С днем рождения, Белый Свет! Истории, рассказанные неисправимым романтиком

Александр Хакимов (Бакинец), 2023

Как, по-вашему, можно назвать того, кто отогревал замерзающего тропического питона, тренировался на каскадера, посетил аномальную зону на Северном Урале, охотился на Каспии за водорослями и выискивал загадочных рыболюдей, отправлял в обычной бутылке письмо в будущее, всей душой стремился в Антарктику и мечтал о Марсе, планирует когда-нибудь взять интервью у жестокого каннибала в джунглях и у дикого кита в океане? Бог знает, как назовете его вы, но сам себя он именует «неисправимым романтиком». Он – это азербайджанский ученый-биолог, писатель и журналист Александр Хакимов. Все, им рассказанное в этой книге, происходит, как всегда, в Баку и основано, как всегда, на реальных событиях. Для широкого круга читателей.

Сарматский кит

Я дебютировал в азербайджанской прессе в 1990 году, опубликовавшись сразу и в газете «Молодежь Азербайджана», и в журнале «Молодость» («Гянджлик»), и уже тогда определил для себя круг тем: Природа и все с ней связанное. По этому поводу мне не раз приходилось испытывать трудности: тема Природы считалась «бросовой», «неходовой», «третьесортной», если только речь не шла об экологическом кризисе; газеты охотно принимали материалы о светской жизни, о криминале, спорте, бизнесе, рок-музыке и попсе, исторические (а также квазиисторические) материалы, о политике; большим успехом пользовались статьи антисоветского и вообще антикоммунистического содержания, всякого рода сплетни и сенсации… Мне, твердо решившему встать на путь просветительства (как, между прочим, еще во второй половине XIX века завещал публицист, «отец» азербайджанской журналистики, почтенный Гасан-бек Зардаби), не раз бросали в лицо: «Неформат», «Кому это сейчас надо?» или «А нет ли чего-нибудь жареного?» (и даже «Еврейским вопросом не интересуетесь?»). Я пожимал плечами и молча уходил.

Одной из азербайджанских газет, с которой мне немножечко повезло, была довольно популярная в народе газета «Гюнай». В нее я ткнулся весной 1994-го. Именно ткнулся — не имея никакой «руки», ни волосатой, ни безволосой, никакого «дяди», вообще никакой протекции; в те годы я просто приходил в редакцию какой-нибудь русскоязычной газеты, держа под мышкой картонную канцелярскую папку с завязочками, в которой лежали мои отпечатанные на пишущей машинке опусы. Этакий нахальный и целеустремленный босяк «с улицы». Или, как было принято говорить, «без никто». И так было практически всегда.

Первоначально редакция газеты «Гюнай» находилась прямо над баиловским базаром — аккурат рядом с конечной остановкой автобуса маршрута 71; там желтый «икарус»-гармошка разворачивался и пускался в обратный путь почти через весь город… Я очень любил Баилово, этот густо застроенный старинными домами район Баку, расположенный «на горе», откуда так здорово было любоваться видом бухты. В описываемую пору мне исполнилось тридцать четыре года, с прежнего места работы меня выперли по сокращению штатов, но я, по счастью, устроился в Институт генетики и урывками писал, писал, писал… карандашом на бумаге, а потом перепечатывал на машинке. Очень хотелось стать не только писателем-фантастом, но и журналистом, научным обозревателем, а еще лучше — популяризатором науки, как, например, Павел Амнуэль, Владимир Губарев или Ярослав Голованов. Но для этого следовало много работать и, если удастся, почаще публиковаться. Насчет второго гораздо легче было сказать, чем сделать. Это при том, что в СССР я уже приобрел некоторую известность (печатался в журналах Москвы, Ленинграда, Свердловска, Алма-Аты), но к тому времени Союз приказал нам всем долго жить… Приходилось начинать все с нуля. Наработанный в «империи» авторитет в новых условиях и в моем случае не хлял (как говорили во времена моего золотого бакинского детства).

…В редакции я встретил нескольких уже знакомых мне лиц из литературных и журналистских кругов — поэта, прозаика и переводчика Сиявуша Мамед-заде, например, и литератора Эльдара Шарифова, и журналистку Галину Микеладзе, и поэта и переводчика Ровшэна Кафарова, и поэта и журналиста Женю Журавлева… В общем то были люди, в Азербайджане известные. Я сдал в «Гюнай» массу интереснейших материалов — не очень больших, учитывая специфику; это были как бы заметки, способные расшевелить в массовом читателе интерес к удивительному миру животных и растений нашей планеты вообще и Азербайджана в частности. Заметки были написаны грамотно и в то же время доступным языком, не содержали ляпов и несли на себе, так сказать, печать личности автора, то есть меня. Чего еще надобно?

