Гессенская волчица

Александр Ханин, 2016

Предлагаемая читателю книга относится к жанру альтернативной истории. Человеческую историю часто представляют как огромную и переплетающуюся паутину событий. По воле автора в далёком 1895 году случилось событие, которое послужило переломным моментом для истории России. За этим событием лежит прошлое, впереди – бесконечные перекрещивающиеся нити последствий и результатов. Эта книга расскажет о том, какой могла стать Россия, если бы…

Глава 8

Царственные сёстры пили пятичасовой чай в императорском кабинете. Беседа протекла размеренно, как будто сёстры вернулись в те времена, когда были юными принцессами.

Александра Фёдоровна сидела в кресле-каталке. Её снова мучили дикие подагрические боли, и врачи не могли ничего поделать. Семейное заболевание Гессен-Дармштадского дома давало себя знать. Распухшие ноги не позволяли встать, и вот уже второй день Императрица была прикована к креслу, допуская к себе лишь самых близких людей.

Элла, пришедшая к сестре, рассказывала, как шалят дети, Митя и Маша, как редко она видит мужа, ибо Великий Князь постоянно занят, заседая то в штабе военного округа, то в доме графа Игнатьева. Разговор коснулся Великого Князя Владимира Александровича и его жены. Великий Князь только уехал на Дальний Восток, но Мария Павловна осталась с детьми в Петербурге, явно не желая менять столицу на захолустный Хабаровск, и не переставала плести интриги.

Очень умная, властная и предусмотрительная женщина, она была довольно амбициозна. Когда юная гессенская принцесса Алиса только прибыла в Россию, Великая Княгиня пожелала стать наперсницею и опекуншею будущей Императрицы. Но настырные попытки Марии Павловны приблизиться к невесте Цесаревича оказались тщетными. Получив холодный и решительный отпор, Великая Княгиня, которая позволяла себе соперничать даже с Марией Фёдоровной, не сдалась и не остановилась, а принялась вести незримую женскую войну. Благодаря чему на первых же порах Александра Фёдоровна имела против себя двор Марии Фёдоровны и могущественный двор Марии Павловны, к которому примыкало все петербургское общество.

— За что они меня так ненавидят? — спросила Аликс. — За что? Видит Бог, я не сделал никому из них ничего плохого.

Елизавета Фёдоровна, которая прожила в России уже двенадцать лет, давно понявшая сущность великокняжеских интриг, не знала, как объяснить сестре причины, из-за которых её не воспринимали в обществе.

— Понимаешь, Аликс, — сказала она, — ты ещё слишком мало живёшь в России и не знаешь здешнее общество. И ты не предпринимаешь ничего, чтобы понравиться. Мы не в Гессене и не в Виндзоре. В России ты пока чужая. И тебе придётся ещё немало сделать для того, чтобы стать русской царицей, чтобы тебя принял народ.

— Я знаю это, но… Но ведь всему есть предел! Они уже договорились до того, что я — причина всех несчастий, свалившихся на голову династии. Они говорят, что я въехала в Россию за гробом Государя Александра Третьего, и что из-за меня погиб бедный Ники.

— Я слышала, что Мария Павловна обращалась к тебе по поводу судьбы какого-то Шапиро⁷⁷ и у вас вышла размолвка.

— Да, Элла, она прислала мне записку с просьбой сделать для этого

еврея исключение и позволить ему остаться жить в Петербурге. Только потому, что у него фотомастерская на углу Невского и Большой Морской. И ещё он, якобы, пишет какие-то стихи.

— И что ты ей ответила? — спросила сестра.

— Я ответила ей запиской, чтобы она обращалась к петербургскому генерал-губернатору.

Елизавета Фёдоровна сдержанно улыбнулась.

