Письма из замка дракона 3/3

Александр Феликсович Борун, 2019

Несмотря на большую толщину, эта пачка включает не 2, а только 1,5 серии писем: V с ответами и VI без ответов. Письма отражают всё более напряжённые отношения пленниц с кураторами, с одной стороны (им приходится просить свои семьи часть писем вообще скрыть от инквизиции), и с драконом, с другой. Однако, даже едва избежав попадания в желудок дракона, узнавшего об их интриге, заговорщицы продолжают готовить штурм. Они наперебой описывают его в последней серии писем. И он даже успешен, хотя это казалось невозможным. Инквизиторы начинают делить сокровища, а невольные помощницы оказываются лишними свидетелями. Представители любой спецслужбы, которой удалось договориться с законом, закономерно аморальны.

Третья пачка писем (44Б — 64)

Включает в себя а) одно письмо из четвёртой серии писем из замка, лежавшее не по порядку; б) пятую серию писем из замка и в) ответы на неё и г) шестую серию писем из замка, оставшихся без ответов. Тексты писем последней серии разделены на части и рассортированы по этапам описанных в них событий.

Предисловие от «автора» и благодарности см. в томе 1 («Письма из замка дракона 1/3»), в котором содержится первая пачка писем.

IV (44Б) — Оставшееся письмо из четвертой серии писем из замка

44Б. Марта — Маю

ЭТОГО ИМ НЕ ОТДАВАЙ

––

Надеюсь, они, как обычно, основное письмо, которое как бы для тебя, а на самом деле и для них, прочтя, тебе отдадут — ты же должен на него мне ответ по их указаниям писать. Ты увидишь, там много изречений из Писания. Не знаю, как они им понравятся, я просто здешнюю библиотечную Аш-машину поиска испытывала. Она живет в аквариуме, и ее надо кормом для рыб кормить.

Работает она так. То, что надо найти, надо ей показать. Если слово, или часть слова, или несколько слов, которые надо найти, есть в тексте, и надо еще такие же места найти, вырезаешь окошко в черной бумаге, чтобы только нужное видно было. Называется поиск с черного листа, или «найди еще». А если надо найти что-то новое, чего ты на странице книги не видишь, придется на чистом листе написать. Лучше всего буквам книги, в которой ищешь, подражая. Называется поиск с белого листа, или просто «найди». Черный или белый лист оформив, Аш-машине в специальное окошко с выпуклыми стеклами показываешь. Вслед за этим книгу, в которой надо искать, рядом с аквариумом кладешь, и еще — достаточный запас закладок. Длинных, длиной с высоту листа книги. И сыплешь корм в аквариум. Аш-машина высовывает четыре щупальца и начинает работать. Одним она страницы листает. На другом у нее глаз, им она по строчкам водит. Третьим, предназначенным для того, чтобы первому страницы не отпускать, а то снова листать придется, из кучи закладки берет, и в тех местах, где указанные слова есть, подкладывает. Причем сдвигает так, что край закладки напротив нужной строки оказывается. Для того они такие длинные — на случай цитаты внизу страницы. Ну а четвертым щупальцем она в аквариуме кушает. Так что это, скорее, не щупальце, а хоботок. Если корм в аквариуме кончается, надо еще подсыпать. А то начинает лениться.

Например, я хочу найти в Писании что-нибудь насчет того, что доктору дикие звери подчиняются. Как раз эту Аш-машину в виду имея, а также огородных крыс и живые лечебные примочки — есть тут такие. Пишу на бумаге «звер» и получаю много закладок на местах про зверей. Из них подходят три:

1). Иудифь говорит о Навуходоносоре военачальнику его Олоферну: «Да живет Навуходоносор, царь всей земли, и да живет держава его, пославшего тебя для исправления всякой души, потому что не только люди чрез тебя будут служить ему, но и звери дикие, и скот, и птицы небесные чрез твою силу будут жить под властью Навуходоносора и всего дома его» (Книга Иудифь, глава 11).

2). И не зря она говорит это, ибо о нем же в Книге пророка Иеремии есть. Там Бог сказал пророку: «И ныне Я отдаю все земли сии в руку Навуходоносора, царя Вавилонского, раба Моего, и даже зверей диких отдаю ему на служение» (глава 27).

3). В книге Иова Елифаз Фемманитянин Иову говорит (подразумевая, что раз Иов наказан — то недаром), что, если бы он был праведным, то ему было бы хорошо, «ибо с камнями полевыми у тебя союз, и звери полевые в мире с тобою» (глава 5).

Интересно, доктор Акон — Иов или Навуходоносор? А зверь Ашбэ? Может, это он Навуходоносор? В воде звуки хорошо разносятся, так он сидит в подвальном водоеме и подслушивает купающихся девушек, а следом хозяину на вухо доносит. И доктор все-таки Иов. Он ведь, конечно, не царь всей земли. Но только потому, что сам не хочет, а то, мне кажется, вполне мог бы им быть. А если он Иов, то тот Иов, который все имел, до того, как он все потерял. Я же как раз пыталась сделать из него Иова, который все потерял. То есть инки пытались, а я им помогала. Получается, инки — это дьявол, ведь в истории с Иовом это он был во всем виноват. Только вот у нас ничего не вышло. А если бы вышло, то, по истории Иова, кончилось бы тем, что он опять бы все приобрел.

Аш-машина — не совсем машина, как ты, наверное, сразу понял. Главное в ней — маленький зверь Аш. Это почти то же, что зверь Аш-бэ, но его нельзя Аш-бэ назвать. «Б» в имени Аш-бэ значит «большая». Не совсем так, но по смыслу. Это Bagamotica. А «Аш» — это Hydra. Hydra Bagamotica — сокращенно HB — Аш-бэ. Это если заглавные буквы по-латыни произносить — поскольку это латинское название. Если бы по-французски, гидра была бы üdr. Но евреи тут ни при чем. А по-нашему HB и вообще бы как ГБ произносилось. Доктор иногда называет гидру текwалакизани кинаметли, это на его языке «слизень гигантский», и потому Аш-бэ в гареме часто Те-ки называют. Они там любят все называть на языке доктора, но больше когда он не слышит, оттого что он слова на своем языке только нечаянно произносит, и, от кого-то свидетельства этого слыша, огорчается. А Аш-машину в библиотеке они, значит, Т-машиной называли бы, только они нечасто там бывают. Хотя из нашей четверки я последняя эту машину освоила. А первой — самой не верится — фий Тес была! Она сразу столкнулась с лечением живыми примочками, и ей объяснили, что ничего такого тут нет, аття тут такого вообще много, и ничего страшного, и стали показывать, вот и поиск цитат в книгах в библиотеке показали.

Вообще-то я понимаю, что восхищаться этими аш-существами нужно больше не за то, что они могут быть умными. Просто это самое удивительное. А за то, что они берут на себя много простой, но нужной работы. Я видела, как они, например, ухаживают за лошадью. Аш-птичка причесывает гриву, через клюв пропуская, у нее специальный клюв с зубчатым краем, как гребень. Другая такая же вычесывает репьи из хвоста, третья с клювом как пинцет выклевывает блох и клещей. Или, скорее, безуспешно ищет их, чем выклевывает, их давно нет.

Но эти еще тоже умные, а самую противную для людей работу делают другие. Аш-черви за теми же лошадьми, и вообще за всей скотиной, когда она находится в стойлах, пожирают, извини, дерьмо, а следом за этим по грядкам расползаются и их удобряют. Помещения для скота специально недалеко от огородов, садов и теплиц.

А хотя, если подумать, даже самые умные, которые в библиотеке, берут на себя самую тупую, нудную и противную работу, какая там есть. И это очень хорошо!

Если ты сперва не это, а то письмо прочел, то, наверное, теперь и сам за меня боишься, и удивляешься, как это я, в страхе за свою жизнь пребывая, какими-то живыми машинами восхищаюсь. Ведь там я написала, что этим страхом и объясняется то, что я Писание цитировать взялась. Прости меня за то, что я тебя вместе с инками невольно в заблуждение ввела. Я понадеялась, что ты это письмо раньше прочтешь, пока они то читают. То есть что они то заберут, чтобы прочесть первыми, и следом отдадут тебе, а ты пока что узнаешь, что в действительности все не так страшно, как на самом деле. Ой, что я пишу? Не так страшно, как в том письме. И, видишь, вместо того, чтобы это сразу тут написать, Аш-машиной увлеклась. Надеюсь, ты и так почувствовал, раз уж я ерундой занимаюсь.

Во-первых, честно говоря, я не так уж сильно боюсь. В том письме я свой страх преувеличила. И для того очень хорошо изречения из Писания подходят. Они такие торжественные… Не то чтобы совсем не страшно было, ведь это жизнь, а не сказка для детей, где всегда счастливый конец. А жизнь, что поделать, имеет свойство всегда смертью кончаться. И иногда очень неожиданно. Так что, хотя что-то мне подсказывает, что не станет доктор меня убивать, хотя я, конечно, по меркам наших правителей этого достойна, но я понимаю, что это ощущение может обманом чувств оказаться. Всегда ведь на лучшее надеешься. Вот и ты надейся вместе со мной.

Во-вторых, как раз, когда страшно перед предстоящим решительным моментом судьбы, а с ним ничего нельзя сделать, не обязательно только бояться и молиться. Не знаю, как кому, а мне от этого только страшнее становится. Я поняла, что, наоборот, думать про что-то совсем другое можно, и это помогает. Вот я библиотечной машиной и заинтересовалась. Да и на самом деле, если жить осталось мало, когда еще о такой замечательной вещи узнаешь? Да еще такой смешной на вид. Да еще помогающей подшутить над людьми, явившимися причиной тех трудных и опасных обстоятельств, в которых и следует бояться. Откладывать некуда. А ты мне напиши, что инки на те слова из Писания сказали, которые я в письмо поместила. Просто ругались, что не в свое дело лезу? Или признали за мной авторитет кричащей им, в пропасть падая, а с таким человеком не поспоришь. Оттого что он доводов не услышит, ха-ха.

Мне тут про это рассказали забавную историю. Лезли инквизиторы через горы в нашу долину. Возглавлял их знаменитый тандем демонологов: Шпренгер и Инститорис. И случилось так, что Инститорис в пропасть упал, а Шпренгер, и сам в неустойчивом положении будучи, не успел ему руку помощи протянуть. Ужаснулся тут Шпренгер, но, на лучшее надеясь, вслед Инститорису что было мочи закричал: Генрикус, ты жив?.. — Да!.. — некоторое время спустя донесся до него из глубины пропасти ответ Инститориса. — Голова цела?.. — Да-а!.. — хоть тише и через большее время, в ответ донеслось. — Руки-ноги целы?.. — Да-а-а!.. — еще тише и позже ответ послышался. — Так какого же дьявола ты не вылезаешь? — вопросил тогда Шпренгер, рассердившись. Длинная пауза. И, еле-еле слышно: Да я еще падаю-у-у!..

А вот что я не стала писать в том письме, что для инков. И что тоже мне говорит о том, что ничего страшного не будет. Ты, наверное, думаешь, что все про тот же электрон. А вот и нет.

Началось все с того, что мне рассказала фам Сомех. Но она рассказала не так. А ей — монсеньора Тов, а ей — доктор Акон, но я после переспросила у доктора, и теперь лучше, чем фам Сомех, знаю. А то и чем монсеньора Тов.

У евреев есть колдовская наука Каббала. Особенно искушены в ней иберийские евреи. Но она на самом деле тут ни при чем, и фам Сомех напрасно сказала, что в ней-то все и дело. Доктор сказал о ней только для аналогии. Как каббалисты говорят (скорее всего, обманывают), что могут глиняного истукана сделать и заставить его простые приказания исполнять, в него тайное заклинание вложив, так на самом деле во всем живом, и в человеке в том числе, есть невидимые записи. Не видны они по причине своей мелкости; но они в теле во множестве мест записаны, так что каждая частичка тела всегда знает, как ей поступать.

Стало быть именно по этим записям в живом теле все нужные вещества делаются, твердые и жидкие, из которых оно состоит. Как если бы, например, желудок был поваром, который по рецепту изготовлял разные блюда для остальных частей тела, а поварятами у него печень и селезенка были бы, и делали каждая свои соусы для основных блюд; хотя на самом деле и это только аналогия, на самом деле все там сложнее. Для поддержания жизни это приготовление полезных веществ все время требуется.

Можно даже сказать, что жизнь тела в этом и состоит, что разные его части друг для друга полезные соки изготовляют, и всякая часть для своих соков повар. Кроме костей и мускулов, которые этими соками только питаются; зато они нужны, чтобы пищу находить и поглощать, из которой все и готовится, как и поварам нужны подносчики продуктов.

Но это известно; а главное тут те записи, тот рецепт, по которому все они готовят. Точнее будет представить себе целую книгу рецептов. Как это ни трудно себе представить, хоть он и так мал, что его не видно, но буквы, из которых он состоит, еще во много-много раз меньше, так что по количеству букв этот рецепт не одна-единственная страничка, которой повар пользуется, а громадная книга, какой ни у какого повара нет. На вид она, кстати, говорит доктор, похожа не на книгу, а на длинную-предлинную веревку, на которой нанизаны буквы. Это если бы у нас было зрение, какого не бывает ни у каких орлов, мы могли бы увидеть. Но нам привычнее представить себе книгу.

Эта книга не в душе, или, во всяком случае, она не часть души. У человека можно было бы объяснить ее душой, но вряд ли она у травинки есть. А между тем и колос растет так, как у него где-то еще в то время записано, когда он — только зернышко. Или, если это душа, и у колоса она тоже есть, это какая-то совсем отдельная часть души, с каких-то щей, как дальше будет видно, она обязательно постепенно портится. Она специально так устроена. Потому эта книга рецептов все-таки не душа, а какая-то иная, хотя и скрытая, сущность. Причем вполне материальная, хоть и невидимая.

Кроме того, она не часть души потому, что не имеет отношения к тому, что человек помнит, чувствует и думает, ведь он бы свихнулся, пытаясь тем очень сложным производством разнообразных веществ, которые нужны для жизни, управлять. Многие из них он получает с пищей, но было бы плохой идеей свое тело прямо из съеденного строить. Ведь человек не говядина и не хлеб. Съевши их, нужно их переварить — при этом как раз вещества, в еде содержащиеся, в нужные для человека переделываются.

Это происходит всю жизнь. Но не всегда одинаково успешно. Поскольку человек, как и все живое, так устроен, чтобы, пожив, в прах превращаться и дорогу новым поколениям давать, есть в этой книге рецептов дефект, намеренная неправильность. Или даже не в самой книге, а в том, как она используется.

Неправильность в том заключается, что при чтении книги небольшая ее часть на конце портится. И те вещества, которые делались по рецептам, там содержавшимся, делаться перестают. Как если бы повар, дочитав книгу рецептов до конца, каждый раз впадал в ярость или дурость и использовал последнюю страницу на растопку печи. Или швырял книгу с рецептами на мокрый кухонный пол.

Причем там в конце книги, чтобы все сразу не испортилось, специально некоторое количество бесполезных сведений предусмотрено. Как если бы в книге последние страницы были мешаниной ненужных букв заполнены, чтобы текст в середине книги подольше сохранить, когда последние страницы начнут размокать, плесневеть и трудными для чтения делаться, или их будет сумасшедший повар выдирать и сжигать. Иначе человек начинал бы стариться с самого рождения. А он все-таки сначала растет и мужает.

Когда с возрастом бесполезные страницы рецепта кончаются, начинает портиться то, что человеку вообще-то нужно. Но и опять это сначала обычно не то, что жизненно необходимо. Перестает вырабатываться краска для волос — и человек седеет. Перестает производиться вещество для самих волос — и он лысеет. Перестает готовиться смазка для суставов — и они начинают скрипеть и болеть. Это неприятно, но пока не смертельно.

Ну и, наконец, ничего не поделаешь, начинает чего-то действительно ценного для жизни недоставать, например, кислоты в желудке, чтобы пищу переваривать. Или лекарств, которые для борьбы с болезнями в теле вырабатываются. Да-да, то, что пытаются делать доктора, лекарства давая, живое тело и само делает. С разным успехом. И когда оно болезнями справляться совсем не может, тогда — делать нечего — человек заболевает смертельно — и умирает.

Может он, конечно, умереть и до срока, оттого что его подстерегает много других опасностей, кроме порчи этого скрытого рецепта. Но, если он избегнет тяжелых ран, падения с большой высоты, сгорания в огне, утопления в воде, смертельных болезней и прочих опасностей, подстерегающих его в жизни, рано или поздно он от последствий порчи этого рецепта все равно умрет.

Ну а доктор умеет восстанавливать эту книгу рецептов.

Не всю — она очень велика, как уже было сказано. Не по размерам, конечно, а по количеству буквочек и записей рецептов. Но доктор научился немного чинить тот самый конец книги, который портится Как бы подклеивая новые страницы.

Но, увы, не совсем до прежнего вида он может починить эту книгу. Скажем, если в волосах еще сохранились хоть малые следы пигмента, можно по ним запись о том, как его делать, восстановить. И волосы старика вновь черными станут (или рыжими, или желтыми — какие до седины были). Но если пигмента не осталось совсем, ничего не получится. Если хоть несколько волосков сохранилось, лысый вновь станет волосатым. Если не сохранилось ни одного — не станет. Потому как если попытаться вставить в запись одного человека кусок записи о веществах, нужных другому, они, допустим, будут сначала делаться. Но его тело примет их за проникшие чужеродные вещества при ранении или заразе. И начнет бороться ними. Итог — лихорадка, жар и выпадение «чужих» волос, а если речь не о волосах, а, допустим, о новом сердце, взамен изношенного старого, то и смерть. Так что восстановление возможно только частичное. Но и то благо.

Для молодых оно скажется на них сперва незаметно. Поскольку это всего лишь восстановление израсходованного конца записи и наращивание бессмысленного запасного текста подлиннее. Это обнаружится позднее, когда окажется, что этот человек начнет стариться позже обычного. И тут тоже есть ограничение: бессмысленных страниц не может очень много быть, а то книга будет слишком долго перелистываться, и все нужные вещества будут очень долго готовиться. Нельзя, скажем, подклеить пустых страниц вдвое больше, чем обычно. Но все-таки жизнь можно продлить довольно надолго. А если эту починку книги повторять много раз, то и очень надолго.

Для глубоких стариков эта процедура почти бесполезна. У них уже потеряно много полезных рецептов, восстановить удастся только частично, вот разве что тоже удастся нарастить новый запасной хвост книги, так что они надолго застрянут в своем старческом состоянии. Но, поскольку у них уже не хватает производства многих нужных веществ, им угрожают многие болезни, от которых это восстановление рецепта не предохраняет.

Лучше всего это лечение, не на самого человека направленное, а на эту его невидимую книгу рецептов, действует на людей пожилых, в самом начале старости. У них, кроме того же хвоста наращивания и, тем самым, дальнейшего старения откладывания, удается восстановить много ценного текста, так что они, по мере восстановления в теле запасов соответствующих нужных веществ, на глазах молодеют. Восстанавливается гибкость суставов, сила мышц и упругость кожи, скорость и точность движений, зоркость зрения, ясность ума, звучность голоса и острота слуха — все таким становится, каким в молодости было. Привычка может заставить такого бывшего старика осторожно двигаться, как бы в ожидании, что старость в любой момент вернется, и эта привычка может так полностью его и не оставить. Но старость вернется не скоро. Особенно — если книгу рецептов время от времени снова чинить.

Что касается уничтожения вредных очень-очень мелких паразитов — тоже невидимых из-за своей мелкости, но вызывающих болезни, которое доктор обеззараживанием назвал, — то его он тоже в первый же день сделал, когда его дракон нас в водоем уронил. Так что, когда он говорил, что для того он нас туда и уронил, он нам не лгал. Хотя и не сказал всей правды.

Все это я рассказала фий Тес. Но она мне, по-моему, не поверила, много не поняла, и все неправильно истолковала.

А я это истолковываю так, что если доктор даже и задумается, как бы меня наказать, то ему жалко своих трудов по починке моей «книги рецептов». И замыслов на мой счет — зачем-то он же меня учил? И про электрон, откуда он берется, обещал когда-нибудь рассказать, и я не премину об этом напомнить! Так что, авось, не так уж сильно накажет.

Должно же ему быть жалко если не меня, так своих усилий по моему спасению?

Кстати! Я же ему сказала про Агнес Бернауэр… кажется, что-то насчет того, что он, похоже, взялся не за свое дело — продолжать наказание, назначенное инквизицией, вот как, вопреки обычаю, утопили-таки несчастную, когда она выплыла в первый раз. И тут он мне сказал, что насчет нее я могу быть спокойна. Когда ее второй раз утопили, он ее спас. Я аж забыла, что мне же надо его разжалобить и стала расспрашивать. Хотя, кажется, ему это как раз больше понравилось. Так что все к лучшему.

— Как?! — воскликнула я в изумлении.

— Очень просто, притащил под водой водолазный колокол и ее туда подтолкнул. Для этого даже не нужен дракон. Думал, подождем, и можно будет из Дуная потихоньку вылезти. Тогда только одеть ее, коня дать и к мужу направить. Но вижу: толпа что-то не расходится, Агнес трясется, как бы насмерть не простудилась. Да и с состоянием души плоховато. Пришлось все-таки на драконе в замок привезти.

— И что там?

— Я ей честно рассказал, что Альбрехт ее в любое время примет, а сейчас чуть ли не войну из-за нее против отца затевает. Надо только явиться домой и рассказать, что на второй раз она от лома-то отвязалась, но поздно, и совсем было утонула, да добрые люди спасли и выходили. Но она отказалась.

— Почему?!

— Проявила практичность. Ясно же, что житья ей в герцогской семье не будет. Не получилось официальным путем убрать — яду подсыплют или еще что придумают. Виттельсбахи высоко метят — на трон императора Священной Римской империи. Не удивлюсь, если и добьются. Красная кровь им в роду не нужна, только голубая. И ей Еленой Троянской быть не хочется, из-за которой столько народу погибло. Сейчас (это тогда, в 1435-м, в смысле), может, Альбрехт и смирится, но если она объявится, а вслед за тем ее все-таки убьют… Да еще при нем… Что касается клятвы «пока смерть не разлучит нас», следуя которой она от мужа не отказалась под угрозой смерти, то примерно это и произошло. В смысле, смертный приговор их разлучил. Она сперва еще сомневалась, даже просила ее привезти — посмотреть на него потихоньку. Но утвердилась в этом решении годом позже, когда безутешный муж женился на герцогине Анне фон Брауншвейг-Грубенхаген-Айнбекской. А после того, когда в этом браке родилось 10 детей, тем более. Да она больше и не просилась на него посмотреть, мы узнавали о нем стороной. В 38-м стал герцогом Баварии. По-прежнему сражается с отрядами рыцарей-грабителей. Между прочим, Агнес в одном таком сражении вместе с мужем участвовала, когда еще была замужем (я покивала — в историях о ней так и говорится), а вот герцогиня Анна боялась или считала неприличным. Покровитель искусств и очень религиозный человек. В 55-м похоронен в основанном им бенедиктинском монастыре в Андексе. Умер в 60-м.

— Что-что? Как это?

— Ну, я же говорю, по слухам… Люди же недолго живут, и он, по людским меркам, был уже стар. Родился в 1401-м…

— А что Агнес?

Но тут он только и сказал, что с ней все хорошо, она жива и благополучна. Но живет не здесь. И больше на вопросы не отвечал. Интересно, значит, у него не один замок?

Еще эта история мне наглядно показала, какой он старый и мудрый. И что зря мы с ним связались. То есть я и так это понимала, но так нагляднее. История Агнес Бернауэр всегда была для меня историей даже не времени родителей, а времени дедушек-бабушек. Как история Иоганна Гутенберга, которую он мне в старости рассказал. Она родилась в 10-м, сейчас ей, получается, 66. Небось, тоже бы уже умерла, ну или глубокой старухой была бы. А при здешних-то порядках это не так много. Так что она не прогадала, когда решила не возвращаться.

А насчет «жалко усилий по спасению», я поняла, плохой довод — еще жальче всего здешнего обустройства, которому я оказалась угрозой, на него гораздо больше трудов положить пришлось. И я, как более всех из нас четверых к механике склонная, это лучше всех понимаю. А уж если замок не один…

Прости меня и за то, что я и впрямь не сообразила, и тебе пришлось мне объяснять. Это я про то, что, если я не пишу, что мне инки сделали, ты будешь что-то еще хуже думать. И думать, что я это понимаю. А значит, все еще хуже. И я и это понимаю. И не написала. Так что все еще хуже… А я на самом деле я просто не подумала. Правильно меня инки дурой называли.

На самом деле мне просто стыдно было написать. Потому как у них было не только страшно, но и стыдно. Но раз ты так волнуешься, придется.

Меня, кстати, совсем не удивило, что они тебе одержимыми показались. По-моему, они о событиях в Писании слишком много читали, и представляли их себе. Та чушь, которую они тебе несли про преследующих их бесов, очень похожа на ночной кошмар, многочисленными страшными местами Писания навеянный. Вот, смотри, что написано в главе 17 Книги премудрости Соломона. Это вся глава целиком.

«1 Велики и непостижимы суды Твои, посему ненаученные души впали в заблуждение.

2 Ибо беззаконные, которые задумали угнетать святой народ, узники тьмы и пленники долгой ночи, затворившись в домах, скрывались от вечного Промысла.

3 Думая укрыться в тайных грехах, они, под темным покровом забвения, рассеялись, сильно устрашаемые и смущаемые призраками,

4 ибо и самое потаенное место, заключавшее их, не спасало их от страха, но страшные звуки вокруг них приводили их в смущение, и являлись свирепые чудовища со страшными лицами.

5 И никакая сила огня не могла озарить, ни яркий блеск звезд не в состоянии был осветить этой мрачной ночи.

6 Являлись им только сами собою горящие костры, полные ужаса, и они, страшась невидимого — призрака, представляли себе видимое еще худшим.

7 Пали обольщения волшебного искусства, и хвастовство мудростью подверглось посмеянию,

8 ибо обещавшиеся отогнать от страдавшей души ужасы и страхи, сами страдали позорною боязливостью.

9 И хотя никакие устрашения не тревожили их, но, преследуемые брожениями ядовитых зверей и свистами пресмыкающихся, они исчезали от страха, боясь взглянуть даже на воздух, от которого никуда нельзя убежать,

10 ибо осуждаемое собственным свидетельством нечестие боязливо и, преследуемое совестью, всегда придумывает ужасы.

11 Страх есть не что иное, как лишение помощи от рассудка.

12 Чем меньше надежды внутри, тем больше представляется неизвестность причины, производящей мучение.

13 И они в эту истинно невыносимую и из глубин нестерпимого ада исшедшую ночь, располагаясь заснуть обыкновенным сном,

14 то были тревожимы страшными призраками, то расслабляемы душевным унынием, ибо находил на них внезапный и неожиданный страх.

15 Итак, где кто тогда был застигнут, делался пленником и заключаем был в эту темницу без оков.

16 Был ли то земледелец или пастух, или занимающийся работами в пустыне, всякий, быв застигнут, подвергался этой неизбежной судьбе,

17 ибо все были связаны одними неразрешимыми узами тьмы. Свищущий ли ветер, или среди густых ветвей сладкозвучный голос птиц, или сила быстро текущей воды, или сильный треск низвергающихся камней,

18 или незримое бегание скачущих животных, или голос ревущих свирепейших зверей, или отдающееся из горных углублений эхо, все это, ужасая их, повергало в расслабление.

19 Ибо весь мир был освещаем ясным светом и занимался беспрепятственно делами;

20 а над ними одними была распростерта тяжелая ночь, образ тьмы, имевшей некогда объять их; но сами для себя они были тягостнее тьмы».

Чуешь, какая жуть, а? По-моему, это прямо про них.

Ну ладно, что же это я все откладываю? Надо написать — пишу. Но помни, это только ради тебя, чтобы ты всяких ужасов без меры не воображал.

Привели в подвал. Велели раздеться. Совсем. Когда я медлила, палач стал помогать, еще больше стыдно стало и пришлось поторопиться.

Волосы сбрили. Они еще и сейчас не отросли, не знаю, как тебе на глаза покажусь, если все хорошо кончится. Тут у всех можно по волосам определить, сколько времени с тех пор прошло, как они сюда попали. Чем волосы длиннее, тем, значит, раньше.

Вроде бы считается, что у ведьмы сила в волосах. Как в Библии про Самсона написано. Может, Самсон-то еврей, так его сила как у ведьм, от дьявола? Ладно, не буду гадать, а то недолго и в ересь впасть. И цитат из Писания с тебя, наверное, хватит.

Инки-то, они знали, что я не ведьма. Стали бы они ведьму посылать за дело веры сражаться? Но волосы все равно сбрили. Во-первых, это очень пугает, на себе испытала, а им надо было мое согласие получить. Во-вторых, они думали меня на костер везти, так чтобы все видели, что все как всегда. Это уж они не ожидали, что дракон в темноте из тюрьмы утащит, и никто не увидит. Да и, в-третьих, что значит — никто не увидит, тюремная стража видела, а они всегда всего боятся и оттого хотят всегда, все и ото всех в тайне держать. Думаю, даже палачу не сказали. Хотя, думаю, ему все равно. И еще хуже думаю — хоть одна настоящая ведьма ими поймана была ли? И вообще они, настоящие, бывают ли? Вот до чего дошла, сама в том подвале побывав.

Вслед за тем к чему-то вроде скамейки или стола привязали. Повыше скамейки, пониже стола. Наверное, на скамейке палачу все время нагибаться трудно, так он всегда за то, чтоб был стол. А на столе им самим не так удобно, в лицо лучше сверху смотреть, а на столе сбоку и как бы снизу получается. То есть это если они хотят, чтобы подозреваемый их видел. Ради того, что если так встать, чтобы на него со стороны макушки смотреть, то есть как бы сверху, то ему будет трудно на задающего вопрос смотреть, а тому будет трудно его выражение лица правильно оценить. Так они все предусмотрели. Для привязывания на этом столе-скамейке деревянные квадратные столбики приделаны. По два на каждую руку или ногу, и один из каждой пары винтом передвигается, то есть они и сжимать могут. Страшнее всего те две больших деревяшки, что могут голову сдавливать. Но их отодвинули и голову даже не привязали — им надо было, чтобы я ее приподнять могла и на все поглядеть — на себя, голую и привязанную — и устыдиться, и на то, что они будут показывать — и устрашиться. И шею не пристегнули — там такой обруч есть, и туловище — еще два обруча, через подмышки и на талии — тоже не стали. Так что я сразу поняла, что пытать по-настоящему сейчас не будут. С другой стороны, когда руки-ноги прикованы, все остальное приковать в один момент можно…

Наорали, что все про мои ведовство и ересь знают.

Велели не отпираться, а то…

И палач всякие гнусные железки показал. Ржавые, закопченные, грязные, специально грубо сделанные. Очень убедительно теми железками гремел. Некоторые доставал из жаровни, красные, светящиеся, и, показав, туда обратно клал. Близко ко мне обычно не подносил. Только иногда. Я невольно старалась отодвинуться. Он же делал деревянную морду, а инки ухмылялись. Значит, это он так для них шутил. Мне показалось, что на эти его инструменты и вообще смотреть не надо было, чтобы до смерти напугаться — по одному только лязгу их друг о друга чувствовалось, какие они прочные, и что с мягким человеческим телом сделать могут. У него и не только железные вещи были… Нет, рассказывать про них подробно все-таки не буду, аття ведь все равно ими ко мне не прикоснулись даже. И еще потому, что тут как раз я уверена, что таких подлых способов причинять зло с помощью разных приспособлений тебе не придумать. Да ведь тебе и не надо пытаться, раз все обошлось. Это надо совсем особенную душу иметь — такое придумывать. Или тут им сам дьявол подсказал? Не верится, что люди на такое сами способны.

Инки по очереди говорили. Один подустанет и охрипнет — другой вступает.

Они мне, кстати, про себя раньше рассказали. Хвалились, чтобы впечатление произвести. Чтобы я противоречить даже не вздумала. Генрикус Инститорис, который Генрих Крамер, рассказал, что он — практик. Много ведьм поймал, разоблачил и сжег. А Яков Шпренгер — ученый теолог. Всякие сложные случаи помогал растолковать. Если ясно, что ведьма, но она удачно отпирается. Понятно, что удачно у них отпираться только настоящая ведьма и только с подсказками дьявола может. Другая бы растерялась. Но переспорить ее все равно надо. А в очень важных случаях, вот как сейчас, они вдвоем допрашивают. Если можно назвать допросом, я замечу, когда им наперед всё ясно, и надо только заставить их измышления подтвердить.

Крамера я не очень боялась. Хотя он как раз запугать старался, про пытки толковал и на палача с его железами кивал. Пока говорил, он на меня глаза выпучивал, всю разглядывал, слюни шумно сглатывал, кадыком подпрыгивая, и охрипшим голосом говорил. Но руки даже за спину прятал. Видать, полапать хотелось, а нельзя, и он это так и понимал, что не положено. Я еще подумала, что мне повезло, что они тут вдвоем, один он мог и не сдержаться. Говорил Крамер без души, не торопясь, вроде как чтобы палач все показать успел, а на самом деле, я думаю, чтобы я не очень быстро испугалась, и он бы на меня, привязанную, подольше на законном основании пялиться мог.

А кроме того, ну что это за фамилия для палача — Крамер? Сам посуди. Ты же знаешь, крам — это хлам, мусор, старье. Крамер — старьевщик. Если не мусорщик. То есть так когда-то, наверное, было. С тех пор крамеры возвысились, и теперь крамер — приказчик в лавке купца, посыльный от купца к заказчику и всякое такое прочее, в общем, помощник купца, уже не старьевщик, тем более, не мусорщик. Но и не владелец собственной лавки, или, в крайнем случае, если владелец, то очень мелкой лавки, продающий, в основном, чужой товар за небольшие проценты сверху, или свой, но очень дешевый — тот же хлам и мусор.

Генрих, правда, набивая себе цену, придумал, что фамилия его от слова крампф — судорога, спазм. То есть как раз для палача. Но только тогда бы он Крампфер, а не Крамер был.

Кроме того, он догадался — свое имя на латынь перевел. Звучит красиво: Генрикус Инститорис. А по сути то же самое. Инститорис — представитель. То есть тот же приказчик в лавке. Если еще про Крамера не знать, можно и как-то более величественно перевести. Может, он инститорис самого папы римского! Но зная, что мусор… И про судороги ужаса допрашиваемого можно забыть. Не ужас, а сплошное «чего изволите?» получается.

Дело другое, что это «чего изволите» он не подследственному говорит, к подследственному он как раз как к мусору относится. Это «чего изволите?» — начальству, перед которым, он хочет выслужиться, так что на самом деле шутить с ним не приходится.

