Русскую Арктику

Александр Широкорад, 2008

Когда в XVI веке английские и голландские купцы впервые ступили на Кольский полуостров, Шпицберген и Новую Землю они, к удивлению своему, обнаружили там русских поселенцев, занимавшихся будничной работой. Книга рассказывает о восьми веках освоения северных земель нашими предками, об отважных путешественниках и полярниках, летчиках и моряках, героически сражавшихся во льдах Арктики в ходе мировых войн, о секретных аэродромах на льдинах, на которых в годы холодной войны базировались стратегические бомбардировщики. Холодная война закончилась, однако Арктика по-прежнему является ареной противоборства России и Запада. Верно ли, что большая часть мировых запасов нефти и газа находится на дне и островах Ледовитого океана? Растают ли льды Арктики в XXI веке? Как могут быть решены запутанные территориальные споры в Арктике? Об этом и другом читатель узнает из этой книги.

Глава 1

Проникновение русских в Арктику

Первое письменное свидетельство об экспедиции в Арктику относится к 320–350 гг. до н. э., когда Пифей из греческой колонии Массилия на юге современной Франции совершил плавание к берегам Англии и далее в страну Туле, расположенную довольно далеко за Северным полярным кругом, потому что в день летнего солнцестояния солнце там светило всю ночь. Некоторые ученые отождествляют страну Туле с Исландией.

В IX — Х веках викинги открыли Исландию и Гренландию. На территории Гренландии было основано несколько поселений викингов. В основном, они селились на западном побережье острова, от Херьольфснес на южной оконечности Гренландии до страны Туле, находившейся где-то на северо-западе. Однако к концу XV века колонии норманнов оказываются на грани вымирания. В 1540 г. исландец Йок Гренландец осмотрел поселения норманнов, но обнаружил лишь останки людей. Ряд ученых связывают гибель поселений викингов с похолоданием, начавшимся в XIV веке.

В 1026 г. отряд викингов под командованием братьев Карли и Гуннстейна прибыл морем к устью реки Вины (так норманны называли Северную Двину, а все побережье — Бьярмландом). Судя по саге, повествующей о плавании братьев, это было не первое посещение викингами Бьярмланда.

С XI века начинается освоение северных краев и русскими. В Несторовой летописи говорится о посылке в 1096 г. новгородским боярином Гюратой Роговичем своих дружинников за данью в Печорский край и на Северный Урал.

В уставной грамоте 1137 г. новгородского князя Святослава Ольговича упоминаются заонежские погосты, в том числе и Иван-погост, позже вошедший в состав города Холмогоры под названием Ивановского посада. Также в грамоте упоминаются расположенные на Северной Двине погосты и села Кергела, Ракунь, Усть-Емец в устье реки Емец, Усть-Вага в устье реки Вага, Тайма на реке Вага-Вель — притоке Северной Двины, Пийта, Пинега, Помоздин, погост на Вычегде, близ реки Ижмы.

Новгородский архиепископ Иосиф между 1110-м и 1130 годами основал в устье Северной Двины монастырь Михаила Архангела. Рядом с монастырем вырос посад — предшественник будущего города Архангельска.

Освоив берега Северной Двины, новгородцы обратили взоры к земле, лежащей еще далее к востоку и северу. В начале XII века новгородские дани распространялись на угрофинские племена пермь и печору. Из попавшего на страницы летописи рассказа Гюряты Роговича, посылавшего своего отрока «в Печору люди, иже суть дань дающее Новгороду», произошло это не позднее конца XI века.

По данным письменных источников, академик А.Н. Насонов определил, что область новгородской перми охватывала «течение Выми, верхнее течение Вычегды и, может быть, близлежащие места»¹. Однако погосты здесь появились не ранее рубежа XIII–XIV веков.

К концу XII века новгородские данники проникли в Югру. Так, под 1187 годом в летописи сказано: «В то же лето изьбиени быша Печеръскыи и Югорскыи даньницы, а друзии за Волокомъ, и паде голов о сте кметеи».

На востоке пределом владений Новгорода была Югра. Месторасположение этого полуночного края в летописях указывалось неясно, что стало предметом споров между учеными. Так, Георги полагал, что подразумевалась страна, простиравшаяся от Белого моря до Урала. Шлецер считал, что Югра располагалась на Вычегде, а Миллер и Фишер — на Печоре. Лерберг же, сопоставив летописное известие с описанием похода русского войска, отправленного для покорения страны в XV веке, определил местоположение Югры за пределами

Уральского хребта, указав приблизительные границы по обеим сторонам Оби и Нижнего Иртыша — к северу от самоедских границ и к востоку до рек Надима, Гана и Ваха.

Москве же Югра досталась уже после падения Новгорода. В 1483 г. великий князь Иван Васильевич отправил князя Федора Курбского-Черного и Солтыка-Травина с устюжскими полками. К ним присоединились рати пермяков, которые издавна жили во вражде со своими соседями вогуличами. Вотульский князь Асыка незадолго до этого зверски опустошил Пермский край. Сын Асыка Юшман наследовал родовую неприязнь к Перми. Этот Юшман вышел со своим войском к устью реки Пельши, где и был разбит. А победители спустились по реке Тавде до Тюмени, потом поплыли по Иртышу, вошли в Обь и там пленили другого югорского князя — Молдана, и отправили его в Москву. На следующий год другие князья — кодские — сами прибыли в Москву, били челом, выражая покорность, и просили возвратить пленных.

В 1485 г. югорские князьки (двое из них — Феодор и Петр — были христианами) присягнули быть в повиновении у великого князя московского, как прежде и предки их признавали над собой господство Великого Новгорода.

Однако Иван III не довольствовался такой формой зависимости и в 1499 г. вновь направил в Югру князя Петра Федоровича Ушастого, князя Семена Федоровича Курбского и Василия Ивановича Заболоцкого-Бражника с вологжанами, двинянами и важанами (жителями берегов реки Ваги). Войско, двигаясь по разным рекам, посуху переволакивая суда между ними, добралось до Печоры, а потом с большими трудностями зимним путем перешло гору Камень (Уральский хребет). Русским, привыкшим к равнинам и болотам, были в диковинку высокие горы. «А Камени в оболоках не видать, коли ветрено ино оболоки раздирает», — говорит современник об этом походе. Позже князь Курбский писал: «Я семнадцать дней поднимался на эти горы, а все-таки не дошел до самой вершины, которая зовется Столп». Так Югра окончательно стала владением Москвы.

На Кольском полуострове Новгороду принадлежал Терский берег, называемый в договорных грамотах, где перечисляются новгородские волости, Тре или Тер, иногда — Тир или Тигр. Населяли его лопари, называемые тогда лопь. Новгородцы брали там дани уже в начале XIII века, о чем говорит название терского данника под 1216 годом.

Недалеко от современного Мурманска, между устьями речек Кола и Тульма (Тулома) новгородцы построили поселение Кола. Точная дата основания Колы неизвестна, но в норвежской летописи она упоминается в 1210 г., а в русской — в 1264 г. В 1583 г. по приказу царя Ивана Грозного приказной человек Кольской волости Максим Судимантов построил в Коле острог (деревянную крепость).

