Пленники темной воды

Александр Уваров

В 1980 году на верфи «Мейер» в немецком городе Папенбурге был построен паром, который через четырнадцать лет вошел в историю под именем «балтийский Титаник». В ночь с 27 на 28 сентября 1994 года паром «Эстония» затонул в штормовом Балтийском море на полпути между Таллином и Стокгольмом. Это, пожалуй, единственное, что известно нам достоверно об одной из величайших трагедий бурных 90-х годов двадцатого столетия. В романе изложена версия событий, предшествовавших катастрофе.

© Александр Уваров, 2020

ISBN 978-5-4498-0365-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

И моря и равнины отчизны моей

Словно тучей накрыты одной

Ду Фу

— 1 —

02 сентября, 1994, пятница, 15.35, побережье Вяйнамери

Кот был очень хитрый.

Островной.

На этом маленьком клочке суши, в трёх десятках километров от ближайшего берега, с каменистой просоленной землёй, сжатой в единый монолит стальными корнями древних сосен и давлением сотен веков, что легли на неё слой за слоем, на этом охваченном вечно холодным морем, безжалостно продуваемом со всех сторон ветрами пространстве коту жить было очень нелегко.

Временной отрезок, вместивший всю прошедшую жизнь мохнатого зверька был, конечно, ничтожно мал по сравнению с возрастом этого древнего мира, что, верно, помнил бы и динозавров, если бы довелось им бродить по здешним просторам.

Но в те времена, когда прилетевший из невообразимо далёких глубин космоса метеорит не сгорел, как ему было бы положено, в плотных слоях нашей родной земной атмосферы, а, лишь сильно обгорев по пути, прорвался сквозь неё и ударил в дно древнего моря, динозавры бродили где-то в стороне, по далёкому от тех мест побережью, а их морские сородичи, которые могли бы стать свидетелями рождения острова, были, скорее всего, просто уничтожены всё тем же космическим странником.

«Вот так оно и бывает» сказал бы мудрец. То есть, чьё-то рождение весьма часто бывает связано с чьей-то гибелью.

Мысль, конечно, далеко уж не нова и не оригинальна. Но, сдаётся мне, одним из первых пришла она в голову тем самым обитателям древнего моря, когда возносились они к небу в горячих струях взметнувшейся от взрыва воды и раскалённых облаках пара.

Но подумали они о своём, о печальном, и опочили.

А остров от удара проснулся, встал со своего морского ложа — и медленно побрёл наверх, к солнцу (слабые блики которого смутно виделись ему сквозь толщу морской воды), ветрам, о которых он в те времена и понятия никакого не имел, и облакам, которых он также никогда ещё не видел.

Шёл наверх остров очень медленно, сантиметр за сантиметром.

Не то, чтобы остров был ленивым и медлительным. Просто у них, у островов, так принято. И перемещения в пространстве и движение времени ощущают они совсем по другому. Так что для острова он брёл с вполне приличной скоростью.

Но за время его движения и подъёма из морских глубин произошло много разных изменений.

Динозавры окончательно вымерли (говорят, их тоже сгубил метеорит; ну не везёт динозаврам с метеоритами!), море то уходило назад, освобождая огромные участки суши (если бы в те времена существовали бы государства — вот их правители обрадовались бы такому нечаянному приращению своих территорий), потом вновь возвращалось обратно (если бы в те времена существовали бы государства — их правители были бы весьма огорчены такими крайне несправедливыми территориальными потерями), потом море превратилось в ледниковое озеро, которое периодически исчезало под километровой толщей векового льда, потом исчез и ледник, а потом образовавшиеся проливы соединили озеро с Мировым океаном и оно вновь стало морем, восстановив таким образом свой прежний, на много веков утраченный морской статус.

Незадолго до этого, уже на исходе ледникового периода, остров добрался наконец до поверхности воды (была ли она в ту пору скована льдом или же был редкий для тех суровых времён период короткой оттепели — того я не знаю), поднялся над ней так, как и положено острову, и увидел…

Да, собственно, ничего он не увидел. Был он тогда лишь голым, каменистым кусочком суши (ветрам ещё предстояло принести ему немного земли и семян растений), окружала его ледяная вода доисторического озера (в которой и рыбы то, похоже, не было) и было ужасно холодно.

Впрочем, тяжёлое детство досталось не только этому острову. У многих оно было, это самое тяжёлое детство. Но, по счастью, закончилось.

Стало немного легче.

Отступление ледника и превращение озера в море остров уже успел застать и почувствовать. Вода стала теплей и солоней, в ней появилась рыба (потом её стало даже много), откуда-то с юга прилетели птицы, зимы стали ежегодно сменяться вёснами (потом даже появилось лето). Остров к тому времени подкопил немного земли, оброс деревьями, травами и цветами (которые так красивы и нежны на исходе лета), и жил он так на своём законном месте среди других островов, раскинувшихся на бескрайних просторах юного моря.

А потом появились и люди.

Сначала заселили они землю (что была в трёх десятках километров от острова), потом приплыли и на сам остров и заселили его (он им сразу понравился, хотя суровый нрав природы сохранился на нём с тех древних, доисторических времён), заселили они потом и многие другие острова.

А у моря появилось имя.

И даже не одно.

Стало оно называться Балтийским. И ещё Восточным.

И оттого оно даже слегка заважничало. И то верно — не у каждого же моря есть несколько имён. Ну, хотя бы два.

Потом покрестили и остров. В тот день, говорят, был шторм, оттого вполне можно сказать, что крестины прошли на славу. Огромные волны перекатывались по всему побережью, и брызги от резких порывов ветра летели далеко вглубь суши, так что не осталось на острове ни одного сухого места. Стало быть, крещён он был по всем правилам, погрузившись с макушкой в солёную купель моря. Оттого, быть может, и прозвали его Святым. Дескать, если у него и были до того грехи — так солёной водою смылись.

С тех пор в судьбе острова особых перемен не было.

Дожил так остров до наших дней.

В тысяча девятьсот девяностом году нашей эры, за четыре года до описываемых событий, люди, населявшие остров (а, точнее, семья рыбаков, сдававших ныне один из своих домиков, тот, что стоял на самом берегу, приезжим туристам, которых влекла на остров слава его рыбных мест и первозданная, после многих лет пребывания в запретной пограничной зоне, тишина и чистота лесов), эти самые люди завели себе кота.

О леднике кот ничего не знал. Не знал он о том, что ледник, отступая из здешних мест, не только всей колоссальной массой своей, сползавшей с юга на север, прочертил глубокие борозды, сорвал и срезал верхний слой земли и обнажил её каменистые недра, но и оставил на память о себе долгие зимы, прибрежные ледяные торосы и те самые пронизывающие ветра (что и среди самого жаркого лета вдруг могут налететь и принести с собой тяжёлые дождевые тучи) от которых коту хотелось свернуться в клубок и никогда, никогда не слезать со своей тёплой полки у самого камина.

Но знал кот точно, что жизнь у него тяжёлая, лето короткое (времена года кот различал хорошо), а подступившая осень не сулит ему ничего приятного, только затяжные дожди, которые сменятся столь же долгими снегопадами.

И, самое главное, едва ли уже приедут те самые туристы, которые столь щедро подкармливают кота в благословенные летние месяцы не рыбой, вовсе нет (удивишь ли рыбой островного жителя?), а бутербродами с восхитительно нежной (и совсем не солёной!) ветчиной, а так же карбонадом и колбаской.

И чувствовал кот своим тонким островным чутьём, что те самые туристы, которые беспечно дремлют сейчас возле своих удочек, те самые туристы, что оставили свои сумки в машине с настежь открытыми дверями (как расслабляет подчас жизнь на острове), эти самые туристы — последний в этом сезоне шанс для него украсить свою жизнь приятными гастрономическими воспоминаниями.

Но кот был хитрый.

Островной.

Он не лез напролом, подобно многим другим котам и кошкам, коим судьба даровала куда более радостное и спокойное существование, но не даровала природного разума и тяжёлых жизненных условий, стимулирующих развитие этого самого разума.

Кот не стал легкомысленно рассчитывать на то, что разморенные рыбалкой и ласковым солнышком ранней осени туристы будут спать и ни разу даже не посмотрят на свои драгоценные сумки.

Нет, кот вовсе не был так наивен. Уж он то знал, какие в жизни иногда бывают нелепые случайности, после которых и на душе и в желудке остаётся лишь досадная пустота.

Кот подбирался к машине по сложному, но точно выверенному маршруту. Залегал, исчезая в траве, поднимался и вновь крался, не спуская глаз (и как это только у него получалось?) и с пакета с чем-то очень вкусным, который так соблазнительно выпирал из раскрытой сумки, и с туристов, что всё также сидели неподвижно в шезлонгах, охваченные сладкой дрёмой.

И, когда до открытой двери оставалось уже совсем немного, метра два, почти на один выверенный бросок, и случилась злой судьбой подброшенная неожиданность, непредвиденный и неприятный случай из числа тех, что преследовали кота всю его нелёгкую жизнь.