Хламер сам рассказал, что в должность инквизитора вступил всего год назад. И в этом качестве, в Триент, что в Южном Тироле, послан будучи, участвовал там в инквизиции по делу святого Симонио Трентского. То есть это его сразу за тем канонизировали, необычайно быстро для папской канцелярии, но все же не прямо во время инквизиции, так что тогда это было дело об убийстве двухлетнего Симонио. Он пропал во время Пасхи (почти что ровно год назад, действительно — у нас тут Пасха уже совсем скоро) и был найден мертвым. Инки обвинили глав местной еврейской общины в ритуальном убийстве. Пытками добились признаний и осудили шестнадцать человек. Пятнадцать сожгли, один в тюрьме пожизненно, если еще не умер. Сам Мусорщик приговорил к смерти девятерых из них.

Так что Помоечник, конечно, человек страшный, но в то же время и смешной. Поскольку он во всеуслышание провозглашает, что послан самим Господом, чтобы этот мир от ереси очистить. Так что он даже не папы Римского представитель, а — бери выше — самого Иисуса Христа, получается. И может его Второе Пришествие заменить и сделать ненужным. По-моему, это уже само по себе ересь. Хоть я и не теолог. Мне кажется, он просто сумасшедший. И потому-то не слышит никаких оправданий. Этим он страшен, и жалок. Но он не жесток. Он искренне заблуждается, и, если отдаст приказ пытать, то потому, что верит, что так нужно. Правда, это в нем как-то сочетается с жадностью — он уже заранее велел мне в логове дракона обращать внимание на золото и драгоценности…

А вот Шпренгер, ученый теолог, наоборот, вроде как и мягко так говорил, голос — ну просто мед. Заботу проявлял, покаяться призывал, и тогда, мол, ничего страшного не будет, меня сразу же домой отпустят… Кстати, врал… Когда я со страху все их выдуманные обвинения признала, то оказалось, что никто меня отпускать и не собирался… Но руки у него дрожали и пальцы скрючивались не от жалости, которую он изображать пытался. И даже не от похоти, как у Крамера. То есть похоти, но ненормальной. И глаза у него бегали, то на меня, то на палаческие железки взглянет. И я поняла, что ему не того, что Золотарю, хочется! А хочется самому те железки ко мне… применить! Которые, скажем, раскаленными прикладывают — теми прижечь покрепче, которыми бьют — теми ударить посильнее, которые втыкают — те воткнуть поглубже, которые кусают — теми что-нибудь откусить побольше… А ему-то ими меня жечь, пронзать, бить и кусать самому не положено! На то палач есть. Не ученому теологу за них хвататься, он только вопросы должен задавать. Вот руки-то и дрожат, вот пальцы-то и скрючиваются.

Да, ученый теолог меня очень напугал. Он же просто одержимый бесами! А ну как сорвется? Вдруг и признание не поможет, если ему такого и так сильно хочется? Вдруг он среди них главный, и они его и останавливать побоятся?.. Куда там несчастному Ассенизатору с его идеей спасать мир от засилья ведьм и колдунов — он хоть способен сообразить, что, изведя половину женщин и мужчин, вторую половину надо на развод оставить. Мне кажется. Этот же вообще всех женщин растерзать готов. Не знаю, как насчет мужчин, но не удивлюсь, если ему все равно.

И, кстати, кто такой Шпренгер — если на его фамилию посмотреть? Он даже на латынь переводиться не стал. Шпренген — скакать, так что он, видать, думает, что он — Всадник, то есть Кавалер, то есть рыцарь. Но то же шпренген значит и взламывать (грудную клетку? череп?), и разбрызгивать (кровь?). Довольно страшная фамилия!

На самом-то деле они не собирались в тот раз вообще ничего со мной делать, кроме запугивания. Так положено — первый допрос в подвале — только пугать. А они же еще мне миссию поручить хотели. Так что покалечить было бы неосмотрительно. Ну, то есть, во всяком случае, сильно покалечить. А лучше и не начинать, чтобы во вкус не войти. То есть не только в тот раз — они и вообще не собирались со мной ничего плохого делать. Но это только следом выяснилось. А тогда я себя от страха не помнила. Сколько-то времени, совсем недолго, пыталась думать, как лучше сделать, сразу признаваться, в чем скажут, или от того только хуже будет? Решат, что раз сразу призналась, то что-то еще худшее скрыть хочу? Начнут еще большую крамолу приписывать? А с другой стороны, куда же хуже? Но под их взглядами не получалось думать. Казалось, эти психи сейчас с собой не справятся — и признаваться поздно станет. То есть не поможет. Они, по-моему, специально себя заводили, чтобы мне показать, что они за себя не отвечают. Только я-то не знаю, умеют ли они только напоказ в одержимость впадать, или и впрямь с собой справиться не сумеют, а то и не захотят?

Но обошлось. Я согласилась во всем сознаться и все сделать, что скажут, они палача выставили, рассказали, что я должна сделать, палача позвали и он меня от стола отвязал.

Как бы для того, чтобы еще подумала, в грязную сырую камеру в подвале заперли. А чтобы я сразу не раздумала, облегчение получив, руки и ноги заковали в очень неудобное железное приспособление, так что даже лежа не отдыхаешь, а мучаешься. То есть оно, наверное очень удобное для изготовления: это просто две прямых плоских полосы железа, сложенные вместе, в длину каждое как опояска, и в четырех местах эти полосы в противоположные стороны полукружиями выгнуты, кольца для рук и ног образуя. В камере я и худшее приспособление видела, и даже еще проще сделанное, колодку из двух досок — там все четыре дырки еще ближе, и руки оказываются уже совсем там, где ноги. Я-то хоть не совсем скрюченной оказалась. Но все равно плохо.

Затем я подтвердила, что не передумаю, оказалось, что те, перед кем я подтверждала, те же Вор-Медвежатник и Продавец Дерьма, не только дознаватели, но и судьи, и что суд, таким образом, состоялся. И можно передавать светским властям и отправлять на костер.

Только тогда дали одеться. Мою одежду, правда, не отдали, кинули мешок с дырками для рук и головы. Перевели на третий этаж тюрьмы в почти сухую камеру, заменили ту ужасную штуку на обычные веревки на руках и ногах и оставили ждать сожжения, а на самом деле дракона. Руки сразу, как мешок напялила, связали. А ноги — в камеру отведя. (Отдельно от рук! Можно разогнуться!)

Кстати, зачем вообще меня связывать, если дверь железом окована, так что и топором, которого у меня нет, не высадишь, а на окне толстая железная решетка? И я не ведьма, которая может летать по воздуху? И через окно и сквозь щелочки в двери проходить? Про ту железку, которую теперь на веревки заменили, я поняла, зачем. Для сговорчивости. А теперь, когда я уже все подтвердила? Чтобы на следующем допросе была еще сговорчивее? Так следующего не будет. Значит, получается, незачем. Наверное, чтобы никто не догадался, что я приманка для дракона, даже тюремная стража и палач. Чтоб все как обычно выглядело. А обычно у них все именно так.

А обычно — зачем так? Как часть наказания? Или замену той штуки веревками надо за небесную милость считать, так они думают?

Считается, что они должны все делать, чтобы душу ведьмы спасти. Для этого она должна покаяться в своих преступлениях, а своих палачей за причиненные мучения простить и полюбить, понять, что они не со зла ее мучают, а как раз чтобы покаялась, и на костер вслед за тем тоже не со зла посылают, а чтобы ее душу спасти. А как же она это поймет, если они ей в последнюю ночь нагадить стараются, перед страшным, последним в этой жизни испытанием — костром — отдохнуть и с духом собраться не дают?.. Это больше не на заботу о душе, а на мелкую и подлую пакость похоже…

Видишь, так они меня против себя настроили, что я ведьмам стала сочувствовать, а не жертвам их зловредного колдовства. А уж после всего этого, здесь, в замке, кого ни спросишь — всех невинно осудили. У какой сосед разозлился, что колесо телеги напротив ее дома с оси соскочило. Какая даже согласилась приворотное зелье сварить, да оно не подействовало. Если бы вышло, не донесли бы; а так все наоборот выходит. А в моей башне вообще все больше как я — за то, что думать пытались. Может, и врут они, но чтобы все как одна?.. И, тут-то сидя, зачем теперь уж врать?..

Так что, получается, инки в чем-то правы, когда ведьму, даже раскаявшуюся, во всем сознавшуюся, всех знакомых по указке судьи в ведьмы записавшую — якобы всех на шабаше встречала, — все-таки, считают, непременно надо казнить. Они понимают, что, даже если до ареста это женщина, девушка или ребенок (Торговец Калом хвастался, что может и семилетнюю девочку отправить на костер, и что таковая вполне может оказаться ведьмой, ибо дьявол, конечно же, прежде всего старается соблазнить девочек и девственниц), ни в чем не повинная, богобоязненная, святую церковь беззаветно любящая, и как образец справедливости и честности ее представителей, членов церковного суда, почитающая — то после следствия, даже если бы ей свою невиновность каким-то чудом удалось доказать, она инквизиторов злобными извращенными жуликами почитает, каковы они и есть, святую церковь — сборищем зажравшихся стяжателей и грабителей, доход от несчастий, добропорядочным гражданам причиняемых, получающих. Если в ней вера в справедливость и милосердие Бога и сохранится, так только в такое, которое после смерти. Причем, чем более она в том, что ей в доносе инкриминировали, невинна (стало быть в таком деле не только вина, но и невиновность может быть большей или меньшей), тем больше обида на тех, кого она ранее чуть ли не святыми или ангелами почитала, на страже ее благополучия стоящими, от злобного ведовства ее защищающими. А зачем они это так делают — Бог весть.

Что дальше было, как дракон прилетел, я уже в первом письме написала. С инками больше не виделась, только вот, с твоей помощью переписываюсь, и — от страха за тебя и своих майнцских подруг — инкам в заговоре против дракона помогаю.

Надеюсь, это все прочитав, и ты себя в руках держать будешь, и даже взглядом не выдашь инкам, что твое отношение к ним как-то изменилось. Ради меня постарайся. Я очень не хочу, чтобы ты из-за моего неосторожного письма пострадал. Написала только потому, что ты иначе себе невесть что воображал и мучился. Теперь видишь, на самом деле не так все было страшно.

То, что с нами происходит, на одну десятую состоит из того, что действительно происходит, и на девять десятых — из того, что мы по этому поводу чувствуем и воображаем. Если это вред — то, по большей части, мы сами себе его причиняем. Если так посмотреть, со мной в подвале инки ровно ничего не сделали.

Последнее, что еще тут хочу написать не для взгляда инков, это вопрос.

А тебе как кажется, что бы это значило, что доктор разрешил письмо написать?

Если то, чего я боюсь, то есть что он меня пока в комнату как часть наказания отпустил, то есть, чтобы я успела, пока он над настоящим наказанием думает, про него подумать, то письмо — это вроде последнего желания приговоренного.

Но, может, нет? Мне кажется, наоборот, это хороший знак. Ведь и ответ, если он будет, доктор тоже принести обещал…

Это дает надежду. Но не очень-то большую. Может, чтобы была не только возможность попрощаться, но и ответное слово прощания получить. Еще в счет последнего желания… Ну, хоть так. Это тоже хорошо.

Не всякий случай прощай, мой бедный Май, если что было не так,

Люблю, целую,

С надеждой на лучшее, с опасениями худшего,

Твоя Марта.

P.S. Ой, забыла! Теперь, когда инки подтвердили, что мои сомнения в секретных именах были справедливыми, я правило знаю! Это буквы иудейского алфавита, но прокураторы не по первым буквам настоящих имен их определили. Это слишком просто было бы догадаться. А по первым буквам городов, откуда мы все! Сам прикинь, и ты увидишь. Правда, они немного напутали. Надо было не фам Сомех, а фам Алеф, ведь она не из Сент-Этьена на самом деле, а из Арраса. И не монсеньора Тов, а монсеньора Рейш, она не из Труа, а из Руана. И это было бы лучше, чтобы Труа с Тулузой не путать. Правда и саму Тулузу надо бы на Мирей заменить. Но тогда бы буква Мем с моим Майнцем перепуталась бы. Но можно было бы меня тогда не по городу, а по реке обозвать, только не по Майну, это бы не помогло. Но у нас ведь еще Рейн есть. Была бы фрау… как это? — ой! фрау Рейш. Какое-то совсем не секретное секретное имя: слишком на Рейн похоже. И как же монсеньора Рейш? Ну да это все уже на самом деле неважно и уже даже как задачка надоело.

Да, ты видел, я в письме для инков написала, что не буду просить письмоносца дьявольской еды для мужа захватить. Чтобы тебе не навредить. Хоть они и разрешили. Ну, понятно, разрешили, чтобы самим попробовать. И вряд ли бы тебе что-то досталось. Но тут они сами себя перехитрили. Намек у меня такой — для них-то она безвредна, они против козней дьявола могут бороться. Попросили бы для себя — я бы, конечно, передала… Ну а теперь, когда я написала, что вообще все очень плохо, они, наверное, отстанут и заморских деликатесов требовать не станут.

На самом деле, это написав, я все-таки тебе кое-какой необычной еды передам. А ты попробуй угадать, что это — из того, про что я писала. Из того, про что не писала, попробуй элотамальи. Это пирог из центли.

V (51-54). ПЯТАЯ серия писем из замка

51А. Августина (в ожидании кары)

ДОМ НА КРАЮ ДЕРЕВНИ У ЛЕСУ

ИЗ ЗАМКА СИНЬОРА ДОКТОРА АКОНА ПРИСЛУЖНИКА ВРАГА ОТЦА РОДА ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО И СЫНА ТОГО ОТЦА А НЕ ТОГО РОДА ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО ТЕПЕРЬ ТО УЖ ВСЕ ПРАВИЛЬНО

ТОЛЬКО В СОБСТВЕННЫЕ РУКИ КРЕСТЬRНКИ ЯНУАРИИ

ВЕРБНОЕ ВОСКРЕСЕНИЕ (ВХОДЪ ВЪ ИЕРУСАЛИМЪ) СЕДЬМОГО АПРЕЛЯ ГОДА ТЫСЯЧА ЧЕТЫРЕСТА СЕМЬДЕСЯТ ШЕСТОГО ОТ РОЖДЕСТВА ХРИСТОВА

––

БАБУШКА! МОЛИСЬ ЗА МЕНЯ КАК НИКОГДА. ДРАКОН ХОЧЕТ МЕНЯ СЪЕСТЬ. НАВЕРНОЕ. СОГЛАСИЛСЯ ПЕРЕДАТЬ ПОСЛЕДНЕЕ ПИСЬМО. ТАК ЧТО МОЛИСЬ И ПРОСТИ МЕНЯ ЕСЛИ ЧТО НЕ ТАК.

Я ВСЕГДА ЕГО БОЯЛАСЬ И СТАРАЛАСЬ С НИМ НЕ РАЗГОВАРИВАТЬ. И ВЫХОДИТ ЧТО ПРАВИЛЬНО.

ГОВОРИЛИ С НИМ СЕГОДНЯ О РИСУНКАХ ВСЕГО ЛИШЬ НАВСЕГО И ВОН КАК ВЫШЛО.

Я РИСУЮ ЕГО ПЛОХИМ. ВОТ.

ЗРЯ ТЫ МЕНЯ НАУЧИЛА ТАК ХОРОШО РИСОВАТЬ ЧТОБЫ ЗАРИСОВЫВАТЬ РАСТЕНИЯ. АХ НЕТ ПРОСТИ МЕНЯ ГЛУПУЮ. НИ ПРИ ЧЕМ ТУТ ХОРОШО ИЛИ ПЛОХО. ВСЕ РАВНО Я НАРИСОВАЛА БЫ ТО ЖЕ САМОЕ. А ЕСЛИ БЫ ВЫШЛО ПЛОХО И ОН НЕ ПОНЯЛ БЫ И СТАЛ СПРАШИВАТЬ ЧТО НАРИСОВАНО ТО Я БЫ ОБЪЯСНИЛА!

ВЕДЬ НЕПРАВИЛЬНО ЛГАТЬ И ПРИТВОРЯТЬСЯ В СЛОВАХ О ВЕРЕ. ОН ЖЕ ИСЧАДИЕ АДА. ПОМОЩНИК ГЛАВНОГО ВРАГА БОГА И РОДА ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО. ДОБРОТА ЕГО ОБМАН. УДОБСТВА И МНОГО ВКУСНОЙ ЕДЫ ЛОВУШКА. НЕЛЬЗЯ ЧТОБЫ ДУШУ НЕ ПОГУБИТЬ ПРИТВОРЯТЬСЯ ЧТО Я ДУМАЮ НЕ ТАК.

ОН ЯСНОЕ ДЕЛО СКАЗАЛ ЧТО Я РИСУЮ ВСЁ НАОБОРОТ.

СНАЧАЛА НА МЕНЯ НАПАЛО МАЛОДУШИЕ И Я СКАЗАЛА ЧТО ВОВСЕ НЕ ВСЁ НАОБОРОТ А ПОЧТИ ЧТО ВСЁ КАК ЕСТЬ.

ОН ПОСМЕЯЛСЯ И ПРИЗНАЛ ЧТО И ВПРЯМЬ ПОЧТИ ВСЁ ТАК И БЫЛО. ДА. КАК В АНЕКДОТЕ ПРО ЛЮДОВИКА XI КОТОРОГО ЭДУАРД VI В МИРНОЙ БЕСЕДЕ — БЕСЕДОВАЛИ ПОСЛЕ НЕДАВНЕГО ЗАКЛЮЧЕНИЯ МИРА — СПРОСИЛ С ЭДАК КАК БЫ С ДРУЖЕСКОЙ ПОДКОВЫРКОЙ: ПРАВДИВ ЛИ СЛУХ ЧТО ГЕРЦОГ БУРГУНДСКИЙ КАРЛ СМЕЛЫЙ ВЫИГРАЛ У НЕГО — КОРОЛЯ ФРАНЦИИ — ГЛАВНЫЙ ПРИЗ ЗА СТЫЧКУ С ТУПЫМИ КОПЬЯМИ НА РЫЦАРСКОМ ТУРНИРЕ В ПАРИЖЕ? ИСТИННАЯ ПРАВДА — СОГЛАСИЛСЯ ВСЕМИРНЫЙ ПАУК КОТОРЫЙ СРОДУ НЕ ПРИНИМАЛ УЧАСТИЯ В ЭНТОЙ РЫЦАРСКОЙ ЗАБАВЕ. НО ТОЛЬКО НЕ КАРЛ ГЕРЦОГ БУРГУНДСКИЙ А КАРЛ ГЕРЦОГ БРЕТОНСКИЙ. И НЕ В МОЁМ ПАРИЖЕ А В СВОЁМ НАНТЕ. И СРАЖАЛСЯ НЕ СО МНОЙ А С ОЛИВЬЕ ЛЕ ДЭНОМ. И НЕ НА РЫЦАРСКОМ ТУРНИРЕ НА КОПЬЯХ А В КОСТИ. И НЕ ВЫИГРАЛ А ПРОИГРАЛ. ПОСМЕЯВШИСЬ НАД ХИТРЫМ ЛЮДОВИКОМ СПЕРВА ДУМАЕШЬ: ДА ТУТ ВСЁ НАОБОРОТ — А ОН ГОВОРИТ: ПРАВДА. НО ПОДУМАВШИ — У НЕГО ЕСТЬ ХОТЬ И МАЛОЕ НО ПРАВО ГОВОРИТЬ ТАК ИБО ЕСТЬ НЕ ТОЛЬКО РАЗЛИЧИЯ НО И ОБЩЕЕ В ЭТИХ СЛУЧАЯХ! И ТАМ И ТАМ ГЕРЦОГ ПО ИМЕНИ КАРЛ В КАКОМ-ТО СТОЛЬНОМ ГРАДЕ ПРИНЯЛ УЧАСТИЕ В СОРЕВНОВАНИИ КАСАЮЩЕМСЯ ЧЕСТИ ФРАНЦУЗСКОГО КОРОЛЯ ЛЮДОВИКА XI И ТО СОРЕВНОВАНИЕ НЕ ОКОНЧИЛОСЬ ВНИЧЬЮ! ЕСЛИ ТАК ТО И РИСУНОК ПРАВДИВ: ПРИКОВАННАЯ ДЕВУШКА НА НЁМ И ПЛАЧЕТ ОНА ПОЕЛИКУ К НЕЙ ПОДБИРАЕТСЯ ПЛАМЯ. И ДРАКОН ИМЕЕТСЯ ПРИЧЁМ ОН НЕ ТО ЧТОБЫ НИ ПРИ ЧЁМ А СВЯЗАН ТЕСНЫМИ ОТНОШЕНИЯМИ И С ДЕВУШКОЙ И С ПЛАМЕНЕМ И С ЕЁ ЦЕПЯМИ СКАЗАЛ ОН. О КАК ЗАВЕРНУЛ!

ТУТ Я ТВОЁ ГАДАНИЕ ВСПОМНИЛА: НАШИ СУДЬБЫ С НИМ СВЯЗАНЫ — ДЛЯ МЕНЯ НАДОЛГО А ДЛЯ НЕГО НЕТ.

НО ЕСЛИ ВСЕРЬЁЗ — СКАЗАЛ ОН — ТО ВСЁ ЖЕ ГЛАВНОЕ-ТО ВСЁ НАОБОРОТ. УБО ОН — СПАС ИЗ КОСТРА. А Я ЧТО РИСУЮ?

Я НАКОНЕЦ СОБРАЛАСЬ С ДУХОМ И ОТВЕТИЛА КАК НАДО. ЧТО АНЕКДОТ ЕГО СОВСЕМ НЕ СМЕШНОЙ И ВООБЩЕ КОЩУНСТВЕННЫЙ. КОГДА-ТО МОЖЕТ И БЫЛ — КОГДА КАРЛ ГЕРЦОГ БРЕТОНСКИЙ — НЕНАВИДИМЫЙ ЛЮДОВИКОМ ЕГО МЛАДШИЙ БРАТ — БЫЛ ЖИВ. А ТЕПЕРЬ ОН УЖЕ ПОКОЙНЫЙ И ПО СЛУХАМ ОТРАВЛЕННЫЙ КАК РАЗ ПО НАУЩЕНИЮ ЕДИНСТВЕННОГО БРАТА СВОЕГО ЛЮДОВИКА ПРОСТИ ГОСПОДИ ИХ ОБОИХ. А ПРО ЦИРЮЛЬНИКА КОРОЛЯ ОЛИВЬЕ ЛЕ ДЭНА ПО ПРОЗВИЩУ ДЬЯВОЛ — А ТАКИЕ ПРОЗВИЩА ДАРОМ НЕ ДАЮТСЯ! — ВСЕ ЗНАЮТ ЧТО ЭНТО КАК РАЗ ТОТ ДОВЕРЕННЫЙ ЧЕЛОВЕК КОРОЛЯ. КОТОРОМУ ТОТ ДАЁТ ВСЯКИЕ ТАКИЕ ПОРУЧЕНИЯ. КОТОРЫЕ НЕ СОГЛАСИТСЯ ВЫПОЛНИТЬ БЛАГОРОДНЫЙ ЧЕЛОВЕК И ХРИСТИАНИН. ПОСЕМУ ЭНТОТ АНЕКДОТ ТЕПЕРЬ НЕ ТОЛЬКО КОЩУНСТВЕННЫЙ НО И ЯКО ПРОРОЧЕСКИЙ. И БЛАГОДАРЕНИЕ БОГУ НЕ СМЕШНОЙ И РАССКАЗЫВАТЬ ЕГО НЕХОРОШО ЗАНЕ ОТ НЕГО НЕ СМЕХ А НЕПРИЯТНОЕ ЧУВСТВО.

ПРО РИСУНОК ЖЕ Я СКАЗАЛА ЧТО Я ТАК ВИЖУ. БО РИСУЮ ДУШИ А НЕ ТЕЛА. ДА ОН СПАС — ТЕЛО — И ТЕМ ЛИШИЛ ДУШУ РАЯ. Я УЖЕ БЫЛА ГОТОВА. ВЕДЬ НА САМОМ ДЕЛЕ Я НЕ КОЛДУНЬЯ И УЖ ПОСЛЕ КОСТРА-ТО ДОЛЖНА БЫЛА ПОПАСТЬ НА НЕБО. А ЖИВЯ В ЕГО ЗАМКЕ ПОПАДУ В АД ВМЕСТЕ С НИМ И ВСЕМИ ОСТАЛЬНЫМИ КТО ТУТ ЖИВЕТ. ДЛЯ НЕГО ТАМ МОЖЕТ ДОМ РОДНОЙ. А МНЕ НЕ ХОЧЕТСЯ. И ВООБЩЕ ОН МЕНЯ СПРОСИЛ — СПАСАТЬ ИЛИ НЕТ?!

ТУТ Я КАЮСЬ НЕМНОГО ПРИВРАЛА. НИЧЕГО Я НЕ БЫЛА ГОТОВА НА ТОТ СВЕТ. ХОТЬ СВЯТЫЕ ОТЦЫ МЕНЯ И ПРЕДУПРЕЖДАЛИ НО ВСЁ РАВНО БОЯЛАСЬ. ВДРУГ БЫ ОН НЕ ПРИЛЕТЕЛ? МАЛО ЛИ ЧТО В ГОЛОВУ ДРАКОНУ ВЗБРЕДЕТ? ТАК ЧТО НА САМОМ ДЕЛЕ Я ЕМУ БЫЛА БЛАГОДАРНА. И ЕСЛИ БЫ ОН НА САМОМ ДЕЛЕ ТОГДА СПРОСИЛ СПАСАТЬ ИЛИ НЕТ — СКАЗАЛА БЫ ДА! НО ТЕПЕРЬ ПРИЗНАВАТЬСЯ В ЭНТОМ НЕ СОБИРАЛАСЬ ИГБО ЭНТО НИЗКОЕ ЧУВСТВО — БЛАГОДАРНОСТЬ К СЛУГЕ ВРАГА. ХРИСТИАНСКИЙ ДОЛГ НЕ В ТОМ.

СЛОВО ЗА СЛОВО — И Я НА ДОКТОРА ПРОСТО НАОРАЛА. ПОНЕЖЕ ОН ИМЕЛ ВИНОВАТЫЙ ВИД И БЫЛ НЕ СТРАШНЫЙ. КЕМ Я ЕГО СЧИТАЮ И ЧТО ВСЕГДА БУДУ ПРОТИВ НЕГО. ПУСТЬ ТАК И ЗНАЕТ! СВЯТЫЕ ОТЦЫ МЕНЯ ОСВОБОДЯТ! И ЕСЛИ ДАЖЕ СОЖГУТ ТО И ПУСТЬ. А ЕМУ УЖ ТОЧНО НЕ ПОЗДОРОВИТСЯ! Я УЖЕ ПРО НЕГО МНОГО В ПИСЬМАХ НАПИСАЛА! А ОНИ ВСЕ МОТАЮТ НА УС. И СКОРО ПРИДУМАЮТ ПРОТИВ НЕГО ЧТО-НИБУДЬ! ЗРЯ ОН ДУМАЕТ ЧТО ХОРОШО СПРЯТАЛСЯ ТУТ В ГОРАХ!! Я ТАК НЕ ДУМАЮ И ОНИ ТАК НЕ ДУМАЮТ!!!

И САМА ИСПУГАЛАСЬ. ДА СЛОВО НЕ ВОРОБЕЙ.

ТУТ ОН ВРОДЕ ЗАДУМАЛСЯ. И СКАЗАЛ МОЕ МНЕНИЕ ОН УВАЖАЕТ И СПОРИТЬ НЕ СТАНЕТ. НО И О СВОЕЙ БЕЗОПАСНОСТИ ДОЛЖЕН ЗАБОТИТЬСЯ. И ВСЕХ КТО В ЗАМКЕ ЖИВЕТ. Я МОГУ СЧИТАТЬ ЧТО СПАСАЮ ИХ ОТ АДА. НО ОНИ МОГУТ СО МНОЙ НЕ СОГЛАСИТЬСЯ. ТЕ КТО В ДРУГИХ ТРЕХ БАШНЯХ ЖИВЁТ ХОТЯ БЫ. А ОН ЗА СВОБОДУ ВОЛИ. ДА И Я ДОЛЖНА ДУМАТЬ ЧТО СВОБОДА ВОЛИ ДАНА ЧЕЛОВЕКУ БОГОМ ТАК ЧТО НЕЧЕГО ТУТ — НАСИЛЬНО ОТ АДА СПАСАТЬ. ЧАЙ НЕ ИНКВИЗИЦИЯ. ЗМЕЙ КОВАРНЫЙ ЗЛОЯЗЫКИЙ.

ЕЩЕ СКАЗАЛ ОН ЗНАЕТ Я НЕ ОДНА ТУТ ТАКАЯ. И ПОДОЖДАЛ ЧТО МОЖЕТ Я СКАЖУ ДА МЫ ВМЕСТЕ С ТОЙ И ТОЙ. НО Я НЕ СТАЛА НИ ПРО КОГО ГОВОРИТЬ. ХОТЯ ОН СКАЗАЛ — КОГО-НИБУДЬ ИЗ НАС СЪЕСТ. ЧТОБЫ ДРУГИМ НЕПОВАДНО И ЭНТО ДЕЛО ПРЕКРАТИТЬ. ИБО НЕФИГ. Я ПОНЯЛА — ОН ХОЧЕТ ЧТОБЫ Я ИСПУГАЛАСЬ И КОГО-НИБУДЬ ВЫДАЛА ЧТОБЫ ОН СЪЕЛ НЕ МЕНЯ А ТУ ПРО КОГО Я СКАЖУ. НО НЕ ТАКУЮ НАПАЛ. ХОТЬ Я И ИСПУГАЛАСЬ ЧЕГО ТАМ СКРЫВАТЬ. НО ОТ НЕГО СКРЫЛА И ПУСТЬ ЛУЧШЕ МЕНЯ СЪЕСТ ЧЕМ ПО МОЕМУ ДОНОСУ КОГО-НИБУДЬ. Я БОЯЛАСЬ ТОГДА ОН РАССЕРДИТСЯ И ПРЯМО СРАЗУ СЪЕСТ. НО ОН ПОЧЕМУ-ТО РЕШИЛ ВСЕ-ТАКИ ЕЩЕ ПОДУМАТЬ. А ПОКА ВЕЛЕЛ СИДЕТЬ В СВОЕЙ КОМНАТЕ. И РАЗРЕШИЛ НАПИСАТЬ ПОСЛЕДНЕЕ ПИСЬМО. ТОЛЬКО ПОКОРОЧЕ. И ОН ЕГО ПРОЧТЕТ. И ДЛЯ ПЕРЕДАЧИ ОТЦУ А’ВРИЛЛУ НИЧЕГО ПИСАТЬ НЕ РАЗРЕШИЛ. А ТО НЕ ОТНЕСЕТ.

НО ВОТ Я НАПИСАЛА САМОЕ ГЛАВНОЕ И МОГУ ЕЩЁ ПОПРОБОВАТЬ ОТВЕТИТЬ НА ТВОЁ ПИСЬМО.

НО НА УМ НИЧЕГО НЕЙДЁТ КРОМЕ ТОГО ЧТО Я БЕДНАЯ НЕСЧАСТНАЯ. И ТЫ ОПЯТЬ БУДЕШЬ МЕНЯ РУГАТЬ ЗА ЭНТО. ВЕДЬ Я ОПЯТЬ НЕ ТАК ВЕДУ СЕБЯ КАК ПОЛОЖЕНО ПО МОЕЙ СТИХИИ КОТОРАЯ ОГОНЬ А ХНЫЧУ И ЖАЛУЮСЬ. НО ВСЁ РАВНО ХОРОШО НЕ ПОЛУЧАЕТСЯ. А КОГДА ПОЛУЧАЕТСЯ ТО ПОЛУЧАЕТСЯ ПРИТОМ МНЕ ЖЕ ОЧЕНЬ ПЛОХО ВОТ КАК ТЕПЕРЬ. А КОГДА НЕ ПОЛУЧАЕТСЯ — ТО ТО ЖЕ САМОЕ. ЗАЧЕМ ТЕПЕРЬ-ТО УЖ ВРАТЬ ТЕБЕ И САМОЙ ЖЕ СЕБЕ? В ИНКВЕЗИЦИИ Я НЕ ПОТОМУ СОГЛАСИЛАСЬ НА МИССИЮ ЧТО ВЕЛА СЕБЯ КАК ПОЛОЖЕНО ПО СТИХИИ ОГОНЬ. А НАОБОРОТ ИСПУГАЛАСЬ. И ПОТОМУ ИЗ СТРАШНОГО ПОДВАЛА СНАЧАЛА ПОПАЛА НА ЕЩЁ БОЛЕЕ СТРАШНЫЙ КОСТЁР И ТРЯСЛАСЬ ТАМ КАК ОВЕЧИЙ ХВОСТ А УЖО ПОПАЛАСЬ ЕЩЁ СТРАШНЕЙШЕМУ ДРАКОНУ В ЛАПЫ И ТАМ ТОЖЕ. А ВОТ ТЕПЕРЬ — ДА. ВЕЛА КАК НАДО И ПОТОМУ ОПЯТЬ СИЖУ И ТРЯСУСЬ. ЧТО ЖЕ ЭНТО ТАКОЕ ЧТО КАК НИ ДЕЛАЙ — СМЕРТЬ ГРОЗИТ? ЧТО ЗА СУДЬБА ТАКАЯ? ОДНО ЯСНО — СУДЬБА СИЛЬНЕЕ СТИХИИ. ИСПОЛАТЬ БОГУ НИКАКОЙ СУДЬБЫ НА САМОМ ДЕЛЕ НЕТ А ЕСТЬ БОЖЬЯ ВОЛЯ. А СТИХИИ — ВООБЩЕ У ЯЗЫЧНИКОВ.

ТАК. ТУТ НАДО НАПИСАТЬ ДЛЯ ОТЦА А’ВРИЛЛА ПОКАЯНИЕ НО ДОКТОР ЗАПРЕТИЛ А ТО ВСЁ РАВНО НЕ ОТНЕСЁТ ПИСЬМО. А ЕСЛИ Б НЕ ЗАПРЕТИЛ Я БЫ НАПИСАЛА СПАСИБО ЗА ПОВЕЛЕНИЕ СИДЕТЬ ТИХО ТОЛЬКО ОНО ТОЖЕ ОКАЗАЛОСЬ НЕ ВПРОК В ЧЁМ Я ЖЕ САМА И ВИНОВАТА. И ПРО ИЗВЕСТНУЮ ВЕЩЬ НАПИСАЛА БЫ ЧТО ЕЁ ФАМ СОМЕХ НЕ ОТДАЁТ. НО РАЗ ЗАПРЕТ ТО НЕ БУДУ.