В 1969 г. археологи обнаружили древнее новгородское поселение на реке Варгузе, на юге Кольского полуострова. Среди найденных вещей оказались новгородские украшения XI–XII веков. В 1419 г. новгородская летопись отмечает «корельский погост в Аргузе», то есть в Варзуге. В «Сотной выписи» 1563 года в Варзуге указывается 126 дворов, и в них 167 человек.

Русские на Кольском полуострове подвергались нападениям норвежцев и, в свою очередь, наносили ответные удары. Для защиты от новгородцев в 1307 г. на крайнем севере Норвегии была построена крепость Вардехуз, которую русские именовали Варгаевым. В 1316 г. отмечен набег новгородских ушкуйников² на норвежскую провинцию Гологаланд.

В 1320 г. дружина Луки Варфоломеевича на морских ушкуях прошла Северной Двиной, вышла в Белое море, а затем в Северный Ледовитый океан и разорила область Финмарнен, расположенную от южного берега Варангер-фьорда до района города Тромсе.

В 1323 г. ушкуйники, пройдя тот же путь, напали на соседнюю с Финмарненом северонорвежскую область Халогаланд. Походы ушкуйников внесли свою лепту в войну, и в 1323 г. шведы заключили с Новгородом компромиссный Ореховецкий мир.

В 1348 г. шведы вновь решили напасть на Новгородскую республику. Король Магнус обманом взял крепость Орешек. В ответ в 1349 г. последовал морской поход ушкуйников на провинцию Халогаланд, в ходе которого был взят сильно укрепленный замок Бьаркей. Дело в том, что с 1319-го по 1371 год Норвегия была в унии со Швецией.

Для нашего повествования важен не сам факт походов ушкуйников в Норвегию, а то, что русские суда к началу XIV века систематически выходили в Северный Ледовитый океан. Я не зря это подчеркиваю. Дело в том, что до конца XVII века в письменных источниках отсутствуют данные о деятельности русских промышленников на Севере и они упоминаются в различных документах лишь косвенно. К сожалению, вообще в русских летописях X–XVII веков промышленникам и купцам уделено ничтожно мало места. Все внимание летописцев было обращено на деятельность князей и иерархов церкви. Но из этого нельзя сделать вывод об упадке торговли и пушного промысла на Руси. Так, с IX века ежегодно по Волге ходили сотни русских купеческих ладей, но упоминаний о них почти нет. К примеру, в 1382 г. хан Тохтамыш, готовя поход на Москву, приказал задержать в Сарае суда русских купцов и т. п. На Севере же не было ни княжих свар, ни татарских ханов, и вроде и писать нашим «пименам» было нечего.

Известный историк древнего мореходства Р. Хенниг утверждал, что архипелаг Шпицберген открыли норманны в 1194 г. и назвали его Свальбардом. Именно так называется Шпицберген в современных норвежских официальных документах. К тому же вплоть до XVII века европейские географы считали, что северо-восточная Европа и Гренландия соединены сушей, элементами которой и были Шпицберген и Новая Земля. То же говорится и в «Грипле», отражающем географические представления XII века: «От Биармии на север тянутся пустынные земли до страны, которая зовется Гренландией». На карте северо-западной Европы, составленной в 1427 г. датчанином Клавдием Клауссеном Свартом (его латинизированное имя — Клавдий Клавус Нигер), Гренландия находится к западу от Исландии и соединена с Европой полоской суши. Поэтому в XV–XVI веках Шпицберген в представлении скандинавов и считался Гренландией. Однако следов хозяйственной деятельности норвежцев в XII–XVI веках на Шпицбергене не найдено.

Русские промышленники появились на Шпицбергене в XII веке или, самое позднее, в XIII веке. Одним из самых первых документов, подтверждающих деятельность русских поморов на далеких полярных островах, стало письмо нюрнбергского картографа и врача Иеронима Мюнцера португальскому королю Жуану II, датированное 1493 годом. Цель письма — побудить короля организовать экспедицию в Западную Атлантику, чтобы «отыскать восточную богатейшую страну Катая». Мюнцер писал: «Тебя уже восхваляют как великого государя немцы, итальянцы, руссы, поляки, скифы и те, которые живут под суровой звездой арктического полюса, так же, как [восхваляют] и великого герцога Московии, ибо недавно открыт большой остров Груланда, берег которого тянется на 300 легуа и на котором находится величайшее поселение людей под сказанным господством сказанного сеньора герцога»³. Очевидно, что речь идет о государе всея Руси Иване III. По мнению С.В. Обручева, Мюнцер узнал о северных владениях Московии от русских послов в Нюрнберге, а также от имперского посла Поппеля, бывшего в Москве в 80-е годы XV века, после присоединения земель Господина Великого Новгорода к Московскому государству.

Существуют и другие свидетельства иностранцев о пребывании русских на Шпицбергене. В 1845 г. географ Пингель опубликовал в Копенгагене исторические материалы о Гренландии, среди которых было и письмо датского короля Фредерика II штатгальтеру Норвегии Людвигу Мунку от 11 марта 1576 г. (Норвегия в то время состояла в унии с Данией.) В письме говорилось: «Людвигу Мунку об одном русском, который посещает Гренландию, как следует далее. Известно нам стало из твоего сообщения, что прошлым летом несколько тронтгеймских бюргеров вступили в Варде в сношения с одним русским кормщиком Павлом Никичем (Никитичем — ?), живущим в Мальмусе (так норвежцы называли Колу) и обыкновенно ежегодно около Варфоломеева дня плавающим в Гренландию, который уведомил их, что, если за его труды ему дадут некоторое вознаграждение, он, пожалуй, сообщит им данные об этой земле и проведет туда их суда. Поэтому прошу тебя узнать, какие издержки потребуются для исследования вышеназванной земли, и рядом с этим сообщить, найдутся ли в Тронтгейме бюргеры, которые бы пожелали отдать под фрахт для этого путешествия свои суда, как ты сообщил далее. Ибо мы всемилостивейше согласны, каковы бы ни оказались издержки при такого рода предприятии для исследования вышеназванной земли, принять с удовольствием их на себя и уплатить. И нам угодно поручить тебе сторговаться с вышеназванным русским кормщиком, чтобы он предоставил себя в распоряжение для такого рода предприятия, а равно условиться с несколькими бюргерами из Тронтгейма, чтобы они предоставили свои суда для этого, так, чтобы это путешествие могло состояться в текущую осень. Фредерик II, 11 марта 1576 года»⁴.

Комментируя это письмо, Пингель отметил, что под Гренландией надо понимать Шпицберген, которые русские поморы называли Грумант.

Любопытно, что голландец Баренц, достигший архипелага Шпицберген в 1596 г., назвал его Гринеланд (Greeneland). Голландцы считали, что они вновь открыли Гренландию, а название Шпицберген впервые появилось на карте мира Герита в 1612 г. Р. Хенниг утверждал, что в Западной Европе до конца XVIII века Шпицберген называли Гренландией, а русские поморы называли его Грумантом или Груландом.