Хорошо было то, что некоторые мои материалы в «Гюнае» напечатали. Плохо было то, что напечатали мало; кроме того, гонорар выплачивали просто смехотворный — это при том, что газету содержал крупный бизнесмен, председатель одной из партий, а уж он-то мог позволить себе раскошелиться на «молодые таланты»… Но я в те времена страшно бедствовал и рад был каждому «манату», что пришел на смену рублю. Не до жиру было тогда. У меня дома медленно угасала неизлечимо больная мама, за которой мы ухаживали на пару с моим стареньким дядей (больше никого не было — в таких случаях родственники как близкие, так и дальние, чаще всего исчезают, словно тени в полдень). И вообще времена тогда были аховые: шла Карабахская война, было много погибших на фронте, город заполнился беженцами, незадолго до этого мы пережили кровавый «черный январь», среди наших политиков наблюдался раздрай, а в нашей экономике — дикая инфляция, дело дошло даже до талонов на продукты питания, а стиральный порошок взвешивали с такой тщательностью, с какой на Клондайке не отмеривали и золотой песок…

В период 1994–1995 годов в газете «Гюнай» вышли всего три мои статьи, да и то при поддержке ныне покойной Галины Микеладзе. Было обидно, ведь материалов-то я подал два десятка, не меньше. Потом наши пути с газетой как-то сами собой разошлись, чтобы больше никогда не пересекаться.

Самой удачной из своих «гюнаевских» работ я считаю статью «Сарматский кит».

В те годы я частенько посещал Музей естественной истории имени Зардаби (да-да, того самого: он ведь был еще и ученым-натуралистом, и просветителем, и музей носит его имя по праву) — тогда вход был свободный, да и персонал пускал меня, биолога, беспрепятственно; бывало, я водил туда школьные экскурсии. Среди прочих экспонатов в музее был — да и сейчас есть — скелет так называемого «сарматского кита», найденный в ископаемом иле у одного из азербайджанских сел. Меня очень заинтересовала эта давно вымершая тварь. Захотелось написать о ней, а также о мире, который ее окружал. Вернее, о море; вышеупомянутый кит обитал в так называемом Сарматском море, которое двенадцать миллионов лет назад простиралось от центра Европы до Средней Азии.

Я не помню, был ли в 94-м в Азербайджане интернет; да хотя бы и был — для меня он все равно оставался бы недосягаемым. И я хорошо поработал с литературой, в смысле с бумажными книгами и справочниками. Мало-помалу вырисовывалась неплохая статья от лица натуралиста, посетителя Музея естественной истории, которого увиденный скелет ископаемого кита побудил как можно более полно воскресить в воображении мир двенадцатимиллионолетней давности. А поводом для столь интересного погружения в прошлое служила давняя мальчишеская обида: как это так, Каспийское море у нас есть, а китов в нем нет?! Э, не все так просто, малец; были у нас и киты, и дельфины, да только было это очень давно, и море тогда было куда больше нынешнего, оно плескалось тут везде и даже там, где я сейчас стою… Рассказать, каким тут все было тогда? Ну, слушай…

(Как-то так. Только более серьезно, без слюнявостей типа «Здравствуй, дружок!». Терпеть не могу подобного стиля.)

Я был твердо уверен, что мой материал представляет интерес для читателей. Ручаюсь, что мало кто тогда в Азербайджане, не считая специалистов, знал о Сарматском море; еще меньше людей слышало о сарматском ките (кроме, конечно, посетителей музея). Таким образом, я преследовал две цели: во-первых, поведать массовому азербайджанскому читателю интересные факты из далекого прошлого родного края; во-вторых — запомниться читателям и, что немаловажно, редакторам как журналист-популяризатор, квалифицированно пишущий на тему Природы (в широком смысле). Квалификация — это отдельная тема, не будем сейчас об этом.

«Сарматский кит» был напечатан в одном из июньских номеров газеты «Гюнай» за 1994 год. Как сейчас помню: я принес домой свежий номер, раскрыл и долго смотрел на статью и свои имя-фамилию под ней… и сопроводительный рисунок (нашел в каком-то палеонтологическом атласе и отсканировал). Тогда я еще не был сильно избалован публикациями в местной прессе и каждая из них вызывала у меня особое, трепетное чувство. Чувство это с годами и по мере возрастания числа публикаций поблекло; говорят, это профессиональное.