СПАСИБО И ТЕБЕ БАБУШКА ЧТО УЧИЛА БОЯТЬСЯ НЕ МЕЛКИХ БЕСОВ А ДРАКОНА. ТОЛЬКО МНЕ ТВОЯ НАУКА ВПРОК НЕ ПОШЛА. НО ЭНТО ТОЖЕ Я САМА ВИНОВАТА.

ЧУВСТВУЮ ОН СКОРО ПРИДЁТ. ПОПРОБУЮ КАК ТЫ СОВЕТОВАЛА ПОБЛАГОДАРИТЬ ЕГО ЗАРАНЕЕ ДАЖЕ ЗА ТО ЧТО ОН МЕНЯ СЪЕСТ ИГБО ЭНТО ВСЁ-ТАКИ ЛУЧШЕ КОСТРА — ВДРУГ РАЗЖАЛОБИТСЯ? НУ А ЕСЛИ НЕТ — ЭНТО ПО-ЛЮБОМУ ПРАВДА.

ВСЕ. ОН УЖЕ ПРИШЕЛ ЗА ПИСЬМОМ! ПРОЩАЙ БАБУШКА МОЛИСЬ ЗА МЕНЯ МОЛИСЬ ЗА МЕНЯ МОЛИСЬ ЗА МЕНЯ ТВОЯ ВНУЧКА

АВГУСТИНА.

51Б. Августина (после)

БАБУШКА! РАДОСТЬ-ТО КАКАЯ! ДОКТОР ПРОЧЁЛ МОЕ ПИСЬМО И ВИДАТЬ РАЗЖАЛОБИЛСЯ.

И ВОТ ЧТО ВЫШЛО — ТАКОЙ ХОРОШИЙ РАЗГОВОР. ТЕПЕРЬ МОЖНО ДОПИСАТЬ ПИСЬМО. ОН ЕЩЁ ВРЕМЯ ДАЛ. Я ДАЖЕ ХОТЕЛА ЧТОБЫ ЭТО БЫЛО ПИСЬМО ТОЛЬКО ДЛЯ ТЕБЯ. ПОПРОСИТЬ ДОКТОРА ОТДАТЬ ОТДЕЛЬНО ОТ ТОГО ЧТОБЫ ТЫ ТО — ПРОЧЛА И ОТДАЛА ОТЦУ А’ВРИЛЛУ. А ЭТО — НЕТ! ЕМУ ПОЛЕЗНО ЗА МЕНЯ ПОВОЛНОВАТЬСЯ ЛИШНИЙ-ТО РАЗ. А ТО Я ЖЕ ПИСАЛА ЧТО НЕ ХОЧУ И БОЮСЬ РАЗГОВАРИВАТЬ С ХИТРЫМ ДОКТОРОМ. А ОН — НЕТ НАДО ВСЕ ПРО НЕГО РАЗУЗНАВАТЬ! ИЛИ ВОТ НАПИСАЛ СИДЕТЬ ТИХО И НИЧЕГО ДЛЯ МИССИИ НЕ ДЕЛАТЬ ДАЖЕ САМ ТУТ ЖЕ: УКРАДИ ДЛЯ НЕГО ТУ АГРОМАДНУЮ ЖЕМЧУЖИНУ ДА УКРАДИ. ДОРАЗУЗНАВАЛАСЬ И ДОУКРАДАЛАСЬ ВОТ. НО ДА УЖ ЛАДНО. ВСЁ ХОРОШО ЧТО ХОРОШО КОНЧАЕТСЯ. ПУСТЬ ТОЖЕ ЧИТАЕТ И ЗА МЕНЯ ПОРАДУЕТСЯ.

А БЫЛО ТАК. Я-ТО С НИМ СТАРАЮСЬ ЛИШНИЙ РАЗ НЕ ГОВОРИТЬ. ОН ХИТРЫЙ И МОЖЕТ КАК-НИБУДЬ ЗАДУРИТЬ МНЕ ГОЛОВУ. ТО ЕСТЬ МНЕ-ТО КАЖЕТСЯ ЧТО НЕ МОЖЕТ. НО МНОГИЕ ЖЕ ЕМУ ВЕРЯТ ПОЧЕМУ-ТО. ЗНАЧИТ ЭТО КАЖЕТСЯ. ХОТЬ И СТРАННО. ТАК ЧТО Я ЕГО ВСЕГДА ОБХОДИЛА ПОДАЛЬШЕ.

А С ДРУГОЙ СТОРОНЫ И НЕ СТРАННО. ВЕДЬ ОНИ ТУТ ВСЕ ОСУЖДЕННЫЕ СВЯТОЙ ИНКВИЗИЦИЕЙ ВЕДЬМЫ. ИМ ЛИ ЕМУ НЕ ВЕРИТЬ. ТАК ЧТО ТЕМ БОЛЕЕ НАДО ДЕРЖАТЬСЯ ПОДАЛЬШЕ.

ТОЛЬКО О ГОРОДАХ И ХРАМАХ СЕНТ-ЭТЬЕН МЕНЯ ЗАСТАВИЛИ С НИМ ПОГОВОРИТЬ. ТОЖЕ Я УДИВЛЯЛАСЬ — КАК У НЕГО ЯЗЫК ПОВОРАЧИВАЛСЯ ГОВОРИТЬ О СВЯТОМ. А ВОТ ЖЕ. НО ПРО ТО Я УЖЕ РАНЬШЕ ПИСАЛА.

А ТУТ ДЕВАТЬСЯ НЕКУДА. ЕСЛИ ОН ПРИШЁЛ ЗА ПОСЛЕДНИМ ПИСЬМОМ. Я ХОТЕЛА БЫЛО ЕГО ПОБЛАГОДАРИТЬ НА ВСЯКИЙ СЛУЧАЙ. НО ВЕДЬ ОЧЕНЬ ТРУДНО БЛАГОДАРИТЬ ДРАКОНА ЗА СВОЁ СЪЕДЕНИЕ — ЕЩЁ ХУЖЕ ЧЕМ ПРЕСТУПНИКУ НА ЭШАФОТЕ ПРОСТИТЬ ПАЛАЧА. ХОТЬ И ПОЛАГАЕТСЯ. А ОН СРАЗУ КАК И СОБИРАЛСЯ СТАЛ ЧИТАТЬ ПИСЬМО А ВЕДЬ ТАМ УЖЕ НАПИСАНО ЧТО Я СОБИРАЮСЬ ЕГО ПОБЛАГОДАРИТЬ И Я НЕ СМОГЛА ГОВОРИТЬ КОГДА ОН ЧИТАЕТ. ОН ПРОЧЁЛ И ЗАХОТЕЛ ПОГОВОРИТЬ И КУДА ТУТ ДЕНЕШЬСЯ. ХОТЬ И ТЕМ БОЛЕЕ СТРАШНО ОТ СВОЕГО СТРАХА ЧТО-НИБУДЬ НЕ ТО СКАЗАТЬ. А ВЫШЛО ВОН ЧТО.

ТЫ — ГОВОРИТ ОН — СЧИТАЕШЬ — ТЫ НА СТОРОНЕ ДОБРА. А Я ПО-ТВОЕМУ НА СТОРОНЕ ЗЛА. ИБО БОГ ЕСТЬ ДОБРО А ДЬЯВОЛ — ЗЛО. А МЕНЯ ТЫ СЧИТАЕШЬ НА СТОРОНЕ ДЬЯВОЛА. А В ЧЕСТЬ КАКОГО ПРАЗДНИКА ТЫ ТАК ДУМАЕШЬ Я НЕ ПОНИМАЮ. ВЕДЬ Я НИКОГДА НЕ ПЫТАЛСЯ ЗАСТАВИТЬ ТЕБЯ ПОДПИСАТЬ КАКОЙ-НИБУДЬ ДОГОВОР А ТЕМ БОЛЕЕ — КРОВЬЮ.

МОЛЧУ. ОН ЖЕ НЕ СПРОСИЛ. А ЕСЛИ ЭТО И ВОПРОС — ТО ОТВЕТ И ТАК ЯСЕН. СЧИТАЮ СЕБЯ НА СТОРОНЕ ДОБРА. А ЕГО — НА СТОРОНЕ ЗЛА. МЫ ОБА ЭТО ЗНАЕМ. А ПОДПИСЫВАТЬ Я НИЧЕГО БЫ НЕ СТАЛА. ОН ЭТО ЗНАЕТ. ВОТ И НЕ ПРЕДЛАГАЛ. ЭТО ВООБЩЕ НИЧЕГО НЕ ЗНАЧИТ.

А КАК — ОН СПРАШИВАЕТ — ТЫ СЧИТАЕШЬ — ЕСЛИ КТО-ТО ПРОЩАЕТ КОГО-ТО ЗА ПРИЧИНЕННОЕ ЕМУ ЗЛО — ЭТО ДОБРЫЙ ПОСТУПОК?

СМОТРЯ ПО ТОМУ — О КАКОМ ЗЛЕ ТЫ ГОВОРИШЬ — ОТВЕЧАЮ Я. А САМА БОЮСЬ СКАЗАТЬ ЧТО-НИБУДЬ НЕ ТО. — Я НЕ СОБИРАЮСЬ ТЕБЯ НИ ЗА ЧТО ПРОЩАТЬ… ТЕМ БОЛЕЕ — ЗА ТО ЧТО ТЫ МЕНЯ СЪЕШЬ. — ПОБЛАГОДАРИЛА НАЗЫВАЕТСЯ!

НЕТ-НЕТ — ОН ГОВОРИТ. — НАОБОРОТ. Я ПОЙМАЛ ТЕБЯ КАК ТЫ ПОНИМАЕШЬ НА СГОВОРЕ ПРОТИВ МЕНЯ С МОИМИ ПРОТИВНИКАМИ. ВО ВСЯКОМ СЛУЧАЕ ТАК ОНИ ТЕБЕ ОТРЕКОМЕНДОВАЛИСЬ. — ЭТОГО Я НЕ ПОНЯЛА И НЕ СТАЛА ПЕРЕСПРАШИВАТЬ НО СО СТРАХУ ЗАПОМНИЛА. — ПОСЛЕ ТОГО КАК Я ТЕБЯ СПАС ОТ КОСТРА И УКРЫЛ В СВОЕМ ЗАМКЕ. С МОЕЙ СТОРОНЫ ГЛЯДЯ ЭТО С ПЛОХОЙ ПОСТУПОК С ТВОЕЙ СТОРОНЫ. ТЕПЕРЬ Я ДОКАЖУ ТЕБЕ — Я НА СТОРОНЕ ДОБРА. ТЕБЕ НЕ НАДО МЕНЯ НИ ЗА ЧТО ПРОЩАТЬ. ЭТО НАОБОРОТ Я ТЕБЯ ПРОЩАЮ.

ТУТ-ТО Я И ЗАПУТАЛАСЬ. Я-ТО НЕ СЧИТАЮ СВОЙ ПОСТУПОК ПЛОХИМ. ВЕДЬ МЕНЯ ПОСЛАЛИ ВЫ. А Я ДОЛЖНА ВАС СЛУШАТЬСЯ. А ВЫ СЛУШАЕТЕСЬ ПАПУ. А ОН НЕПОГРЕШИМ. ТАК ЧТО ЭТО ТОЧНО ХОРОШИЙ ПОСТУПОК. НИКАКИХ СОМНЕНИЙ БЫТЬ НЕ МОЖЕТ. НО ТОГДА ПОЛУЧАЕТСЯ ОН ГОВОРИТ ВСЕ НАОБОРОТ. А ТОГДА И ЕГО ПРОЩЕНИЕ — ЗЛО? НО ТАК ТОЖЕ НЕ МОЖЕТ БЫТЬ. ПРОЩЕНИЕ НЕ СВОЙСТВЕННО ЗЛУ И ДИАВОЛУ. СУДЬЯ НЕ МОЖЕТ ПРОЩАТЬ ВСЕХ ПОДРЯД ПРЕСТУПНИКОВ — ЭТО БУДЕТ ЗЛО. НО ЭНТО ЗАНЕ НАШ МИР ПОГРЯЗ В ПОРОКАХ. И ТО НЕ ВСЕГДА А ТОЛЬКО МОЖЕТ ТАК ПОЛУЧИТЬСЯ — А БЫВАЕТ ДАЖЕ НАДО И СУДЬЕ ПРЕСТУПНИКА ПРОСТИТЬ. А Я-ТО ВСЕ ПРАВИЛЬНО ДЕЛАЛА.

Я — ГОВОРЮ ВЕЖЛИВО — НЕ ТАКАЯ УМНАЯ КАК ГОСПОДИН ДОКТОР. НО КАКАЯ-ТО ХИТРОСТЬ ТУТ ЕСТЬ!

А НИКАКОЙ — ОН ГОВОРИТ — ТУТ ХИТРОСТИ. Я — ГОВОРИТ — ТЕБЯ НИКАК НАКАЗЫВАТЬ НЕ БУДУ. И ДАЖЕ МОЖЕШЬ ПРОДОЛЖАТЬ МНЕ ЗА МОЕ ДОБРО ПОТИХОНЬКУ ВРЕДИТЬ! А Я БУДУ ТЕБЯ НА ЭТОМ ЛОВИТЬ. НО — САМОЕ ГЛАВНОЕ — НАКАЗЫВАТЬ И ТОГДА НЕ БУДУ. ЕСЛИ ДАЖЕ ОПЯТЬ ПОЙМАЮ.

И УШЕЛ. А Я ОСТАЛАСЬ ДУМАТЬ.

НАВЕРНЯКА ОН ОБМАНЫВАЕТ. НАДО РАЗОБРАТЬ В ЧЁМ. ЧТО ОН ТЕПЕРЬ БУДЕТ СЛЕДИТЬ — Я И ТАК ЗНАЮ. КАКОЙ ДУРАК НЕ СТАЛ БЫ. ТУТ ОБМАНА НЕТ. НО НЕТ И НИКАКОЙ ДОБРОТЫ — ЧТО ОН ПРЕДУПРЕДИЛ — РАЗ Я И ТАК ЗНАЮ. ЧТО НЕ БУДЕТ НАКАЗЫВАТЬ ПОЙМАВ СНОВА — ЕЩЕ НЕИЗВЕСТНО. НАВЕРНЯКА ХОЧЕТ ПОСЛЕДИТЬ И ЕСЛИ СНОВА ПОЙМАЕТ — УБЬЕТ ПОТИХОНЬКУ. МАЛО ЛИ ЧТО ОН ПООБЕЩАЛ? И ДАЖЕ НЕ ПОКЛЯЛСЯ. А ЕСЛИ Б И ПОКЛЯЛСЯ. КАКАЯ ВЕРА ЗМЕЮ? ОН ЕВУ СОБЛАЗНИЛ ЯБЛОКО СЪЕСТЬ. ЕДИНСТВЕННОЕ НЕПОНЯТНО КАК СЧИТАТЬ — ДОБРО ИЛИ ЗЛО — ЧТО ОН ЗА ПРЕЖНЕЕ НИЧЕГО НЕ СДЕЛАЛ. ЭТО ОН НЕ ВРЁТ — Я ЖЕ ЖИВА И НЕ В ЖИВОТЕ ДРАКОНА. НИКАКОЙ КОРОЛЬ ИЛИ ГЕРЦОГ НА ЕГО МЕСТЕ…

ДУМАЮ ЭТО КАК РАЗ И ЕСТЬ ВРОДЕ ТОГО ЯБЛОКА. ТО ЕСТЬ КАК БЫ ДОБРО — ЯБЛОКО НАВЕРНОЕ БЫЛО ВКУСНОЕ И ВКУСНО ПАХЛО. А МОЖЕТ И ПРАВДА ОНИ ПОСЛЕ НЕГО СМОГЛИ РАЗЛИЧАТЬ ДОБРО И ЗЛО — ВОН КАК ИСПУГАЛИСЬ ЧТО ГОЛЫЕ. НО ЭТО ВСЁ РАВНО ЧТОБЫ ОБМАНУТЬ. Я БЫ ПОВЕРИЛА В ЭТО… И ТОГДА ПОВЕРИЛА ЧТО ОН И ДАЛЬШЕ БУДЕТ ТАКОЙ ДОБРЕНЬКИЙ… И ПОТЕРЯЛА ОСТОРОЖНОСТЬ… И ОН ЛЕГКО БЫ МЕНЯ ПОЙМАЛ. НО ВЕДЬ ОН И ТАК МЕНЯ ПОЙМАЛ!

ТОГДА ЕЩЁ ХИТРЕЕ. Я БЫ НЕ ПОВЕРИЛА ЕМУ… А Я И ТАК НЕ ПОВЕРИЛА! И СТАЛА БЫ ДАЛЬШЕ СИДЕТЬ ТИХО И НИЧЕГО НЕ ДЕЛАТЬ… А ЕМУ ТОГО И НАДО!

НО Я НЕ ОТСТУПЛЮ! ВЕДЬ ГЛАВНОЕ — ЭТО ДУША. А ДЛЯ ДУШИ НЕ ГЛАВНОЕ — СКОЛЬКО ПРОЖИТЬ. ХОТЯ ДЛЯ ДУШИ ЖИЗНЬ В ТЕЛЕ ВАЖНА — ЭТО ТАКОЕ ИСПЫТАНИЕ И ОПЫТ. НО ДЛЯ ДУШИ ГЛАВНЕЕ — КАК УМЕРЕТЬ. ПОТОМУ Я СТАРАЮСЬ НЕ БОЯТЬСЯ ДОКТОРА. НО ТЕПЕРЬ ТЕМ БОЛЕЕ ПОЧТИ СОВСЕМ НЕ БОЮСЬ. ВЕДЬ ДОКТОР САМ РАЗРЕШИЛ!

ТАК ЧТО ПОДУМАВШИ МОЖНО ПРОДОЛЖАТЬ. НО ОСТОРОЖНЕЕ — ВЕДЬ ОН ЗНАЕТ. А ЭТО И ТАК БЫЛО ПОНЯТНО. В ОБЩЕМ-ТО Я НЕ ПОНЯЛА ЧТО ИЗМЕНИЛОСЬ ОТ ЭТОГО РАЗГОВОРА. ВРОДЕ НИЧЕГО. А КАЖЕТСЯ — МНОГО. ПУСКАЙ ОТЕЦ А’ВРИЛЛ ОБЪЯСНИТ А ТО Я ЗАПУТАЛАСЬ.

НАСЧЕТ КАК КОГО НАДО ЗВАТЬ ВСЁ ПОНЯЛА. НО ТОЛЬКО НЕ ПОНЯЛА ПОЧЕМУ И ФРАУ МЕМ — МЕМ. И ФИЙ МЕМ — ТОЖЕ МЕМ. ВЕДЬ МОЖНО ПЕРЕПУТАТЬ.

НУ ВОТ А ТЕПЕРЬ МОЖНО НАКОНЕЦ ОТВЕЧАТЬ НА ТВОЁ БАБУШКА ПИСЬМО. СРАЗУ И МЫСЛИ ПОЯВИЛИСЬ ЧТО ОТВЕЧАТЬ.

ЧТО Я ТЕБЕ НЕ НАПИСАЛА ЧТО НОГИ ОБОЖГЛА И ТЕБЕ НАДО БЫЛО БЫ МОЛИТЬСЯ О СКОРЕЙШЕМ ВЫЗДОРОВЛЕНИИ — ТАК ТОГДА ТЕМ СКОРЕЕ МНЕ БЫ ДАЛИ ЭТИ ПРОТИВНЫЕ ЖИВЫЕ ТРЯПКИ. ПРАВДА ТЫ МОЖЕШЬ СКАЗАТЬ ЧТО ТЕМ СКОРЕЕ Я БЫ ОТ НИХ ИЗБАВИЛАСЬ. НО ТЕПЕРЬ ЭТО ВСЁ РАВНО ДЕЛО ПРОШЛОЕ ПОЕЛИКУ ВСЁ ДАВНО ПРОШЛО. И ВИДИШЬ Я ИСПРАВИЛАСЬ И ПОСЛУШНО ПИШУ ТЕБЕ ПРО ТЕПЕРЕШНЮЮ УЖАСНУЮ ОПАСНОСТЬ. ТО ЕСТЬ ТЕПЕРЬ-ТО УЖЕ ВСЁ НЕ ТАК НО Я ЖЕ И ТОГДА НАПИСАЛА В ТОЙ ПОЛОВИНЕ ПИСЬМА. А ТЕПЕРЬ-ТО ЧТО. РАДОВАТЬСЯ НАДО. ПРОСТО СТРАХ НЕ СРАЗУ УХОДИТ.

МЫ С ТОБОЙ БАБУШКА ПОХОЖИ. Я ТОЖЕ КОГДА ПРЕОДОЛЕЛА БРЕЗГЛИВОСТЬ — УСПЕЛА С ПРОШЛОГО ПИСЬМА — И СТАЛА СНОВА РАЗГОВАРИВАТЬ С ИННОЙ СРАЗУ СПРОСИЛА ЕЁ МОЖЕТ ЛИ ОНА СРАЗУ ПРИСТАВИТЬ СЕБЕ ОБЕ ЗАПАСНЫЕ РУКИ РАЗОМ. ОНА СКАЗАЛА ЧТО ПРОБОВАЛА. НО ОНИ ОБЕ ДЕЛАЮТ ОДНО И ТО ЖЕ. СОЖМЁШЬ КУЛАК — ОБА КУЛАКА СЖИМАЮТСЯ. НЕУДОБНО. НО ГОВОРЯТ ЕСЛИ ДОЛГО ТРЕНИРОВАТЬСЯ МОЖНО НАЧАТЬ ИХ РАЗЛИЧАТЬ. НЕКОТОРЫЕ ЛЮДИ УМЕЮТ ШЕВЕЛИТЬ УШАМИ КАК КОШКА И ОНИ ПРИЧЁМ НЕ ОБОРОТНИ. А НЕКОТОРЫЕ УМЕЮТ КАК БЫ В УДИВЛЕНИИ И ПРИТОМ ГЛЯДЯ СВЫСОКА ПОДНИМАТЬ ОДНУ ТОЛЬКО БРОВЬ ЗАМЕСТО ОБЕИХ. ВОТ ХОТЯ БЫ ОТЕЦ А’ВРИЛЛ ТАК МОЖЕТ И ЧАСТО ДЕЛАЕТ. А УЖ ЗАКРЫТЬ ОДИН ГЛАЗ ТО ЕСТЬ ПОДМИГНУТЬ УМЕЮТ ПОЧТИ ВСЕ. ТАК И С ЛИШНЕЙ РУКОЙ. НО ДАЖЕ ЕСЛИ НАУЧИТЬСЯ ЕЙ ДВИГАТЬ ОТДЕЛЬНО ЭТО НЕ ОЧЕНЬ УДОБНО. ЧЕЛОВЕК УСТРОЕН НЕ ДЛЯ ТРЕХ ИЛИ ЧЕТЫРЁХ РУК. ЛИШНИМ И МЕСТА УДОБНОГО НЕТ. К ЖИВОТУ НЕ ПРИСТАВИШЬ — ОН МЯГКИЙ И ОПОРЫ НЕТ. ПЛЕЧИ УЖЕ ЗАНЯТЫ. К БЕДРАМ ВМЕСТЕ С НОГАМИ — НИЗКОВАТО — ВИДНО ПЛОХО ЧТО ИМИ ДЕЛАТЬ. И НЕ ЗНАЮ — НЕ БУДЕТ ЛИ ТОГДА ЛИШНЯЯ РУКА ПОВТОРЯТЬ ЧТО ДЕЛАЕТ НОГА? ТОГДА БУДЕТ ТРУДНЕЕ ЕЙ ШЕВЕЛИТЬ КАК РУКОЙ. НО ИННА НЕ ПРОБОВАЛА А ДРУГИХ Я НЕ СПРАШИВАЛА. КАЛЕК НЕХОРОШО РАССПРАШИВАТЬ ИЗ ПУСТОГО ЛЮБОПЫТСТВА.

ЭТО ХОРОШО ЧТО ТЫ ПОПРОСИЛА СЕМЯН РАЗНЫХ ПЕРЦЕВ И ДРУГИХ РАСТЕНИЙ И НАПИСАТЬ КАК ИХ ВЫРАЩИВАТЬ. ВОТ ОН ПРИДЁТ ЗА ПИСЬМОМ А Я И ПОПРОШУ ПОДОЖДАТЬ ПОКА Я СХОЖУ В ОРАНЖЕРЕЮ ЗА НИМИ А ТО ОДИНОКОЙ СТАРУШКЕ ТРУДНО БУДЕТ БЕЗ ВНУЧКИ ОСТАТЬСЯ. А ТАК В ХОЗЯЙСТВЕ БОЛЬШОЕ ПОДСПОРЬЕ. А КАК ВЫРАЩИВАТЬ ТАК СРАЗУ НЕ НАПИШЕШЬ. ЭТО НАДО СПРАШИВАТЬ У СЕЗАРИНЫ СЕРРЬЕ И НЕ ВДРУГ ЗАПОМНИШЬ А НАДО ЗАПИСЫВАТЬ СРАЗУ КАК ОБЪЯСНИТ. А КАК РАСТЕНИЙ МНОГО ТО ЭТО ЗАЙМЕТ НЕ ОДИН ДЕНЬ. ПРИДЁТСЯ ЕМУ — ЕСЛИ КОНЕЧНО УДАСТСЯ ЕГО РАЗЖАЛОБИТЬ — ПОДОЖДАТЬ И ДО СЛЕДУЮЩЕГО ПИСЬМА И ДО ЕЩЁ СЛЕДУЮЩЕГО А ТАМ ГЛЯДИШЬ И ВООБЩЕ ПЕРЕСТАНЕТ СЕРДИТЬСЯ? АХ НЕТ. ЭТО Я ЕЩЁ НЕ ПРИВЫКЛА ЧТО МОЖНО БОЛЬШЕ ТАК НЕ БОЯТЬСЯ. КАК МЫСЛИ БЫЛИ ПОВЁРНУТЫ НА ТО КАК БЫ ЕГО РАЗЖАЛОБИТЬ ТАК ИНОГДА И ТЕПЕРЬ ОПЯТЬ. А НА САМОМ ДЕЛЕ ЭТО ГЛУПО — ЕСЛИ БЫ ВСЁ ОСТАЛОСЬ ТАК СТРАШНО МНЕ НИ ЗА ЧТО НЕ НАДО БЫЛО БЫ ПИСАТЬ ПРО ТО ЧТО Я ХОЧУ ЕГО ОБМАНУТЬ ЧЕРЕЗ РАСТЕНИЯ ДЛЯ ТЕБЯ — ВЕДЬ ОН ХОТЕЛ ПРОЧЕСТЬ. СМЕШНО. ЗНАЧИТ НА САМОМ ДЕЛЕ Я И ЗНАЮ ЧТО МОЖНО НЕ БОЯТЬСЯ — И НЕ ЗНАЮ — ВЕДЬ ТОГДА БЫ И НЕЗАЧЕМ СТРОИТЬ ТАКИЕ ПЛАНЫ. КАК ПЬЯНАЯ В ТРЁХ СОСНАХ ЗАБЛУДИЛАСЬ И НА СВОИ ЖЕ СЛЕДЫ ВСЁ ВРЕМЯ НАТЫКАЮСЬ И САМА ЖЕ ПУГАЮСЬ.

НО ЕСЛИ ЧЕСТНО ТЕБЕ С НИМИ ТРУДНО ПРИДЁТСЯ С ТАКИМИ РАСТЕНИЯМИ. ОЧЕНЬ МНОГИЕ ПРИВЫЧНЫ К БОЛЕЕ ТЁПЛЫМ КРАЯМ ЧЕМ НАШИ. И БОЛЕЕ СОЛНЕЧНЫМ. ДЛЯ НИХ НУЖЕН КРЫТЫЙ СТЕКЛОМ ОГОРОД — ОРАНЖЕРЕЯ. ЭТО ВОТ ТАКАЯ ЗАМЕЧАТЕЛЬНАЯ ВЕЩЬ. ПРЕДСТАВЬ СЕБЕ ДЛИННЫЙ ДОМ У КОТОРОГО ВСЯ КРЫША СДЕЛАНА ИЗ СТЕКЛА. ПРИЧЁМ СТЕНКИ ОЧЕНЬ НИЗКИЕ А КРЫША ВЫСОКАЯ ЧТОБЫ БЫЛО КАК МОЖНО БОЛЬШЕ СВЕТА. ПОЛА НЕТ А ПРОСТО ЗЕМЛЯ И ВДОЛЬ ИДУТ ГРЯДКИ. ЧТОБЫ БЫЛО ТЕПЛО НУЖНО ТОПИТЬ ПЕЧКУ ПРИЧЁМ ЛЮДЯМ В ОРАНЖЕРЕЕ СЛИШКОМ ЖАРКО. НО ПРИХОДИТСЯ РАБОТАТЬ. ОДНО УТЕШЕНИЕ — В ЖАРКИХ-ТО СТРАНАХ И ВЫЙТИ ИЗ ОРАНЖЕРЕИ И ПЕРЕДОХНУТЬ ОТ ЖАРЫ НЕЛЬЗЯ А ТУТ МОЖНО. ТОЛЬКО НЕ ПРОСТУДИТЬСЯ И ТАМ НАДО ВСЁ ВРЕМЯ ПОЛИВАТЬ ЧТОБЫ БЫЛО НЕ ТОЛЬКО ЖАРКО НО И МОКРО. И ОТ ТОГО ДЫШАТЬ ЕЩЁ ТЯЖЕЛЕЕ. ДА ПРИКИНЬ ВОДА ДЛЯ ПОЛИВА ДОЛЖНА БЫТЬ ТЁПЛОЙ. А ЕЩЁ ТУТ КРОМЕ РАСТЕНИЙ ИЗ ДАЛЁКИХ ЖАРКИХ СТРАН И ПТИЧКИ ОТТУДА. ОЧЕНЬ СМЕШНЫЕ ПОНЕЖЕ ОЧЕНЬ МАЛЕНЬКИЕ — КУДА МЕНЬШЕ ВОРОБЬЯ. НО ОЧЕНЬ ЯРКИЕ РАЗНОЦВЕТНЫЕ И ШУСТРЫЕ. НАЗЫВАЮТСЯ УЙТЦИЛИН ИЛИ УЙТЦИЛЬИ. КАЖЕТСЯ КОГДА ОДНА ТО ТАК А КОГДА МНОГО ТО ТАК. НО ЭТО-ТО МОЖЕТ И НЕ ОБЯЗАТЕЛЬНО. ХОТЯ Я ВИДЕЛА КАК ОНИ ОПЫЛЯЮТ ЦВЕТЫ ВМЕСТО БАБОЧЕК И ПЧЁЛ. ВДРУГ ТОЛЬКО ТАК И МОЖНО С ЭТИМИ РАСТЕНИЯМИ?

НУ И КАК ТЫ ЕГО СДЕЛАЕШЬ ТАКОЙ ДОМ? ОТКУДА ВОЗЬМЁШЬ СТОЛЬКО СТЕКЛА? У ТЕБЯ МОЖЕТ ДЕНЕГ КУРЫ НЕ КЛЮЮТ? РАЗВЕ ЧТО ДОКТОР ОПЯТЬ ЖЕ ПОЖАЛЕЕТ И СТЕКЛА В ДОСТАТОЧНОМ КОЛИЧЕСТВЕ ТОЖЕ ПРИНЕСЁТ. ЕСЛИ НЕ ГРОХНЕТ ПО ДОРОГЕ. ТАК-ТО ЕМУ НАВЕРНОЕ НЕ БУДЕТ СТЕКЛА ОЧЕНЬ ЖАЛКО — ТУТ ЕГО МНОГО. ПАВЛИНА-СЮЗАННА ПОТЬЕ-СУФЛЁР НЕ ТОЛЬКО ГОНЧАР ОНА И СТЕКЛОДУВ. И ЕЩЁ ФАРФОР ДЕЛАЕТ! А ЧТО КАСАЕТСЯ СТЕКЛА ТО ТУТ ОНО ВО ВСЕХ ОКНАХ. И ДАЖЕ В ДВА СЛОЯ — ДЛЯ ПУЩЕГО ТЕПЛА. ДА ТАКИЕ БОЛЬШИЕ СТЕКЛА! ЕСЛИ ВЕРНУСЬ ДОМОЙ НЕБОСЬ В РОДНОЙ ИЗБЕ С ОКОШКОМ ЗАТЯНУТЫМ БЫЧЬИМ ПУЗЫРЁМ ТЕМНО ПОКАЖЕТСЯ.

НУ А ПУСТЬ ДРАКОН ПО ДОРОГЕ НЕ РАЗОБЬЁТ СТЁКОЛ И ТЫ ТАКОЙ ДОМ ПОСТРОИШЬ. ДА ТЫ С ДРОВАМИ ЗАМУЧАЕШСЯ — ЗИМОЙ-ТО ВООБЩЕ НЕПРЕРЫВНО ТОПИТЬ ПРИДЕТСЯ! ПРЕДСТАВЛЯЕШЬ СЕБЕ КАК ЧЕРЕЗ СТЕКЛЯННУЮ-ТО КРЫШУ ТЕПЛО УХОДИТ? ХОТЬ ДАЖЕ И В ДВА СЛОЯ. ТУТ-ТО ХОРОШО: В ДОЛИНЕ ЕСТЬ ГОРЯЧИЕ ИСТОЧНИКИ. ВДОЛЬ СТЕН ОРАНЖЕРЕИ ТЕКУТ ГОРЯЧИЕ РУЧЬИ — ВОТ И ТЕПЛО. ДА И РАЗВЕ ТЫ СМОЖЕШЬ ПОСТРОИТЬ ТАКОЙ ДОМ — СО СТЕКЛЯННОЙ-ТО КРЫШЕЙ? А ОДНОСЕЛЬЧАНЕ НИКОГДА ТАКОГО НЕ ВИДЕЛИ И ТОЖЕ НЕ СМОГУТ ПОМОЧЬ. А ТО ЕЩЁ ПОБЕГУТ К ОТЦУ А’ВРИЛЛУ ЧТО В ТЕБЯ БЕС ВСЕЛИЛСЯ И ТЫ СОВСЕМ РАЗУМ ПОТЕРЯЛА — СТЕКЛЯННЫЙ ДОМ СТРОИТЬ ХОЧЕШЬ. А ЕСЛИ И ВПРЯМЬ НАЙДУТСЯ ПОМОЩНИКИ И ПОСТРОЯТ ТО УЖО НАЙДУТСЯ И ЗАВИСТНИКИ И ЗИМОЙ КАМЕНЬ КИНУТ — ВСЁ И ПОМЕРЗНЕТ. ВОТ ЕСЛИ БЫ У ВСЕХ БЫЛИ ТАКИЕ ТО ВСЕ НАУЧИЛИСЬ БЫ НЕ ШВЫРЯТЬСЯ КАМНЯМИ.