Сначала кот услышал звук подъезжающей машины (и сразу понял, что приличного обеда сегодня не будет), потом увидел и саму машину, что не подъехала даже, а влетела на галечную площадку у старого, деревянного причала, взметнув колёсами камешки и подняв целое облако белой пыли, похожей на мелко смолотую муку.

Пыль эта не успела ещё осесть на землю, как из машины выскочил человек и побежал к туристам (которые успели уже проснуться и привстали в своих шезлонгах; один из них, показав пальцем на подбегающего человека, сказал что-то двум другим, и звук голоса его только усилил то чувство тревоги, что возникло вдруг на безмятежном островном пляже).

Кот достойно принял своё поражение.

Он не стал метаться, в отчаянии прыгать за добычей и протестовать против несправедливости судьбы громкими воплями.

Он спокойно развернулся, не спеша отошёл в сторону и присел, демонстративно повернувшись спиной к машине (но при том продолжал поглядывать назад, чётко фиксируя все события, что происходили сейчас на берегу).

А человек подбежал к туристам (которые не только уже встали, но и поспешно сворачивали свои рыбацкие снасти и складывали шезлонги) и, парой вдохов восстановив дыхание, сказал одному из них, склонившись к самому его уху:

— Они обратятся с предложением… Через неделю, не позже. У них есть план по коридору…

— Кто с ними разговаривать будет? — спросил подбежавшего турист, аккуратно складывая спиннинг. — Нужны условия. С их то процентами.

— Видимо, будут, — ответил подбежавший человек и, показав на автомобиль, в котором приехал, добавил:

— У них есть план. Отработанный план по условиям. Со мной их представитель. Прилетел вчера. Есть полномочия для обсуждения. Детали — у него.

— Он же и начнёт переговоры? — спросил турист, складывая спиннинг в растянувшийся карман рыбацкой куртки.

— Нет, его информация для нашей группы. Обсудим здесь, на острове. Главный переговорщик приедет в течение недели. Он и пойдёт на контакт.

— А если сорвётся?

— Тогда…

Человек, тот, что подбежал к туристам, задумался на долю секунды, словно подбирая подходящую случаю фразу, и закончил:

— Тогда их план и сработает. Но лучше бы без него.

— Безголовые, — заключил турист и пошёл к своему автомобилю.

Двое других, переглянувшись, пошли за ним, волоча по прибрежным камешкам сложенные шезлонги.

Стих звук отъехавших машин.

Осела пыль, вновь поднятая резко сорвавшимися с мест колёсами.

Кот медленно обошёл то место, на котором стояли шезлонги (тут, по счастью, не пахло бензином, запах которого коту очень не нравился), внимательно осмотрел его.

И понял, что жизнь его не так уж плоха, как может подчас показаться.

Улов свой, три рыбки в красном пластмассовом ведёрке, рыбаки оставили на берегу.

Хотя, честно признаться, это, конечно, не бутерброд…

— 2 —

02 сентября, 1994, пятница, 17.15, Таллиннский залив

Подул ветер, сначала чуть заметно, потом всё сильней и сильней.

Парус, который минуту назад почти совсем уже сник и безжизненно повис на мачте, встрепенулся, подлетел вверх и, гордо выпятив вперёд свою бело-красную грудь, уверенно потащил яхту за собой, разгоняя её всё быстрее и быстрее.

Мелькнули вдали зелёные бока острова Аэгна, уже с проглядывающей кое-где первой осенней красно-рыжей полоской. По краю острова, по береговой его линии, чуть видная вдали, прошла пенная полоска прибоя — и растаяла, исчезла, растворилась бесследно в длинных жёлтых откосах песчаного берега.

Ветер свежел и порывы его становились всё более резкими и сильными..

— Ну вот, дождались, — сказал Вильяр, и, показав на парус, добавил:

— Натянулся, как майка на животе у дяди Пеэтера.

— Он что, любил покушать? — спросила Лииза. — А мне кажется, что наш парус просто зазнался. Такой красивый и сильный. И чем-то теперь похож на индюка.

— Дядюшка Пеэтер от природы был полный, — ответил Вильяр, вцепившись в штурвал, который, по мере ускорения хода яхты всё сильней и сильней рвался из его ладоней. — И добродушный. Конечно, парус у нас не такой. Он своенравный. Почти полдня висел как тряпка, а к вечеру решил прыть показать. Нет, парень, недолго нам сегодня осталось плавать. Ещё один круг — и к Пирита. О, чёрт! Яхту бы удержать!..

— Осенью море опасно, — сказа Лииза и голос её погрустнел. — И стемнеет скоро. Наверное, это последний наш день, который мы проводим наедине с морем. Потом будем сидеть дома, смотреть на мокрые, грустные окна и считать дождевые капли.

— Да, очень печально, — сказал Вильяр. — Зато безопасно. Хотя за всё лето раза два на яхте в море выходили. Маловато в этом году приключений…

— Ну уж нет, — строго сказала Лииза. — Не говори так! А то накличешь ещё…

Вильяр хотел уже отшутиться («ну и суеверная же ты, тебе бы не рекламным агентством руководить, а гороскопы составлять!») как трель звонка, непрошеная, неожиданная и резкая, долетела из спортивной сумки, брошенной им ещё утром на корме и совершенной забытой.

— Ну вот, мобильный я не отключил, — досадливо поморщился Вильяр. — Лииза, ради бога, послушай и ответь что-нибудь за меня. И если это звонят с работы — сообщи им, что я упал за борт и в настоящий момент добираюсь до берега вплавь. Так что раньше понедельника поговорить ни с кем не смогу.

— Ты опять? — снова нахмурилась Лииза, но на этот раз уж явно притворно (обижаться на Вильяра было просто невозможно). — Ты просто искушаешь судьбу своим глупыми шутками. Пожалуй, нужно и вправду составить для тебя гороскоп…

И, перебравшись на корму, она достала из сумки телефон.

— Это ты, Пааво? — она выразительно посмотрела на Вильяра и продолжила, — нет, он просил передать, что упал за борт. Но для тебя сделает исключение и обязательно с тобой поговорит… Да, уже возвращались… Что? В офисе? Через три часа? Да, я передам. А почему так поздно? Боже мой, какой у вас ужасный бизнес… Эти ваши транспортные проблемы возникают круглосуточно. Да, уже возвращаемся.

Лииза отключила телефон.

Присела у борта и, положив на него ладонь, минуты две смотрела на бегущие мимо неё волны.

— И что там говорил старый друг Пааво? — спросил Вильяр. — Отчего ты погрустнела? Что ещё он там придумал на выходные?

— Кажется, судьба тебя услышала и решила подарить тебе немного приключений, — ответила Лииза. — Не понимаю, что там у вас на фирме происходит, но Пааво просил передать, что нужно срочно решить какой-то вопрос и тебе необходимо подъехать в офис не позже, чем через три часа. И обсудить это по телефону просто невозможно. Что, русские опять придумали новые таможенные правила? Будут конфисковывать все трейлеры с эстонскими номерами?

— Узнаем, ангел мой, узнаем, — ответил Вильяр. — Но если Пааво сорвал мне отдых только для того, что рассказать новый анекдот — я как минимум дня три не буду с ним разговаривать. Страшней наказания я придумать для него не смогу. Да, теперь уже точно двигаемся к Пирита…

И он повернул штурвал.

— 3 —

02 сентября, 1994, пятница, 18.10, остров

— Как звать вас прикажете, уважаемый? — спросил Сергей Петрович, разливая ароматный, свежесваренный суп по глубоким тарелкам с резными краями. — Вы уж простите, что вот так, с ходу, вопросы вам задаю. Гостя покормить сначала положено, потом вопросами мучить. Но и вы нас тоже сорвали. Отсюда делаю вывод: время не терпит. Так что простите, поймите и представьтесь.

— Михайлов, Дмитрий Алексеевич. Вас наверняка уже заранее информировали о моём приезде. Представитель торговой компании…

— Давайте без ваших прикрытий, Дмитрий Алексеевич, — прервал гостя Сергей Петрович. — Я, к примеру, вообще пенсионер. Одинокий пенсионер, который проводит свой досуг с друзьями на этом вот острове и с утра до вечера ловит рыбу. Но вы то не к пенсионеру-рыбаку приехали? Так что расскажите мне, по возможности коротко и откровенно, кого вы тут представляете, с какими предложениями приехали вы и с какими предложениями приедет ваше руководство. И что это вы тут за план напридумывали. Об этом вообще хотелось бы поподробней узнать.

Гость медленно и аккуратно придвинул к себе наполненную до краёв тарелку.

Вопросительно кивнул на окно.

— Ни телефонов, никаких линий связи, — ответил Сергей Петрович. — Кроме нашей. И место контролируется. Так что — начистоту.

— Хорошо, — ответил гость. — Человека, который прибудет для переговоров, зовут Лебедев Владимир Михайлович. Он генеральный директор компании «Балтик Транзит», основное направление деятельности — экспорт цветных металлов с перевалкой через балтийские порты. У компании есть представительство в Таллинне. Адрес и координаты я передам. Официально предмет переговоров — подписание договора с терминалом на обработку экспортных грузов.

— А что он привезёт для нас? — спросил Сергей Петрович.