Спор об открытии и освоении Шпицбергена имел важное политическое значение, и в 1978 г. на архипелаг была послана археологическая экспедиция Академии наук СССР. «Ученые установили, что наиболее древние поселения, известные на сегодняшний день, относятся к середине XVI века и связаны с пребыванием там русских поморов.

За годы работы на архипелаге отечественные ученые раскопали несколько десятков русских поселений и больших поморских крестов. Так, на западном берегу острова Западный Шпицберген были исследованы остатки русского дома, некогда стоявшего вблизи реки Стаббэльва. Здесь были найдены детали поморского судна, фрагмент шахматной доски, четыре надписи, вырезанные ножом на различных деревянных предметах. Эти надписи воскрешают имена отважных “грумланов”, как называли себя поморы, ходившие на Шпицберген задолго до плавания туда голландца Баренца. Это Галах Кабачев, Иван Петров, Вапа Панов. Палеографический анализ древесины установил, что дом срублен в 1556 году.

Определено, что еще раньше, в 1552 году появился дом на берегу лагуны Гравшен, в 14 км от Стаббэльвы. Там тоже найден текст, вырезанный на деревянном предмете: “Преставился мирянин от города” (умер житель города). Видимо, надпись — память об одной из жертв Арктики. Самый древний поморский дом, остатки которого найдены на Шпицбергене, построен в 1545 году. К 80-м годам XVI века относится постройка в заливе Бельсуна, с которой связаны еще одна надпись и имя “Ондрей”, процарапанное на китовом позвонке. 19 русских надписей найдено при раскопках на Шпицбергене, шесть из них датированы XVI веком. Это еще одно наглядное подтверждение освоения Шпицбергена поморами задолго до плавания Баренца.

Активный участник раскопок на Шпицбергене, сотрудник института археологии Российской академии наук, доктор исторических наук В. Старков немало рассказал о культуре поморов — мореходов и зверобоев, о таких находках, как шахматы, деревянные календари, деревянный крест, покрытый тонкой филигранной резьбой, алфавит, вырезанный на трехгранной планке. Он подчеркнул, что «большой интерес для ученых представили и другие находки, такие, как орудия промысла (гарпуны, копья, рогатины, ножи, детали ловушек, рыболовные сети и крючки, фрагменты огнестрельного оружия), а также многочисленные образцы домашней утвари, свидетельствующие о прочном, хорошо налаженном быте, рассчитанном на долговременное обитание».

В русских документах XVI–XVII веков нет сведений о плаваниях поморов на Шпицберген, в то время как найдены неопровержимые доказательства этого. Доктор исторических наук М.И. Белов убедительно поясняет такое несоответствие. «Плавание поморов на Грумант проходило обычно от Новой Земли вдоль кромки льдов. Этот маршрут был более длинным, чем прямой путь от Колы к Шпицбергену, но зато более безопасным. Двигаясь вдоль кромки льдов, поморские суда были защищены от действия сильных северных ветров в Баренцевом море. Вот этот новоземельный вариант пути и объясняет все. До наших дней дошла таможенная документация той эпохи, которая велась в портах Поморья. В ней отмечены плавания поморов к Новой Земле. Видимо, таможенников не интересовал дальнейший маршрут движения, и они указывали только ближайший пункт — Новую Землю»⁵.

В 1496 г. Иван III приказал московскому дьяку Григорию Истоме отправиться через Белое море в Данию с дипломатической миссией. Из-за войны со шведами кратчайший путь по Балтийскому морю был закрыт. Истома «с товарыщи» пустился в плавание на четырех ладьях, которые можно было переволакивать через неширокие косы. По выходе из Северной Двины путники держались правого берега Белого моря, потом повернули наперерез к Терскому берегу и плыли вдоль его на север, оставляя вправо Печорское море. Так они достигали Святого Носа. Затем, держась берегов материка, Истома плыл до Мотовской губы и к Вардегусу. Обогнув Нордкап, носивший в те времена еще русское название Мурманский Нос, экспедиция достигла Дронтгейма, оттуда сухим путем (на оленях) направилась в Берген, а из Бергена на лошадях в Копенгаген.

Следующее морское путешествие было совершено летом 1497 г. Оно также связано с борьбой Руси за Балтику.

Желая привлечь на свою сторону Данию и побудить ее выступить против своего балтийского врага — Швеции, Иван III направил в Данию посольство во главе с Дмитрием Зайцевым и Дмитрием Ралевым Греком.

Замечу, что сношения России с Данией начались еще в XII веке. Новгородские послы успешно плавали через Балтийское море на лодьях. Пользовались ли новгородцы морским путем вокруг Скандинавии, из летописей не видно. В 1-й Новгородской летописи под 1130 годом имеется сообщение о благополучном прибытии новгородских послов из Дании: «Въ се же лето, идуце и заморя с Готъ, потопи лодий 7; и сами истопоша, и товар, а друзии вылезоша, нъ нази, а из Дони придоша сторови». В этой же летописи под 1302 годом записано: «Того же лета посылаша послы за море в Даньскую землю, и привезоша мир докончавше».

Приобретя в Колывани (Таллине) судно, послы благополучно достигли Копенгагена. Летом 1497 г. они собрались возвращаться на родину, однако стало известно, что балтийские порты захвачены шведами. Тогда Зайцев и Ралев решили идти вокруг Скандинавского полуострова. Плавание продолжалось все лето. Корабль прошел мимо северных берегов Скандинавского полуострова («Свейского королевства»), Мурманского Носа (Нордкапа) «морем-окияном» и благополучно достиг Северной Двины. Отсюда через Устюг Великий посланники прибыли в Москву, доставив «докончательной грамоты о братстве и любви». Вместе с Зайцевым и Ралевым приехал датский посланник Давыд, бывавший в Москве раньше.

Краткое летописное сообщение о походе Дмитрия Зайцева и его товарищей передает одну интересную подробность. Во время плавания в арктических водах на русский корабль напали морские пираты. Стычка с ними кончилась не в пользу нападавших, так как летописец замечает, что посланники «с собой привезоша Якова Разбойника немчина сам третей».

Тем же путем, что и Григорий Истома, ходили в Данию из Белого моря Власий и Дмитрий Герасимовы в конце XV — начале XVI веков. Сообщения Герасимовых отличаются подлинным знанием быта и жизни кочевого народа. Они рассказывают, что у лопарей нет хлеба, соли и они питаются только рыбой и дикими животными. Они искусные стрелки, носят платье из различных звериных шкур. Так как они не понимают других языков, то иностранцам кажутся почти немыми. Свои жилища они покрывают древесной корой. Истребив на одном месте диких зверей и рыбу, они перекочевывают на другое.

Путь каравана лежал на запад, вдоль полуострова, через Мотовский залив, туда, где от мурманского берега далеко на север выступают полуострова Рыбачий и Средний. Чтобы обогнуть их и войти в воды Варангер-фьорда, парусным лодьям требовалось не менее восьми дней.