ПРИКИНЬ ПОЛУЧАЕТСЯ МНЕ НАДО РАЗЖАЛОБИТЬ ДОКТОРА ДО ТОГО ЧТОБЫ ОН НЕ ТОЛЬКО ПОДОЖДАЛ ПОКА Я СЕМЯН У СЕЗАРИНЫ ВЫПРОШУ. ТАЖЕ ПОКА Я У НЕЁ СПРОШУ КАК ВЫРАЩИВАТЬ ВСЁ ЧЬИХ СЕМЯН ОНА ДАСТ ОПОСЛЯ ВЫПРОШУ У ПАВЛИНЫ-СЮЗАННЫ СТЕКОЛ ДА ЕЩЁ ЕГО ЖЕ ПОПРОШУ ВОЛОЧЬ ЭТУ ТЯЖЕСТЬ И В ДОВЕРШЕНИЕ ПУСТЬ ОН ЖЕ ТЕБЕ ОРАНЖЕРЕЮ СТРОИТ ЧТО ЛИ? КАК БЫ ОН ОТ ТАКОЙ НАГЛОСТИ НЕ РАЗДУМАЛ ЖАЛОБИТЬСЯ ВООБЩЕ! АХ ДА ЧТО ЭТО Я ОПЯТЬ. ЭТО УЖЕ НЕ НУЖНО. НУ ВСЁ РАВНО ОН НЕ СОГЛАСИТСЯ.

А ЯЙЦА УЭШОЛОТЛЯ ТО ЕСТЬ КАКОГО УЭШОЛОТЛЯ — ЭТО ПОЛУЧАЕТСЯ КАК ПЕТУШЬИ ЯЙЦА! ЯЙЦА УЭЙТОТОЛИН — ВОТ — ОТНЕСТИ Я ЕГО ПОПРОШУ. ЕСЛИ СОГЛАСИТСЯ — ПОДЛОЖИ ТОТОЛЬИ ТО ЕСТЬ КУРЯМ ШАРЛОТТЕ ЛИБО МАРГАРИТЕ ОНИ САМЫЕ СПОКОЙНЫЕ НУ ДА ТЫ САМА ЗНАЕШЬ — АВОСЬ ВЫСИДЯТ. ВЕДЬ ШАРЛОТТА КАК-ТО УЖЕ ВЫСИЖИВАЛА УТИНЫЕ ЯЙЦА И В ДРУГОЙ РАЗ МАРГАРИТА — ДАЖЕ ГУСИНЫЕ. А ВЕДЬ УЭЙТОТОЛИН НЕСЁТ ЯЙЦА ВСЕГО ЛИШЬ НА ДЕВЯТУЮ ИЛИ ДЕСЯТУЮ ДОЛЮ РАЗМЕРОМ БОЛЬШЕ КУРИНЫХ ТОГДА КАК УТКА — НА ПЯТУЮ А ГУСЫНЯ — В ПОЛТОРА РАЗА. ПО ВЕСУ КОНЕЧНО РАЗНИЦА БОЛЬШЕ. ТУТ УЭЙТОТОЛИНЬИ ЯЙЦА БОЛЬШЕ ТОТОЛИНЬИХ НА ТРЕТЬ. НО ВЕДЬ ГУСИНЫЕ-ТО ТЕМ БОЛЕЕ БОЛЬШЕ — ПО ВЕСУ В ТРИ С ПОЛОВИНОЮ А ТО И В ЧЕТЫРЕ РАЗА. ТАК ЧТО ДОЛЖНЫ. А УЖ ПОЧЕМУ ЕЖЕЛИ ЯЙЦО ДЛИННЕЕ НА ДЕВЯТУЮ ДОЛЮ ОНО ТЯЖЕЛЕЕ АЖ НА ТРЕТЬ ПУСТЬ ФРАУ МЕМ СЧИТАЕТ. ОНА МНЕ ПЫТАЛАСЬ ОБЪЯСНИТЬ ДА Я НЕ ПОНЯЛА. ЗНАЮ — ДЕВЯТЬ ЭТО ТРИЖДЫ ТРИ НО ЭТОГО МАЛО. СПРОСИТЬ ЧТО ЛИ ДРАКОНА — МОЖЕТ ОН ЛУЧШЕ ОБЪЯСНИТ? ДА НЕТ — НЕ ИНТЕРЕСНО. ГЛАВНОЕ — ОНО ТАК.

ДА — ТЫ СПРАШИВАЛА И Я ДЛЯ ТЕБЯ СПРОСИЛА — ГУСЬ НАЗЫВАЕТСЯ ТЛАЛАЛАКАТЛЬ — СМЕШНО ПРАВДА? А УТКА — КВАУТЛИ. ИЛИ ЭТО Я КАЖИСЬ РАНЬШЕ УЖЕ? ЛОШАДЬ — КАЎАЙОТЛЬ. КОЗА — ТЕНЗОНТЛИ. СВИНЬЯ — ПИЦОТЛЬ И ЭНТО НЕ ОНА А ОН. ЕСЛИ ДЕЛО ПЛОХО В ШУТКУ ГОВОРЯТ: ПИЦОТЛЬ ПРИШЁЛ. ОВЦА — КАМЕЛОТЛЬ. ВСЕ СЛЫХАЛИ ЛЕГЕНДЫ ПРО ДРЕВНЕЕ ЗАМОРСКОЕ КОРОЛЕВСТВО КАМЕЛОТ ГДЕ КОРОЛЬ АРТУР И РЫЦАРИ ГОЛОГО СТОЛА СОБИРАЛИСЬ НЕ ДЛЯ ЕДЫ А ДЛЯ РАССКАЗОВ О РЫЦАРСКИХ ПОДВИГАХ И ЗАМЫСЛАХ ОНЫХ! НО ПРИЧЕМ ТУТ ОВЦА-ТО?! НЕ ЗНАЮ. КОРОВА — КВАКВАЎЭ А БЫК — ОКИЧКВАКВАЎЭ. ЭТО ПОНЯТНО. СОБАКА — ИЦКВИНТЛИ. КОШКА — МИЦОНТЛИ. ПОЛУЧАЕТСЯ КАК КОШКА С СОБАКОЙ — КАК ИЦКВИНТЛИ С МИЦОНТЛИ. СМЕШНО БО ЯЗЫК СЛОМАТЬ МОЖНО С НЕПРИВЫЧКИ.

НО ВАЩЕТА ОТЕЦ А’ВРИЛЛ ОЧЕНЬ НЕ СОВЕТОВАЛ УЧИТЬ ЯЗЫК ДРАКОНОВ ДАБЫ НЕ ПОПАСТЬ ПОД ПОДОЗРЕНИЕ В СВЯЗЯХ С ДИАВОЛОМ — ЭТО РАЗ. И ДОКТОР АКОН ГОВОРИТ ЭТО НЕ ЯЗЫК ДРАКОНОВ ДЕМОНОВ АНГЕЛОВ ИЖЕ С НИМИ А ВСЕГО ЛИШЬ ЯЗЫК ЛЮДЕЙ ТОЙ СТРАНЫ ГДЕ ОН ЖИЛ РАНЬШЕ — ЭТО ДВА. ТО ЕСТЬ КАК ТЫ С САМОГО НАЧАЛА ПОДУМАЛА А НЕ КАК УЖОТКО ПРИДУМАЛА.

О! ОПЯТЬ ЧУТЬ НЕ ЗАБЫЛА! ПРО АГРОНОМА. ЭТО ВСЕГО-НАВСЕГО МАСТЕР ПО ВЫРАЩИВАНИЮ ВСЯКИХ ПОЛЕЗНЫХ РАСТЕНИЙ. КАК БЫ УЧЁНЫЙ — КРЕСТЬЯНИН. И ВОВСЕ НЕ НА ДЬЯВОЛЬСКОМ ИЛИ ВООБЩЕ ИНОСТРАННОМ ЯЗЫКЕ. ЭТО КАК РАЗ ПО-ФРАНЦУЗСКИ. ПРАВДА С ЯЗЫКА ДРЕВНЕЙ ГРЕЦИИ. НО ВО ФРАНЦИИ АГРОНОМОВ НАЗЫВАЮТ АГРОНОМАМИ УЖЕ ЛЕТ СТО. ВОТ В ХОЗЯЙСТВЕ У МИРЕЙ КОГДА ОНА БЫЛА ВАЖНОЙ ДАМОЙ БЫЛ АГРОНОМ. И ЕЩЁ РАНЬШЕ В СЕМЬЕ ЕЁ РОДИТЕЛЕЙ ДЕ (зачеркнуто) ДЮ КРИСПИН. ТОТ ДАЖЕ ПРИДУМАЛ ЧТО-ТО НОВОЕ — КАЖЕТСЯ САЖАТЬ ЛЕС ТОНКИМИ ПОЛОСАМИ МЕЖДУ САДАМИ — ОТ ВЕТРА.

ПОКА ЧТО ОПЯТЬ НЕСМОТРЯ НИ НА ЧТО ТВОИМИ МОЛИТВАМИ БЛАГОПОЛУЧНАЯ

ТВОЯ ВНУЧКА АВГУСТИНА.

И ВОТ В ТОМ ПЕЧАТЬ.

-–

А ВОТ ЭТОГО ЛИСТКА НЕ ДАВАЙ!!!

ХОТЕЛА ДАЖЕ НАПИСАТЬ ЕГО МОЛОКОМ, ДА ПОДУМАЛА, ТАК И ТАК ПРИДЁТСЯ СКАЗАТЬ, ЧТОБ ОТДЕЛЬНО ОТ ПРОЧИХ ЭТОТ ЛИСТОК ПЕРЕДАВАЛ.

ТЫ ПИШЕШЬ ЧТОБЫ Я НЕ ДОВЕРЯЛА ОТЦУ А’ВРИЛЛУ И ИКВЕЗИТОРАМ. ДУМАЕШЬ — ОН ОБМАНЕТ И ИНКВЕЗИТОРЫ НЕ ОТПУСТЯТ ДАЖЕ ЕСЛИ УДАСТСЯ ОДОЛЕТЬ ДРАКОНА. НО МНЕ СТЫДНО ТАКОЕ ЧИТАТЬ А ТЕБЕ ДОЛЖНО БЫТЬ СТЫДНО ТАКОЕ ПИСАТЬ. ЭТО СОВСЕМ НЕ ПО ХРИСТИАНСКИ. ЕСЛИ УЖ ГОВОРИТЬ КАК НА ИСПОВЕДИ — МНЕ ТАКИЕ ЗЛЫЕ СОМНЕНИЯ ТОЖЕ ПРИХОДЯТ. ИГБО ИНКВЕЗИТОРАМ НЕ НУЖНО ЧТОБЫ КТО-ТО ЗНАЛ СКОЛЬКО СОКРОВИЩ ОНЕ ЗАХВАТЯТ В СЕМ СЧАСТЛИВОМ СЛУЧАЕ. ПОЕЛИКУ ОНИ ЗАХОТЯТ ЧТО-ТО УТАИТЬ ДЛЯ СЕБЯ А НЕ ЦЕРКВИ И БУДУТ ОПАСАТЬСЯ ЧТО СТАНЕТ ИЗВЕСТНО СКОЛЬКО. И МНЕ НАЧИНАЕТ КАЗАТЬСЯ — ОНИ ДАЖЕ ДО СОКРОВИЩ ВЕДУТ СЕБЯ НЕЧЕСТНО. ВОТ ОТЕЦ А’ВРИЛЛ ПИШЕТ МНЕ НЕ САМ — ПИСЦУ ДИКТУЕТ. А Я ДУМАЮ: БОИТСЯ С ПОМОЩЬЮ ИМ НАПИСАННОГО ЕМУ ВРЕД МОЖЕТ БЫТЬ ПРИЧИНЁН ПУТЁМ ЗЛОВРЕДНОГО КОЛДОВСТВА… НО КОГДА ТАКИЕ НЕХОРОШИЕ СОМНЕНИЯ ПРИХОДЯТ — МНЕ СТЫДНО И Я ГОНЮ ИХ ПРОЧЬ ИЗО ВСЕХ СИЛ ЗАНЕ ЭНТО НАУЩЕНИЕ ДИАВОЛА КОТОРОМУ НЕЛЬЗЯ ПОДДАВАТЬСЯ. БЛАГОДАРЕНИЕ БОГУ НЕ СУДИТЕ И НЕ СУДИМЫ БУДЕТЕ. А ЭТО ЗНАЧИТ ПОКА ЛЮДИ НЕ ПОКАЗАЛИ ТОЧНО ЧТО ДОВЕРЯТЬ ИМ БЫЛО НЕЛЬЗЯ — ИМ НАДО ДОВЕРЯТЬ! И Я — БУДУ! А КОЛИ ОН ОБМАНЕТ ЕМУ БУДЕТ СТЫДНО И ЕГО БОГ ПОКАРАЕТ. А ЕСЛИ ОБМАНЕТ И НЕ БУДЕТ СТЫДНО — ТЕМ БОЛЕЕ ПОКАРАЕТ.

ТО ЖЕ И С ДРУГОЙ СТОРОНЫ. РАНЬШЕ Я НЕ ПИСАЛА — ЧТОБЫ НЕ СЕРДИТЬ ОТЦА А'ВРИЛЛА — ЧТО ВСЁ РАВНО КОПИИ ПИСЕМ ДЕЛАТЬ БУДУ. ОН МНЕ ВЕЛЕЛ НЕ ДЕЛАТЬ И СЖЕЧЬ И ДРУГИМ СКАЗАТЬ. А ТО ХОЗЯИН ЗАМКА НАЙДЁТ И УВЕРИТСЯ В СВОИХ ПОДОЗРЕНИЯХ. А ПО-МОЕМУ ОН НИКОГДА ДО ТАКОЙ ПОДЛОСТИ ЧТОБ ЧИТАТЬ ЧУЖИЕ ПИСЬМА НЕ УНИЗИТСЯ. А ЕСЛИ ПРОЧТЁТ — ГРЕХ БУДЕТ НА НЁМ. И ВДОБАВОК ЕСЛИ ПРОЧТЁТ ТО ТОЛЬКО УВЕРИТСЯ ЧТО НЕ САМА Я ЗЛО ПРОТИВ НЕГО УМЫШЛЯЛА А ПО СЛОВУ ДУХОВНОГО ОТЦА СВОЕГО. А КАК ЖЕ ЕГО ОСЛУШАТЬСЯ — ПОДУМАЕТ ОН.

КОПИЯ НА ЗДЕШНЕЙ ПОЧТОВОЙ БУМАГЕ ДЕЛАЕТСЯ ОЧЕНЬ ЛЕГКО. БУМАГА ДВУХСЛОЙНАЯ. ВЕРХНИЙ СЛОЙ ОЧЕНЬ ТОНКИЙ. И ЧЕРНИЛА ПРОСТУПАЮТ НА ЕГО ОБОРОТЕ И НА ВТОРОМ СЛОЕ ИЗ ОБЫЧНОЙ БУМАГИ. ПОТОМ ВЕРХНИЙ СЛОЙ НУЖНО ОТОДРАТЬ. ЭТО И ЕСТЬ КОПИЯ. ИЛИ НАОБОРОТ? НО Я ЕГО СЕБЕ ОСТАВЛЯЮ. В НЕМ БУМАГА НЕ ТОЛЬКО ТОНКАЯ. МНЕ МАРТА ОБЪЯСНЯЛА. ОБЫЧНАЯ БУМАГА ИЗ НИТОЧЕК. А ЭТА ИЗ ТРУБОЧЕК КАК МЕЛКАЯ-МЕЛКАЯ СОЛОМКА. В ОБЫЧНОЙ БУМАГЕ ЧЕРНИЛА ПРИЛИПАЮТ К НИТОЧКАМ СНАРУЖИ И ЗАНИМАЮТ МНОГО МЕСТА. А В ЭТОЙ К ТРУБОЧКАМ ТОЛЬКО ВНУТРИ. СНАРУЖИ ОНИ СКОЛЬЗКИЕ. ПОТОМУ НА ТОЙ СТОРОНЕ БУКВОЧКИ НЕ РАСПЛЫВАЮТСЯ А В ТОЧНОСТИ КАК НА ЭТОЙ. А КАК ТАКУЮ БУМАГУ ДЕЛАЮТ А ОСОБЕННО ТЕ ТРУБОЧКИ ДЛЯ НЕЁ Я И СПРАШИВАТЬ НЕ СТАЛА. НЕ ПОЙМУ. И ПОСЛАТЬ ТАКУЮ ОПАСАЮСЬ.

52А. Юлия — Клоду

от Юлии из семейства Сент-Эмбре,

находящейся в Циуатлане Тепанкальи в Тепецалантепетле,

в Сент-Этьен на Луаре, дом на Купцовой улице ПЯТЫЙ от площади.

Молодому хозяину Клоду Сент-Эмбре и только ему лично в его ручонки загребущие.

Воскресенье 7 апреля 1477 года от Р.Х.

––

Приветик, братец Клод!

Знаю-знаю, ты, брат, не любишь панибратства. Каламбур. Так и вижу твою суровую недовольную физиономию. И слышу слова тихой любовной БРАТСКОЙ укоризны, такие, что мне, как обычно хочется от нее прямо провалиться под землю.

Только вот мне нынче тут стало так плохо, что я совсем уже перестала надеяться наяву увидеть и услышать тебя. Вот и захотелось тебя немного посердить — ты-то в безопасности. Ты вообще всегда сидишь В БЕЗОПАСНОСТИ — это ведь твоя работа. Я понимаю, так делать нехорошо — сваливать с больной головы на здоровенную. Но ты на меня все-таки не сердись. Ты же простишь свою несчастную сестричку, правда? Ну, хотя бы после того, как я расскажу, в КАКОЙ переплет попала?

Я признаюсь, ты был ПРАВ в обоих случаях. Правильно ты считал, что мне не стоит лезть в самую опасную башню замка — Циуатлан. И правильно ты предупреждал меня в последнем письме, чтобы сидела тихо. Жаль только, не написал, почему. Да и все равно, я за предупреждение тебе, конечно, очень благодарна, но ничего не вышло. Нет, тихо-то я сидела. Как только получила то письмо, ничегошеньки для твоего заговора против Тенкутли не делала, как ты велел. А сегодня вечером хотела уже написать и спросить, выполнять ли твой приказ и дальше, или снова что-то делать пора, может, отступила неведомая опасность? Ведь время для очередного письма подошло. Но не успела даже начать его. Если бы начала, можно было бы это счесть той самой неосторожностью, от которой ты меня предостерегал. Так ведь нет!

Не успела я начать письмо вот как: вечером Тенкутли неожиданно решил со мной ПОГОВОРИТЬ. Я-то как раз собиралась посмотреть закат и сесть за письмо.

К сожалению, из нашего Циуатлана не видно, как свет солнца уходит из замка. Я вышла во двор и прошла половину дорожки к западной башне, чтобы видеть обращенную на закат стену Тлапилкойана. Пол-дня тень Мачтилойана, возглавляющей тени юго-восточной и северо-восточной стены, подползала по двору к подножию Тлапилкойана, чтобы вечером начать медленно подниматься по его восточной стене вверх. Поскольку только что было равноденствие, как нам объяснили в школе, солнце заходит сейчас ровно на востоке, а не то тень восточной башни не попадала бы прямо на Тлапилкойан. Башня тоньше Тлапилкойана, так что ее тень не занимала всю его ширину, оставляя края освещенными. Когда она доползла почти до половины его высоты (ведь высота угловых башен и есть половина его высоты, так что и тень их не может быть выше), а тени стен закрыли нижнюю часть Тлапилкойана до четверти его высоты, из-за них вынырнула тень гор, окаймляющих долину. Она отличалась тем, что у нее был размытый край; и она ползла очень быстро. Чуть больше минуты прошло по часам Тлапилкойана — и вот уже его верхняя половина занята краем тени, так что свет плавно убывает от середины до верхушки. Еще столько же времени — и он погас. Дальше закат нужно смотреть, расположившись повыше, лучше всего — с самого Тлапилкойана, но и с наблюдательной площадки любой из угловых башен неплохо. Впрочем, чаще всего я ленюсь лезть на башни и смотрю окончание заката из моей комнаты, расположенной в башне довольно высоко. Когда темнеет Тлапилкойан, красный свет заходящего солнца остается на вершинах гор, больше всего — на пике Ането на северо-восток от замка, правда, только по высоте освещение пика превосходит прочие горы, а по ширине он захватывает там только довольно узкий левый край горы. Тень каких-то гор к востоку, невидимых от нас, наползает на него. Размытие тени на таком расстоянии кажется небольшим, и двигаетсяь она не так быстро, однако за шестую или пятую долю часа и пик Ането оказывается темным. Остальные горы, в том числе те, у которых виден восточный склон, так что по ширине освещенного красным светом участка они превосходят пик Ането, сдаются еще раньше. Вскоре после погасания гор темнеет и небо над долиной.

Однако в этот раз мне удалось полюбоваться только началом заката. Когда я вышла во двор ко времени затмения Тлапилкойана и пошла к восточной башне, мне повстречался Тенкутли. Увидев меня, Тенкутли обрадовался — мне и в голову не пришло ничего плохого! А это он был рад, что не пришлось долго ждать во дворе, не захочется ли мне выйти, или ловить кого-то идущего в нашу башню и просить позвать меня, или орать на весь двор, или, пуще того, по всему Циуатлану за мной гоняться, если я почувствовала что-то неладное. Но нюха на опасность мне не хватило.

Он обрадовался, сказал он, потому что он как раз хотел со мной поговорить, причем для приватности у себя в Тлакецамимильи — это его покои на верхушке Тлапилкойана. Сделав мне такое многообещающее приглашение, он ушел в подвал и — как раз погас свет заката на Тлапилкойане — вылетел из акашитля в облике кецалькўецпалина. Прости, братец, я, когда волнуюсь, вот как сейчас, начинаю на здешнем языке говорить и писать, ну, как говорят в Циуатлане. Наверное, чтобы себя случайно не выдать? Все говорят, ну и я маскируюсь. А тут в ходу много словечек Тенкутли, я про это писала.

Я ждала его — естественно, на башню, смотреть закатное затмение гор, я не пошла, да ведь из Тлакецамимильи видно еще лучше. То, что кецалькўецпалин вылетел из акашитля как раз в момент угасания света, я не приняла за плохую примету.

Я, правда, заволновалась, сама не знаю почему, но решила, что зря. Ведь, вообще-то, приватно поговорить он мог много где, вот хоть у меня в комнатах, зачем для этого превращаться. Но — мало ли зачем, сейчас сам объяснит.

Хотя странно. Если он про письмо хочет напомнить, что, де, можно писать, он отнесет, или наоборот, скажет, у него дел много, пока относить не будет, можно написать позже, так уединение тут не нужно.

Но я и не слишком сильно волновалась. Вообще-то я здесь все время в напряжении. И, наверное, привыкла. А зря.

Вид у него был, как обычно, страшный. Тот самый, какой был, когда он меня уволок прямо от столба на костре. Но я и тут не испугалась. То есть испугалась, но так, привычно. Вот ты, наверное, когда исповедуешься, то испытываешь страх Божий, но умеренно, не может же исповедник не отпустить грехи ДОМИНИКАНЦУ! Так и я с тех пор, как испугалась, увидев его впервые, уже давно привыкла видеть кецалькўецпалина. С чего бы мне пугаться? Видела много раз, и ни разу он не только мне — никому не сделал ничего плохого. А какое у него на морде выражение, не разберешь. Но мне показалось, что по-прежнему довольное. Может, оно такое и было, только вот не стоило мне на это полагаться.

Он очень осторожно взял меня лапой и перенес в наспинный короб, который использует для перевозки девушек и вообще всякого груза. Взлетел и отвез к себе в Тлакецамимильи. Я обрадовалась, ведь я там ни разу еще не была, и мне было очень интересно, но я НЕ УСПЕЛА разглядеть ничего из того, что там есть. Вынув меня из наспинного короба, кецалькўецпалин вдруг, вместо того, чтобы поставить на ноги и дать оглядеться, сунул меня к себе в пасть! Не целиком, а так, чтобы голова торчала, а пасть слегка прикрыл, чтобы я не могла выбраться. Но я и тут еще не поняла, что пора пугаться!

Должна признаться, братец Клод, хотя это наверняка будет тебе неприятно, и я бы и не стала признаваться, чтобы тебя не расстраивать, но теперь этого требуют интересы дела. Я уже бывала в пасти кецалькўецпалина, и ничем плохим, кроме приятного, это не кончалось. Я видела, ты ведь и сам понял, когда запугивал меня в своем подвале, что я не против того, чтобы мужчина продемонстрировал свою силу перед тем как, ну, ты понимаешь. А сила — это не только мускулы. Страшные железяки, законное оправдание любых действий, покровительство свыше — от бургомистра до Бога — и послушный палач-подручный — тоже СИЛА, да еще какая, верно? Ну вот, а когда мне нужно было подкатиться к Тенкутли, я себя просто убедила, что этот кецалькўецпалин — просто еще один такой ужасно страшный мужчина, дракон-оборотень, которому доставляет огромное удовольствие, что он такой большой и зубастый. А когда я так настроилась, то стала при виде его испытывать не просто страх, а такой страх-и-восторг, что ли. Это оказалось то, что надо в интересах дела; но притом Тенкутли стал меня развлекать, перекидываясь кецалькўецпалином. А я не возражала. Я вообще сильным мужчинам не возражаю. Ведь, чем они сильнее, тем больше полагаются на свою силу — а мне так удобнее ими управлять…

Только не подумай, что я управляла ТОБОЙ! Твоя сила — от Бога, даже твой палач с его железяками, хоть и похож больше всего на черта в аду. И пытаться управлять тобой — большой грех. А зачем мне лишний грех на душу? Тем более когда она вскоре будет исторгнута из тела и ей придется держать ответ за его страсти?

А Тенкутли я управляла с удовольствием. Надеюсь, за это ты на меня не очень сердишься? Это же для дела! И, видишь, как я беспокоюсь, что ты будешь сердиться? Прямо-таки больше беспокоюсь, чем когда он брал меня в свою пасть и делал вид, что хочет проглотить!

Но тут он не делал вид, что собирается меня проглатывать. Скорее, что собирается откусить мне голову. Или как называется, если после откусывания именно голова останется снаружи? Откусить меня от головы? Я все еще не испугалась — как велика сила привычки, даже недолгой! — и попыталась руками разжать ему челюсти. Это, конечно, была безнадежная попытка. Но он должен был ее хотя бы заметить. Если ты берешь в рот жареного цыпленка и хочешь откусить его от головы, а он изо всех своих цыплячьих сил пытается разжать твои челюсти, ты это ЗАМЕТИШЬ. Хотя легко можешь откусить все равно.

— Ай! — запаниковала я. — Стой, Тенкутли! Так мне СЛИШКОМ страшно! Вдруг ты чихнешь и поранишь мою нежную шейку? — Это я с ним по привычке заигрывала.

Но он не захотел меня выпустить, а говорить со мною в пасти ему было, наверное, трудно. Он взял лапой книгу… Лапа у него, между прочим, может кончиками когтей брать довольно маленькие вещи, когти так устроены, что точно смыкаются, так что взять книгу — это пустяк… Взял он ее и, подняв над моей головой, ведь лежала я на спине, лицом вверх, поднес мне к лицу, не вплотную, а так, чтобы было удобно читать, и ловко открыл ее одним когтем, другими продолжая удерживать неподвижно. Это оказалась НЕ СОВСЕМ книга: ее страницы были чистыми, и на них можно писать. На открытой странице было прямо в середине написано:"В моем замке шпионки инков устроили заговор против меня! И ты — одна из этих шпионок!!!"

Вот тут я испугалась. Ты видел, как это происходит, и наверняка видел у меня, и не только у меня. Сердце забилось, как сумасшедшее, руки и ноги задрожали, по лицу потек холодный пот, по спине и по голове побежали мурашки, не знаю, встали ли дыбом мои короткие — благодаря тебе — волосы, а впрочем, они и так настолько короткие, что всегда торчком, но ощущение такое было, не удивлюсь, если, посмотрев со стороны, мне сказали бы, что да, вот только никого там не было, чтобы посмотреть и мне об этом сказать. Не Тенкутли же спрашивать. (Кстати, теперь-то я понимаю, что могло бы помочь в той ситуации. Хотя бы от моего страха, если не от его гнева. Но увы, с перепугу не догадалась). Мы одни. Никто не увидит, как моя голова покатится по полу Тлакецамимильи, как бы пытаясь напоследок оглядеться, ведь я раньше тут не была… Дьявол! — прости, братец! — да тут вообще никто никогда не бывает! ПОЧЕМУ? И почему я об этом не подумала?! Это же прямо та самая запретная комната из истории про Синюю Бороду. Может, тут у него куча РАЗЛОЖИВШИХСЯ откушенных голов в углу, и моя к ним сейчас прикатится?! А вдруг я успею их увидеть, когда ткнусь в эту кучу ЛИЦОМ?! От страха я перестала видеть буквы, перед глазами плавали черные и красные пятна… Огромные зубы кецалькўецпалина, казалось, смыкаются все ближе… Но долго молчать было нельзя. Как бы ни было страшно, нужно бороться.

— Нет! — хрипло и возмущенно закричала я, и очень бурно зарыдала, — это ложь и клевета! Кто это сказал?!

А сама думаю — он ведь сейчас чувствует мой страх буквально на вкус! И холодный липкий пот, и дрожь, и сердцебиение, и частое дыхание, хорошо хоть не описалась, прости, братец, хотя и до этого, боюсь, недалеко было. Ой, не поверит он мне!

Кецалькўецпалин перевернул когтем страницу. На следующей было написано:"А чего ты тогда так испугалась, если это не так, а?"

— Ложь и клевета! — отчаянно хриплю я, хотя горло, вроде, пока не сжато его ужасными зубами, — а испугался бы всякий на моем месте, угодив под несправедливое обвинение! Я уже попадала под такое! Ты что думаешь, я на костер по собственной воле отправилась? Нет же! Как раз по несправедливому обвинению! И вообще, КТО сказал, что я — шпионка? Пусть он повторит это мне в глаза!

Кецалькўецпалин, не разжимая зубов, невозмутимо перевернул когтем еще страницу. Следующая надпись гласила:"Ты сама себя выдала. Помнишь, спрашивала, какой сейчас год? Я еще тогда по твоим вопросам понял, что ты переписываешься с инками, а не с родителями!"

Я похолодела…

Тут мне нужно рассказать тебе о том, что было несколько дней назад. Меня поразило, что мы с тобой, братец, оба уверены в том, что год правильный, но сначала я, что семьдесят шестой, а ты — что семьдесят пятый, а погодя я — что семьдесят седьмой, а ты — что семьдесят шестой. И мы ОБА ставим даты по благовещенскому стилю! А ты еще и на апостолический престол оперся (три слова зачеркнуто) авторитет апостолического престола оперся.

Я пробовала спрашивать других. Но никто не пользовался благовещенским стилем, когда год меняется 25 марта, кроме меня и тебя с собратьями твоими.

Фрау Мем рассказала, что в Майнце год меняется первого января. Это у них специальный, отдельный, ни с каким другим праздником не совпадающий Новый год.

Монсеньора Тов снисходительно поведала мне, что в Труа… и, кстати, в Руане… так же, как и в Париже, смена года происходит на Пасху. Точнее, первый день нового года — это предпасхальная суббота. Когда бы ни была по календарю в этом году Пасха. По-моему, неудобно. Но зато этот стиль принят на большей части Франции. Сторонникам пасхального стиля тоже очень даже есть на что опереться!

Фий Тес с обычным своим видом оскорбленной, но терпеливой невинности, какой она всегда принимает в разговоре со мною, грешной, сказала, что в Лангедоке новый год наступает в Рождество Христово, 25 декабря, и никак иначе. Рождается Христос — рождается год.

Все, кроме нее, пожаловались на своих кураторов, придерживавшихся благовещенского стиля, как ты. Да и фий Тес не пожаловалась, думаю, только затем что такое для нее непорядочно. Никто не понял, откуда может быть расхождение между нашими с тобой, братец, календарями.

Тогда, возлагая на ТВОЮ настойчивость ответственность за то, к чему это может привести, я спросила Тенкутли. Он ведь очень много знает про европейские дела. И не только.

И в самом деле, он знал! Есть ДВА типа благовещенского календарного стиля, объяснил он. Благовещенский стиль флорентийского типа и благовещенский стиль пизанского типа. Оба применяются в Италии. Причем в разных городах Италии есть не только они, ведь каждый город — сам себе законодатель, но мы сейчас только об этих двух в одном флаконе (не знаю, при чем тут алхимия, когда мы, скорее, об астрологии говорим). При флорентийском типе благовещенского стиля принято считать новый год более ранним, чем в городах вокруг, а при пизанском — более поздним. Друг от друга эти типы благовещенского стиля отличаются на ЦЕЛЫЙ ГОД. Кстати, в папской канцелярии (я его не спрашивала ничего про папскую канцелярию, клянусь, он сам сказал!) сейчас принят благовещенский стиль флорентийского типа. Но ранее папская канцелярия применяла и другие, в том числе — пизанский тип благовещенского стиля, который сейчас принят в Сент-Этьене. Скорее всего, принятый канцелярией календарный стиль или тип этого стиля время от времени меняется, когда приходит новый римский папа из другого города Италии и приводит с собой свою команду. В том числе, чиновников в канцелярию.

По поводу того, какой стиль более правильный, не прекращаются теологические споры. Флорентийские ученые доказали, что торопиться некуда. У всех уже будет конец света, а у них еще нет! Первоначально это был аргумент их противников, но они на него ответили «ты сказал». Пизанцы, с другой стороны, считают, что конец света — событие, коего нужно не со страхом ждать, а с НЕТЕРПЕНИЕМ и ожиданием жизни вечной, потому у них и новый год наступает раньше, чем у кого бы то ни было из христиан. Противники обвиняют их в торопливости — недаром и башня у них такая косая. Уж не вавилонскую ли башню они втихомолку пытались вновь построить? Недаром все ее этажи похожи — так можно продолжать и продолжать. Строили они ее двести лет, и достроили сто лет назад, а наклоняться она стала, еще пока возводилась. Может быть, хотели построить выше, но поняли, что упадет? То ли неумеренная торопливость в строительстве виной тому, что ее так перекосило, то ли проклятие (на этом и основано подозрение в нечестивом замысле повторить попытку вавилонян). Это главный аргумент противников пизанцев. Но сами они считают, что оно того стоит — пусть даже башня упадет, а второе пришествие Христа у них будет раньше всех! Своеобразный подход к календарю, но чего же ожидать от теологов? Под конец Тенкутли поинтересовался, зачем мне все это надо, но я поблагодарила его и сказала, что просто так… Это было несколько дней назад.