— Непосредственно с вами он контактировать не будет. При необходимости — связь через меня. Он выйдет на тех людей, которым вы передали товар…

— И запросит свой процент? Весело придумали. Может, прямо на меня сошлётся? Дескать, позвонил мне в Москву пенсионер Корнуков, уволенный из славных наших органов в девяносто втором году, и сказал он, что собрались в одной маленькой балтийской республике славные ребята. Тесным кружком. И решили, в духе, так сказать, времени, заняться международным бизнесом. Вот только бизнес у них получился какой-то очень специфический. Хотя и доходный. И мечтают эти самые ребята процент хороший кому-нибудь отстегнуть. Наверное, за красивые глазки и добрые слова. И что же пенсионер Корнуков при этом посоветовал? Приехать в эту славную балтийскую республику и самому убедиться в добрых намерениях этих самых ребят. Не так ли?

— Иронизируете, Сергей Петрович?

— Что вы, Дмитрий Алексеевич. Пытаюсь проследить ход ваших мыслей… Водочки? Перед обедом?

— Не возражаю. Боюсь, правда, поведёт. Я, знаете ли, сегодня с утра на ногах. И со вчерашнего дня отдохнуть толком не могу. С аэропорта — и всё в разъездах. В гостиницу часа на три заглянул…

Сергей Петрович улыбнулся понимающе («как же, служба»), встал из-за стола.

Степенной походкой подошёл к кухонному шкафчику, раскрыл скрипучие дверцы.

Две рюмки матового стекла выставлены были на стол. Из холодильника извлёк хозяин запотевшую, со знанием дела охлаждённую бутылку водки («Столичная» с некоторым удивлением отметил про себя Дмитрий Алексеевич), и загустевшая от холода жидкость разлита была по рюмкам.

— Ну, Дмитрий Алексеевич, как говорится… За ваш приезд и его успешное завершение?

— Давайте за это. И за то, чтобы для нас для всех это закончилось удачно… и спокойно.

Оба выпили залпом.

Как положено.

И поставили рюмки на стол.

Как же однако обманчива холодная водка! Сначала ледяной водой проходит она по горлу и кусочком льда падает в пищевод. Но миг — и лёд сменится огнём, и вспыхнет он и запылает на всём пути, по которому прошла эта странная, изменчивая, коварная жидкость.

И всегда удивителен бывает этот переход одних ощущений в другие и этот мгновенный, неуловимый переход между различными состояниями тела и души.

Не вкусом сладка водка, а изменчивым нравом своим и тем, что способна продемонстрировать наглядно любому, что иллюзорно всё в этом мире и форма не всегда, далеко не всегда соответствует содержанию и бытие, выпитое одним лёгким глотком — огнём может стать, пламенем палящим.

— Ничего? Не холодная?

— В самый раз, Сергей Петрович, в самый раз. Смотрю, «Столичной» балуетесь. Новомодным, импортным не доверяете?

— Не меняю я вкусы, Дмитрий Алексеевич. Равно как и убеждения. Ну, пробуйте суп, рассказывайте, чего добавить. Соли? Перца?

Гость поднял ложку. Попробовал.

— Ещё бы по рюмочке, Сергей Петрович. Больше ничего этому супу не надо. Сами готовили?

— Да. Супруга на даче осталась. Приболела немного, со мной решила не ехать. Возраст у нас уже. Как осень — так обострения. То суставы прихватит, то голова болит. Я вот, больше уже по старой памяти, всё на рыбалку сюда приезжаю. Ещё с советского времени…

— Остров тогда вроде закрыт был.

— Не для нас. У нас с пропусками в погранзону проблем никогда не было.

— Ах, да… Пограничники когда-то в вашей конторе состояли.

И Дмитрий Алексеевич улыбнулся, широко и беззаботно.

— Смешное что-то вспомнили?

— Да вот, Сергей Петрович, смотрю я на нас и думаю: странный мы всё-таки народ. И время вроде нас поджимает и материи серьёзные обсуждать собрались, а не можем без того, чтобы выпить, закусить и непременно о жизни поговорить. Ну не можем мы без человеческого общения. Не можем!

— Без человеческого общения никуда. Тем и держимся. Вот вы не забываете меня, проведываете иногда. Пропасть не даёте. Плохо разве?

Дмитрий Алексеевич согласно кивнул. Не забываем. Пропасть не дадим. И одного не оставим.

— Ну что, давайте к делу вернёмся, Сергей Петрович?

— Излагайте, излагайте… И кушайте. А то суп остынет.

— Ситуация у нас следующая…

Дмитрий Алексеевич секунду помолчал, словно собираясь с мыслями. Помешал ложкой в тарелке. Потом продолжил.

–…Точное время отправки партии нам неизвестно. Этот момент мы пока не отработали. У вас, понятно, доступа к подобной информации тоже нет. Но, с божьей и вашей помощью, сам факт сделки нами установлен. И то, что поставка готовится — так же несомненно. По нашим оценкам, крайний срок для поставки — начало октября.

— Откуда сие узнали? По календарю вычислили?

— Всё проще, Сергей Петрович. Обошлись и без календаря и без перехватов. Простой житейской логикой. В целом вывод войск практически завершён. Демонтаж установок — август, начало сентября. На днях наши представители подпишут акт о демонтаже. По документам, как вы знаете, оборудование до двадцать пятого сентября уйдёт в Россию. Местные выждут от силы недельку — и засветятся с нашим товаром.

— Почему неделю? Не месяц, например?

— Во-первых, им нужна валюта. И как можно быстрее. И для личных целей, и для ведомственных, и просто задницу прикрыть. Аппарат у них молодой, растущий, и передел сейчас у них идёт — не хуже, чем у нас. Во-вторых, им надо показать своим зарубежным партнёрам, что у них есть реальные предложения по поставкам оружия. Вы же знаете, некоторые за бугром сомневаются: всё ли взяли, всё ли оставили… А тут — быстрая поставка и, что самое главное, уже после вывода войск. Значит, мешок не пустой и реальные предложения имеются. В-третьих, им надо будет показать эффективность работы «балтийского коридора». Одно дело — металл отгружать, пусть даже и судовыми партиями; и совсем другое — отгрузка такой специфической продукции. Причём самостоятельно, без прикрытия. И, опять таки, побыстрее постараются заработать репутацию надёжного поставщика. Государство же молодое, торговать не терпится. Кроме того, ведомственный престиж: «русские ушли — мы и без них прекрасно обошлись, хотя и начали с нуля», примерно такая логика. Быстрой и успешной поставкой они докажут свою способность самостоятельно проводить масштабные спецоперации. И цена им, соответственно, будет уже другая. Вот такая вырисовывается картина.

— Они… Имеете в виду КАПО? Или военную разведку?

— По нашим данным, безопасность операции обеспечивает МВД. Внешнеполитические контакты осуществляются по линии МИД. Военная разведка здесь пока не засветилась. Так что делайте выводы.

Сергей Петрович призадумался.

Потом посмотрел лукаво на гостя и, словно в шутку, погрозил ему пальцем:

— А вы, друзья сердешные, обрубить им бизнес решили? Дескать, и партнёры они ненадёжные и вообще без нас не справляются. Так, что ли? И их контакты замкнуть на себя?

— Не совсем так, Сергей Петрович. Мы же не варвары и бизнес людям не гробим. Пусть везут на здоровье. И эту партию и все последующие. Мы им даже поможем. Поучаствуем.

— И Лебедев этот ваш условия участия приедет обсуждать? И какие же они, если не секрет? И как же он всё-таки объяснит своё появление?

— Условия следующие: двадцать процентов по этой сделке, десять процентов по всем следующим. Мы делаем коридор на своей стороне, они — на своей. Плюс наши поставки с их перевалкой. За перевалку мы рассчитываемся отдельно, можно зачётом из процента. Плюс наша страховка и прикрытие по всему маршруту перевозки.

— Проще говоря, «крыша» в обмен на процент. Видели мы уже такое и слышали не раз. Как убеждать будете? Парламент подпалите или премьер-министру будете живот утюгом жечь?

— Убедим, Сергей Петрович. Даже в самом худшем случае убедим. Даже если очень сильно упрутся. Есть у нас один… аргумент. Но об этом позже. Не сейчас. А выход свой господин Лебедев объяснит очень просто: по легенде он представитель мощной коммерческой структуры с лёгким криминальным душком, имеет связи в правительственных структурах. Из их МИДа прошла утечка о готовящейся сделке, в наш МИД прошёл доклад из посольства. Все необходимые записи имеются. Кстати, всё вполне реально, и имена, и разговоры. После вашего июньского сообщения удалось неплохо разболтать одного дипломата на приёме…

— Дальше.

— А дальше всё еще проще. За день-два до визита «сольём» информацию об утечке через их посольство в Москве. МИД запаникует, начнёт копать по своей линии… Вы у них не светились?

— Боже упаси!

— Ну и хорошо. Быстро выйду на этого дипломата, проверят степень его осведомлённости. И задёргаются. Возможно, и КАПО подключится. Но к ним информация придёт через МИД. Таким образом, канал они отследят чётко и ваше алиби, дорогой Сергей Петрович, будет практически стопроцентно обеспечено.

— А наш сегодняшний контакт?