Стремясь избежать такого долгого плавания, кормчие направляли лодьи в залив между полуостровами, вершина которого сегодня называется бухтой Озерко. По узкому перешейку, соединяющему оба полуострова, путешественники волоком «с великим трудом на плечах перетащили и свои суда, и груз через перешеек шириною в полмили» и оказались в морском заливе — Большой Волоковой губе. По-видимому, этим волоком поморы пользовались часто. Отсюда посольство направилось в норвежскую крепость Вардегуз (теперь город Вардё) и далее — в Берген.

В летописи имеется указание еще на два похода через северные моря в Данию и обратно. Летом 1500-го и 1501 года таким путем прошли посланники Ивана III дьяки Третвяк Далматов и Юрий Мануйлов Грек.

Морской путь из Северной Двины в Западную Европу стал настолько хорошо известен, что вслед за русскими им стали пользоваться датчане. Послы датского короля в конце XV и в начале XVI века посещали Двину неоднократно.

Русские поморы, особенно монастырские промышленники, совершали плавания из Белого моря к Коле и в Печенгскую губу ежегодно. Так, в 1552 г., за год до прихода к устью Северной Двины первых английских кораблей, очередное плавание на лодье к Коле совершил монах Николо-Корельского монастыря Игнатий, а через восемь лет по той же морской трассе прошла монастырская лодья монаха Иосифа.

В архивах северных монастырей XVI века сохранились записи о пребывании здесь московских послов и их свиты. Эти записи свидетельствуют о непрекращающихся плаваниях московских послов по старинному морскому пути в Западную Европу.

На Севере сложился определенный порядок снаряжения и отправки московских дипломатов, направляемых в страны Западной Европы. С крестьян Поморья собирались специальные деньги, носящие в документах название «посланников проезд», «посольские деньги», «послов разруб».

Поморье оплачивало постои и подводы посланников, оно же было обязано поставлять суда для перевозки дипломатических миссий за море. Летом 1571 г. Николо-Корельский монастырь посетил посланник Ивана Грозного Иван Григорьевич Старый, для отправки которого «за море» Поморье собирало по два алтына «с веревки» (земельная мера — около 60 саженей). Иван Старый ходил в Норвегию для установления русско-норвежской границы. Вместе с ним по лодьях плавал двинский староста Матвей Степанов с товарищами.

Приведенные факты убедительно показывают неправильность мнения о том, что морской путь из Западной Европы в Белое море открыл Ченслер. На самом деле Ченслер прошел по тому пути, по которому задолго до него, в XII–XV веках ходили новгородские военные экспедиции, Григорий Истома, Дмитрий Зайцев, Дмитрий Герасимов и другие русские люди.

Для плавания в «студеных морях» русскими поморами было создано несколько типов специальных судов. Так, широкое применение на русском Севере получило промысловое судно типа «карбас», длиной до 10 м, шириной 2–3 м и грузоподъемностью до 4 тонн. Суда эти приводились в движение веслами, которых было до шести пар, и имели две мачты с парусами. Корпус судна был приспособлен к плаванию в ледовых условиях — к днищу по обе стороны киля крепились два деревянных полоза, с помощью которых судно можно было вытаскивать из воды и передвигать по льду. Карбасы были первыми ледовыми судами, имели неплохие мореходные качества и получили распространение по всему Поморью.

Другим оригинальным типом судов была «раньшина», специально приспособленная для ранних весенних выходов на промыслы. Подводная часть корпуса раньшины имела яйцевидную форму. Оказавшись зажатым между льдинами, корпус не испытывал большого напряжения и легко выжимался на лед, а при расхождении льдов вновь погружался в разводье. Форштевень судна наклоняли вперед, чтобы облегчить выход корпуса на лед.

Интересные изменения претерпела в Поморье и старинная русская ладья, превращенная в чисто морское грузовое парусное судно. Большие ладьи строились длиной до 25 м, шириной до 8 м, а грузоподъемность имели от 200 тонн и более. Поморская ладья представляла собой палубное судно, разделенное двумя поперечными переборками на три отделения, каждое из которых имело свой входной люк. В носовом помещении устанавливали кирпичную печь — здесь готовилась еда и жила команда. В кормовой части устраивалось жилье (каюта) для кормщика (капитана), там же хранились и мореходные инструменты. В средней части судна находился грузовой трюм глубиной до 4 м. Рангоут судна состоял из трех мачт с прямыми парусами. Общая площадь парусов достигала 460 кв. м. При попутных ветрах ладья делала переходы до 300 км в сутки. На больших ладьях имелось по два якоря, весом до полутонны каждый, и еще один запасной якорь. Якорные канаты длиной до 140 м изготавливались из кожи, а позднее — из пеньки. Якоря выбирали из воды с помощью обычного ворота.

На своих кочах и ладьях поморы плавали не только к Шпицбергену, но и на восток, к Новой Земле и далее.

В конце XVI века русские промышленники обосновались в Верхотурье, Тюмени, Тобольске, Березовском острове, Обдорске (Салехарде) и освоили речной путь к «мангазейским местам» на реке Таз — в районе между нижним течением Оби и Енисея. Поморы проникли в этот обильный пушным зверем край двумя путями: морским вокруг полуострова Ямал или же перетаскивали свои суда через волок между Карским морем и Обскою губой. Для этого входили в Мутную реку, впадающую в Карское море, поднимались вверх этой реки бичевою восемь суток и достигали двух озер, имевших в окружности от 10 до 12 миль. Тут выгружали свои суда и перетаскивали через перешеек около 200 сажень (427 м) шириной в озеро Зеленое, из которого течет в Обскую губу речка Зеленая. Этой рекой доплывали они наконец до Оби. Плавание из Оби в Архангельск морем продолжалось от трех до четырех недель, а из Оби в Енисей — две или три недели. Они никогда не удалялись от «матерого» берега и всегда проходили Югорским

Поморский коч

Шаром, а не Карскими Воротами, так как последний пролив хотя и шире первого, но опаснее из-за часто скопляющихся льдов.

Следует заметить, что этими двумя путями пользовались исключительно вольные поморы. Царское же правительство решило проникнуть в мангазейские «пушные места» с юга. Напомню, что Ермак вышел к реке Иртыш в 1585 г. Через два года были основаны город Тобольск и Старое городище (при слиянии Иртыша и Оби), а в 1593 г. — город Березов и в низовьях Оби — город Обдорск.

Чтобы прибрать к рукам мангазейские места, Казанский приказ⁶ направил туда сотню тобольских казаков под началом воеводы князя Мирона Шаховского и письменного головы Даниила Храпунова. Летом 1600 г. отряд отплыл из Тобольска. В Березове к нему присоединились еще полсотни местных казаков и торговые люди. Там же были построены четыре морских коча, на которых и еще двух речных судах («коломенках») отряд вышел в Обскую губу, а затем поднялся вверх на 200 верст по реке Таз. Там князь Шаховской начал строить крепость Мангазею или, как ее иногда называли, Тазовский острог.