Теперь оказалось, что он тогда, не говоря худого слова, сделал правильные выводы. И сейчас мне оставалось только твердить о совпадении. Нет, я не для того интересовалась датировкой документов папской канцелярии, чтобы с ней переписываться. Или с кем-то, придерживающимся ее датировки. Интересоваться разными стилями летоисчисления вовсе не то же самое, что интересоваться, как ставят даты в папской канцелярии. Я не про канцелярию спрашивала, это он сам стал про нее рассказывать зачем-то. А мне — зачем бы мне не брату писать, а инквизиторам, которые чуть не СОЖГЛИ меня, а? То-то. Так что обвинение его несправедливое. Но, да, я боюсь его, если он может думать, что оно справедливое, и что с того, что боюсь? Кто ему такое обо мне сказал?

"Это попавший в руки инков должен бояться несправедливого обвинения. Здесь — только справедливого!" — кецалькўецпалин по-прежнему не раскрывал пасти, и только открывал новые страницы в своей КНИГЕ. Вот навязалось на мою голову справедливое чудовище! И, между прочим, упорно не выдает, гад ползучий, то есть, летучий, кто про меня проговорился! А ведь я бы могла лучше защищаться, обвиняя обвинителя.

До меня теперь дошло, почему мне в последнее время не попадаются фрау Мем, фам Ламед и прочие, как их там, впрочем, сейчас не до того, чтобы вспоминать эти незапоминающиеся похожие клички.

— А я откуда это должна знать?! — воплю я о его справедливости, — пока что, наоборот, получается, что несправедливого! А инки — те ТОЖЕ поначалу говорили, что ошибок не допускают! А сразу затем засудили ни за что ни про что! Конечно, я и теперь испугалась! — всхлипываю я.

Я все время боялась, что это никакой не суд, а оглашение приговора перед казнью, по ситуации очень на то похоже, а тогда никакие мои слова ничего не изменят. Ведь он здесь полноправный хозяин, и, если считает, что у него есть неопровержимые доказательства… Но пока голова на месте, НУЖНО думать и говорить. Без нее не получится… А если и придет в сердце какая мысль — чем ее сказать? Думай же — это я себе — пока он согласен спорить…

Действительно, кецалькўецпалин не сжал челюсти, а перевернул еще страницу."Ты сейчас испугалась гораздо больше, чем когда я уносил тебя с костра, — с трудом разглядела я расплывающиеся буквы сквозь бурные слезы, — я чувствую, как бьется твое сердце, и помню, как оно билось тогда. С чего бы, а? Ведь тогда ты вообще не знала, чего от меня ждать. Или — была предупреждена и не очень-то опасалась, ммм?.. Кроме того, мы с тобой хорошо поладили, нет? И ты должна меня бояться меньше, чем тогда, так? Если не считать того, что ты все это время притворялась, а теперь твой обман раскрыт, ага! Я спас тебя, а ты отплатила мне черной неблагодарностью, вот! Потому и трясешься теперь, да! И правильно, что! Молилась ли ты на ночь, Юлия?" — буквы были довольно крупные, так что эта длинная надпись заняла страницу книги целиком.

И тут только до меня дошло. С испугу я сразу не сообразила, что, кроме первой надписи, которую он сделал заранее, остальные были написаны НЕПОНЯТНО как и когда. Похоже, он наколдовывал их мысленно на следующей странице, как раз перед тем, как перевернуть предыдущую. Я никогда ничего не слыхала про такое колдовство…

Вот только не надо цепляться к словам, я вообще не знаю ничего ни про какое колдовство, как его ДЕЛАТЬ, но какое оно БЫВАЕТ, слухи-то ходят: молоко, там, из топора, которое на самом деле от соседской коровы, залом на поле, но и то это в деревне, а у нас, горожан, больше слухи про иноземное колдовство, как у стрелков или, подымай выше, астрологов. Но я никогда и в историях об астрологах про такую книгу не слыхала. Вот, в какой-то сказке была книга судеб, которая пишет сама себя, неужели это она? Вроде не похоже, но то сказка, а то жизнь! А ты, братец, про такую книгу слыхал? Можешь теперь пополнить свою коллекцию слухов о ведовстве… А признайся, тебе бы такая пригодилась, а?

Хуже всего было то, что я не знала, из ЧЬЕЙ головы он выколдовывает эти надписи. Хорошо, если из своей — но уж больно они хорошо отвечают мне! Да и он ли это колдует? Не разговаривает ли со мной сама волшебная книга? А как она меня слышит? Ведь у нее и ушей-то нет!..

Только что мне казалось, пугаться дальше уже некуда — но оказалось, только казалось! Как только я поняла, что книга, похоже, свободно читает мои мысли, и что сопротивление безнадежно, на меня напал паралич. Я даже не того уже страшилась, что вот-вот кецалькўецпалин лишь чуть сожмет челюсти, и его острый треугольный белый зуб вонзится мне в горло — моя шея лежала в углублении между двумя нижними зубами, занимая место, принадлежащее этому верхнему зубу, и он упирался мне в подбородок, мешая втянуть голову в плечи — и в пасть чудовищу, где лежала я сама. Я не только хорошо ЧУВСТВОВАЛА этот зуб, но и хорошо видела, ведь я лежала на спине, на мокром горячем языке дракона.

Тенкутли, кстати, не всегда горячий, он может быть любым, горячим, холодным, даже горячим в одном месте и холодным в другом. И иногда этим пользовался…

Черт (извини, братан, но я тогда так и подумала, увы мне! Но вслух не сказала), о чем я думаю? А если бы я и могла втянуть голову, это разве было бы лучше? Что лучше, острая и очень сильная боль, но короткая, когда откусывают голову, или лучше было бы остаться целой и невредимой и медленно задыхаться в желудке дракона, а то и еще более медленно перевариться в нем, если там есть воздух и можно дышать? Вот уж нет! Но, когда в горло упирается зуб длиной с руку и шириной больше твоей шеи, не очень-то удобно размышлять о том, когда тебя проглотят — до или после откусывания головы. Знаю, для этого, если бы это было моей целью, а это не так, и непонятно, зачем я теряю время, надо попасть на основание языка. Тогда он нечаянно глотнет. Только как туда попасть? Только через свой труп. К несчастью, у этого коварного дракона на меня зуб.

Черт (еще раз извини, Клод), да что же я опять я не о том! Никто мне не даст выбирать, и нечего думать про это и время зря терять! Надо думать, что сказать! А что тут скажешь, если эта сволочная книга читает мысли?..

Вот что привело меня в настоящий, запредельный ужас, когда совсем нет сил думать — не зубы, как мечи, у моей шеи, а то, что все мысли, что у меня в сердце, оказываются видимыми со стороны! Мои МЫСЛИ! Для тебя, монаха, это, наверное, было бы не так страшно, ты все равно часто исповедуешься. Но я из патрицианской семьи. Мой отец — торговец. Сама я участвовала в интригах знатных людей. Никогда ничего я не могла себе представить столь страшного, как то, что в моем сердце можно будет читать, как в открытой книге! И вот это произошло…

Я ничего не говорила, но Тенкутли, и впрямь отвечая на мои мысли, перевернул следующую страницу, не дожидаясь, когда я скажу что-нибудь.

"Ну что, ДОШЛО, наконец?.." — было написано там.

Это было выше моих сил.

— Да, — прошептала я, закрывая глаза и уже чувствуя, как зуб кецалькўецпалина входит в мою шею, причиняя все более жуткую боль и лишая дыхания и жизни, но зато прекращая это тошнотворное ощущение открытости, как будто меня вывернули наизнанку и щупают грязными лапами. Я люблю, чтобы мужчина показал силу, но такая сила, которая может быть только у Бога, оказалась невыносимой. Я больше не могла думать о Тенкутли только как о мужчине, которого, какой бы он ни был сильный, телом и духом, можно, подчиняясь, в то же время подчинять. Ведь сила — одновременно и слабость. Слабость как раз в том, что он знает, что он сильнее. Но какая слабость у того, кто видит тебя НАСКВОЗЬ? Мое"да"было одновременно"да, дошло, наконец — мне с тобой не тягаться", и"да, ты прав, я гнусная предательница, ответившая черной неблагодарностью на спасение жизни", и"да, ты будешь прав, если отнимешь у меня жизнь, которую подарил, спасая с костра, так что она по праву принадлежит тебе, и которую я так неправильно, нечестно и нехорошо использовала", и"да, я согласна и буду даже рада прекратить невыносимые муки совести". Ведь что такое совесть, как не взгляд на себя со стороны.

Наверное, я впала в беспамятство. Я не заметила, как кецалькўецпалин выплюнул меня изо рта — наверное, как ядовитое насекомое! — и перенес во двор, как он нырнул в акашитль и вышел из калтентли — по обыкновению, заперев ее за собой — тлалилойана Тлапилкойана в человеческом облике. Когда я открыла глаза, он стоял надо мною и молча ждал, когда я очнусь. Оказалось, что я лежу на железном кўаучайаўаке возле самого акашитля. И дрожу от холода, с чего-то вся мокрая. То ли от выплеснувшейся сквозь кўаучайаўак воды, когда кецалькўецпалин нырял в акашитль, то ли он, как в первый раз, нырнул вместе со мной, но сам же и выпихнул из акашитля, то ли обслюнявил еще раньше. Когда я подумала об этом, дрожь стала сильнее. Я схватилась за шею — может, я уже УМЕРЛА, но еще не поняла этого? И сейчас нащупаю кровоточащий обрубок? Нет, шея не была даже поцарапана. А мне-то казалось, что зубы у него не только огромные, как мечи, но и острые, как мечи. И что тот зуб, что сверху, уже начал резать мое горло. Удивительно, но нет. Выходит, он специально обернулся зверем с тупыми зубами? Как это еще объяснить? Держал меня зубами за горло, я дергалась как могла — и то не поцарапалась. Неужели я так боялась остроты его зубов, что даже освободиться старалась осторожненько?

Я тут же стала подозревать, что стала жертвой какого-то грандиозного надувательства. Он что, просто запугал меня?.. Но как же КНИГА?!

Но Тенкутли не дал мне времени подумать. Увидев, что я открыла глаза, он приказал мне идти к себе переодеться в сухое (сопроводив приказ повелительным жестом, будто с собакой разговаривал — а кто же я для него теперь, как не подлая собака?), сразу затем идти в столовую поесть, далее — к себе — писать ПРОЩАЛЬНОЕ письмо. И не выходить. А он пока подумает: какое наказание соответствует моей вине.

А когда я, с трудом поднявшись, побрела к своей башне, он окликнул меня и сказал, что ему известны и ДРУГИЕ заговорщицы. И что он думает, не нужно ли в интересах будущего спокойствия в замке съесть одну из нас. И замолчал.

Я поняла, что он ждет, что я тут же начну рассказывать про остальных, чтобы не получилось, что у него маленький выбор — кого съесть. Но сообразила, что что-то тут не так. Почему он не спросил об остальных, когда я была у него в зубах? Ты, братец, наверняка задал бы такой вопрос если не прижигая пятки, то уж точно не отвязав предварительно. Ответ простой, и он тебе не понравится. Тенкутли, в отличие от вашего брата, НЕ ХОЧЕТ, чтобы я со страху оговорила невиновных, да побольше, лишь бы увеличить ему выбор, кого съесть. Что легко может получиться при допросе с пристрастием.

Стоп! Но это значит, он ни в чем не уверен — раз такой оговор, как он опасается, МОЖЕТ ввести его в заблуждение.

Правда, если я ОШИБАЮСЬ — а думать у меня сейчас плохо получается — то, если я не заговорю, а остальные заговорят, он съест именно меня. Но, раз я не уверена, что делать, лучше не делать ничего.

Он увидел, что я молча смотрю на него и не собираюсь никого закладывать. И ушел. Я тоже поплелась к себе.

Вот, сижу у себя, пишу. А уже ночь спустилась на Тепанкальи. Такая же, как обычно здесь, в горах, с очень черным небом и очень яркими звездами на нем. Такое удивительное зрелище! Хотя и не такое удивительное, как то, что еще бывают добрые люди. И даже драконы-оборотни.

Пишу, а сама думаю — неужели он меня обманул? Никакого чтения мыслей? Никакой волшебной книги? Только моя паника? И я даже ПРИДУМАЛА, как сделать такую книгу. Надо написать разные варианты продолжения разговора, очень-очень много, запомнить их все, какой текст на какой странице, и перелистывать так, чтобы попадать, когда нужно, на подходящую страницу. Я бы тоже сумела так, только долго тренироваться бы пришлось. И можно было бы показывать простакам чтение мыслей. Они думают — а книга отвечает. Первый ответ был бы такой: «Вот что ты думаешь: ты думаешь, эта книга не может читать мысли. Но она — может!». Смешно, до чего просто, если у тебя драконовская память, с запасом на долгие годы жизни, куда больше, чем у человека.

Но поздно. Не знаю, какие у него были ДОКАЗАТЕЛЬСТВА, кроме всего лишь беседы о разных календарях — он так их мне и не предъявил, но мой испуг и чувство вины меня выдали. Все-таки нехорошо предавать своего спасителя, да еще такого могущественного. Да еще, извольте видеть, расхвасталась, как кецальтотолин, а кўаутли не дремал, вот и попала, как тотолин в ощип. Или, скорее, не кўаутли, а кўаутлаатоак — не простой орел, а говорящий.

Если он не сжалится — а по его виду было не похоже — то жить мне осталось не так много. Письмо-то я напишу, а вот отнесет ли он его до или после справедливого наказания меня — не знаю. Но даже если и после — вряд ли чем смогу тебе еще послужить, братец Клод. Ты же не некромант. Может, у тебя в тюрьме завалялся какой-нибудь? На всякий случай? Нет? Всех сжег, какие были? Жаль-жаль. НЕПРЕДУСМОТРИТЕЛЬНО. Шутка, конечно. Я добрая христианка, и не хочу, чтобы мое мертвое тело поднимали или как это называется — ведь это наверняка ведет к гибели души, правда? Что про это говорит теология? Может ли спастись душа тела, ставшего нежитью? Нет? Точно? А что будет, если некромант поднимет тело святого, а тот уже в раю — святого же не выгонят из рая за чужое преступление, правда? Значит, надежда будет и в таком ужасном случае. Но очень-очень маленькая. Оно того не стоит. Я же не святая, даже если меня дракон за веру съест. А если кого укусит оборотень? Тут уже не только о святости, но и вообще о рае мечтать не придется. Я, правда, не знаю, стану ли драконом-оборотнем, если он меня укусит… А если даже да, но он не просто чуть-чуть куснет, а откусит голову, как он чуть было только что не сделал, то что получится? Мертвый дракон-оборотень? Скорее, просто труп. А труп без головы даже некроманту, небось, ни на что не нужен. А уж если проглотит, никакой некромант ничего не сделает. Некого будет поднимать. Значит, никто не помешает душе отправиться по заслуженному пути, где есть какая-то надежда — не на свою безгрешность, но на милосердие. Получается, лучше быть проглоченной и переваренной драконом, чем просто убитой им. Впрочем, никаких некромантов ни у тебя, ни здесь у дракона нет, так что разницы никакой.

Зато чувства вины и благодарности за спасение — должна покаяться, они у меня были, хотя я и понимала, что они неправильные — их больше нет. Если кто-то продолжит после меня наш заговор, я была бы РАДА. А если мне самой все же представится такая возможность… ух, что будет. Но на это мало надежды.

Пока же мне остается только наслаждаться оставшимися… минутами? (если Тенкутли предпочтет ликвидировать гостью, причиняющую ему столь много хлопот, и забрать письмо с трупа — время-то на письмо истекает!)… часами? (если он еще и ответ доставит и даст прочесть! а затем уже)… днями? (если и тогда еще не придумает, что со мной сделать!) своей — ах, какой КОРОТКОЙ! — жизни.

Если мне будет дано время в несколько дней, то я собираюсь около полудня четверга одиннадцатого апреля (год на самом-то деле не все ли равно какой, семьдесят шестой или седьмой, главное, этот), собираюсь СНОВА ПОКАТАТЬСЯ НА ЛОДКЕ, надеюсь, что более удачно, чем в прошлый раз.

Ты же ПОНИМАЕШЬ, братец, что получится, если он не казнит меня прямо сейчас? Гонки со смертью! Неизвестно, сколько мне останется, и надо будет постараться успеть все до того. Впрочем, для тебя, как монаха, это не ново. Все и всегда должны жить так, как будто Страшный Суд настанет вот-вот, в любой миг. А он и впрямь для каждого может настать в любой миг. Камень на голову упадет — и готово. Особенно — со здешней башни. Думаю, хватит и небольшого камешка. А это тоже вполне возможно! Достаточно, чтобы кое-кто намекнул кому угодно, какая я есть гнусная предательница доверия кое-кого — и желающие исправить слишком большую снисходительность кое-кого найдутся…

Уже совсем не твоя телом, но всегда твоя душой (а кстати, намекни, что ты думаешь о продолжении наших отношений, когдаесли эта авантюра закончится удачно?),

сестричка Юлия.

Уф, за эти ужасами чуть не забыла спросить. Если, как ты пишешь, после моей «Аррасской истории» твои сомнения в том, что я на твоей стороне, а не на стороне дракона, усилились, то, выходит, я не должна была так старательно убеждать дракона? Или ты хотел намекнуть, что мне не надо было сообщать об этом тебе?

Да, Post Scriptum

У меня есть единственное сомнение, маленькое, но ВАЖНОЕ. Мне хотелось бы, если опять удастся миновать ворота смерти, не входя в них, то, прежде чем продолжать наше дело, я должна непременно получить от тебя письменное заверение вот в чем.

В твоих письмах ты неоднократно ругал меня за различные поступки, слова, мысли и свойства характера, за что я тебе благодарна, ибо это на пользу. Или, во всяком случае, ты думал, что на пользу. Если не мне, то общему делу. Во всяком случае, это все было из лучших намерений. Так что даже если я обижалась порой, когда мне казалось, что больше, чем порицание, мне помогли бы лучше исполнять свой христианский долг, такой сейчас трудный, слова поддержки, одобрения и утешения, но обид долго не таила. Я все понимаю, у тебя тоже РАБОТА трудная — сидеть в БЕЗОПАСНОСТИ, но вдали от событий, и пытаться управлять ими. Всего лишь только с помощью писем.

Но вот в чем дело. Кроме просто ругани и упреков, что я сделала или написала что-то не так, я получала от тебя и угрозы. И о них я не могу никак решить, что это тоже просто для пользы дела, чтобы побудить меня лучше стараться. Принимая во внимание рассуждение, что может, оно так, а может, и нет. Вдруг ты, как писал мне, все мои поступки, которые считал плохими, действительно записывал в мое дело и добавлял там в сумму прегрешений? Вдруг, как ты и грозился, там есть какая-то самая большая сумма, которую нельзя превысить, а не то после всех понесенных мной трудов и опасностей, если мы и победим, ты из-за этой суммы все равно не будешь считать меня агентом, выполнившим тяжелой поручение и достойным награды, а только закоренелой грешницей, не только напоказ, то есть притворно, ради маскировки, но и на самом деле осужденной церковным судом, в том числе, в твоем лице? Вдруг, наконец, эта сумма УЖЕ превышена, и никакие мои старания ничего не изменят?

Была бы рада увидеть в твоем письме заверения, что это не так, подкрепленные убедительной клятвой с твоей подписью. Устроит также открытый лист типа «Предъявитель сего является агентом Святой Инквизиции и сделал то, за что ему могут быть предъявлены обвинения, по моему приказу».

Мне бы очень хотелось этого, затем что иначе я в этих опасных обстоятельствах ОЧЕНЬ боюсь заколебаться, стоит ли мне оставаться законопослушной дочерью Святой Церкви в твоем лице, брат Клод, если за это послушание ты отправишь меня на костер?

Твоя душой, но очень напуганная,

сестричка Юлия.

И еще, Post Post Scriptum

Как один из примеров вышесказанного. В последнем письме ты пишешь, что, если я даже выполню поручение и останусь жива, то ты не намерен посылать меня на костер, но хочешь выпороть какой-то ужасной плеткой. Чтобы внушить, что инициатива наказуема. Даже если получилось как лучше. А если я буду спорить, что иногда лучше для дела действовать побыстрее, то порки будет только больше. И, наконец, объясняешь, что весь этот кошмарный замысел возник у тебя потому, что ты заподозрил — смею уверить, совершенно напрасно! — попытку «сделать из тебя дурака». На это я должна рассказать тебе сказку, в которой убедительно показано, что только сам человек может сделать из себя дурака. Причем это сказка про дракона, потому она будет уместна в этом письме. Один пастух по имени Симплиций, что значит по-латыни Простак, у которого была кривая рука, пас в горах овец и как-то увидел пещеру, заваленную большим камнем. Он захотел во что бы то ни стало узнать, что скрыто в той пещере. Родители научили его, что всего важнее трудолюбие, а что нужно иногда подумать, не научили. Пастух раздобыл горняцкие инструменты и долго работал. Например, много раз ему приходилось приносить издалека дрова, так как в том месте не росло ничего, кроме травы для его овец. А с кривой рукой ему все это было тем более трудно. Хорошенько потрудившись, через три месяца он сумел расколоть камень и отвалить от пещеры его обломки. В пещере он увидел металлический блеск и обрадовался — что, кроме драгоценного металла, могло сохранит блестящую поверхность? Однако из пещеры выбрался дракон с железной чешуей. Неизвестно, почему она не заржавела. То ли металл был волшебным, то ли дракон, который много лет не мог выбраться из пещеры, только и делал, что полировал свою чешую. Симплиций испугался. Но, как раньше он рано обрадовался, то теперь рано испугался. Дракон за свое освобождение пообещал немедленно выполнить три желания пастуха. Недолго думая, к счастью, у него всегда было заветное желание, которое во время нелегких трудов по освобождению дракона только укрепилось, Симплиций попросил сделать обе его руки одинаковыми. И они обе немедленно сделались кривыми. — Нет, закричал он, в другую сторону! — И обе руки его искривились в другую сторону. — Ты, — закричал пастух, — из меня совсем идиота делаешь! — Как скажешь, — ответил дракон. — Если таково твое желание… — И бедный Симплиций тут же свел глаза к носу и стал пускать слюни.

Да, и важный Post Post Post Scriptum

О кличках, о взаимонепонимании и о ЖЕМЧУЖИНЕ.

Про наши имена и клички я тебя, наконец, поняла. Все-таки ведь можешь ясно выражаться, если захочешь. Главнее всех из четырех правил два — сохранение секретности и точная передача всего, в том числе разговоры надо цитировать как они были. Значит, если придется, надо нарушать два других: что заочно по кличке, а в лицо по имени, — если их выполнение нарушит два главных. Поскольку при разговоре ничего не нарушалось, называли по имени. Значит, в письме так же. Значит, не надо по кличке в письме называть того, кого назвали по имени в описываемом разговоре. Все просто.

А вдруг так — по имени, когда остальных по кличкам — назвали только одного? Или, наоборот, троих? Оставшийся будет определен! А если двоих, то нет. Но если в другом письме опять двоих, разбитых на пары по-другому, то тоже. Например, в одном письме упомянуты: фрау Мем и я, фий Тес, ой, то есть фам Сомех, а также Мирей и Августина. А в другом — фрау Мем и монсеньора Тов, а также я, Юлия, и Августина… Легко сказать, зная все четыре имени и четыре клички, кто из нас кто. А по одному из этих писем не получилось бы…

В общем, тебе не удалось придумать, как соблюдать все четыре правила, и ты решил свалить это на меня, хотя я тебе написала уже раньше, что это вообще невозможно. Дело твое. Ты у нас лицо духовного звания, не я. Тебе и рассчитывать на чудо: что все как-то, с Божьей помощью, образуется, и твоя игра в тайных агентов с секретными кличками кого-нибудь, кроме самих агентов, запутает…

А вот насчет моих помощниц, я согласна, ты лучше имена предложил. Я просто пыталась соблюдать правило, как я его поняла, а поняла, видно, плохо. Не беспокойся, никаких трудностей с их перезыванием и запоминанием новых кличек не будет, спасибо что я еще им и прежних — как чувствовала, что с ними что-то не так — не сказала. Да и не знаю, надо ли? Ведь я должна их так звать только заочно: могу ли я сказать им в лицо их клички? Вообще, зачем кому-то знать свою кличку? Лучше я их так буду для секретности называть в письмах и разговорах с другими заговорщицами, и хватит того. Нет? Если нет, напиши, я им скажу их клички, мне нетрудно.

Ты прав, что о жемчужине написал заново, принимая в соображение — можешь перечитать свои письма, у тебя ведь наверняка есть копии — ты предлагал присылку ее тебе именно как обманный предлог для выманивания ее у фрау Мем, а если и имел в виду ДРУГОЕ, так надо было понятнее писать, а если не вышло, то не надо сваливать с больной головы на здоровую.

Вот и в последнем письме ты пишешь (не поленюсь переписать): «забота о тебе вынуждает… временно… прекрати миссию… хорошо,… что ты не отдала именно фрау Мем жемчужину (впрочем, и никому другому тоже не давай, но ей — особенно). Не внемлешь этому предупреждению — пеняй на себя!» Я, правда, поняла, что слова о предупреждении, которому я должна внемлить (внемлеть?), это про то, чтобы пока что прекратить Миссию. Но только ПОТОМУ, что предупреждение запоздало, и опасность, о которой ты намекал, уже успела обрушиться на меня. Тебе бы надо было заключительные слова вставить сразу после тех, к которым они относились. А то можно было бы так понять, что твое главное предупреждение — не отдавать жемчужину никому, а в особенности — фрау Мем. И пенять на себя я должна, если пренебрегу этим предупреждением. Ты бы перечитывал свои письма перед отправкой, что ли, и смотрел, все ли так удалось сказать, как хотелось, или хотелось как лучше, а получилось не совсем.

Но, что касается жемчужины, теперь все это неважно. Получив твое совершенно ясное указание, я НЕМЕДЛЕННО отправила бы ее тебе, но нуждаюсь сначала в разрешении трех проблем, связанных с этим. И каждая, не будучи решенной, не велит мне так рисковать.

Первая проблема. Являясь очень большой ценностью, жемчужина требует очень осторожного обращения с собой. Что, если письмоносец, не знающий о том, неосторожно в какой-нибудь момент допустит ее повреждение? Придет ему в голову отдохнуть на длинном пути, сядет он в каком-нибудь лесу, скинет груз с плеча — с НЕМАЛОЙ высоты, как ты себе представляешь! — да на камень. И конец королеве жемчужин. Ты в этом совсем не заинтересован.

Вторая проблема. Если я попытаюсь как-то предупредить письмоносца, он, вместо того, чтобы стать осторожнее, может, чего доброго, что-то заподозрить и проверить груз. Более того, он может заподозрить и проверить и без такого предупреждения. До сих пор он так не делал, но теперь, как ты понимаешь, после твоего запоздалого предупреждения и прочих событий… А если бы и не теперь — РИСК был все равно и раньше. Стоит ли рисковать? Стоит ли ставить Миссию под угрозу из-за простой торопливости или желания обогатиться?

Третья проблема — это вторая, но касательно не Миссии, а опять, как в рассуждении о первой проблеме, самой жемчужины. Ввиду того, что не только Миссия пострадает, но и жемчужина будет потеряна. Мне кажется, ПРЕДПОЧИТИТЕЛЬНЕЕ подождать.

Прости, если я неправильно поняла твое указание прислать ее как слишком торопливое — как мне самой кажется. Ведь ты не упомянул ни о какой из этих проблем, потому я подумала, что ты мог о них не подумать. Если ты на самом деле о них подумал, напиши, что хочешь присылки жемчужины НЕСМОТРЯ ни какой риск для нее или Миссии. Если буду к этому времени жива, а не съедена кецалькўецпалином, и не буду сидеть в каком-нибудь подвале на хлебе и воде, или что там еще придумает Тенкутли, а буду пока на свободе и иметь возможность читать письма и отвечать на них, я пришлю. Хотя мне будет жалко, если она при этом ПРОПАДЕТ.

Думающая о твоей выгоде даже в смертельной опасности,

сестричка Юлия.

Post Post Post Post Scriptum

О тоске по родным и черствости и упертости некоторых начальников, несмотря на вред для боевого духа подчиненных.

Я уже поняла, что не стоит и надеяться, что ты снизойдешь до выполнения моей слезной просьбы передать письмо родителям.

Может, ты и пожалеешь о своем запрете отправить ПОСЛЕДНЮЮ весточку родным, когда задумаешься, не произошло ли крушение твоих планов из-за того, что мне не хватило куража, а не хватило потому, что я в угнетенном состоянии духа, а это понятно почему и из-за кого. А может, и нет.

Грустная дочь наверняка горюющих родителей Юлия.

52Б. Юлия — родителям

от Юлии из семейства Сент-Эмбре

находящейся в Циуатлане Тепанкальи в Тепецалантепетле,

в Сент-Этьен на Луаре, дом на Купцовой улице ВТОРОЙ от площади.

родителям означенной Юлии

Воскресенье 7 апреля 1477 года от Р.Х.

––

Дорогие мои папенька и маменька!

По-прежнему ли «мой брат» противный Клод не дает вам читать моих писем, тем более, что теперь даже может думать, что вы не знаете, когда он их получает? И продолжает нагло делать вид, что меня и в живых-то нет? На костре сгорела, говорит. Что осталось — кецалькўецпалин сожрал, дракон то есть. Что не доел — с собой унес и докушал в логове. Если не сразу, то после того, как про заговор инков против него узнал.

Нет, впрочем, про заговор против кецалькўецпалина он вам точно не скажет. Но что он меня съел, мог соврать. Там, мол, в логове дракона ищите объедки, то есть останки, если хотите похоронить по христианскому обычаю. А только осужденную ведьму все равно в церковной ограде хоронить не дадут. Да и где это логово — неизвестно, так что, мол, сидите тихо… Угадала, нет?

Вот ведь характер у доминиканца… суровый! И не боится, что из-за него вы можете грех на душу взять. Поставите в церкви свечку за упокой любимой дочери — а я-то жива! Правда только то, что меня и впрямь в тепанкальи, то есть"логове"дракона найти можно, и что вам сидеть нужно тихо, инков не злить попусту. А вот хоронить меня рановато, и свечки ставить пока нужно за здравие. Да и что я вовсе не ведьма, а — поневоле — их подсыл к Тенкутли, Клод сотоварищи отлично знают.

Но я не о том.

В письме, которое я послала ему одновременно, но отдельно от этого, а он вам, наверное, опять о нем даже не сказал, я ему докладываю, как — только не пугайтесь раньше времени — здешний управитель замка доктор Акон, которого в Циуатлане все зовут меж собой Тенкутли, понял, что я ему не случайно попалась, стоя у столба на поленнице дров. Что все подстроено инками и что я послушно им все про его тепанкальи рассказываю и вообще. И что он, — пишу, — меня на этом поймавши, и изобразив (в облике дракона), что вот сейчас съест, даже в пасть взял, пока что снова меня отпустил свободно ходить по тепанкальи и тепецалану — а куда я тут денусь? — впрочем, приказавши идти к себе в комнату и писать последнее письмо, пока он мне придумает наказание, но следить за мной не стал.

Написала я все это инкам потому, что работа моя на Клода подневольная и мне не по душе, так что я старалась лишнего не наработать. А впрочем, цену себе набить побольше в письмах к нему пыталась, как же без этого. Мы — третье сословие, или кто? Подчиняемся, но своего не упустим.

И чем дальше, тем больше мне казалось, что во время надвигающего сражения упорных и коварных инков и осторожного, могущественного, но немного слишком доверчивого кецалькўецпалина мне лучше бы быть в таком месте, где я никак не смогу принимать участие в сражении, чтобы кто бы ни победил, этот кто-то не смог меня ни в чем упрекнуть.

Чтобы попасть в такое место, я и придумала этот план. Поговорила с Тенкутли о стилях датировки, чтобы он догадался, что я переписываюсь не с вами, а с инками. Он клюнул: догадался о том, о чем я хотела, но не догадался, что я этого хотела. А перед тем я спорила о том, какой нынче год на дворе, с Клодом. Так что и он не должен заподозрить, что я провалилась специально. А Тенкутли, думала я, посадит меня под замок на недельку-другую… Правда, пока я тут ничего, похожего на тюрьму, не видела, но тем лучше — пусть хоть в моей же комнате запрут и еду приносят! А если в его собственных покоях, из которых и впрямь без него не спустишься, то еще лучше — все мы тут мечтаем на них поглядеть. Вот разве что в подвале не хотелось бы, в пару к Чуде-Юде Аш-Бэ. Но риск слишком большой пленника не досчитаться. Нет, думала я, в крайнем случае в моей же комнате прикуют цепочкой к ножке кровати, и все. Авось, срок будет достаточным, чтобы не участвовать в столкновении…

Конечно, был риск, что он рассвирепеет всерьез. Но, если сказать правду, я не особо поверила, что мне от Тенкутли придется плохо, даже когда он так сказал. Скорее всего, все наказание и ограничится тем, что он про него сказал, в смысле, сказал про наказание, чтобы я боялась, пока он его придумает. А сам подумает-подумает, да и простит… И я как в воду глядела!

Сейчас я вам расскажу, как все окончилось, а Клоду не буду. Пусть поволнуется, если не за меня, так свою интригу. А то больно он легко относится к тем опасностям, на которые меня обрекает своими указаниями. Так что вы виду не подавайте, что получаете от меня хорошие вести, делайте вид, что по-прежнему убиты горем.

Кроме того, честно говоря, мне не хочется перед Клодом выглядеть… ну, в общем, у него есть все-таки небольшие основания обвинить меня в глупости и неосторожности. Ведь он меня предупреждал в прошлом письме, а я попалась все равно. Я же не могу ему объяснить, что я умная, а попалась специально! Могу ссылаться на его настойчивость в календарных делах, из-за которой и обратилась к третьему лицу (морде), только вот не подумала, что это лицо (эта морда) сделает свои выводы, и так далее, но все равно получается глупость с моей стороны. И, в любом случае, я не смогла бы доказать Клоду, что виноват он, даже если бы это было так (а это отчасти так). Но если он будет думать, что я по-прежнему в опасности, будет ругать меньше. Чтобы не под руку. Надеюсь.

А что касается того, что я ему неправду говорю, то есть пишу, так он первый начал, я вам про это писала. Да, мы договорились, что он будет первым читать мои письма к вам, еще до вас, и было понятно, что имеется в виду — в дальнейшем вам отдавать. А он отказался. Формально он прав — он их читает первым, как договаривались, а затем отдает своим братьям-доминиканцам. Насчет того, кто читает вторым, сказано не было, это только я думала, что это очевидно, поскольку эта поправка заменяет начальное положение, при котором он читает вторым, а первыми — вы. А раз сказано не было, он, понятно, толкует в свою пользу. Но только за этим договором был еще один: пока я его слушаюсь, вам никакого ущерба от инков не будет. А вот теперь вопрос: откуда я знаю, что он этот договор выполняет, если я от вас писем не получаю. А? Это значит, я должна ему доверять. А как же ему, казуисту, доверять, когда он договор так ловко в свою пользу перевернул? Никак. Вот и приходится вести себя соответственно. То есть не совсем честно. По его же примеру.