— Всё чисто, Сергей Петрович. Я сейчас в гостинице. Зарегистрировался, получил ключ. Лежу в номере, отдыхаю, смотрю телевизор. Всё чисто, не волнуйтесь.

— Ну хорошо. Допустим, мужики вы серьёзные. Так что же с Лебедевым этим?

— Как я уже сказал, Владимир Михайлович — руководитель крупной коммерческой структуры, имеет связи соответствующего уровня. Нейтральный посредник на деликатных переговорах. Официально ни с правительством, ни со службами не завязан. Всё на личных контактах. Просто к нему обратились с просьбой друзья, а он друзьям не отказывает. Вот и приехал кое-что обсудить и кое-что предложить.

— Схема понятна. В общем то, ничего слишком сложного. И местные довольно быстро вас вычислят. Они ведь тоже коммерческие «крыши» вовсю используют. Всё у вас красиво, всё гладко. Но вот только сомневаюсь я…

Гость опрокинул залпом вторую рюмку, зажмурился блаженно на секунду, вновь открыл глаза, и отодвинул в сторону пустую тарелку.

— Вкусный у вас суп, Сергей Петрович. С грибами и курятиной?

— С ними самыми. Мой рецепт.

— Отменный вкус, оригинальный. Честно говоря, даже и не думал, что это так хорошо сочетается. Одного не могу понять: вы рыболов известный, так отчего же не уха на столе?

— Уж не гневайтесь, Дмитрий Алексеевич, улов на берегу забыли. Так быстро сорвались. А вчера и не ловилось ничего.

— Так это я вас сорвал? И рыбалку испортил и ухи лишил? Ну, это ж мне извиняться надо, Сергей Петрович…

Хозяин махнул рукой («это ещё ерунда и мелочи… нам теперь всем не до рыбалки будет») и жестом радушного хозяина вновь взялся за горлышко бутылки.

— Ой, нет, извиняюсь, Сергей Петрович! На сегодня я свою норму уже выпил.

— А вы знаете, как иногда говорят? «Я свою норму знаю, да разве же столько выпьешь?»

— Это не про меня. Я и в самом деле, что называется, «поплыву» и с малой дозы. Проверено. Да, кстати… Чего же вы всё сомневаетесь?

— Да процент у вас… не божеский. Вы же такими условиями местных под себя подгребаете.

Гость посмотрел на часы. Развёл руками.

— Время, Сергей Петрович. Моральные аспекты потом обсудим. Давайте о вашей работе поговорим…

— А я то, по наивности своей, подумал, что аргумент этот свой выложите.

— Какой?

— Да на который намекали. Должен же я знать, куда вы меня тянете.

И ту Сергей Петрович почувствовал явную перемену в настроении гостя.

Не напряжение даже, не искру пробежавшую. Натренированным чутьём ощутил он, что гость, словно не добродушный уже и чуть захмелевший человек, а какая-то потревоженная змея, начал сжиматься в тугие, пружинные кольца — и яд потёк в полые зубы.

«Что-то я тут тронул не то» подумал Корнуков. «Гляди, как напрягся. Прямо бросится сейчас».

Гость улыбнулся. В очередной раз за эту встречу. Но теперь улыбка его стала кривой и напряжённой.

— Вот об этом не надо, Сергей Петрович… И тему эту лучше не трогайте. И слово… лишний раз… вы понимаете? Давайте лучше о том, что касается непосредственно вас.

— 4 —

02 сентября, 1994, пятница, 20.00, Таллинн

Лёгкий ветерок задувал в открытое окно.

Жалюзи чуть заметно раскачивались и стучали по стеклу.

В опустевшем офисе было тихо, только с улицы долетали звуки проезжавших машин, приглушённые расстоянием голоса прохожих и изредка, когда шум улицы ненадолго затихал — шелест осенних листьев.

«Уже желтеют» подумал Пааво. «С этой работой не только дни, целые времена года пролетают незаметно».

Срочный вызов. Ему до сих пор было трудно привыкнуть к этим бесконечным, внезапно начинающимся (и подчас столь же внезапно обрывающимся) гонкам.

Ему (как и многим его коллегам, но не тем, которыми он встречался каждый день в суете и круговерти офисной жизни, а тем, другим, с которыми он был связан незримыми, но именно от этой незримости чрезвычайно прочными нитями) до сих пор так трудно давался этот стремительный переход из одного состояния в другое, из одной жизни, размеренной и вялотекущей, словно вода в заросшей лесной речушке, к другой, проносящейся иным, быстрым и извилистым потоком.

Срочный вызов. Момент перехода. Таинство иного бытия.

«Таинство… Чепуха. Представим, что у меня просто сверхурочная работа. Мне нужно подготовить факс. Срочный факс. В пятницу я не успел. Перенёс работу на выходные. А почему бы и нет? Мне нужен ответ в понедельник, с утра. И вот теперь все разошлись по домам, а я сижу тут и думая: и какого чёрта я не успеваю всё делать вовремя?»

Где-то вдали хлопнула дверь. Звук шагов. Всё ближе и ближе.

Свернул. Идёт по коридору. Подходит к двери.

«Наш огорчённый друг Вильяр. Добро пожаловать».

Открылась дверь.

— Пааво, что за шум? Что там творится в нашей благотворительной конторе?

— Здравствуй, здравствуй, Вильяр. И я рад тебя видеть.

Вильяр бросил сумку на кресло и подошёл к столу.

— Ну, и кому я обязан сорванными выходными?

— Ты не повершишь, Вильяр, на этот раз одному парню, который клянётся, что связан с русским посольством.

Вильяр потёр лоб, вспоминая что-то очень, очень знакомое, что забылось лишь на короткий срок, но недавно ещё преследовало неотвязной, не уходящей мыслью.

Потом он подошёл к окну, закрыл его.

Опустил до конца жалюзи.

Быстро прошёлся по комнате, вынул штекеры из телефонов и осмотрел розетки.

— Сколько здесь всего телефонов?

— Три телефона, три розетки. Модемов здесь нет, компьютеры обесточены.

— Пааво, я же просил тебя! Отключай эту чёртову технику заранее.

— Хорошо, Вильяр. Извини, до сих пор сижу в офисе транспортной конторы. Так ты кого-то вспомнил, я вижу?

— Дмитрий. По крайней мере, он так представился. Выходил на контакт. Мы уже начали было его разработку недели две назад, потом приостановили.

— А причина, позволь спросить?

— Старик распорядился. Решил, видно, что пустышка. Хотя, насколько я помню, этот парень — сотрудник одной частной охранной фирмы. Они же расплодились сейчас… И минимум в половине — бывшие гэбисты. И кто там отсиживается — один Господь ведает. Я бы в любом случае с этим парнем поработал, но Старик решил силы не распылять. Всех на эту сделку переключил… А теперь, видно, передумал? Это Дмитрий вышел на связь?

— Точно не знаю. Просто Старик просил связаться. Как обычно, через секретаря. Звонить — строго из таксофона. Этот офис не «засвечивать». Дальше проинструктируют. Ну, что, и впрямь похоже, что это твой старый знакомый вновь объявился…

— Хорошо, сейчас позвоню. Ну что, господин менеджер, что прикажете передать моей бедной супруге, чей отдых быль столь неожиданно прерван вашим звонком?

— Тысячу извинений, Вильяр. И столько же дружеских поцелуев. Но, между прочим, кто-то мне роскошную морскую рыбалку обещал… Не припомню только, кто именно. Но, кажется, одного из них звали Вильяр. А вторую…

— Всё, готовь удочки. Следующие выходные за мной.

Вильяр взял сумку и подошёл к двери.

— Телефоны сам подключишь?

— Уж справлюсь. Давай, беги.

Вильяр вышел. Шаги его удаляясь, затихли. Вновь чуть слышно хлопнула дверь.

Пааво, подняв жалюзи до середины окна, смотрел на улицу.

В сумраке размытый силуэт мелькнул под фонарём — и исчез.

Снова стало тихо. Словно и не было ничего.

А разве кто-то заходил? Что вы, уже так поздно. Влажный воздух, туман всё плотней и плотней. Возможно, ночью будет дождь. Осенний, мелкий, насквозь пропитывающий тяжёлую землю.

Все сидят по домам. Всё тихо и спокойно.

«Кажется, и завтра мне отдых не грозит» подумал Пааво. «И хорошо, если выспаться удастся. Служба, служба…»

Вильяр пересёк улицу.

Посмотрел на часы.

Восемь часов двенадцать минут.

До таксофона — минут десять быстрым шагом.

Мобильный отключён. Так спокойней. Ведь на него могут позвонить. И отследить звонок.

Сразу после того, как Дмитрий попытался выйти с ним на связь, у Вильяра появилось чувство (именно чувство, поскольку никаких подтверждений тому пока не было), что его взяли под довольно плотный «колпак», отслеживая почти все его перемещения. Кто именно его ведёт (да и ведут ли вообще) — он не мог сказать с точно. Пару дней он проходил под контролем наружного наблюдения — но и они ничего не обнаружили. Разве что отслеживали его дистанционно, с большого расстояния… Но как бы тогда эти неведомые «некто» смогли бы проследить все (именно все) его перемещения? Все контакты, даже мимолётные?