В марте 1601 г. для усиления экспедиции князя Шаховского из Москвы был направлен отряд из 300 человек под началом князя Василия Масальского-Рубца и Савлука (Луки) Пушкина на девяти кочах, двух морских стругах и двух дощаниках. Отряд благополучно прибыл к Тазовскому острогу и завершил его строительство.

Согласно «Чертежной книге Сибири» С.У. Ремизова, написанной в конце XVII века, Мангазея представляла собой «город деревянной рубленой, а у него пять башен, стоит над Тазом рекою. С приезду в стене башня Спасская проезжая четвероугольная, а под нею двои ворота, одни с приезду, а другие изнутри города, брусчатые, высота по сажени печатной, а ширина тож…». В 1968 г. при раскопках обнаружены следы всего только трех башен — Спасской, Успенской, Ратиловской, а две другие башни — Давыдовская и Зубцовская — вместе со стеной уже обвалились в реку Таз.

Царские воеводы, боясь конкуренции поморов, добились запрещения ходить в Мангазею морским путем. 5 июля 1616 г. царь Михаил (точнее, от имени несмышленого отрока — его мать и бояре) издал указ о запрещении огибать Ямал морем или пользоваться волоком. Позже ряд отечественных историков, выгораживая царя, будут утверждать, что сей указ касался только иностранцев. На самом же деле царская стража, поставленная на острове Матвеевском и на Ямальском волоке, не пускала вообще никого. Сам же волок в документах именовался «воровским», а ведь «ворами» тогда называли русских людей, не плативших подати, а уж никак не англичан и голландцев.

Верно лишь то, что московские бояре делали все, чтобы не пускать иноземцев в Сибирь и Карское море. Так, в 1618 г. английский посол Джон Уильям Мерик, известный в России под именем Ивана Ульяныча, обратился в Боярскую думу с просьбой позволить англичанам отыскать рекой Обь проход в Индию и Китай. Бояре ответили, что Сибирь далеко, до первых городов с полгода ходу, да и то зимой. Сами туземцы не знают, где Обь начинается и куда впадает, «сторона та студеная, больше двух месяцев тепла никак не живет, а на Оби всегда лед ходит, никакими судами пройти нельзя, а вверх по Оби, где потеплее, там многие кочевые орды; про Китайское государство сказывают, что не великое и не богатое, добиваться к нему нечего. Государь из дружбы к Якубу королю пошлет в сибирские города нарочного к воеводам, велит проведать, откуда Обь река вышла, куда пошла, в какое море, какими судами можно по ней ходить, какие орды у верховья Оби, какие реки в нее впали, где Китайское государство и как богато, есть ли чего добиваться, а теперь, не зная про то подлинно, как о том говорить и делать?».

Однако сухим длинным и сложным путем добираться в Мангазею было трудно. Население Мангазеи стало уменьшаться. В июне 1672 г. оставшихся казаков перевели в Новую Мангазею (ныне Туруханск), а старая Мангазея была окончательно покинута. Сейчас на месте Мангазеи лишь заросшая высокой травой поляна. Ненцы называют это место Тахаравыхард — «Разрушенный город».

Голландец Исаак Масса⁷ в 1612 г. описал поход русских к берегам Таймыра: «Особые крытые лодки [кочи], капитаном которых был назначен некий Лука», ранней весной 1605 г. начали сплав по Оби.

Летом они вышли из Обской губы в море, повернули на восток, прошли мимо Гыданской губы, не заметив ее, на карте Массы она не показана, но видели два безымянных острова (Олений и Сибирякова) у входа в Енисейский залив. Флотилия Луки не только входила в Енисей, но и продвинулась дальше на восток, за остров Сибирякова, и открыла устье и низовье реки Пейсиды (Пясины) на полуострове Таймыр. Другому отряду, направленному воеводой сухим путем, возможно, уже известной дорогой на Мангазею и далее к устью Турухана, предписывалось оставаться «у реки [Енисея], пока не придут лодки», с наказом вернуться через год, если они не дождутся флотилии Луки. Отряд Луки получил от воеводы задание «тщательно изучить берег и все то, что они найдут на нем достойным исследования. Они сделали то, что им было приказано», и даже больше: люди из сухопутного отряда побывали в горах (северо-западная часть плато Путорана, крутым уступом поднимающегося над равниной) и в полиметаллических рудах обнаружили серебро. Оба отряда встретились в устье Енисея. Сам «капитан Лука» и часть его спутников умерли во время этого похода, а остальные вернулись в Сибирь «тем же путем, каким сюда пришли».

Сибирский воевода отправился в Москву с докладом об успехе предприятия. «Доклад его, — заканчивает Масса свой рассказ, — хранится среди сокровищ Московского государства до окончания войны, и затем, вероятно, он будет рассмотрен. Но мы боимся, что до этого времени он пропадет, что поистине будет печально, так как путешественники нашли много различных и редких островов, рек, птиц, диких зверей — все это далеко за Енисеем». Скорее всего, именно благодаря находке серебра в Москве посчитали доклад очень важным и поместили «среди сокровищ», но он действительно исчез.

Первое дошедшее до нас русское известие о плавании промышленников по Енисею и морем до реки Пясины относится к 1610 г. и связано с именем торгового человека с Северной Двины — Кондратия Курочкина. В июне он с товарищами спустился на кочах от «Новой Мангазеи» вниз по Енисею. В устье реки они простояли пять недель из-за льдов, занесенных северным ветром из Карского моря: «А лед давней, ни о которую пору не изводится, в толщину сажен тридцать и больше». В начале августа «потянул полуденный ветер, и тем ветром лед из устья отнесло в море одним днем». Промышленники без труда вышли через Енисейский залив в море, повернули на восток, шли вдоль берега два дня и вошли в реку Пясиду (Пясину), а «Пясида надает в море одним устьем». По личным наблюдениям или со слов других русских Курочкин дает точные сведения о таежной приенисейской полосе к югу от Туруханского зимовья: «…Енисея де глубока, кораблями ходить по ней можно ж, и река угодна, боры и черный [лиственный] лес, и пашенные места есть, и рыба в той реке всякая… [и] люди на той реке живут многие».

До этой экспедиции в Москве считали «Мангазею и Енисею» страной, недоступной или, во всяком случае, малодоступной для иностранцев, если бы те захотели прийти туда морским путем; власти твердо знали только об устье Оби, которое, по словам Курочкина, «мелко добре; не только большим суднам, кораблем или кочами ходити и мелкими судами ходити не можно». Курочкин же сообщил, что Енисей доступен даже для больших судов («большими кораблями из моря в Енисею пройти можно») и что, следовательно, туда могли бесконтрольно приходить для контрабандной скупки пушнины не только русские, но и иностранные торговые люди: «А падет-де Енисей в морскую губу Студеного моря, которым ходят немцы из своих земель кораблями ко Архангельскому устью».

Это сообщение очень встревожило сибирских воевод, и они добивались запрещения «морского хода» в Мангазею.