Но так закалялась сталь — сталь моего журналистского пера…

Я аккуратно и бережно вы́резал свою статью из газеты. Увы, ее нет в моем личном архиве… В те времена я, собираясь в редакцию очередной газеты, прихватывал с собой вырезки уже опубликованных моих статей и оставлял на новом месте — чтобы почитали и поняли, что со мной можно иметь дело, своего рода самореклама. И в редакции одной из газет все мои вырезки бессовестно потеряли, а ксерокопии с них я то ли по бедности, то ли по легкомыслию не сделал.

Десятью годами позже, работая над философско-лирической миниатюрой «Плеск сердца», я «вплавил» в нее некоторые моменты из «Сарматского кита». И давний материал обрел вторую жизнь и задышал вольней.

P.S. В 2015-м, будучи в Ставрополе, я увидел в краеведческом музее скелет сарматского кита — и улыбнулся ему как старому знакомому… И там когда-то плескалось Сарматское море…

Баку. Октябрь, 2022

Я кочевал от газеты к газете, и в конце концов мне все же повезло — в 2009 году я начал сотрудничать с азербайджанской русскоязычной газетой «Эхо»; сотрудничество продлилось девять лет, вплоть до ее закрытия. Мне дали в ней личную колонку, и я довольно быстро нашел «своего» читателя. Обобщенный портрет его выглядел так: мой ровесник, или человек чуть старше (может, младше), его пол и национальность не имели значения. Главное — это человек, который в детстве был романтиком, глотал книжки и бегал в кино, строил радужные планы, мечтал о других странах, плаваниях и путешествиях, о Космосе, об интересной работе наконец… Но жизнь сложилась совсем не так, как ему хотелось бы, и он сейчас, скорее всего, занимается нелюбимым делом, обременен семьей и долгами, его снедают мелочные (а иногда и немелочные) бытовые заботы… и вся детская романтика оказалась загнанной куда-то в глубины его души… И я, работая над той или иной статьей, представлял, как этот человек, улучив свободную минутку, наливает себя чашечку чая (или кофе) и садится в тепле (зимой) или на сквознячке (летом) и раскрывает газету «Эхо». И я старался распахнуть для моего читателя окно в Большой Мир, чтобы в него ворвался разнообразный шум Вселенной — грохот морского прибоя, мычанье китов, сигналы спутников, космические «помехи», завывание полярной вьюги, крики животных в джунглях Амазонии, топот бизоньих стад, треск погремушки на хвосте мокасиновой змеи, тяжелое дыхание памирского «снежного человека», плеск ушедшей под воду реликтовой рыбины… Свист ядовитого дротика, выдохнутого из трубки охотником примитивного племени, стук молоточка старика индийца, работающего над золотым изделием, скрип снега под ногами шерпов, взбирающихся по склонам гималайских гор, хлопанье паруса над головой малайского рыбака… Жужжание шмелей, стрекот кузнечиков, писк новорожденного птенца и восторженный лепет малыша, впервые в своей жизни прикоснувшегося к цветку… Шелест страниц древних рукописей, гудение приборов, хруст веток под ногами исследователей, бредущих по тайге, рев стартующей ракеты… ну и так далее. Люди… Это очень важно, ведь без рассказа о людях, посвятивших себя изучению тайн бытия, разговоры о самом бытии стоят немногого. Я пытался убедить своего читателя в том, что мир не перестал быть сложным и очень интересным, просто с годами меняется сам человек — становится скучнее, тяжелее, угрюмее, потому что его одолевают многочисленные заботы… И что нельзя позволить себе закуклиться, позволить миру съежиться до размеров своей квартиры или своего офиса… А также я пытался дотронуться до детских, романтических струн читательской души и извлечь из них чистый звук… Но это — довольно условный портрет, поскольку среди моих поклонников и читателей была и молодежь. Возможно, я своими статьями и рассказами как-то возбуждал у молодежи и детей интерес к Природе, к наукам. Хорошо, если так, ведь в пору моего детства целая армия писателей-популяризаторов науки «завербовала» меня в биологи, и теперь я как бы принял от них эстафету и в конце концов передам ее какому-нибудь любознательному ребенку… и так без конца.

Поэт Александр Блок написал когда-то такие строки: «Случайно на ноже карманном найди пылинку дальних стран — и мир опять предстанет странным, закутанным в цветной туман…». Вот такой вот «пылинкой на ноже» я и старался и старюсь быть для своих читателей. Вполне возможно, что я последний романтик этого насквозь прагматичного мира.

А теперь позвольте мне погрузиться в далекое прошлое…