Или, может быть, действовали профессионалы очень высокого уровня.

Если, конечно, это не мания преследования…

Вильяр знал, что сотрудники КАПО (из тех, конечно, кто уже успел «засветиться», и за исключением разве что уборщиц, хотя и относительно их — кто знает…) находятся под наблюдением.

Под наблюдением… Но чтобы под плотным «колпаком»?

Чьим именно? Да мало ли охотников.

У одной только России хватит организаций (СВР, ФСК, ГРУ), чтобы устроить отдельным сотрудникам эстонской полиции жизнь интересную и разнообразную. С множеством не слишком приятных хлопот.

Да ещё и в ситуации, когда российские спецслужбы (бывшие республиканские МВД и КГБ) официально свернули свою деятельность в независимой Эстонии и российская армия (с её особистами и спецназами) выведена практически полностью на свою историческую родину (хотя, кажется, до сих пор русские цепляются за Палдиски… или прячут там чего то? вот это бы проверить…) цена информации совсем другая.

В такой ситуации… Ваши действия? Правильно, переключится на агентурную работу. Оставить своих людей. Легализовать их. Создать агентурные группы. А дальше…

Вот именно, что дальше? Есть задачи очевидные, которые русские обязательно постараются решить: работа по разведке и службе безопасности, система охраны границы, армия, таможня… Кстати, транспортный «коридор» наверняка постараются прощупать. Рядом — Петербург, чуть дальше Москва, транспортные магистрали, железная дорога, отлаженные маршруты.

Что ещё? Возможно, постараются подобраться к политикам, журналистам.

Но главное — постараются закрепится, сохранить позиции. Создать группы влияния. Пусть даже незаметные. Пусть даже «спящие». В Эстонии до сорокового года никто не воспринимал коммунистов как реальных претендентов на власть (хотя и опасались как наиболее опасных политических экстремистов). После подписания Тартусского договора, со второго февраля тысяча девятьсот двадцатого года, и потом, после разгрома коммунистического подполья и казни Кингисеппа (чёрт! чуть под машину не попал! сколько время? быстрее, быстрее!..) всем казалось, что независимость надёжно обеспечена. Совсем избавиться от кремлёвской агентуры не удалось, но на масштабные акции она, казалось бы, уже не способна…

Но вот минуло девятнадцатое августа тридцать девятого года (так, здесь свернуть и до угла, а там уже метров двадцать не больше… и любят же некоторые фирмы офисы на окраине города делать… вот в центре таксофоны на каждом шагу…), поделили господа Сталин и Гитлер старушку Европу.

Польша — Гитлеру, Финляндия и Прибалтика — Сталину.

И завертелись колёсики, заработала всесокрушающая машина советских спецслужб.

Правда, в Финляндии русские топорно действовали (ну вот, надо помедленнее идти, а то дыхание собьётся), после первых бомбардировок финских городов даже местные коммунисты добровольцами на фронт записываться стали, сражаться с большевистской «армией — освободительницей».

Но, видно, для Прибалтики сделали соответствующие выводы господа коммунисты. Работали тоньше. Постепенный ввод войск, организация митингов, забастовок. И проснулась их агентура, проснулась…

Всё, дошёл.

Вильяр подождал полминуты, переводя дыхание.

Огляделся по сторонам (всё чисто, улица пуста, машины не проезжают и не паркуются, тихое, заброшенное место).

«А если таксофон не работает? Сколько тут до следующего идти?»

Снял трубку. Гудок. Работает таксофон. И то хорошо, хватит бегать…

Он помнил номера наизусть. Основной и два запасных.

Набрал основной.

На третьем гудке трубку сняли. Женский голос.

— Да, слушаю вас.

— Простите, это Хельга?

— У Хельги сегодня выходной. Это Кайрит.

— Ох, простите, Кайрит. По телефону я вечно путаю голоса… Добрый вечер, Кайрит. Это Эйнар. Господин Уускюла просил меня перезвонить… Сожалею, что так поздно. Надеюсь, он не отменил встречу?

— Нет, что вы… Он будет вас ждать. Как обычно. Тёмно-синий «Пежо». Господин Уускюла просил не задерживаться, у него сегодня ужин с деловыми партнёрами.

— Спасибо, Кайрит.

«Чёрт!» подумал Вильяр. «Всё в быстром темпе. Старик явно гонит всю группу. Кто бы мог подумать, что моя работа хуже, чем у разносчика пиццы. И ещё метров триста…»

Он снова побежал. Сердце, едва успев отдохнуть, вновь заколотилось всё быстрее и быстрее, но теперь уже не столько от нагрузки, сколько от нараставшего волнения.

Поворот. Он пробежал вдоль забора, перешёл на другую сторону улицы.

Замедлил бег. Потом перешёл на быстрый шаг. Несколько раз глубоко вдохнул воздух, восстанавливая дыхание.

Замедлил шаг. Всё, теперь спешить некуда. Он на месте. Тротуар — полоса метров пятьдесят длиной. Он идёт медленно. Он прогуливается. Ему некуда спешить. Его пригласили на ужин в ресторан. Уютный ресторан в Старом городе. Или, скажем, в ночной клуб. Он боялся опоздать. Оттого и бежал. Не рассчитал время. И прибежал даже немного раньше, чем это требовалось. У него, скажем, ещё три минуты. Или пять. Он гуляет. Неспешным, размеренным шагом.

Дыхание ровное, спокойное. Он спокоен и счастлив.

Впереди вечер. Счастливый, беззаботный вечер.

Он проведёт его…

Чуть слышный шелест. Рокот. Тёплая волна по спине.

Тёмно-синий «Пежо». Хорошо, что подъехал под самый фонарь. Попробуй-ка в темноте разглядеть цвет и номера. Впрочем, в выборе цвета есть своя логика. Светлые машины более заметны. Лучше запоминаются. За ними проще следить. Даже в темноте..

— Я уж боялся, что ты опоздаешь! Давай в машину.

Вильяр сел. С мягким хлопком закрылась дверь.

— Суматоха, — сказал водитель. — Что, побегать заставили?

И улыбнулся.

— Да, немного, — ответил Вильяр.

«Сзади кто-то сидит. Оборачиваться, конечно, ни к чему. Старика здесь, видимо, нет. Да и едва ли он будет лично инструктаж проводить. А водитель — парень улыбчивый. Весёлый. Кажется, он меня уже возил. Две недели назад…»

В салоне тепло. Лёгкий запах табачного дыма.

Тёплый воздух льётся по ногам. Включили подогрев.

«Теперь ещё и ноги вспотеют» подумал Вильяр. «Прямо как в хорошем спортзале. Сначала бег, потом сауна. Интересно, где меня на этот раз высадят?»

Машина кружит по городу. Сначала — в Копли. Несколько поворотов. Разворот.

Теперь они едут к центру города.

Мимо вокзала. Выехали к «Виру"1.

Дальше, дальше.

Вильяр услышал, как у него за спиной что-то щёлкнуло. Тумблер? Переключатель?

«Проверка? Сканируют?» подумал Вильяр (не то спросил самого себя, не то просто отметил). «Боятся лишних попутчиков? Видно, серьёзно мы дело закрутили…»

Машина выехала на Нарва мантеэ. Прошла мимо Пирита. И, быстро набирая скорость, понеслась вперёд, стремительно перемещаясь в вечернем потоке машин.

И тут он услышал голос. Человек, сидевший на заднем сиденье, заговорил спокойно и медленно. Без смены интонаций и тембра. Он неспешно и равномерно потянул слова, словно магнитную ленту мимо считывающей головки магнитофона.

И только каким-то совсем уж особым чутьём Вильяр ощутил (не понял, а именно ощутил), что человек этот на каком-то подсознательном уровне старается придать своим словам особую значимость. Значимость, которую скрывают за нарочитым равнодушием и размеренностью.

— Встреча завтра, в два часа дня, у Нигулисте. Ваш друг будет одет в лёгкий светло-серый плащ, серые брюки. Светлый галстук с тёмно-синей полоской. Очки. Тёмный кожаный портфель. Выйдет из книжного магазина, пересечёт улицу, пройдёт чуть вперёд, потом вернётся и подойдёт к Нигулисте. У вас он спросит, когда будет ближайший органный концерт. Скажет, что давно уже хочет отвести своих друзей, приехавших из России, послушать орган в Нигулисте, но всё никак не удаётся, не хватает времени. Беседа будет вестись на русском языке. Полагаю, это составит для вас никаких трудностей. Построение фразы может незначительно варьироваться, пусть вас это не смущает. Ваш ответ: «Насколько я знаю, здесь рядом должно быть расписание. Я и сам нечасто бываю на концертах. Давайте посмотрим, может быть найдётся что-нибудь интересное». После чего отходите к стенду с расписанием. Первоначально ведите разговор на общие темы. Возможно, музыкальные. Если перед Нигулисте будет многолюдно, постарайтесь задержаться у стенда настолько, чтобы дальнейший ваш совместных уход от Нигулисте выглядел естественно. Первичную оценку ситуации проводите самостоятельно. Вам даётся право в любой момент прервать встречу, если вы сочтёте дальнейшее общение бесполезным или опасным. Ваш совместный отход от Нигулисте означает ваше согласие на продолжение встречи. Хорошенько подумайте, прежде чем это сделать. Необходимую информацию об этом человеке вы уже имеете, потому вам есть о чём поразмыслить. Запомните — никто не настаивает на продолжении контактов с этим человеком. Это может быть как крупным выигрышем, так и ловушкой. Не исключено, что это многоходовая операция либо с целью выявления нашей легализованной агентуры, либо с целью организации канала по передаче дезинформации. Либо это изощрённая провокация. Как вы понимаете, я перечисляю только худшие варианты. В лучшем же случае мы можем получить доступ к информации чрезвычайной важности. Если ваше решение положительно — контакт может быть продолжен. Но и в этом случае в течение длительного времени (а его длительность во многом будет зависеть от ваших отчётов и эффективности ваших контактов) вы будете единственным нашим человеком, который будет лично контактировать с Дмитрием. В наихудшем случае вы будете единственным, о котором русские узнают больше, чем им положено знать.