После плавания К. Курочкина безвестные промышленники, продолжая поступательное движение русских вдоль «матерого» побережья Северной Азии, достигли залива Миддендорфа (93° в.д.) и открыли 300 км берега, которому позже было присвоено имя Харитона Лаптева.

В 1940–1941 гг. гидрографическая экспедиция на судне «Норд» в составе топографа Н.И. Линника, гидрографа А.С. Касьяненко, матроса П.Я. Кирина и моториста Е.В. Истомина производила работы на северном острове архипелага Фаддея (108° в.д.).

14 сентября в двух километрах к северо-востоку от палатки отряда, поставленной на западном берегу острова, Кирин неожиданно наткнулся на медные котлы, торчавшие между разрушенными каменными глыбами.

Сначала его сообщению не придали большого значения, в отряде предположили, что котлы эти остались от экспедиции Руала Амундсена 1919 года или кого-то из советских полярников. В то время это было обычным делом. Потом все-таки решили осмотреть находку. Между камнями возле котлов были обнаружены: топор, ножницы, сковородки, колокольчик, медная гребенка и несколько голубых бусин.

Примитивный характер этих предметов, а также отсутствие консервных банок и других «атрибутов» полярной экспедиции XX века заинтересовали гидрографов, и они решили более детально обследовать участок земли радиусом в 2–3 метра. В результате были найдены сгнившие меха и кусок выделанной оленьей шкуры.

26 сентября гидрографы вновь вернулись на место находок. И не напрасно: теперь обнаружили остатки деревянной лодки, ствол и ложе старинного ружья — пищали, ружейные замки, пулелейки и пули. Это позволило сделать вывод, что мореходы обладали огнестрельным оружием.

Кроме того, нашли ножи, многочисленные серебряные монетки малых размеров, но не круглые, как обычно, а эллипсные, а также множество всевозможных предметов различного назначения, от оловянных тарелок до бисера.

Новые находки сделаны в 1941 году несколько севернее островов Фаддея, в заливе Симса. Во второй половине апреля топограф Н.И. Линник, матрос К.Г. Малютин и каюр Л.П. Рыкалов на восточном берегу залива увидели развалины избушки, от которой еще сохранились три венца. По расположению этих бревен определили, что вход в избушку был с востока, то есть со стороны, противоположной заливу. Направо от входа находилась печь, сложенная из каменных плит.

В конце апреля отряд Линника покинул этот район. Никаких поисков и раскопок в избушке и вокруг нее тогда не производилось — лежал глубокий снег, а почва была тверда, как камень.

30 июня 1941 года в залив Симса прибыли отряды Н.И. Линника и А.С. Касьяненко — всего девять человек. Утомленные длительным пешим переходом в дождливую погоду, они расположились лагерем в двухстах метрах к северу от уже известных им развалин избушки.

Внимание привлекло обилие водоплавающей птицы. И моторист С.В. Саблуков отправился на охоту в том направлении, где стояла избушка. Проходя мимо развалин, недалеко от дверного проема, как можно было судить по сохранившимся нижним венцам, он заметил медные котлы, похожие на те, что ранее были найдены на острове Фаддея.

К тому времени снег почти сошел да и земля подтаяла. Поэтому было решено произвести раскопки. Внутри избушки были обнаружены такие же, как и на острове Фаддея, серебряные монеты, бусы, кресты, колокольчики и другие предметы бытового назначения. Но здесь уже были найдены компас, компасные часы, огниво с кремнем и трутом. И, главное, человеческие останки, часть из которых находилась внутри избы, а часть — на улице рядом с избушкой.

Недалеко от избушки в тундре был найден посох с тяжелой шаровидной рукоятью из черного дерева.

Впоследствии, в июне 1944 года, на месте находок на острове Фаддея побывали геодезист С.И. Нестеренко и каюр А.А. Широких. В старом раскопе они нашли «иностранные монеты», которые, как выяснилось, оказались известными в России счетными жетонами Краувинкеля. Затем, в феврале 1945 года, в заливе Симса случайно в поисках плавника оказались члены команды судна «Якутия», стоявшего на зимовке поблизости.

Эти посещения стоянок древних русских мореходов новых серьезных находок не добавили, но и, к счастью, не изменили характера археологических памятников XVII века; даже неумелые действия при раскопках каюра Широких большого вреда не нанесли, за исключением, возможно, потерянных для науки нескольких характерных предметов, взятых им в качестве сувениров.

О том, как были сделаны находки 1940–1941 годов, наиболее полно описано у начальника Восточно-таймырской экспедиции А.И. Косого, а результаты первых научных исследований — у известного этнографа Б.О. Долгих.

Находки на Восточном Таймыре вызвали огромный интерес ученых. Сообщение о том, что еще в начале XVII века русские мореходы смогли обогнуть самую северную точку евразийского материка — мыс Челюскин, никого не оставило равнодушным.

После окончания войны Арктическим институтом было принято решение направить на Восточный Таймыр археологическую экспедицию во главе с Алексеем Павловичем Окладниковым.

Экспедиция в составе А.П. Окладникова, В.Д. Запорожской и двух рабочих, Я. Крестовникова и В. Красикова, была доставлена на остров Фаддея гидрографическим судном «Якутия» 3 августа 1945 года. С 10 августа археологические раскопки проводились в заливе Симса. Ученым также помогали Т.Н. Анисимов, старший помощник капитана «Якутии», и матрос Г. Жероховский.

Работа была сделана малыми силами и в минимальное время и, хотя условия были отнюдь не крымские, дала исключительно высокие научные результаты

Ученые составили характеристики географического расположения стоянок древних мореходов, извлекли из мерзлой земли множество предметов материальной культуры, зафиксировали их и отразили на планах раскопов. Результаты археологической экспедиции впервые были доложены А.П. Окладниковым на юбилейной сессии АНИИ 13 ноября 1945 года и впоследствии изложены в нескольких его публикациях.

Все найденные на Таймыре предметы материальной культуры были собраны в АНИИ и исследованы большой группой ленинградских ученых, а результаты опубликованы в специальном сборнике «Исторический памятник русского арктического мореплавания VII века» (ред. А.П. Окладников и Д.М. Пинхенсон, М.-Л., Главсевморпуть, 1951).

Исследователи однозначно признали, что погибшие мореплаватели были русскими. Об этом свидетельствовали множество предметов русского происхождения, а также русские надписи на деревянных рукоятках двух ножей из залива Симса и на обрывке бумаги, обнаруженном в ножнах.

Одну из надписей на ноже, хотя и весьма условно, прочли как «Акакий Мурманец» или «Муромец», в другой увидели Ивана, которого тоже обозвали Муромцем. Обрывок документа с сохранившимся текстом посчитали похожим на фрагмент словосочетания «жалованная грамота».

Эти находки позволили большинству исследователей и историков открытий сделать вывод о том, что это была русская торгово-промышленная экспедиция первой четверти XVII в. (1615–1625 гг.) и шла она с запада, так как в то время промышленники по восточносибирским рекам еще не достигли моря Лаптевых. Согласно одной версии, около 1620 г. человек десять неизвестных русских мореходов, двигаясь, вероятно, на одном коче на восток, прошли через Карское море и преодолели самый трудный участок Северного морского пути, обогнув северную оконечность азиатского материка.