Кстати! Когда я написала, что вам здорово получилось задвинуть брательника (речь шла о том, как он смотрел строящийся дом и выглядел круглым идиотом), оказалось, что вы опасались, что я его, наоборот, пожалею или за него на вас обижусь, в силу уважения к тому, что «у нас были отношения». Ха! Отношения! Попробовала бы я отказаться! Это был единственный способ его не злить. Я думала, вы давно догадались, что я опасаюсь написать такое открыто.

Ну ладно. Это все присказка, а вот и сказка.

Когда доктору Акону показалось, что для меня прошло достаточно времени в переживаниях и гаданиях, насколько он зол на меня, он пришел за письмом. А я только письмо Клоду написать успела, причем, кстати, ни слова лжи в нем нет — тогда я еще не знала, чем дело кончится. И вот входит он — а вид у меня был — будьте спокойны — до ужаса подавленный и испуганный. Все-таки я у вас не такая уж дурочка. И сказал он так.

— Ты, Юлия, девушка азартная. Давай поспорим. Я сейчас не буду тебя наказывать за участие в заговоре. Вообще никак. Но за это ты должна со мной поспорить.

Он подождал, и я изобразила, что себя не помню от радости, но боюсь ее высказывать — ведь в его словах отчетливо слышалось какое-то"но", что-то он вроде хотел от меня потребовать не очень для меня приятное. Значит, спор, который он хотел мне навязать, похоже, проигрышный, в какой я добровольно ни за какие коврижки бы не ввязалась. Или решил еще немного попугать. Так что я изобразила осторожную радость пополам с опасениями. Кажется, его мое выражение лица удовлетворило. А вот откуда он узнал, что я азартная? Надо в дальнейшем обдумать! Я и впрямь азартна, каюсь, но стараюсь, вообще-то, этого не показывать.

— А дальше, — продолжал он, — мы с тобой посмотрим, кто кого. Предлагаю пари.

— На что спорим? — обрадовалась я. И тут же прикусила язык и про себя отругала себя за нетерпение. Не должна была я так быстро начинать радоваться — как бы он не догадался, что я только изображала испуг! В самом деле, он насторожился, но я поспешно сделала вид, что боюсь его хмурой мины, даже отшатнулась, и Тенкутли успокоился.

— Не на что-то, а на интерес, — сказал он. — Если я окажусь сильнее твоего любимого инка…

Тут я несколько выпала из разговора и немного пропустила мимо ушей, что он говорил дальше. Нет, откуда он узнал?! Почему не"любимых инков", а"любимого инка"? Это ведь совсем не одно и то же, я надеюсь, мне не придется вам объяснять разницу. Я ему про Клода ничего не говорила! Только про инков вообще. А он все, гад ползучий, знает!.. Вернее, гад летучий. Тут я увидела, что он на меня смотрит уже молча — заметил, что я его не слушаю. Совсем плохо! Вдруг он и сам не понял бы, что сказал что-то для меня важное, а я застываю, как жена Лота. Ну да что уж теперь. Зато он будет похуже думать о моих способностях к заговорам, и получше — о своем умении те заговоры разгадывать. А это для меня ужасно полезно! Уж если, видать, не удается попасть под арест и отсидеться в тенечке.

— Простите, доктор, — испугалась я, — вы так поразили меня… ну… — я попыталась неумело скрыть причину своей неожиданной задумчивости, — кое-какими своими словами… только, умоляю вас, не спрашивайте меня, какими… что я не услышала, что вы после них сказали. Мне очень стыдно. Нижайше прошу вашего прощения. Не могли бы вы снизойти к моей слабости и повторить условия пари?

— Хорошо, — улыбаясь, согласился Тенкутли. — С какого места?

Ну, это он меня стал совсем презирать, кажется. Перестаралась с изображением наивности. Или шутит?

— Если, — говорю, — я скажу, с какого места повторять, то вы догадаетесь, какие это были слова. — Как будто он и так не догадывается!

Доктор улыбаться не перестал, хоть и не удалась его уловка. А зачем она ему? Ага, он не знает, поняла ли я, что он знает, какие то были слова, и только для виду умоляла не спрашивать? Или не поняла? И хотел посмотреть с помощью ОЧЕНЬ глупой уловки, которую не разгадать невозможно, буду ли я охранять от него это понимание. Выходит, уловка не на то нацелена была, на что казалось. Только вот удалась ли она, как теперь понять?.. Э, если я так долго буду думать, то окажется, что на то и был расчет, чтобы я задумалась. Улыбается, и ладно. Буду считать, что улыбается потому, что добрый, и радуется за меня, что я не такая уж блаженная — на такую уловку попадаться! И я тоже поспешно заулыбалась — с добрым… хм… человеком… и поспорить приятно.

— И то правда, — сказал Тенкутли. — Ладно, повторю с самого начала, так уж и быть. Если я окажусь сильнее твоих любимых инков… — я сохраняла выражение внимательной заинтересованности, хотя он явно подшучивал надо мной, изменив то самое выражение, которое меня поразило раньше, — ты наймешься ко мне на службу, мне шпионки нужны. Будешь рассказывать мне об интригах среди аристократов Европы. И даже не только Европы. Если же я буду побежден, можешь бросить мне выразительный взгляд — я-де была права — поверх пламени костра, где мы с тобой окажемся.

— С чего это я-то там окажусь? — возмутилась я.

— Ну, хорошо, хорошо, ты не окажешься. Поверх пламени костра, на котором я окажусь.

Ой, крутит гад пернатый! Соглашается только для виду, только чтоб не спорить, а сам и правда считает, что костер у меня с ним будет общий. Но раз согласился, то как спорить?

— А почему это такое неравное пари? Мне в случае выигрыша только взгляд можно бросить, а вам — я целиком на службу? Это вы наказание такое придумали? А говорите, наказывать не будете!

— А вот почему: ты и без пари никуда не денешься при таком обороте дел. И я же не говорю, что ты будешь работать бесплатно. И работа эта как раз для тебя. А при противоположном обороте дел с меня и взять будет нечего, кроме обмена взглядами. Я выражу взглядом, что верх твой вышел, а ты будешь торжествовать.

— Так я и так буду знать, что верх мой. Зачем мне ваш взгляд? И вам — мой?

— Для более полного торжества. А то вдруг я думаю, что ты тут ни при чем, а победили инки, или, если ты и замешана в это как-то, то все дело все равно не в тебе самой, то есть в твоих способностях, воле, упорстве и так далее, а в твоей удаче, случайности, судьбе, воле высших сил и так далее, а без всего этого ты ни на что не способна.

— Ха! — сказала я. Похоже, Тенкутли не зря говорил, что я азартна. Он поймал таки меня на"слабо". Немного погодя подумаю, чем мне грозит то, что он меня так хорошо знает, и что мне делать, чтобы он моих поступков больше не угадывал. А пока остается притворяться, что я не вижу, как он меня поймал, так что… — Согласна! — "не выдержала"я. И протянула ему руку. Правда, он ее не пожал, а галантно поцеловал. И попросил в знак примирения вновь называть его на"ты". Тоже мне, примирение: заключение спора о том, кто кого! Это не примирение, а объявление войны! Но он прав — я и не заметила, что стала от страха его на"вы"называть. Хотя мы уже давно на «ты».

Ну, я и так поняла, что он не принимает меня всерьез. Даже руку в знак заключения пари не пожимает, как равной, а целует. С того, что я — слабая женщина. И разбить пари никого не пригласил. А всерьез он меня не принимает зря! При такой индульгенции на заговор против него он даже не может меня наказывать, если еще на чем-то поймает! Если бы монархи так обращались со своими заговорщиками, никто из них и денечка бы на троне не сидел! Дело другое, что он теперь будет за мной внимательно следить. Это да. И — он же не обещал, что не будет мешать планам инков и, стало быть, моим. Может быть, он даже теперь будет читать письма? Надо учесть эту возможность. Я и Клоду написала опять с обращением «братец».

Но вот все учесть Тенкутли не удастся. Ну, прочтет он ЭТО письмо. И поймет, что я чуть умнее, чем ему показалось. Но ведь, поняв это, он будет знать, что это понял, так? Что еще больше поднимет его уверенность в себе. А прочитав эту фразу… А эту… В общем, ничего. Пускай.

Да и не верится мне что-то, что он начнет читать письма. Он же гордый, огромный, зубастый, а я?

Вот какие дела.

Не волнуйтесь за меня понапрасну, маменька и папенька, вы же знаете, я ЛЮБЛЮ интриги! А тут такая интрига, что я ни за какие коврижки не хотела бы ее пропустить. Правда, на сей раз сравнительные душевные качества жертвы интриги и моих нанимателей таковы, что я предпочла бы в момент решающего столкновения как-нибудь оказаться в таком месте, чтобы не быть вынужденной помогать кураторам. Но чтоб все видеть и слышать! Я вовсе не имею в виду — сидя в глубоком подвале или вроде того. Боже, Ты же любишь, я знаю, таких веселых авантюристок, как я, ведь у Тебя есть чувство юмора, хотя, поглядев на инквизиторов, в этом так легко усомниться, что Тебе стоит, избавь меня этого выбора: быть верной слову или чувству справедливости!

Что касается вашего запоздавшего совета не лезть на рожон. А кто писал, между прочим, что совет на расстоянии может оказаться вредным? Можно, конечно, сидеть тише травы, ниже воды… то есть наоборот, это подвальная тварь Те-ки так делает, Тенкутли говорит… сидит и из-под воды слушает, слушает… как трава растет, кто по траве идет… Нет, я могу притаиться, а как отсюда выбираться тогда? Тоже тише травы, ниже воды? Можно и так — нырнуть в речку и надеяться на авось. Но я так лучше делать не буду, да и вы этого в виду не имели. Я пошутила.

Насчет же того, что для меня нет своей цели во всех этих шпионских играх, принимая во внимание, что благодарность нанимателей никогда не достигнет ощутимого размера, эту мысль нужно обдумать. Мысль серьезная. Обещаю подумать к следующему письму. А вот что мне этим заниматься нравится, правда.

Противный Клод мог бы меня и не заставлять отправляться сюда, да еще как заставил-то — повесив ложное смертоносное обвинение. Теперь я точно знаю, что согласилась бы и так, если бы знала, как тут ИНТЕРЕСНО!

Напишите мне, как ваши дела, как здоровье? По-прежнему ли вам Клод не досаждает в новом доме? Нельзя ли его и из старого выдворить, он ведь уже сколько у вас живет, притворяясь невесть откуда взявшимся сыном, а притом почему-то отдельно? По-моему, это притворство уже никого не обманывает, и, если он рассчитывал на каких-то агентов противника в Сент-Этьене, они уже давно бы все поняли, а если не поняли, то можно считать, что их нет… Нет, наверное, я не права. Хоть Клод и не очень сообразителен, даже он не поверит, что и письмоносцу настолько все равно, куда доставлять и кому отдавать письма, что можно слать их прямо в инквизицию. Жаль. Придется вам и дальше терпеть его в нашем старом доме. Вы, папенька, кажется хотели его продать после переселения в новый. Может, Клод купит — и пусть себе живет дальше, только сам платит слугам. И за еду, дрова и так далее.

Надо как-то ему внушить, что это выгодно. Скажем, так. Ему ведь в нашем доме нравится; и он не считает, что его замыслы насчет дракона могут тянуться годами, будь они успешны или нет. Если бы он случайно подслушал разговор слуг о том, что вы скоро хотите продать дом — ведь вы все равно уже переселились в новый, хоть он и считается недостроенным — он мог бы попытаться использовать это, чтобы купить его раньше всех. И притом убедить вас продать его ему подешевле, как богоугодное дело… а если бы они в разговоре и цену назвали — такую, чтобы ему было куда сбивать до взаимного удовлетворения… Если у него сейчас недостаточно денег для такой покупки, а я думаю, что так оно и есть, он бы мог тут же его заложить вам, скажем, месяца на два, три, да хоть шесть, под какие-нибудь смешные проценты, скажем, дюжину процентов в месяц… И платить только их, а деньги за дом будут за ним… А может и не платить ничего, правда, тогда появятся сложные проценты, так что, думаю, предпочтет платить… А дальше либо его — наша — авантюра будет успешной, и тогда — так он думает — в его распоряжении будет такое богатство, что выплату долга за дом его кошелек и не почувствует… либо нет, и тогда он все равно окажется не в состоянии его содержать, так что ему будет все равно, что так и не оплаченный им дом останется у вас — вместе с уже выплаченными процентами, которые тогда можно рассматривать как плату за аренду.

Или — вариант — продать какому-нибудь вашему конкуренту, чтоб немного порадовался, вот, какое унижение конкурента (т.е. ваше)… а немного спустя оказалось бы, что он должен выселить члена Церковного Суда. Ну или продать кому-то столь могущественному, что его не затруднит выгнать лже-братца Клода..

А то уж больно он приохотился вообще не платить ни за что.

Вот и дам легкого поведения приглашает за бесплатно — за то, чтобы не преследовать их как ведьм. Это я вспомнила насчет вашего компромата на Клода, что он не просто пьянствует, а ведет себя не как должен доминиканец. Но, мне кажется, вы и сами правильно полагаете, что это не заинтересует его начальство, даже если вам удастся добраться до него. А если оно в Риме, это само по себе хлопотно. И, если оно там, то ведет себя еще почище. Всем известно, что делается в Риме. А если даже и не ведет, все равно оно наверняка все о нем знает и мирится с этим. Принимая в соображение, что он много ведьм и колдунов жжет и часть денег за их имущество и начальству перепадает. Возможно, основная часть… А маленькие слабости полезны тем, что в случае неудач — вот хотя бы с этой авантюрой с нападением на Тенкутли, чтобы попытаться отнять у него все, что есть, вместо того, чтобы получать постоянно понемногу за то, чтобы сообщать, кого и когда он может забрать в свой Циуатлан… наверняка ведь у этого плана были и противники, которые против журавля в небе и за синицу в руках… за такую неудачу можно и наказать… а предлогом будет нарушение устава, если неудобно раскрывать существование кецалькўецпалина и взаимоотношения с ним кому-то не посвященному в тайну, но от кого отчасти зависят наказания инквизиторов — не знаю, кто это такой, но уверена, что это вполне возможная ситуация.

Так что, думаю, если ничего из его затеи не выйдет, вы сможете утешаться тем, что его зашлют куда подальше, и вы с ним больше не увидитесь. Так что договор насчет дома нужно составить так, чтобы он оставался вам в случае неуплаты в срок независимо от того, будет ли в это время Клод в городе.

Утешаться — я имею в виду, если в случае неудачи вы и меня больше не увидите. Надеюсь, вы уже давно привыкли к такой возможности при моих поездках по делам, связанным с интригами и политикой. Насколько к такому вообще можно привыкнуть. Во всяком случае, вы знаете, что это был мой выбор, от которого, правда, Вы, папенька, старались меня отговорить в пользу занятий торговлей, а я возражала, что поездки по торговым делам бывают так же опасны. А Вы, маменька — чтоб выйти замуж и сидеть дома, но это не по мне, да и Вы помните, как пришлось бежать из Арраса, а ведь в политику никто из нашей семьи тогда не лез… В общем, если что, то мне за глупость и поделом. Правда, как раз в эту авантюру я не сама ввязалась, но и тут Вы, папенька, правы, что Клод на меня нацелился из-за моей репутации. Думаю, то же легко сказать и о Мирей. А вот за какие грехи в нашу компанию заговорщиц попали Августина и Марта, не знаю.

Но это все я для утешения в самом-самом крайнем случае, а вообще-то Тенкутли уже показал свою настолько необыкновенную доброту, что можно надеяться на его снисхождение в любом случае. Хуже с самим Клодом, который уже проявил коварство. И в том, как он «уговорил» меня на эту миссию, и в том, что сразу нарушил договор — не стал передавать вам писем. Но и тут можно надеяться, что в случае неудачи он до меня не доберется, а в случае успеха станет не таким злобным.

Так что не отчаивайтесь ни в коем случае. Отчаяние — самый страшный грех. А все невзгоды нужно переживать по мере того, как они случаются. А то получится, что переживете несчастье заранее, а оно и не случится! Повезет спастись от опасности, или Бог от нее упасет. Будет очень глупо, а главное, на такое неблагодарное поведение обидится судьба или рассердится Бог, и в другой раз труднее будет надеяться на счастливый исход. Что, думаете, уж после такого раза никакого другого уже не будет, и, если все кончится благополучно, буду дома сидеть?..

А впрочем… может, и буду. А вот в чьем?..

До свидания, надеюсь, достаточно скорого,

ваша непутевая, да, азартная, что поделать, дочь

Юлия.

53А. Мирей — коннетаблю Кембре

Года MCDLXXV от Р.Х., VII апреля, воскресенье.

в замок Кембре, по северной дороге от Труа,

Морису О’Ктобре

От Мирей де Кембре

из замка доктора Акона

––

Мой преданный Морис!

Пока помню, я должна записать беседу, важную для нас с тобой — и не только. Когда прочтешь — увидишь, что это даже важнее, чем то, о чем ты писал мне. Хотя, как ты увидишь, твоего письма я тоже не забыла, но начну не с ответа на него.

Не могу выразиться яснее, ибо, вопреки обыкновению, ввиду обстоятельств, о которых я здесь расскажу, демон на сей раз намерен прочесть письмо и не согласится передать его, если в нем окажутся шпионские сведения. Я в полном недоумении, откуда он взял, что они могут тут оказаться. То есть он-то думает, что основания для таких подозрений у него есть, а я просто устала с ним спорить. Но чтобы я, если бы я даже была с кем-то в заговоре против него, стала писать что-то такое, что может вызвать еще большие его подозрения, тем более, после такого предупреждения?

Оборотень застал меня на дежурстве, когда рядом никого не было, и со мной побеседовал. Записываю, как запомнила, не облагораживая, но и не оглупляя аргументов представителя князя мира сего и не придавая своим аргументам большей убедительности, хотя и могла бы, причем не только задним числом, но и тогда, во время спора, ибо исключительно из вежливости я притворилась, что ему удалось меня убедить в своей правоте. В целом, хотя и не во всем и не сразу. Разговор был очень длинным, но его можно разделить на несколько бесед, каждая на свою тему.

Первая беседа: «Преступление» и доказательства — так он думает. Все пропало?

Начал он с того, что стал мне безбожно льстить. Причем хвалил, в основном, не за красоту, изящество, остроумие, умение вести беседу, а почему-то за ум, смелость и силу духа, что больше приличествовало бы для разговора с мужчиной. Впрочем, я и не ожидала от него соблюдения правил светской беседы. За что бы он меня ни хвалил, я стала ожидать разъяснения, чего ему от меня понадобилось. Может, сделает предложение перейти к нему в гарем? Вряд ли, ведь ему известно, что я — порядочная вдова, и, хоть он не соблюдает наши законы, вряд ли не осознает, что я-то их нарушать не собираюсь. А заставлять он меня вряд ли будет. Как я поняла, ему дорого мнение всех пленниц о нем как о добром — хм — человеке. Что же он от меня тогда хочет? Мне казалось, что я готова ко всяким неожиданностям. Но оказалось, это не так.

Своими комплиментами он только намеревался подсластить горькое лекарство, которым мигом вылечил меня от зазнайства. Лучше бы он так не делал: по этому случаю вместо смягчения получилось усиление удара, который он мне затем нанес. Он сказал, что весь наш заговор раскрыт! Вот зачем он восхищался моей твердостью духа — он надеется, что я столь же стоически приму неудачу этого предприятия, сколь смело отважилась на него. Что ж, попробую, подумала я, в конце концов, нечто подобное в моей жизни уже было. Но пока что надо удивиться. Ведь он может на самом деле только подозревать, и попробовать напугать, чтобы я сама во всем призналась. А пока никакой пыточный подвал вблизи не маячит…

И я вслух удивилась. С чего монсеньор доктор взял?..

Он охотно рассказал. Сначала о том, как поймал Марсию на том, что она лазила в запретный подвал и ныряла в запретный резервуар Аш-бэ, пока его не было. Как он, вернувшись, учуял ее по запаху и вкусу воды и, приперев таким образом к стенке, заставил сознаться. Наказания же ей он пока не назначил, и даже разрешил отправить последнее (как это слово неприятно звучит!) письмо мужу и получить ответ — это было с прошлой партией писем…

Тут я вспомнила, что Марсия, действительно, собиралась учинить что-то опасное, но многообещающее, и долгое время не хотела общаться, а я думала, что она продолжает готовить свое рискованное мероприятие, не желая посвящать подружек в свой план, как раз ввиду возможного разоблачения — чтобы не подводить всех под монастырь. А оказывается, она не желала общаться как раз потому, что попалась на горячем, хотя не желала-то по той же причине — чтобы не наводить подозрения на подруг. Которые, хотя и ни при чем, конечно, но могут пострадать за компанию. Это очень благородно с ее стороны, и, хотя мне всегда казалось, что у этой немецкой ремесленницы многовато энтузиазма и маловато сообразительности, несмотря на всю ее техническую ученость, что, собственно, скорее всего и сказалось в ее провале, я не могу не одобрить ее поведение после разоблачения.

Более того. Подумав еще немного, я поняла, что, раз она наравне с нами участвовала в последнем обмене письмами (который, оказывается, для нее роковым образом отличался от нашего, по той причине, что был для нее воистину последним), отец Римус, который ранее безуспешно пытался меня уговорить на аналогичную деятельность, наверняка от своих братьев в Майнце получил весточку о ее трагическом провале. Неужели же она, даже подозревая, что ее письмо на этот-то раз будет прочитано, не нашла бы способа об этом намекнуть? Да ей просто достаточно было написать об этом прямо и открыто мужу! В конце концов, для чего и разрешать отправить последнее письмо мужу, как не чтобы попрощаться с ним? А уж ему никто не мешал все пересказать…

Тогда становится понятным переданное тобой в последнем письме предостережение от отцов-доминиканцев: чтобы я «сидела тише воды, ниже травы». Это и было на самом деле предостережение против общения с Марсией. Жаль, что отец Римус, видимо, скрыл от тебя истинную причину. Или посоветовал тебе не писать ее, и ты согласился. Конечно, вы с ним могли опасаться, что колдун начал читать ваши письма, но это не очень логично. Если он не знал, есть ли у Марсии сообщницы, то чьи именно письма ему читать? А если уж он заподозрил нас четверых, за то, что мы не то чтобы подружились — с чего бы мне дружить с простолюдинками — но все же советовались… то — читает он письма или нет — будет следить. А мы, не зная, конечно, рано или поздно попытаемся поговорить с Марсией, и усилим его подозрения. Надо было все же хоть как-то намекнуть на настоящее положение дел. Не могу поверить, что отец Римус не смог сделать такого простого умозаключения. Или что он не получил весточки от братьев в Майнце. Последнее возможно только если между ними не сотрудничество, а соперничество, что кажется невероятным в таком важном предприятии. Но, в то же время, он ведь сначала давал мне советы не разговаривать ни с кем ни о чем таком…

Но все это, конечно, более поздние рассуждения, из которых ты видишь, что дракон, по крайней мере, не прибег сразу к крайним мерам и меня не съел.

Я же, в разговоре вспомнив тот отрадный факт, что с Марсией с тех пор не общалась, высказала ему свое недоумение. Очень интересно, и очень жаль глупую Марсию, но причем тут я? Я не лазила в его дурацкий резервуар, и даже близко к нему не подходила с тех пор, как он весьма нелюбезно меня в него окунул — у меня с этим резервуаром связаны тяжелые душевные переживания. Лучше бы он позаботился о том, как выглядит сеньор, опускающийся до вынюхивания дам, купавшихся у него в резервуаре.

Тогда он рассказал, как вовлек Августину в спор, спровоцировал на резкие высказывания в его адрес и вынудил признаться, что она тоже состоит в заговоре. Это было не далее как сегодня, и теперь, пока я на дежурстве, она сидит и тоже пишет последнее письмо своей бабушке. Начали они спорить, между прочим, при обсуждении того, что такое подозрительное она рисует в рисовальном кружке. Недаром у меня к нему сердце не лежало.

Мне никогда не нравилось, что тулузские братья отца Римуса в такое опасное дело вовлекли эту крестьянку. Ясно было, что она не имеет никаких способностей к нему. То есть на третьестепенных ролях — ну, там, какое-нибудь зелье приготовить — она была бы на своем месте, но допускать ее до бесед с этим хитрецом было нельзя. А она, насколько я поняла, получила инструкции беседовать с ним как можно больше, по милости того, что пославшим ее хотелось получить свою порцию независимой информации. Вот и дополучались. Для тулузцев это будет новой неприятной вестью, в отличие от скрытой от меня отцом Римусом трагедии с Марсией…

Думая все это, я, однако, продолжала вслух выражать недоумение, какое отношение я имею к его разоблачениям? То, что мы, так сказать, скакали на одном коне, ни о чем не говорит: поездка была вынужденная. Уж не думает ли он, что мы могли о чем-то договориться, так мотаясь вверх-вниз на его спине, что я, например, чуть не откусила язык, даже не попытавшись заговорить, а просто облизывая пересохшие от страха губы? Да и о чем вообще я могу разговаривать с этой тупой крестьянкой? Ладно, он считает себя настолько выше всех, что для него мы все равны, но ни я, ни, смею надеяться, она так не считаем!

Это еще вопрос, правильно ли высшему в каком-то обществе не различать остальных по статусу, или это вредно для его собственного.

Кроме того, совершенно не благородно с его стороны пользоваться тем, что кто рисует. Вот, значит, зачем он отечески интересуется картинками участниц рисовального кружка — чтобы знать их настроения! Это вообще подло: обещать исцеление от душевных ран, а вместо того ставить диагноз, да еще без объявления такового намерения, тайно, а главное, если бы только врачебный!

Он, однако, ничуть не обиделся на мои шутки, и нападки, хотя я-то и подшучивала над ним, называя лошадью, и нападала с обвинениями в непорядочности как раз именно чтобы он обиделся, возмутился, надерзил, после чего обидеться могла уже я, так, глядишь, мы бы забыли, о чем шла речь… Но не на такого напала. Глупо было надеяться, но нельзя же ничего не делать, когда видно, к чему идет разговор? Я должна была хотя бы попытаться.

Он же продолжил спокойным тоном и даже как бы сожалея рассказывать, как, воспользовавшись тем, что Юлия (я так и знала, что эта самонадеянная заносчивая горожанка тоже попадется!) как-то раньше просила его напугать, изобразил повторение той шутки, взял ее в пасть, будучи в облике дракона, но на сей раз напугал по-настоящему и заставил сознаться в том же заговоре. Так что она теперь тоже занята этим душеполезным делом: думает, какое наказание он придумывает для нее, в то время как она пишет последнее письмо брату и родителям.

Ты понимаешь, что я сказала в ответ на это. Хотя по своему положению, на сторонний (например, его) взгляд, Юлия ближе ко мне, чем Марсия и Августина, так как патриции, хоть на самом деле те же бюргеры, давно уже тщатся подражать аристократам, но это даже хуже для взаимопонимания. Если я еще могу снизойти до разговора с простой горожанкой или крестьянкой, то разговаривая с горожанкой, которая воображает о себе невесть что, я буду все время держать дистанцию, а это не очень-то располагает к приятному общению…

Говоря все это, я понимала, что так просто мне не отговориться. У него на меня что-то было, кроме простых подозрений. А что было делать? Признаваться в том, чего я не делала? То, что он расколол этих простолюдинок не значит, что он и меня обманет так легко! Даже если они дружно показали на меня — а этого он пока не говорил! — они могут лгать в естественном стремлении повесить вину на меня, как более подходящую, по видимости, для интриг персону.

Тогда он рассказал мне, так, как будто я этого не знала, о состоявшемся на днях разговоре между мной, Юлией и Августиной. Это было уже когда Марсия стала нас избегать. Мы беседовали вполне дружески, как он считает. Несмотря на то, что я сейчас утверждала. Но не в этом дело.

Жаль, что не в этом. Я как раз хотела было объяснить, что истинный аристократ в разговоре способен не показать, что считает себя выше собеседников, особенно если они признают это, но он остановил меня жестом. Между тем я лихорадочно вспоминала, о чем мы говорили — вроде бы они, подчиняясь совету «сидеть тише воды, ниже травы», ничего не планировали для заговора! А я, как в нем не участвующая, тем более! (Читайте, монсеньор доктор, читайте, как намеревались). Хотя, кстати, меня команда сидеть тихо только раззадорила бы: я не собака, чтобы так мной командовать! К счастью, я тут вообще ни при чем. И говорили мы только о загадочном поведении Марсии, о заговоре же не упоминали ни единым словом!

Я все-таки прервала его и потребовала объяснить, во-первых, что криминального он видит в нашем разговоре? Я уверена, что за считанные дни, прошедшие с того разговора, эти девушки, которых он заставил признаться в том, что они заговорщицы, что на самом деле еще неизвестно, мало ли что признались… так вот, за эти дни они общались еще с кучей других его пленниц. Он их что, тоже всех в заговорщицы запишет? Как бы ему одному в замке не остаться! И, во-вторых, откуда он вообще взял, что мы разговаривали? Неужели монсеньор доктор унизился до подслушивания? В бассейне следы вынюхивает и воду на вкус пробует, за рисованием душевных движений подглядывает, разговоры подслушивает, что дальше будет? Сделает зеркальный пол, под платья заглядывать? Будет всех кидать в свой бассейн и являться посмотреть пораньше, чем тогда, посмотреть, как будут мокрую одежду снимать? Заодно обнюхивать и облизывать, чтобы вкус и запах запомнить? Ну, чтобы уж наверняка инквизицию превзойти.

Он опять не обиделся, а невозмутимо продолжил рассказывать.

Оказалось, что он не подслушивает. Ему нет нужды. За него это делает подвальный сиделец зверь Аш-бэ. У него исключительно тонкий слух. Аш-бэ слышит все в замке и его окрестностях. Практически во всей долине, которая имеет форму овальной чаши и неплохо собирает звуки к центру. Недаром греки и римляне именно такой формы делали свои амфитеатры. Так что Аш-бэ, не особо напрягаясь, способен услышать, как ползет муравей в лесу, растет трава, которую на высоком горном пастбище лизнула овца, но сочла горькой, плюнула и не стала есть, и как на вершине пика Ането ветер огибает маленький камешек. Это раз. Замок стоит в центре долины, так что происходящее в замке он слышит лучше всего. Это два. В подвал проведены тонкие трубочки от оси башенных часов. Это три. Циферблаты часов не плоские, а вогнутые, и нацелены на угловые башни. Все звуки отражаются от них и попадают в трубочки, так что Аш-бэ не только слышит, как глубоко в подвале тихо сопит спящая здоровым сном счастливо вылечившаяся от простуды мышь, о которой он помнит, что еще вчера она слегка похрипывала, но и то, в подвале какой именно из четырех башен она прикорнула, в связи с тем, что звуки доносятся до него из соответствующей трубочки. (Хотя это он для красного словца: нет в его замке никаких мышей). Более того (правда, тут уже я деталей не поняла), к каждому циферблату идет не одна трубочка, а несколько, по-разному направленных, так что по направлению пришедшего звука он понимает, скажем, в подвале или на каком этаже и в сундуке какой именно дамы эта мышь спит. Это четыре. Кроме хорошего слуха, Аш-бэ имеет исключительные подражательные способности, так что, если попросить, может изобразить все слышанные им звуки, конечно, не так тихо, как слышал, а достаточно громко. Это пять. Наконец, он хоть и глупее человека, а в некотором отношении глупее лошади, собаки и многих других не столь умных животных, но и у него есть определенные способности к выполнению заданий хозяина. Например, ему можно поручить распознавать определенные опасные звуки. Роют ли подкоп под стену, насыпают ли порох в дуло мушкета, разговаривают ли напряженными голосами, постоянно выглядывая за дверь и в окно, нервно шагая туда-сюда по комнате и заставляя скрипеть полы, опасаясь подслушивания, он запомнит и, когда навестишь его, воспроизведет. Это шесть. И не только звуки. Он знает опасные слова, обратит на них внимание, запомнит, когда, где и кто их сказал…

Это был сильный удар. Но я опомнилась и даже не дала ему сказать «это семь» — стала возмущаться, что держать такого зверя — это еще хуже, чем подслушивать под дверью. Этот зверина позорный, значит, слышит и те звуки, которых люди отчаянно стесняются? Пойдешь, извините, привести себя в порядок, да и подмочишь репутацию? Это нельзя назвать благородным поведением!..

В свою очередь, хозяин позорного зверя перебил меня. Зачем стесняться зверя? Если туалет примыкает к хлеву, свиньи в хлеву будут слышать звуки оттуда, но никто не станет их стесняться. Он же, доктор, никогда не попросит Аш-бэ докладывать о таких звуках. А вот о свидетельствах заговора — приходится. Цель оправдывает средства. Чьи-то правила он этим мне напомнил…

Я спросила, хотя чувствовала, что сама шагаю в открытую могилу, но взятая на себя в этом разговоре роль несправедливо обвиненной невинности этого требовала, а отступить от роли было бы еще опаснее: какие же свидетельства заговора он мог уловить в простом разговоре? И не принимает ли он кошку за льва?

Он повторил те наши слова, которые показались ему подозрительными, и я про себя согласилась с ним. Они были подозрительными. На самом деле дело не только в словах. Если учесть, что Марсию он поймал еще до разговора, было уже подозрительно, как мы втроем гадали, что с ней случилось. А если учесть еще, что двух моих собеседниц он после этого разговора уже тоже уличил, было подозрительно, что с ними была я. И хуже всего было то, что кто-то из них — но не я, такого он не утверждал — пожаловался, что трудно «сидеть тише воды, ниже травы», когда непонятно, что происходит. В приведенном выражении и его восприятии чувствовалась цитата из инструкции, которую заговорщицам могли дать только заговорщики более высокого ранга.

Но, конечно, вслух я соглашаться не стала. Не стала я, впрочем, и подвергать сомнению точность воспроизведения, тем более что я примерно помнила, что так мы и говорили. Если бы я усомнилась, с него сталось бы потащить меня в подвал и заставить зверя Аш-бэ при мне повторить весь разговор нашими голосами. Бр-р-р. Гадость. Не знаю, как он выглядит, этот зверь, и знать не хочу. И так от этой перспективы меня бросило в дрожь. Не понимаю, как Марсия могла нырять в резервуар в темном подвале, рискуя во мраке встретиться с этим его порождением. У бюргеров иногда совсем нет здравого рассудка. Удивительно, ведь, казалось бы, это рыцарям нужно выказывать отчаянную храбрость, даже и в безнадежном положении.