— Вы выступаете как человек, занимающий достаточно высокий пост в крупной коммерческой компании и имеющий личные контакты с представителями специальных служб. Можете намекнуть, что время от времени вы участвуете в выполнении некоторых конфиденциальных миссий в Западной Европе, что даёт вам выход на весьма влиятельных и высокопоставленных сотрудников специальных служб европейских государств. Сообщите ему, что его предложение и представленная им предварительная информация весьма высоко оценена вашими друзьями и они готовы к прямому контакту с ним. Посмотрите на его реакцию. Проведите оценку речи и эмоций. Обращайте особое внимание на детали. Мельчайшие детали. Во время первой встречи ничего действительно ценного вы от него не получите, но ценность самого контакта оценить, полагаю, сможете. Когда он изложит свои требования, попросите его доказать серьёзность его намерения сотрудничать с нами. Спросите его, как он сам представляет себе наше сотрудничество. Какого рода информацию он готов нам поставлять. На чём базируется его уверенность в том, что мы заинтересуемся этой информацией. Разговор должен идти спокойно и непринуждённо. С вашей стороны должны преобладать вопросы. С его стороны — ответы. Маршрут и продолжительность встречи — по вашему выбору. По окончании встречи вам надо будет выйти к гостинице «Виру», со стороны парка Таммсааре. Вас будут ждать. К вечеру просим вас подготовить отчёт. Возможно, он потребуется руководству в тот же день. В первом отчёте прошу вас воздержаться от глобальных выводов. Только предельно точное описание встречи и краткое резюме. Есть ли у вас ко мне вопросы?

Вопросы? Конечно, очень много вопросов. Например, кто дал санкцию на проведение этой встречи. Где досье на этого Дмитрия и почему участники операции до сих пор с ним не ознакомлены. Почему не выдан ска…

— Да, меры безопасности. Мы не забыли об этом.

Предугадав его вопрос, человек на заднем сиденье (конечно, Вильяр не мог этого видеть, но почувствовал… так иногда бывает — и затылок обретает глаза) улыбнулся, довольный своей проницательностью.

— Сканер получите у водителя. Перед тем, как покинете машину. Вопросы?

«Сейчас задавать бесполезно» решил Вильяр.

— Вопросов нет.

— Вас не слишком тревожит ваша завтрашняя встреча? Считаете её безопасной?

«Если бы…» подумал Вильяр.

— Нет, я не считаю эту встречу безопасной. В конце концов, мы можем иметь дело с провокатором или сумасшедшим. Первое — значительно хуже.

— Полагаю, — сказал человек на заднем сиденье, — вы поможете нам внести ясность в этот вопрос.

И, обращаясь к водителю, сказал:

— Возвращаемся в центр. Остановимся у «Русалки"1.

У ближайшего светофора машина развернулась — и жёлто-оранжевые огни города вновь поплыли навстречу, всё ярче проступая сквозь туманную вечернюю мглу.

Теперь они ехали по той стороне дороги, что обращена к морю и в кондиционированный воздух салона стал постепенно проникать едва заметный запах влажного, солёного морского ветра.

Скрипнули тормоза. Машина, по инерции качнувшись вперёд, остановилась.

Водитель протянул Вильяру небольшой кожаный портфель. Чёрный, строгого офисного стиля.

«Остроумно» подумал Вильяр. «Очень идёт к спортивной одежде».

— Вы не возражаете, если я переложу содержимое в свою сумку?

— Разумеется, — ответил человек на заднем сиденье. — Сами закрепить сможете? Под одеждой?

— Смогу, — ответил Вильяр. — Я уже работал с такой аппаратурой.

— Хорошо, — сказал человек на заднем сиденье.

«Да, серьёзно Старик отнёсся к Дмитрию. Что-то почувствовал… Или узнал?»

Он посмотрел на часы.

Восемь часов двадцать две минуты.

«Теперь ещё к машине возвращаться. Ну что за выходные, сплошная беготня…».

Уже выходя из машины Вильяр отметил (машинально, просто по привычке отмечать все необычные детали в окружающей обстановке, особенно во время таких ответственных встреч), что человек, проводивший инструктаж, по эстонски говорил как-то уж слишком правильно. Слишком ровно. С какой-то безжизненной интонацией.

Неестественно.

Как будто он старался скрыть акцент?

— 5 —

02 сентября, 1994, пятница, 21.45, вилла в Клоогаранна

— Нет, со всей определённостью!..

Тёплая, густая, смолисто-янтарного цвета жидкость. Не переливается — скатывается с края бутылочного горлышка. На широкое дно стакана — медленно, нехотя.

Все правила нарушены. Виски не пью быстро.

Благородный напиток ласкает горло. А не раздирает его, словно лезвие. Он не терпит резкости. Суеты.

Он ценит сдержанность. Медленно, но чётко выговариваемые фразы. Тщательно подобранные, подогнанные, плотно составленные слова. Ничего лишнего. Ни грамма воды. Только крепость. Весомость. Густота.

— Со всей определённостью заявляю вам — это шантаж!

— Но…

— Недипломатично? Некорректно? А знаете, друг мой, я сыт по горло этими глупыми правилами. Да, глупыми! А совершенно, я абсолютно не понимаю, почему мы должны следовать правилам хорошего тона при общении с дикарями. Даже хуже, чем просто с дикарями — с каннибалами, жестокими, алчными, безумными каннибалами, лишёнными даже малейших представлений о морали. Ах, да! Мораль, реализованная в рамках имперского сознания — штука чрезвычайно специфическая. Хотя в данном случае речь идёт о сознании явно бандитском…

— Но это, по моему, слишком резко. Подобные рассуждения…

— Безосновательны? Это ты хотел сказать?

— Именно. И мне…

— Ах, Гуннар, мне ли не знать этих людей. Вам, небожителям, в вашем удобном, бесконфликтном, обустроенном академическом мирке и в дурном сне привидеться не могло то, что приходилось видеть мне, едва я только приближался к этим опасным созданиям. И уж в последние годы…

— А чем отмечены эти последние годы?

— Особой печатью, друг мой Гуннар. Печатью откровенной пошлости и торжествующего цинизма.

— Вальтер, я ни в малейшей степени не намереваюсь обидеть тебя, но позволь всё-таки заметить, что жаловаться на всевластие пошлости стало до такой степени банальным, что…

— Так же превратилось в некую разновидность пошлости? О, не смущайся, безжалостный мой идеалист. Обвиняй меня, обвиняй! Конечно же, в жизни произошло так много чудесных перемен, нам открылись такие необыкновенные перспективы! Ещё лет пять назад мы и мечтать об этом не могли. Впрочем, нет, пять лет назад такие мечты у многих из нас уже были. И вот они исполнились. Осуществились! А что я, старый ворчун? Всё недоволен, и всё мне не так. Исторический шанс, можно сказать — чудо произошло на несчастной нашей земле, и вот мы свободны. И что взамен?

— Вальтер, я чувствую, сейчас ты опять начнёшь рассказывать страшные истории. Ты не возражаешь, если перед этим я пополню запас виски в моём бокале? Видишь ли, с некоторых пор я предпочитаю смотреть на мир сквозь эти милые золотистые очки.

Гуннар поднял бокал вверх и поднёс его к лицу.

— Отсветы огня особенно прекрасны. А запах шотландского дыма так гармонично сочетается с запахом дыма эстонского. Какое замечательное, смолистое дерево подбросил ты в камин!

Тонкая струйка неслышно потекла в бокал. Гуннар поставил бутылку на стол и слегка взболтал виски, продолжая любоваться переходами тёплых, янтарных тонов.

— Ну вот, теперь я готов тебя выслушать.

— Ты уже готов к очередной страшной истории, Гуннар?

— Увы, Вальтер, общение с тобой безмятежным не назовёшь. Начинай уж меня пугать, а не то я решу, что случилось что-то настолько страшное, что даже ты не решаешься об этом говорить.

— Ну, хорошо… Ты, я думаю, кое-что уже слышал об идее «Балтийского коридора» с которой так носятся неугомонные наши чиновники…

— Наши?