— Ты же знаешь моего Сержа, Аликс… Он никогда не будет делать поблажек для евреев. А Михень сразу же помчалась в Аничков к твоей свекрови…

— Я устала от интриг, Элла. От этого лицемерия. Только теперь я чувствую себя свободно. Рядом со мною ты и Серж. Я могу положиться на графа Игнатьева, на Иллариона Ивановича. Ты ведь знаешь, какие подлые люди окружали моего Ники. Русского царя отовсюду окружали лицемерие и лживость. Почти не было никого, кто мог бы быть его действительной опорой. Я и сейчас чувствую, что очень мало тех, кто действительно выполняет свои обязанности ради России. Всё по-прежнему делается ради личных выгод, и повсюду интриги, и всегда только интриги…

Элла медленно встала из кресла, подошла к окну. Посмотрела на сестру, мило улыбнувшись, и ответила:

— Ты не права, милая моя. Поверь, я знаю из опыта, как неописуемо любезны и преданны могут быть здешние люди. Никогда не падай духом. Да, пару упрямцев нельзя переделать, но тогда лучше просто промолчи, когда все поднимают шум. Улыбайся, улыбайся, пока не заболят губы, думая о том, что другие унесут счастливое впечатление, и если они хоть однажды узнают твою улыбку, они никогда её больше не забудут. Помни, что главное — это первое впечатление. Подумай о милой улыбке тётушки Аликс,⁷⁸ которой она издавна славится. Подумай об улыбке твоей свекрови. Мария Фёдоровна умеет улыбаться, умеет заставить всех любить себя.

— И умеет заставить всех окружающих ненавидеть меня, — грустно отозвалась Аликс. — В этом моей свекрови нет равных. Я дико устала, Элла! Дико! Если бы не моя беременность, я бы просто ушла в монастырь, покинув этот свет ненависти и злословия… Чтобы там, в уеди-

нении, молиться за спасении души, молиться за моего Ники…

— Не смей даже думать об этом! Выброси из головы негодные мысли! Ты — русская царица, и ты не смеешь вот так уйти и оставить Россию на произвол судьбы. Каждый из нас обязан стойко нести свой крест. Поверь мне, что весь мир говорит о твоей красоте и твоём уме, теперь же покажи им твоё сердце, которое русские хотят почувствовать и увидеть в твоих глазах! Русский народ обязательно полюбит тебя…

— Что-то подобное мне уже писала бабушка Виктория, — сказала Аликс. — Она писала, что царствует сорок лет в стране, которую знает с детства, и каждый день она задумывается над вопросом, как сохранить привязанность подданных. А мне, якобы, придётся завоёвывать любовь и уважение совсем чужих людей.

— Что же ты ответила нашей милой бабушке?

— Что Россия — не Англия. И что царь не должен завоёвывать любви народа. Разве народ не боготворит царей? Что же до петербургского света, уверена, что это такая величина, которой вполне можно пренебречь. Мнение этих людей не имеет никакого значения для меня. Я давно поняла, что их природная черта — зубоскальство, с которым так же тщетно бороться, как бессмысленно с ним считаться.

Элла внимательно слушала сестру и в душе удивлялась её детской наивности и непосредственности. В голове Великой Княгини промелькнула мысль: «Бедная девочка, она так же застенчива, как самолюбива, и голова её сильно кружится от сознания неслыханной высоты, на которую она вознеслась. Это головокружение заставляет её преувеличивать очень многие вещи, в том числе и мнение о любви русского народа к царю.»

— Аликс, но ведь может статься так, что тебе придётся принять престол и царствовать…

— О чём ты говоришь? Всё, что мне грозит, это быть регентом при моём сыне. Я об ином даже помыслить не смею.

— Понимаешь, дружок, человек предполагает, а Господь располагает. И потому ты должна быть готова к царствованию, если разрешишься дочерью. Это твой долг… Ты по-прежнему хочешь назвать сына Алексеем?

— Нет, Элла, — тихо ответила Императрица. — Я уже приняла иное решение. Я назову сына Николаем, в память незабвенного Ники. Он будет Николаем Третьим.

— Ты становишься хорошим политиком, моя милая. Моя маленькая Аликс… Ты учишься на ходу, и я не могу не одобрить твоё желание.

Аликс попросила подать ей сельтерской воды. Утолив жажду, она спросила сестру:

— Ты знаешь, что мне сказал за свадебным завтраком наш милый дядя Берти ⁷⁹?

— Нет, Аликс…

Александра Фёдоровна замолчала, о чём-то задумалась. Потом вытерла платком накатившиеся слёзы.