Приблизительно в 100 км к юго-востоку от мыса Челюскин они остановились на зимовку на берегу бухты Симса и из плавника построили избу. По крайней мере трое, среди них одна женщина из энцев, погибли во время зимовки. Летом часть зимовщиков перешла на лодке на северный остров группы Фаддея (к востоку от бухты Симса) и, по всей вероятности, тоже погибла.

С.В. Обручев, выдвинувший другую версию, считал, что для большей части зимовщиков экспедиция закончилась не столь трагически. В ноябре, с первым снегом, захватив все оружие, кроме одной пищали, луки со стрелами, пулелейки, рыболовные снасти, от залива Симса они двинулись на юг, вышли в жилые места и в конце концов добрались до Мангазеи.

В 1975 г. советский географ В.А. Троицкий, опираясь на результаты своих раскопок летом 1971 г. и опубликованные труды XVII в., предложил еще одну версию. В ее пользу говорят следующие главные факты: отсутствие среди найденных вещей предметов, предназначенных «для развертывания торгово-промышленной деятельности», большое количество пушнины, «остатки которой даже спустя триста лет показались нашедшим ее целым складом», наличие на этом складе множества собольих мехов, сходство комплектов предметов, обнаруженных в обоих пунктах находок, сообщение голландского географа Николаса Витсена о плавании к Таймыру с востока. Согласно В.А. Троицкому, в 40-х годах XVII в. экспедиция на двух кочах вышла в море с грузом пушной казны, собранной в бассейне реки Лены, и продвинулась на запад до островов Фаддея и залива Симса, где потерпели крушение один за другим оба коча. Оставшиеся в живых мореходы двинулись на юг, пересекли «Ледяные горы» (Бырранга) и видели на востоке море Лаптевых, а на западе — озеро Таймыр, принятое ими за море.

Зимой 1641 г. из Якутска на восток, к верховьям Индигирки — на Оймякон, где жили якуты и эвенки, — был отправлен конный отряд служилого человека Михаила Васильевича Стадухина. Среди 15 казаков находился Фтор Гаврилов. Новым путем — по правому притоку Алдана, через «Камень» (северная часть хребта Сунтар-Хаята) — с помощью вожей русские попали в бассейн Индигирки и по одному из ее левых притоков пересекли Оймяконское плоскогорье. На верхнюю Индигирку, потратив па дорогу более двух месяцев, они вышли в районе будущего поселка Оймякон. Здесь они встретили отряд казаков, поднявшихся со среднего течения, поставили зимовье и занялись сбором ясака. От окрестных якутов М. Стадухин и Ф. Гаврилов узнали, что в верховьях Индигирки «…пашенных мест, ни дубравных, ни луговых травных нет, все согры [тайга, плохой лесок, болотистая равнина с ельником] да болото, да камень. А в реке рыбы нет, ни зверя…». Они выяснили также, что за южным хребтом на юг, к морю, течет река Охота. На это (Охотское) море М. Стадухин отправил отряд Андрея Горелого, а сам с Ф. Гавриловым и остальными казаками спустился на построенном коче до Северного полярного круга и обследовал низовья реки Момы, текущей в широкой межгорной долине, богатой зверем и рыбой и изобилующей порогами. Затем отряд спустился к устью Индигирки и осенью 1642 г. достиг реки Алазеи, где присоединился к казакам Дмитрия Михайловича Зыряна, пришедшим туда несколькими месяцами ранее.

В конце июня 1643 г. объединенный отряд вновь вышел в море и примерно 13 июля добрался до устья большой реки Ковыми (Колымы). Во время двухнедельного морского похода, в результате которого были открыты 500 км побережья Северной Азии и Колымский залив, М. Стадухин, как ему казалось, видел «по левую руку», то есть на севере, «горы снежные и пади и ручьи знатны все». Он думал, что перед ним южный берег огромного острова, вытянувшегося от устья Лены далеко на восток, за Колыму: «Идучи из Лены от Святого Носу и к Яне-реке и от Яны к Собачьей, Индигирка тож, и от Индигирки к Ковыме-реке едучи, и гораздо тот остров в виду». М. Стадухин связал, таким образом, смутные сведения землепроходцев об островах против устья Колымы с собственными наблюдениями. Возможно, что он действительно видел один из Медвежьих островов, самый близкий к материку — Крестовский. Кроме того, женщина-юкагирка, жившая несколько лет среди чукчей, рассказывала, что на пути к Колыме есть остров, куда местные чукчи зимой переходят на оленях в один день.

Так сложилась географическая легенда о великом острове на Ледовитом океане против берегов Восточной Сибири. Этой легенде верили более ста лет после плавания М. Стадухина. Действительно, существующие, расположенные против устьев недалеко от материка острова и миражи невольно сливались в представлении мореходов в один гигантский остров. Они своими глазами видели в разных местах Студеного моря, восточнее

Лены, «горы», то есть высокие холмы, казавшиеся горами по сравнению с низменным материковым берегом. Эта легенда «подтверждалась» неправильно истолкованными рассказами береговых жителей, посещавших некоторые острова. Русские надеялись найти на этом «великом острове» и ценную «мягкую рухлядь» (песцы), и ценную «заморскую кость» — бивни мамонтов, и «корги» (косы) с богатейшими лежбищами «зверя-моржа», дающего не менее ценный «заморный зуб», или «рыбий зуб», — моржовые клыки.

Русские поднялись по Колыме на кочах и через 12 дней плавания, открыв восточную окраину Колымской низменности, высадились на берег. До осени 1643 г. на средней Колыме они поставили первое русское зимовье для сбора ясака. А на следующий год в низовьях Колымы, где жили юкагиры, против устья ее притока — Большого Анюя, срубили другое зимовье — Нижнеколымск. Теперь уже этот пункт стал отправной базой для дальнейшего продвижения русских: морем — еще дальше на восток, а по рекам системы Колымы — на юг, к Ламскому (Охотскому) морю. М. Стадухин вернулся в Якутск в конце 1645 г. и сообщил первые сведения о реке Колыме: «А Колыма… река велика, есть с Лену… идет в метре, также, что и Лена, под тот же ветр, под восток и под север. А по… Колыме-реке живут иноземцы… оленные и пешие, сидячие многие люди, и язык у них свой».

Вскоре землепроходцы проведали и освоили значительно более короткий путь на Колыму. Он начинался на средней Индигирке, напротив Уяндинского зимовья, в устье Падерихи (на современных картах — Бадериха, правый приток), шел до ее верхнего течения, затем по ее правому притоку к истокам и через очень короткий волок переходил на верховья реки Ожогины, впадающей в Колыму слева, южнее полярного круга. Иными словами, русские открыли длинную и узкую низменность — Ожогинский дол и почти все северные склоны Момского хребта.