— Да, Министерства иностранных дел. Впрочем, и не они одни. Не исключаю, что изначально эта идея возникла на правительственном уровне, и только потом переложена на несчастные наши плечи. Но дело не в этом. Некоторым сотрудникам нашего ведомства не терпится опробовать это самый «коридор», надёжность и универсальность которого они уже успели так широко разрекламировать. И, представь себе моё удивление, когда я узнал сегодня утром, что наша доблестная полиция подозревает нас ни более и не менее как в передаче информации русским! Каково?

— Ну что ж… Подозревать — прямая обязанность полиции.

— Но не нас же! Кроме того, вслед за подозрениями настал черёд и обвинений. Из абсолютно надёжных источников я получил информацию, что в ближайшее время в правительство будет передан доклад, где нас обвиняют, именно обвиняют, в служебной халатности, позволившей русским получить доступ к чрезвычайно важной и конфиденциальной информации. Полагаю, ты уже догадался, что эта информация касается именно «Балтийского коридора».

— Боже мой! Всё так серьёзно?

— Серьёзно? Когда «коридор» полностью подготовлен к работе? Когда всё уже готово к отправке первой партии товара? Да, это очень, очень серьёзно. Трудно даже представить, насколько это серьёзно. И я готов был бы звонить во все колокола и настаивать на отмене отправки или хотя бы на изменении маршрута, даже не имея ни малейшей надежды на то, что хоть кто-то меня послушает, если бы… Если бы не одно обстоятельство.

— Какое же? — с явным интересом спросил Гуннар.

Вальтер заметил, что собеседник его сидит на самом краешке кресла и не смотрит более ни на пляшущие языки пламени в камине, ни на стакан, наполненный виски.

«Странно» подумал Вальтер. «Всё-таки он слишком напряжён. Уж не форсируем ли мы события?»

— Какое? — переспросил Вальтер. — Источник. Источник — вот с чего следует начинать. А вот этот то вопрос в данной ситуации наиболее щекотливый. Информацию об утечке пришла не откуда-нибудь, а из… Москвы.

— Из посольства?

— О, если бы. В этом случае проблем было бы меньше.

— Тогда получается…

— От русских, Гуннар. Именно от них.

— Чёрт возьми! Хорошо, что я почти и не притрагивался к виски, иначе, при всём уважении к старому другу Вальтеру, решил бы всё-таки, что это алкогольный бред. Или я чего-то не уловил? Что-то не понял? Русские передали нам эту информацию в порядке дипломатической любезности?

— Да, вместе с ракетными кодами и ядерным чемоданчиком Ельцина… Нет, конечно! Гуннар, это звучит совершенно невероятно, но информация пришла… по агентурным каналам. Дело в том, что человек, передавший эту информацию… Этот русский.

— Подожди… Я полагал, речь идёт об обмене данными между организациями?

— Похоже, что нет. Насколько я могу судить, речь идёт об одном человеке, а не о группе лиц. И этот человек живёт в Москве и работает в одной из государственных организаций. И передал он это сообщение отнюдь не в рамках дипломатического обмена данными, а, скорее, в рамках выполнения задания. Задания по сбору информации…

— О, только, пожалуйста, без этих шпионских историй! Насколько я помню, я уже переболел этим в пятнадцатилетнем возрасте. Мне кажется, изначально речь шла о чисто экономическом проекте. Бизнес и минимум политики. Не так ли? А теперь уже… полиция… агентура… русские. Что происходит? Чем мы в конце концов занимаемся?

— Политикой, Гуннар. В конечном счёте — политикой. Впрочем, то, что в наше время называется словом «политика», в иные, более спокойные времена, назвали бы словом «мошенничество»…

— Ну, не преувеличивай!

–… Или даже «разбой». В наше время даже пират Унги с острова Хийумаа показался бы безобидным шалуном. Но представь, в каком положении мы оказались?

— Но неужели полиция и в самом деле в чём-то вас обвиняет?

— Нас? Пока что речь идёт об одном из наших сотрудников. По сообщению того самого русского, которому так доверят полиция, один сотрудников нашего посольства в Москве весьма неосторожно сблизился с представителем российской коммерческой компании, предложившего ему весьма своеобразную сделку. Этот коммерсант, якобы имевший связи в российских таможенных органах, предложил (разумеется, за соответствующее вознаграждение) предоставить сотруднику нашего посольства конфиденциальную информацию о работе таможенных организаций. Например, приказы и распоряжения, которые ещё только находятся в стадии обсуждения, подготовки или только готовятся к утверждению. Персональная информация о сотрудниках таможни. Некоторые особенности таможенного контроля. Информация по делам о контрабанде. Ну всё прочее в этом роде. Полагаю, излишне говорить о том, что сотрудник нашего посольства не задерживал эту информацию у себя, а весьма исправно знакомил с ней своих, так сказать, партнёров…

— И тоже за соответствующее вознаграждение?

— О, Гуннар! И ты становишься циником? Увы, всё в этой истории пропахло деньгами.

— Кстати, Вальтер, этот предприимчивый господин… Он состоял в дипломатическом корпусе? Он выполнял дипломатическую работу? Или был техническим работником? Или, скажем, сотрудником коммерческого отдела?

— Позволь мне не уточнять, Гуннар. Он весьма активно занимался коммерцией, и эта активность явно выходила за рамки служебной деятельности. Да, кроме того, и это, видимо, произошло уже на следующем этапе сотрудничества, русский «друг» предложил и свою помощь в решение некоторых проблем, которые возникли у эстонских предпринимателей в России. Оформление товарных партий, пропуск через границу, открытие складов…

— Боже, какая рутина! Джеймс Бонд умер бы от скуки.

— Джеймс Бонд не торговал с Россией, Гуннар. А нам, увы, приходится. Отправка пары вагонов в Россию вполне может превратиться в лихо закрученный детектив с непредсказуемым финалом. А русский «друг» и предложил в качестве особого товара именно предсказуемость. Предсказуемость финала. Это очень серьёзный и очень ценный товар. И, как ты догадываешься, он ни разу не подвёл.

— И, таким образом, заслужил доверие?

— Именно так, Гуннар, именно так. Безграничное доверие. Причём он с лёгкостью решал вопросы, требовавшие вмешательства не только руководства таможни, но и правоохранительных органов. Он помогал нашим предпринимателям выпутываться даже из самых безнадёжных ситуаций. С лёгкостью решал проблемы, которые казались просто неразрешимыми. Добивался снятия ареста с товарных партий…

— Вальтер, я в этом совершенно не разбираюсь. Прошу тебя, не конкретизируй. Кстати, никто из его эстонских партнёров не задумывался о причинах его любезности? Помимо финансовых, должны были бы быть и иные обстоятельства. Ведь, судя по твоему рассказу, этот русский — весьма влиятельный человек. Собственно говоря, почему именно Эстония? Почему он решил продавать свои услуги именно эстонским предпринимателям?

— Представь себе, этот вопрос и точности в такой формулировке был ему задан ещё в самом начале сотрудничества. Ответ был следующим: «Именно на этом направлении я могу быть наиболее полезен. Следовательно, именно здесь я могу больше всего заработать». Кроме того, он объяснил, что и сам занимается транзитными поставками через эстонские порты. Следовательно, он может решать задачи эстонских партнёров, не отвлекаясь от решения собственных задач.

— И это действительно так?

— По данным полиции, этот русский через подставных лиц действительно контролирует несколько эстонских компаний. Но подробности мне неизвестны. Но информация о его бизнесе в Эстонии, которую он предоставил, легко перепроверялась. Следовательно, была доброкачественной.

— То есть он действительно имеет определённые интересы в Эстонии?

— Именно так. Но самое главное ещё впереди. Сотрудник нашего посольства и впрямь слишком расслабился. По крайней мере, если верить всё тому же докладу полиции. Он решил подключить своего русского «друга» к решению вопросов по «балтийскому коридору». И счёл возможным ознакомить его с некоторой информацией, имеющей явно конфиденциальный характер. Хочу подчеркнуть, Гуннар, всё, что я говорил об этом деле до этого момента — проверяется и по линии полиции, и по нашей линии. То есть уставлен факт сотрудничества, совместной работы нашего сотрудника и русского предпринимателя. Наш сотрудник отозван в Таллинн и сейчас весьма активно делится своими воспоминаниями как с собственным руководством, так и с сотрудниками полиции. Но вот информация о разглашении… Она поступила только из Москвы и только от одного человека.

— То есть сотрудник посольства факт подобного разговора со своим русским «другом» не подтверждает?

— Категорически отрицает.

— Ну что же ещё ему остаётся? Итак, один русский передал информацию о другом русском. И что же он передал?

— Если коротко, то этот незаменимый «друг», решавший проблемы наших предпринимателей, занимает весьма высокое положение в одной из российских криминальных группировок. И, кроме того, связан с российскими спецслужбами.

— Что же тут особенного? Влиятельный предприниматель, он же бандит. Логично предположить, что ему затруднительно было бы заниматься не слишком законным своим предпринимательством без покровительства со стороны официальных структур. Пожалуй, это очевидно даже для такого идеалиста как я. Или этот посредник из посольства рассчитывал найти в России кристально честного человека, который специально ради него начал бы давать взятки чиновникам? Как же неожиданно он прозрел!

