За туманом времени

Александр Шехтер

В книге «За туманом времени» есть любовь к прекрасному, любовь к братьям нашим меньшим, к природе. Есть и жёсткий взгляд на деяние и новые веяния бескультурья.

Как перешнуровали культуру?

Девяностые годы, я еду на работу, из Выхино, на электричке.

Вагон полон, все торопятся, возбуждены, кто — то похрапывает, пытаясь досмотреть навязчивые сны.

В центре вагона весёлая компания молодых парней. Они едут из далека, и успели принять горячительные напитки.

Речь яркая, витиеватая, вся из отборного мата и непонятных междометий.

Люди оглядываются, косо смотрят, но молчат.

Я не люблю ругаться. Вырос в Советское время, и, даже когда ходил в моря, в Северную Атлантику, на среднем рыболовном траулере, но и там старались не ругаться.

Служа в Советской армии, мы не уважали офицеров, которые, иногда бравируя, как говорится «палили с ветерком и матерком».

Ну, а тут в девяностые «разгул демократии».

Вот двое крепких парней их компании, встали, и ринулись курить в тамбур.

Громко гогоча, и поливая всё матом, от чего в вагоне стало ещё не уютнее.

Они прошли мимо, и меня задела струя перегара и отборного мата.

Но, глядя на всех, я всё же сдержался.

Когда они вышли, в вагоне стало тише.

Перекурив, парни ринулись на свои места, продолжая непрерывно гоготать, и поливать отборным матом, даже не задумываясь, что их речь уже не похожа на русскую. А, так на «мать — твою».

Я не выдержал, и когда они гогоча поравнялись, нагло улыбаясь, плевав на людей в салоне, открыто издевались над всеми.

От негодования, я встал с места, и повернувшись к первому, изрёк:

— Закрой хлебало!

Парни опешили. Никто не смел им ничего сказать, а тут, мужик «метр без кепки», посмел «вякать».

Парень, которому я в лицо сказал, напрягся. Маска смеха сменилась на устрашающую гримасу. Видно было, что у него зачесались руки.

Я тоже напрягся, готовясь принять удар.

Хотя точно видел, что он одним ударом уложит меня между сидениями.

Но, что — то человеческое зашевелилось в нём.

Увидев невысокого, седого мужчину, который отважился стать на его пути, и посмел оскорбить.

Замявшись, ошарашенный он изрёк:

— А, что Я???

— Матом не крой. Оглушил. Не даёте никому покоя. Ругаешься хуже сапожника.

Парень, как бы сжавшись, неуверенно махнул рукой и пролепетал:

— Да иди ты…

И вместе с другим парнем, молча, уныло поплелись на свои места.

В вагоне установилась гнетущая тишина. Все ждали продолжения развязки.

Но продолжения не было, и мы спокойно до Москвы.

На Электрозаводской, я вместе с всеми выходил и подумал. Что может быть сейчас догонят меня парни, и намнут мне бока.

Но, нет. Они не стремились нагнать, и проучить ершистого деда.

Я подумал, что хоть какую — то лепту внёс в культурное наследие народа. Меньше станут ругаться, а то и так дряни хватает.

Но, вот в Питере появился оголтелый артист, «эквилибрист» — Шнур.

Поливая матом, под музыкальные аккомпанементы, собирал залы.

А потом «сердобольные люди» переманили его в столицу, где он продолжал поливать всех «матерком» с ветерком.

Да, напрасно я пытался улучшать культуру, и лезть со своим мнением на пролом.

Ведь, теперь такие, как Шнур перешнуровали Россию.

О какой культуре может идти речь.

За ним потянулись уж и Моргенштерны, которым на всех и всё плевать.

Им бы миллионы зарабатывать, и пусть молодёжь тупеет.

Ведь им хорошо, даже банки их спонсируют.

А мы то, только мечтаем о культуре, и о чистоте русского языка.

Но за это же не платят.

Мечты остаются мечтами.