Так что я не подвергла сомнению правильность пересказа, но я, разумеется, отказалась признавать этот разговор подозрительным. Я сказала, что это случайное совпадение времени и места. Что касается моего участия в разговоре, то я просто умею поддерживать беседу, вот и все. Так я воспитана: даже когда не все понятно, я не подаю виду. И стараюсь делать вид, что хорошо понимаю, о чем речь. Если они заговорщицы, значит, меня это умение подвело: я обманула даже монсеньора доктора, хотя, наверное, ему будет трудно это признать в ущерб своему высокому мнению о собственной проницательности. Я говорю: «если». Для меня все эти его подозрения — никакое не доказательство. Если даже они признались, то, может, это со страху, или от запальчивости, или еще по какой причине, могли себя оговорить. В конце концов все мы тут после инквизиции приучены поскорее признаваться во всех обвинениях, пока нам не сделали невыносимо больно, ведь тогда все равно придется, и что мы выиграем?.. Если он вообще не выдумал эти их признания, чтобы меня обмануть и заставить признаться тоже. Нет? Но мне-то признаваться все равно не в чем. Вот, кстати, что они все говорят обо мне?

Честный демон (подумать только! честный демон!) признался, что насчет меня никто из троих не признался! Как, впрочем, и друг о друге, поспешил добавить он. Так что это ничего не значит.

Я возразила, что для него, может, и не значит, а для меня — значит.

Но он сказал, если уж, как я говорю, они от страха готовы признаться во всем, вплоть до самооговора, почему не признаются в виновности случайной попутчицы? Впрочем, — добавил он, по счастью, прерывая мои возражения (я, вообще-то, не знала, что собираюсь возразить и надеялась, что меня осенит), — ему мое признание, вообще-то, не нужно.

А зачем тогда вся эта терриция?! Тут у нас инквизиция или ее противоположность?

Оказывается, он просто ставит меня в известность о том, что он обо мне узнал.

Я сказала, что это ему только кажется, что он узнал, но на самом деле он ошибается. И по времени ему будет стыдно.

Но он не обратил внимания — видимо, понял, что спорить можно бесконечно, а это в его намерения не входило. Он продолжал говорить, не обращая на мои слова внимания, и его слова напомнили мне мои рассуждения в первом моем письме о значении его имени Акон. От Юнец (Безбородый) до не-Косец (Не Смерть). Он заявил, что теперь он думает о наказании для нас всех, и пока что ему кажется наиболее рациональным как-нибудь, он пока не придумал, как, выбрать одну из коварных заговорщиц, отплативших ему злом за добро, да и съесть в назидание остальным. То есть, конечно, не съесть лично и даже не в облике дракона — он все-таки не каннибал — а скормить подвальному зверю Аш-бэ, у которого не только морали нет, но и нет достаточного количества мозгов, в которые она могла бы поместиться… (Я не удивилась, в силу того, что уже знала, что доктор считает: душа не в сердце, а в голове. Точнее, он считает, души нет, а мысли — в голове). Римские солдаты применяли децимацию — казнили каждого десятого в своем войске, сражавшемся плохо, даже если случайно этот десятый как раз сражался хорошо. После этого сражались хорошо остальные. Так они сделали после поражений от войска Спартака, набранного из рабов. Вот только кого из нас выбрать?..

Это, конечно, была провокация. По его мысли, я должна была испугаться, что он выберет именно меня, как единственную несознавшуюся среди трех сознавшихся. Но было бы глупо сознаваться после того, как на меня никто из них не указал, даже когда они признались о себе. Такому высокому порыву нельзя дать пропасть. Так что я только повторила, что он ошибается, и что я намерена на этом стоять. Кроме того, он, кажется, подозревает четверых, а одна из четверых — это не децимация. Это в два с половиной раза больше жертв. То есть он собирается в два с половиной раза превзойти в жестокости древних римлян. А еще говорил что-то про жестоких дикарей — это про нас.

Оборотень возразил, что децимацию римляне применяли к своим. К плененному противнику они не были так добросердечны. Рабов войска Спартака они после победы развешали на крестах всех, а не каждого четвертого или, скажем, второго.

Ах вот как! Действительно, как это я не подумала. Значит, действительно, римляне были хуже, если не считать того, что те рабы восстали против них.

Я ожидала, что он воспользуется аргументом, который я ему оставила, и заявит, что при децимации они как раз казнили невиновных, и мы вернемся к обсуждению количества жертв, но он не обратил внимания.

А шпионы в собственном замке — это даже хуже явного противника, продолжал дракон. Он сегодня был удивительно невежлив: плохо меня слушал, в основном твердил свое, заранее обдуманное, отвечал только на половину моих слов. Собственно, римляне, возможно, и к восставшим рабам отнеслись как к предателям. Ведь большинство из них были захвачены на войне, и им сохранили жизнь в обмен на подчиненное положение. Они могли выбрать смерть, когда оружие было у них в руках, но сложили его.

Пока я думала, что возразить, он предложил мне обдумывать заодно свое последнее письмо, которое я могу начать писать, как только сменюсь с дежурства в полночь, а пока поговорить о другом. На это я возражать не стала. Мне нужно было подумать. Пусть говорит. Может, его речи помогут мне придумать еще аргументы. Не сказать ли, что он не спрашивал нас, спасать или нет, так что мы ему ничего не должны и уж точно не обещали? Нет, это банально и, кроме того, выглядит почти как признание…

Получилось так, что, хотя вслух я не призналась, но он все равно понял, что я поняла, что он уверен, что его обвинения справедливы. Это плохо, но дальнейшие отрицания ничего не дадут. Что же делать?

Вторая беседа: Оборотни ставят себя выше королей

Сменив тему, он зачем-то завел разговор о высших и низших. Оказывается, он полагает, что высшая аристократия — не мы. Выше нас он мнит таких, как он. А мы ниже, даже если королевские рода, не говоря уже о прочих. Доказательств, однако, не приводил. Так что и возражать было, по сути, не на что. Если бы он хотя бы сослался на древность рода, можно было бы сравнить длину родословной. Если бы сослался на происхождение от более могучих, чем люди, существ, то и тут можно было бы сказать о нечеловеческих предках многих династий. А так — пусть себе. Это просто смешно. Но, поскольку настроение у меня не было веселым, я даже не улыбалась с выражением превосходства, а просто ждала, когда он выговорится, и думала о своем. Вернее, пыталась думать, силою обстоятельств пока новых доводов в пользу своей невиновности не придумала. Правда, и его аргументы не стали более доказательными.

Затем он стал критиковать другую сторону общественного устройства: утверждать, что полностью бесправные люди, какими он полагает наших крестьян, работают плохо. Наших — в смысле наших, а не его, он говорил «ваши крестьяне». И лучше такие сообщества, какое у него в замке получилось из пленниц. Он их так не называл, конечно. И того, что им, по сути, некуда деваться, не упоминал. А ведь они в любом случае пленницы, если не его (благодаря тому, что в большинстве своем так не думают), то обстоятельств… Впрочем, все мы пленницы обстоятельств… А для рабских занятий, слишком тяжелых или унизительных для свободных, продолжал он, можно использовать мелких животных, если уметь их приручить и научить.

Вывод, к которому он меня подталкивал обоими видами критики самых основ нашего общества, был очевиден с самого начала. Я должна перейти на его сторону, предать ту аристократию, к которой принадлежу по праву рождения, и заслужить себе место «у них». Положение, разумеется, подчиненное, по тому случаю, что я не могу обернуться драконом, но могу быть придворной при этой его «высшей аристократии». То есть, собственно, при нем — никаких других подобных ему я пока не видела. Но откуда бы они брались, драконы, если бы не было хотя бы одного драконовского рода?

Я плохо запомнила эту часть беседы, так как она попала между более важных. И смысла ее я не понимала. Если я — уличенная в коварном заговоре бесчестная негодяйка, зачем предлагать мне место при себе? (Это я выражаюсь о себе как в «Песне о Роланде» выражаются сарацины: «А мы, сарацины поганые, пойдем войной на Францию милую»). Надо, правда, сначала выяснить получше, что это за место? Может, согласись я — и окажется, что это место головы в зале охотничьих трофеев, как оленьи и кабаньи головы у наших охотников? Скорее, конечно, он имел в виду, что я должна подтвердить все обвинения, покаяться в гнусных замыслах, дать слово больше так не делать и помогать ему ловить еще каких-нибудь заговорщиц, которые могут проникнуть в его замок. То есть та же песня на новый лад. На это я тоже не сочла нужным как-то реагировать. Все равно это больше всего похоже на провокацию с целью заставить меня сознаться.

Третья беседа: О нужности инквизиции

Не могу сказать, как он сменил тему, задумалась. Каков был переход? Не помню. А между тем… Вернее, следующей темой… он завел опасные речи об инквизиции. Ведь он, с тех пор как решил, что поймал нас на заговоре, догадался, что это должен был быть заговор инквизиции. А не, скажем, короля Людовика, какой он там ни есть Всемирный Паук.

Демон сказал: Не понимаю, зачем вам работать на инков? Они, инки, вообще и сами-то ни на что не нужны.

Инками он сокращенно называет инквизиторов. Но это не только сокращение, сделанное из-за его постоянного стремления делать все быстрее и говорить короче. Он как-то проговорился, что имел когда-то дело с другими инками, которые именно так назывались, без всякого сокращения. И еще другими, те звались ацтеками. (Я уж заподозрила, что это у него окажется кличка для аристократов, но нет. Просто похоже). Хотя они к нему относились очень хорошо, совсем не как сокращенные им инки, можно сказать, боготворили и благоговели, называли богом Кетцалькоатлем, Пернатым Змеем по-нашему, но сами были таковы, и такое вытворяли для выражения своего благоговения… Человеческих жертв он не любит. (Кстати, именно так он воспринимает результаты охоты на ведьм и еретиков у нас — как свирепые человеческие жертвоприношения Христу. Хуже того, он, очевидно, не разобрался в самой сути самопожертвования Иисуса за наши грехи, т.к. принимает христиан за последователей Его убийц, извлекающих из того жертвоприношения выгоду и именно в знак этого поедающих плоть Христову и пьющих Его кровь — крайне возмутительная интерпретация причастия! Так что не очень понятно, что в той его стране были за жертвы, может, это только его ошибочная интерпретация). Так что он предпочел улететь от них подальше. (А тут опять то же самое, бедняга!) Покорствуя страсти, его уверения в том, что это ему не нужно, те инки и ацтеки не воспринимали. Там были такие жрецы, взявшие на себя толкование воли неба, и очень хорошо жившие с этого… Может, опомнятся, поймут — он объявил, почему смывается куда подальше, а это, по их понятиям, приближает конец света, который, в отличие от нас, они всячески отдаляют — в основном как раз этими человеческим жертвоприношениями… надо сказать, их вера, толкуемая жрецами, постепенно почему-то стала такова, что без жертвоприношений мир скоро погибнет, только, в отличие от нас, Страшный Суд — не то, к чему каждый верующий должен готовиться с радостью, а, наоборот, всеобщая безвозвратная гибель… Особенно противно, что жертвы по большей части не возражают. Они горды пользой, которую могут принести людям… Это, так сказать, святые, если искать христианские аналогии. В общем, это прозвище — инки — не только сокращение, оно выражает его гадливое отношение к глупым жестоким дикарям, полагающим себя орудиями единственной истины… и считающими, что эта истина освобождает их от необходимости поддаваться всему, что может им помешать исполнять свой долг, как они его понимают, например, жалости к своим жертвам.

Тут он, должна признаться, попал в точку. Я не хочу сказать, конечно, что инквизиторы — глупые дикари, но известно, что у них есть инструкция при появлении чувства жалости или симпатии к арестованной ведьме принимать эти чувства как дополнительную улику ее виновности, не обращая внимания на то, что, если по ложному доносу арестована невиновная, такие чувства как раз естественны и, может быть, кто знает, даже призваны служить подсказкой свыше. Однако до их души в таком случае невозможно достучаться и Всевышнему. Инструкция важнее движений души. Насчет их дикости можно было бы, конечно, возразить, ибо доминиканцы как раз очень хорошо образованы, в особенности инквизиторы, которым приходится спорить с еретиками. Но выставлять себя перед драконом сторонницей инквизиции не входило в мои намерения. Как бы он не принял это за дополнительное доказательство моей вины, в коей он и так, видимо, прискорбно твердо уверен. Кроме того, он всегда смог бы отговориться, что в данном случае имеет в виду исключительно сокращение для экономии времени. Так что я не стала цепляться к этому возмутительному выражению.

Я, продолжая выполнять обязанности дежурного, то есть оглядывая окрестности замка, видимые с башни, и не глядя на оборотня, ответила: Монсеньор доктор изволит высказывать оригинальную точку зрения. Хотя, конечно, то, что ее раньше никогда не приходилось слышать бедной провинциалке, не дает ей права с уверенностью судить о ее оригинальности… Я напрашивалась на комплименты, называя себя бедной провинциалкой и преуменьшая то, насколько я в курсе всех важных политических событий последнего времени. А получив их, могла бы претендовать на более убедительное мнение о его неправоте — уже в силу того, что высказанная им чушь никому даже в голову не приходила. Но пауза пропала зря — доктор не удочку не попался и галантные манеры проявлять не стал. Неужели ему так дорого время? Вообще-то это известная его страсть — беречь время. Но обычно он и вежливыми манерами не пренебрегает. Он что, спешит потому, что собрался со мной до конца дежурства беседовать и много чего запланировал обсудить? Нашел время! А когда же мне обдумывать мое последнее письмо?! А впрочем, подумавши, возможно, мне это на руку. В любом случае буду тянуть время, говорить, что не успела написать, что он сам виноват, отвлекая меня беседой, а там и утро наступит, а днем он письма носить не любит. Слишком далеко от города приходится превращаться, и долго добираться до него на своих двоих — так я поняла, хотя он, конечно, не рассказывал… Итак, комплиментов мне не дождаться, но, поскольку ничего по существу я еще не сказала, пришлось продолжить. Если бы инквизиции не было, кто бы боролся с ересями? Это не должно, конечно, входить в число забот монсеньора, но нам, христианам…

Оборотень, упрямо: Еретиков уже истребили, и теперь оставшиеся без работы, но не признающие этого инки опасны для любого человека.

Я, поняв, что великосветского общения у меня с ним сегодня как-то совсем не получается, перешла на его деловой тон: Извините, доктор, но согласиться с вами я не могу. Главная опасность для человека — в нем самом, по причине того, что он слаб. Без инков, как вы их называете, опять разведется куча еретиков, как и было, пока не была создана инквизиция.

Пособник сатаны радуется, как будто предвидел это возражение: Когда-то инков не было, а христианство победно распространялось по всему миру. Или, учитывая, что мир несколько больше, чем казалось христианам, почти по всему известному им миру. А теперь, хотите вы сказать, без инков оно подгнивает и непрерывно требует, так сказать, участия врача, чтобы определять пришедшие в негодность члены, охваченные антоновым огнем, и отпиливать их?

Я, отметив, что он обращается ко мне с отстраненным «вы» и слегка испугавшись этого, хотя раньше меня несколько раздражало панибратское «ты», но не подавая виду, с интонацией легкого упрека: Во-первых, я не понимаю, зачем для спора о том, что делается сейчас, вспоминать столь давние времена. Во-вторых, и тогда появлялась куча ересей. И с ними боролись. И доктор преувеличивает в своем сравнении. Вовсе не нужно непрерывно что-то отпиливать, но это не значит, что врача нужно выгнать со службы.

Колдун, отбросив спор об аналогиях и отвечая на главное: Ну да, с ересью боролись и на заре христианства. Но сами христиане.

Я не понимаю: На что доктор намекает? Инки, как их называет доктор, разве не христиане? Разве они, наоборот, не самые…

Демон, серьезно: Они ими считаются только по привычке и по их речам. Внутри же, что гораздо важнее…

Я тоже сердито перебиваю, не удержавшись на обращении в третьем лице: Да ну вас, доктор, я на такие темы даже говорить не хочу. Это попросту опасно. (Тут он хотел что-то возразить — как я догадываюсь, что это как раз плохой признак — но я не дала ему вклиниться, махнув рукой: мол, неважно, это был не лучший аргумент). Что касается подгнивания изнутри, то тут все просто. Христианство стало богатым с тех пор, как его приняли не только бедняки. Я имею в виду не только мирских высокопоставленных христиан, как аристократы, или просто богатых, как некоторые горожане, но и храмы, и священников. Не ходить же им в рубище между икон с золотыми окладами! А вместе с богатыми христианами появились сложности: когда их не было, бедные христиане знали, что завидовать богатому язычнику незачем — он попадет в ад и станет очень бедным и несчастным. А насчет богатого христианина они не так уверены в подобном. Хотя само по себе богатство затруднит ему попадание в рай, но оно же и поможет делать добро более… как сказать… в большем количестве — хотя бы жертвуя церкви столько, сколько бедный не может при всем желании, хоть сними он последнюю рубашку… Так что это непонятно; и потому бедные завидуют, а богатые опасаются их зависти и держатся за свое богатство изо всех сил, и дьявол пользуется тем и другим. Так что стоит распустить инквизицию, как еретики тут же появятся. Вспомните свою аналогию с врачом.

Оборотень, вежливо выслушав на сей раз до конца, кивнул: Да, согласен, появятся. Причина ересей именно тут, вы определили правильно, в богатых и бедных христианах. Но дьявол в этом рассуждении лишний. Церковь ныне сильна и богата, и потому стоит за сильных и богатых, а ведь всем известно, что первые последователи Христа были бедны, и многое в его учении — для них. Возникает неразрешимое противоречие между учением и практикой. Но неправоты своей нынешней ориентации на богатых церковь признать никак не может. Во-первых, признание любой неправоты в чем-то важном лишит ее части авторитета. Тут на самом деле вопрос спорный, признание неправоты может и укрепить авторитет, но ей кажется именно так. А во-вторых, богатств-то жалко. И это — главное. Еретики в такой ситуации все время появляются, что естественно. Но в этой ситуации есть еще один парадоксальный аспект. Если общество так построено, чтобы давить несогласных, а оно построено именно так, они всегда будут появляться. В том числе, несогласные именно с инками. Таких несогласных от усиления инков будет не меньше, а только больше. Когда-нибудь, и даже, думаю, довольно скоро, их появится столько, что никаким инкам с ними не справиться… Да они и не будет этого делать. Инки к этому моменту, скорее всего, уже сами станут не службой при власти, а самой властью. Ведь обвинения в колдовстве — очень хорошее средство для этого, в силу того, что опровергнуть их невозможно. И тогда, скорее всего, они перестанут преследовать «ведьм и колдунов» как инки и начнут их преследовать как бургомистры и светские судьи. Про настоящую же борьбу с ересями они и вовсе забудут… Но вы правы, к чему говорить о далеком прошлом или, тем более, пусть близком, но неопределенном будущем. Вы можете мне не верить, а я не могу ничего доказать, пока это будущее не придет. Извините за кажущееся отклонение от темы спора, но возьмем мавров, турок и арабов. Они не христиане, более того, враги христианства, но инки с ними не воюют, не так ли?

Я, недоуменно: Да, с ними воюют не инки, ведь они — для ересей среди христиан. Разве что они пытаются просочиться к нам, как евреи… или как мавры в Испании… Ну и что?

Слуга сатаны не заметил моей оговорки, а ведь я перепутала «для» и «против». Я сделала это специально, чтобы он прицепился к словам и занял более слабую позицию. Не удалось. Он предпочел использовать заготовленный аргумент: А то, что, повторяю, они их уже извели. Но, оставшись без дела — пусть даже временно, если принять ваши соображения — они ведь не пошли в очередной крестовый поход? Нет. Получив в процессе борьбы с еретиками право пытать подозреваемых… причем им удалось, с одобрения общества, которое они же запугали злодействами и неуловимостью ведьм и колдунов, которых они выдумали, только для того, чтобы не получилось так, что инки больше не нужны, обойти все ограничения, какие накладывались на пытки в гражданских процессах — неприменение их к благородным, к женщинам, детям и сумасшедшим, требование отпустить обвиняемого, если он не сознался после часового допроса с применением пытки… Потому ведьмы и колдуны для них — идеальный объект преследований.

Я, все так же недоуменно: Как это — выдумали? Да у нас в каждой деревне по ведьме и при каждом высокопоставленном аристократе по колдуну или астрологу. Даже у папы римского есть астролог.

Колдун, как бы соглашаясь: Да. Но это ничего не значит. Они всегда и были, но только раньше церковь утверждала, что это глупое суеверие, противное вере — думать, что ведьмы и колдуны действительно умеют колдовать. Их считали — и совершенно справедливо — мошенниками. В основном, безобидными. Иногда — опасными, но тогда их судили не за колдовство, а за причиненный вред, скажем, за отравление каким-нибудь приворотным зельем. А теперь в их силу верит сама церковь. И не потому, что ведьмы и колдуны стали колдовать лучше и пришлось это заметить. Они как раньше не умели колдовать, так и сейчас не умеют. Просто оказалось, что теперь выгодно верить именно так. А тех, кто остался на прежней точке зрения, объявляют пособниками ведьм и колдунов и, тем самым, пособниками дьявола. Вот в каком смысле я сказал, что ведьм и колдунов выдумали сами инки. Причем вместо различия зловредного колдовства и безвредного, как было у римлян, любого колдуна стали считать хуже еретика.

Я никогда об этом не думала и растерялась: Разве? Почему вы думаете, что хуже?

Демон, мрачно: В связи с тем, что еретик мог отречься от своей ереси и спастись, а ведьме это не поможет. Да что там, ей не поможет и невиновность, а уж тем более — признание и отречение.

Я: Не могу спорить насчет ведьм, вам виднее — у вас их целый замок набрался. Честность требует признать, что и мой небольшой опыт не противоречит вашему утверждению. Но насчет ненужности инквизиции я могу с вами поспорить, именно познакомившись с вами. Вы-то — есть! Значит, уже нельзя сказать, что она не нужна.

Оборотень, грустно: Да, я очень кстати подвернулся.

Я, заинтересовавшись: А откуда, кстати, вы так «кстати подвернулись»?

Четвертая беседа: оборотень думает, что Земля — шар. Мне бы его заботы.

Прихвостень сатаны, поколебавшись: А, все равно не поверите. Издалека. На той стороне Земли есть большая земля…

Я, решив, что он меня разыгрывает, сердито: Если я из Нормандии, это не повод…

Колдун, поспешно: Извините, но не ведите себя смешно — и не будет повода. Что Земля — шар, знали еще древние греки, и…

Я перебиваю: Земля — шар?! Я-то думала, вы намекаете, что вы прямиком из ада, но эта байка еще более неправдоподобна. Древние греки были язычники, а в Библии такого нет!

Демон, ехидно: А что там этому противоречит?

Я задумываюсь: Ну-у. Потопа бы не получилось, вся вода стекла бы вниз… Да там все… Да вот в самом начале, до сотворения земли, дух летал над водами… и что, сотворил небо и землю, и земля круглая? Она бы утонула. То есть как — что противоречит?..

Оборотень, видя, что я в затруднении, подводит итог: Это все не цитаты, а ваши умозаключения, к которым вы пытаетесь привязать Писание. Идея для вас непривычная, и вы невольно будете находить ее опровержения. Давайте как-нибудь поговорим специально на эту тему, а пока условно допустим, что я прав. Доказательства будут некоторое время спустя.

Я, упрямо: Как же можно принять эту нелепость, даже условно? Ну вот объясните хотя бы, как все моря с земли не стекают вниз?

Прислужник сатаны, устало: Хорошо, попробую. Хотя, если бы вы учились в университете, вам рассказали бы, что шарообразность Земли — не новость для ученых, о ней знали еще древние греки, например, Аристотель, труды которого, в целом, признаны Церковью, так что не надо пугаться таких взглядов. Дело другое, что, как я случайно узнал, триста лет назад Церковь через папского нунция настоятельно не рекомендовала предподавать их студентам в Париже и Труа. А некоторые мыслители восточного христианства продолжают с ними спорить, предлагая то шарообразную Землю, погруженную в океан нижним полушарием, то Землю, у которой все противоположное нашему полушарие занимает океан — главное, чтобы там не могли жить люди. А кто-то из них просто предлагает не заниматься этим вопросом, ибо об этом ничего не говорил Спаситель, следовательно, это для спасения души не представляет никакой ценности. Однако в наше время это в университете все же преподают. Но я могу попробовать аргументировать эту точку зрения, вы ведь не обязаны верить мне на слово, а для неподготовленного человека это и впрямь непривычно. Думаю, что и пятьсот лет спустя найдутся люди, сомневающиеся в шарообразности Земли… Итак, вода не стекает вследствие того, что она течет вовсе не вниз. Или, если определить свойства воды как жидкости, всегда текущей вниз, придется по-другому определить, что такое «вниз». Вода — и все вообще на Земле — стремится к центру этой круглой Земли.

Я, радостно, думая, что поймала его: Но я же вижу, что вода течет вниз!

Колдун, ничуть не растерявшись: А тут это одно и то же. Раз мы на шаре — внизу у нас его центр.

Я, все еще пытаясь его поймать на противоречии: Почему это мы как раз на верхушке шара? Повезло? Или вы специально построили тут свой замок? Но далеко-далеко отсюда, в Нормандии, я тоже что-то не видела, чтобы вино в кубке косо стояло и напирало на стенку. Разве что, думаю, такое может быть, если выпить слишком много, но я этим никогда не увлекалась. Пьянство не красит дам.

Демон, обрадовавшись: О! С вами приятно спорить! Вы абсолютно правильно догадались, что не обязательно лить воду, чтобы найти это направление — вниз. Тем более, что струя воды как раз не всегда льется точно вниз, ведь у нее могла быть заранее какая-то скорость вбок. Или случайный ветер… или сквозняк, если проводить опыт в помещении… Но можно посмотреть на поверхность спокойной воды — она располагается точно поперек этого направления «вниз».

Я: Ну и как вы объясните, что Нормандия тоже на верхушке шара? Разве у шара не одна верхушка?

Оборотень, терпеливо: Вам все время будет казаться, что вы на верхушке, благодаря тому, что в любом месте вода располагается одинаково. Если бы вам удалось посмотреть откуда-то сбоку сразу и на Пиренеи, и на Нормандию, вы бы увидели странное зрелище, но они так далеко друг от друга, что по дороге из Нормандии в Труа и из Труа на Пиренеи вы не замечаете, как это самое «вниз» постепенно изменяется — и показывает все время в центр шара. В предложенных вами терминах я должен ответить — нет, у шара не одна верхушка, по той причине, что для представления об одной верхушке надо для всего шара определить одно направление «вниз», а поскольку «вниз» на самом деле в любом месте шара — это к центру, то в любом месте верхушка.

Я, поняв, что у меня ум заходит за разум: Ну хорошо, я не могу опровергнуть ваши утверждения. Хоть они и дикие, но друг с другом хорошо сцеплены. А как тогда отличить, кто прав? По вашим же словам, путешественник не может этого сделать, так как направление «вниз» изменяется очень медленно.

Пособник искусителя, легкомысленно: О, доказательств масса, просто вы о них никогда не думали. Вот, например, вы видите, что здесь солнце днем выше поднимается над горизонтом, чем у вас в Нормандии? И даже чем в Труа? Кстати, вы могли бы в Труа заметить, что там оно выше, чем в Нормандии.

Я, растерянно, и лишь бы что-то возразить: Ну, я думала здесь это по контрасту с горами.

Колдун, терпеливо: По контрасту с горами было бы как раз наоборот.

Я, нехотя: Да, верно… Ну я не знаю. А по вашему — почему?

Демон: Солнце светит на Землю сбоку. На севере вскользь — то есть там мы видим, что оно низко стоит над горизонтом. Чем южнее, тем оно выше. А на, так сказать, другой половине, опять вскользь — на самом-самом юге.

Я, упрямо: А как это доказать, про другую половину? Пока вы только доказали… хотя тут еще надо подумать… что Земля не совсем плоская, а выпуклая. Так это и на глаз видно. И, кстати, теперь у вас у самого получается, что у Земли есть верхушка. А вы только что утверждали, что ее нет.

Оборотень, растерянно: Да, тут вы меня поймали… Но нет, это не та верхушка. Она есть, если ориентироваться по солнцу, но на направление «вниз» на поверхности Земли она не влияет.

Я, заинтересовавшись: Монсеньор доктор, вы, похоже, ничего не говорите без причины. Почему именно «на поверхности Земли»? А не на поверхности?

Прихлебатель вельзевула: Под давлением обстоятельств внутри Земли, хотя направление на центр сохраняется, сила тяжести ослабляется, и в самом центре ее нет совсем. Если бы можно было прокопать яму до центра Земли, то, спустившись туда, можно было бы висеть в воздухе, не касаясь дна и стен, как рыбы в воде. А снаружи, высоко над поверхностью, сила тяжести тоже ослабляется. Хуже того, если удалиться от Земли очень далеко, направление тоже изменится. Скажем, на Луне это будет направление на центр Луны… вы ведь не станете спорить с тем, что Луна круглая? И на прочих светилах так же. Но мы далеко ушли от темы беседы.

Я, с сожалением: Вы правы. Но вы мне обязательно со временем расскажите подробнее про все про это!

Я ведь знаю, как польстить этому оборотню. Говорить ему, какой он сильный, храбрый, богатый и прочее — совершенно бесполезно. Больше всего он ценит, если намекнуть ему, что он представляется тебе очень знающим. Даже если на самом деле предмет не слишком интересен, лучше притвориться — оно того стоит.

Колдун: Вообще-то то, что я хотел сказать, когда мы уклонились для обсуждения формы Земли, тоже далеко от первоначальной темы беседы. Я хотел сказать, что я прилетел из земель, лежащих на другой стороне Земли. Здесь о них никто не знает.

Пятая беседа: Про земли на другой стороне Земли

Я, заинтересованно (и думая, что этот интерес ему тоже польстит): Так вот где водятся драконы! И как же называются те земли? — Я ведь, как и все здесь, знала, что он издалека, но с другой стороны Земли…

Дракон-оборотень, грустно: Нет, из драконов я там один водился. Но люди там живут. По-французски те земли никак не называются. Жители той страны, где я жил сначала, довольно большой, но занимавшей малую часть тех обширных земель, сравнимых с Европой, Азией или Африкой, называют все те земли Ишачитлан.

Я, восхищенно: Какое хитрое слово! Сразу видно, что оно издалека! А как назывался житель тех земель? Как мы говорим про себя европейцы, про прочих азиаты и африканцы?

Ишачитланец: Они говорят: ишачитлатль, ишачитекатль или ишачитлакатль.

Я, стараясь сдержать невежливый смех: Мне этого не выговорить! Ишачить… как дальше? Наверное, нужно долго учиться, чтобы уметь говорить на ишачьем языке! Извините! А как называлась сама страна, где вы жили? И ее жители?

Змей с другой стороны Земли: У них было два названия, древнее и современное. Раньше страна называлась Анаwак, и таково же древнее название всего Ишачитлана. Сейчас ее жители называются ацтеках, то есть ацтеки, а страна — Империя Ацтеков — Ацтекатлахтокайотль.

Я, даже не пытаясь повторить это чудовищное название: Вы упомянули, что жили там сначала, значит, жили еще где-то? И что случилось с первой страной?

Ишак дьявола: Да, уйдя из Ацтекатлахтокайотля, перед тем, как совсем покинуть Ишачитлан, я жил в другой стране, Майапан, ее жители называются майа. Она расположена на полуострове, также называемом Майапан. С Анаwаком и ацтеками ничего не случилось, но мне там разонравилось, пришлось переселиться.

Я, с ненаигранным удивлением: Неужели они могли без достаточного уважения отнестись к единственному дракону? Казалось бы, страна, в которой живет дракон, имеет огромное преимущество перед соседями.

Несчастный лишенный домашней страны дракон: Нет, все было наоборот. Они назвали меня Кетцалькоатлем, то есть Пернатым Змеем, стали поклоняться мне, и мне не удалось это прекратить. Жрецы приобрели в обществе огромное влияние — еще бы! на объект поклонения каждый может полюбоваться! С доступом ко мне со своими просьбами, правда, было сложнее… Этим жрецы и занимались, сортировкой просьб. В рассуждении того, что просителей много, а я один. И довольно большая часть их устремлений направлена в противоположные стороны и исключает друг друга. Так что жрецы и правда помогали. С пользой для себя, конечно… Не хочу задевать вашу веру, но представьте себе, что было бы, если бы Иисус не был распят, а стал царем Иудейским. Уже прославившись как чудотворец. Представляете, какие толпы рвались бы пасть в ноги со слезными просьбами? Чтобы разом и без труда решить все свои проблемы, от болезней и бедности до переедания и мелковатых драгоценных камней в украшениях? Вместо того, чтобы делать что-то полезное для себя и других, они часами, днями и месяцами тупо стояли бы на площади перед дворцом. Чтобы этого не было, пришлось бы, как и сейчас, создать Церковь. Только она была бы более деловитой и более многочисленной, чем сейчас. И еще более доходной для священников. И сделать с этим было бы ничего нельзя.

Эк его прорвало, бедного, — подумала я, — Наверное, крупно они ему досадили, эти жрецы-ишачи. Но чем? Сам же сказал, помогали. Пожалел поделиться доходами, что ли? Странно, до сих пор этот дракон не производил впечатления корыстного человека. А ведь в сказках драконы всегда лежат в пещере на груде сокровищ. Впрочем, никому, должно быть, не приходит в голову, что дракон мог не отнять свои сокровища у людей, а добыть их в горах сам. Так что грабитель не он, а рыцарь, явившийся вызвать его на честный бой. Забавно… — Ограбленный жрецами дракон, между тем, продолжал:

Это все бы ничего. Я с самого начала объявил, что мне не надо никакой платы ни от кого, а что жрецы все равно говорят, что собирают плату не себе за посредничество, а как будто для передачи мне, долго не догадывался. Там вообще язычество по вашей терминологии, т.е. многобожие. И жрецы каждого бога кормятся приношениями верующих. И опять же, какое мне дело? Я и тогда, как здесь, общался с не очень большим количеством людей. Даже меньше, чем здесь. Но с течением времени жрецы начали устраивать человеческие жертвоприношения…

Я, изумленно и возмущенно: Что?! Они начали? А вы где были?