— Да, Гуннар, теперь твоя очередь иронизировать. Но всё не так просто. Кстати, где твой знаменитый кисет? К запаху смолистого дыма так подходит запах сандала.

Гуннар улыбнулся и, наклонившись, достал из портфеля небольшую коробочку чёрного дерева с лакированной, узорчатой крышкой. Латунный замочек открылся с тихим, чуть слышным щелчком, и из коробочки извлечён был тёмно-синий шёлковый кисет, туго стянутый витым шнуром. Гуннар развязывал его долго и сосредоточенно. Так, как будто каждое действие было чётко отмерено по времени и движения переходили одно в другое в твёрдо определённой последовательности.

Развязав кисет, Гуннар взял со стола трубку, что лежала на деревянной подставке, и начал неспешно набивать её, слегка придавливая измельчённый табачный лист.

Всё это время Вальтер сидел совершенно недвижно и смотрел на огонь, что так весело прыгал в камине, будто старался весёлой игрою своею отвлечь собеседников от этой серьёзной и временами даже печальной беседы. Длинные оранжевые языки его взлетали почти к самой каминной трубе, словно наскучил огню тесный каменный очаг и ему захотелось прыгнуть вверх, в чёрный опрокинутый колодец трубы, на дне которого в ленивой ночной зыби колыхались и медленно плыли тяжёлые, переполненные дождями осенние тучи. И как будто всё равно было весёлому и беззаботному этому огню, встретит ли он по сторону прокопчённого дымохода холодную промозглую ночь, мелкий дождь и серый тяжёлый туман или что-то ещё похуже, отчего и самый тесный очаг покажется чудеснейшим местом на свете. Огонь прыгал вверх, но всё никак не мог вырваться из камина, и сорвавшиеся с неба крупные капли дождя сквозь дымоход летели ему навстречу — и исчезали бесследно в пламени, не утоляя жажды его, не омрачая оранжевого его веселья.

Серо-синие волны табачного дыма заклубились над столом и запах сандала наполнил комнату.

— Я набил трубку и для тебя, — сказал Гуннар. — Я знаю, ты не куришь, но можно просто подержать её в руках. Это успокаивает и помогает сосредоточиться. Полагаю, рецидива это не вызовет…

— Да, если учесть, я перестал курить два года назад, — ответил Вальтер. — Впрочем, это не трубка, а просто занятное изделие из дерева. Вишня?

— Вишнёвый корень. Красивый рисунок, не правда ли?

— Да, красивый. Увы, Гуннар, я предпочёл бы не успокоиться и сосредоточиться, а успокоиться и отвлечься. И забыть обо всей этой сумятице, что поднялась теперь вокруг нашего ведомства. Да и вообще обо всей этой отвратительной истории…

— Да, так вернёмся к истории. Ты не взял трубку?

— Пожалуй, я смогу обойтись и без неё. Гуннар, я совершенно спокоен. У меня возникло странное чувство отстранённости от всего происходящего. Я бы даже сказал, философского созерцания всех этих нелепых картин бытия. Но, похоже, ты что-то хотел спросить?

— Да, мне хочется уточнить кое-что. Ты знаешь, вся эта история взаимоотношений между сотрудником нашего посольства и этим сомнительным русским «бизнесменом»… Всё это весьма напоминает классическую вербовку. Тебе не кажется? Услуги, услуги… Неужели это не было очевидно с самого начала?

— Видимо, нет. Я просто не хочу предполагать самого худшего.

— Осознанного сотрудничества с русскими?

— Пока у меня нет достаточных данных для подобного рода предположений. Вероятнее всего, по форме это было обычное коммерческое сотрудничество. В конце концов, наш сотрудник вполне резонно мог полагать, что вербовка идёт скорее с его стороны. Ведь вся эта…

— Коррупция?

— Ну, в России свои правила игры. Впрочем, и наши нравы страдают.

— Это ещё мягко сказано, Вальтер. Плохо уже то, что эти правила игры действуют не только в России. Значит, поначалу это сотрудничество не казалось чем-то особенным или примечательным? Просто бизнес?

— Я не владею всей необходимой информацией, Гуннар. Я знаю только то, что мне сочли возможным передать.

— В таком случае у меня осталось ещё два вопроса. Первый: может ли полиция доверять своему источнику?

— Вполне закономерный вопрос. Может сформулировать его и под другому: а можем ли мы доверять полиции, выдвигающей столь серьёзные обвинения против одного из наших сотрудников? Ведь не доверяй полиция своему источнику — едва ли стала бы поднимать такой шум вокруг всей этой истории.

— Хорошо, тогда второй вопрос. А зачем, собственно, ты мне всё это рассказал? Я ведь могу предположить, что именно ради этой истории ты пригласил меня в гости в столь поздний час?

— Ну неужели в первый раз мы проводим выходные в загородном доме?

— Но как правило всё-таки с семьями… Тем не менее, зачем? Тебе ведь нужна помощь?

— Старые друзья всегда догадливы. Да, Гуннар, нужна. Как ты уже заметил, я не могу достаточно убедительно ответить на некоторые твои вопросы. И происходит это по одной простой причине — меня и самого не покидает ощущение некоей изощрённой провокации, в которую нас упорно пытаются вовлечь. Когда я говорю «нас» — я имею в виду не только министерство, но и полицию, правительственных чиновников… В общем всех, кто так или иначе связан со всей этой историей. Меня весьма настораживает то обстоятельство, что все каналы информации проходят через Москву. То есть надёжность данных каналов в любом случае сомнительна. Следовательно, нам нужны независимые источники информации.

— Независимые от Москвы? Или от полиции? Если они так доверяют своему источнику в Москве…

— Полагаешь, в случае проверки они могут поделиться с ним информацией?

— Они могут дать ему задание, по которому он может сделать вывод, что первичная информация перепроверяется. И если этот источник — агент-двойник, то провокации обязательно продолжатся. Это, конечно, тоже критерий проверки, но ситуация может стать совершенно непредсказуемой. Не так ли?

— Да, Гуннар, пожалуй, стоит воздержаться от официального обмена информацией с полицией. Но вот на частном, так сказать, уровне…

— Так вот зачем я тебе нужен! Я так и полагал, что всё закончится очередной авантюрой.

— Я в безвыходном положении, Гуннар. Мне сейчас не до авантюр. Мне просто нужна помощь.

— И какого рода?

— Твои связи с полицией. Это единственное, что может нам помочь. Ты ведь не только курируешь их работу, ты вхож в их круг. Среди твоих знакомых из числа сотрудников полиции наверняка найдутся люди, которые смогут разобраться в этой истории. Пойми меня правильно, речь ведь идёт не о моих личных интересах. После всей этой шумихи впору вообще приостанавливать сделку. Или ожидать самых неприятных шагов со стороны русских.

— С российской стороны кто-то уже обращался с какими-либо предложениями?

— По счастью, пока нет. Но кто знает, что случится завтра.

— Ты хочешь оценит степень угрозы?

— Гуннар, я просто хочу понять, с кем и с чем мы имеем дело. Я хочу понять, с какого рода интригой мы столкнулись. И сейчас ты единственный, кто может мне помочь.

— Не апеллируй к моему альтруизму, Вальтер. В данном случае я тоже являюсь заинтересованным лицом. В конце концов, это ведь и ко мне имеет определённое отношение. Дай-ка минуту подумать…

Гуннар откинул голову на спинку кресла и сидел какое-то время в глубокой задумчивости. Трубка в его руке едва дымила, замирая, словно бы и она задумалась вместе со своим владельцем. В тишине слышен был лишь стук дождя по окнам и шелест листьев на качающихся под порывами ветра деревьях.

Капли стучали по стеклу так, но казалось, что стучат часы. Дождевые часы, отсчитывавшие время едва начавшейся осени.

— Хорошо, — сказал Гуннар. — Пожалуй, я мог бы тебе помочь. Какие материалы у тебя имеются, кроме увлекательных ночных рассказов? Сам понимаешь, нужна конкретика. Имена, должности, контакты… Всё, что есть.

— Теперь подожди, — ответил Вальтер. — Немного терпения.

Вальтер встал и вышел из комнаты. Вернулся он минут через пять с чёрной кожаной папкой, раздувшейся от сложенных в неё бумаг. Папка застёгнута была на замок, отчего толщина её была только заметней.

С минуту Вальтер держал эту папку в руках, словно не решаясь с ней с расставаться. И затем решительным жестом положил её на середину стола.

— Здесь всё, что у меня имеется по этому вопросу. Это копии. Но не дай Бог, Гуннар…

— Вальтер, я понимаю о чём идёт речь, — Гуннар улыбнулся и, приподнявшись, потянул папку к себе. — Я всё понимаю. Полагаю, через неделю я верну тебе эти документы в целости и сохранности и добавлю к бумагам ещё и свои комментарии. Немного виски на сон грядущий?

— Пожалуй, — согласился Вальтер. — Да, Гуннар, ещё одна просьба… Пожалуйста, не копируй. Достаточно моих копий. Информация и так буквально расползается из под пальцев… И ещё… Большое тебе спасибо!

— Через неделю, — ответил Гуннар. — Полагаю, у тебя будет повод меня поблагодарить. Но только через неделю.

— 6 —