Итак, приблизительно за 20 лет русские открыли большую часть бассейна Лены, проследили почти все ее течение, от верховьев до устья, открыли реки Яну, Индигирку и продвинулись на восток до Колымы. С открытием водного пути по Алдану передовые отряды землепроходцев уже приближались к водораздельным хребтам, отделяющим бассейн Лены от рек Тихоокеанского бассейна. Русские обошли почти все южное побережье моря Лаптевых, за исключением небольшого участка между Хатангским заливом и устьем реки Оленек.

Первым в этот район проник летом 1643 г. казачий десятник Василий Сычов. От Туруханска с отрядом он прошел на верхнюю Пясину, оттуда на Хету, по ней и Хатанге спустился к заливу и, скорее всего, сухим путем вышел на среднее течение реки Анабар. Он собирал ясак «в новой землице» и в верховьях реки до лета 1648 г. и вышел к устью реки, где встретил пришедшего ему «на перемену» Якова Семенова с партией стрельцов. Вместе они вернулись к зимовью и весь остаток года, а также зиму и весну 1649 г., передвигаясь на нартах и лыжах, потратили на поиски неясачных эвенков, поднимались по реке Удже, правому притоку Анабара, и по реке Уэле, причем открыли Оленьский хребет (хребет Прончищева) и ряд мелких «сторонних рек», то есть завершили открытие Северо-Сибирской низменности.

Поиски не увенчались успехом, и в середине мая 1649 г. землепроходцы перешли с реки Анабар на среднее течение реки Попигай (72° с.ш.). Здесь они что-то не поделили и разошлись — Сычов спустился к устью Попигая, а Семенов вернулся на Анабар. К этому времени — не позднее 1648 г. — с востока к Анабару морем от реки Оленек прошли и «енисейцы».

С 1646 г. особый интерес жителей Нижнеколымска вызывала неизвестная река Анадырь. Рассказывали, что эта река, прибрежные леса которой были якобы богаты соболем, находилась за горными хребтами и путь к ней лежал по Ледовитому морю. О снаряжении экспедиции для поисков Анадыря задумались не только в Нижнеколымском остроге, но и в Якутске. К лету 1647 г. в Нижнеколымском остроге была подготовлена экспедиция для поисков лежбищ моржа, для торговли с чукчами и открытия неведомой реки Анадырь. Во главе экспедиции стоял приказчик московских купцов Федот Алексеев(ич) Попов. В состав экспедиции, кроме Попова, входили 62 человека — 50 «своеужников», то есть промышленников, имевших собственное охотничье снаряжение («ужину»), и 12 «покрученников», не имевших собственного снаряжения, продовольствия и нанявшихся («покрутившихся») к Федоту Попову на условиях отдачи в его пользу 2/3 добычи.

Вероятно, для того чтобы получить государственную поддержку, Попов попросил власти Нижнеколымского острога включить в экспедицию служилого человека для сбора ясака. Узнав об этом, Семен Иванович Дежнев (около 1605–1673) подал челобитную с просьбой о назначении его в экспедицию, обязуясь представить в казну определенное количество пушнины. Ходатайство его было удовлетворено. В этой экспедиции Дежнев, как представитель государственной власти, сразу же занял руководящее положение. Свою задачу он видел в том, чтобы найти морской путь в неизвестные реки на востоке Сибири, в частности, в реку Анадырь, привести народности, живущие на берегах этих рек, в подданство Московского государства и обложить это население ясаком. Этим самым Дежнев брал на себя всю ответственность за успех экспедиции. Он по праву должен быть признан первым лицом в этом морском путешествии.

Летом 1647 г. четыре коча вышли из Нижнеколымского острога в море, чтобы «той кости рыбьего зуба и соболиных промыслов разведати». Море в районе устья Колымы в этом году оказалось покрытым тяжелыми, непроходимыми льдами, и к осени мореходы вынуждены были вернуться в Нижнеколымский острог.

Неудача не обескуражила искателей «рыбьего зуба». На следующее лето, 20 июня 1648 г., они направились в море уже на шести кочах. Дежнев и Попов по-прежнему были руководителями экспедиции.

К экспедиции самовольно присоединился седьмой коч, на котором находились «воровских людей человек с тридцать» под началом Герасима Анкудинова. Эта группа казаков преследовала исключительно корыстные цели и даже пыталась отстранить Дежнева от участия в экспедиции. Однако отказываться от таких спутников не стали — в таком предприятии каждый человек был на счету. Всего в это морское путешествие направилось 7 кочей, на которых находилось 90 человек.

Не доходя Берингова пролива, два коча во время бури разбились о льды. Команды этих кочей высадились на берег и погибли в стычках с коряками и от голода. Остальные пять кочей, следуя далее, вскоре разъединились. Крайнюю восточную оконечность Азии, которую Дежнев назвал «Большим каменным носом» и которая названа теперь его именем, обогнули около 20 сентября только три коча под командой Дежнева, Попова и Анкудинова. Два других коча проследовали в неизвестном направлении. Будучи наблюдательным человеком, Дежнев хорошо запомнил и позднее описал некоторые географические особенности восточной оконечности Азии и омывающих ее вод.

На берегах мыса Дежнев видел чукчей и их жилища, а на островах Ратманова и Крузенштерна — эскимосов, которые употребляли в качестве украшений костяные втулки, вставленные в прорези нижней губы. Он верно обрисовал и местонахождение самого мыса, и положение его по отношению к устью реки Анадырь.

У «Большого каменного носа» разбило судно «служивого человека Ерасима Онкудинова». Команда этого коча и сам Анкудинов перебрались на судно Попова. В проливе между Азией и Америкой экспедиция продолжала плавание уже на двух суденышках.

Важно отметить, что Дежнев ясно представлял значение своего открытия. В одной из челобитных он прямо указывает, что совершил путешествие по «Великому морю-окиану», которое простирается от Колымы до Анадыря. Это было первое плавание русских (и вообще европейцев) в северной части Тихого океана (в Беринговом море).

После кратковременной остановки у «Большого каменного носа» Дежнев и Попов повели свои кочи на юг и вышли в Тихий океан. Вскоре буря разлучила кочи. Судно Дежнева понесло на юго-запад и выбросило на берег значительно южнее устья реки Анадырь (предположительно, на Олюторский полуостров). Коч Попова шторм погнал далее, по направлению к Камчатке.

На этом Великий морской поход окончился. На дальнейшие поиски реки Анадырь Дежнев с двадцатью четырьмя спутниками отправился сухим путем. «И шли мы, — писал Дежнев об этом путешествии, продолжавшемся десять недель, — все в гору, сами пути себе не знаем, холодны и голодны, наги и босы… и попали на Анадыр реку близко моря…» Таким образом, цель экспедиции все же была достигнута.

По подсчетам М.И. Белова⁸, с 1633 г. по 1689 г. только вдоль северных берегов Сибири в сложнейшей ледовой обстановке русские мореходы совершили 177 плаваний как на одиночных судах, так и флотилиями из нескольких кочей, количество которых доходило до пятнадцати.