Шестая беседа: конец света на той стороне Земли и на этой

Ваал, оказавшийся и впрямь Ваалом, принялся отпираться: Да я не знал ничего! Сперва. У них, между прочим, примерно как у вас, ожидается конец света. Но гораздо хуже. У вас это Страшный суд, после которого праведникам станет хорошо, и только грешникам плохо, все по справедливости. А ацтеки ожидают всеобщего и полного уничтожения. Всем нам крышка будет, думают они, и грешникам, и праведникам. Поэтому, в то время как христиане ждут этого великого события с радостным нетерпением, или должны ждать, ацтеки ждут его с ужасом. Кстати, с вашей точки зрения они совершенно правы: ничего хорошего их, нехристей, не ожидает…

Я, заинтересовавшись: А вообще у них есть рай?

Змей Пернатый: Да. Просто рай, без уточнений, это омейокан. Рай небесный: ильwицатлилтик. Рай земной: шочитлапан, или, по-другому, тлалтикпаккайотль. Довольно сложно устроенная религия. Но после конца света рая не будет.

Я, не понимая: Вообще не будет? А что будет? Или ничего не будет, ни рая, ни ада? У них вообще есть ад?

Змей: Да. Довольно плохой. Душе сначала нужно преодолеть семь обширных стран, где ее подстерегают разные опасности, в том числе чудовища, охотящиеся на нее, чтобы сожрать, причем особенно много их на границе в следующую страну. А если удастся, что довольно невероятно, пройти их все, душа попросту исчезает. И не спрашивайте меня, чем это лучше, чем быть съеденной с самого начала, если так и так окончательная гибель, я этого тоже не понял. Может, даже и нет разницы, но так же как Сизиф не может не пытаться закатить камень на гору, так и мертвые ацтеки не могут не пытаться преодолеть все семь стран ада. Для их ада, в отличие от рая, есть только одно название: чикнаwмиктлан.

Я, с нервным смехом: О! По-моему, они не только язычники, у которых много богов, не только дьяволопоклонники, поклоняющиеся Змею (пускай Пернатому), но и еретики. Нельзя так издевательски называть самые важные вещи!.. Простите! Я понимаю, что шутить на эту тему неуместно, но уж больно вы загрустили. В конце концов, все это позади, они там, вы тут… Ну хорошо, я поняла, конец света у них — что-то ужасное. При чем тут человеческие жертвоприношения?

Мрачное Чудо в Перьях: Дело в том, что они думают, что хорошим поведением общества можно это ужасное событие отсрочить. А плохим — вызвать преждевременно.

Я, удивленно: Но если так, то все в порядке?

Выходец из чикнаwмиктлана: Если бы! Дело в том, что правильное поведение общества издавна, по понятиям жрецов, включает в себя человеческие жертвы.

Я, поняв, как ошибалась только что: Ой!

Бывший языческий бог: Я-то с самого начала боролся с этим. И с жертвоприношением детей водным божествам Тлалок и Чальчиутликwэ в месяц Атлькаwало, то есть месяц Прекращения воды. И с жертвоприношением воинов богу Шипе-Тотеку и танцами жреца с кожей, содранной с жертв, в месяц Тлакашипеwалицтли, то есть месяц Свежевания людей. И с жертвоприношением детей Коатликwэ и Тлалоку в месяц Тосостонтли, то есть Малое бдение; ритуалу захоронения кожи жертв предыдущего месяца я мешать не собирался. Но мне не нравилось и жертвоприношение девушки богам Сентеотлю и Чикомекакоатлю для Благословения нового урожая центли в месяц Уэйтосостли, то есть Большое бдение. И жертвоприношение персонификаций богов меня ужасало…

Я, спохватившись, что перестала его понимать: Простите! Мне страшно это слушать, но, раз уж вы рассказываете, значит, считаете это важным. Так что я потерплю. Но кто такие персонификации богов? Какие-то святые, пророки?

Ацтекский жалобщик на язычников-ацтеков: Нет. То есть святые, в каком-то смысле, хотя и не христианском, это все приносимые в жертву. А эти тщательно отбирались по физическому совершенству, выбирались из многих претендентов на состязаниях и назначались определенными богами на время. Им воздавали почести — и убивали в честь тех богов, кого они изображали или, как считалось, которыми были. А именно, в месяц Тошкатль, то есть Засуха, это были Тескатлипока и Уицилопочтли. А в следующем месяце Эцалькуалистли, так называется блюдо из центли и эмеха, ритуально удушали персонификаций водных божеств для бога Тлалока и совершали ритуальные омовения и танцевали. И в следующем месяце Текwилуитонтли, то есть Маленький пир господ, проходила церемония соледобытчиков и опять жертвоприношение персонификаций богов для Шуишточиwатля и Шочипилли. Через некоторое время, правда, были два месяца без жертв: Уэйтекwиутль, то есть Большой пир господ. В этот месяц — Праздник Шилонен, богини молодой центли; знать раздает подарки и еду черни. И Тлашочимако, то есть Рождение цветов, когда в честь Уицилопочтли все изображения богов украшаются цветочными гирляндами и происходит пир с элотамальи, это пирог из молодой центли с вехолонакатлем, то есть мясом кетцальтотолина, и специями. Мы такой пирог ели в честь вашего прибытия, вы, наверное, помните.

Я, не собираясь напоминать ему о том, что от того совместного обеда в большом зале я отказалась, обидевшись на вынужденное купание и его появление в слишком ранний момент после него, а еда в одиночестве в своей комнате не способствует узнаванию названий блюд… кстати, интересно, он не помнит или делает вид… извиняющимся тоном: К сожалению, там было столько незнакомых блюд…

Кетцалькоатль, поклонник мяса кетцальтотолина, с некоторым сожалением: Ну, неважно, еще успеете. Следующий месяц по этому календарю…

Я, робко: А может, ужасов уже хватит?

Нечуткий бес (а может, наоборот, это он назло, а?): Да там всего восемнадцать месяцев, про половину я уже рассказал… — (я, наверное, побледнела), — Ну ладно, впрочем, извините, действительно, что это я. Представление вы уже получили, а еще столько же ужасов, действительно, ни к чему. После всех восемнадцати месяцев следуют Немонтеми, Пустые дни. Это пять дней поста и воздержания без ритуалов.

Я, вдруг заинтересовавшись: Ага, значит, год состоит из восемнадцати месяцев по двадцать дней и пять — триста шестьдесят пять дней в году?

Змей, обрадованный этим: Да, но дело в том, что был еще один календарь, священный. Тоже двадцать месяцев, но по тринадцать дней, священный год — двести шестьдесят дней. Календари совпадали каждые пятьдесят два года. Именно в это время мог произойти конец света, особенно если люди вели себя плохо. Если хорошо — откладывался еще на пятьдесят два года. Вот у вас часто ожидается конец света?

Я, обрадовавшись: Нет, тут ваш довод не работает! У нас его то и дело кто-то предсказывает! Ну, конечно, образованные люди не очень верят в это… Первые христиане, говорят, ждали, что вот-вот, а теперь уж сколько времени прошло. Только иногда бывают особо убедительные предсказания, которым все верят. Вот в тысяча двести шестидесятом ожидался такой конец света. Иоахим Флорский обосновал его, разделив историю три периода: Отца — от Авраама до Иоанна Крестителя, Сына — от воплощения Сына Божия до этого самого года и Святого Духа — с этого года. И это не какие-то выдумки, он основывался на Откровениях Иоанна Богослова, где в главе XI в стихе III сказано: «И дам двум свидетелям Моим, и они будут пророчествовать тысячу двести шестьдесят дней, будучи облечены во вретище», а в главе XII в стихе VI это число повторяется: «А жена убежала в пустыню, где приготовлено было для нее место от Бога, чтобы питали ее там тысячу двести шестьдесят дней». После того такого убедительного долго не было. Сейчас восточные христиане, говорят, верят, как верили в Византии, пока она не была захвачена турками, что конец света наступит в тысяча четыреста девяносто втором году — довольно скоро. Византийцы вот не дождались. Хотя я-то точно не доживу, но о детях и внуках могла бы забеспокоиться, живи я там. — Я ожидала удивления с его стороны, как это конец света может быть в одной стране, и не быть в другой. Но он знал.

Многомудрый черт: Ну да, ну да. Византийская эра, отличающаяся от ватиканской. Но ведь это какие-то древние расчеты, еще триста пятьдесят третьего года?

Я, разочарованно: Да, но тогда-то семь тысяч лет от сотворения мира истекали еще не скоро, а теперь уже рукой подать, вот и вспомнили. И даже Пасхалии свои восточные христиане рассчитали только до этого года, а теперь конец Пасхалий принимают за дополнительное подтверждение — да, конец света. Наступит время без Пасхи! В Европе ничего такого нет, пророки конца света основываются или на Библии, или на своих сомнительных видениях. А чтобы на голых цифрах — это больше евреи со своей Каббалой. А мы всегда знаем, когда Пасха.

Адвокат каббалистики: Тут вы ошибаетесь, наоборот, у вас было очень много разных расчетов, потому-то и получается все время, что всегда есть запас времени до «времен без Пасхи». В V веке, например, Викторий Аквитанский рассчитал очередные таблицы для наступления Пасхи, как раз чтобы устранить расхождения между Востоком, где использовали александрийскую пасхалию с девятнадцатилетним лунным циклом, и Западом, с его циклом в восемьдесят четыре года, что в CDXLIV и CDLIII годах привело к расхождениям. Он заметил, что даты Пасхи повторяются через каждые пятьсот тридцать два года. Через время этот период назвали Великим индиктионом. В VI веке таблицы Виктория Аквитанского в Риме заменили таблицами Дионисия Малого. Тот основывался на александрийской пасхалии, но стал рассчитывать даты от Рождества Христова. А в королевстве франков все оставалось по-прежнему до VIII века. Таблицы Виктория Аквитанского даже распространились на территорию Германии. Только в начале IX века, при Карле Великом, александрийская пасхалия победила окончательно, но в версии Дионисия Малого. И, естественно, при каждом новом составлении таблиц их делали с запасом. А на Востоке как пользовались александрийской Пасхалией, так и пользуются, вместе с византийской эрой, вот и не пересчитали таблицы.

Я, с мстительным желанием поставить этого всезнайку в тупик: А кто прав?

Отец лжи и хитрости: Смотря в чем. Во-первых, в конец света на основе каких-то расчетов я не верю, но большие бедствия так устроить можно. Не засеять поля, например, в рассуждении, что незачем, и с голоду умрет много народу. Во-вторых, с какого года вести летоисчисление, согласно византийской эре или ватиканской, дело вообще произвольное. Хотя могу заметить, что и ватиканская эра, и византийская, основаны на пяти с половиной тысячах лет от Адама до Христа, но подсчет поколений и лет по Библии в Ватикане делали по латинскому ее переводу, Вульгате, а на Востоке по греческому, Септуагинте. Какой из переводов более правильно указывает даты, непонятно хотя бы уже потому, что переводчикам попались разные экземпляры Торы — у евреев уже тоже за тысячелетия накопились расхождения в датах. Ни римских, ни, тем более арабских цифр там нет, сроки жизни царей указаны в буквенных обозначениях, а цифровые значения букв зависят от их месте в алфавите. Между тем алфавитный порядок меняется… Даже на Западе у разных вычислителей цифры сильно разнятся, так что, собственно говоря, непонятно, что такое ватиканская эра. Сотворение мира приходится и на три тысячи восемьсот лет до Христа, и на шесть тысяч девятьсот лет до Христа. Наверное, именно поэтому в Риме и не увлеклись так этим вариантом конца света. Между прочим, скажу по секрету, я как-то интересовался этим вопросом, о конце света в MCDXCII. Тут два интересных момента. Во-первых, откуда взялась дата сотворения мира за пять тысяч пятьсот восемь лет до рождества Христова? Из того соображения, что Христос подобен Адаму, кроме греховности, конечно, а Адам был сотворен примерно в середине шестого дня творения, дни же Божественные нужно считать за тысячи лет? Кстати, последнее утверждение теологов основано на Псалме Давида LXXXIX «…4 Ты возвращаешь человека в тление и говоришь:"возвратитесь, сыны человеческие!"5 Ибо пред очами Твоими тысяча лет, как день вчерашний, когда он прошел, и [как] стража в ночи. 6 Ты [как] наводнением уносишь их; они — [как] сон, как трава, которая утром вырастает, утром цветет и зеленеет, вечером подсекается и засыхает; 7 ибо мы исчезаем от гнева Твоего и от ярости Твоей мы в смятении…». По-моему, это не более как художественный образ. Апостол Петр во втором Послании в главе третьей цитирует это место так: «8 Одно то не должно быть сокрыто от вас, возлюбленные, что у Господа один день, как тысяча лет, и тысяча лет, как один день. 9 Не медлит Господь [исполнением] обетования, как некоторые почитают то медлением; но долготерпит нас, не желая, чтобы кто погиб, но чтобы все пришли к покаянию. 10 Придет же день Господень, как тать ночью, и тогда небеса с шумом прейдут, стихии же, разгоревшись, разрушатся, земля и все дела на ней сгорят…». Он уже использует это соотношение в связи с концом света, но одно то, что «один день, как тысяча лет, и тысяча лет, как один день» лишает его возможности применения в расчетах. Кстати, если вспомнить о предыдущем конце света в тысяча двести шестидесятом году, то он был основан на совсем другом соотношении, один день равен году, не так ли?

А между тем, пусть уж точная дата сотворения мира как-то может быть вычислена и другим путем, по годам поколений в Библии, но ведь и те семь тысячелетий, которые должен существовать мир, явно восходят к аналогии с семью днями творения. Мне удалось найти две разные ссылки на источник, в коем, вроде бы, сказано «мир сей сотворен на семь тысяч лет». Одна — на «Славянского Еноха», то есть Вторую книгу Еноха, коей существует три варианта, сильно различающихся. Вообще Книга Еноха — чуть ли не самый значимый апокриф Ветхого Завета. На нее ссылается апостол Иуда в своем послании. Ее упоминают Тертуллиан, Ориген и другие. Однако сам текст неизвестен, по причине того, что входит в канон эфиопской Библии, а с эфиопскими христианами связь у Рима плохая, и по-эфиопски никто не читает. Когда-нибудь найдут, переведут и сделают этот перевод основным, то есть Первой Книгой Еноха. Славянский же Енох — редкие переводы кусков книги на болгарский, сербский, молдавский и церковнославянский. Те редкие теологи, что как-то прочли их, считают, что там содержится учение о Логосе и Истории. Что касается конца света, то там, якобы, сказано, что по истечении времени, положенного веку сему (ἡ συντέλεια τοῦ αἰώνος), — семь тысяч лет, наступает обновление вселенной и новый век, в котором уже не будет счисления времени. Наступит вечность. Конечно, иные представляли себе и самую вечность по аналогии времени и видели высший идеал в установлении всемирной теократии с иудейской столицей в Иерусалиме. Другие, однако, шли дальше, и грядущее царство славы, обнимающее небо и землю, являлось им как полное обновление, как упразднение зла и смерти, которому предшествует огненное крещение Вселенной. А вот что, наиболее близкое, мне удалось там прочесть: «Сначала, когда всего не было, прежде, чем появилось все творение, создал Господь мир сотворенный, и после этого создал все творение свое, видимое и невидимое, и после всего этого создал человека по образу своему, и дал ему глаза видеть, и уши слышать, и сердце желать, и ум решать. Тогда освободил Господь мир ради человека, и разделил (век) на времена и часы, да размышляет человек о смене времен, и конце и начале лет, и окончании месяцев, и дней, и часов, да знает (о конце) своей жизни — смерти. Когда же перестанет существовать все, что сотворил Господь, и всякий человек придет на Суд Господа Великий, тогда исчезнут времена, и лет больше не будет, и ни месяцы, ни дни, ни часы более не будут сосчитываться, но настанет век единый». Действительно, прекращение счета времени есть, намеки на конец света тоже, а вот никаких семи тысяч лет не написано! Что касается Третьей Книги Еноха, так называемой Книги Небесных Дворцов, то не буду долго о ней говорить, главное, там этого тоже нет. Как и в Первой.

Вторая ссылка по поводу семи тысяч лет у теологов была на Исаака Аргира, умершего ровно сто лет назад византийского математика, астронома и богослова. Я читал трактаты Аргира. Он пересчитывал таблицы «Альмагеста» Птолемея с древнеегипетского календаря и долготы Александрии для римского календаря и долготы Константинополя. Эти таблицы он, действительно, использовал для уточнения расчетов дат Пасхи. Есть у него трактаты также по геометрии и другой математики и по географии, по философии, даже по филологии и музыке, но они тут ни при чем. Были богословские трактаты о фаворском свете и четверояком различении Божественного причастия, но они уничтожены в связи с анафемой. Он был ей подвергнут уже после смерти в связи с подозрением в неуважении к святым отцам, создавшим традиционную Пасхалию. По милости того, что — слушайте! — он высказывал скептическое отношение к распространенным в Византии той эпохи ожиданиям скорого конца света в семитысячном году от сотворения мира: в противном случае менять пасхалию ради оставшихся нескольких десятилетий, действительно, не имело бы смысла. Таким образом, мало того, что Иисус запретил апостолам пытаться узнать дату конца света, что должно было бы поставить крест на всех таких расчетах, но этот конкретный расчет конца света основан на каком-то неизвестно откуда взявшемся заблуждении. Кто-то превратил шесть тысяч лет, упомянутых в Торе, в семь тысяч, сославшись на каких-то пророков, например, Еноха, у которых это увидели какие-то ученые, например, Аргир. Ссылки были неправильные, тем не менее эти семь тысячелетий стали всеобщим убеждением, благо Книга Еноха потерялась, а труды Аргира были уничтожены. Проверить стало трудно. На противоположные цитаты никто не обращает внимания. Например, в Книге пророка Варуха 3:32 «Но Знающий все знает ее; Он открыл ее Своим разумом, Тот, Который сотворил землю на вечные времена и наполнил ее четвероногими скотами…».

Но этот длинный экскурс в эсхатологию наверняка уже слишком длинен. Однако, видите, как притягательна для людей тема конца света. А у ацтеков, повторюсь, он ожидается каждые пятьдесят два года. Вот вам и жертвоприношения чуть ли не каждый месяц вместо «всего лишь» анафемы сомневающемуся ученому.

Я: Да, вы же собирались рассказать, как боролись с этими жертвоприношениями. Только не рассказывайте, пожалуйста, опять про все эти ужасы, которых успели изложить половину, мне и ее хватит. Вам удалось их разубедить? Они перестали ждать конца света?

Змеиная изумрудная птичка кецаль: Нет, к сожалению, этого я сделать не успел. Это бы потребовало изменения слишком многого в вере. Но, как только я приобрел достаточное влияние, отучил их от идеи, что хорошее поведение — это человеческие жертвы. Заменил проливанием в жертвенный огонь своей крови… своей не в смысле у каждого своей, это я про себя говорю, в смысле, только моей и ничьей более. Когда ближайший конец света был опять благополучно отложен без человеческих жертв, ацтеки вздохнули посвободнее. Но черт меня дернул…

Тут на меня напало нервное хихиканье, с которым я долго не могла справиться, но справилась все-таки. Между тем он продолжал:…и еще перышки цветные бросал. Перышки до того макал в разные растворы и высушивал, чтобы пламя красиво меняло цвет. Сперва оно у меня просто меняло цвет, а с течением времени я догадался, что зеленый цвет пламени означает одобрение намерений или, если был прямой вопрос, «да». Красный — неодобрение или «нет». Но тут я перестарался. Ко мне стали относиться со слишком большим благоговением.

Я, опять перестав понимать, как это может быть слишком: Как это?!

Неудачливый строитель шочитлапана: Да, я тоже не ожидал такого. Все быстро привыкли: высшие силы одобряют все, что я считаю полезным. А значит, достаточно спрашивать меня. Или не спрашивать, а пытаться угадывать тайные желания. Наверное, это проклятие всякого фараона, императора, в общем, любого диктатора, правящего единолично. Жрецы, прежде, чем я успел об этом узнать, внушили народу, что жертвы все же нужны, только они должны быть добровольными. Эта добровольность меня сначала привела в замешательство — имею ли я право им мешать? Но когда гибель угрожает всем — а в этом никто не сомневался — обязательно найдутся те, кто пожертвует собой ради спасения всех остальных. В конце концов, у каждого есть близкие люди. А жрецам только дай волю… Количество героев стало увеличиваться, а жрецы стали убивать их все более мучительными способами. Объясняя это тем, что так жертва будет более значительной. А на самом деле, думаю, на потребу толпам, наслаждающимся кровавыми зрелищами. Когда я узнал, что уже игры в мяч… у ацтеков есть сложная игра в мяч, ольамани, не буду рассказывать правила, но команда должна долго тренироваться, если хочет выигрывать… так вот, вдруг оказалось, что они играют за честь быть принесенными в жертву, всей командой. И никто не пытался жульничать и играть похуже, чтобы остаться в живых. Ведь, чем больше жертва, тем лучше, и самая лучшая команда — самая лучшая жертва. Как бы уже жертва со стороны всех, кто любит смотреть, как играет эта команда. Представьте себе, что победителю рыцарского турнира достается, вместе со славой, не поцелуй прекрасной дамы, с шарфом которой он сражался, и не награда от короля, а мучительная смерть.

Подождав немного, чтобы до меня дошло, дракон продолжал: Я пытался переубедить их. Я обращался к героям, уверял их, что вовсе их жертвы мне не нужны. И, на самом деле, никаким другим богам тоже. Я обращался и к тем, кто сам не рвался в герои, но поддерживал их энтузиазм, демонстрируя обожание, а на самом деле заразившись жаждой крови. Когда империи угрожает опасность, говорил я им, неправильно жертвовать лучшими, чтобы остались худшие. Вы думаете, что так отсрочите конец, но посмотрите со стороны. Какое уважение вы можете вызвать таким поведением? Кто из богов сочтет его хорошим? Представьте, вы разделили всех жителей Анаwака поровну на лучших и худших, и всех лучших отдали жрецам. И даже, представьте, худшие при этом уцелели, поубивав лучших. Конец света за такое глупое поведение немедленно захочет вам устроить любой из ваших богов. В моих устах, казалось мне, это довольно убедительное свидетельство; но жрецы оказались убедительнее. Может, потому, что я, спохватившись, тут же оговорился, что не призываю их убить вместо того другую половину, и тем проявил неуверенность.

Но вы должны признать, мы опять уклонились от темы.

Седьмая беседа: Демон думает, что инквизиции не нужно преследовать его. Бедный. Это я иронизирую. Смешно же — как он может так думать?

Я, вспоминая: Да, верно, это я спросила, откуда вы. А перед тем сказала, что раз вы есть, нужна и инквизиция.

Оборотень грустно усмехается: Вы мне безбожно льстите. Все инки мира против вашего покорного слуги? А что я им сделал? Разве я еретик? Разве я утверждаю, что Библию надо понимать как-то не так, как считается правильным? Это не мое дело, как вам понимать ваши священные книги.

Я, строго: Вы не христианин, а это почти то же, что еретик. И у вас гарем.

Помощник бегемота, поспешно: Погодите-погодите, не все сразу. Не христианин, да. Но я же с этого и начал — с турок и арабов. Не христиан на свете довольно много. С теми, что за границами христианских стран, вовсе не всегда война, бывает и мир, а когда и война, это забота не инков, как вы уже согласились. Даже война между христианскими странами чаще всего не их дело. К тем еретикам, что внутри страны, тоже бывает терпимое отношение, особенно если от них можно хорошо поживиться. Я подхожу под оба исключения. Я и заграничный, и очень выгодный сосед. И, в любом случае, как вы себе представляете крещение дракона? Не будет ли это богохульством?

Я, укоризненно: Вы тоже нагромождаете слишком много аргументов сразу, так что их невозможно сразу все оспорить. Так что сами виноваты, что я отвечу только на последний. Почему же вам нельзя креститься? Креститесь в человеческом облике, а от драконовского откажитесь как от колдовства, противного вере. И кстати, вы еретик не потому, что не христианин, а в силу того, что колдун. Как быть с прирученными животными, которые могут выполнять работу крестьян? Это не колдовство?

Колдун, не менее укоризненно: Но вы же сами понимаете, что это никакое не колдовство, а дрессировка, зачем притворяться? Шевалье же не заставляют отказываться от лошадей, которые их слушаются? Даже само слово «шевалье» говорит о том, что он неотделим от своего коня! Охотников тоже не заставляют отказаться от собак и соколов.

Я, спокойно: Это зависит от степени послушания их лошадей, собак и соколов. Недаром не любят цыган и бродячих артистов — у них бывают такие лошади, собаки и другие животные, что их ум — или связь с хозяином — граничит с колдовством. Как-то мне приходилось видеть цыганку с простой козочкой… ну ладно. У вас же, не обижайтесь, эта связь давно за гранью мастерства самых артистичных артистов и самых цыганистых цыган. Она вообще превосходит возможности человека. Если вы думаете, что я поняла, как такое возможно, то вы переоцениваете мою понятливость, или, вернее, знакомство с астрологией, или алхимией, или как уж там называется та колдовская наука, что позволяет вам это проделывать.

Демон, удивленно: Вот как? Тогда, наверное, то же вы скажете и о девушках, пользующихся живыми протезами?

Я, спохватившись, что слишком успешно спорю: Не я, а инквизитор. Да, конечно. И тем более — о девушках, повелевающих огородными крысами. Без колдовства тут не может обойтись, правда, может быть, колдуют не они сами, а вы. Впрочем, их это не спасет. Вы, так сказать, вызвали этих бесов и демонов, а они пользуются их услугами.

Оборотень, сделав хитрое выражение лица: Вы оговорились, что таков взгляд инквизитора. Но сами вы понимаете, что это взгляд, обусловленный незнанием и нежеланием знания?

Я, решив, что пора поддаваться, а то спор будет бесконечным: А вы меня под обвинение в ереси вместе с вами не подводите. И у стен бывают уши.

Прихлебатель астарота, довольно: Больше не буду. Хотя, говоря формально, мы на башне и тут нет стен. Более того, как вы уже знаете, ухо этих стен, которых нет, сидит в подвале, работает оно исключительно на вашего покорного слугу, и подкупить его или как-то иначе выманить у него сведения никому не удастся. Но в некотором смысле вы правы: компрометирующих вещей лучше не говорить ни при каких обстоятельствах. Вдруг вам придется клясться, что вы их никогда не говорили, или вы привыкнете к таким высказываниям и повторите в таких стенах, уши которых ваших слов не одобрят, да мало ли что. Хорошо. Вы, значит, будете вынужденно считаться в нашем споре представительницей инквизиции (о! вынужденно! отлично, он поддается! Я уже не шпионка инквизиции!), а я — адвокатом дьявола. Кажется, впрочем, эта полезная личность присутствует только в богословских спорах, но не в процессах по обвинению в ереси, как можно было бы подумать по ее экстравагантному названию. Полезная, прошу заметить, не потому, что способствует победе дьявола, а потому, что уменьшает риск ошибки, то есть полезная для торжества истины, а это в интересах добра, а не зла, не так ли? Но я отвлекся на второстепенный вопрос, за что прошу прощения. В любом случае я утверждаю, что я не колдун, а дрессировщик. И не еретик, каковым может быть только христианин — я же не христианин вообще. Притом я нехристь выгодный и заграничный. В чем вы еще меня обвиняли с точки зрения инквизиции? Гарем? Брачные обычаи, видите ли, сохраняются с древности. Если меняются, то очень медленно.

Я, подозрительно: Будете приводить нам в пример сарацинов поганых?

Чертов пособник, заулыбавшись: Для начала Ирландию. В соответствии с древнеирландским правом, женщина могла покинуть супруга и требовать раздела имущества, если он, например, с годами стал слишком толстым, если храпел по ночам, часто изменял ей, был слишком религиозным и еще по многим причинам. Если не имела законного повода — все равно могла уйти просто по желанию, но без возврата приданного. Например, этим правом воспользовалась королева Гормлат, дочь верховного короля, похищение которой привело к смене власти. Ее имя означает, по совпадению, «власть». Правда, есть и другое значение этого слова, «сине-красно-фиолетовое яркое обжигающее ритуальное питье». Оно, видите ли, использовалось в ритуалах смены власти.

Я, недоуменно: Да при чем тут древняя Ирландия и королева Гормлат?

Подданный Сатаны: Просто пример. У каждого народа могут быть свои обычаи. Инков это не должно волновать. В честь чего правителю-нехристю советоваться с церковью относительно своих жен?

Я, торжествующе: Зато жены у вас христианские и, по нашим правилам, они и не жены вам вовсе, а живут в грехе! И, если вы и заграничный… о чем еще можно поспорить… то, значит, жен себе добываете налетами на чужую землю!

Колдун, устало: Это неважно. Налеты все друг на друга устраивают, независимо от умения летать. И жен добывают. Думаете, у турецкого султана в гареме только мусульманки? Вообще, гарем — последнее, что волнует пославших вас. Вот, например, вы знаете, чем отличается королевская фаворитка от прочих фавориток короля?

Я, с недоумением: Никто меня не посылал, сколько раз вам повторять… Конечно, кто же этого не знает? Она представлена ко двору именно в этом статусе… может влиять на политические события, на жизнь двора… Вот, например, Аньес Сорель король Карл VII именно так представил, и она носила шлейф длиннее всех прочих дам, кроме королевы, которая была вынуждена с ней подружиться. Более того, Карл, которого короновала Жанна д’Арк, получил прозвание Победитель благодаря Аньес. По случаю того, что перед тем он на несколько лет вообще забросил политику из любви к ней, а Аньес, заботясь о делах королевства, сказала ему: «Когда я была маленькой, астролог предсказал, что в меня влюбится один из самых храбрых и мужественных королей. Когда мы встретились, я думала, что Вы и есть тот самый храбрый король. Но, похоже, я ошиблась. Вы слишком изнежены и почти не занимаетесь делами вашего бедного королевства. Мне кажется, что этот мужественный король не Вы, а английский король, который создает такие сильные армии и захватывает у Вас такие прекрасные города. Прощайте! Я отправляюсь к нему, видимо, о нем говорил мне астролог». Король заплакал. С тех пор он забросил охоту, сады, забыл о развлечениях, реорганизовал войска и в сорок девятом году, нарушив перемирие с Англией, вновь начал военные действия. Движимый любовью, король за несколько месяцев вернул все захваченные англичанами земли Франции… Правда, судьба распорядилась так, что Аньес не довелось увидеть венца своих усилий — будучи беременной четвертым ребенком, она поспешила в Нормандию, где воевал король, чтобы рассказать ему об опасном заговоре, произошли преждевременные роды, и она умерла. Некоторые говорили, что она была отравлена, и, может быть, по указанию нынешнего короля, который из-за нее поссорился со своим отцом и был вынужден бежать в Бургундию.

Демон, очень довольный: Спасибо, вы мне очень помогли. Могу добавить, что, хотя Людовик ненавидел королевскую фаворитку, но ее дочерей выдал замуж весьма приличным образом, о чем вам известно лучше многих, не так ли? Ничего не поделаешь, это же его сестры, хоть и сводные, и незаконные. Вернее, законные — королевская кровь священна — хоть и не от жены… Хотите сказать, это вызывает какие-то протесты у церкви?..

А о его прошлогодних переговорах с королем Англии Эдуардом вы знаете? Ну, когда герцогу Бургундскому удалось было — впервые за двадцать два года, ведь война с англичанами окончилась в пятьдесят третьем, — призвать английское войско в союзники, и оно, во главе с королем, высадилось в Кале. Однако, пока герцог был занят своей армией, которую перед тем отпустил грабить Бар и Лотарингию — для отдыха после тяжелой и неудачной осады германского Нейса, — хитрый Людовик взял да и уговорил Эдуарда вернуться восвояси! Не даром, конечно, а за крупную сумму денег.

Но я, впрочем, не о самом этом недавнем событии, а о небольшой детали переговоров. Как с тех пор стало всем известно, Людовик, развлекая Эдуарда беседой, в шутку пригласил его в Париж, обещая «праздник с дамами и отпущение грехов монсеньором кардиналом Бурбонским, который известен как добрый наперсник в таких делах». Неожиданно оказалось, что Эдуард вполне не прочь повеселиться таким соблазнительным образом у своего главного военного противника, и Людовику пришлось изворачиваться, чтобы отменить приглашение — под предлогом такой важной вещи, как необходимость немедленно выступать в поход против герцога Бургундского. Предлог, вообще-то, надуманный, что должно было быть сразу ясно и Эдуарду — ведь в мирный договор на семь лет герцог Бургундский также был включен, буде пожелает. Правда, можно было подозревать, что он не пожелает, но приличия требовали подождать, пока он заявит об этом сам, а не отправляться на него немедленно в поход. Чего, кстати, король делать и не собирался, полагаясь гораздо больше на интриги. Более того, как показало дальнейшее развитие событий, герцог Бургундский, хоть и заявил сперва очень сердито англичанам, что он к их соглашению не присоединится, тут же заключил с Людовиком перемирие на девять лет… Людовик со своей шуткой не учел, что Эдуард вообще пользуется большим успехом у женщин, а они — у него, что, кстати, помогло ему незадолго до того, в семьдесят первом, вернуть корону, отобранную у него Варвиком годом раньше, но это другая и длинная история, причем, наверное, известная вам уж никак не хуже, чем мне. Да и про шутку Людовика я только напоминаю в качестве аргумента.

Я была вынуждена согласиться, что до меня в Труа слухи о таких пикантных подробностях переговоров с англичанами тоже дошли, и оборотень продолжил: Вас как, не удивляет, что церковь Англии ничего не имеет против такого образа жизни Их Величества? Ах, да, понимаю, это же еретическая Англия, Джон Уиклиф, лолларды, там вообще непонятно, кто глава церкви — король или папа римский… Или, я бы сказал, что пока что — папа, но кончится, судя по всему, тем, что станет король… Ну ладно, допустим. Но тогда, возможно, вас поразило предложение услуг кардинала Бурбонского, сделанное французским королем? По-вашему, это не было предложение воспользоваться собственным гаремом, хоть он и не так называется в Париже, и притом безо всяких возражений со стороны церкви? Думаете, инквизиция должна начать войну против королей Франции и Англии?

Я, с притворным сомнением: Ну, вы же не король, монсеньор доктор. Возможно, вы не подчиняетесь никакому королю, но, прошу меня простить, официально это еще не ставит вас на одну доску с ними. Какой-нибудь атаман разбойничьей шайки тоже не подчиняется — пока его не поймали. Вот если он разбогатеет, купит замок и будет платить налоги — он может стать бароном. Но до короля будет все равно далеко. Не обижайтесь, но мне кажется, что, хотя замок у вас уже есть, а королям вы не подчиняетесь, но считать себя королем вы можете только до тех пор, пока короли о вас не знают. Признайтесь-ка, разве вы посылали к королям послов? Вступали в военные союзы с одними из них, чтобы объявить войну другим? Покупали или продавали приграничные земли и города?

Конец ознакомительного фрагмента.