— Он тихо сказал мне на ухо: «Как профиль твоего мужа похож на профиль Императора Павла». Элла, это меня так напугало…

— Sunny,⁸⁰ ты зря накручиваешь свои нервы. Ведь Ники стал жертвой не дворцового заговора, как его прапрадед…

— Мой Ники был образцом доброты и доверчивости. — Голос Александры Фёдоровны задрожал. — Он верил каждому слову своей матери. Верил министрам, верил придворным… Беспрекословно слушался всех своих родственников. Но я такой не буду. Я буду верить только тем, кто доказал свою преданность. Если бы ты знала, как я мучалась тогда… Я плакала целыми днями, так как чувствовала, что Ники очень молод и неопытен, что ему трудно управлять таким огромным государством. Я чувствовала, что окружающие его люди не искренни, что они служат ему исключительно из-за карьеры и личной выгоды.

Монолог Императрицы был сумбурным. Она сильно волновалась, повторялась и теряла мысль.

— Россия любит почувствовать хлыст, и я обязана удержать этот хлыст в своих руках. — Голос Аликс стал твёрдым и безжалостным. — Царь обязан подозревать каждого, а Ники был доверчив. Нет, Элла, я не повторю ошибок, я не буду слепо верить всей этой льстивой челяди, которая низко кланяется, подобострастно заглядывает в глаза, а потом бежит в Аничков дворец, к моей свекрови… Чтобы там интриговать, высмеивать, распространять отвратительные сплетни. Думаешь, я не знаю, что они там говорят про меня? Они обвиняют меня во всех бедах, и даже в смерти Ники.

— Аликс! Всё образуется, поверь мне.

— Когда-то в детстве я вычитала в какой-то английской нравоучительной книжке очень полезную фразу: «Надо учиться трудному искусству ждать».

— Хорошо сказано, моя милая сестра… И я верю, что тебе это поможет, ты ведь умеешь ждать. Мария Фёдоровна изменит отношение к тебе, как только ты родишь ей внука… или внучку…

— Она снова решила ехать к себе в Данию. Спрашивается, зачем, ведь совсем недавно, в марте, она уже там была.

Елизавета удивилась такой позиции сестры, ведь чем дальше от Петербурга будет Мария Фёдоровна, тем спокойнее будет чувствовать Аликс.

— Ну, так пусть едет. Почему ты так в штыки восприняла желание Её Величества?

— Потому, что она желает забрать у меня «Полярную звезду»⁸¹ и путешествовать только на ней… А кто будет оплачивать это путешествие?

— Ты стала такой экономной?

— Элла! Граф Игнатьев каждый день докладывает мне, что денег катастрофически не хватает! И я не собираюсь оплачивать из казны путешествия Её Величества. Марии Фёдоровне полагается по цивильному листу сто тысяч рублей в год. Ники после смерти своего батюшки объявил, что Её Величество со своим двором по-прежнему может жить в Аничковом дворце и что все расходы на её содержание, равно как и содержание её двора, он принимает на свой счет. Но теперь-то ситуация изменилась. Министр двора доложил мне, что содержание двора Марии Фёдоровны уже обходится казне не меньше, чем содержание Высочайшего двора.

— Ты рискуешь нарваться на очень большой скандал, моя дорогая. Ты ведь знаешь, что Мария Фёдоровна не простит тебе обиды. Да и великие князья и их жёны тоже не будут в восторге, поверь мне… Они привыкли тратить деньги и всякое упоминание о необходимости экономить воспринимают, как посягательство на свои права.

Лицо Императрицы скривилось от боли. Когда боль прошла, она задумчиво сказала:

— Мой долг — осуществить всё то, о чём мечтал мой Ники. А он хотел приносить пользу русскому народу, сделать Россию сильной, могучей, процветающей. Он хотел победить бедность, жестокость и голод! Ты уже давно живёшь в России. Разве ты не видишь, как мало производится здесь? Меня жутко огорчает, что всё привозится из-за границы… Такая огромная страна, а самые необходимые товары завозятся. Ткани, машины, парфюмерия… Граф Игнатьев согласен со мною, что нужно строить новые заводы и фабрики. Много разных фабрик. Чтобы не только самим строить корабли и пушки, но чтобы русские фабрики смогли бы сами обрабатывать кожу и меха, производить качественные изделия. А для этого нужны деньги и деньги! И если понадобится, я готова ограничить в расходах, как себя, так и моих царственных родственников!

— Я вижу, что граф Игнатьев тебя очаровал…

— Я верю ему. Он настоящий русский. Я чувствую, что граф — искренний и честный человек. А что касается расходов, то посмотри, сколько денег расходуется бесполезно. Огромный штат бесполезных придворных… Рихтер представил мне доклад о тех злоупотреблениях, которые выявлены им в дворцовом ведомстве.

Елизавета Фёдоровна таинственно улыбнулась.

— Я слышала, Аликс, что графа Игнатьева многие в высшем свете считают болтуном и даже лжецом… А его прожекты вызывают издевки и смех. Говорят, что граф ежедневно принимает у себя людей из разных губерний, чтобы составить себе мнение о происходящем. Он не особо доверяет полицейским сведениям, создаёт свою агентуру… Свою личную полицию.

— Называют лжецом? Я могу этому только радоваться, зная, что мой канцлер не какой-то простачок, а человек хитрый и изворотливый. Он ведь старый дипломат, и ежели умел обманывать наших недругов за границами России, сможет обмануть нынешних врагов и внутри страны.

— Ты хочешь записать в свои враги практически весь высший свет?

— Элла смущённо отвела глаза в сторону, но продолжила. — Петербургские дамы и так вовсю обсуждают тебя и твои вкусы. Они судачат о том, что ты не завиваешь волосы и не делаешь маникюр… Осуждают, что ты экономишь на собственном гардеробе и не носишь атласных туфель… А сколько разговоров о том, что ты пользуешься не парижскими духами, а от «Аткинсона»,⁸² не говоря уже про твою любимую трёхрублёвую «Вербену».⁸³ И всё это исходит, в первую очередь, от придворных.

— Знаешь, я уже убедилась, что нельзя полагаться на мнение высшего света. Петербургский свет — это болтуны и сплетники. Бездельники и пустые критиканы… Кто же мешает им предлагать свои прожекты во благо России? А придворные дамы заняты лишь обсуждением модных новинок их Парижа, но не знают, как держать иголку с ниткой и как правильно натереть каминную решётку. Да, я не могу блистать в обществе. Наверное, я лишена лёгкости, остроумия, столь необходимых для этого. Я люблю духовное содержание жизни, и это притягивает меня с огромной силой. Я хочу помогать другим в жизни, помогать им бороться и нести свой крест.

— Аликс! Ты знаешь, что графа Игнатьева некоторые уже стали именовать «русским Бисмарком»?

— Что же в этом плохого, Элла? Я преклоняюсь перед Бисмарком, перед его железной волей! Кстати, граф Николай Павлович поведал мне одну историю. Однажды, при возвращении из-за границы, Александр Третий приказал осмотреть в Вержболове⁸⁴ багаж не только сопровождающих, но и собственный. А затем он сам уплатил за вещи Марии Фёдоровны, купленные за границею, и приказал прислуге тоже уплатить пошлину, да ещё со штрафом за утаенные предметы.

— Я знаю эту историю, Аликс… Увы… И до меня доходили слухи, что прислуга Марии Фёдоровны привозит на «Полярной звезде» для продажи много ликёров и сигар, сыры и игральные карты, разнообразные ткани и консервы. В банках Копенгагена буквально вся её челядь, до горничных и лакеев включительно, имеют свои счета. А здесь, в России, весь этот товар, который попал без оплаты пошлины, попадает прямиком в петербургские и московские магазины.

Последние слова заставили Александру Фёдоровну задуматься. Получается, что свекровь нагло использует императорскую яхту для того, чтобы её челядь незаконно обогащалась. И, таким образом, фактически за счёт русской казны, старая царица завоёвывает любовь подданных… А казне наносится ущерб, ибо таможенные пошлины не поступают… Александра Фёдоровна почти приняла решение сократить выплаты на нужды свекрови. Но даже сестре она пока ничего не сказала, желая для начала посоветоваться с графом Игнатьевым и Сергеем Александровичем.

Примечания

77

Шапиро Константин Александрович, фотограф Императорской Академии художеств. Личный фотограф Великого Князя Владимира Александровича и Великой Княгини Марии Павловны.

78

Александра Каролина Мария Шарлотта Луиза Юлия, принцесса Валлийская.

79

Альберт-Эдуард, принц Валлийский. Сын королевы Виктории.

80

(англ.) «Солнышко».

81

Императорская яхта «Полярная звезда».

82

Парфюмерная компания «Atkinsons of London».

83

Марка туалетной воды.

84

Вержболово — безуездный город Сувалкской губернии, где расположена таможня и пограничная с Пруссией станция железной дороги.